Глава 7

Ксандр тупо смотрел на суматоху за окном, платформа была заполнена первыми утренними пассажирами. Он утратил ощущение времени, минуты, прошедшие после нападения, слились в череду действий, каждое из которых несло энергию, нужную для чего-то конкретного: вернуть сумку с компьютером, просмотреть рюкзак Ферика, выучить наизусть телефонные номера для связи. Простые задачи, исполнявшиеся одна за другой с тупым безразличием.

Туманным прошлым залегло в памяти то, как он приводил себя в порядок в укромной тесноте вагонного туалета, крошечного, загнанного в угол помещения, где едва умещались унитаз с раковиной. Толстый свитер чудом появился из рюкзака Ферика и быстро заменил порванную ветровку. Прежде, однако, он заставил себя вытереть кровь в проходе. Чуть не все бумажные полотенца ушли на то, чтобы подтереть небольшую лужицу, оставленную умиравшим Фериком. Ровными, размеренными движениями Ксандр стер все до последней капли, прежде чем сполоснуть полотенца в раковине: почти механическая деятельность, как ни странно, дававшая мгновения покоя. Но краткими были те мгновения, отражение в зеркале быстро напомнило ему о событиях ночи: дико растрепанные волосы, щеки в крови, застывшие и покрасневшие глаза. В эти минуты мрачной тягости, никогда прежде им не испытанной, в сознании всплывал образ Ферика, когда Ксандр нес его: тонкое, сведенное судорогой боли лицо, покоящееся на залитом кровью плече, плетьми свисающие ноги и руки. Невесомый, безжизненный. А потом — нет его. Что мне теперь делать? Что я смогу сделать?

Им овладело безразличие, чувство отгороженности от всего мира вполне отвечало пустому взгляду, отражавшемуся в зеркале: потемневшие холодные глаза, из которых испарились и страх, и сочувствие. Он уже видел такие глаза. В подземелье. Во Флоренции. То были ее глаза. Сара. Найди Сару.

Сейчас, когда он сидел один в купе первого класса (действие было исполнено час назад), эти слова эхом отдавались в сознании, служили внутренним маячком в толкотне и давке пассажиров, спешивших на посадку в утренние поезда.

Дверь купе, скользнув, открылась, голова Ксандра резко дернулась вправо на неожиданный звук, рука непроизвольно еще крепче обняла сумку. Высокая женщина просунула голову, сдержанно кивнула, указывая на свободные места напротив него.

Неделю назад собственная реакция показалась бы Ксандру нелепой. Теперь же внимание ко всему окружавшему стало, похоже, едва ли не второй натурой. Он обучался. Ищите глаза, что смотрят пристально, шляпу, слишком глубоко надвинутую, так что лица не видно. Это верные признаки. Слова Ферика.

— Sind diese frei, bitte? — Явный швейцарско-немецкий выговор.

От мгновенного испуга Ксандра не осталось и следа, кивая, он по привычке улыбнулся. Женщина ответно улыбнулась и пропустила в дверь двух маленьких мальчиков, одинаково облаченных в походный наряд из серой фланели. У мальчиков лет, наверное, восьми и десяти розовели щеки, слегка припухшие от пробуждения, волосы уложены волосок к волоску явно при помощи смоченной в воде расчески, четкие проборы и челки, как у близнецов. Вели они себя безукоризненно, расположившись в двух креслах напротив Ксандра. Мать села рядом с ним. Две книжки вынуты из двух одинаковых ранцев, и мальчики погрузились в чтение, ноги у обоих свисали с кресел, не доставая до устланного ковром пола, ботинки время от времени сами собой раскачивались из стороны в сторону. Маленькое, хорошо отлаженное семейство, молчаливое — тишина нарушалась порой лишь шелестом переворачиваемой страницы. На какое-то время Ксандр позволил себе раствориться в их мире, упорядоченном, добром, простом… Из забытья его вывели лязгнувший рывок тронувшегося поезда и — так совпало — появление проводника. Даже он, похоже, распознал сдержанность, царившую в купе, оглядел с ласковой улыбкой детей, пробил компостером билеты и вернул их, не проронив ни слова. Задвинув за собой дверь, проводник пошел дальше по проходу, и купе вновь погрузилось в молчание.

Впервые за последние дни Ксандр чувствовал себя защищенным и в безопасности. Не раздумывая, он закрыл глаза и задремал.

* * *

Десерт оказался еще изысканнее блюда из лосося: фруктовое пирожное, плавающее в малиновой подливе, — отведав его, все четверо, не удержавшись, одобрительно причмокнули. Во время еды Сара не выказала ни малейших колебаний, общаясь с тремя сидевшими за столом мужчинами, подстрекаемая теми ролями, какие каждый из них отвел себе в ответ на ее самоуверенность: Седжвик — интеллектуал, встретивший в ней достойного противника; Вотапек — человек близкий, разыгрывал связь, установившуюся меж ними при первой встрече; а Тиг… Тиг — загадка. Саре еще следовало выяснить, какую роль он играет, а это нелегко, принимая во внимание отстраненность, с которой тот себя вел в кругу близких сподвижников.

Первым разговор возобновил Седжвик, его щеки пылали от нескольких бокалов выпитого вина. Погружая ложку в малиновую подливу, он произнес:

— Как ни противно мне признавать, но Маркс был прав: пустая трата времени — пытаться четко определять каждодневные свершения на последнем этапе процесса. Наладь все как следует либо предоставь всему идти естественным путем, чтобы будущее оказалось жизнеспособным. — Он отправил в рот ложечку подливы. — Разумеется, я не марксист, но почему бы не похлопать старину Карла по спинке за то, что он удержался от создания некоей конструкции будущего. Создай и подготовь игровое поле. Вот и все, что можно сделать. — Отхлебнув кофе, Седжвик откинулся на спинку стула.

— Я читала Маркса очень давно, — сказала Сара, — но, думаю, какое-то представление о том, чего он хочет, у него было: общественная собственность, диктатура пролетариата. Мне трудно поверить, чтобы речь велась лишь о «создании игрового поля».

— А между тем это так, — откликнулся Вотапек, умявший уже больше половины второй порции. — Маркс действительно полагал, что все произойдет естественным путем: капитализм сам себя сокрушит. И именно в этом он допустил ошибку. — Антон заглотил большой кусок пирожного. — Хотя, возможно, вы и правы. Несомненно, следует иметь представление о том, что лучше всего для народа, как получить от людей максимум, как утихомирить их до того, как вы приметесь за создание игрового поля. Всякий, кто хоть как-то представляет себе будущее, обязан знать, что нельзя вычертить… скажем так — рабочие чертежи… пока не увидишь всего простора, на каком собираешься строить. Необходимо расчистить землю, прежде чем приступать к закладке фундамента.

«Расчистить землю, — подумала Сара. — Хаос в невиннейшей из трактовок».

— Нужен период безгосударственности, — добавил Седжвик, — чтобы убедиться, что фундамент закладывается верный. В этом, мне кажется, основополагающая мудрость манускрипта.

— Прошу вас помнить, — напомнила Сара, — что мое знакомство с этой книгой куда более ограниченно, нежели ваше. — Тему эту за последний час она затрагивала не раз. — Мои вопросы…

— Это вопросы, которые задает былая Убийца Иорданская. — Все взгляды обратились к Тигу, наливавшему чай в чашку. Несколько минут он молчал, явно выжидая момент, когда сказанное произведет самое большое впечатление. — Нам об этом хорошо известно, мисс Трент. Нам известно и то, что вы смотрите на мир под несколько иным углом зрения. — Поставив чайник, он взглянул на нее. — Общие теории, извлеченные из рукописи шестнадцатого века, вас вряд ли захватывают или впечатляют. Вам нужно знать как, когда, а не зачем. Или я неверно интерпретирую вашу роль во всем этом? — Тиг сделал глоток.

Вопроса Сара не ждала, упоминаний о своем прошлом — тоже. Еще больше тревожило то, как Тиг смотрел на нее: что-то такое таилось за его взглядом.

— Нет, почему же, по-моему, оценка справедливая.

— Хорошо. — Тиг поставил чашку на блюдечко. — Сложность в том, что для нас как и когда никогда значения не имели. Поймите меня правильно. Нами движет исключительно практический интерес. Полагаю, с этим мы все можем согласиться. Но он не может быть нашим средоточием. — Глядя на Седжвика, он продолжил: — Меня действительно не интересует, что у Лэрри на уме, а его — что у меня. Я уверен: когда мы достигнем определенной точки, он осуществит все, что ему нужно осуществить, для того, чтобы мы смогли двигаться вперед. — Тиг перевел взгляд на Сару. — За пределами этого наши жизни сводит воедино только зачем. И это с некоторыми незначительными вариациями верно для всех нас троих.

Тиг поджидал подходящий момент, чтобы наставить Сару в том, как действует Эйзенрейх. В отличие от своих коллег он счел лишним поражать воображение ссылками на великие теории или на собственные героические свершения. Из всей троицы он был тем, кто надежнее всех прятал свои карты. Более того, получалось, что он проверяет ее. Дважды во время ужина обрывал Седжвика, чтобы дать ей возможность поглубже раскрыть детали ее отношений с Эйзенрейхом. Оба раза Сара отделывалась малозначимыми фразами, памятуя о желании держаться подальше от всяческих деталей. Только сейчас она наконец-то поняла, до чего же умно он выбрал момент для своих замечаний, чтобы разговор по-прежнему сохранял тематическую сосредоточенность на абстрактном. Он явно не желал, чтобы к обсуждениям привлекались факты.

— Я не уверен, что выразил бы понятие «зачем» в подобных толкованиях, — подал голос Вотапек, — но согласен с тем, что нас связывает именно поиск постоянства. — Он не хотел позволять Тигу говорить от имени всех троих. Сара понимала: будь ситуация обратной, более именитый из троицы сидел бы молча: его «я», его чувство самости достаточно защищено, чтобы избегать столь явных перегибов. Сара ощутила тревогу: она не ожидала такой силы в Эйзенрейховой основе. — Порядок означает установление границ, чтобы вдохновить людей, особенно молодых, на испытание своих возможностей. Это, естественно, требует определенной структуры, дисциплины, небольшой прополки, избавления от сорняков. Не всякий наделен возможностями, которые я имею в виду. — Притязания Седжвика уступили место евгенике Вотапека.

— Короче говоря, нам придется избавиться от сдерживающих факторов, старых общественных институтов и бросить все в водоворот: чтобы сливки оказались наверху. Великим немытым не останется ничего другого, как осознать, кто их естественные вожди. — Вотапек поднял чашку, глаза его на мгновение сошлись на заплескавшемся в ней кофе. — Только лучшие способны правильно выбрать время для хаоса, те, кому по плечу обуздать его мощь и повести непросвещенных к новым горизонтам. Остальные же… — он покачал головой, — учите их идти следом. Дайте им игрушки для забавы: зависть, ненависть, мелочность. Потом создайте для них подконтрольные поля сражений: нетерпимость, фанатизм, страх, нечто в этом духе. Сосредоточьте их энергию на общей для всех ненависти — и вы получите удовлетворенную, управляемую массу. Общественные институты всего лишь побочный продукт. Могут невинные пострадать, но такова цена. Это, а также подходящая техника позволит вам управлять массой людей очень и очень легко. Держите их в занятости, и всякий день будет полон истинных новшеств. — Вотапек поставил чашку и всем телом подался к Саре. — Держитесь старых установлений, и у вас не получится ничего лучшего, как громоздить памятники собственной ограниченности, поскольку как раз это и выражают общественные институты да установления — наше чувство допустимых границ. И тогда, стоит все же появиться подлинно замечательному, мы тут же душим, зажимаем его, потому что оно выламывается из тех самых стен, что мы возвели. Они бросают нам вызов — и мы уничтожаем их. — Он откинулся. — Единственный наш выбор: постоянство через совершенство.

Вотапек оглядел всех сидевших за столом, самодовольная усмешка играла на его губах. Меж тем в словах, сказанных им, не прозвучало ничего забавного, ничего, что свидетельствовало бы о самодовольстве. Одно убеждение. И пожалуй, чувство ответственности, чувство, что эти трое и есть люди, готовые осчастливить величайшим, ценнейшим даром создаваемый мир, которому не обойтись без их прозрений. Как будто долгом своим почитали они создать тьму, чтобы возвестить о пришествии более совершенного, более незыблемого света.

Сара обдумывала и подбирала слова для ответа, как вдруг ход ее мыслей был нарушен: Тиг случайно задел и разбил бокал, расплескав вино. Джордж тут же бросился ему на помощь с салфеткой наготове. Не говоря ни слова, здоровяк отошел от стола и направился за стеклянную дверь, несомненно, на поиски замены.

Тиг продолжал наводить порядок, орудуя салфеткой, извлекая осколки и поминутно извиняясь.

— Это отучит меня выставлять дорогую посуду.

— Ее легко заменить. — Седжвик засмеялся. — Нам просто надо быть начеку и следить за тем, сколько позволять тебе пить.

Вотапек с Седжвиком захохотали, а Тиг обратил свое внимание на Сару:

— Теперь вы понимаете, почему мы зациклены на зачем, мисс Трент. Как, по-видимому, мне недоступно. — Снова смех, на этот раз и Сара засмеялась: самый надежный способ скрыть удивление той легкостью, с какой люди Эйзенрейха увязывают рассуждения про покорение и господство с простой промашкой из-за бокала вина.

Тиг сложил салфетку, бросил ее возле тарелки, откидываясь на спинку стула.

— Впрочем, как я сказал, вас, уверен, больше всего интересуют именно как и когда. То, что вас послали подтвердить. — Он обратился к Вотапеку: — Антон, это слово тогда прозвучало, да? — Каждому мужчине он уже дал возможность отличиться. Пришло время поднажать.

— По-моему, это. — Вотапек улыбнулся, все еще рассчитывая немного позабавиться. — Думаю, мисс Трент была послана выяснить, не отправится ли кто-то из нас в одиночный полет. Нечто вроде индивидуального плана действий.

— Одиночный полет? — Тиг закинул ногу на ногу и посмотрел на Сару. — Ты хочешь сказать, не обманывает ли один из нас других? — Голос Тига лишь слегка изменил тональность, в словах послышался только намек на упрек, однако даже Седжвик с Вотапеком, уловив перемену, сразу недоуменно уставились на него. — Ну это ли не ирония, мисс Трент? Обман! — Теперь слово прозвучало жестче, оно явно служило обвинением. — Для нас это самый что ни на есть краеугольный камень — как, — заметил он. — Не в нашей среде, разумеется. Мы никогда бы не обманули друг друга, потому что верим друг другу. Под контролем мы намерены держать народ, людей, тех, кого нужно держать под контролем, вот как раз их-то мы и собирались… — Он помолчал, не отрывая взгляда от Сары. — Обманывать — такое неприятное слово! Вы согласны, мисс Трент? — Сара выдержала его взгляд, не раз уже вняв сигналу тревоги, колоколом бившемуся у нее в голове. — Манипулировать? — кольнул Тиг. — Нет, и это ничуть не лучше. Блюсти? — Тут он выждал, кивая самому себе, и все в комнате оказалось в полной его власти, что в корне отличалось от обстановки, царившей здесь всего несколько минут назад. — Да, блюсти. Думаю, это соответствует нашим намерениям. — Тиг не спускал с Сары глаз. — Что возвращает нас, мисс Трент, к вашим намерениям. Был ли я далек от цели, когда говорил про обман? — В комнате неожиданно повисла полная тишина, Вотапека с Седжвиком явно покоробило оскорбительное обвинение Тига.

Сара собралась с духом.

— Этот ужин и разговор за столом дают ответ на все опасения, какие могли бы у меня возникнуть относительно ваших взаимных обязательств.

— Наших обязательств друг другу. — Тиг бросал ей наживку.

— Да. — Просто. В точку.

— Вас так легко убедить, мисс Трент? — Тиг вовсе не собирался на том останавливаться, голос его и поза теперь стали куда более угрожающими. Он принялся покачивать головой из стороны в сторону. — Отнюдь не наши обманы беспокоят меня, мисс Трент…

— Наши обманы? — вмешался Седжвик.

— Лэрри, помолчи. — Тиг в упор смотрел на Сару.

— Что значит «помо…»

— Я сказал, помолчи. — В тоне Тига было столько свирепости, что финансист умолк. Вотапек тоже попридержал язык. — Беспокоит ваш, мисс Трент, — прошептал Тиг. — Вот что больше всего беспокоит. Ваш обман. Куда более неуловимый, нежели «жучки» в нескольких компьютерах или скрытое записывающее устройство, вы согласны? — Теперь Тиг обратился к своим товарищам, на лицах которых явно читалось недовольство его опрометчивостью. Будто обращаясь к двум малым детям, Тиг спокойно спросил: — А вы что думали? — Он тряхнул головой, как бы отказываясь верить. — Да вы хоть представляете, кто она такая?! — Сара наблюдала за тем, как двое мужчин, еще минуту назад столь довольные собой, под пристальным взглядом стали преисполняться чувством вины. — Вы попросту купились на ее уловки.

Сара продолжала молчать, зато Вотапек с Седжвиком взорвались.

— Что ты такое говоришь, Йонас? — воскликнул Седжвик, тщетно пытаясь с помощью негодующего тона сохранить самообладание. — Что еще за уловки?

Вотапек вторил ему с еще большим скептицизмом:

— Невозможно. Мне доложили, что проведена тщательная проверка. Все ею сказанное подтвердили…

— Очень легко, — продолжил Тиг, уже не обращая внимания на двух мужчин и вновь повернувшись к Саре, — не разглядеть очевидного, когда хочется на кого-то произвести впечатление, не правда ли, мисс Трент? Когда чувствуешь себя готовым принять вызов? — Странная усмешка скользнула по его губам. — А вы у ног своих сложили очень умный маленький такой вызов, верно? Ту пленку, на которую Лэрри записал ваш разговор с Антоном. Крайне внушительно. И очень убедительно. Вы очень умно избрали себе цель.

Седжвик снова не сдержался:

— Это возмутительно…

— Нет! — На сей раз Тиг и не подумал сдерживаться. — Возмутительно то, что оба вы позволили делу зайти так далеко. Она невзначай бросает несколько имен, выхватывает отборные кусочки из своего вполне проверяемого прошлого, а вы уж и рады заполнить все остальное вместо нее. — Горечь обиды заставила его на миг умолкнуть, сжатые скулы напряглись. — Меньше недели отделяет нас от самого решающего момента, на подготовку которого не жаль потратить жизни, а вы позволяете, чтобы это вот случилось. — Он обратился к Саре: — О, не тревожьтесь, мисс Трент! Ничто из содеянного вами не отвратит этого момента. Ничто из того, что вы могли бы содеять, не помешает его осуществлению. Хаос, видите ли, ступает маленькими шажками. Один крохотный взрыв не значит ничего. Один за другим — вот это уже нечто весьма необычное. Реальные последствия несущественны. Имеет значение только представленное и воспринятое. И это неудержимо. Вот что ставит людей на колени. — Тиг умолк, поняв, что позволил себе зайти слишком далеко. — Так что это было, мисс Трент, попытка стравить нас друг с другом? Заставить усомниться друг в друге? — Он сжал зубы. — Мы этими делами занимаемся много лет, верно, мальчики? — Ни один не ответил, черты Тига вновь обретали выражение показного спокойствия. — Роль Элисон. — Он покачал головой, опять позволяя себе улыбку. — Умно задумано. Очень. Именно это и способно было его больше всего напугать. Верно, Антон? И вся эта всячина про то, как преступали грань, про безумие ваше — все в досье есть. Если не считать того, что кое-какие важные эпизоды из своего прошлого вы в описаниях опустили. Это удивило меня, мисс Трент. Вы не подумали, что, коль скоро у нас был доступ к одному, то мы получим доступ и ко всем вашим досье?

В дверях появился Джордж в сопровождении еще троих. Разбитый бокал. Сигнал. Она поняла это слишком поздно.

— Я понятия не имею, что было у вас на уме, мисс Трент, — продолжал Тиг, — или с чего вы решили, что сумеете из нас троих сотворить себе спецзадание. — Он окинул взглядом Вотапека с Седжвиком, и те отвели глаза. — Не имеет о том понятия и наш добрый друг, кого она зовет Эйзенрейх. — Он долго буравил Сару глазами. — Вы ведь на самом деле с ним никогда не встречались, мисс Трент?

Сарой овладело непонятное спокойствие.

— Нет.

— Ну разумеется, нет. — Тиг встал. — Все же хотелось бы поблагодарить вас за то, что кое-что вы вытащили на поверхность. Хотя бы за одно то, что вы вынудили нас убедиться (кое-кого побольше, кого-то поменьше), что мы не неуязвимы. Чего в точности вы рассчитывали добиться, — пожатие плеч, — по-прежнему остается загадкой. — Тиг кивнул Джорджу. — Имеются, как то вам, без сомнения, известно, определенные… наркотические средства, которые помогут нам восполнить этот пробел. — Джордж встал у нее за стулом. — Держите ее внизу, пока я не закончу здесь. — Посмотрев на Вотапека с Седжвиком, Тиг пошел прочь из гостиной. Двое других медленно поднялись и, старательно избегая встречаться взглядами с Сарой, двинулись следом.

Джордж терпеливо ждал. Сара встала, положила на стол салфетку и, сопровождаемая здоровяком, направилась в темный коридор.

* * *

Вобравшая в себя янтарное небо, волна сухого жара проходит по груди и бедрам, капельки воды скатываются по спине, кожа шоколадно-коричневая от дней, проведенных на пляже. Рука ее ласково обвила его талию, брызги моря дрожат на каждой ее ресничке всякий раз, когда вдалеке проносится катер. Нежные волны омывают их тела, она изгибается, ежась, от их холодной ласки, он поворачивается, отыскивая ее губы, ее волосы, такие прелестные, рассыпанные по белому, как пудра, песку, золотистым светом лучатся тысячи веснушек, которые она называет загаром. Широко открывается один глаз, улыбка, голова поворачивается и приподнимается, пересохшие губы тянутся к его губам, сближаются, нетерпеливый язычок смачивает их, тело его опьянено ее телом, ее пальцы касаются его груди, ее губы сливаются с губами, и вновь к нему возвращается дыхание, когда она, скользнув обратно, замирает в сонной позе рядом. Фиона.

Солнце жжет яростно, приглушенный голос что-то шепчет ему откуда-то сзади, но нет сил повернуть отяжелевшую голову, не раскрыть глаза, будто слепленные морем и солнцем, а голос все настойчивее и настойчивее, исчезает всякая прелесть от холодной воды на спине, рука ее куда-то пропала. Он поворачивается, его глаза теперь напряженно ищут свет, и он видит рот, лицо, слышит голос, взывающий к нему. Ферик. День вдруг сменяется ночью, песок — снегом, холод пронизывает его, тело, невесомое, бездыханное, выскальзывает из объятий Ферика, летит с поезда, глаза, налитые кровью и холодные…

* * *

— Mein Herr, wir sind am Flughafen angekommen.

Сверху на Ксандра смотрело усатое лицо проводника, тот трепал рукой его онемевшее плечо, пытаясь вытряхнуть сон из помятого тела. Голова Ксандра свесилась набок, туловище вжалось в обивку кресла, колени высоко подтянуты в попытке сохранить тепло. Мигая от света, он медленно пытался выпрямить шею. Болело больше, чем просто от неудобной позы во сне. Заставив себя выпрямиться в кресле, Ксандр следил, как проводник направился к двери, не сводя глаз с карманных часов.

— Поезд отправляется через шесть минут, mein Herr, — произнес он по-немецки. — Будьте добры, проверьте, целы ли ваши вещи.

С этими словами он исчез, и Ксандр опять остался один в купе. Чинное семейство давно ушло, в памяти остались лишь книги да ранцы. Он проспал минут двадцать, вполне достаточно, чтобы вызвать в мозгу сбивающее с толку ощущение, будто лежишь на воде, нос кололо холодным воздухом, пробивавшимся в открытое окно. С трудом выпрямившись (сумка все так же крепко зажата в руке, рюкзак за спиной), он попытался вспомнить сновидение. Песок и вода. Или это был снег? Тряхнул головой, прогоняя сон, стал подниматься. И только тогда заметил эту женщину.

— Вы хорошо выспались, доктор Джасперс? — У бедра она держала пистолет, скромное оружие, вполне способное продырявить его насквозь на таком близком расстоянии. Говоря, она закрыла дверь у себя за спиной на щеколду, длинные тоненькие пальчики легко справились с древним запором. — Похоже, сообщения о вашей смерти были сильно преувеличены. — Выговор американский, твидовый костюм и плащ — английские. Пистолетик выглядел в ее руке довольно элегантно.

Ксандр долго рассматривал оружие, потом поднял взгляд на женщину.

— С поезда, шедшего из Зальцгиттера, нашли всего два тела, — пояснила та, — и ни одно из них не соответствовало вашим приметам.

Он опять промолчал в ответ.

— Не надо так удивляться. Мы знали, что вы попытаетесь добраться до аэропорта. В общем-то, мы не собирались ничего с вами делать в поезде. Хотели только задержать вас до самого Франкфурта. Стыдно за вашего малыша-приятеля.

Она уселась напротив, нацелив пистолет ему в грудь.

Почему-то Ксандр проникался удивительным спокойствием при мысли о возможной смерти.

— Поезд отходит через шесть минут. Мы, полагаю, не выходим?

— Он отходит, а мы — выходим, — ответила она. — Но мы подождем, пока все остальные не выйдут. Народу меньше. Толкучки меньше. Так гораздо лучше.

— А потом?

— Я, честно говоря, понятия не имею.

— Еще одна неувязка, о которой придется позаботиться?

Женщина улыбнулась.

— Это я могла бы устроить, как только вошла. Нет, мне просто приказано взять вас… — Она умолкла и снова улыбнулась. — Снять вас с этого поезда. Каждый из нас играет свою роль, доктор Джасперс, и в следующие несколько часов вам выпадет играть любезного пленника. Роль нетрудная, смею вас уверить.

Сидя и разглядывая ее, Ксандр сосредоточился на глазах. Темно-карие, почти черные, они излучали уверенность, даже самодовольство. Такая уверенность выражает правду. Ферик будто стоял рядом, разъясняя, предостерегая. Контроль не требует никакой маски, только простоты. Простота и правда — сие означает, что ему дарована отсрочка. Эта — не палач, она лишь курьер, агент Эйзенрейха, посланная, чтобы доставить его в какое-то неведомое место, ничего не знающая о сокровищах, спрятанных в сумке для компьютера. Иначе проверила бы, в сохранности ли еще дискета. Это то, чему учил манускрипт: «На любом уровне снабжайте их только теми сведениями, что им необходимы, наделяйте их той ролью, какую им следует исполнить». Она про то уже поведала.

Ксандр учился. А знание наделяло силой, сила — собственным самодовольством, собственной ролью, которую требовалось сыграть. Несложно было понять, почему многие находили теорию Эйзенрейха столь удобной и приемлемой.

— Сколько вам лет? — спросил он. — Двадцать четыре? Двадцать пять? — Женщина не ответила. — Вы уже убивали…

— Через минуту вы и я выйдем отсюда счастливой парочкой, только у вас меж ребер угнездится пистолет. — У нее не хватило терпения выдержать его подначки. — По платформе мы пойдем под ручку. Вы понимаете?

— Трижды, четырежды? — продолжал Ксандр, пропуская мимо ушей ее вопросы. — Больше? Мне интересно, как человек решается на это в тот самый ответственный момент? Как…

— Один раз по крайней мере. — Она встала. — Это имеет значение?

— Не знаю. — Ответ его выражал мало чувств. — Я только видел, как люди умирали. Полагаю, меня убить было бы совсем легко?

— Поднимайтесь, доктор Джасперс.

— Sie sind keine Mörderin…

— Поднимайтесь, доктор Джасперс!

Слова, произнесенные им по-немецки, ничего для нее не значили, ее глаза многое выдали, когда ей пришлось повторить приказание. Ясно стало, чего женщина ожидала… чего ей было велено ожидать: ученый, которого легко запугать, человек, не вылезающий из страха. Увидела же она… и сам он увидел!.. человека совсем другого. Он и впрямь учился. Он вывел ее из себя: его немецкий вызвал мгновенное замешательство.

Как она и говорила, платформа была пуста, никто не попался им на пути до самых эскалаторов, которые вели на нижние уровни, к аэропорту, и вверх, к главному вокзалу. Хватка у женщины была крепкая, движения — расторопные. До этого он и не подозревал, насколько сильна она физически: его правая рука практически была лишена возможности пошевелиться, как в тиски зажатая у локтя. Может, женщина и не убийца, но обучена очень хорошо.

Наверху, у самого схода с эскалатора, она кивнула в сторону пригородных поездов, подталкивая его к пути, откуда шли электрички к одной из множества окраин Франкфурта. Пройдя за ним через турникет, она тут же пристроилась сбоку, едва стали спускаться по лестнице. Минута потребовалась ей, чтобы оба оказались в дальнем конце платформы.

— Ждать будем здесь. Улыбайтесь.

Ксандр подчинился, он почему-то все еще пребывал во власти спокойствия, в какое погрузился еще в поезде. Полминуты спустя блики света на дальней стене возвестили о приближении поезда, следующего во Франкфурт. Когда он помчался мимо, женщина еще сильнее уткнула дуло пистолета меж ребер Ксандра и заломила руку в локте, дабы он сразу уяснил, чего от него хотят.

— Когда состав остановится, стойте спокойно, дождитесь, пока пассажиры выйдут, и тогда садитесь в поезд. — Приказ был отдан шепотом, жаркое дыхание увлажнило ему ухо. — Если я почувствую хоть малейший подвох, тут же выверну вам руку. Это понятно, доктор Джасперс?

Ксандр кивнул, боль уже ломила плечо, мысли бились как в лихорадке, ища путь к спасению. Если удрать суждено, то только в следующую минуту. Стоит ему оказаться внутри поезда — и он в ловушке, уже не нужны станут никакие угрозы и не будет больше шанса на отсрочку в конце поездки.

Поезд стал тормозить, пот выступил у Ксандра на затылке и шее, когда показался последний вагон. К его удивлению, у окон вагонов толпились люди. Неведомо откуда до него донесся голос Ферика, объясняющий, что толпы народа — это инструмент, механизм, который стоит пустить в ход. Двери открылись, народ повалил из них, а агент Эйзенрейха прямо-таки впиявилась ему в бок. Он ждал, уверенный, что она чувствует барабанную дробь в его груди.

— Только спокойно, — донесся голос — ее ли, его ли собственный, Ксандр сказать не мог.

Уголком глаза Ксандр заметил, как какой-то пассажир вскочил со своего места, как замелькали его руки, расталкивающие других пассажиров. Нетерпеливая гримаса на лице мужчины сомнений не оставляла: человек вот-вот пропустит свою станцию. Ксандр медленно поднялся в вагон, рассчитав так, что окажется на пороге тамбура, когда нетерпеливый пассажир выскочит туда и ринется к двери.

В самый последний момент Ксандр толкнул ее прямо на спешащего пассажира.

— Sie hat eine Pistole! — заорал он по-немецки и, чудом высвободив локоть, сумел пробиться к выходу. — Пистолет!

Визг и вопли покатились по вагону, люди отпрянули подальше от пистолета, торчавшего у всех на виду, двери стали закрываться. Ксандр выпрыгнул на платформу, женщина же чересчур промедлила и растерялась, чтобы удрать от уже взъярившейся толпы в вагоне. Двери с лязгом сошлись, и на секунду взгляды их встретились, разделенные толстым стеклом: ее глаза были недоуменно растерянными. Осознание провала начинало отражаться на ее лице, глаза наполнились ужасом, когда поезд медленно покатил. Ксандр успел разглядеть, как она вжалась в дальний угол, как толпа стала укрываться за спинками сидений от смертоносного дула пистолета, все еще зажатого в ладони незнакомки.

Ксандр повернулся и пошел с платформы — обычным шагом, понурив голову. Вот и конец. Каждый из нас играет свою роль. Он научился играть свою.

Нью-Йорк. 5 марта, 4.12

Джанет Грант крадучись пробиралась по темной комнате, крохотный лучик фонарика подрагивал в такт ее движениям. Приказания были краткими, никаких деталей: «Записи, на итальянском, небольшая книжка. Возможно, конверт с почтовым штемпелем из Европы». И адрес этой коричневой халупы в западной части города на Сто седьмой улице. Больше ничего.

Вдоль дальней стены протянулся зеленый диван, напротив два таких же кресла: отгораживалось что-то вроде маленькой гостиной. На подлокотниках кресел по салфеточке. Все аккуратно, прибрано. Слева на тумбочке громоздился старый проигрыватель, сбоку ряд пластинок — Брамс, Бетховен и Бах. Самое современное из мебели — строгий письменный стол возле окна: четыре незатейливые ножки под столь же незатейливой крышкой. Год шестьдесят пятый, самое позднее. В этой комнате лет тридцать ничего не менялось.

Джанет подошла к столу, он был пуст, если не считать нескольких древних рамок с фотографиями, на которых были проставлены столь же древние даты. Сев в кресло, она принялась проверять ящики — нижний левый оказался заперт. Вынув из своего рюкзака похожий на перьевую ручку предмет, Джанет просунула его жало в щель. Замок открылся. Внутри она увидела большой желтый конверт: штемпели европейские. Вынула уже вскрытый конверт из ящика, вытащила содержимое.

«Клара!

Это приберегите. Дома. Кто бы ни спросил — вы ничего не получали. Объясню, когда вернусь.

А. Я.»

К посланию прилагались записи на итальянском языке. Джанет сунула их под курточку, закрыла ящик и встала.

И в тот же миг оказалась на коленях.

От первого удара в спину из глаз посыпались искры, второй ошеломил. Джанет перевернулась — как раз вовремя, чтобы отразить третий; обученное тело взметнулось к стоявшей над ним фигуре. Руки в перчатках обхватили старческую шею, их жесткая хватка сделала свое дело: нападавшая рухнула на колени. Стало различимо лицо: старуха, черные волосы, толстые щеки.

Клара Губер сражаться уже не могла.

Джанет, уставившись в старушечьи глаза, не знала, как поступить. Не было никаких указаний на действия в непредвиденных обстоятельствах. «Записи, на итальянском, небольшая книжка». И ничего больше. Несколько жутких секунд она просто сдавливала горло. И тут иные слова всплыли в голове девушки: Жертве всегда должно быть уготовано место. Слова успокоения для нее.

Не раздумывая, Джанет Грант вдавила большие пальцы в дыхательное горло Клары Губер и крутанула шею. Один щелчок — и глаза старой женщины остекленели.

Джанет еще раз глянула на лицо у себя под руками. Ни сомнений, ни угрызений. Опустила голову жертвы на пол и сверилась с часами. Восемь минут.

Старец был бы доволен.

* * *

Избавившись от компьютера в одном из аэропортовских туалетов (еще один из советов Ферика), он, пользуясь случаем, подровнял бородку, смочил, прилизывая, волосы. В таком виде и стоял у стойки «Американ эрлайнс», и впрямь похожий на фото в одном из многочисленных паспортов, которые Ферик прятал в своем рюкзачке. Взяв несколько купюр из пачки денег, найденной там же, купил билет на двенадцатичасовой рейс до Нью-Йорка. Это означало остановку в Лондоне, полтора часа ожидания, но Ксандр понимал: разумнее провести это время там, чем здесь. Они наверняка еще вернутся в аэропорт — выяснить, куда подевалась их добыча. В общем, выхода не было, кроме как попасть на ближайший рейс.

На его счастье, женщина за стойкой ничуть не удивилась, что он платил наличными и при нем не было никакого багажа: все ее усилия ушли на поиски свободного места в столь поздний срок (вам повезло!) и на убеждение его добраться до места посадки за пятнадцать минут до взлета. Улыбкой обещая следовать ее наставлениям, Ксандр чувствовал, как все сильнее сводит плечи и больше зудит под одеждой тело. Почти семь часов он не вылезал из этой одежды, от нее уже разило неприятным душком, а Ксандр отнюдь не собирался проверять, до каких пределов благопристойности сможет дойти за время десятичасового перелета. И что важнее, он понимал — неплохо было бы изменить внешность. Очередная подсказка Ферика. До отлета чуть меньше часа, времени и денег у него вполне хватит, чтобы поправить дела.

Спеша к эскалатору и магазинам, расположенным этажом ниже, Ксандр вдруг вспомнил про второй том манускрипта, столь кстати позабытый в сумятице последних пяти часов. Не было ни времени, ни сил думать о нем. Еще день назад он ни за что бы не позволил себе подобного промаха. Теперь же… Он заставил себя сосредоточиться на делах практических, приказ умирающего Ферика вытеснял все теоретические потуги: Сара. Возвращайся в Штаты и отыщи Сару.

Неожиданно нахлынуло воспоминание: Флоренция, ее глаза, а в них смятение, утрата. Глаза, какие он видел несколько минут назад, на сей раз, правда, у другой женщины. И все же что-то делало их похожими — мука, ужас. А сколько раз, раздумывал он, приходилось убивать его Саре? Как часто она упускала кого-то? Оставь это! Очередной внутренний приказ. У тебя на это нет времени!

В голове мелькали номера контактных телефонов. Спустившись, Ксандр направился к телефонам-автоматам. Вновь сосредоточенный, он спокойно огляделся и двинулся к самому крайнему слева автомату. Довольный результатами осмотра, снял трубку и отстучал первую серию цифр. Время от времени он, следуя инструкции, выжидал, пока в трубке прекратится треск предыдущего набора, прежде чем перейти к очередной серии. Через несколько минут трубку заполнила шуршащая тишина трансатлантической связи, легкий гул перед окончательным соединением. Раздались два звонка, щелчок установленной связи — и голос:

— По-видимому, снята трубка. Попробуйте, пожалуйста…

Ксандр отстучал последние четыре цифры и подождал. Спустя пятнадцать секунд донесся второй, тоже записанный на пленку голос:

— Моника слушает. Надеюсь, что все хорошо.

Ксандр ткнул в несколько кнопок и стал ждать сообщения.

* * *

Надпись на двери гласила: «ШАМПАНСКОЕ». Рассеянного света в подвальном проходе хватало, чтобы разглядеть каждый из закутков-хранилищ: белые немецкие, красные французские — всего около десяти было видно оттуда, где сидела Сара. Собственная ее пещерка снабжена стулом, у дальней стенки стояли семь или восемь почти законченных (работы все еще велись) полок для бутылок с вином. Временно, впрочем, пещерка приспособлена под тюремную камеру-одиночку. В потолке прорезано небольшое окошко, которому не требовались запоры: слишком узко для любого, разве что ребенок смог бы протиснуться. Но даже если суметь, то мощеный подъезд к дому, что пролегал сверху, не годится для незаметного побега: добрых десять футов залитого светом прожекторов пространства между домом и деревьями. Нет, окно — не вариант.

Да и не это занимало ум. Сидя на стуле, Сара не тратила время на осмотр помещения, в котором оказалась. Вместо этого, опершись спиной о стену, устремив глаза в точку прямо перед собой, она раз за разом прокручивала в памяти разговор за ужином. Прошел почти час после того, как Тиг ее разоблачил, а выражение ее лица ничуть не изменилось, никакие тени эмоций не мелькали по нему, затемняя мысли. Только разговор. Только слова Тига. И с каждым повтором все громче и громче, до ломоты в висках, звучал некогда знакомый голос, эхо прошлого силилось вырваться на волю из обветшавшего укрытия излишне бдительной психики. Ты должна была их заметить: внезапная смена настроения, разлитый бокал. Звучал голос, требовавший выдержки. Семь лет безделья лишили тебя быстроты и сметливости. Слова разяще откровенные. Все произошло слишком быстро для тебя, предостережение запоздало. Все неприемлемо. С каждой фразой голос обретал все больше властности и права на отповедь. Все трое вместе… тебе бы следовало понять: слишком уж все легко, слишком…

И все-таки знал один только Тиг. Вотапек с Седжвиком пребывали в таком же неведении, как и она. Знал один только он. Это уже пробился голос не столь язвительный, голос, который так долго отпугивал демонов, держал их в узде, и вот теперь вновь окреп. Вникни в то, что он сказал, в предупреждение, какое дал. Сара заставила себя вдуматься в сказанное Тигом: Меньше недели отделяет нас… Один крохотный взрыв не значит ничего. Один за другим… Вот что ставит людей на колени. Они убедились в том, как повела себя теория в Вашингтоне, Чикаго, и готовы теперь расширить кругозор. Это занимало ее ум, освобождая мысли от самооценок, в какие так легко впасть во времена одиночества и поражения. Но нет, вот она сидит, а вал за валом накатываются иные образы: до жути похожая темница, часовой, кровать, правда, окна нет. Никакого намека на свет тогда, семь лет назад, чтобы хотя бы понять, что рядом. Лишь тьма да тени. И вопросы — постоянно.

* * *

— Вам был понятен приказ.

— Да.

— Вы понимали, что он может затронуть не одного Сафада, но и других тоже?

— Да… Я…

— Да — вы что?

— Да, я…

— Произошло непредвиденное, и вы сделали выбор. Некоторые жертвы, были неизбежны. В конце концов, ваш выбор был правильным. Но это был ваш выбор, ваше решение. Вам пришлось их убить, несмотря на то что это обрекало ее на смерть.

— Нет… да… я…

— Была ли иная возможность?

— Была дана отсрочка. Мне было приказано ждать. Я спасла бы ее, если бы не отсрочка.

— Выбор предстояло делать вам, в конечном счете ответственность была на вас. Отсрочка значения не имела.

— Я…

— Отсрочка значения не имела.

* * *

Сара встала, захотелось стряхнуть воспоминания. Я сделаю выбор. Я взяла на себя ответственность. Порыв ярости, злоба, забурлившая внутри. Я не позволю, чтобы ты вернулась! Ей надо взять себя в руки, самой обрести избавление. Однако видения, чуя силу, и не думали сдаваться, неудержимо рвались наружу. Не в силах избавиться от них, она с размаху вмазала ладонью по шершавой штукатурке стены. Шлепок, каменный холод по коже — этого хватило, чтоб дать встряску чувствам. Боль пронзила руку. Какое-то время Сара бездумно разглядывала покрасневшую ладонь, прослеживая на ней линию, тянувшуюся от запястья к большому пальцу, сжала кулак (боль усилилась), чтобы увидеть, как исчезла эта линия в складках кожи и сгибах пальцев. И только тогда голос из прошлого стал умолкать.

Пришло избавление, призраки унеслись прочь, разум обострился. Вот это помещение, десять футов на десять, единственная реальность, какую она признавала. С нежданной суровостью Сара изгнала из мозга все, что не имело отношения к побегу. Скоро за ней придут. Агенту нужно держать себя в руках.

Она внимательно осмотрела камеру, взгляд остановился на двери: клавишный пультик, никаких ручек. Тиг не пожалел сил и средств, чтобы уберечь свое вино, и эта предосторожность теперь оправдывала себя. Нужно пробить пластиковую крышку и добраться до проводки. Глаза ее загорелись при взгляде на прислоненные к противоположной стенке полки, одна из них, два фута на четыре, со все еще торчавшими в дереве гвоздями, вполне могла подойти. Сара направилась к полкам и, проходя под вентиляционной отдушиной в потолке, услышала доносившиеся сверху приглушенные голоса. Остановившись, попробовала разобрать слова. Сменяющие друг друга обвинения и отрицания свидетельствовали, что разговор вели несколько человек, но разобрать что-либо было почти невозможно. Во всяком случае, ясно, что наверху все еще исходят пеной.

Внезапно разговор прервался, и тут же в ее почти темное узилище ворвались мигающие всполохи света, крохотное окошко утонуло в красно-голубых вспышках. Сара быстро шагнула к стулу и взобралась на него, но ничего не увидела: ослепили лучи от фар, появившихся слева. Секунду спустя в коридоре послышались шаги, затихли на миг, пока дверь открывалась, и в комнату ворвался один из команды Джорджа с пистолетом в руке.

— Вы пойдете со мной. — Сара вгляделась в молодое лицо, прежде чем сойти со стула; охранник торопливо сунул ей в руки пару кроссовок: — Обувайтесь.

Отсрочка. Сара уселась на стул и принялась неторопливо шнуровать кроссовки. Перед глазами, подгоняя ее, дергалось дуло пистолета. В глазах стража мелькала тревога, когда он, схватив Сару за руку, помог ей подняться на ноги. А не напасть ли на него, подумала Сара, но инстинкт ее удержал. Жди: может подвернуться случай поудобнее. И, выпихнутая в проход, она тут же оказалась лицом к лицу с двумя убедительнейшими подтверждениями правоты своей сдержанности: еще один комплект вымуштрованных мелких сошек Эйзенрейха с пистолетами на изготовку. Один, коренастый, кивком указал ей: следуй вперед. Над головой, пока они двигались по проходу, слышался топот торопливых ног; суматоха на поверхности резко контрастировала с безмолвным маршем вдоль пещер-хранилищ. Один впереди, двое сзади под шорох резиновых подошв по покрытому ковровой дорожкой бетону повели ее мимо ступенек на кухню к задней части дома. Через минуту узкий проход вывел всех четверых к большой стальной двери, ее толщина не полностью глушила слова команд, которые отдавал снаружи один-единственный голос.

— Проверить до самой ограды, взять местность под охрану. Нужно прочесать все вокруг.

Трое остановились, надзиратель, крепко державший Сару за руку, вопросительно глянул на двух других, ожидая приказа. Коренастый покачал головой, прижал палец к губам и поднял пистолет: недвусмысленное предостережение Саре хранить молчание. Через полминуты, когда шаги снаружи стихли в отдалении, раздался еще один голос, на сей раз из передатчика, закрепленного на ремне у коренастого:

— У вас чисто.

Коренастый опустил пистолет и подошел к двери. Вытащил из кармана ключ, отпер небольшой коробок на стене, отстукал серию цифр и стал ждать. Прошло еще десять секунд, и он медленно отворил тяжелую дверь.

Толстые стены с двух сторон ограждали первые десять футов ската, оставляя проход, по которому два человека едва могли пройти бок о бок, последние же пять футов пролегали в полутени, слева от высоких прожекторных лучей, заливавших светом поросшее травой пространство наверху. Сара попыталась шагнуть, но ее крепко держали за руки. Наконец она увидела, как коренастый кивком дал команду троим выходить, и двое у нее по бокам, засунув пистолеты за пояс, вышли на свежий ночной воздух. Коренастый тут же шмыгнул мимо нее обратно к двери и затворил ее, Сара, взбираясь по скату, слышала, как глухо лязгнул запор.

И вновь донесшиеся сверху голоса заставили всех троих замереть. Почти в идеальном согласии каждый из конвойных ухватил Сару за плечо и припечатал ее спиной к стене, сам распластавшись рядом с ней. Один вытащил нож и упер лезвие ей под горло. Замерев, троица слушала разговор невидимых собеседников.

— Я уверен, тут какая-то ошибка. — Это был Тиг, в его голосе не слышалось волнения. — Вы же сами видите: мне ничто и никто не угрожает. А эти огни я зажигаю в целях безопасности.

— Мы сами определим, когда местность окажется в безопасности, сэр. — Фраза звучала официально. — Эти огни горят всю ночь?

— Да. Здесь нет ничего…

— Позвольте, сэр, нам это определить. Повторяю, звонили из Вашингтона, и бюро вряд ли направило бы нас гоняться за чем ни попадя без достаточных для того оснований.

— За это я признателен…

— Уверен, что это так, сэр. А мы бы были вам признательны, если бы вы позволили нам заняться своим делом. Те, другие, в доме…

— Как я уже сказал, это близкие друзья, которые предпочитают ни во что не впутываться.

— Каковы бы ни были причины, но в Вашингтоне полагают, что на вас идет охота и вы выбраны в качестве цели. Вполне хватает психов, считающих, что ваше шоу…

— Мое телешоу? Не станете же вы меня убеждать, что какой-то сумасшедший…

— Не собираюсь убеждать вас ни в чем, сэр. Приказы получены мной из…

— Вашингтона. Да, вы это уже говорили.

Агент ФБР стал гнуть иную линию.

— Понимаю, что все это может представляться ошибкой, но, смею вас уверить, вы будете спать гораздо спокойнее, если позволите нам самим прийти к такому заключению. Даже если мы ничего не найдем, все равно намерены оставить тут одного-двух человек — на всякий случай. Таковы правила бюро.

Было слышно, как Тиг, прежде чем ответить, резко и шумно выдохнул.

— Очень хорошо. Я покажу вам весь дом, но, уверен, вы убедитесь… — Голос его стихал по мере того, как они с агентом уходили все дальше. Сара по-прежнему была вжата в стену. Ей и секунды не потребовалось, чтобы понять, что произошло.

Стайн. Гений. Конечно же, это Боб. Каким-то образом он понял, что Сара угодила в ловушку, дознался, что она в беде, а кто же лучше федеральных агентов способен провести кавалерийский рейд в стане врага, вызвав там легкое замешательство? Замешательство — всегда лучшее из защитных средств. Для нее это единственный шанс удрать. Тиг — цель. Блестяще! Вот почему они убрали пистолеты. Вот почему ее торопили, в спину подталкивали. Им нужно было освободить дом от всех необъяснимых гостей, и, что важнее, им нельзя делать ничего, что привлекло бы внимание. Пока конвоиры, державшие ее с боков, вслушивались, как умолкает вдалеке разговор, Сара услышала иной голос, внутренний, который не советовал терять с ними время попусту.

Она с размаху ударила локтем в шею конвоира справа, тот на миг ослабил хватку, и этого оказалось достаточно, чтобы ее ногти впились в руку второго конвоира. Пропоров ногтями кисть, Сара рывком отвела лезвие от своей шеи и отбросила конвоира к противоположной стене. В то же время нанесла удар ногой сзади, угодив первому конвоиру в коленную чашечку, а когда тот стал падать, врезала каблуком под подбородок. Голова конвоира запрокинулась, и его тело кулем рухнуло к основанию ската. Второй, лишь слегка ошеломленный, схватил Сару за волосы и ударил о стену, она же, вонзив обе руки ему в кисть, воспользовалась движением при ударе и потянула его за собой к стене, тот с силой налетел грудью на ее поднятое колено и согнулся пополам. Пальцы, державшие ручку ножа, разжались, Сара быстро перехватила ее и тут же нанесла решительный удар, послав лезвие вверх, целя не столько в грудь, сколько в плечо; лезвие пронзило кожу и вошло глубоко, перерезая сухожилия, а лицо мужчины исказила гримаса боли. Но — ни звука. Только рот разинул от ярости, глаз не сводил с Сары и ее рук, которые, отпустив нож, что есть силы ударили ему по ключице, и раздался хруст сломанных костей.

Сара судорожно глотала воздух, восстанавливая дыхание, она крепко-крепко зажмурилась, стараясь побороть боль в голове. Ты хотела его убить. Ты хотела этого. И все же не смогла. Почему? Никаких слез на сей раз, никаких сожалений, только облегчение оттого, что осталась жива.

Опершись спиной о стену, Сара изучающе осмотрела ярко освещенное пространство между скатом и деревьями: единственное для нее место побега. Всего-то ярдов десять в длину, а не подступишься: одни сторожа бродят по земле, другие наверняка засели за окнами дома, чтобы пресечь всякую попытку. Свет нужно убрать, и убрать спешно. Глядя прямо перед собой, Сара заметила небольшой запертый коробок, внутри которого наверняка располагались запор и проводка. Решение неверное! Внутренний голос звучал непреклонно. Короткое замыкание в цепи? Думай! Как он, такой заботливый в том, что касалось вина, мог быть так по-глупому легкомысленным в том, что имело отношение к проводке? Оставался, похоже, всего один разумный выход. Перевернув конвоира, грудь которого напоминала впадину, Сара вытащила у него пистолет и ощупала тело: запасная обойма, бумажник, кредитные карточки, наличность, водительские права. Рассовав все это по карманам, метнулась к краю ската, все еще оставаясь в тени, проверила глушитель и пять раз выстрелила в лучи, бившие с сорокафутовой вышины.

Реакция была мгновенной. Внезапное море мрака позади и впереди ската наполнилось голосами и движением. Стремглав метнувшись из своего укрытия, Сара стрелой полетела через полоски света, который лился из окон жилых комнат дома, и тут же справа поднялся шквал выстрелов. Стреляли в нее, и она петляла изо всех сил, уходя все дальше к деревьям. По земле захлестали лучи фонариков, один-два из них ненароком предупредили ее, выхватив из темноты толстые ветви, преграждавшие беглянке путь. Когда она уже добралась до первых деревьев, сзади неожиданно ярко вспыхнуло, и свет лизнул ее хищным своим языком по голове и шее. Тело среагировало почти инстинктивно: бросок-падение — и Сара покатилась по изрезанному и покрытому грязью склону.

Скорость падения была бешеной, чудом спина и ноги Сары проскакивали меж сучковатых пней и деревьев, она летела вниз, не ведая куда, увлекаемая крутизной обрыва. Она не была уверена, преследуют ли ее, и если кто идет следом, то сколько их: за громким треском сучьев и шуршанием листвы ничего не было слышно; руками она, как могла, закрывала лицо, все суставы были безжалостно побиты. Но вот склон стал более пологим, падение замедлилось, и у Сары хватило сил встать на ноги и вытянуть перед собой руки, продираясь сквозь листву и траву, звуки журчащей воды внизу заставили ее ускорить шаг. И вновь заметались вокруг нее по стволам огоньки фонариков, растительность делалась гуще, с каждым шагом все труднее становилось угадывать безопасный путь, и лишь журчание воды вело ее сквозь лесные заросли.

Сколько минут прошло, Сара не знала, только колени заломило от боли, ноги заскользили, и она рухнула, больно ударившись плечом и боком о землю. Голову от удара спасло лишь то, что Сара тут же покатилась еще по одному крутому склону, правда, на этот раз деревья росли реже и не так цеплялись. Над головой неожиданно проглянули луна и звезды: первый признак открытых пространств. Лес все больше редел. Пытаясь разглядеть свои заплетающиеся ноги, Сара наткнулась взглядом на то, что уже почти не чаяла отыскать: меньше чем в тридцати футах перед ней зиял бесконечный провал черной пустоты. С внезапным облегчением она почувствовала, как земля ушла из-под ног, тело кувырком полетело вперед и, лишь на миг ощутив быстрый поток воды, погрузилось в нее целиком.

Исчезло все, на что можно опереться, все движения замедлились, глаза отыскивали путь на поверхность, руки боролись с течением. Почти минута прошла, прежде чем ее вытолкнуло из воды. Полная луна сеяла повсюду бледный свет. Сара, стараясь выплыть, рассматривала берега, стенами стоявшие ярдах в тридцати друг от друга и образующие ложе реки, уносившей ее прочь от светящейся башни вознесенного ввысь гнездовища Тига, добрая сотня ярдов уже пролегла между ними. Ни единый признак погони не нарушал тишины и покоя. Сара, держа голову над самой поверхностью воды, не сводила глаз с места чуть пониже дома, откуда внезапно метнулись лучи ручных фонарей, тоненькие и быстрые, словно лазерные жгуты. Один-два скользнули по воде, Сара тут же нырнула и держалась под водой, сколько могла. Когда же вынырнула, лучи уже пропали из виду: русло вильнуло в сторону, защитив ее от слепящего света. Ноги, совсем недавно горевшие от бешеной гонки, теперь стали коченеть от студеной воды. Внимательно вглядываясь в берег, Сара доплыла почти до самой кромки, оставалось футов пятнадцать, которые она одолела, шлепая руками и ногами по прибрежной грязи, пока не выбралась на занесенные илом камни. Выждав немного, рывком бросилась на берег и шлепнулась в грязь. Перехватило дыхание: вода, стекавшая с одежды и волос, была совсем не такой приятной, как в реке.

Через три минуты она выбралась на ровное место вверху, над которым высился новый лес, укрывавший более пологий склон. Сара, зажав ветку в кулак, сдирала с нее листву, потом бралась за следующую, за следующую, за следующую. Листва — природный утеплитель. Когда набралась вполне подходящая по высоте копна листьев, Сара скинула брюки и блузку и принялась выжимать из них воду, усевшись в теплую копну, как в гнездышко. Пару минут спустя она стащила с себя белье, сунула ноги в штанины, а руки в рукава и стала набивать блузку и брюки опавшими листьями. Колко, зато тепло и надежно.

Схоронив нижнее белье, Сара провела смотр имуществу, оставшемуся после последних пятнадцати минут. Ремень, кроссовки и бумажник чудом уцелели. Пистолет пропал, зато теперь можно спокойно поджидать агентов ФБР, которые вскоре примутся прочесывать местность в поисках… кого? От этой мысли перехватило дух. Мужчины? Женщины? Сам собой у нее возник вопрос: а собственно, что и как успели они разглядеть? Насколько точно и внимательно? Детали, как она понимала, целиком будут зависеть от Тига и его желания защитить Эйзенрейха.

А это значит, можно рискнуть. Подхватывая листья, она поползла к небольшому углублению в земле, поросшему по краям густой травой. Там ее не найдут, не потревожат. Лежбище, место для сна.

* * *

Вид Нью-Йорка с высоты радовал глаз, лучи света, изломанные острыми гранями стекла и стали, устремлялись вверх сквозь пелену раннемартовского дня. Ксандр, глядя в иллюминатор самолета, видел жесткий, далекий город-крепыш таким, каков он есть: не убежище, а его, Ксандра, отражение, тихое и настороженное, убийственно спокойное, изо всех сил старающееся загнать вглубь, подальше от чужих глаз все, что за гранью тишины и спокойствия.

Но оттуда, снизу, на него глазела не просто частица его самого. Нечто куда большее. Хаос! Не тот хаос, что порождает случайная сшибка времени и обстоятельств, а тот, что создается насущным, непрестанным усилием, которое поддерживает жизнь в любой силе и лежит в основе подлинной мощи. Хаос — горючее власти, власть — фактор хаоса; и обе категории лишены смысла друг без друга. В громадном городе, в его управляемом безумии он видел взаимосвязь, делавшую одного кровным родичем другого. Именно сейчас, глядя на здания внизу, Ксандр осознал одну истину, которую до конца не постиг Эйзенрейх. Власть жаждет обрести в хаосе объект своего собственного управления, хаос же ищет во власти повелителя своих собственных ограничений. Без одного не может быть и другого. И каждый выживает посредством такой напряженности. Всяк владычествует посредством такого союза.

Ксандр, по-прежнему воззрившись вдаль, чувствовал, как все больше и больше в нем самом растет похожая сила, невозмутимое самообладание, порожденное исключительно собственным внутренним раздором: власть как ответ на смятение. Поглощенный открывшейся внизу холодной прямолинейностью, он осознал, что уже втянулся в игру, что команды, звучавшие внутри, все реже отдавались голосом Ферика или Сары и все чаще — его, Ксандра, собственным голосом. Понемногу он начинал вырабатывать в себе инстинкт, создавать реальность, придававшую смысл минувшей неделе, накапливать силу воли, которая и пугала, и успокаивала его. Случай на вокзале — лучшее тому подтверждение. Ксандр обнаруживал в себе странную двойственность потребностей: с одной стороны, хотелось обуздать разор и волнения, а с другой — раздуть неистовство, чтобы все время приходилось отвечать на вызов. Последние десять часов даровали мимолетную передышку в этой борьбе, пусть самолеты надо было менять, пусть в лондонском Хитроу при пересадке часок-другой понервничать. На высоте тридцати тысяч футов над хаосом у него было время подумать, оценить, но не так, как это привычно было делать в прошлом. Ныне теории не было места. Эйзенрейх дал понять это четко и ясно, два последних дня полностью изменили восприятие Ксандра.

И все же была иная реальность, небольшие, переплетенные в кожу книжки, которые он заставил себя внимательно рассмотреть во время полета, заставил, потому что боялся вернуться в их мир, утратить бдительность, вновь проникнуться духом этой простоты. Более того, еще и потому, что Ксандр начал сомневаться в собственных способностях. Рассматривая книжки, переворачивая их страницы, он уже видел в них не древние реликвии, годные лишь для любования да схоластических обсуждений. Каждая несла в себе смысл, заданность, выходившие за пределы теории. Конечно же, он пробовал убедить себя, что знал об этом всегда, что упивался силой воздействия, которая заключалась в таких книгах, однако от действительных вопросов деваться было некуда. Если взглянуть правде в глаза, выходил ли он когда-нибудь за пределы теоретического? Нет. Он избирал легкий выход: опускал все практические аспекты как нелепицу, отвергал их как безумие и тем самым проходил мимо истины. Всего несколько дней назад, читая полученные от Ганса тексты, он не позволял себе забивать голову их практической применимостью. Это книги! Они не несут в себе ничего, кроме трепета открытия. Ничего больше! А в результате выпустил из своего сознания истину Эйзенрейховой первой попытки. Позволил себе трактовать теорию как всего лишь топливо, дающее возможность воспарить ученому воображению. Теперь, всматриваясь в пустынное небо, он понимал все куда лучше. Теперь он воочию убедился в мощи и власти этих книг.

И власть эта была не более ясной, чем в предписаниях, которые давались во втором томе. Ксандр еще раз раскрыл книжку, чувствуя, что уже сталкивался с ее методикой и жестокостью, только не на распахнутых страницах, а в маленьком домике в Вольфенбюттеле, в поезде, шедшем из Зальцгиттера. Как создать хаос, как созидать из хаоса, как взращивать ненависть — вот три основных раздела, три самых убийственных постулата во взглядах Эйзенрейха. Теперь, вновь вчитываясь в текст, Ксандр понимал, что намерены устроить люди, исповедующие такие взгляды: Вашингтон, зерновой рынок — это лишь залог того, что грядет. Поначалу небольшие разрушения, возможно, и не очень угрожающие на самом-то деле, но вполне серьезно обставленные, чтобы породить в простых умах народа сомнения в безопасности. Затем это сомнение они разовьют в панику, представят не столь значительные происшествия как признаки беды, что погрознее, такой беды, которая требует решительных мер. И эта беда (та самая, которую столь проницательно распознал Эйзенрейх столетия назад) — не что иное, как нравственный упадок, или, если пользоваться современным языком, моральное разложение. Просто, но точно. Насколько лучше манипулировать обществом, нежели подыгрывать его благочестивому презрению? Насколько лучше поднимать, возбуждая, народ, нежели попусту бередить его уверенность в собственной правоте? И Ксандр понимал: всего этого много объявится вокруг. Группы давления, коалиции, различные большинства — все они только и ждут, как бы очистить общество от слоев, погрязших в социальной, политической и экономической коррупции. Тиг преуспел, добиваясь, чтобы так оно и было. Каждый вечер в последние два года. Десять миллионов семейств, все больше и больше теряющих терпение. Выход: круши все и начинай снова. Сделай, чтобы все стало правильным. Вот почему Эйзенрейх определял хаос как «долгожданное избавление от всеобщей несправедливости». Хаос как спаситель. Хаос как моральный очиститель. Отсюда лишь шажок до власти тем, кто хочет повелевать. А потребуется им для этого всего-навсего создать внутри государства отверженных, париев, взрастить нетерпимость и тем отвлечь чернь. Вот в чем дар Эйзенрейха. Трюк старый, подумал Ксандр, но в прошлом вполне удавался. И снова сработает.

Самолет пошел на разворот, Манхэттен пропал из виду, Ксандр откинулся в кресле и прикрыл глаза: образ маленького монаха язвил ему мозг. Неужели вы и в самом деле всего этого добивались? Такими были взгляды? Неужели в том была Божья воля? Ксандр знал: за всем этим должно стоять нечто большее, чем жестокость, какую намеревались развязать Тиг со своими присными. Нечто большее, чем тирания алчности и силы, склонная лишить общество основных свобод и обратить поколение за поколением в бездумных роботов. Да, эта теория искушала обетованием немыслимой власти, но она еще и утверждала царство порядка, царство контроля. Вот что делало ее такой притягательной! Не дарование господства. Не обуздание хаоса. Выдающейся делала ее мечта о постоянстве через совершенство. Мечта, оборачивающаяся невообразимым неистовством за страницами книги и все же томительно манящая своей риторикой.

Стремительное снижение самолета вернуло Ксандра к действительности. Последний толчок при касании о землю — и он открыл глаза. С легким недоумением поглядел на манускрипт, потом сунул его в кейс. Момент прекрасного миновал. Вновь началась игра-охота.

Странное ощущение овладело им, когда пятью минутами позже он вошел в вестибюль аэропорта. Может, как раз с этого терминала улетал он шесть дней назад, зато возвратился теперь совершенно другой Джасперс. Где-то там, позади, оставил он часть самого себя, сбросил ее, как сухую кожу, чтобы сотворить доступную пониманию реальность из безумия Эйзенрейха. Ганс был прав, признавая, что это конец, но он видел только одну сторону, всего одну часть жертвы. Ксандр же пришел к пониманию смерти иного рода, смерти, наступающей постепенно, терзающей душу до тех пор, пока от нее не останется лишь оболочка. Он видел это в Саре. И в Ферике. Он где-то обронил свою наивность, потерял ту простецкую восторженность, которые определяли любой его выбор, наделяли ощущением цели и постоянно влекли все дальше и дальше. Раз за разом рвали из души наивную восторженность: Флоренция, Лондон, Вольфенбюттель — сокрушительный виток от неверия к панике и ужасу. Смерть на его собственных руках. Смерть, ходившая по пятам в его бытии. Все, что осталось, так это воля выжить, воля, использовать которую он выучился довольно легко в путанице переходов аэровокзала во Франкфурте.

Та же воля, та же самая интуиция заставляли его сосредоточиться сейчас на простом приказе, который Сара (она уже так близко) оставила ему: Темпстен, штат Нью-Йорк. Мотель «Сонная лощина».

* * *

— Игра? И если попутку прихватишь, то правил не нарушаешь? — Водитель, сидевший за баранкой пикапа, был молод, лет двадцати, не больше, его плотный торс, руки в пятнах масла, замызганный комбинезон (на нагрудном кармашке значилось имя Джефф) — все это вполне вязалось с тем, что Сара прочла на правой — для пассажиров — дверце: «АВТОМАСТЕРСКАЯ МИККА — ИНОМАРКИ ТОЖЕ ЧИНИМ».

— Да нет никаких правил, — откликнулась она. Хоть это было правдой. Излагай попроще. — Тут так: кто первый доберется до Тихуаны, тот и выиграл спор.

— Деньги небось на кон поставили?

— Достаточно, чтобы… играть стоило.

— Ну, это идея! Не, точно говорю, здорово. — Водитель покрутил головой и улыбнулся. — Так, говорите, прошлой ночью вас в Клагорн-Джордж скинули, тормознуть вас захотели? Во красота! Повезло им, что вы не утонули или еще чего.

— Ну, одно-то правило есть: ничего опасного для жизни. И никаких самолетов. А то, представляете, забава: взял да и махнул первым же рейсом на юг. — Если его станут расспрашивать, он должен излагать попроще. — Меня в спасательном жилете в воду столкнули. Расчет, думаю, у них был на то, что я брошу это дело, как только вымокну.

— Красота! Точно говорю, сплошная кра-со-та! — Малый пристукнул ладонью по баранке. — Черт, жалко, не смогу вас до самого места доставить! Стоило бы глянуть на их физиономии, когда вы объявитесь! — Он снова закрутил головой. — Листья! Я б до такого ни за что не додумался. Так и мерз бы в этом лесу, пока задницу себе не отморозил.

— Может, так, а может, и нет. — Сара припомнила время, которое она урвала для сна. — Ваше одеяло здорово греет.

— Ага, только оно Микка. Он иногда в машине ночует. — Джефф пожал плечами. — Я не спрашиваю. Что-то там с его бывшей женой. Или с подружкой. Он про то не говорит и… Все равно вам повезло ночью-то. Обычно в это время года у нас выше пятидесяти пяти не подымается. А этой ночью, должно, градусов до шестидесяти поднялось. Может, до шестидесяти двух.

— Я и не почувствовала, чтобы так тепло было.

— Ага, тут, как понимаю, не запаришься. — Водитель засмеялся. — Вам здорово повезло, что меня в Престертоне занарядили, а то бы топать вам по дорожке еще часок по крайней мере.

Дорога делала поворот, молодой водитель притормозил и свернул на съезжую дорогу, ведшую к гаражу, возле которого на ржавой цепи болтался меж двух стоек щит со знакомым названием автомастерской. На поросшем травой пространстве между шоссе и гаражом стояло несколько машин: странный подбор дорогих немецких и японских иномарок, выглядевших неуместно рядом с постройками-развалюхами, где размещалась мастерская. Внутри гаража вознесенный гидроподъемником иссиня-черный «порше» доверил себя заботам опытных рук механика, одетого в такой же, как у Джеффа, промасленный комбинезон.

— Это Микк. Мы всю работу сами делаем. — Джефф остановил машину и, выскочив из кабины, закричал своему напарнику: — Эй, привет! У них там натяжной ремень лопнул. Пара секунд. Малый сообразить не мог, где поломка. Я ему сказал, чтобы в следующий раз он сам проверял, чтобы нам не платить втридорога. — Микк кивнул из-под машины, только теперь заметив Сару, которая соскочила на щебенку. — А она хочет узнать, нельзя ли ей машину напрокат взять. — Джефф скрылся в маленькой конторке.

— Напрокат? — Микк вышел из гаража, отирая ветошью масло с рук. — Мы не даем напрокат. Ты же это знаешь.

— Ага, ага, но ты только послушай! — кричал Джефф через открытую дверь, пробивая чек за ремонт ремня. — У нее вроде того, что спор идет, кто первым до Мексики доберется, а ночью она в Клагорне искупалась, а те двое приятелей, что с ней на спор пошли, помогать ей не очень-то и собирались. Забавно звучит, ага?

— Да уж. — Микк шел по крытой щебнем подъездной дорожке, шею его обвивала какая-то тряпица. Он воззрился на Сару. — Мексика. А в Мексике куда?

— Тихуана, — ответила Сара.

— Ага… ну так я не держу прокат и не продаю. Только ремонт. Самое большее, что могу, это наладить Джеффа отвезти вас в Глендон. Это минут двадцать. Оттуда можно автобусом или поездом добраться до Сан-Франциско. Часа полтора ходу, если не ошибаюсь. Полно мест, где можно машину напрокат взять.

— Спасибо, — произнесла Сара, следя за тем, как Микк вошел в конторку.

Мгновение спустя до нее донеслись обрывки приглушенного разговора. Потом Микк снова вышел. Уставившись в землю, он пошел по дорожке, засунув ветошь в задний карман. Сара ждала, что следом из конторки выйдет Джефф, но там воцарилась странная тишина. Следя за Микком, она уловила что-то необычное в его движениях: походка показалась слишком уж неторопливой, слишком уж свободной. Он не может взглянуть на меня. Что-то было не так, Микк что-то старался скрыть, отчего и взгляд отводил.

Инстинкт подсказывал: надо бежать. Шагнув назад к пикапу, Сара медленно открыла дверцу, бросила в кабину одеяло и осторожно скользнула на водительское место. Без лишних движений дотянулась до ключа, все еще торчавшего в замке зажигания, ни на миг не упуская из виду высокого механика. Дождавшись, когда он зашел в гараж, Сара завела двигатель и дала задний ход.

Позади нее черная легковушка с визгом встала, перегородив дорогу. Сара вдавила педаль тормоза до упора. Тело дернулось вперед, подбородок стукнулся о плечо. Слегка оглушенная, она ждала: мотор легковушки сзади работал вхолостую, только затемненные стекла подрагивали от вибрации. Сара ждала, когда выскочат ее преследователи с оружием на изготовку. Никто, однако, не выскочил. Дверцы оставались до странности недвижимыми. Только глухое урчание двигателя. Прошла, должно быть, минута, прежде чем раздался звук шагов. Ровной, неторопливой поступью от конторки шел человек. Сара стала поворачивать голову.

— Здравствуйте, Сара.

Голос оглушил, оборвав все внутри, будто молотом по черепу ударило.

 

Глава 8

Взгляд, как завороженный, не отрывался от продолговатого лица, находившегося от нее в десятке футов, от густых седоватых бровей, нависших над глубоко запавшими глазами. Не было на лице ни эмоций, ни мимики, если не считать легкого прищура, отчего бледно-зеленоватые глаза уходили еще глубже в глазницы. Семь лет прошло с их последней встречи, семь лет она не видела этих холодных глаз.

— Выбор предстояло делать вам, в конечном счете ответственность была на вас. Отсрочка значения не имела.

— Я…

— Отсрочка значения не имела.

Притчард.

— Пройдемся? — спросил он.

Сара подождала, потом открыла дверцу — этого движения хватило, чтобы по салону легковушки будто вихрь прошелся: оттуда почти одновременно выскочили трое в одинаковых темных костюмах и узких черных галстуках. Одного кивка Притчарда оказалось достаточно, чтобы утихомирить всех троих. Директор КПН абсолютно ясно показывал: с ней он управится сам. И все же, выбираясь из кабины, Сара заметила следы колебаний на его лице. Не дожидаясь, она пошла по дорожке, через пять секунд Притчард, догнав ее, пошел рядом. Тишину нарушал только хруст щебня под ногами.

— Вы хорошо выглядите, — произнес он. — Лучше, чем когда я вас видел в последний раз.

— Да.

— Впрочем, все, что угодно, было бы лучше, чем тогда.

— Ну, на сей раз вы, по крайней мере, избавлены от укоров совести.

— Их и в тот раз не было. — Выражение лица Притчарда не изменилось.

— Эскорт — это что-то новое. Не ваш обычный стиль.

— Он больше мешает, чем делу помогает, но, похоже, иного выхода нет, учитывая, с кем приходится контактировать.

— И с кем же?

— С вами. Им сказано, что я веду переговоры от имени Совета национальной безопасности, выкупаю информацию из Никарагуа. Вам отведена роль связника, от которого можно ждать подвоха. Они уверены, что вы очень опасны. Может, даже угрожаете моей безопасности.

— По крайней мере, в этой части все точно.

— Да, в этом я уверен, — кивнул он.

— А они шуму не наделают?

— Нет, если вы шуметь не станете. — Это прозвучало скорее как совет, а не ответ. Притчард сунул руки в карманы. — Вам нужно войти в дело.

— Я полагала, что с этим мы уже покончили.

— Кое-что изменилось. Вам нужно войти в дело.

Сара оставила просьбу без внимания.

— Вы через Стайна на меня вышли?

— Он оказался слезлив. Шарада с Тигом сложилась в последнюю минуту. Не то чтобы у Боба было из чего выбирать, но он сообщил нам о месте. Нам оставалось лишь ждать, когда вы объявитесь. Не совсем иголка в стоге сена.

— Натяжной ремень в Престертоне?

— Работать приходится с тем, что отпущено.

— Пикап механика, — Сара кивала в такт собственным словам, — на пустынной проселочной дороге…

— Вполне невинно… вариант ничуть не хуже любого другого. И этот ваш обезьян, весь в масле… ну просто идеал в этой роли. Вы все равно где-нибудь да вышли бы из реки. Мы только не знали, далеко ли вас унесет.

— Почему же вы сами меня не подобрали?

Притчард позволил себе улыбнуться:

— В высшей степени сомнительно, чтобы вы по доброй воле сели в госсредство передвижения, на заднем сиденье которого находился я. Нам нужно было свести ваши возможности к минимуму. Мистер Микк оказался самым подходящим выбором.

— Микк — это его имя, — поправила Сара.

— Уверен, что так оно и есть.

Дорожка пошла в обход гаража, внезапный порыв ветра долетел от далекого леса. Притчард поплотнее запахнул пальто.

— Итак, — продолжила Сара, — теперь я по доброй воле сажусь в машину с вами и тремя вашими друзьями… никакого сопротивления, никаких расспросов?

— Думаю, что так. Да.

— Потому как возможности мои существенно ограничены. Свидетелей мало. Подходящая история, объясняющая все, что им положено обо мне знать.

— Что-то в этом духе, — подтвердил Притчард. — Да.

— Все-таки остается одна неувязка — вы. Зачем Артуру Притчарду понадобилось самолично выйти на сцену? Почему бы попросту не послать мальчиков? Итог был бы тот же. Или я упускаю что-то в текущей политике КПН?

— Политика эта, — ответил он, вытаскивая из кармана платок и прочищая нос, — какой была всегда, такой и осталась. Грубо говоря, кое-какие каналы ныне не столь надежны, как хотелось бы.

— То есть?

Притчард вышагивал молча, щуря глаза от яркого света.

— Забавно, — Сара тряхнула головой, — Стайн сказал то же самое. Что не дает мне особых оснований верить ни одному из вас.

Притчард вновь позволил себе улыбнуться:

— А такое на деле хоть когда-то входило в ваш репертуар?

— Вы так и не ответили на мой вопрос. Почему вы?

— Потому, что мне нужно знать, чем вы располагаете.

— И вы не сумели вытянуть это из Боба? — Они дошли до края дорожки, открытое поле простерлось перед ними. Сара остановилась. — Мне в это трудно поверить.

— К сожалению, наш друг Стайн пропал. — Притчард продолжал шагать, оставив Сару позади. — Я, признаться, никогда не думал, что в нем это есть.

— Что? Способность действовать самостоятельно?

Теперь и Притчард остановился, прищурившись, смотрел на небольшую пичугу, порхавшую вдали возле торчавшей ветви. Он по-прежнему стоял спиной к Саре.

— Неудивительно, что все касавшиеся дела бумаги пропали вместе с ним.

— Мне горько слышать такое.

— Да, я так и думал, что вам это придется не по душе. — В его руках опять оказался носовой платок, взгляд снова устремился на птаху. — Меж тем дела вашего доктора Джасперса приняли ожидаемый поворот к худшему.

— В самом деле? — Вопрос прозвучал спокойно, в голосе никаких эмоций.

— Похоже, он причастен к смерти одного книгопродавца в Германии.

— Полная чушь.

— Возможно.

— Каким образом причастен?

— Статьи в газетах. Полицейские отчеты. Обычные дела. — Притчард, аккуратно складывая платок, повернулся к Саре: — Все это произошло около шестнадцати часов назад в городке с названием Вольфенбюттель. — Он поднял голову. — Полагаю, вам неизвестно, зачем доктор Джасперс оказался там?

— Очевидно, чтобы убить…

— Да, я уверен, что ради этого. — Притчард убрал платок обратно в карман. — Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что Джасперс действовал не один: факт, который вызывает ряд очень интересных вопросов. И все они ведут к вам.

— Ого, а вот это уже удивили! — Сара улыбнулась. — Только не этого ли вы все время от меня ожидали? Заслать меня, поворошить кое-какие перышки, а потом посмотреть, что из этого выйдет? Если же суждено исчезнуть кое-кому из людей… что ж, в вашем распоряжении идеальное орудие. Нажми какие следует кнопки… втяни в бойню несколько невинных жизней… и маленькая куколка возьмет на себя всю ответственность. И тут же решительно вмешайся, поскольку ей не ужиться с самой собой, если она допустит, чтобы одни и те же ошибки повторялись снова и снова.

— На это можно посмотреть и как на ее последний шанс облегчить совесть.

— Вы мерзавец.

— Возможно, но все во имя доброго дела, Сара. Ремесло наше довольно мерзостно.

— В самом деле? — Сара умолкла, сдерживая себя. — Беда в том, что с моей выигрышной позиции не видно, чтобы все получилось так, как вы на то надеялись. В противном случае не думаю, чтобы мы с вами мило беседовали в такое прелестное утро.

— Мне нужно знать, чем вы располагаете. Дела могут обернуться большой… грязью.

— Для кого? Для меня? — Сара засунула руки поглубже в карманы. — Грязь стала бы шагом на ступеньку выше. — С полей снова задул ветер, холодя ей плечи.

— Вы, должно быть, продрогли после ночи, — сказал Притчард. — Вернемся назад. — И он зашагал к дорожке.

— Ваша забота поистине безгранична, — выговорила она, пристраиваясь к нему.

— Нет, боюсь, это не так.

Они шли в полном молчании, пока вновь не оказались на виду у людей возле машины. Притчард глянул на всех троих и кивнул головой один раз: знак запускать двигатель.

— Я заслал вас с определенной целью, и цель эта достигнута. У меня нет ни малейшего намерения позволить, чтобы амманское фиаско повторилось.

Сара раскрыла рот, хотела ответить, но примолкла, пристально вглядываясь в Притчарда.

— Я полагала, вы оказались тут потому, что кое-каким каналам нельзя доверять?

Он уже ушел вперед, но вдруг остановился, оставаясь к ней спиной. Прошло несколько секунд, прежде чем он обернулся и ответил:

— Я был бы счастлив думать, что вы с превеликой радостью решили отстраниться от всего этого.

— От чего, Артур?

— Оттого мы и пустились с вами в эту милую болтовню? — Притчард прищурился и добавил: — Вы сделали все, чего я от вас ожидал, пришло время отойти в сторону.

— Только и всего? — Сара покачала головой. — Им известно, кто я, откуда появилась и что о них знаю. Вряд ли они пойдут на то, чтобы оставить все как есть.

— Не исключено, что здесь вас кое-что удивит.

— И что же это должно означать?

Он вновь выдержал паузу.

— Вы и в самом деле хотите, чтобы я на это ответил? — Притчард выждал, пока его слова будут восприняты. — В данный момент выбор у вас весьма невелик. Лучше всего проявить сообразительность.

— Джасперсу устроили западню, и вы об этом знаете.

— Да, полагаю, вы правы. Только он либо убит, либо разыскивается как убийца. Таковы приносимые нами жертвы. — Не дожидаясь ответа, Притчард повернулся и зашагал к машине.

Сара смотрела ему вслед: легкость поступи выдавала его уверенность. Второй кивок, и двое из эскорта направились к ней. У нее было меньше минуты — достаточно, чтобы подумать, вернуть на его лицо сомнение, уже виденное однажды. Лучше всего проявить сообразительность. Он почти ничего не сказал, ничуть не больше, чем дразнилки в игре кошки-мышки, но она расслышала это, выявила несообразность. Вы и в самом деле хотите, чтобы я ответил на это? Ему нужно было, чтобы она убралась, а как — не имело значения: то ли заговор в КПН выдумать, то ли страх возобновления Аммана пробудить. Сколько иных возможностей он отбросил, прежде чем принести ей условия лично? Чем же таким, по его мнению, она располагала?

Утреннюю тишину разорвал звук мотора, раздражающая прелюдия явления чудища, выкатившегося из-за гаража. Четыре шины, каждая почти пятифутовой высоты, трамбовали щебень, оси, приводы и выхлопные трубы — все торчало наружу у всех на виду под маленькой кабинкой этого четырехприводного дива. Поперек дверей намалевана надпись: ПУГАЛО, причем «П» вздымалась красно-голубой с металлическим блеском волной. За баранкой восседал лыбящийся Джефф и знаками (слов при таком реве расслышать было невозможно!) звал Сару к себе. Люди Притчарда припустили бегом, на ходу, как по команде, запуская руки во внутренние карманы пиджаков. Не раздумывая, Сара стремглав обежала чудо-машину, рванула дверь кабинки и прыгнула на красное кожаное пассажирское кресло. Мощь двигателя качала «Пугало» из стороны в сторону, Джефф отпустил сцепление, щебенка градом полетела от бешено закрутившихся колес. Сара дотянулась до тяжелой дверцы (дорога внизу бешено неслась сплошным пятном) и, собрав все силы, притянула ее к себе. В следующее мгновение она, невредимая, оглядывала юношу, который спас ее.

— Не, вы видели их рожи! — Улыбка во весь рот. — Не, говорю, вы видели их рожи?! Особливо того пожилого. Вот это гонка!

— Вот это гонка, — повторила Сара, отыскивая взглядом в заднем оконце темную легковушку.

Преследователи только-только дверцами захлопали, машина наконец-то рванула в погоню, ее хрупкая оболочка отстала на добрую сотню ярдов, и расстояние увеличивалось с каждой секундой. Какую бы нелепицу ни сотворил Джефф под кабинкой, но тягаться с ней госмашине было не по силам. Сара подалась вперед и смотрела, как лихо катили по бетонке чудовищные колеса, причем их бег был ровным и даже плавным, несмотря на зигзаги дороги.

— А вы полны сюрпризов, — произнесла она.

— Ага. А пожилой-то малость перемудрил, себе ж во вред. Государственное дело. Как будто я сам не разобрался, что к чему. Он ведь один из тех, кто с вами спорил, верно?

— Верно… он один из тех, — кивнула Сара.

— Я это просек! — От восторга парень обеими ладонями шмякнул о баранку. — А Микк себя с ним официально повел. Боже, этот пожилой здорово его в оборот взял. Видели б вы выражение лица Микка: весь из себя серьезный, как будто я не секу, что тут лепится. Послушали б, что он сказал, когда велел мне отсидеться в каптерке, пока они не уедут. Ага, будто я так прям и дал бы ему одному позабавиться.

— Я рада, что вы…

Резкий поворот вправо — и Сара, умолкнув, схватилась рукой за приборный щиток, чтобы не упасть. Чудо-машина соскочила с шоссе и теперь неслась вниз по еле заметной тропке, подминая заросли ежевики и перескакивая через разбросанные бревна. Четырехприводному «Пугалу» все было нипочем, хотя ехать стало совсем неудобно. Подскакивая, как на пружинах, Джефф обратился к Саре:

— Так мы миль двенадцать срежем. Ни одна легковушка на такое не сподобилась бы. Им нас не догнать, слово даю. Извините за тряску.

Сара подтянула ремень безопасности и уперлась рукой в щиток. Что бы ни вдохновило ее юного друга пуститься во все тяжкие, чтобы помочь ей, она не собиралась ставить под сомнение ни его восторги, ни способы, какими он их выражал.

— Пустяки! Это здорово!

Через четыре минуты, когда они выехали на мощеную дорогу, Джефф поддал газу, и «Пугало» понеслось с крейсерской скоростью — почти восемьдесят миль в час.

— Ну, — спросил он, — куда? В Тихуану?

Сара опешила. Мелькнуло: «А может, на север штата Нью-Йорк… вы, случаем, не знакомы с одним сенатором?»

— Так хорошо, что можно опять ехать и ехать. Посмотрим, куда это нас заведет, а?

Джефф хмыкнул и довел скорость до девяноста миль в час.

* * *

Вотапек отступил от бара, цепко обхватив пальцами рюмку водки с тоником — уже четвертую. Алкоголь возымел на него действие, о чем свидетельствовал румянец на щеках. Теребя свободной рукой мочку уха, он вернулся на свое место у рояля. Седжвик никак не мог управиться с фразой из этюда Шопена, пассажем, который как бы повторял себя в бесконечной спирали арпеджио.

— Нота «до» естественна для левой руки, — буркнул Вотапек, сердито цепляя пальцами несколько волосиков, росших из уха. — Естественна. Почему у тебя она не выходит?

— Антон, у тебя своя утеха, — ответил Седжвик, который никак не мог выбраться из спирали, — а у меня своя. И твоя должна стать для тебя последней.

— Буду признателен, если ты не будешь указывать, что мне делать. — Вотапек залпом выпил водку и поставил рюмку на столик справа от себя. Потом откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди и закрыл глаза. — Ты знаешь, что это неверно, — сказал он и принялся слегка покачиваться взад-вперед. — Я не могу позволить ему делать это. Просто не могу.

— Она подвергла нас опасности, — откликнулся Седжвик, наконец-то перешедший к следующей музыкальной фразе. — А, вот как! Ты прав, «до» тут и впрямь естественна.

— Ты слышал, что я сказал?

— Да. Ты не можешь позволить ему делать это. Не думаю, чтобы у тебя было из чего выбирать. Она слишком опасна, пока эта баба, Трент, все еще в бегах. Даже на этой стадии. — Он стал играть с большим напором, желая поскорее покончить с пьесой. — Впрочем, мне до сих пор покоя не дает, как она ее разыскала…

— Как ты можешь так говорить? Она дитя. Так до конца и не поправилась. Ты же знаешь, что даже тогда она мало что понимала. Как же могла сейчас что-то понять? Это все Трент. Есть у нее способность…

— Нам обоим известно, что она способна сделать. — Седжвик опять запутался в пассажах и в сердцах прекратил играть. Все еще глядя на клавиши, добавил: — Мы оба вели себя глупо, и ты, и я. — Ни следа обычной бравады не было в этом признании. Медленно опустив крышку рояля, он поднял голову. — Впрочем, какая, в сущности, разница. Боюсь, Элисон не знает, во что ей теперь верить. Кому верить. В здравом уме или нет, но она располагает серьезной информацией, которая может сильно навредить. Мисс Трент наделила ее ответственностью и сделала помехой.

— Понимаю, — сказал Вотапек. — Тридцать лет назад мы сломали ей жизнь, а теперь попросту ее забираем. Только и всего. — Слова эти произнес человек, смирившийся с поражением. — Не этого ли мы и добивались всегда?

— Только для того, чтобы можно было построить что-то поистине значимое…

— О, Лэрри, перестань! — Вотапек встал. — Она часть нас, первопричина, по которой мы все это и затеяли. А теперь…

— Первопричина, по которой ты все это затеял. — Тиг появился на ступенях, ведущих вниз, в гостиную. — Она потеряла право на наше доверие.

— Говорю тебе, она не знала…

— Не имеет значения, — перебил Тиг. — С этим делом следовало покончить давным-давно.

— Решительно и твердо! — Вотапек бешено затряс головой. — Так значит, мы говорим о себе самих, о детях, которые пожертвовали…

— «Чувствительность есть слабость», — снова перебил Тиг. — Сколько раз я слышал это от тебя? Что ж, пришло время осознать это как реальность, Антон, а не как некую отвлеченную теорию, которая служит педагогическим приемом у тебя в классе.

— Отлично, — ответил Вотапек. — Еще я знаю, что ей никто не поверит.

— Никто и не получит такой возможности, — отозвался Тиг. — Лэрри, постарайся объяснить это нашему совестливому коллеге.

Седжвик направился к бару, держа в руке стакан с содовой. Стараясь утешить, он произнес:

— Ты же знаешь, что он прав, Антон. Пока она была послушна и преданна, мы могли мириться с ней как с объектом ответственности. Нам были понятны твои чувства…

— Спасибо! — рявкнул Вотапек и, встав, пошел к окну. — Обоим вам спасибо большущее за вашу снисходительность!

— Антон, — продолжал Седжвик, — она знает, кто был там, она знает о Пемброуке, о детях, которых нам удалось вывезти из Темпстена. Она видела, как все происходило, и способна восстановить, заполнив белые пятна, картину того, чего знать никому не следовало бы. Пока она мало что понимала, то служила напоминанием, какой ужасно, ужасно неверный оборот может принять все дело. Теперь она — в замешательстве. И уже не одинока. Если — по какой-либо причине — мисс Трент вздумает убедить ее обнародовать эти сведения, слишком многие связи окажутся выставленными напоказ… независимо от того, кто был источником. Ты хочешь протащить ее через все это? Ничего подобного мы не можем допустить, и тебе, Антон, это известно. Трент, Элисон…

— А теперь еще и наш друг из Вашингтона. — Усталый голос, пребывавший до этого момента в молчании, оборвал Седжвика. Старец, устроившийся в уголке, шевельнулся в кресле, тяготы минувшей недели глубокими морщинами избороздили его лицо. Он покачал головой, скорее вторя своим мыслям, нежели оценивая других. — Здесь, боюсь, ничего не поделаешь. Он не оставил нам выбора. — Старец кашлянул. — Надо же, какое эго. — В последнем слове прозвучало одно только разочарование. — Так и не смог довольствоваться ролью, какую играл. Постоянно замах на большее, постоянно предугадывания да предвидения. А теперь еще эта глупость. Он хоть когда-нибудь понимал? — В ответе старец не нуждался. — Значит, быть по сему. Ему на замену я подыскал другого. С ним вам следует действовать быстро. Теперь он станет очень опасен. Пойдет на что угодно, лишь бы спасти себя.

— Об этом уже заботятся, — ответил Седжвик, тут же обратившийся к Вотапеку: — Ты понимаешь, что то же самое относится теперь и к Элисон.

— Это совершенно неверно. Он знал, что делал, — заговорил Вотапек. — Он точно знал, что делал.

— Да, но логика та же. Любая связь меж нами — и все планы разлетаются в пух под самым нашим носом. — Седжвик помолчал. — Не все из нас готовы ждать еще тридцать лет, чтобы воспользоваться случаем повторить все снова.

— И полагаю, ты имеешь в виду, что Темпстен — это целиком моя вина…

— Я ничего не имею в виду. Я утверждаю только одно: в такое время мы не можем рисковать ничем. Мы оставляем ее в покое — и вполне можем принести в жертву то, что вот-вот создадим. Ты бы предпочел ее этому будущему?

Вотапек по-прежнему стоял у окна, даже не думая оглядываться на остальных в комнате.

— А вы бы мне это позволили?

* * *

Они проделали миль двадцать в обратную сторону, пробираясь дорогами, о которых, как уверял Джефф, даже местная полиция очень плохо знала. Сара уверила его, что ее друзья, несомненно, пустят в ход такую же уловку, какую замыслили в Глендоне, а потому убедила водителя направиться на север, подальше от города, чтобы ей снова с ними не столкнуться. Тот поначалу упрямился, настаивая, что доставит ее до самой Мексики, однако Сара убедила парня, что «Пугало», хоть и чудо механики, все же изрядно бросается в глаза, а потому вряд ли доберется до южной границы без очередных помех. Джефф, проведя несколько минут в молчаливых рассуждениях, пришел к тому же выводу. Он свернул и двинулся по более живописной дороге к городку под названием Паламетто.

Тут, в миле от городка, все еще оставаясь под прикрытием лесной глуши, Сара попросила остановить машину. Открыв дверцу, она соскочила на землю.

— Вы чего это удумали? — спросил Джефф, от удивления резко вздергивая головой в ее сторону. — Отсюда до туда больше мили. Может, две. Вовсе незачем вам пешком топать. Я ж сказал: для меня нет проблем…

— Мне хочется попасть в город, не привлекая особого внимания. Знаете, проскользнула туда — выскользнула оттуда. В таком духе. Сяду на следующий поезд.

— Ну-ё, вы, ребят, всерьез играете! А знаете, что он сейчас уже на полпути к Кармелу? И вы пешком собрались идти?

— Поверьте мне, — откликнулась Сара, — я с ним уже играла раньше. — Таковы приносимые нами жертвы. Всегда логическое обоснование. Всегда modus operandi, по Притчарду. Теперь вот он желает, чтобы она устранилась. Почему? Или то было частью уловки? Еще один укол, чтобы убедиться в том, что она поймет все до конца? До Темпстена и сенатора Шентена. Сара припомнила фразу из сообщения Ферика: «Отруби голову — и вся эта штука развалится на куски». К тому же Притчард оставил ей небольшой выбор. Исчезнуть и обеспечить жертву. Или стать убийцей. Единственный известный ей способ уберечь Ксандра.

— Ну, это дело ваше, — отозвался Джефф. Сара поняла, что он теряет интерес: восторг в нем прежде рождала скорость. Водитель газанул. — Просто я думал, что, может, помогу чем.

Сара кивнула:

— И помог. В самом деле — здорово помог! — Она залезла в карман и вытащила сотенную банкноту из бумажника, который забрала у охранника Тига. — Прошу, возьми это.

— Какого че…

— Это твоя доля, если я выиграю, — пояснила Сара. — Да я изведусь вся, если, выиграв пять тысяч, буду представлять, как сидела бы до сих пор в гараже, если бы не ты.

Секунду спустя глаза юноши подтвердили, что ее слова нашли отклик, щеки его слегка загорелись, стесняясь, он перегнулся через сиденье:

— Пять тысяч? — Глаза округлились. — Ну… тогда, наверное, все вроде о'кей. Мы ведь и впрямь эту легковушку обставили.

— Еще как обставили! — подхватила Сара. — Ой, слушай, сделай одолжение, не возвращайся туда, к Микку, ну, скажем, до вечера. Знаешь, на всякий случай: вдруг друзья мои еще там и захотят узнать, куда это я направилась.

Джефф деловито запихивал сотенную в карман.

— Ладно, ладно, — кивал он. — Обойти их хотите на старте. Это я понимаю. Я тут к приятелю завалюсь, у него игр полно и видик — поиграем. Это я сделаю.

— А Микк ругать не станет?

— Не-а, у нас сейчас особо не горит. Пару «бумиков» до пятницы надо сделать. Пустяки. Ну и… будет знать, как из меня дурака делать. — Он улыбнулся, дотянулся до дверцы и захлопнул ее. — Сотня монет, и покатались от души. Должен вам спасибо сказать… — Он умолк и посмотрел на Сару через стекло. — А я даже, как зовут вас, не знаю.

— Сюзен, — ответила она.

— Отлично, Сюзен. Надеюсь, вы победите.

С этими словами он дал работу мотору и покатил по еле заметной тропе, махая рукой через окошко до тех пор, пока «Пугало» не скрылось за поворотом. Сара выждала минуту, а потом зашагала к городку.

* * *

Через двадцать минут она стояла в крохотной кабинке женского туалета неподалеку от платформы вокзала Паламетто. Поезд был ее единственным шансом: ни быстрее, ни незаметнее до аэропорта Сакраменто не доберешься. Если все получится, то уже через часок она попадет на рейс куда-нибудь на восток, а потом пересадка — и на север Нью-Йорка. К Шентену.

Почему-то она была уверена, что Джасперс будет там. Должен быть. Он нужен ей там, ей нужно убедиться, что он уцелел, ради самой себя убедиться, не ради него. Мягкий, порядочный человек, он попытался поддержать ее, он видел, как она теряет себя в том подземелье, а она ввергла его в это безумие. И все это — с улыбочкой. Ферик, Ферик, не подведи меня.

Теперь вопрос в том, узнают ли ее, когда она приедет. В коротенькой кожаной юбочке, шелковой блузке и замшевом жакете она ничуть не походила на синьору Фабрицци из Флоренции. Обтягивающий наряд она раздобыла в единственном на весь Паламетто магазинчике женской одежды, который так кстати (во всяком случае, это утверждал рекламный щит) запасся новинками последней моды. Новая одежда (в комплекте с темно-зелеными гольфами, очень миленьким кружевным нижним бельем и парой высоких альпинистских ботинок) преобразила Сару: ни дать ни взять девчушка с плаката, шик и блеск Северной Калифорнии.

В данный момент, стоя у другого зеркала, Сара вовсю использовала кое-какую мелочь, прихваченную в местной аптеке, дабы завершить картину преображения. Медленными ровными движениями она аккуратно покрывала крем-пудрой под загар лицо и шею. Обильно смазывая снадобьем руки по локоть и бедра, она решила не задумываться о последствиях. Все, что имело значение сейчас, — это несколько морщин (возраст!) и царапин (память об отвесном склоне у дома Тига). Минута — и они исчезли, а с ними словно бы улетучились лет семь, Сара снова перенеслась куда-то, где ей немногим больше двадцати. Ладно, ладно, пусть много больше двадцати. Пусть наряд подыграет: девчушка уже идет на крайности, чтобы выглядеть молоденькой. Дальше в ход пошли ножницы, которые помогли быстренько обкорнать волосы, чтобы они прямыми прядями падали до линии подбородка. Сара уповала на шесть часов перелета и несколько пакетиков краски для волос, их должно было хватить на то, чтобы в совершенстве обезобразить прическу. По крайней мере, до аэропорта в таком виде она точно доберется.

Бросив последний оценивающий взгляд в зеркало, она открыла дверь, и тут же с двух сторон до нее донеслись не похожие друг на друга звуки. С одной — гудок локомотива, громко извещавший всю округу, что поезд в девять сорок прибывает на две минуты раньше расписания. С другой — громыхание двигателя необычайных габаритов, знакомый его рокот заставил Сару отступить назад. До жути знакомое завывание мотора, на который будто икота напала, — такой ни с чем не спутаешь. Слишком часто она слышала это во время гонки по едва приметным тропкам, чтобы не узнать голос чуда на четырех колесах-гигантах.

Отыскали, значит, Джеффа. Или Притчарду хватило ума установить на «Пугало» наводящее устройство, позволявшее определять место, где оно находится? Вопрос дурацкий: Сара прекрасно знала, что как раз такие детали Артур никогда не упускал из виду. И вот теперь в результате «Пугало» идет по ее следу, крадясь по улицам Паламетто.

Поезд с визгом и лязгом металла о металл остановился, вынудив Сару тут же перевести взгляд на платформу. Почти в тот же миг машина, фыркнув в последний раз, умолкла. Сара замерла, ожидая услышать шаги, мягкий топоток крадущихся ног. Ничего, однако. Тишина, и только. Еще секунда, и разошлись в стороны двери вагонов, взметнув на бетоне опавшие листья, и тут же непроизвольно вздернулась голова, как у ищейки, почуявшей дичь: вот он, манит к себе свободный вагон, всего-то футах в десяти, не больше. Думай! Прикинь шансы! Полминуты ушло на выжидание, пока, выбравшись из своего укрытия, она не метнулась через платформу и не вскочила в вагон в тот самый миг, когда двери у нее за спиной сошлись. Еще несколько секунд, и платформа стала уходить назад, Сара, стоя у окна, старалась разглядеть на ней хоть мельком своих будущих преследователей. Никого, перед глазами лишь уплывающая назад бетонная полоса. Когда же мимо поплыл лесистый пейзаж, когда поезд, казалось, вошел в туннель из листвы и ветвей и, наращивая скорость, ринулся сквозь эти зелено-коричневые своды, Сара отступила от окна. Так где же они?

И тут до нее дошло. Они были в поезде.

* * *

Боб Стайн провел рукой по изголовью кровати, и пыль, взметнувшись сероватым облачком, осела на подушку. В другом конце комнаты О'Коннелл, всего несколько минут назад покоившийся меж пожелтевшими простынями постели, мотал головой от одного крана к другому: с холодной, а потом горячей водой, — совершая странный обряд пробуждения от дневного сна. На нем была рубашка с короткими рукавами, мятая на груди и тоже нуждавшаяся в хорошей стирке. Что до брюк, то они ему явно коротки, пузырятся в коленях и слишком тесны на животе. Таким Стайн видел его раньше всего раз. После Аммана. Вид был такой, что Боб невольно отвел взгляд и стал осматривать комнату, довольно обветшавшую и неряшливую. О'Коннелл отступил, вытираясь, и в глаза Бобу бросились умывальник, трубы, кое-как державшиеся у стены, вся металлическая подводка с раковиной, готовые, казалось, рухнуть на пол при самом легком неосторожном толчке. В общем, не жилье, а дыра, вызывавшая в памяти самые дурные воспоминания о третьем мире, неопрятной нищете этих развивающихся стран. Трудно поверить, что такую конуру можно снять на неделю в Нью-Йорке всего в трех кварталах к югу от Юнион-сквер.

Отыскать О'Коннелла было нетрудно. К тому же он сам за собой оставил явный след — факт, который успокаивал Боба. Как и Сара, Гал, похоже, просил, чтобы его отыскали. Боб, естественно, пошел навстречу.

Утробный кашель заставил Стайна вновь перевести взгляд на О'Коннелла, который, обернув полотенце вокруг шеи, возился с бутылочной пробкой.

— Это отличная штука, Бобби, — произнес он голосом, все еще сиплым от сна. — Для тебя только самое лучшее. — Ирландский выговор звучал как-то уж очень преувеличенно.

— Я пас, — отозвался Стайн. — Может, позже. — О'Коннелл пожал мощными плечами и сделал глоток темно-коричневой жидкости. — И сколько же ты таких за день уговариваешь?

— За день? — О'Коннелл засмеялся, но захлебнулся забурлившей в горле мокротой. Он сплюнул, никуда особо не целясь, и попал на низкий металлический унитаз возле двери. — За час, Бобби. За час. Когда сила есть, две. А когда ее нет… — Он подмигнул и ухмыльнулся. — Тебе чего надо? Как видишь, я очень занят. На таких, как ты, времени почти нет. У меня встреча в Рокфеллер-центре, чаепитие с пышечками. — Рассмеявшись, он сделал еще глоток.

— Ты оставил след. Я всего лишь прошел по нему, — ответил Стайн. — Обычно ты, Гал, шустрее действовал. Похоже, малость небрежничаешь.

— Уверен, так оно и есть, мистер Стайн. Уверен, что так. — О'Коннелл поднес бутылку к губам, но задержался. — Но что такое какие-то несколько дней меж двух друзей? — Улыбка пропала. Бутылка продолжила путь, жидкость стремительным потоком ринулась по стеклу вниз. О'Коннелл отер рот о голое плечо. — Иногда, знаешь ли, требуется немного… уединения. Немного времени, чтобы обдумать великие мысли. — Он снова выпил.

— Не знал, что они у тебя вообще появляются.

О'Коннелл моргнул, вновь заулыбался:

— А ты откровенен.

Следя, как приятель вновь приложился к бутылке, Стайн говорил:

— Никогда не понимал, с чего ты пьешь. Платят тебе достаточно…

— Я того стою, до последнего пенни, — перебил О'Коннелл, поднимая бутылку в шутливом тосте.

— Да, до последнего пенни, — согласился Стайн, — но здесь-то почему? Почему не на ферме, в Мэриленде? Там бы и предавался размышлениям. Глядишь на дворнягу…

— Бобби, закрой пасть. — В словах никакой злобы. — Я размышляю там, где считаю нужным. — О'Коннелл сделал еще глоток и заморгал. — А псина сдохла. Ты про это знал? Ага, сосунок чертов, понимаешь. Грузовик вел или еще что. Говорил я им: держите собаку по ночам в доме… чего уж проще… да никому из них ни в чем довериться нельзя, болваны глупые. Пустили собаку на волю, в темноте. Только того старой суке и надо было. — Прикончив бутылку, он швырнул ее в противоположную стену. Бутылка, уцелев, с глухим стуком упала на деревянный пол.

— Я не знал. — Стайн глубоко вздохнул и вытащил из-под подушки журнальчик с обнаженными красотками. Листая его, добавил: — Опять же, не так уж долго ей и жить-то оставалось.

Гал улыбнулся, подбородок свесился ему на грудь, локти для опоры уперлись в колени.

— Шел бы ты… Бобби. Она была не старее твоей толстой задницы.

— Ты мне нужен трезвым как стеклышко. — Стайн отшвырнул журнальчик подальше на кровать и оперся руками о мягкий матрас. — Сара в беде, и, судя по всему, ты единственный, кому она верит.

— И тебя это удивляет?

— Может, да, а может, и нет.

На несколько секунд взгляд О'Коннелл а прояснился, потом опять пьяновато замутился. Он отвернулся, кроша подвернувшийся под руку кусок штукатурки.

— Ну и… что же с нашей маленькой мисс Трент?

— Они добрались до ее досье, — ответил Стайн. — Узнали все. А Артур сделался… недоступен.

При упоминании имени Притчарда лицо О'Коннелла вдруг напряглось, глаза, всматривавшиеся в Стайна, сощурились.

— Он, как всегда, нарасхват, всем нужный Артур К. Притчард.

Стайн поправил:

— Без К. У нашего инициала посередине нет.

— Пошел к черту, Бобби. — О'Коннелл встал и подошел к умывальнику. Открыл кран и набрал в рот воды. Проглотив, воскликнул: — А ты понятия не имеешь, что происходит, да? — Смешок в ответ каким-то своим мыслям. — Как же, он, понимаешь ли, обещал! Она ушла, свободна. Честное благородное его слово. — О'Коннелл ударил руками по стене и выкрикнул: — Ах, гад, ну ты и гад, Артур Притчард! — Повернулся к Стайну. — Я говорил, что она выдохлась. Только ведь не ему же пришлось за ней ходить, да? Не ему надо было тех мерзавцев с улицы вычищать, не он видел ее в том номере гостиничном, когда у нее руку мертвой хваткой на пушке свело, что тебе… Не знаю. — Закрыв глаза, он запрокинул голову. — Она, малышка наша, была хороша, ты знаешь про это? — Голос упал почти до шепота. — И стрелок отменный. Невозмутимая. Вот какой она была. — О'Коннелл открыл глаза и глянул на Стайна. — Думала, что успеет за девочкой-то вернуться, ты понимаешь? Как будто у нее выбор был. — Вновь усмехнулся про себя, затем побрел к стулу и, глубоко вздохнув, уселся на него. — Она себя саму винила, а он ее обратно запустил. Зачем ему это, Боб? Зачем? — И опять он поник, уткнувшись подбородком в грудь. Потом вонзил в коллегу взгляд, в котором не было и следа доброты. — Нам стоило бы соображать получше. Мы не должны были оставлять ее одну. Должны были вникнуть.

Стайн, ожидая, пока приятель усядется поудобнее, бросил:

— Не мое дело.

— Вот это здорово, Бобби. Ты убежден в этом. — Горечь уже вскипела в нем. — Вали на другого. Тем лучше для тебя, Бобби. Тем лучше для тебя.

— Ты в самом деле считаешь, что я этого хотел? — Помолчал. — Тогда можешь катиться прямо ко всем чертям. Речь не об Артуре, речь — о ней.

Бывший агент несколько раз моргнул. Через минуту он выпрямился на стуле, глубоко вздохнул еще раз, затем крепко потер руками лицо и взъерошил волосы. Помотал головой и откашлялся.

— Да… ну не так уж я и плох, как кажусь. Не больше полбутылки в день. Предел.

— Мог бы вообще обойтись без этой гадости.

У О'Коннелла заиграла на губах иная, добрее, улыбка:

— Не надо чересчур налегать на свою удачу, мистер Стайн.

— Надо, чтобы ты выбрался отсюда и вечером пошел со мной.

О'Коннелл силился вытряхнуть из головы остатки похмелья.

— И во что ввязываемся?

— Это, — ответил Боб, — зависит от тебя.

Ирландец поднял глаза:

— Бобби, где она? И где, между прочим, наш мистер Притчард? Или тебе это неизвестно?

Стайн уставился на О'Коннелла:

— Что мне должно быть известно?

— Решение маленькой задачки: кому ты можешь верить. — О'Коннелл встал, снова направился к умывальнику и, заткнув раковину пробкой, проглотил несколько пригоршней воды из-под крана.

— И что сие значит?

Ирландец окунул голову в наполнившуюся водой раковину, потом сказал:

— Итак, им известно, кто она. Где?

— У Тига. Сан-Франциско.

— Когда?

— В пределах последних двенадцати часов.

О'Коннелл закрыл кран и повернулся к Стайну, промокая полотенцем шею и лицо.

— Она все еще там?

Стайн покачал головой:

— Я… я не уверен.

— Это плохо, Бобби.

* * *

Сара осмотрела проход перед собой: рядов пятнадцать, к счастью, более или менее заполнены, несколько пустых мест, но вполне хватает пассажиров, за которыми при случае можно спрятаться. Позади нее так же плотно соседние кресла заполняли пассажиры-отпускники: кто-то погрузился в газету, другие беседовали, причем большинство, заметила Сара, были в одинаковых галстуках и шарфах. Присмотревшись, увидела, что брюки и юбки тоже на один манер, аккуратно заглаженная серая фланель, все в одинаковой легкой кожаной обуви или лакировках. Попробуй тут затеряйся! И все же, невзирая на это, пошла налево, держась на ходу за спинки кресел, пока не добралась до конца вагона. Каждый новый ряд — очередной комплект галстуков, очередной набор брюк с юбками — увеличивал загадку. Меж тем никто другой из тех, кто был одет «не по форме», в вагоне не появлялся. Если люди Притчарда в поезде, то им еще предстояло добраться до этого вагона двойников.

Покачиваясь из стороны в сторону, Сара заметила свободное место в последнем ряду, на котором удобно расположились кожаные штиблеты невидимого пассажира. Слева от штиблет сидел мужчина лет под сорок (тоже облачен, как все) и разгадывал кроссворд, причем кончик его ручки, глубоко вдавленный в бумагу, свидетельствовал о полной увлеченности любителя словесных головоломок. Возле окна, спиной к стене. Спустя полминуты Сара, вежливо скользнув мимо кроссвордиста и выждав, когда штиблеты опустятся на пол, села и поставила сумку рядом.

Еще минуту спустя мужчина, сидевший напротив, указал головой через плечо и сказал:

— Хорош видик, наверное, а? — Ему тоже было под сорок, на лице сияла радушная улыбка. — Я про форму говорю. Здорово, наверное, смотрится, когда все в ряд.

— Да, — отозвалась Сара рассеянно, продолжая незаметно рассматривать вагон.

— Не очень, может, оригинально, зато пристойно.

Сара опять улыбнулась.

— Вас, наверное, занимает, что все это значит?

На сей раз она лишь брови подняла, прежде чем заглянуть в проход так, будто приятеля высматривала.

— Мы «Певцы Савоя». — Мужчина навязывался, ничуть не смущаясь ее более чем явным невниманием. — Гилберт и Салливан. Помните, «Пензансские пираты», «Фартук»? Мы даем концерты, в ночных клубах выступаем и всякое такое. Сегодня вечером у нас большое представление.

«Фартук»… Сара из вежливости кивнула, ее мысли были по-прежнему далеко, хотя она помнила увиденный много лет назад спектакль, жесткое сопрано, из-за которого пришлось несколько раз наведаться в бар.

— Там еще про сестер и кузин? — добавила она рассеянно, тут же горько пожалев о том, что проявила даже такой незначительный интерес.

Лицо певца просияло.

— Сестры, кузины и тетушки, — поправил он и сразу запел: — А мы его сестры, кузины и тетушки… — И двое других, сидевшие рядом, тут же подхватили: — Его сестренки и кузины, каких десятки у него, а также тетушки его.

Тут, почти не переводя дыхания, мужчина с кроссвордом вскочил на ноги и пропел глубоким прочувствованным баритоном:

— Ведь он же англичанин.

В тот же миг три четверти сидевших в вагоне повскакали с мест и, покачиваясь в такт мерному ходу поезда, радостно грянули хором:

— Ведь сам сказал он о себе — по молодцу, как видно, честь, — что англичанин он, что о-о-о-н же-е а-а-а-а-а-а-а-а-ан-гличанин!

Тихо забившись в угол, Сара изо всех сил выдавливала из себя улыбку, думая, таким ли уж мудрым был ее выбор места в поезде, выгадала она или нет. Секунду спустя, когда все стали усаживаться, вагон захлестнули волны смеха, и другой хор (этот, насколько она могла судить, воспевал гимны поэзии) вступил в кильватерную струю, оставленную «Фартуком». Памятуя, что классический репертуар включает десять-двенадцать оперетт, Сара поняла: ее ждет долгий-долгий путь.

Только теперь, поудобнее устраиваясь в кресле, она заметила в другом конце вагона одного из подручных Притчарда, взгляд которого скользил по рядам пассажиров, будто выискивая свободное место. Темный костюм и узкий черный галстук. Его тоже несколько сбила с толку одинаковость облачения, зато пение оставило равнодушным, он явно интересовался теми немногими женщинами, которые, как и Сара, случайно попали в хоровой вагон. Одна из этих несчастных, не выдержав, встала и, вежливо извинившись, выбралась со своего места в середине вагона и с улыбкой облегчения быстро пошла мимо подручного Притчарда к дальней двери. Какое-то время казалось, что агент готов последовать за ней, но затем, очевидно, передумал и быстро вернулся к осмотру. «Слишком низенькая, — догадалась Сара. — И все же он не пожалел времени, чтобы убедиться. Он очень осторожен». Конечно, имелся шанс, что он ее не узнает. Она вспомнила: он стоял возле машины, довольно далеко, чтобы хорошенько разглядеть ее лицо. Плюс к тому со времени их встречи она постаралась до неузнаваемости изменить одежду, прическу и даже цвет кожи, так что, вполне возможно, он ее не признает. С другой стороны, именно разительные перемены и делали ее такой заметной среди этой спевшейся труппы. Он обязательно к ней приглядится. А значит, нужно подумать, чем его отвлечь.

С этими мыслями Сара повернулась к баритону и стала подхватывать те немногие слова, которые успевала разобрать, всегда отставая на полтакта, покачивая головой из стороны в сторону. Певец тут же закивал, подбадривая ее. Как Сара и ожидала, этих движений вполне хватило, чтобы привлечь внимание агента. «Отлично, — подумала она, — радуйся представлению». Сара почувствовала пристальный взгляд агента, дождалась, когда он пошел к их ряду кресел, и тогда очень медленно стала раздвигать ноги. Коротенькая юбочка поползла вверх, открывая бедра. Вскоре ее колени раздвинулись вполне достаточно, чтобы представить любому заинтересованному взору щедрый вид на верхнюю часть ног и даже дальше. А взгляд человека Притчарда был заинтересованным. Краешком глаза Сара заметила, как тот остановился, опустил голову и принялся жадно прослеживать изгиб ее внутреннего бедра, стремясь проникнуть взглядом еще и еще дальше, на несколько секунд обалдев от вида ее плоти и трусиков. Сара не торопилась, позволяя агенту вдосталь удовлетворить свой интерес.

А потом вдруг резко свела колени вместе. Глаза уже сверлили агента, на лице застыло выражение потрясения и укоризны: оскорбленная женщина поймала покусившегося на ее честь за неблаговидным занятием. Реакцию агента предугадать было легко: его лицо вспыхнуло, взгляд заметался по сторонам, и, выдавив жалкую улыбку, агент отвернулся. А еще через мгновение он с неуклюжей поспешностью пошел назад, для равновесия цепляясь руками за кресла. Сара следила, как его мотало из стороны в сторону, уверенная, что даже сейчас он изо всех сил старается прогнать ее лицо из своей памяти. А что еще ему оставалось делать? Из всех чувств его обуревало лишь унижение, в ее глазах он увидел лишь осуждение и ничего мало-мальски по-женски завлекающего. Из-за одного только этого, знала Сара, он ни за что не вернется. Даже мысли не допустит, что она женщина, которую он разыскивает. Его «я» ни за что не позволит ему этого.

Прежде чем агент Притчарда скрылся из виду, неожиданно распахнулась дверь слева, впустив в вагон шум ветра и перестук колес, которые заглушили хористов. Повернув голову, Сара вздрогнула. Там, в трех футах от нее, стоял громадный конвойный из подвалов Тига, тот самый, что десять часов назад вел ее к скату. Тиг? Сара не верила своим глазам, сразу позабыв о мимолетном триумфе над Притчардом. Конвоир стоял, глядя прямо перед собой, не отвлекаясь на вновь громко зазвучавшее пение. Сара придвинулась поближе к своему партнеру по пению, надеясь укрыться от взгляда громилы, вздумай тот повернуть голову, но он по-прежнему смотрел через проход, не сводя глаз с чего-то, что находилось в противоположном конце вагона. В отличие от незадачливого предшественника конвоиру незачем было оглядывать кресла с пассажирами. Где-то там (где, Сара видеть не могла) он уже отыскал свою жертву.

Сара тихонько вжалась в кресло, пораженная не столько появлением конвоира, сколько тем, что выражала вся его фигура: он искал не ее. Уж это-то было ясно. Похоже, он вообще представления не имеет, что она в поезде. Тогда что же он тут делает? Довольно тревожная мысль пронзила сознание. Человек Притчарда. Но почему? Не успела она пораскинуть мозгами, как конвоир Тига был уже на полпути к противоположной двери. Сара медленно поднялась на ноги. Не удосужившись даже кивнуть соседям на прощание, она пошла по проходу.

Старательно держась на приличном расстоянии, проследовала за конвоиром через три вагона, всякий раз замирая у очередной двери, через которую видела, как шедший впереди останавливался, отыскивал взглядом свою жертву, а потом шла за ним следом, не приближаясь настолько, чтобы разглядеть, кто же его добыча. И лишь когда, осмелев, Сара сократила расстояние между ними, то наконец-то смогла увидеть того, кого преследовали: Жадные Глаза. Понятно, что к человеку Притчарда и сводилось единственно возможное логическое умозаключение, однако вопрос оставался: по чьей это логике? Для чего конвоиру проявлять хотя бы малейший интерес к человеку из Вашингтона? Откуда он вообще знает о его существовании? Отбросим ненадежные каналы: эта цель не имела смысла. Сара знала, что преследовать будут ее. Должны преследовать.

Впрочем, она сразу забыла про все вопросы, стоило начаться странной игре, которая в считанные минуты превратила Сару из добычи в охотника. Минуя тамбур за тамбуром, она чувствовала, как учащенно бьется сердце и обостряются все чувства: осязание, зрение, обоняние, — все в поезде воспринималось с повышенной чуткостью. И это обострение принесло облегчение. Впервые за многие недели, если не годы, Сара ощущала, что держит в руках все нити, и ее внутренние голоса разом умиротворенно умолкли. Охота — это просто, так ей присуще. Минуя три вагона, Сара держала в поле зрения обоих мужчин, пока на подходе к четвертому не остановилась (вынуждена была остановиться) на площадке между вагонами. Человек Притчарда отыскал двух своих коллег, и все трое устроили посреди вагона торопливое совещание. Конвоир Тига тоже вынужден был остановиться. Усевшись на первое попавшееся свободное кресло, он достал из кармана пиджака небольшую рацию, ни на мгновение не сводя глаз с троицы. Сара меж тем ступила в затемненный тамбур, ее отражение смыло со стекла солнечными бликами.

Трое из Вашингтона оставались в неведении о двойной слежке: каждого занимала лишь собственная неспособность обнаружить общий для троих объект. Как Сара и рассчитывала, любитель эротических видов даже не пытался вспоминать о дури, которая с ним приключилась, вместе с двумя другими он качал головой, пожимал плечами, отнеся свой промах целиком на собственный счет. И лишь когда все трое разом умолкли, Сара поняла, что они вовсе не подвигами друг перед другом хвастались. Вместо этого они внимательно вслушивались в каждое слово, обращенное к ним с кресла слева от них. И только тут она заметила копну седых волос над спинкой кресла, знакомое пальто, свисавшее в проход. Притчард. Он тоже явно чем-то недоволен: взлетавшие над сиденьем пальцы всякий раз подчеркивали его раздражение. Один пункт был ясен. У него к ней личный интерес, заставляющий активно вмешаться в то, что происходит на сцене, о которой он имел лишь отвлеченное представление. Так зачем ему это понадобилось?

Притчард встал, выговорившись, его лицо выражало раздражение, сочетавшееся, однако, с высокомерием и всегдашней самоуверенностью. Он покажет им, как надо вести поиск в поезде, — это утверждала поступь Притчарда, когда он двинулся по проходу. И вдруг остановился. На миг Сара испуганно подумала, что он увидел ее через стекло, но его взгляд говорил о другом. Конвоир — вот кто привлек внимание Притчарда, а не она. Мужчины уставились друг на друга, Притчард застыл, его щеки побледнели: он узнал этого человека и испугался. Страх все заметнее проступал на его лице. Страх? Ни разу в жизни Сара не замечала ни малейшего проблеска эмоций в этих каменных глазах. Теперь же она видела в них ужас, волна паники захлестывала их, сковывая движения. Глядя в это потерянное лицо, Сара пыталась найти ответ на собственную путаницу в мыслях, но у нее ничего не получалось. Несколько секунд она не могла оторвать от него взгляд, пока случайно не прижалась лбом к стеклу: леденящего прикосновения хватило, чтобы вывести ее из оцепенения. И в этот миг озарения она поняла, уловила истину, отдаленную поначалу, но во всей ее целостности. Он был приобщен, был частью этого безумия. Притчард отдался людям Эйзенрейха. И каким-то образом обманул их доверие.

Вот для чего здесь стражи Тига. Как Притчард выследил ее, так и они выследили его. Интересно, подумала Сара, долго ли они его разыскивали, ей и в голову не приходило сомневаться, насколько ей повезло: выбралась из западни.

Притчард отступил, столкнувшись с одним из агентов. Тот неловко посторонился, не понимая, чем вызвана такая резкая смена направления. Менять, однако, было уже нечего. Джордж, бывший водитель Сары, появился в противоположной двери, отрезав все пути отхода. Очевидно, этим тоже было известно, как свести чужие шансы к минимуму. Притчард снова повернулся и несколько томительных секунд стоял в проходе, уставившись в пространство. Очень медленно он присел на ручку ближайшего кресла. Трое его подчиненных меж тем пребывали в неведении о том, что происходило вокруг. Они, обмениваясь друг с другом возмущенными взглядами, продолжали следить за тем, как Притчард плотно усаживался в кресле, прежде чем догадались, что к чему. Но было уже слишком поздно. Стражи Тига подходили вплотную, держа руки в карманах пальто. Шедший впереди снова поднес ко рту рацию. И принялся кивать. Только тут Сара поняла, что он делал. Вызывал подмогу.

Она быстро взглянула в окно у себя за спиной и увидела, как несколько здоровяков стремительно шли по проходу. Выйдя из тени, она очень спокойно открыла дверь и вошла в вагон, направившись прямо на них. Голову держала высоко поднятой. Никто ее, похоже, не узнал, шедший первым убавил шаг, когда Сара, отыскав сбоку свободное местечко, посторонилась, пропуская их. Каждый благодарно кивнул, а последний из четверых даже улыбнулся, проходя мимо и освобождая проход. Она пошла, удаляясь от них, обычным шагом, пока сзади не послышался щелчок закрывшейся двери. Ушли. Можно обернуться. Словно вспомнив о чем-то, Сара громко ойкнула и быстро обернулась. Никто из пассажиров, похоже, не обратил на нее никакого внимания. Спустя полминуты она снова была в своем укрытии, зато сцена в вагоне переменилась основательно. Люди Эйзенрейха окружили Притчарда и его подчиненных, причем так ловко, что только понимающий взгляд мог распознать их тактику. Составлявшие внешнее кольцо держали одну руку под полой пиджака. Тем же, кто попал внутрь кольца, явно велено держать обе руки на виду, пиджаки расстегнуть, а глаза потупить. Всматриваясь в окруженную группу, Сара заметила, что один из них без борьбы не сдался: левая рука была прижата к груди, поникшая ладонь говорила о поврежденной кисти. Намек был ясен: никаких сигналов, согласованных нападений и дальнейших попыток разрушить этот маленький междусобойчик. В центре стоял, закрыв глаза, Притчард: олицетворенное поражение.

— Алдертон через две минуты. — Дребезжащий голос долетел даже до тамбура. — Через две минуты Алдертон.

Поезд замедлил ход, пассажиры зашевелились, некоторые встали, разбирая багаж. Пальцы завозились с пуговицами, чемоданы ставились на пол. Все это время группа в центре была весьма удобно отгорожена от поднимавшейся вокруг суеты. Через минуту поезд подъехал к зданию вокзала, скрежет тормозов напоследок просигналил о прибытии. Двери открылись, толпа агентов оказалась на платформе, устремившись, будто единое подразделение, к лестницам в дальнем конце. Сара открыла дверь и вошла в вагон, лавируя между новыми пассажирами и не отрывая глаз от происходящего за окнами. Скользнув на свободное место, она следила, как люди Эйзенрейха повели своих пленников к нескольким ожидавшим машинам, причем парней из Вашингтона сразу отделили от Притчарда. Несомненно, этим троим придется ответить кое на какие вопросы, прежде чем каждый дождется своей, лично ему уготованной участи: пуля в голову, а может, удавка на шею. Но это все — потом. А пока от них еще польза есть.

Зато Притчард утратил всякую ценность: его судьба предрешена и задержек не будет. Даже сейчас, когда поезд тронулся, Сара понимала: он уже мертвец.

* * *

Ксандр включил фары и попытался сосредоточиться на осевой линии: в наступавших сумерках впадины и повороты лесной дороги требовали повышенного внимания. Он был в дороге уже около двух часов, а, судя по карте, до Темпстена оставалось еще семьдесят миль. Пять часов назад он решил поехать из аэропорта автобусом, но сна, о котором он мечтал, не было и в помине, разум оказался слишком загружен, чтобы позволить такую роскошь. Никто и ничто его не отвлекало: ни девушка с револьвером, ни нечитаный манускрипт. Один на один со своими мыслями. Ничего приятного. И все же, пусть ненадолго, ожидание встречи с Сарой успокаивало. Ксандр не спрашивал себя почему.

Меняя план, он вышел из автобуса в каком-то маленьком городке на берегу Гудзона и купил машину — подержанный «фольксваген-кролик» на деньги, оставшиеся от Ферика. Вождение как отвлечение. Продавец объяснил, что коробку скоростей, наверное, лучше подремонтировать, развал колес подправить, чтобы вправо не заваливало, но Ксандр знал, что у него не хватит времени на выявление всех достоинств машины. Цель была одна: добраться до «Сонной лощины», не привлекая к себе внимания. Никаких бирок «прокат» и номеров для выезда за пределы штата. Продавец с великой радостью принял наличные.

Ксандр выбирал проселки сначала из соображений безопасности, хотя и понимал, что Эйзенрейху понадобится несколько часов, чтобы проследить за автобусом, добраться до автомагазина и разнюхать его след. Теперь, минуя городок за городком, он убедился, что разум не дремал. Вот уже несколько миль, как Ксандр начал узнавать места, по которым проезжал. И в небольшой деревушке Ярдли он понял, в чем дело. Где-то поблизости, милях в десяти или двадцати к западу, точно он не помнил, находилась сельская гостиница миссис Грайер, служившая ему домом в течение нескольких выходных, когда он первую зиму преподавал в Колумбийском университете, раздумывая, не бросить ли эту затею. Писалось ужасно, работалось нелепо; шли даже разговоры о том, чтобы разорвать с ним контракт. И разумеется, была Фиона. Ландсдорф, порекомендовавший этот трехэтажный постоялый двор, заявил, что он возродит в нем страсть к работе. И оказался прав. Камин, странная компания постояльцев по вечерам за ужином, один Карло Пескаторе чего стоил: он был чуднее, но и занимательнее всех. Мгновенно установившаяся дружба. И его номер на третьем этаже, ниша с окном, которая помогла вспомнить, сколь дорога и желанна ему работа. Повсюду разбросаны статьи, книги, заметки. Это навсегда останется частью его самого.

И вот судьба снова милостива к нему. Она позволяет ему вспоминать.

По мере того как солнце склонялось к горизонту, в голову забирались и другие мысли, среди которых не последняя была о том, как же далеко его занесло от того, что он знал лучше всего. От того, что любил. Так или иначе, он выучился уничтожать своими руками, обманывать глазами, цепенеть от страха и гнева, но понимал, что это оружие имеет весьма ограниченный ресурс. Оно решает всего одну задачу: помочь ему выжить, — и ничего больше, а Ксандр уже устал просто выживать. Слишком понадеявшись на это оружие, он забыл о себе. Да, идеалист исчез, но мыслитель-то остался. И если Эйзенрейх способен манипулировать идеями, давая волю хаосу, почему и ему не попробовать? Почему бы не создать собственный маленький хаос? Эта мысль наведывалась все чаще, наливалась силой — с той минуты, как Ксандр купил машину. Манускрипт, роль различных сфер, параллели, заключенные в мирах Айртона и Розенберга, — вот где его ресурсы, орудия разоблачения и разгрома людей Эйзенрейха. Он понял, что, отыскивая ответы, вел себя как дурак и слепец, не видевший возможности воспользоваться тем, что было под рукой.

Вот почему Ксандр искал место, где бы остановиться. Он устал, проголодался, но больше всего ему хотелось излить свои мысли на бумагу. Нужно связать воедино все увиденное и прочитанное, чтобы создать собственное оружие. У него мало фактов, зато целиком вся теория, и — на данный момент — этого вполне достаточно. Детали придут позже: темпстеновский проект, расписание, главный, на ком все держится, и все остальное, что отыскала Сара. Нужно верить, что у нее окажутся необходимые доказательства, которые придадут заметкам убедительности. Пока же он возведет каркас, сухой академической прозой объяснит, как можно переложить рукопись шестнадцатого века на язык заговора века двадцатого. И сделает это со всем прилежанием, чтобы придать своему труду достоверность. Гипотеза, аргументация, выводы — целая серия постоянно разветвляющихся суждений, построенных на доказательствах, получивших подтверждение по ходу разбора трактовок. И все суждения предназначены для того, чтобы подвести к одному неопровержимому выводу. Разоблачению, которое поставит Эйзенрейха на колени. Вот то, что Ксандр знал и во что поверят другие.

При въезде в городок Крейгтон, вдоль главной улицы которого ровной цепочкой вытянулись фонари, на ветровое стекло упали капли зимнего дождя. Впереди Ксандр заметил магазин канцелярских товаров, а через две-три двери от него — небольшую закусочную. Опять — судьба. Спустя пятнадцать минут он сидел в самой крайней кабинке закусочной, на столе кофе, суп и небольшой блокнот. В книги он заглянет позже. Нужно просто взяться за писание. Пока этого вполне достаточно.

* * *

Самолет приземлился без пяти семь. В 7.15 Сара пересекла главный вестибюль и вышла на улицу: холодный дождь, омывший лицо, приятно освежил после шести часов полета. Первые часы она проспала, пересадка в Чикаго дала ей время купить побольше пакетиков с краской, а заодно второе зеркальце и фен для волос, чтобы исправить огрехи, допущенные на вокзале в Паламетто. Все это Сара проделала, совершив в самолете несколько заходов в туалет, потом пыталась поспать, но обилие тревожных воспоминаний помешало хотя бы мало-мальски отдохнуть. Сам Притчард вторгался в ее сны: на лице гримаса отчаяния, глаза навыкате, высматривает ее через дверь, вопит стражам Тига, что она там, за их спинами, тычет пальцем в отчаянной попытке выторговать себе жизнь.

Сара просыпалась от собственных вскриков, хотя и сознавала, что ни один из них не срывался с губ. Молчание сопровождало непонятное чувство жалости, которую она испытывала к человеку, никогда и ни в чем не уделившему ей ни капельки доброты.

Сара добралась до здания аэропорта. Десяти минут хватило, чтобы купить три комплекта черных брюк со свитерами, лыжные маски и перчатки. Они пригодятся позже. Затем взяла напрокат машину, оформив документы у того же молодого человека, с которым еще вчера вела себя столь покровительственно (он, разумеется, не признал в загорелой блондинке ту, рыжеволосую), и вскоре уже вновь катила по дороге на Темпстен. По автостраде было быстрее, кружным путем — безопаснее. Она выбрала второе и вскоре оставила далеко позади сияющие огни аэропорта.

Вчера она проделала тот же путь для того, чтобы добыть сведения, отыскать звено, связанное с ужасами, которые превращали детей в бомбы замедленного действия, а невинных — в убийц. Тогда все это было умозрительно. Теперь ей известно больше. Вице-президент Пемброук, сенатор Шентен, Притчард — иные игроки, иные роли. Она знала про школы, про детей, которых снова и снова учат ненавидеть, и про тех, кто тридцать лет назад были предвестниками, а теперь выросли и составили армию преданного воинства, способного развязать хаос. Впрочем, гораздо важнее, что Сара знала их стратегию: меньше недели — и покатится взрыв за взрывом. Вашингтон, Чикаго, Новый Орлеан в увеличенном масштабе. Сами по себе сведения значили мало: вереница разобщенных фактов. Ей нужно больше. Ей нужны связи и привязки.

Ей нужен Джасперс. Нужен больше, чем сама готова признать.

* * *

На писанину ушло почти два часа, половина страничек в небольшом блокноте заполнена его характерным почерком, причем первые выглядели аккуратнее остальных: недолгая попытка выдержать обязательную разбивку на абзацы. Однако мысли мчались слишком быстро, чтобы обуздать их чистописанием, потребность Ксандра занести на бумагу основные положения теории государства была чересчур всеобъемлюща, чтобы оставлять время на подобающее оформление. Те первые восемь страничек — головокружительный строй научной логики — создали основу, каркас, систему суждений, выраженных в строжайших терминах, не оставлявших места для неверного понимания. Одно утверждение следовало за другим: жесткая структура обоснованных аргументов. Вот дело, которому он был обучен и знал лучше всего, — воссоздавать то, что другие не в силах увидеть.

Охваченный этими мыслями, Ксандр обратился к самим текстам, дабы придать теории прагматическую силу. Разложив книги на столе, он провел по ним сравнительный анализ соотносящихся положений, отрешился от разногласий, как от неверного толкования, и выявил общую направленность: передать власть в руки троим, каждый из которых держит под контролем отдельную сферу, каждый обособлен в глазах общества и каждый участвует в скоординированной манипуляции для достижения высшей цели — незыблемой стабильности в абстракции и железного владычества в действительности. Цена: личная свобода. Орудия: хаос и ненависть. От Эйзенрейха до Айртона и Розенберга — явная последовательность. Затем, приводя то немногое, что запомнилось из досье, Ксандр продолжил эту линию до Вотапека, Седжвика, Тига и блюстителя. Только тогда абстракция обрела человеческое лицо и конкретизировалась, когда он заставил себя вспомнить собственный опыт (безнравственность, порочность, стоящая за этими людьми), бдительно и тщательно следя, чтобы испытываемый им гнев не наносил ущерба научной объективности. Наименее завершенные, они, возможно, оказались наиболее убедительными суждениями во всем документе: только они определяли ту точку, в которой теория и практика соединялись. Обращая догадки и предположения в реальность.

Полчаса прошло, как он отложил перо: вновь потянуло в дорогу. Ксандр сделал копии со всего, в том числе и с манускрипта, и отправил их миссис Губер, опять на сохранение. Само собой, в его суждениях множество прорех: теория без доказательства. Окажется ли этого достаточно? Поживем — увидим. Это будет зависеть от Сары. Теперь очень многое зависит от нее.

Когда Ксандр добрался до места, машину дернуло: коробка передач оправдала все обещания продавца. «Сонная лощина» оказалась типичным одноэтажным мотелем: восемь или десять номеров выходили прямо на подъездную дорогу, и у каждого была своя стоянка. Ксандр с легкой душой поставил машину на одну из них и направился к конторке, над которой красным неоном светилась вывеска: «СВОБОДНЫЕ МЕСТА», — пожалуй, излишняя, если учесть, что в радиусе двух миль никаких других машин не было. Колокольчик на главной стойке издал визгливый звон.

— Секундочку. — Голос донесся из-за занавешенного дверного проема, звук телевизора тут же пропал, и на пороге появилась женщина. Она вытирала руки о фартук.

— Мне нужен номер, — сказал Ксандр.

— Да, я так и подумала, — ответила женщина, потянувшись за книгой регистрации. Подтолкнула к нему и спросила: — Вы ведь мистер Терни?

Ксандр хотел было отрицательно замотать головой, но остановился, когда вдумался в прозвучавшее имя. Терни. Тернистато. Железное государство. Эйзенрейх. Ключ к записям Карло. Умница! Ксандр улыбнулся:

— Значит, она все же позвонила заранее. Я так рад.

— Вчера забронировала. — Женщина, не глядя, протянула руку и достала ключ. — Она предупредила, что будет сегодня или завтра, так что, думаю, ваша конференция скоро закончится.

— Ни минутой раньше положенного, — ответил он, делая запись в книге. Положил ключ в карман и направился к двери. — Благодарю вас.

— Уплачено до самого понедельника. Ваш — пятый отсюда.

Ксандр не сразу попал ключом в замочную скважину, а потому повозился, прежде чем, толкнув, открыл дверь. Сразу пахнуло сосной. Войдя, он нащупал выключатель, швырнул рюкзак на кровать… и услышал какую-то возню в дальнем углу номера. Вспыхнул свет.

На полу, прижавшись спиной к стене, сидела молодая женщина, глаза которой застлало ужасом.

— Пожалуйста, не бейте меня, — выговорила она. На коленях у нее лежал пистолет.

* * *

Ксандр стоял недвижимо, видя, как женщину охватила дрожь, обеими руками она крепко обхватила колени, глаза неотрывно глядели на угол кровати. Растерянный Ксандр сумел-таки отыскать слова утешения:

— Я и не собирался вас бить.

Он закрыл дверь, тщательно стараясь свести все движения к минимуму. Элисон Крох сидела неподвижно, ее длинные волосы, ниспадавшие до колен, с неуместной лаской касались дула пистолета.

— Она велела оставаться здесь, — прошептала Элисон. — Сказала, что здесь меня не тронут. Что они меня не найдут. — Внезапно она взглянула на Ксандра: — Вы ведь не обидите меня, правда?

— Нет, я вас не обижу. — Он снял шапку и, усаживаясь, положил ее на пол, сел спиной к двери. — Это Сара велела вам оставаться здесь?

Она кивнула.

Ксандр видел, что ее глаза обрели осмысленное выражение. И спросил:

— А Сара была здесь?

Элисон покачала головой:

— Она сказала, что вернется. И что вы приедете. И кто-то еще.

— Пока только я приехал.

— Да. — Теперь Элисон уже смотрела на него, утирая слезы. — Будем ждать Сару. — Положив руку на пистолет, она кивнула: — Выключим свет и подождем Сару. Вот что мы сделаем.

* * *

О'Коннелл сел в конце бара. Он уже десять минут держал в руке стакан с двойным виски, дожидаясь, пока зазвонит этот чертов телефон. Странное было ощущение: ожидание контакта, голоса, который уже больше не безликий. И все же воспринималось все до странности знакомо. Слишком знакомо. Семь прошедших лет явно не притупили его чувства. Все идеально встало на места, не считая ожидания. Когда ждешь, всегда возникает ощущение, будто ты в ловушке. Зазвонил телефон.

— Извини, что ждать заставил. — Голос Стайна звучал устало.

— Я топку раскочегаривал. Кровь по жилам разгонял. Ты же не предупредил, что в этих лесах такая холодрыга.

— Не думал, что нужно предупреждать. Никаких ее следов?

— Ни единого. Как и ее юного профессора.

— Что-нибудь необычное в доме произошло? — В голосе Стайна О'Коннелл уловил уверенность, какой никогда прежде не слышал, властность, явно припасенную для тех, кто работал в поле. Это был приятный сюрприз.

— Нет. Похоже, наш сенатор тратит время на поправку здоровья. Из-за «болезни» у ограды увеличили число охранников по ночам, но, подозреваю, это лишь проявление старческой слабости. Никаких нежданных гостей, если ты про это спрашиваешь.

— Появятся, поверь мне.

— А почему мы так в этом уверены?

— Потому, что он в связке, и Саре это известно. Шентен за тридцать лет ни разу серьезно не болел. А сейчас с чего?

— Ловушка?

— Вот почему тебе придется еще несколько ночей провести на холоде, Гал. Удостоверься, что не так уж они и умны.

— А потом что? Привлечь ее?

— Не знаю. — Это было честное признание. — Я не знаю, что есть у нее. Не знаю, что есть у каждого из них, не знаю даже, вернулся ли Джасперс в страну. Немцы его упустили. Они убеждены, что он не удрал, во всяком случае, не в Штаты. У нашего молодого профессора дьявольский инстинкт на выживание.

— Это если он до сих пор крылышки не сложил.

— Держи дистанцию. Если мы задвигаемся слишком быстро, мы им обоим крылышки оборвем.

— Если малый еще не мертвяк, то, кажется, скоро им станет.

— На это не рассчитывай. У него явно что-то есть, что им нужно.

— Так сколько еще мне вахту стоять?

— Программа изменилась, — сказал Стайн. — Притчард убит.

По линии протянулась пауза, после которой О'Коннелл проговорил:

— Это не ответ на мой вопрос. Так долго еще?

— Просто будь на вахте. Выбор момента всегда был твоей сильной стороной.

* * *

Только почти через час лучи от фар, скользнув в окно, прошлись по стене. Женщина оставалась недвижимой, безучастной, но ее рука нежно поглаживала дуло пистолета. Ксандр прислушался: машина встала у входа, свет фар погас, мотор смолк. Ксандр стал медленно продвигаться в противоположный угол комнаты. Послышались шаги, звякнул ключ в замке — и все это время женщина смотрела куда-то вдаль. Ксандр остановился, его скрывала темнота, женщина же подняла голову, ее руки теперь крепко держали пистолет, нацеленный на открывающуюся дверь.

На пороге возникла Сара и вошла в номер.

— Здравствуйте, Элисон, — произнесла она вполголоса. — Пистолет можете опустить.

Женщина медленно опускала оружие, пока дуло не ткнулось в ковер. Выражение ее лица не изменилось.

— Здравствуйте, Сара. Я рада, что вы вернулись.

Ксандр, увидев, что Сара закрыла дверь, подошел к ночному столику и включил лампу. Только теперь Сара заметила его, и поначалу ее взгляд был холоден. Какое-то время они пристально смотрели друг на друга, Ксандр щурился от света, оба были не в силах говорить.

— Вы выглядите усталым, — сказала она, прерывая молчание. Ксандр кивнул. Сара, стоя возле кровати, бросила сумки на одеяло. Принялась приглаживать волосы. — Усталым… но здоровым.

Он еще раз кивнул.

— Вы тоже… Белокурая, загорелая. — Она улыбнулась, и на секунду Ксандру показалось, будто он почувствовал (наверное, захотел почувствовать) за ее самообладанием нечто нежное. Это заставило его умолкнуть, отбросить собственную настороженность. — Приятно видеть вас, Сара.

— И мне. — В комнате снова стало тихо, поэтому Сара заговорила: — Я вижу, вы уже познакомились с Элисон… она, должно быть, очень устала. — Женщина не сводила с Сары глаз. — Соседний номер безопасен, — пояснила она. — Не хотите там переночевать?

Элисон кивнула и встала, потом обратилась к Ксандру:

— Спасибо, что ждали вместе со мной.

Ксандр улыбнулся и проводил взглядом Сару, которая повела Элисон прямо под дождь. Спустя несколько минут она возвратилась и бросила на постель две связки ключей. Закрыла дверь и прислонилась к ней.

— Она немного поспит. Я сказала ей, что все будет хорошо.

— Обещаете?

Сара улыбнулась и запрокинула голову.

— Сделаю все, что в моих силах. Если вас интересует, она та самая девочка, которая убила мальчиков тридцать лет назад. Здесь, в Темпстене. Маленькая девочка, чье имя так никогда и не попало в газеты.

Ксандр собрался что-то ответить, но лишь головой тряхнул.

— Да, — согласилась Сара. — Я вчера ее нашла. Сюда поместила. Они ее зачем-то здесь, в городе, держали. Наверное, считали, что от нее никакого вреда. — Она взглянула на него: — Это не так. Довольно странно, но она думает, будто Вотапек — ее отец.

— Господи Иисусе.

— Нет, за бога Тиг почитает себя. — Сара оторвалась от двери и направилась в ванную. — Нам о многом надо рассказать друг другу. — На полпути остановилась: — А где Ферик?

Вопрос застал Ксандра врасплох. Ему как-то удалось свыкнуться, позабыть. Он молча смотрел на Сару секунду, другую… слишком долго.

— Когда? — спросила она.

Он глубоко вдохнул, моргнул, потом выговорил:

— За Франкфуртом… он спас…

Сара кивнула, в ее глазах вновь промелькнула нежность. Некоторое время она выдерживала его взгляд, потом выскользнула из комнаты.

— Мне жаль. — Только это и смог выговорить Ксандр. — Без него я бы ни за что манускрипт не нашел. Он был…

Сара появилась, держа в руках полотенце:

— Да, он был. — Глаза их снова встретились. После нескольких долгих секунд она, бросив полотенце на спинку стула, спросила: — Он как-нибудь увязывает все это воедино?

— Увязывает… А-а, манускрипт! Да, увязывает. — Ксандр, подойдя к кровати, вытащил из рюкзака плотный конверт. Протягивая его Саре, сказал: — Полагаю, вам это нужно.

Они проговорили около часа. Вначале он вспоминал все, что произошло после Флоренции: умопомрачение в институте, безумие в доме Ганса, поезд, смерть Ферика — все до мельчайших деталей, чтобы она смогла понять. И рассказ его был необычайно точен и беспристрастен, как будто пересказывал давно забытую историю, в которой никогда не участвовал. Сара уловила эту отстраненность в его голосе, но ничего не сказала. Лишь один раз почувствовала за его словами боль. Всего раз Ксандр раскрылся перед ней.

— Знаете, он таким легким казался у меня на руках… не знаю даже почему. Смысла в том никакого, но я помню, как сильно пекло солнце, щеки мне почти обжигало… Холод лютый, утро раннее, солнце только-только над деревьями поднялось, а я ничего другого не чувствовал, кроме этого палящего солнца да того, каким легким был Ферик у меня на руках. — Ксандр покачал головой. — Знаете, я его бросил. Взял и… отпустил его. Это он велел, чтобы я так сделал. Странно, его уже не было, а я не чувствовал всей этой разницы. — Голос сделался едва слышным: — По-моему, я после этого шевельнуться не мог. Так, думаю, и стоял там… до самого Франкфурта. — Ксандр взглянул на нее. — А может, нет. Не помню на самом деле.

После этого он заговорил, почти не вкладывая в слова никаких эмоций. Быстро поведал остаток истории, сделав упор на часах, которые провел среди книг, когда разрозненные кусочки стали вставать на свои места. И только заговорив про расписание, Ксандр, похоже, обрел самого себя.

— И вы считаете, оно у них есть? — спросила Сара.

Это было бы вполне оправданно. Раз до того они во всем следовали манускрипту, то непременно должны были придумать что-то разъясняющее: с датами, местами, способами. Как они собираются создать хаос после первой попытки. Нам остается только найти расписание и использовать содержащиеся в нем сведения, чтобы выдернуть у них ковер из-под ног.

— Вы хотите сказать: совместить их с Розенбергом и нацистами.

— Поверьте мне: пресса есть пресса. Она их порушит.

— Если прессе хватит времени.

Ксандр недоуменно глянул на Сару:

— Я не понимаю.

— Меньше недели, — пояснила она.

— Что?

— Осталось меньше недели, — повторила она, — чтобы пресса использовала этот шанс. Так сказал Тиг.

— Что?! — У Ксандра округлились глаза. — Меньше недели? Это бессмысленно. В рукописи речь идет о месяцах. И это означает…

— Да, — подхватила она, — что все и всё уже расставлено по местам. Им осталось только нажать на кнопки.

— Как считалось, потребуются месяцы. Им… — Он умолк и посмотрел на Сару. — О боже! Как меня угораздило такого дурака свалять? Мы же ведь нынче за несколько часов творим то, на что у Эйзенрейха ушли бы недели и месяцы… — Взяв у нее конверт, Ксандр вынул из него заметки, сделанные днем. — Если все пойдет так быстро, то не думаю, что от этого была бы хоть какая-то польза.

— От этого? — спросила она. — Хотите сказать, это не наш манускрипт?

— Это нечто куда более далеко идущее.

Ксандр стал объяснять, Сара, слушая его, листала странички с заметками, и он все пытался привлечь ее внимание к тем пассажам, которым она могла дать конкретику, так нужную ему… нужную им. И вскоре она уже давала указания, вспоминая документы, взятые из Минюста, жуткую повесть об Учебном центре и его выдающихся выпускниках: Пемброуке, Гранте и Эггарте (двое последних, напомнила Сара, замешаны в недавней попытке убийства голландских дипломатов). Ксандр слушал, широко раскрыв глаза, пораженный тем, как удалось ей свести воедино все эти имена и события. Сара припомнила свою первую встречу с Элисон, перепуганной женщиной, которая оставалась единственным связующим звеном с разрушительным прошлым, но так же не могла вспоминать о своей роли в смерти двух мальчиков, как и избавиться от вины, таившейся в глубине души. Потом Сара рассказала про свой визит к Вотапеку, про первый намек на уязвимость людей Эйзенрейха, про ужин у Тига, про резкое обличение завоеваний, евгеники, власти. Желая подчеркнуть размах, с каким действовали люди Эйзенрейха, она рассказала Ксандру даже о Притчарде, о комитете, намекнув на личную к нему причастность. И наконец преподнесла ему Шентена.

— За этим я сюда и приехала, — сказала она. — Как раз там я и положу этому конец.

— Положите конец… как? — Сара не ответила. — Понимаю.

— Вы понимаете, — повторила она. — Неужели? — Встала и отошла от него. — Что вы хотите, чтобы я вам сказала? Я нашла основу и опору всего. Вам не нужно будет связывать это с Розенбергом. Отсеки голову и убей зверя. — Ксандр молчал. Сара повернулась к нему. — Вы удивлены? Так, по мерке учености, не годится: ни сносок, ни ссылок? Что ж, прощения просим! Только теперь я знаю, почему выбор пал на меня. Зачем им понадобилось меня заслать в поле. — Помолчала. — Я убиваю… вот мое дело. Но не ваше.

— Нет, они вас выбрали не поэтому. — Ксандр встал и направился к ней. — Притчард… ему что-то было нужно, вы сами сказали. Он не считал…

— Притчард? Притчард никакого отношения…

— Разумеется, имеет! Зачем, по-вашему, Тигу понадобилось, чтобы он умер?

— Притчард — это несущественно.

— Ему что-то было нужно от вас, что-то, что он скрывал от других.

— Я же сказала: это несущественно.

— Почему? Почему вы не хотите признать, что есть что-то еще?

Сара повернулась к нему лицом:

— Почему вы так настойчиво допытываетесь?

— Это имеет отношение к подземелью? — продолжал он, пропуская ее вопрос мимо ушей. — Там, во Флоренции?..

— Давайте-ка оставим это, о'кей?

— Нет. — Сара попыталась пройти мимо Ксандра, но он успел ухватить ее за руку. — Нет, не о'кей. — Взгляды их встретились. — Вы понимаете, как я близок к срыву? Позволили ли вы себе хотя бы заметить это? Вы толкуете про убийство, а я… отключаюсь, просто для того, чтобы сохранить хотя бы остатки здравомыслия. Одна беда: это не помогает. Я, наверное, не настолько силен, чтобы носить в себе все, что творится вокруг. Только я не считаю себя одиноким. Вас, может, обучали делать что-то иное, действовать, полностью владея собой, но вряд ли это что-то меняет. Я спрашиваю о том, что с вами случилось, потому что мне нужна помощь. Вы это понимаете? Я спрашиваю потому, что, когда в Германии все пошло наперекосяк, у меня не осталось никого, кроме вас. Найди Сару. Вот что мне велено было делать… Нет, вот что мне нужно было делать. Мне нужны вы, а не убийца, какой вы себя считаете. Потому что вы не убийца. Не можете ею быть. Мне нужно, чтобы вы были так же напуганы, как и я, так же стояли на грани срыва, чтобы самому быть куда сильнее, куда сдержаннее и… ну, не знаю. — Он выпустил ее руку. — Мне нужно, чтобы я был нужен вам. — Ксандр направился к кровати. Лег, возвел глаза к потолку: — Прости, Ферик. Я, наверное, не очень хорошо усвоил этот урок.

Сара стояла одна. Внезапно ей стало зябко возле окна. Она посмотрела Ксандру в глаза, в которых таилась боль. Медленно подошла к кровати, присела, положила руку ему на грудь. Слезы покатились по щекам Сары, а рука робко прошлась по его волосам.

— Прости, — зашептала она. — Пожалуйста, прости меня. — Вскоре они лежали рядом, бок о бок, Ксандр зарылся лицом ей в шею, тела их, нерасторжимо слитые, перекатывались туда-сюда, и она все старалась успокоить его, сама обливаясь слезами: — Ты мне очень нужен. Больше, чем можешь себе представить.

— Почему? — прошептал он.

— Потому… — Сара обняла его еще крепче, ее слезы капнули ему на лицо, голос задрожал: — Однажды я позволила, чтобы умер человек. Человек, похожий на тебя. И больше я этого не переживу. Я не могу…

Ксандр обнял ее обеими руками и стал баюкать.

Так они и уснули, заключив друг друга в объятия.

* * *

Проснулись через час, сначала Сара, потом Ксандр, но ни ей, ни ему не хотелось возвращаться в окружавшую их пустоту холодного мира. Вместе они оставались в безопасности, им ничто не грозило. Минуты текли, а Сара все никак не могла собраться с силами, убрать руку с его груди. Наконец, приподнявшись, оперлась на локоть. Посмотрела в его глаза и, сама не заметив как, припала губами к его губам. Мягкая, простая нежность первого поцелуя, бархат ее языка, с зовущей робостью ласкающий его язык. Сара отпрянула, но затем снова прильнула к его губам. Потом села, потянулась, прогоняя сон.

— Знаю. Я тоже этого не ожидала. — Обернувшись, ласково погладила его по щеке.

— Там не было твоей вины, Сара. В Аммане…

Она провела пальцами по его щеке. Еще поцелуй, и Сара встала, направившись к ванной. В дверях спросила:

— Как думаешь, есть у Шентена расписание?

Ксандр не сразу понял.

— Шентен? — спросил он, спуская ноги с кровати и принимая сидячее положение. — Да. Я бы предположил, что, будучи блюстителем, он его и составил.

Из ванной показалось лицо Сары.

— Блюститель?

— Так Эйзенрейх называл главаря, основу и опору. — Сара, кивнув, вернулась к раковине. Ксандр положил руки на колени. — Ты должна будешь убить его?

Звуки льющейся воды умолкли, секунду спустя Сара вышла с полотенцем в руках.

— Зачем спрашиваешь? Если сумеем отыскать расписание без него — нет. Умирать никто не должен. — Она положила полотенце на подоконник. — Ты это хотел от меня услышать?

— Не знаю. — Ксандр потянулся за конвертом. — Великое множество людей уже умерли. Если умрут еще несколько, особой разницы не будет. — Уложив рассыпавшиеся листочки в конверт, Ксандр взглянул на нее. — Тебя не поэтому выбрали. В этом я убежден.

— Рада, что у тебя столько веры в меня.

— Приходится верить. Ты не оставляешь иного выбора.

Сара позволила себе улыбнуться, направилась к сидящему на постели Ксандру и привлекла к себе. Не было на сей раз поцелуя — только пристальный его взгляд.

— Нам нужно попасть туда сегодня ночью, — сказала она, берясь за сумку. — Его дом в двадцати минутах езды отсюда. Последние пару миль придется идти пешком.

— А девушка?

— Будет спать. Она в безопасности. — Вручила ему черные брюки и темный свитер. — Возьмешь ее пистолет.

Ксандр подхватил рюкзак.

— Он заряжен?

— Нет.

— Тогда мне понадобятся патроны.

* * *

Лунный свет сочился сквозь лишенные листвы ветви, пятная землю бледными тенями мерцающей белизны. Сара, едва различимая в темноте в своем черном одеянии, шла вперед, Ксандр, не сводя с нее глаз, ступал след в след. Минуя чересполосицу просветов и тьмы, шли осторожно, быстро, беззвучно.

Примерно в миле позади остались дорога, машина, которую они прикрыли ветвями. Ни разу ни единого слова не проронила Сара, упрямо двигаясь вперед, даже тогда, когда Ксандр запутался в колючих кустах ежевики. Вид у Сары был красноречивее слов: Тебя сюда взяли из-за расписания: найти и распознать его. Если расписания там нет, я его убью. Если отстанешь, я его убью. Пока пробирались сквозь чащобу, пистолет висел у Сары на боку, раз или два глушитель тускло блеснул, отражая лунный свет, пришлось убрать его за спину, сунуть за пояс. Ксандр проделал то же самое.

Еще поворот, и показалась опушка, за ней — проволочная ограда, а еще дальше — смутные очертания особняка Шентена. Дом был погружен в темноту, только из окна на третьем этаже лился свет. Старец не спал. Придется быть настороже. Луна скользнула под облачный покров, погрузив во мрак все подходы к дому. Сара остановилась, Ксандр застыл рядом, оба, присев, укрылись в подлеске. Она смотрела на западную оконечность ограды, постукивая большим пальцем по бедру, выжидающе, сосредоточенно. Отсчитана минута — показалась фигура, шагавшая неторопливо, спокойно. Сара не сводила взгляда с фигуры, пока страж не дошел до противоположного конца. Потом выждала следующий обход. Когда фигура скрылась из виду во второй раз, Сара метнулась вперед: ни слова Ксандру, никакого предупреждения. Он последовал за ней.

Еще секунда, и Сара змеей заскользила к ограде. Следуя за ней по траве, Ксандр чувствовал, как заныли плечи. Превозмогая боль, он дотащился до проволоки и жадно вдохнул воздух, заполняя им легкие. А потом смотрел, как Сара достала кусачки, проделала в проволочной сетке дырку, такую, чтобы хватило пролезть одному, и скользнула за ограду. Спустя минуту они были уже в десяти футах от сетки и подбирались к одному из окон первого этажа.

Полминуты ушло на то, чтобы подкрасться к дому и перевести дух, вжавшись в стену. Сара провела пальцами по подоконнику, посмотрела вверх, отыскав проволочку. Система сигнализации. Не теряя времени, надрезала проводку в двух местах, подсоединив проволочную петлю, вполне достаточную для того, чтобы открыть окно, не размыкая цепи, и перекусила мешавший конец. Запор на окне оказался пустяковым, хилое препятствие, одолев которое они попали, по всей видимости, в уголок отдыха: уютное канапе, торшеры, кресла, обращенные к небольшому кирпичному камину. Сара обернулась и закрыла окно.

Здесь книжки быть не может, оба это поняли. Нужно найти кабинет, место, где Шентен хранит свои ценности. Сара, добравшись до скользящих дверей, тихо сдвинула их в сторону и шагнула в холл, зеленый мраморный пол которого матово отсвечивал даже в темноте. Прямо напротив — еще двери, распахнутые настежь; беглого осмотра хватило, чтобы понять: столовая. Не повезло и со следующими дверьми, за которыми оказывались то музыкальная комната, то гостиная, только не кабинет. Ксандр, воздев палец вверх, стал подниматься по лестнице. Сара опередила его, прежде чем оба вышли в еще один холл, к другим четырем дверям, три из которых открылись легко, зато последняя слева не поддалась. Покопавшись в замке, Сара первой ступила в кабинет, просто убранную комнату, в которой — даже во мраке — чувствовалась личность хозяина. На креслах — груды книг и кипы газет, на угловом столике виднелась недопитая чашка чая. Сара потрогала чашку: холодная как лед, а Ксандр сразу направился к письменному столу, массивному изделию из дуба, опрятному среди общего беспорядка. Достав из рюкзачка два миниатюрных фонарика, Сара протянула один Ксандру. Тонкого, в половину дюйма, лучика хватало, чтобы разглядеть предметы в радиусе трех дюймов, но яркости в нем не было. Ксандр предупредил Сару: нужно искать дневник.

За десять минут они переворошили все, что могло содержать расписание. Впрочем, на сей раз не было никакого тома Августина, куда можно было бы его упрятать, мудреных кодов и паролей, с которыми можно было бы приступить к работе. Их вел один только инстинкт, ощущение, что расписание здесь, в кабинете, дожидается, когда его отыщут. После двухминутных поисков Сара за одной из картин обнаружила сейф. Увы, его открывавшийся на голос запор был слишком сложен для примитивных отмычек. Такой высокой технической оснащенности Сара от сенатора не ожидала.

— Очень хорошо, мисс Трент! — Кабинет залило светом, в дверях стоял Шентен в махровом халате и шлепанцах. — Именно там, знаете ли, я и храню его. — Сенатор держал в руке небольшую черную книжку. — Хотя этой ночью он лежал на столике возле моей кровати. Захотелось немного почитать на сон грядущий.

 

Глава 9

Сара выхватила пистолет и навела его на Шентена. Тот, однако, перевел взгляд на Ксандра:

— Вы удивляете меня, доктор Джасперс. Вот уж не думал, что вы так ловки с оружием. Вон даже юную леди, приятельницу вашу, опередили.

Обернувшись, Сара увидела, как Ксандр, крепко зажав пистолет обеими руками и держа палец на спусковом крючке, наставил дуло прямо сенатору в грудь. Шентен шутливо поднял руки: сдаюсь, мол, ребята, сдаюсь.

— Я, как видите, один. С собой, кроме этой книжки, ничего, и, знаете ли, у меня нет ни малейшего намерения выкручивать вам руки. — Он сделал шаг вперед, но остановился. — Могу я войти в свою библиотеку?

Сара, жестом указав Шентену на кресло возле письменного стола, подошла к окну и стала вглядываться в темноту.

— Если вы опасаетесь охранников, то успокойтесь, — заметил Шентен, поправляя подушечку, прежде чем сесть. — Я их предупредил, что спущусь в библиотеку. Вас ищут не они.

— Кто же тогда? — спросил Ксандр.

— Кто, хотите знать? — ответил сенатор и умолк. — Ответ может вас несколько удивить.

— Попробуйте.

И опять Шентен умолк, прежде чем заговорить:

— Что, если я скажу: те же самые люди, которые так в вас заинтересованы?

— Я вам не поверю! — воскликнул Ксандр.

— А вы, мисс Трент? — Шентен не отводил взгляда от Ксандра. — Нет, полагаю, вы не поверите. — Он потянулся через стол, Ксандр тут же навел дуло пистолета старцу в лоб. Шентен сразу замер, указал на золотую коробочку: — Там сигареты. Можете посмотреть, если хотите.

Ксандр подтянул коробочку к себе, открыл крышку: на него смотрели несколько рядов ровно уложенных сигарет. Пустив коробочку через стол к Шентену, Ксандр спросил:

— Вы хотите нас уверить, что боитесь ваших собственных людей?

Шентен засмеялся, вытащил из кармана халата зажигалку.

— Ничего подобного. — Прикурив, он откинулся на спинку кресла и выпустил дым из ноздрей. — Видите эту надпись, доктор? В коробочке, она внизу, на крышке… Нет-нет, пожалуйста, взгляните. — Подождал, пока Ксандр отыскал глазами надпись, и попросил: — Будьте любезны, прочтите ее вслух, чтоб мисс Трент послушала. Уверен, вы сносно говорите по-французски, чтобы можно было разобрать.

Ксандр испытующе глянул сенатору в лицо:

— Не думаю…

— Пожалуйста, доктор, — настаивал Шентен. — Уважьте меня.

Ксандр, бросив взгляд на Сару, придвинул к себе коробочку. Переводя, он читал:

— «С любовью, которая принадлежит нам одним, я навсегда с тобой. Джин». — Задержал взгляд на надписи, потом поднял глаза на Шентена: — Прелестно. Я уверен, вы с вашей женой…

— Это не от моей жены, — перебил сенатор.

— Виноват, ошибся, — извинился Ксандр. — Уверен, что вы с вашей любовницей…

— Опять ошиблись, — произнес старик.

Ксандр закрыл крышку.

— Послушайте… кем бы она ни была…

— Третий промах, — сказал Шентен, глядя прямо в глаза человеку, державшему его на мушке. Он поднес к губам сигарету и медленно затянулся. — Французский, доктор, — произнес он, и звуки вылетали у него изо рта вместе с клубами дыма, — французский, в котором не «дж», а «ж», и не Джин, а Жан, он, значит. В женском роде, если не ошибаюсь, будет Жанна, как Жанна д'Арк. Поверьте, мой Жан не был святым.

— Что вы такое говорите?

Шентен откинулся и улыбнулся.

— В это трудно поверить? — Он повернул голову к Саре: — Вас я тоже загнал в тупик, мисс Трент?

— Он был вашим любовником, — холодно ответила она.

— Очень хорошо! И?..

— И, — она опустила штору, глядя на Ксандра, — сенаторам не полагается таить скелеты в своих чуланах.

— Забавный подбор слов… однако — да. — Теперь Шентен смотрел на Ксандра. — У нее очень хорошая интуиция, знаете ли. Гораздо лучше, чем у вас. — Он все еще смотрел прямо через стол. — И, мисс Трент?

— И, — вмешался Ксандр, придав своему тону оттенок цинизма, — вы решили наброситься на весь мир, который никогда не понимал вас…

— Это было бы нелепостью. — Улыбка не сходила с лица Шентена. — Вы не находите, мисс Трент?

— Послушайте, — не унимался Ксандр, — история ваших половых пристрастий занимательна, но мы здесь не затем, чтобы…

— Именно затем вы здесь, — выговорил ледяным тоном сенатор. — Как подметила мисс Трент, такое способно поставить человека вроде меня в весьма уязвимое положение. — Улыбка исчезла. — Оружие могущественное: информация. Пусти его в ход с умом, и даже сильнейшие из сильных обратятся в марионеток, предстанут тем, чем никогда не были. — Он снова откинулся, выпуская дым из ноздрей. — Вы, надеюсь, начинаете улавливать, к чему я клоню.

Ксандр подался вперед:

— Не хотите ли сказать…

— Думаю, вы правильно понимаете, о чем я говорю. — Он сплюнул прилипшую к губе крошку табака. — Ну, разве не прелестно было бы жить, если бы у всех вокруг были такие же широкие взгляды, как у вас? Каким бы чудесным был такой мир! Увы, старым бульдогам не пристало бормотать про различие между порядочностью и безнравственностью, нам не пристало пробуждать неприятные сомнения в умах наших избирателей, которые всегда правы. Знай себе улыбайся и являй образ, который в худшем случае заставит их обожать тебя, а в лучшем — боготворить. — Еще одна долгая затяжка, больше клубов дыма. — Как вам известно, самоанализ, самооценка отнюдь не присущи тем, кто причисляет себя к массе консервативных правых, но что поделаешь? По этой причине мы можем обвести их вокруг пальца, как сборище безмозглых идиотов. Они не очень-то умны, но и у них есть свои пределы. Отойди от образа — и влияние улетучится. Так что, как видите, доктор, история моих половых пристрастий способна изменить очень многое, особенно если ею пользоваться как козырем на торгах.

— И у Эйзенрейха такой козырь есть, — прошептал Ксандр.

— Вот, — произнес сенатор, — та причина, по которой мы с вами здесь и сидим.

— Это невероятно.

— И давно? — спросила Сара, подходя к письменному столу.

— Года два с половиной, — ответил он. — Вы и понятия о том не имели, да?

— А зачем?

— Зачем?! — Слово было произнесено в шутовском изумлении. — Затем, что они смогли. Какая им еще причина нужна? — Он покачал головой. — Для вас это полная неожиданность, верно? — Ответа не последовало. — Я удивлен… И этому, и тому, что не поинтересовался, чем они торгуют. — Шентен глубоко затянулся. — Они откликнулись… копии нескольких писем — куда более определенных, чем только что прочитанная вами надпись, — были присланы мне недели через три.

— Они вышли на вас, — сказала Сара. — Как?

— Разве это имеет значение? — Шентен принялся с силой гасить сигарету в пепельнице, оттягивая время. — Несколько встреч.

— У вас остались записи об этих встречах? — спросила Сара.

— Были. Но им как-то удалось… записи исчезли в то же время, когда стали поступать копии писем. — Старик закурил еще сигарету. — Забавно это.

— И вы не догадываетесь, кто доставлял копии, — выпытывала Сара, — или имел доступ к вашим записям?

— Это структуры государственной власти Соединенных Штатов, мисс Трент. Бюрократия не утруждает себя чрезмерной подотчетностью.

— Но зачем? — спросил Ксандр. — Зачем им было говорить хоть что-нибудь, если вы не проявляли к тому интереса?

— А-а, да ведь интерес-то у меня был… некоторое время. И я многое тогда узнал. Мне показали отрывки из манускрипта, устроили встречи с господами Вотапеком, Тигом и Седжвиком… Поверьте, сначала я все воспринимал с большим энтузиазмом. Я искренне верил, будто они открыли такое… как бы это выразиться?.. нечто, позволяющее контролировать электорат и не выглядеть при этом так, будто ты удавку на права накидываешь. Да, пожалуй, именно так. Нечто, что даст нам простор для создания действенной политики без потакания общественному мнению. То есть единственный способ что-либо сделать, чего-то добиться. — Шентен умолк. — Мои суждения вас тревожат, доктор, верно? — Глаза старика сощурились, когда губы захватили сигарету. — Извинений не приношу. Это, мой молодой ученый друг, наипростейшая истина политики. Во всех ваших книгах ее не найдешь. — Он пыхнул дымом и положил сигарету в пепельницу. — Так что, когда они пришли ко мне со своими планами, я отнюдь не ужасался, обманы, какие они готовы были пустить в ход, меня отнюдь не возмущали. Я принял их в свои объятия. — Он улыбнулся. — Вы что, искренне считаете, будто мы говорим вам обо всем, чем занимаемся в Вашингтоне? Вы искренне полагаете, что поняли бы, зачем требуется идти на определенные компромиссы? Народ… этот миф, столь дорогой вашему сердцу… он ведь в целом безразличен, несведущ и глуп. Так зачем его вообще тащить в эту петлю? Вы в самом деле думаете, будто кто-то всерьез собирался создавать демократию? Не смешите меня. Задумана была республика, система, в которой самые даровитые представляют чаяния остальных… невзирая на то, осознают ли эти остальные, что для них хорошо, а что нет. Без небольшой доли обмана вы обречены на посредственность…

— Очевидно, — перебила Сара, — вы с Вотапеком окончили одни заочные курсы.

— Мисс Трент, возможно, вам не по душе моя политика, но вы знаете, что я прав.

— Считается, — вмешался Ксандр, — что суть вашей политики в том, чтобы демонтировать разросшуюся систему государственного правления, возвращая власть народу. Или я что-то не так понял? Мне кажется, что вы, бравые правые, как раз и не желаете говорить народу, что для него хорошо, даже тогда, когда сами этого не понимаете.

— Замечательная тактика, вы не находите? — Шентен кивнул, протягивая руку за сигаретой. — Но неужели вы думаете, что, поступая так, мы отдаем власть? Мы попросту позволяем штатам разбираться с мелкими сварами. «Гони правительство со своего двора». Умный лозунг! Вы не находите? Держите их погрязшими в мелочах. Строго говоря, мы отвлекаем их от федерального правительства, позволяя играть с тем, что поменьше, лишь бы они предоставили нам одним управляться с тем, что и впрямь важнее и крупнее.

— Например?

— Пусть правительство занимается тем, для чего оно лучше всего приспособлено: получает максимальный доход, не тревожась о тех немногих, кому это сделать не дано. Чем больше мы сосредоточиваем интерес людей на властях штата, тем меньше они вникают в дела федеральной власти и путаются у нас под ногами. Стоит вам создать тщательно разъединенный электорат — группу людей, все заботы которых не выходят за пределы их собственных дворов, — как вам обеспечены великие свершения.

— Тогда что же вас не устраивало в торгах? — поинтересовался Ксандр. — Эйзенрейх все это делает возможным.

— До известного предела. Дело в том, что я верю в республику.

— Вот как?

— Да. Пусть я поборник элитарности, пусть я даже провозглашаю, что толика обмана может быть весьма полезна, однако я все равно верю в баланс власти — подлинный баланс! — среди того меньшинства, которое способно разбираться в проблемах. Естественно, это означает, что народу не следует позволять повсюду совать свой нос. Но это означает еще, что меньшинство, которое правит бал, обязано делать это, имея перед собой благородную, честную цель. Республике надлежит нести ответственность за стабильность и прогресс, а не за причуды дурного образования. Эйзенрейх устраняет народ, но, к сожалению, он устраняет и баланс. Вместо него он предлагает Звездную палату, укрытую под вуалью республиканской добродетели. Обман — это одно, доктор, а тирания посредством культивированного фанатизма — совсем другое. Я с этим предпочитаю не связываться.

— Мешанина из Джона Стюарта Милля с сильным привкусом Макиавелли. — Ксандр кивнул. — Очень по меньшей мере странный замес для краеугольных камней современного консервативного движения.

— Думайте что вам заблагорассудится, — последовал ответ. — Это самое лучшее для нашей страны.

— Итак, они вас шантажировали, — сказала Сара. — Почему? Почему бы попросту не убить вас?

— Потому, уважаемая мисс Трент, что на том этапе у меня не было ничего, что могло бы им повредить. Меня никогда не оставляли наедине с манускриптом, никогда у меня не было времени снять с него копию для себя, никогда не было никаких доказательств, привязывающих их к нему. Более того, я был им нужен… или, точнее, они отыскали довольно умные способы, как меня использовать. В частности, мой летний дом в Монтане сделался местом частых встреч.

— В частности?

— Там, мне кажется, они все это и организуют. Площадка, так сказать, еще одна школа для тех, кто готов обратить иллюзию в реальность. Меня уже больше года туда не пускают. Как бы то ни было, а меня превратили в очень удобную отвлекающую персону, если кто-нибудь вдруг заинтересовался бы Тигом, Вотапеком и Седжвиком. Даже расположение этого дома делает меня основным кандидатом на связь с Темпстеновской школой. Меня частенько занимала мысль, не это ли вообще было у них на уме. Сбивать людей вроде меня с вами с пути истинного. В конечном счете это сработало. — Сенатор помолчал. — Это, однако, выглядело довольно нечестно. — Он положил маленькую черную книжку на стол. — Ну, я и прихватил у них кое-что.

— Расписание! — воскликнул Ксандр. — Когда? Как?

— Очень хорошо, доктор. — Шентен подтолкнул к нему книжку. — У меня в руках она оказалась месяц назад. Как?.. Не столь уж и существенно, верно? — Он смотрел, как Ксандр принялся листать страницы. — Судя по датам, настоящий фейерверк начнется меньше чем через три дня. Уверен, вы понимаете, что случившееся в Вашингтоне и с зерновым рынком предназначалось только для того, чтобы прощупать почву. Новый Орлеан, мне кажется, ошибка. Взрыва не должно было произойти еще в течение трех дней: ему отводилась роль части чего-то куда более всеобъемлющего.

— Почему же вы ничего не сделали, чтобы остановить их? — спросила Сара. — Если вы знали о нашем существовании, то почему не вышли на контакт с нами? Три дня не так уж…

— Потому, мисс Трент, что в тот момент, когда я попытался бы такое проделать, в тот момент, когда я выказал бы малейшее к тому намерение, я был бы мертв. Контакт с вами? Что за нелепая мысль! И где же, по-вашему, мне следовало начать поиски? Я знал, что вы к сему причастны. И все. За пределами же этого… нет, тут должно быть как раз наоборот. Как вы убедитесь, все это куда более масштабно и хитроумно, чтобы можно было порушить, не нанеся удар прямо в сердце, в основу, в ядро. Меня никогда не подпускали так близко. — Старик поправил подушку у себя за спиной. — Вам двоим каким-то образом удалось провести их. Я попросту рассчитываю на то, что вы и дальше будете действовать так же. Вы были очень осторожны, когда забирались в дом: никто не заметил. Выбирайтесь из него с не меньшим тщанием. Я же вручаю вам расписание и желаю успеха.

— В сердце, в ядро? — настойчиво допытывался Ксандр. — Иными словами, вы считаете, что блюститель существует? Есть человек, стоящий за всем этим?

— Разумеется, — ответил Шентен. — Именно поэтому выбор и пал на вас, доктор. Почему вы…

Лопнуло и разлетелось на множество мелких кусочков, казалось, все стеклянное вокруг, под градом пуль погас свет. Ксандр ринулся через стол к Шентену и тут же почувствовал, как его схватили и швырнули на пол между стеной и столом. Сара сидела на корточках рядом с ним, держа пистолет возле самого лица и зажав в руке книжку. В библиотеке вновь воцарилась тишина. Лишь несколько секунд спустя треск вертолетных лопастей заполнил комнату, луч прожектора, прорвавшись сквозь трепещущие шторы, уперся в Шентена, руки которого бессильно свисали, рот широко раскрылся, кровь заливала его грудь. Мгновение спустя луч выскользнул из комнаты, тарахтение стихло: судя по звуку, вертолет пошел на посадку. Сара рывком подняла Ксандра на ноги и бросилась к двери.

Не было возможности осмотреть сенатора или вникнуть в смысл сказанных им слов: «Именно поэтому выбор и пал на вас», — времени доставало только на то, чтобы не отстать, приноровиться к ее шагу, сначала по лестнице, потом через гостиную. Когда прыгнули в окно на битое стекло внизу, со стороны фасада донеслись ружейные выстрелы. Охранники Шентена держали людей Эйзенрейха на расстоянии, отдавая свои жизни за человека, которого от смерти отделяли минуты, но их жертва давала другим шанс на спасение. Сара бросилась вперед, Ксандр за ней, лес вставал перед ними какой-то поглощающей пустотой — и оттого казался ближе. Только увидев, как Сара распласталась на земле, Ксандр вспомнил про ограду. Плюхнувшись наземь, он уткнулся Саре в спину, по инерции они пролетели почти до самой металлической сетки. Отпихнув его, Сара взялась за кусачки. Ксандр, повернувшись лицом к дому, разглядывал потемневший фасад, скрывавший за своей безмятежной наружностью творящееся внутри насилие. Именно поэтому выбор и пал на вас. Эти слова не давали покоя.

Внезапно во всех окнах дома зажегся свет. И в тот же миг Сара ухватила Ксандра за шею и потянула к ограде. Она проделала дыру.

Мир за их спинами исчез, сомнения растаяли, одна только темнота, бесконечная, неумолимая, пока в отдалении не показалась дорога. Последний рывок к машине, ветви отброшены в сторону, дверцы захлопнулись прежде, чем ночную тишину нарушило урчание двигателя.

— Вперед!

Травинки потянулись к дороге вслед за умчавшейся в ночь машиной.

* * *

О'Коннелл спрыгнул с дерева и, прижимая пистолет к груди, стал пробираться сквозь заросли, проворно ступая по изрытой корнями земле. Для человека такой солидной комплекции он двигался с завидной сноровкой.

Все случилось быстро, как он и думал. Сара с Джасперсом добрались до ограды, не заметив двоих, бежавших из-за дома с ружьями на изготовку. Пять секунд понадобилось преследователям обнаружить цель, восемь, чтобы они, встав на колено, стали прицеливаться. Но первым сделал два точных выстрела О'Коннелл (глушитель свел все звуки к двум свистящим хлопкам), и промедлившие стрелки были уничтожены. Два тела упали одно на другое, образовав странное возвышение посреди ровной лужайки.

Теперь и он ударился в бега, понимая, что другие вскоре бросятся в погоню, и больше думая о тех двоих, кого его послали защитить. Двое. Джасперсу таки удалось. Стайн оказался прав: был тут инстинкт, наитие.

Впереди взревел запущенный дизель, и О'Коннелл ускорил бег. Спустя две минуты он вышел на дорогу, метнулся по утоптанному гравию на обочину и вывел из сложенного из сосновых ветвей и листвы шалашика, который сам же соорудил всего пять часов назад, небольшой мотоцикл. Слева от себя он слышал звук двигателя, пятнадцать секунд — и его двухсотпятидесятикубиковый застрекотал в ответ. Сунув пистолет за пазуху, О'Коннелл оседлал мотоцикл и отпустил сцепление. Ветер ударил в лицо, мешая различить в ночной тьме габаритные огни машины.

* * *

Сара высунулась из окна автомобиля, пытаясь уловить любой звук, исходящий не от натужно кашляющего мотора их машины. В то же время она оглядывала небо, уверенная, что вот-вот появится вертолет и, ощупав лучом прожектора три полосы шоссе, осветит их машину. Однако никто не прилетел, в ушах лишь свистел ветер, бьющий в лицо. Тишина угнетала, и вот вой далекой сирены заставил Сару вновь обратить внимание на дорогу. Втянув голову в салон, она бросила взгляд на спидометр. Стрелка дрожала на восьмидесяти, у Ксандра побелели суставы пальцев, сжимавших руль.

— Сбавь скорость, — заорала она, перекрывая шум ветра, — и попробуй найти съезд!

Ксандр послушно сбавил ход и повел машину на разумной скорости, пока оба высматривали перекресток. Сирены выли все громче и громче, отблески их мигалок проглядывали из-за соседнего холма, и тут Сара указала вправо — на едва заметный просвет между деревьями. Ксандр, перейдя на вторую передачу, отчего весь кузов ходуном заходил, резко крутанул руль, и автомобиль, шатаясь, полетел вниз по крутому склону. Прокатившись ярдов тридцать по ухабам и ямам, на которых можно было сломать спину, Ксандр выключил фары и остановил двигатель. Вой сирен вверху все нарастал, а красно-голубые блики заиграли на листве далеких деревьев, потом ближе, ближе, и наконец вспышки, едва не ослепив их, умчались дальше. Ксандр потянулся к зажиганию, но Сара перехватила его руку — как раз в тот момент, когда завыла вторая сирена, — и снова переливы красного и голубого промчались мимо. Дождавшись полной тишины, Сара отпустила руку и кивнула. Буксуя колесами в грязи, машина стала медленно выбираться на дорогу, ухабистый подъем давался на заднем ходу ничуть не легче. Полминуты не прошло, а они уже вновь набрали восемьдесят миль в час.

— Ты подождешь в машине, пока я за ней схожу, — сказала Сара, снова обратив взгляд к небу через ветровое стекло. Ксандр с усилием разворачивал машину, не отрывая глаз от того места, где кончались лучи фар. — Ты меня слышал?

— Я жду — ты идешь. — Фраза прозвучала механически невыразительно. — Да.

Следующую милю они проехали молча.

— Она сможет поспать на заднем сиденье, — пояснила Сара. — Не думаю, что с ней будет много хлопот.

Ксандр все так же неотрывно смотрел на дорогу.

— Ну расписание, ну Шентен — что? — Сара заглядывала ему в лицо, видела, как окаменели у него скулы. — Или это как-то связано с тем, что произошло в мотеле?

— Тебе не показалось странным, — спросил Ксандр, явно пропуская ее вопросы мимо ушей, — что мне во всей этой кутерьме удалось уцелеть?

Сара помолчала, прежде чем ответить:

— Я об этом, по правде говоря, не думала. Просто, наверное, рада этому.

Ксандр посмотрел на нее, потом отвернулся и прибавил газу: машина пошла на скорости девяносто миль в час.

Минута прошла, прежде чем Сара заговорила:

— Что там случилось?

Он неестественно рассмеялся:

— Случилось? Человека убили. Вот что случилось. Такого же человека, каким был Карло, или Эмиль, или Ферик. Шентен стал еще одной жертвой. — Сказано было со сдержанной яростью. — И тем не менее я каким-то образом выхожу из всех передряг невредимым. Согласись, это ведь странно, а? Как это объяснить?

Она старалась вникнуть, понять.

— Ты меня спрашиваешь?

— Я не тебя спрашиваю… Я просто спрашиваю. Час назад я сначала перепугался бы насмерть, а потом упивался бы сверх меры мыслями о своем спасении. Как же! — Ксандр все больше давал волю насмешке над собой. — Я же написал четкий доклад, где во всей этой заварухе отвел себе завидную роль, так ведь? Высокое достижение, по меркам учености, правда? Беда в том, что на самом деле оно значения не имеет. Теория не объяснит, почему я до сей поры остался цел.

— Ты про что толкуешь?

— Хочешь удостовериться, что ты убийца, — отлично. Хочешь удостовериться, что во всем этом у тебя есть роль, причина, по которой выбор пал на тебя…

— Сбавь скорость! — воскликнула она, почувствовав себя неуютно от его слов.

— «Именно поэтому выбор и пал на вас!» — рявкнул Ксандр. — Ты слышала, что сказал Шентен, что он сказал про меня? — Он посмотрел на Сару. — Неужели ты не поняла? Ты не единственная, кого тщательно отобрали для участия во всем этом.

— Ты думаешь…

— Я не думаю, — оборвал он ее, вновь уставившись на дорогу, — я это слышал, прочел в его глазах. Даже он, похоже, удивился, обнаружив, что я ровным счетом ничего не представляю.

— Не представляешь — чего?

— Не знаю. Как я вписываюсь. Почему я отобран.

— Отобран — для чего? — спросила Сара. — Кем? — Она потянулась к нему и вдруг остановилась, медленно оседая назад. — Ты имеешь в виду — мной?

Ксандр взглянул на нее:

— Что?!

— Ты сказал: отобран. А ведь это я связалась с тобой. А это, похоже, говорит о том, что…

— Что? — На миг гнев и смятение напрочь исчезли из его глаз. — Ты единственная причина, почему я все еще держусь. Я же тебе говорил об этом.

— Тогда что ты имеешь в виду?

Ксандр перевел взгляд на дорогу.

— Я не знаю. — Слева показалась яркая вывеска мотеля. Ксандр притормозил, выезжая на дорожку. — Я сижу. Ты идешь. — Голос опять звучал отрешенно.

Она пристально посмотрела на него, потом открыла дверцу.

* * *

О'Коннелл заглушил мотор и забрался на вершину холма, держась с мотоциклом поближе к уступу и относительному прикрытию из деревьев. В сотне ярдов внизу возле придорожного мотеля стоял их автомобиль-«кролик» (двигатель работал на холостом ходу), дверца со стороны пассажира была распахнута. Медленно подобравшись поближе к деревьям, О'Коннелл затаился и достал бинокль. Вдруг откуда-то справа донеслось тарахтение вертолета. Однако внимание О'Коннелла отвлекла Сара, вышедшая из мотеля, рядом с ней двигался какой-то человек, нагруженный одеялами и подушками. Было видно, как они остановились, забрались в машину, Сара захлопнула дверь, и «фольксваген», набирая скорость, покатил к шоссе. Секунду спустя появились громадные вертушки, тащившие вертолет над самыми деревьями. Машина накренилась вправо, еще больше снизилась, ее прожектор вцепился лучом в задок мчавшегося «кролика», который теперь беспрестанно петлял по обеим полосам дороги. Сверху раздались ружейные выстрелы.

О'Коннелл завел двигатель и поспешил на шоссе. Правой рукой он достал из-за пазухи пистолет, на сей раз значительно больший, чем тот, другой, точного боя, пущенный в ход, когда пришлось наказать за медлительность тех двоих на лужайке. Выжав газ, он повел мотоцикл ярдах в двадцати от воздушной птицы, чей хищный клюв нацелился еще ниже над добычей. Задняя же вертушка оказалась высоко поднята и открыта: слишком уязвимое положение для любого меткого стрелка. О'Коннелл поднял пистолет, прицелился и выстрелил.

Отдача оказалась сильной, мотоцикл сильно вильнул, едва не улетев к поросшему травой уступу, но ездок удержал его, выровнял и снова повел по осевой. Вертолет же, которому пули О'Коннелла явно не нанесли никакого вреда, взмыл вверх, от него метнулся другой луч и поймал вторую цель, слепя ее перед атакой. Пули посыпались сверху, кроша дорогу вокруг мотоциклиста и заставляя того вилять из стороны в сторону, держа руль обеими руками. Прибавив скорости, О'Коннелл забрался прямо под брюхо хищной птице, запетлял, повторяя ее движения, так чтобы зависшей над ним громадине никак нельзя было от него отделаться. Снова взялся за пистолет и выстрелил. И на этот раз попал. Дым пополз из фюзеляжа, а задняя вертушка заходила ходуном, сбиваясь то в одну, то в другую сторону. О'Коннелл сбросил скорость и выстрелил еще несколько раз. Словно подхваченный внезапным восходящим потоком, вертолет взмыл высоко в небо, закрутился, будто вышедший из повиновения винт. И пошел вниз. На вынужденную посадку.

О'Коннелл широко вильнул, сколько позволяло узкое шоссе, и выжал из мотоцикла все, чтобы проскочить под гибнущей птицей. Вырвавшись вперед, попытался сразу приспособиться к наступившей темноте, но все же не увидел нигде двух маленьких красных огоньков, за которыми летел сломя голову вот уже полчаса. Глянув через плечо, полюбовался на результаты своей искусной пальбы: четверо или пятеро выскочили из клубов дыма, некоторые окатывали корпус струями из огнетушителей, чтобы вертолет не взорвался. Но «кролик» пропал. Подавшись вперед, он все же заметил справа какое-то мелькание среди деревьев, повторявшее его собственные маневры. Секунды не прошло, как он убедился: габаритные огни. Там, в лесной чащобе, прыгал и скакал по ухабам «фольксваген», водитель которого ухитрился отыскать проезд под густым покровом листвы. Чертовски смекалист!

О'Коннелл замедлил ход и дал машине уйти еще дальше вперед. Около мили шли в тандеме, но вот за деревьями замаячило шоссе, и огоньки машины стали удаляться. О'Коннелл въехал в лес и запетлял среди веток и корней, несколько молоденьких побегов пали, размолотые спицами либо раздавленные шинами. Однако больше всего досталось лицу и рукам, безжалостно исхлестанным, пока ездок пробирался сквозь заросли. Выехав на утоптанную тропу, он отер кровь с лица и поехал быстрее. Машина впереди уже скрылась из виду.

* * *

— Да не знаю я! — заорала Сара. — Не вижу ничего. Ты его, должно быть, упустил.

— Откуда, черт побери, он взялся? — Ксандр изо всех сил старался удержать рвущийся на ухабах из рук руль. — Совершенно чисто, потом… оп-пля!.. появляется вертолет, а следом Робин Гуд на мотоцикле…

— Он явно старался нам помочь.

— Помочь нам, — вскричал Ксандр, — или дать уцелеть?

— Какая разница?

— Разница в том, что сказал Шентен. Разве ты не слышала, о чем я только что говорил? Есть причина, чтобы оставить меня в живых.

— Вряд ли эта мысль приходила на ум тем, кто сидел в вертолете, — парировала Сара. — Они стреляли в нас. И выстрелы не были предупредительными.

Ксандр заметил слева просвет и ударил по тормозам, отчего все трое высоко подскочили на сиденьях, пока он разворачивался.

— Ты права. Те, что в вертолете, пытались нас убить. Но это еще не повод причислять мистера Мотоциклиста к числу наших друзей.

— О, я не знаю! — сердито ответила Сара. — По мне, к друзьям причислить можно любого, кто поможет тебе избежать пули.

Машина выбралась из леса, колеса, еще разок скользнув, буксуя по траве, вцепились наконец в плотное полотно шоссе. Ксандр повернул руль вправо, переключился на третью и разогнал «фольксваген» до шестидесяти. Шасси едва не подпрыгнули над дорогой от этого мощного рывка.

— Коробка передач держится куда лучше, чем я думал, — произнес он все так же резко.

Сара не ответила, ее взгляд оставался недвижим, несмотря на все изгибы дороги.

— Она нас еще до Монтаны довезет, — прибавил Ксандр.

Она взглянула на него, не меняя выражения лица.

* * *

Рассвет застал Сару за рулем, Ксандр, припав к окошку и уронив голову на мерно вздымавшуюся грудь, спал. Еще часа не прошло, как он, ни за что не желавший поддаваться усталости, позволил себя сменить. По ее настоянию. Это был единственный их разговор после Темпстена (никаких споров о Шентене или неизвестном мотоциклисте): миля за милей проносились в молчании, не считая быстрой смены за рулем на пустынном участке шоссе перед тем, как взять направление на Пенсильванию. Ксандр был прав. Кроме как в Монтану, податься им было некуда. Сенатор подтвердил все, что Стайн показал ей в досье комитета. Место обучения. Лагерь. Волчий Лог, штат Монтана.

Через Канаду было бы быстрее, зато опаснее. Пограничники. Вместо этого она отыскала шоссе номер 90, довела скорость до восьмидесяти и смотрела, как проносятся мимо Кливленд, Лейквуд и еще какие-то неведомые городки, не задерживаясь в памяти под светлеющим небом в пять часов утра. Теперь же, в получасе езды от Индианы, она заметила, что стрелка указателя топлива подозрительно жмется к нулю. Вздох облегчения. Нужно выпить кофе. А может, и немного поспать. Сон — существенное оружие. Без него все остальные не действуют.

Мелькнул знак: до следующей площадки отдыха одна миля. Сара перевела машину в крайний правый ряд. Оглянулась на Элисон: улыбка блуждала по лицу спящей.

* * *

Упершись головой в каменную стену, превозмогая боль в спине, от которой на мелкие неудобства не хотелось обращать внимание, Боб Стайн сидел в полнейшей темноте. Руки были прикованы к обеим сторонам кровати бог весть сколько часов, а то и дней назад: голова еще не отошла после наркотика, мысли путались, последствия наркотика оказались куда хуже, чем его воздействие. Тогда, по крайней мере, он был без сознания. Теперь же приходилось переносить всю мерзость возвращения к реальности.

Борясь с недомоганием, он принялся по фрагментам складывать эпизоды, которые привели его к нынешнему состоянию, самым ярким из последних была короткая перепалка с дежурным охранником в госдепе. После этого Стайну помнились только резкая боль в шее, за которой последовал укол в бок, мелькание огней, сирена, а потом тьма, в которую он провалился. Все эти ранние эпизоды восстановить было нетрудно. Дежурный кого-то предупредил, потом инъекция, поездка в машине, изображавшей карету «скорой помощи», и — вот это. Тревожило другое: более поздние провалы, а точнее, одна сплошная дыра в памяти. Сколько всего он им порассказал? Еще больше сбивало с толку, почему он все еще жив?

Окошко на двери скользнуло в сторону, луч света сверху ударил по глазам, Боб быстро отвернулся. Прежде чем отошел засов, он успел расслышать, как кто-то произнес несколько слов, дверь распахнулась, и в помещение хлынул поток мерцающего белого света. Моргая, Стайн силился разглядеть фигуру в дверях, но глаза его ничего не видели. Он попробовал заговорить, но сумел издать лишь сдавленное повизгивание: губы и язык все еще сковывал наркотик. Потом так же быстро, как появился, свет снаружи исчез, дверь осталась открытой. Боб еще раз взглянул на стоявшую в дверном проеме фигуру: очертания ее стали четче. Поводя головой из стороны в сторону, он оглядел помещение. Насколько успел рассмотреть, комната примерно десять футов на десять, потолки высокие, совершенно голая, никаких окон. День ли был или ночь, Боб определить никак не мог.

— Приношу извинения за оковы, — произнес мужчина в двери. Голос старика, европейца. — Они для вашей же защиты. Мне говорили, что эти препараты могут довести человека до бешенства. Надеюсь, вы понимаете.

Боб попытался что-то сказать, но, как и раньше, сумел выдавить из себя лишь какой-то стон.

— Ах да. Еще одно последствие — прискорбное, но необходимое. Примите мои дальнейшие извинения. Еще час, и голос к вам вернется. Пока же, впрочем, вам остается только слушать. — Из-за его спины вышла женщина и поставила в центре комнаты кресло, запах духов мгновенно разошелся в застоявшемся воздухе темницы. Мужчина сел. — Вы нам поведали о многом. Я не очень-то одобряю такие методы, однако препараты способны принести существенную пользу, а поскольку мистер О'Коннелл вернулся в поле… Итак, нам нужно получить ответы на ряд вопросов. — Помолчал. — Возможно, вам покажется интересным, что ваше выздоровление будет проходить легче, чем у большинства, поскольку вы оказали мало сопротивления. Надеюсь, это вас несколько утешит. — Мужчина что-то шепнул женщине. Секунду спустя она ушла, Стайн остался один на один со своим инквизитором. — Интереснее всего, однако, та информация, которую вы сообщили без расспросов. Я и не предполагал, что препараты могут так подействовать, но я в таких делах не специалист. Дополнительный выигрыш — для всех нас. — Мужчина кашлянул, затем продолжил: — Должен сказать, вы оказались довольно примечательным молодым человеком, мистер Стайн. Я даже не представлял. — Дыхание у говорившего было коротким, речь прерывалась приступами одышки. — Поверьте мне, я очень хорошо умею судить о личности человека и, скажем так, о возможностях этой личности. Вы произвели довольно сильное впечатление как в том, так и в другом. В целом вы оказались весьма приятным сюрпризом. Очень приятным, уверяю вас. — Покашлял, прочищая горло. — Говоря откровенно, не прояви вы таковых качеств, то, скорее всего, вас уже не было бы в живых. Однако я не хочу распространяться по этому поводу. Я пришел сюда, чтобы дать вам шанс.

Боб стал различать редкие клочки волос на голове, хотя лицо незнакомца по-прежнему скрывалось в тени.

— Полагаю, было бы справедливо признать, что вам известно, кто мы такие, что намерены осуществить… или, по крайней мере, если верить препаратам, у вас есть примитивное понимание того, чему предстоит свершиться. — Вновь приступ кашля, куда более сдавленного, чем первый. — У вас — и это делает вам честь — живой, быстрый ум, понимание грандиозности замысла. Я нахожу это в высшей степени приемлемым. Со всем этим сочетается тот факт, что вам присущ… как бы это выразиться?.. значительный размах. Мы не обходимся, как вам легко представить, без некоторого числа лиц в правительстве. Хотя очень немногие обладают вашими талантами. Человек с вашими способностями может быть весьма полезен. Прикованный же к кровати, он обращает эту пользу в сор. Вам понятно, о чем я говорю?

Боб кивнул, просто так, из вежливости.

— Хорошо, поскольку всего через неделю наш разговор не имел бы смысла. — Мужчина шевельнулся в кресле, Боб почувствовал холодную как лед руку на своем колене. — Как говорится, время ждать никого не станет, мистер Стайн. Я бы добавил, что хаос столь же непреклонен. Сегодня у вас есть время подумать. Время это, однако, истекает. — Человек убрал руку, сраженный очередным приступом кашля. — «Никогда прежде, — продолжил он, стараясь подавить спазм, — не сходилось в общем заговоре столь многое, создавая столь благоприятные условия и стимул для перемены властей предержащих». Никогда. Замечательные слова, не находите? Написаны более четырехсот лет назад человеком столь же замечательным. И сегодня они так же верны, как и тогда. — Голос его утратил живость, однако не утратил назидательности. — К сожалению, никто не воспринял этого человека всерьез. Громадная потеря. Через восемь дней ни у кого не останется выбора. Вам я такой выбор предоставляю. Считанным единицам такое дано. Надеюсь, вы не окажетесь глупцом. — Старец поднялся. — Восемь дней, мистер Стайн. После чего… — Покачав головой, он повернулся и медленно пошел к двери.

Через некоторое время вернулась непроглядная темень. Громко лязгнул засов.

* * *

Йонас Тиг убавил свет в настольной лампе и несколько минут сидел молча. Звук шагов на лестнице заставил его быстро прижать телефонную трубку к груди. Как и следовало ожидать, в следующий момент в двери показалась голова жены. Глаза ее были опухшими от сна.

— Милый, тебе нужен отдых. Пойдем наверх. Который теперь час?

— Поздний, любовь моя, — ответил он. — Ты иди. Я посижу еще совсем немножко, обещаю. Я должен кое с чем разобраться.

— Ой, Йонас, — изумилась она, отыскав свои часы, — уже без четверти пять утра. Это смешно.

— Знаю, дорогая. Смешно. Ты иди. Через две минуты я приду. — Он послал ей воздушный поцелуй, улыбнулся и раза два кивнул, пока она, превозмогая зевоту, устало покончила с поцелуями и закрыла за собой дверь. Услышав, как скрипнула хорошо знакомая третья ступенька, Тиг поднес трубку к уху и заговорил: — Вам придется повторить… Нет, мне безразлично, что вы говорили после: я говорю вам сейчас. Не было никакой ошибки. Вам следовало стрелять и убить… Да, их обоих… и Джасперса в том числе. Вы что, плохо меня слышите?.. Затем оповестите о номере их машины по рации… Потому что через несколько часов на их поиски бросится полиция штатов от Огайо до Калифорнии… Это не ваша забота… Что?.. Вывел из строя вертолет? Да как такое… Что значит, вы понятия не имеете кто? Невесть кто появился… — Тиг слушал внимательно. — Понятно. — Он помолчал, потом заговорил, четко выговаривая каждое слово: — Вы должны уничтожать все, что встанет у вас на пути, это понятно?.. Хорошо… Да, я уверен, что именно так все и окажется.

Повесив трубку, Тиг потушил лампу. Потом снова сидел в молчании, чувствуя, как плечи наливаются тяжестью. Он знал, что придется будить жену, как и всегда. И она притянет его к себе, ласково погладит спину, сильными, плотными руками проведет по бедрам, доведет до экстаза, а потом убаюкает в своих объятиях. Тридцать лет он не желал ничего другого, ни в чем другом не находил забвения и спасения. Она всегда понимала. И на этот раз поймет.

* * *

Лоуренс Седжвик сидел в лимузине, обратив взгляд на экран перед собой. Звуки концерта Моцарта заполняли салон, совершенно не сочетаясь с изображениями на экране. Тела лежат, вытянувшись, на носилках, другие, кого еще не подобрали, валяются в траве и в грязи, глаза открыты, смерть все еще рыщет вокруг дома. Повсюду полицейские, сторожат окна, двери, оружие, найденное ими и сваленное в кучу между двух патрульных машин. Камера успевает скользнуть по живописным окрестностям, тележурналисты торопливо расспрашивают всех подряд, сюжеты этого раннего утра передаются на телестанции по всей стране. Оператор, проводящий съемку для пассажира в частной машине, не привлек ничьего особого внимания.

Сенатор Джордж Максуэлл Шентен был мертв, застрелен в собственном доме, все признаки самого настоящего сражения налицо. И журналисты уже задают вопросы о возможном иностранном вмешательстве: реакция на политику сенатора по отношению к объединенной Европе? Фанатик, пресытившийся открытой критикой Шентеном исламского фундаментализма? Или смерть как-то связана с тем, что происходит по всей стране? Полиция от разговоров уклоняется.

Зазвонил телефон.

— Да. — Седжвик не отрывал глаз от экрана.

— Начали сличать отпечатки пальцев. Минут через пять они получат отпечатки Джасперса и Трент.

— А архивы?

— Дополнены, чтобы проследить связь с убийствами в Германии и Италии. Мы также готовы дать утечку по ее работе в Иордании.

— Хорошо. Неторопливое копание, надеюсь.

— Неназванный чиновник, отрывки из документов, не подлежащих оглашению. Приемлемо?

— Трудно добыть.

— Но не невозможно. Ссылки будет вполне достаточно.

— Договорились. Естественно, вы позволите ребятам из Вашингтона самим поработать, складывая одно к одному. Нам незачем, чтобы хоть кто-то из них подумал, будто им выдают их подозреваемых.

— Само собой. Мы отслеживаем?

— Только если я попрошу, — ответил Седжвик. — Будем держать связь.

* * *

Антон Вотапек брел по широкому полю. Клочки бурой травы под ногами — все, что осталось от роскошного покрытия футбольного поля. Остальное обратилось в грязное месиво, перепаханное бутсами ретивых игроков и затвердевшее в студеные монтанские ночи. За футбольными воротами стоял одинокий дом. Вотапек поднялся по ступеням и открыл дверь. Огонь в камине манил к себе, как и пара обитых кожей кресел, уютно устроившихся возле пламени. Вотапек сел и взял трубку со столика.

— Алло.

— Антон. — Голос усталый, но тревожный. Не любит, когда его заставляют ждать. — Вы сказали, что это срочно, когда звонили в прошлый раз.

— Да, — ответил Вотапек. — Я надеялся, что не разбужу вас, но полагал, что дело неотложное.

— Уверен, вы правы. В особенности учитывая последние события.

Вотапек выждал, потом заговорил:

— Элисон пропала. — Он неотрывно смотрел на огонь.

— Понимаю.

— Невозможно сказать, когда это произошло. Очевидно, в последние два дня.

Последовала пауза.

— Это вам Лоуренс сказал?

— Да.

— Как допустили, чтобы такое случилось?

— Мы можем только предполагать…

— Эта женщина, Трент? — перебил старец все тем же ровным голосом.

— Да.

— Мне трудно понять, почему с ней оказалось так трудно справиться. Она была в том же поезде, что и Притчард… так нам сказал этот малый из СНБ. А вы вознамерились утверждать, будто никто ее не узнал и не сообразил, что Артур оказался в этом поезде по одной-единственной причине?

— Для них это не было первоочередным…

— Первоочередным? Да что же может быть более насущным и важным, чем женщина, которая полна решимости разрушить все нами созданное? Я об этом заявил предельно ясно. В одиночку она угрозы не представляет, но с Элисон… кто скажет, чему могут поверить? У нас нет возможности отвлекаться на такое.

— Согласен. Элисон имеет важнейшее значение…

— Антон, мы с этим уже покончили. Личное отношение только мешает и путает. Ваши чувства к этой девушке, какими бы сильными они ни были…

— Тогда почему вы продолжаете оберегать Джасперса? — Полено, прогорев, сдвинулось, пламя взметнулось, искры полетели вверх.

Некоторое время старец молчал; когда же заговорил, то слова его были просты и прямы:

— Это не имеет никакого отношения к чувствам.

— Вы действительно верите в это?

— Вам представляется, что вы понимаете, Антон? Вы ничего не понимаете. — У старца едва хватало терпения на разглагольствования Вотапека. — В доме Шентена Джасперс был?

— Да.

— И разговор записан?

— Да. Они знали про расписание еще до того, как Шентен о нем заговорил.

— И им очень хотелось его найти.

— Очень. — Вотапек принялся теребить нитку, свисавшую с подлокотника кресла. Изо всех сил стараясь сохранить обычный тон, он добавил: — Еще Шентен сказал ему, что он… отобран. Что блюститель — полагаю, он имел в виду вас — выбрал его. Мы не поняли, что сие значит.

— Сенатор назвал мое имя?

Вотапек выждал, прежде чем ответить:

— Наши люди подоспели до того, как он успел что-либо назвать. — Антон отшвырнул нитку. — Его объяснения не…

— Не будут иметь никаких последствий.

— Лоуренс с Йонасом думают иначе.

Вотапек услышал, как старец глубоко вздохнул.

— А это что еще значит, Антон?

— Это значит, — сказал он дрогнувшим голосом, — что замечания Шентена их немного озадачили. У нас сложилось впечатление, что Джасперс впутался во все это случайно. Если это не так…

— Ну и, Антон? — Нетерпение уступило место раздражению. — Что же это должно означать? Что намерены сказать об этом Лоуренс с Йонасом?

— Я… я не знаю.

Молчание.

— Разумеется, не знаете, поскольку говорите не подумав… и Йонас — худший из вас, ибо уверен, что он умнее остальных. Наверное, именно поэтому с детских его лет было ясно, что его удел — политика. Но вы-то, Антон, вы-то смышленее. Я всегда надеялся, что это пройдет и вы с Лоуренсом по достоинству оцените, чего стоит его жалкая болтовня.

— Он сказал, что нам следует избавиться от этой проблемы.

— Антон, мисс Трент — вот проблема.

Собрав все свое мужество, Вотапек ответил:

— Йонас говорит совсем не так.

И опять, прежде чем заговорить, старец помолчал.

— Понимаю. Так что же он сказал?

Вотапек молчал.

— Что же вы наделали, Антон? — Слова были произнесены почти шепотом. — Боже мой, что же вы все втроем наделали?

* * *

Сара сидела напротив Ксандра, вторая чашка кофе у нее почти опустела, но официантку слишком занимала беседа с шофером, молодым парнем, чьи интересы предполагали нечто большее, чем какой-то кофе с пирожком. Парень даже помятую бейсболку с головы стащил, пригладил лоснящиеся белокурые кудри, желая выглядеть посимпатичнее, и своего достиг: губы официантки вздернулись до десен, изобразив улыбку, зубастость которой нагоняла страх. Сара поневоле уставилась на нее, не в силах отвести взгляд от крупных желтых зубов — усталость лишала ее воли взять да отвернуться. Никаких мыслей. Одна только улыбка, зубы, десны. Даже Ксандр выпал из сознания: целиком поглощенный книгой, он устранился как объект наблюдения. Вот страницу перевернул, и этого движения хватило, чтобы привлечь внимание Сары.

Взглянула на него: локти крепко уперты в стол, правая рука теребит густую прядь волос, пока глаза пробегают по словам на странице. Если он и устал, то делал все, чтобы одолеть усталость, колено у него слегка подрагивало от нервного напряжения. Ясно было, что все мысли о Шентене отложены. Настал момент: ученый вернулся к работе. Сара прихлебывала кофе и продолжала смотреть. Он снова рядом — и как же это хорошо.

— Чтобы все это устроить, они должны иметь целую армию, — произнес Ксандр, даже не удосужившись оторваться от чтения. — Череда следующих друг за другом взрывов, каждый из которых осуществляется разными группами людей: одна закладывает взрывчатку, другая выбирает места, а третья взрывает. Там, где Эйзенрейху требовались недели на создание такого хаоса, эти укладываются в дни, а то и часы. Плюс они это по всей стране устраивают, сверяя время событий до минуты.

— Ну и сколь продолжителен период, о котором мы ведем речь? — спросила Сара.

— Восемь дней. Восемь дней волна за волной накатывающегося ужаса. Ирония в том, что очень немногое из представленного здесь можно назвать катастрофой. Первый пункт по расписанию, — Ксандр вернулся на несколько страниц назад, — «завершается в два дня». — Он все же поднял голову. — Во всяком случае, у нас есть некоторое время до того, как они начнут, подложив бомбы в Капитолий.

— А взрыв этих бомб ты к катастрофам не относишь?

— Символически — событие катастрофическое, согласен. Как средство социального взрыва — нет. Вспомни Оклахому три года назад. Было омерзительно, трагично… назови это как угодно. За две недели каждый страж общественного порядка в стране получил свои десять минут в вечерних выпусках теленовостей. Но тем и ограничилось. Все мы были охвачены ужасом, возмущены, а потом с радостью обо всем забыли. Само по себе событие, бомба та не вызвала паники, на которую рассчитывает наш друг. — Ксандр перелистал несколько страничек.

— А ему что нужно?

— Представляешь, если в тот же день случится что-нибудь еще: часов через пять выйдет из строя вся система компьютерной сети «Белл Юго-Западная» или окажутся разрушенными все до единого туннели и мосты, ведущие к Манхэттену? Тогда страху будет много, и народа он охватит побольше.

— Именно это они и намерены устроить?

— Замени Оклахому на Капитолий, и ты получишь пункты первый, восьмой и семнадцатый в их расписании. Первый затрагивает вопросы национальной безопасности, возможно, даже иностранного вмешательства. Остальные поддерживают уже возникший страх и усиливают панику. Именно это они проделали в Вашингтоне и Чикаго, только теперь масштаб будет покрупнее. Сведи все эти маленькие события воедино, убедись, что время для них выбрано с подобающей точностью, и ты сотворишь такой хаос, который возвеличит любое крупное событие, придаст ему размах, какого у него в реальности и нет. Это прямо из манускрипта.

«Один за другим, один за другим». Слова Тига. Сара припомнила их, спросив:

— И сколько всего?

— Сорок восемь. Финальный аккорд — убийство президента.

Сара покачала головой:

— Как оригинально!

— Для них важно не убийство само по себе.

— Ну, это обнадеживает.

— Вся разница в том, как к нему отнесутся люди, народ.

— Не уловила.

— А ты подумай. Когда застрелили Джона Кеннеди, люди заговорили про заговор, но большинство сочло это выходкой сумасбродного стрелка. Печаль, предательство, гнев — таковы были преобладающие чувства.

— Но не массовая истерия.

— Именно. Когда же они убьют Уэйнрайта, его смерть окажется не отдельным эпизодом, а завершающим, высшим актом в серии сокрушительных ударов по республике, знаком того, что страна сделалась слишком слабой, прогнила, чтобы поддерживать порядок. Будут смотреть на это как на заговор или нет — не имеет значения. Все, что будет чувствовать народ, — это отчаяние, ощущение всеобщего развала, краха.

— И тут появляется Пемброук, — Сара кивнула, — и народ получает противоядие хаосу.

— Складывается впечатление, что на подготовительной стадии они намерены выпустить на сцену и дать вволю наиграться всем главным страхам, обозначенным в книге: резкий обвал рынка, иностранный терроризм, городская преступность — ничего нового, потрясающего, однако все это должно случиться в течение восьми дней.

— Тигу предстоит устроить смотр прессе.

— Разумеется.

— О скольких группах может идти речь? — спросила Сара, взяв книгу и глянув на таблицу, изображенную на форзаце.

— Около тридцати. Каждое задание разделено на четыре отдельные фазы, по одной ячейке, или команде…

— На каждую фазу, — закончила Сара, произнеся эти слова почти невольно, как бы для себя. Глаза теперь еще внимательнее всматривались в изображенное на странице.

— Точно, — согласился Ксандр, обеспокоенный внезапной переменой выражения ее лица. — Что такое?

Она же продолжала читать, не обратив внимания на вопрос.

— Избыточные ячейки, — она кивнула, — и, естественно, обособленность действия.

— Что значит «естественно»? Ты про что?

Сара подняла голову:

— Тут… эта схема мне знакома. Это…

— Матрица Притчарда, — раздался позади нее голос, его вмешательство было так неожиданно, что Сара с Ксандром разом умолкли. — Число ячеек, задания, перехлест-подстраховка. Кончил одно дело — жди указаний для следующего. — Голос умолк, потом добавил: — Но выдает все это как раз подготовка действия, не так ли, Сара?

Ирландский выговор… Сара обернулась и взглянула на того, кто говорил. А он, укрывшись в уголке за соседним столиком, смотрел прямо на нее.

— О'Коннелл?!

— Гейлин Патрик к вашим услугам. — Он улыбнулся и взглянул на Ксандра. — Почтенный доктор, я полагаю? — Ксандр только и смог кивнуть. — Потрепало вас изрядно, но все же вы целы. Что до тебя, мисс, то блондинка из тебя получилась знатная. Мне больше по нраву была темно-каштановая с рыжиной, но, если на то пошло, мои вкусы тебе известны.

— Как ты…

— Леди намерена спросить меня, как я вас отыскал. — О'Коннелл подмигнул Ксандру. — А я намерен сообщить ей, что еще один из наших друзей счел за лучшее, чтобы я приглядел за вами обоими. Человек, до неприличия прожорливый по части сырных шариков.

Громкий вскрик у стойки заставил всех троих обернуться: женщина уткнулась в телевизор, закрепленный на противоположной стене. Репортер на экране смотрелся силуэтом на фоне языков пламени.

— Похоже, безумие прошлой недели возвращается. Сегодня около шести часов утра от взрыва бомбы пламенем охватило все западное крыло Капитолия. Вашингтон отрешился от сна, снова потрясенный, меж тем как пожарные…

* * *

— Это ничего не меняет, — произнес О'Коннелл. Они стояли возле «фольксвагена», в котором сидела Элисон. — Либо они пошли на опережение расписания, либо произошел сбой. Сколько времени ждать следующего?

Ксандр сверился с таблицей:

— Здесь разрыв около четырнадцати часов перед вторым пунктом: похищение и казнь английского посла. В общем, первые шесть действий растянуты на два с половиной дня. После этого темп значительно нарастает: акции проводятся каждые четыре-пять часов.

— Это Притчард. — О'Коннелл кивнул. — Первые несколько действий производятся обстоятельно, так, чтобы комар носа не подточил. Модель. Эксперимент. Потом — ускорение. Это дает нам время, не много, но дает. Между прочим, — прибавил он, — я ожидал встретить двоих. Вы не представили меня этой рыжей красавице.

Сара опустилась на колени возле Элисон и взяла ее руку:

— Это друг, Элисон. Его зовут Гейлин.

Отсутствующий взгляд, потом улыбка:

— Привет, Гейлин. У тебя очень красивое имя.

Ирландец, казалось, слегка опешил от такого замечания. Взглянул на Сару, потом на Элисон:

— Спасибо. Я… мне оно тоже очень нравится.

Сара жестом предложила присоединиться к ней на другой стороне машины. Понизив голос, О'Коннелл произнес:

— Ты должна рассказать мне, что все это значит.

Спустя пятнадцать минут О'Коннелл сидел на краю багажника, скрестив руки на груди. Он наслушался вдоволь.

— Тут всего куда больше наворочено, чем Боб представлял. Он даже не знал про рыжую. — Взглянул на Элисон через заднее стекло. — Господи, чего ж удивляться, что она… — И покачал головой.

— Действовать нужно быстро, коротким ударом, — сказала Сара. — Отключить, вырубить все из центра. Если мы взорвем помещение, где все находится, то уверена: скорее всего, окажется, что компьютеры снабжены системой, исключающей любые помехи. Любое вмешательство — и сигнал на этап ускорения будет отдан автоматически. Мы должны разрушить систему изнутри.

— Согласен, — откликнулся О'Коннелл. — Понадобится человек шесть-восемь, чтобы попасть на площадку.

— Еще нужны несколько снимков с деталями дома: подходы, численность.

— Детали не проблема.

— Детали? — перебил Ксандр, выведенный из себя их скорострельным обменом фраз. — Что значит «разрушить»? Нам известно, какие цели они выбрали: все это есть в расписании. Наше дело — передать все эти сведения, вместе с Элисон, тому, кто сумеет их остановить. Обеспечить безопасность всяких мест, на которые они готовятся напасть…

— И позволить им исчезнуть, как только они осознают, что разоблачены? — Сара отрицательно покачала головой. — Они дожидались тридцать лет. Стоит им заметить, что что-то не так, как они дадут отбой и составят новое расписание. Нет, надо идти прямо сейчас. Если мы этого не сделаем, то, смею тебя уверить, в следующий раз, когда они попытаются это проделать, никого из нас, включая Элисон, не окажется рядом, чтобы остановить их.

— Минуточку! — упорствовал Ксандр. — Не хочешь ли ты сказать, что ни единое из ваших всесильных правительственных ведомств не способно по тревоге подключиться, выиграв день, защитить…

— И вызвать ту панику, которую мы стараемся предотвратить? — Сара опять отрицательно покачала головой. — Стоит вот так, как ты говоришь, поднять тревогу, в бог знает сколько мест отправить Национальную гвардию, как люди тут же очень и очень встревожатся. Помнишь техасский городок Уэйко? Там создавали мучеников, а Тиг все время раздувал страсти и подыгрывал им. Злоупотребление властью. Правительственная паранойя. А через полгода они придумают…

— Еще одно расписание, — перебил ирландец. — К сожалению, вы оба уже лишены возможности куда бы то ни было обратиться.

Ксандр повернулся к О'Коннеллу:

— Вы что имеете в виду?

— Вы сегодня в первый раз новости смотрите? — Сара с Ксандром кивнули. — Так я и думал. С шести часов они только и говорят про убийство Шентена. Вас обоих впутали.

— Что?!

— Дальше — больше. — О'Коннелл умолк и положил руки на колени. — Похоже, доктор, вас жаждут допросить по поводу смерти одного человека в Италии, еще одного в Германии и женщины в Нью-Йорке… некой миссис Губер…

— О бог мой!

— Ее нашли у вас в конторе. Картинка неприглядная — для вас обоих. Свихнувшийся ученый и бывшая убийца. — Он глянул на Сару и, поколебавшись, добавил: — Они дали утечку по Амману. Заявляют, будто ты несешь ответственность за смерть посольской дочки. Как к ним попала эта информация, я не знаю, но попала. — Уловил реакцию во взгляде Сары. — Описания вас двоих, машины — все передано по рации. Потому-то мне и пришлось выйти на контакт.

Ксандр опустился на багажник, запрокинул голову.

— Как она умерла, сказали?

О'Коннелл выждал некоторое время, потом ответил:

— Об этом тебе не стоит беспокоиться, сынок.

— Я послал ей записи Карло, все. Я не думал…

— И не мог, — сказала Сара, забыв на время о разоблачениях собственного прошлого. — И Гейл прав. Тебе нельзя думать об этом. Тебе надо думать о тех, кто убил ее… кто настолько перепугался, что готов призвать на помощь полицию, лишь бы остановить тебя. — Сара взяла его за руки. — И они, что бы ни говорил Шентен, все же стараются тебя остановить.

Ксандр посмотрел на Сару. Медленно кивнул.

Она повернулась к О'Коннеллу:

— Значит, идти на риск и лететь нам нельзя. И машиной этой пользоваться тоже нельзя. Придется ее отвести в лес и спрятать.

— Я на шаг тебя опережаю. Дай мне полчаса. — О'Коннелл соскользнул с багажника и положил руку Ксандру на колено. — Ты в хороших руках, сынок. Придет время, и я с удовольствием послушаю, как тебе удалось унести ноги из Германии.

— Придет время, — в тон ему ответил ученый, — и я с удовольствием расскажу об этом.

О'Коннелл подмигнул и пошел к мотоциклу. Минуту спустя Ксандр с Сарой сидели в «фольксвагене», мотор которого урчал дизельным баском.

— Он славный человек. — Это произнесла Элисон, смотревшая через ветровое стекло в спину ирландца. — Очень славный человек.

* * *

— Вы представляете, как трудно будет исправить то, что вы наделали!

В трех разных штатах трое мужчин вздрогнули от голоса, грозившего им по телефону. Перед каждым в воображении предстал свой образ старца, когда голос на линии умолк, сменившись хриплыми раскатами кашля.

«Приступы на него нападают все чаще, — подумал Тиг. — Теперь уже недолго осталось. Однако прожил же он все эти долгие годы — и живет себе».

— Пятьдесят лет… пятьдесят лет!.. Думаешь, тебе известно, чего ожидать. Думаешь, что так или иначе, но они поднимутся над собой и станут действовать так, как их учили. Но всякий раз снова и снова убеждаешься, что ошибся, что они все еще дети, недальновидно отобранные тобой, ныне в них заложено ничуть не больше, чем тогда, когда ты впервые их нашел. — Старец умолк, линия доносила его тяжелое дыхание. — «Ему нести бремя мудрого выбора учеников своих». Наверное, слишком тяжким оказалось для меня это бремя. — Вновь хрипы дыхания. — Может ли хоть кто-то из вас объяснить, зачем вы сделали из Джасперса парию, преступника… сумасброда?

Молчание на линии. Тиг заговорил первым:

— Затем, что другого выхода не было.

— Голос разума. — Старец и не пытался скрыть презрение. — Значит, все вы согласились с тем, что для Джасперса это единственный путь.

— Мы все обсуждали это…

— Я не вас, Йонас, спрашиваю, — перебил старец. — Я спрашиваю Лоуренса с Антоном. Или эту роль они тоже вам уступили?

Снова пауза. Седжвик ответил:

— Запись в доме Шентена всем нам показала с предельной ясностью, что и Джасперс, и эта женщина, Трент, уже имеют в своем распоряжении весьма опасный документ, способный сильно нам навредить.

— И для вас нет разницы между этой убийцей и Джасперсом?

— В данном случае — нет. Мы можем не успеть добраться до них раньше, чем они сумеют передать эти сведения.

— По-вашему, он бы побежал в полицию? По-вашему, его бы там восприняли всерьез? — Старец выждал. — Вы, Антон, с этим согласны?

— Я… да. Он нам… помеха. И с ним надо… разобраться.

— Из вас, Антон, получился бы плохой актер. В следующий раз, Йонас, потрудитесь приложить побольше усилий, когда будете разучивать с ним его роль.

— Он взрослый человек, — откликнулся Тиг. — Сам принимает решения. Мы все сами принимаем решения.

— Ах, — произнес усталый голос, — ну вот наконец мы и добрались до этого. Наконец-то видим, отчего приобретают такую значимость собственные вотчины. Это никак не связано ни с Джасперсом, ни с Элисон, ни даже с мисс Трент, не так ли, Йонас? Связано это с тем, кто принимает решения и осуществляет контроль. — Он подождал, надеясь на ответ. Когда ответа не последовало, продолжил: — Вы глупец! Вас занимают решения. Вам известно, как все это увязать вместе. Вам ничего не известно! Не думаете ли вы, Йонас, что я вас не раскусил? Вы полагаете, я настолько старый или безмозглый, что в слепоте своей не заметил, чего вам всегда хотелось? Хаоса, естественно. Это то, чего всем нам хочется. На том, собственно, наши пути и расходятся. Я прав? Хаос — это то, насколько далеко вам угодно зайти. Приказы вам скучны, постоянство и стабильность — просто вторичные заботы для человека вроде вас. Вы предпочитаете волю, какую приносит хаос, безграничные возможности. — В словах старца звучало презрение. — Вы думаете, я не понимаю, думаете, это не очевидно? Это было очевидно с самого начала, причина, по которой я выбрал вас: ваш эгоизм, — крайне важна для дела. Как по-вашему, отчего в последние годы я держал вас на таком коротком поводке? Видимо, в безмозглости своей я полагал, что вы не станете рваться с него время от времени. То была моя ошибка. Больше я ее не допущу.

На линии воцарилось молчание. Наконец заговорил Тиг, речь его, выдержанная, точная, явно скрывала неистовство, бушевавшее в душе.

— Вы выбрали Джасперса?

— То, о чем вы спрашиваете, не ваше дело.

— Я сделал его своим делом, старик! Вы его выбрали?

— Не смейте говорить со мной в подобном тоне! Понятно? — Молчание. — Вам понятно, Йонас?

Слова старца разожгли давно забытый огонь, в них сочился яд, который, казалось, переносил всех четверых туда, в хижину, к итальянскому песку и морю, к трем маленьким мальчикам, которые в ужасе забились в угол, пока старец выговаривал, ломая упрямство, самому старшему из учеников:

«Скажите мне, Йонас, почему вы стараетесь обмануть меня? Почему не признаетесь, что именно вы заставили Антона лезть в воду? — Он ударил мальчика ладонью по лицу с такой силой, что тот рухнул на пол. Йонас, поднявшись, сел на табурет, слез не было, только голова слегка подрагивала. И снова последовал удар, и снова мальчик упал, на этот раз кровь брызнула из разбитой губы. — Почему вы обманываете меня?»

«Я не обманываю…»

«Не смейте говорить со мной в подобном тоне! — завопил он и ударил мальчика кулаком в бровь, так, что голова врезалась в деревянную стену, а из глаз хлынул поток слез, несдерживаемых, злых. — Вы ничто. Ничто! Но я обязательно сделаю из вас великого завоевателя. Из всех из вас — великих завоевателей. Это вам понятно?»

Понуря голову, дрожа всем телом, мальчик кивнул. «Да, — пробормотал он, — я вас обманул».

Учитель подошел и погладил мальчика по голове. «Вы хороший мальчик, Йонас, — произнес он, глядя на двух других. — А теперь пойдите и умойтесь».

— Да, — ответил Тиг голосом, застрявшим в памяти прошлого.

— Хорошо… Антон, завтра вы отпустите учащихся на зимние каникулы, а потом и сами отправитесь отдыхать на остров. Проверьте, чтобы весь штат был готов к моему приезду. Я прилечу до полудня. Лоуренс, вы останетесь в Новом Орлеане. А Йонас, — он умолк, не ожидая никакого ответа, — вы будете в Сан-Франциско. Все ясно?

— Да, — прозвучало в ответ, как один голос.

— Хорошо. Я исправлю допущенные вами ошибки. Смотрите не поставьте меня в подобное положение еще раз. Я становлюсь слишком стар, чтобы подтирать за вами.

* * *

О'Коннелл вылез из-за баранки. Пригнанный им фургон поразил: Сара и помыслить не могла, что бывает такое чудо на колесах. У явно пережившей свои лучшие времена машины по обоим бортам тянулась широкая полоса деревянной обшивки, а темно-зеленый цвет усугублял странность ее облика. Сзади стекло было заляпано наклейками с изображением всевозможного дикого зверья — проделки студентов и старшеклассников, на бампере — коллекция забавных предупреждений и еще более забавных сентенций, которые иногда сливались в едином призыве: «ОСТЕРЕГАЙСЯ ГОСПОДА — ЕМУ МИГАЛКИ НИ К ЧЕМУ». Элисон в полном восторге сосредоточенно вчитывалась в каждую фразу, словно та таила в себе еще какой-то, более тонкий смысл. О'Коннелл, бросив ключи Ксандру, направился к ней.

— У меня мотоцикл в пятнадцати минутах езды отсюда, — сказал он. — Прошу подбросить. — Встав рядом с Элисон, ирландец начал читать вместе с ней. — Чудная мешанина, это точно. — Элисон не отрывала взгляд от наклеек. — И того полно, и сего, но не очень-то все связано. Впрочем, как образчик приятного чтива вполне годится.

Она повернулась к нему, улыбка красила ее. Он двинулся было к открытой дверце, но Элисон быстро схватила его за руку: улыбка такая же искренняя, взгляд ласковый. Какое-то время О'Коннелл пристально смотрел на нее, не зная, как поступить. Потом, очень медленно, накрыл своей рукой ее руку и сказал:

— А может, рядом сядем? И вместе покатим? Согласны?

Улыбка еще больше расцвела на ее губах, глаза заблестели ярче.

— Добро. — О'Коннелл подмигнул и потянул ее к машине.

Двенадцать минут спустя, следуя указаниям О'Коннелла, сидевшего сзади, Ксандр притормозил на пустынном участке дороги, ведущей к городу Брайану. Мотоцикл был спрятан в лесу, ирландец с ним сам управится.

— Запомните номер, который я вам дал, воспользуйтесь им для начала контакта, — добавил О'Коннелл. — Людей я, наверное, соберу за восемнадцать часов. Страна у нас обширная, так что постарайтесь отыскать место в радиусе миль семидесяти пяти от…

— Мне порядок известен, — сказала Сара. — Если повезет, то мы доберемся туда к завтрашнему утру. Придется позаботиться о себе, тем более с Элисон…

— Я хочу поехать с ним, — заявила та тихим, но четким голосом. Все три головы повернулись к ней, Сара откликнулась первой.

— Это может оказаться затруднительно, Элисон, — отговаривала она, как могла. — У Гейла всего лишь мотоцикл…

— Я знаю. — Голос такой же настойчивый. — Я хочу поехать с ним.

Сара оглянулась на бывшего коллегу. Выражение его лица было вовсе не таким, какого она ожидала. Ирландец ухмылялся.

— А может, не такая уж и плохая мысль, — сказал он. — Чтобы я ее забрал. — Мысль, похоже, укоренялась, улыбка расплывалась шире. — Если по делу, то, может, и не сыскать лучшего способа разделить их, на всякий случай… — Он посмотрел на Сару: — У тебя своя забота… не подумайте ничего плохого, профессор…

— Я и не думаю, — ответил Ксандр.

— А у меня своя. Так их обеих куда легче от беды уберечь.

Сару это не убедило.

— Гейл, до объекта полторы тысячи миль. Плюс тебе придется…

— Может, малость ветерком обдует, — заметил ирландец, поворачиваясь к Элисон и не обращая внимания на Сару. — Да поспать времени много не окажется. — Элисон не сводила с него глаз. — Ну, — кивнул он, — на том и порешим. — Открыв дверцу, вышел из машины и протянул руку, помогая Элисон выйти. Через несколько секунд нырнул с головой в салон, взял ее теплое пальто и произнес: — Мы вас обоих будем ждать возле Волчьего Лога. Счастливо доехать. — С этими словами он захлопнул дверцу и зашагал к лесу.

Сара повернулась к Ксандру, на ее лице застыло изумленное выражение. Он же улыбался.

— Что? — спросила она.

— С ней все будет хорошо, — ответил Ксандр. — Возможно, даже на пользу пойдет.

— Я сейчас вовсе не о ней тревожусь.

* * *

Двухмоторный «паккер» плавно снижался над уединенным аэродромом, его посадочные огни через равные интервалы бросали на землю кроваво-красные отблески. Кое-где еще белел снег, но ни единое пятнышко не нарушало совершенную черноту линии, прорезавшей пространство, смоляной полосы посреди бледного моря камней и земли. Сидя в кабине рядом с пилотом, старец вцепился в ручку кресла: самолет уже заходил на посадку. Земля неслась навстречу, а мысли старца улетали прочь.

От Стайна (он мирно спал в хвосте самолета) пока ничего, свидетельствующего о том, что офицер разведки пришел к верному решению: факт, который беспокоил старца только потому, что теперь он осознал, насколько полезен, учитывая ситуацию с Джасперсом, может оказаться его «гость». Несколько слов кому следует — и вся эта шумиха в Европе будет забыта. Так же, как и привязка к Шентену. К сожалению, молодой человек оказался куда менее расположен к проекту, чем его предшественник. Его предшественник, подумал он. Притчард. Как тот рвался присоединиться к Эйзенрейху! Как настойчив был, как предан. Стайн между тем подобного рвения не выказывал. Оковы явно не оказали на него притягательного воздействия. Однако он смышленый. Осознает неотвратимость всего этого. К тому же под воздействием наркотика проявил поразительную заботу о молодом профессоре. Это, по крайней мере, ободряет.

Минут через двадцать добрались до поворота к лагерю, полмили грунтовой дороги придавали местности деревенский вид, возможно, даже намекали на запустение, вздумай кто-нибудь сунуться за знаки «ПРОЕЗДА НЕТ», развешанные на деревьях по обе стороны. Петляющая дорога заканчивалась у деревянных ворот, старомодном напоминании о том, что скопление домиков за ними является частной собственностью. Былое убежище Шентена. Насколько же оно переменилось, подумал старец, всего за несколько коротких лет.

Когда машина затормозила у ворот, мимо пробежала белка. Она остановилась у стояка, то ли принюхиваясь, то ли презрительно на него фыркая. Ошибка, о которой бедняжка забудет не скоро. Маленькое тельце задергалось в судорогах, всего секунды длился шок. Люди в машине видели, как белка свалилась на бок, дрыгая всеми лапками; постепенно судороги прекратились, и, кое-как поднявшись, зверек заковылял к лесу. Система была устроена так, что чем крупнее животное, тем сильнее оказывался шок. Еще секунда, и ворота раскрылись, «мерседес» проехал через них и плавно покатил мимо домиков к ранчо, стоявшему особняком. Высокий лысый человек поджидал в дверях.

— Сколько нас, Паоло? — Старец подался всем телом вперед и вышел из машины, не удостоив даже благодарственного кивка за протянутую руку.

— Двенадцать. Не считая занятых в доме и в лаборатории.

— Превосходно. Я немного отдохну, потом пообедаю, после чего посмотрю, как продвигается дело. Вы тогда пойдете со мной. — Паоло кивнул. — Надеюсь, Вольфенбюттель мы оставили в прошлом. — Ответа старец дожидаться не стал.

На верхних ступенях ему протянула руку привлекательная женщина в юбке миди и белой блузке. Старец руку не принял и прошел в дом.

— Рады снова видеть вас, сэр.

— Вы пойдете со мной в мою комнату, мисс Палмерстон.

Старец прошел уже половину коридора, прежде чем женщина повернулась и последовала за ним.

* * *

К 16.30 он был уже готов к осмотру системы спутниковой связи. Двое специалистов по слежению были допущены на обед, и каждый из них уверял его, что все в порядке: коды, последовательность передач — все, для чего требуется мастерство программирования. Спецы возвратились в лабораторию, а старец стал звонить трем директорам школ, отдавая последние распоряжения, после чего удалился в спальню еще для одной встречи с мисс Палмерстон. Ему всегда требовалось определенное внимание в моменты наивысшего интеллектуального возбуждения. Для человека своего возраста он обладал замечательной пылкостью и, к радости обоих, умел сочетать ее со столь же отменной выносливостью.

Когда он уходил, она спала, застенчиво прикрытая простыней. Он ненадолго задержался у двери, потом направился к поджидавшему лифту.

Спуск в подземную лабораторию занял около четырех минут, медленное снижение на глубину почти в сто футов. Снабженный круглосуточно включенными чувствительными жароуловителями, лифт был оснащен также автоматическим обесточивающим устройством, которое останавливало кабину, если температура в ней поднималась выше определенного уровня без предварительно заданной команды. Улиточья скорость лифта была попросту дополнительной предосторожностью, дававшей тем, кто внизу, время подготовиться, если кому-то удалось бы перехитрить систему. Дверь открылась, и старец ступил в ярко освещенный коридор, покрытый (со времени его последнего посещения) новым ковром. Паоло стоял прямо напротив со стаканом воды в одной руке и несколькими таблетками в другой. Старец улыбнулся и покачал головой.

— Вы упорно печетесь о моем здоровье, — сказал он, принимая таблетки, потом запил их водой, запрокидывая голову.

Вернув стакан, старец пошел по коридору; когда он приблизился к стальному арочному проходу, металлический блеск которого раздражающе воспринимался на фоне девственно-белых стен, температура понизилась на несколько градусов. За аркой коридор превратился в балкон в пятнадцать футов длиной, который уступом выдавался над обширной площадкой, помещение внизу было заполнено компьютерным оборудованием. Ничего чересчур сложного: клавиатуры, мониторы, экран от пола до потолка занимал всю противоположную стену, — все относительно тихо, не считая урчащего шума пластиковых блоков, которые старец любовно оглядел издали один за другим. Эти вещи за пределами его понимания: вывод, к которому он пришел давным-давно. Другие в них разбираются, и этого довольно. Не спеша он принялся спускаться по лесенке, пока не оказался на нижнем уровне, где Паоло стал представлять служащих.

— Это Анжела Дьюсенс, — сказал он. — Она…

— Превосходно играет в хоккей на траве, — вставил старец. — Да, разумеется. В школе в Калифорнии. Кажется, я припоминаю матч, в котором вы забили… сколько же это было? шесть?.. семь голов. Чудесная игра.

Молодая женщина вспыхнула от удовольствия.

— Я забила восемь, если точно.

— Разумеется. — Он улыбнулся, воздел руки в восторге. — Восемь. Как я мог забыть. Конечно же восемь. И против весьма стойкой защиты, если память не изменяет. — Женщина скромно кивнула. — Все же мне следовало бы помнить. Вы уж простите старика.

Так проходили все представления, непринужденности которых очень способствовали заметки, подготовленные Паоло менее часа назад. Подобная тактика явно себя оправдывала. Она же позволяла ему внимательно рассматривать большой экран на противоположной стене, карту Соединенных Штатов, усыпанную маленькими синими точками. Завершающий этап.

Хаос подступал вплотную.

* * *

Сначала она была против. Останавливаться было опасно. Чем быстрее они доберутся до Монтаны, тем лучше. Хотя, с другой стороны, время до сих пор было на их стороне: двенадцать часов ничем не прерываемой гонки, небольшая заминка возле Чикаго в утренние часы пик, а потом открытая дорога почти на девятьсот миль. Но даже тогда это было временным развлечением. Наверное, Ксандр прав, остановку они могут себе позволить. Сон — прекрасное оружие. Сразу за последним туристическим плакатом, приглашающим осмотреть плотину Лысой горы, она съехала с дороги. Ксандр твердил, что судьба к ним милостива.

Через шесть миль после шоссе настроение его резко изменилось, относительное спокойствие езды разом улетучилось, едва они переступили порог номера. Обстановка напоминала номер в темпстеновском мотеле: небольшой диван, кровать, лампа, абажур которой знавал лучшие времена. Саре было нетрудно определить причину неловкости Ксандра.

— Нет-нет-нет, — затараторил он, — ты иди в ванную первой. Ты вела машину. Так будет по-честному.

Сара окинула его взглядом.

— Отлично, — произнесла она, улыбаясь, — если уж так по-честному.

Она направилась в ванную, а когда вышла оттуда, то увидела, что он устроился на диванчике, а на кровати под покрывалом не хватало подушки. Ксандр лежал, повернувшись к ней спиной.

Оглядывая его длинное тело под одеялом, Сара не могла сдержать улыбку. Тихо расстегнула ремень и позволила джинсам сползти на пол, футболка едва прикрывала бедра. Потом Сара щелкнула выключателем и подошла к дивану. Не говоря ни слова, не спеша улеглась рядом с Ксандром.

Он едва не подпрыгнул, вжался в спинку дивана, натянув на себя покрывало.

— Ты что делаешь?

— Не совсем уютно, но…

— Да нет, я говорю, что это ты делаешь? — Он старался не замечать ее ног. — Я… я тебе кровать оставил. — Накинул на нее одеяло. — Думал… думал, тебе в постель захочется.

— В ней, наверное, было бы поудобнее, да. Но ты захотел тут, — ворковала Сара игриво, — значит, тут мы и будем спать.

Ксандр попробовал было встать, но понял, что для этого ему придется перевалиться через нее.

— Так… так ничего не получится.

— Ты сам выбрал.

— Нет. Ты не… — Его неловкость оборачивалась искренним беспокойством. — Пойми, я не думаю, что это…

— Это что? — Впервые Сара почувствовала себя неуютно.

— Это… не то, чем нам следовало бы заниматься.

Какое-то время она пристально смотрела на него.

— Понятно. — Медленно села, спиной к нему. — И чем же конкретно нам не надо заниматься? — Подождала. — Я не прошу, чтоб ты переспал со мной, Ксандр, если тебя это волнует.

— Нет, — попытался защититься он. — Я не про это думал. Простоя… я не знаю…

— Не знаешь — чего?

Он ответил не сразу.

— Не знаю… смогу ли я это.

Она взглянула на него:

— Сможешь — что? — Снова отвернулась. — Я думала, мы можем побыть вместе. Обнять друг друга, прижаться. Только и всего. — В голосе ее звучала ласка. — То, что я вчера сказала, это и на самом деле так.

— То, что я сказал, тоже. — Ксандр с трудом подыскивал слова. — Несколько лет назад я потерял жену. Она была… с ней все обретало смысл. А потом ее не стало. — Навернулись слезы, запершило в горле. — А потом вчера — я тебя обнял. — Сара почувствовала его дыхание на своей шее. — И это было… замечательно.

— И для меня тоже, — прошептала она.

Вновь молчание.

— Сара… уже много времени прошло с тех пор, как я… — Ксандр умолк.

Сара оставалась недвижимой.

— Я понимаю. Правда. — Попыталась встать.

— Нет! — воскликнул он, схватив ее за руку и удерживая на диване. — Я не хочу, чтобы тебе надо было понимать. Обнимая тебя… никогда не думал, что когда-нибудь опять буду способен на такое. Может быть, это из-за того, что с нами творится… Просто я никогда ничего такого не чувствовал.

Сара ощущала его губы у своей шеи, тело вдруг сделалось хрупким, маленьким. Вот его рука обвила талию, притянула, прижала.

— Чего — такого? — прошептала она.

Рука Ксандра задрожала, губы скользнули по шее, от одного их касания у нее перехватило дыхание, воздух распирал легкие.

— Когда обнимают…

Сара повернулась к нему, все вокруг застыло, онемело, глаза утонули в его глазах. И он поднял ее, баюкая на крепких руках, как в колыбели. Кровать. Голова ее на подушке. Дыхание его мешается с ее дыханием, на языке сладкий привкус сирени. Они поцеловались, вначале нежно, слегка свели, словно примериваясь, губы, в которых невинное желание мешалось с мукой первого касания. Вскоре его окутало жаром ее тела, его руки сошлись у нее на спине, губы жадно прошлись по ее шее, по груди, по трепетному изгибу бедра, все, способное укрыть ее тело от глаз, от губ, от рук, было сорвано, отброшено, скинуто на пол. И Сара, прильнув, запустила пальцы ему в волосы, вознеслась на него и склонилась, скользя языком по основанию шеи, по выпуклой груди… Губы ее омывали его безудержным желанием.

Сжав коленями его тело, она открылась, впустила его, издав судорожный стон, и ее тело мерно заколебалось, сильно прогибаясь всякий раз, когда, казалось, вбирало его в себя. Ни звука — только дыхание, жаркое, всхлипывающее. Вдруг она оказалась на спине, он крепко обнял ее, страсть, нарастая, распаляла его, ее пальцы, впиваясь ногтями в спину, в бедра, утягивали его все глубже и глубже, пока в муке облегчения не охватила обоих агония наслаждения. Руки их стиснулись так крепко, что стало трудно дышать.

Не в силах расстаться, они так и уснули, обнаженные, в объятиях друг друга.

* * *

От первого взрыва они вскочили, как подброшенные пружиной. Второй взрыв заставил Сару скатиться к краю кровати. Языки пламени, то взметаясь, то опадая, просвечивали сквозь тонкие, как бумага, жалюзи. Сара оглянулась на Ксандра, но не могла даже слова вымолвить. Он тоже будто онемел. Их передышка кончилась. Мир, бурливший снаружи, вернулся.

Сара встала и стала собирать одежду, Ксандр замер, упершись спиной в стену. Натягивая джинсы, Сара подобралась к окну и отогнула уголок жалюзи. За окном дождь барабанил по стеклу, и все же источник взрыва разглядеть удалось без труда. Там, в самом дальнем углу автостоянки, горел, объятый пламенем, мотор небольшого грузовика. Сара поняла смысл: приглашение. Ей приглашение. Сара натянула рубашку и снова глянула в окно, крепко обхватив рукоятку пистолета. Оглянулась на Ксандра: тот не сводил с нее глаз. Тихонько приоткрыв дверь, она выскользнула прямо под ливень.

Дождь лил холодный, сначала это раздражало, потом стало легче: все чувства, омывшись ото сна, обострились. Кое-кто из обитателей мотеля тоже выбрался на улицу, среди них сразу можно было узнать владельца грузовичка: мужчина, не в силах поверить в то, что случилось, как безумный метался в нескольких футах от огня. Несколько человек привели в действие огнетушители, стараясь хотя бы сбить пламя, но все они, поняла Сара, так, для отвлечения, средство выманить ее из номера. Что еще могло бы послужить причиной? Где-то среди этих лиц, догадывалась она, затаилась пара внимательных глаз, поджидающих ее появления. Она их чувствовала, ощущала на себе их взгляд.

На сей раз люди Эйзенрейха действовали умно. Они заставили ее раскрыться. Розыски по номерам оставляли беглецам слишком много шансов. Слишком много возможностей. Чуть что не так, и им пришлось бы раскрыть себя. Лучше ее выманить.

Она отыскала среди постояльцев того, кто ей был нужен. Он и не пытался смешаться с разраставшейся толпой. Напротив, держался от нее подальше, стоял правее в нескольких шагах и смотрел прямо на Сару. Рядом с ним, крепко прижавшись к нему, стояла какая-то толстуха, лицо которой перекосилось от ужаса. Сара поняла. Он собирается убить кого-нибудь. Кого — целиком зависит от нее. В любом случае произойдет это не здесь. Смерть на улице была бы глупостью. Слишком много свидетелей.

Убедившись, что она заметила его, мужчина пошел в сторону деревьев, которые росли напротив мотеля, крепко прижимая к себе наживку. Сара смотрела им вслед, пока они не скрылись из виду. Тогда она обернулась и прошептала в приоткрытую дверь Ксандру:

— Накинь на себя что-нибудь, прихвати пистолет с сумкой и выходи. Мне нужно, чтобы ты смешался с толпой возле пожара. — Он что-то заговорил в ответ. — Делай, что тебе говорят! — И не успел он и слова сказать, как Сара исчезла.

* * *

Ксандр сбросил одеяло и стал шарить рукой по ковру, отыскивая брюки с рубашкой. Через полминуты, когда он вышел из номера, дождь хлестнул его по лицу, не давая разглядеть Сару. Что-то такое прозвучало в ее голосе, чего он никогда прежде не слышал. Ему захотелось заорать, прижать ее к себе, но для таких мыслей не было уже ни места, ни времени. Они украли всего лишь несколько часов.

Он глянул влево: пожар. Вгляделся в пелену дождя: стремительная фигура пересекала дорогу. А потом он услышал сирены. Полиция. Будут расспрашивать. Ксандр закрыл дверь и помчался к лесу.

* * *

Сара скользнула меж деревьев, держа пистолет в руке. Дождь лил теперь потоками, хлестал по лицу, заставлял все чаще закрывать глаза рукой. Видимость была почти нулевая, пропали все надежды расслышать за барабанной дробью дождя по замерзшей земле шаги той странной пары. Но они рядом. Она знала это. Он устроил ловушку и станет дожидаться.

Футах в десяти от дерева метнулась тень, потом словно из ниоткуда показалась вопящая женщина, рвущаяся из темноты и молотящая руками по воздуху: бесполезная наживка, брошенная перед нападением. Сара подобралась, готовая к тому, что тучное тело со всего маху рухнет ей на руки, но этого не произошло. Неожиданно женщина встала. Они обменивались взглядами. И в тот же миг Сара поняла. Увидела в выражении лица женщины, в повороте ее головы. Не было никакой наживки и ужаса. Впрочем, было уже поздно. Женщина обрушила удар руки на пистолет Сары, ногой целясь ей в грудь, отбрасывая ее прямо на торчавшую ветку. Упав, Сара попыталась подняться, но земля оказалась очень скользкой. Почти тут же женщина навалилась на нее, двести фунтов плоти припечатали обеих к земле, огромные ручищи и бедра зажали Сару, будто в тиски.

Она почувствовала, как сначала что-то хрустнуло, потом режущая боль пронзила грудь. Ребра… Сколько их сломано, она могла только гадать. Толстые пальцы дотянулись до ее шеи, костяшки врубились в горло, большие пальцы глубоко вошли в мягкую плоть прямо под подбородком. Задыхаясь, заходясь в кашле, Сара ощущала, как становится легкой голова, все вокруг погружается в мрак, уходит сознание. Одна лишь боль в груди не давала Саре отключиться, и, собрав силы, она ударила толстуху коленом. Слои жира смягчили удар, а сопротивление заставило женщину еще яростнее вцепиться Саре в горло.

Но толстуха слишком горячилась, охваченная лютой злобой, она от нетерпения сдвинула колено, чуть-чуть, чтоб покрепче упереться. Только этого Саре и нужно было. Почувствовав, как ослабла тяжесть на руке, Сара вырвала ее из заточения и с маху вцепилась женщине в голову. В жутком отчаянии она рванула ногтями, с дикарской яростью сдирая с черепа кожу, волосы. Толстуха откинулась назад, выпустив шею Сары. Сразу исчез мрак, воздух вновь наполнил легкие. Меньше секунды потребовалось, чтобы громадная туша снова навалилась на нее, но на сей раз Сара была готова. Стоило толстухе податься вперед, как Сара, подняв колени, что есть силы ударила ее по заду. Грудастая туша, качнувшись, лишилась опоры. Ручищи вцепились в землю подальше от Сариной головы, бедра разжались, чтобы вновь обрести равновесие. Сара вцепилась женщине в промежность, протиснулась между толстыми ляжками и, вставая на ноги, скрутила чувствительные гениталии. Женщина заорала благим матом. Сара, не выпуская волосатую плоть, рвала ногтями нежное лоно. Громадная туша ничком рухнула наземь. Женщина попыталась перевернуться, но Сара схватила ее руку и заломила так, что вывихнула плечо из сустава. Не теряя ни секунды, она обхватила пальцами шею женщины, приподняла ее и коленом, как молотом, ударила в основание позвоночника. Раздался хруст, возвестивший: все кончено.

Дрожь прошила гору мяса и жира, а Сара согнулась от невыносимой боли, рвавшей грудь и отдававшейся во всем теле при каждом вдохе. Разум ее был чист, только теперь мысли стали возвращаться: мужчина, пожар… Ксандр! Она резко выпрямилась, осознав внезапно, что произошло, причину, по которой ее заманили в этот лес. Как же я могла быть такой дурой! Она пустилась бежать, крепко прижимая к груди руку, чтобы хоть немного унять боль, кренясь всем телом набок. Ксандр. Все это время только он и был целью, все остальное — несущественно. Видения Аммана замелькали перед глазами. Ей нужно, чтобы он был жив, был в безопасности.

— Сара.

Сдавленный шепот коснулся слуха: голос где-то там, впереди.

* * *

Ксандр крался меж деревьев, обеими руками держа пистолет. Послышался звук слева, но барабанящий дождь мешал разобрать, что там такое. Он остановился, подождал, потом прошептал:

— Сара.

Звук повторился, и Ксандр обернулся на него, подняв пистолет.

* * *

Сара рывком метнулась к дереву, впереди, не больше чем в пятнадцати футах от нее, сумела различить фигуру. Это был Ксандр, он стоял с поднятым пистолетом, не замечая мужчину, который подкрался к нему сзади.

— Ксандр! — во весь голос закричала Сара.

Но было слишком поздно. Рукояткой пистолета мужчина ударил Ксандра в затылок, а мгновение спустя взвалил на плечо бесчувственное тело и пошел прочь, петляя между деревьями. Сара двинулась следом, но с каждым шагом мужчина уходил все дальше и дальше, теряясь из виду. У нее не было ни пистолета, ни ножа, — одна только воля во что бы то ни стало остановить его. Однако боль становилась невыносимой.

Держась в тени, Сара повернулась влево и заметила мужчину, который был теперь ярдах в тридцати от нее: поразительная скорость, если учесть, каким грузом у него на спине было тело Ксандра. Мужчина, тоже прятавшийся за стволами деревьев, и не думал замедлять движение. Заметив, что он скрылся за поворотом дороги, Сара попробовала бежать, но сломанные ребра не позволили ей этого. Через несколько секунд темноту прорезали отсветы габаритных огней. Сара рванула вперед, доковыляла до поворота, только чтобы убедиться, что машина пропала из виду.

Несколько минут она стояла под хлеставшим дождем, неотрывно глядя в темноту. Потом, дрогнув, опустилась на колени. Слезы заливали лицо.

Кого оплакивала, себя или его, она не знала.

 

Глава 10

Она гнала машину через ночь. Грудь туго перетягивал кусок простыни, поддерживая сломанные ребра. В то же время давящая повязка затрудняла дыхание. Сара понимала: гнаться за ними нет никакого смысла. Слишком много времени ушло, чтобы вернуться в мотель, слишком много драгоценных минут потрачено, чтобы стянуть джинсы, ножом распороть рубашку, уберегаясь от очередного приступа боли. Сломано два, может быть, три ребра. Хватило бы и одного. Бросив промокшую одежду посреди номера, Сара рухнула в ванну с обжигающе горячей водой. Лежа в темноте, восстановила в памяти каждый шаг, каждую минуту. Возле пожара! Я вернусь за тобой. Она желала только одного: защитить его, уберечь.

Но не только допущенная ошибка терзала ее, минуты тишины заставили признать не менее проклятую истину. Она лишила жизни человека. Намеренно лишила жизни. На этот раз не было ни колебаний, ни выбора, осознанного либо нет: лучше покалечить, чем умертвить. Тихо и несуетно она переломила женщине хребет. Убийца. Тебя вовсе не поэтому отобрали, сказал он. Как же мало он понял. И как близко она подошла к тому, чтобы поверить ему.

Она дозвонилась до О'Коннелла, который находился по ту сторону границы Монтаны.

— Мы уж не чаяли дождаться вашего звонка. — Голос у него был усталый.

— Мы? — спросила она.

— Я оказался расторопнее, чем планировалось. Большинство ребят уже на месте. Мы разбили лагерь…

— Я потеряла Джасперса.

— Что?!

— Я… я позволила им утащить его.

Таким голосом на его памяти она говорила лишь однажды. В Аммане.

— Сара, успокойся. Как? — О'Коннелл ждал ответа. Не дождавшись, продолжил не без колебания: — Он…

— Пропал, не умер. По крайней мере, не думаю, что он…

— Насколько это осложняет дело? — О'Коннеллу хотелось заставить ее сосредоточиться.

— Не знаю.

Он опять выждал.

— Так в чем же загвоздка?

Линия молчала, потом донесся ее голос:

— Почему они его не убили?

— Что?

— Его загнали как надо, подобрались так, что можно было ударом ножа все кончить. Легко и бесшумно. Зачем было его похищать?

— Не понимаю.

— Он не предмет для торга. Господи, они же соображают, что мы дадим ему умереть, если это поможет прикрыть их лавочку. Так зачем его похищать?

О'Коннелл сделал глубокий вдох, прежде чем ответить:

— В данный момент нам следовало бы забивать себе голову не этими вопросами.

— Ксан… Джасперс был убежден, что его отобрали.

— О чем ты говоришь?

— Он думал, что оказался втянут во все это не случайно. Нечто в этом духе Шентен сказал перед смертью.

— Отобрали для чего?

— Не знаю. Только в том, чтобы убить меня, у них не было никаких колебаний, тогда почему не его? — Она слышала голос Ксандра, задававшего тот же вопрос, видела его, вцепившегося в руль, когда они мчались по широкой дороге, — в голосе гнев, неуверенность. А она обещала его защитить…

— Ты с ним согласна? — О'Коннелл сменил тон.

— Я не знаю.

— Понятно. Вопрос в том, изменит ли это хоть что-нибудь? Полагаю, расписание ушло вместе с почтенным доктором. — Молчание на другом конце явилось красноречивым ответом. — Что ж, они ему следуют. Про английского посла все новости твердят.

Этот разговор состоялся два часа назад. Перед самым рассветом.

А сейчас утреннее небо, по которому словно бритвой полоснули, сочилось кроваво-красной медью. Сара остановила машину. Возле небольшого домика стоял мотоцикл, все еще укрытый от солнца. Сара видела, как свет, перевалив через край каньона, разлился волной, поглотив приближающегося О'Коннелла.

* * *

Ксандр медленно открыл глаза. Тупая боль в затылке и привкус рвоты во рту. Сочетания вполне хватило, чтобы вызвать приступ тошноты. Он не помнил, что с ним случилось, но это было бы полбеды. Беда в том, что он вообще не помнил. Полный провал памяти. Только тени витали в сознании, будто проблески света, вспыхивающие где-то вдали. Он попробовал вспомнить, вызвать в памяти момент перед тем, как все накрылось тьмой, но видел только обрывки, разрозненные эпизоды событий прошлой недели, которые мешались в кучу. Все без какой бы то ни было логической связи, без порядка. Ксандр силился сосредоточиться, отыскать источник света, надеясь высвободить мысли из сумятицы, но смута в голове держалась стойко: жестокость и ужас сливались с мягкой лаской женской руки.

Он сглотнул, горло горело, и несколько раз моргнул, боль как-то повлияла на зрение: стали различимы отдельные предметы. Обоняние и осязание оказались более острыми: запах свежевыстиранного белья, ощущение хрустящей простыни, которой его укутали, — все это помогало ему выходить из забытья. Голова, однако, не двигалась. Ее будто вдавило в подушку, налило свинцовой тяжестью. Ксандру понадобилось собрать все силы, чтобы повернуться к свету. Стали проясняться предметы: цветы вдоль далекой стены, потом вскоре очертания бюро под ними, рядом небольшое деревянное кресло. Ксандр заставил себя сосредоточиться на предметах, представить металлический холод бронзовых ручек — все это в попытке прийти в себя.

Источником света оказалось окно, ветер шевелил легкие хлопчатобумажные занавески. Комната была практически пуста, если не считать еще овального коврика, брошенного возле кровати. Все опрятно, просто.

Несколько минут Ксандр лежал не двигаясь. Вернулось некоторое успокоение, порядок в воспоминаниях, однако вскоре сознание заполонили куда более тревожные видения, какие-то приглушенные, будто из тумана доносящиеся разговоры. Голос, его голос, но вроде и не его, все как бы во сне — и все же наяву. Фигуры, стоящие над ним, слепящий глаза свет, толстые пальцы, ощупывающие лицо, боль, пронизывающая все тело, потом тошнота и мрак. Ксандр попытался удержаться, сохранить хотя бы эти воспоминания, но чем больше он старался, тем быстрее все исчезало во мраке.

Запах кофе на мгновение отвлек его, возникло желание сесть. И сразу напомнила о себе резкая боль в плече. Ксандр бессильно откинулся на постель. С большим усилием он поднес руку к шее у затылка и стал ощупывать. Шишка приличная, кожа все еще очень чувствительна к прикосновениям пальцев. Впрочем, больше удивила небольшая повязка на руке чуть выше кисти: квадратик марли удерживался тоненькой ленточкой пластыря. Он оставил в покое затылок и выпрямил руку. Кожа вокруг повязки была жутко обесцвечена, вены змеились по черно-синему вздутию плоти. Он дотянулся и осторожно коснулся пальцами краев раны. Она тоже оказалась поразительно нежной.

Быстрым движением он сорвал липучку и уставился на небольшое отверстие на руке, красную точку, куда входила игла. Игла? Крохотное напоминание вернуло его память к разумной части сознания: комната, кровать, его голос, но вроде и не его, слепящий свет…

Его накачали наркотиками. Затуманили разум и лишили воли к сопротивлению.

Но зачем? Чего они этим добились? Ксандр мучительно искал ответ. Дискета у них. Документ, который он свел воедино, у них. И расписание. В том, что их нашли, сомнений никаких. Именно это они искали все время. Так чего же им еще нужно?

Звук шагов снаружи перебил мысли. Ксандр убрал руки под одеяло и стал ждать. Через несколько секунд дверь распахнулась, показались клок волос и пронзительные карие глаза. Увидев, что Ксандр проснулся, глаза пропали, дверь снова закрылась. Ксандр ожидал услышать, как звякнет ключ в замке или лязгнет засов, однако — ничего. Только звук удаляющихся шагов. Перевел взгляд на окно: на нем тоже никаких решеток, даже щеколды нет, чтобы преградить ему путь и помешать спрыгнуть на землю. И только тут он заметил, что его одежда аккуратно сложенной стопкой лежит на кресле, а ботинки стоят возле бюро. Все в пределах досягаемости. Что бы он ни рассказал, им явно не требовалось делать его узником.

Не желая больше ждать, Ксандр поднялся, спустил ноги на деревянный пол; плечо ныло ничуть не меньше, чем несколько минут назад. Шелковые пижамные брюки болтались, пока он ковылял к окну, легкий ветерок пробежался по груди, когда он приблизился к занавескам. Свет, бивший снаружи, заставил прикрыть ладонью глаза. Но даже так приятно было почувствовать солнце. Облегчение. Ксандр простоял у окна несколько минут, глаза скоро привыкли к свету, ветерок приятно освежал кожу. Дверь открылась, и он обернулся.

В дверях, одетый в бежевый кардиган и вельветовые брюки, укрывавшие тщедушное тело, стоял Герман Ландсдорф. В одной руке он держал рукопись Ксандра, а в другой сжимал кружку, от которой по всей комнате распространялся запах кофе.

— Силы небесные! — воскликнул Ландсдорф, направляясь к Ксандру. — Перед раскрытым окном и без рубашки. Вот уж поистине! — Старец прошел мимо и затворил окно. — Вы что, совсем разум потеряли? — Ландсдорф повернулся и вперил взгляд в ученика. — Мне стоило многих усилий и забот сохранить вас в живых. Дай вы себе волю да схвати сейчас воспаление легких, я бы выглядел весьма глупо. — Старец улыбнулся.

Ксандр не услышал ни слова.

* * *

— О чем, о чем он его спросил? — Тиг не сводил глаз с залива, трубка прижата к уху, взгляд устремлен к горизонту.

— Да это не совсем вопросы были, — ответил итальянец, — скорее… предложения. Показалось, что профессор больше объяснить хотел, чем информацию из Джасперса выудить. Когда тому наркотик вкололи, ответы были очень путаные.

— Что конкретно он старался объяснить? Паоло, мне нужны детали.

— Да не было никаких деталей. Больше на урок похоже. Доктор Ландсдорф выражался очень абстрактно: «сущность авторитета и власти, роль блюстителя». Эти, помнится, несколько раз упоминались.

— И?..

— Джасперс вроде соглашался, а потом не соглашался, и так весь разговор. А потом вдруг они заговорили по-немецки. Это я уже не понимал.

— И он ничего не спросил его про эту бабу, Трент, ничего о людях, с кем она была в контакте?

— Мы полагаем, что она мертва.

— Полагаем? Очень убедительно! Ты хочешь уверить меня, что он накачал Джасперса бог знает чем и ни о чем его не спросил?

— Ни о чем, что можно счесть существенным. Как я сказал, складывалось впечатление, будто он хотел убедить его в чем-то. Лучше я объяснить не сумею.

— И удалось его убедить?

— Трудно сказать. Я попробовал сделать то, что вы просили…

— И справился, как всегда, превосходно, — предположил Тиг. — Но речь не об этом. Где он сейчас?

— Джасперс? Спит. В одной из гостевых комнат.

— И ты не представляешь, что старец задумал с ним сделать, прежде чем приступить к следующему этапу?

— Мне ничего не было сказано.

— Ну конечно. — Тиг понял, что у него остался один выход. — Я прилечу через несколько часов.

— Прилетите?.. Я думал…

— Обстоятельства изменились. Встречай меня на аэродроме. В два часа.

— Но нам даны строгие указания не покидать…

— Значит, сделай так, чтобы тебя никто не заметил. — Тиг помолчал. — Я ясно выразился?

Ответ последовал немедленно:

— Совершенно.

Двадцать минут спустя Тиг сидел на заднем сиденье своего лимузина, прижимая к уху телефонную трубку.

— А если ты не вернешься? — Голос на другом конце принадлежал Эми Чандлер. — Йонас, тебя припекает крепко, слишком крепко, чтобы ты разыгрывал свои номера с исчезновением. Повторный показ в такое время может всерьез нас застопорить.

— Сказал же: я вернусь. Если нет…

— Никаких «если нет». Только вчера вечером мы получили больше двенадцати тысяч факсов и посланий по электронной почте, не считая того, что творилось на нашем сайте в Интернете: его под завязку забили почтой. Йонас, тебе давно пора приняться за стоящее дело.

— Я это прекрасно знаю. На моем столе пленка… я тут слепил кое-что на прошлой неделе. Только я и камера. Продолжительность около сорока пяти…

— Что?! Ты что-то слепил? Привет, Йонас, ты меня помнишь? Помнишь Эми, твоего продюсера?

— Эми… дорогая… я собирался показать ее тебе сегодня днем. Держал ее для следующей недели, но если пустить сегодня, эффект будет тот же. Или ты предпочитаешь повтор?

Эми выдержала паузу перед тем, как ответить:

— Что на пленке?

— Предлагаю тебе взглянуть.

Опять пауза.

— Мне не нравится, когда ты так делаешь, Йонас.

— Я же сказал, что вернусь.

— Выбора мне не дано, да?

— По правде говоря — да.

— Я так не считаю. Полагаю, тебе известно, что ходит слух, будто ты подумываешь спрыгнуть с корабля, податься в политику. Йонас, скажи мне, что это вранье. Скажи мне, что не это я увижу на пленке сегодня вечером.

На этот раз паузу сделал он.

— Брось, Эми, да разве я рискну стоящим делом?

Тиг повесил трубку, когда машина уже подъезжала к аэродрому.

* * *

— Отличная работа. Замечательно, принимая во внимание, в каких условиях вы ее писали. — Ландсдорф присел на постель, прижимая к себе документ. — Есть кое-где несколько дыр, но теория основательная. — Раздался стук в дверь. — Войдите.

Появилась женщина со стаканом темно-пурпурной жидкости в руке. Протянула стакан Ксандру.

— Выпейте, — посоветовал Ландсдорф. — Меня уверяют, что это снимет у вас тяжесть в желудке, избавит от тошноты. В основе свекла, пара морковок, немного репы. Ничего загадочного. — Ксандр взял стакан и пригубил снадобье. К тому времени, как он опорожнил стакан, женщина уже ушла. — Вчерашний вечер был, без сомнения… неприятным, — продолжал Ландсдорф. — Примите мои извинения.

— Почему? — просипел Ксандр.

— Нам надо было убедиться, что эта информация…

— Не то, — перебил Ксандр, глядя на старца. — Почему вы?

Ландсдорф посмотрел на Ксандра, потом заговорил:

— Потому, что я понимал, что способен дать манускрипт. Потому, что я смог претворить это в жизнь.

— Понимаю.

— В самом деле? — Старый профессор помолчал, потом продолжил: — Вы осознаете ту ответственность, то бремя, которое ложится на ваши плечи после этого открытия? Давным-давно я видел то, что лежало за гранью теории, за границами слов. Я видел действительность порядка, постоянства, конца посредственности. В таких случаях выбора нет.

— Действительно. — Ксандр кивнул, больше отвечая своим мыслям, чем старцу. — Какой вы, оказывается, смелый. — Поставив пустой стакан на бюро, добавил: — По крайней мере, теперь понятно, почему мне удалось остаться в живых.

— То была досадная неполадка со связью, ничего больше.

— Это вы про тех в Зальцгиттере, в поезде? По-моему, они ясно осознавали, что собираются делать.

— Я же сказал: неполадка со связью. К счастью, вы не пострадали.

Ксандр перевел взгляд на окно.

— Это все, что вы поняли? — Было ли это последствием применения наркотика или сказался шок двух последних минут, в этом Ксандр разобраться не мог, но он почувствовал вдруг жуткую слабость. Смахнув с кресла одежду на пол, сел. — Я всегда причислял вас к людям здравомыслящим.

— А ныне усомнились в этом? — Старец поставил кружку на маленький столик и собрал бумаги. — Вы прочли манускрипт.

— Конечно же.

— Третья копия, — кивнул Ландсдорф. — Это был сюрприз. Не важно. Надеюсь, вы поняли эту рукопись.

— Если имеется в виду, что я понял ее безумие, то — да.

— Безумие? А что вы знаете о безумии? — Ландсдорф зажал бумаги в руке и высоко их поднял: — Это? Недельные потуги свести воедино то, над чем я корпел больше половины жизни… И вы говорите мне, что это безумие? Это, мой молодой коллега, либо невероятная самонадеянность, либо глупость.

— Благодарю, — ответил Ксандр. — Рад слышать, что вы так цените мои способности.

— Способности здесь ни при чем. — Ландсдорф осекся. Вам пришлось многое пережить на прошлой неделе, и пережитое преломляет ваше восприятие. — Он полистал странички, которые держал в руках. — И все же даже по этим немногим листочкам я чувствую, что вы видите дальше жестокости. — Ландсдорф подождал, пока взгляды их встретятся. — Да, есть насилие, есть обман, возможно, даже безразличие к участи и страданиям людей. Но ведь нам обоим известно, что это всего-навсего побочные продукты того, что гораздо чище, гораздо более вдохновенно. Наш монах был куда умнее всего этого. Его методика порой вызывает отвращение, но значение имеет результат.

— «Побочный продукт»? — Впервые в речи Ксандра зазвучала сила. — Как вы можете ожидать, что я поверю в это? Именно вы?

— Могу, потому что это истина. И потому еще, что вы верите в нее.

— Бог мой, и вы еще толкуете о самонадеянности! Вот, значит, что дала вам эта книга: способ оправдать смерть Карло, Ганса и кто знает, скольких еще? Вам не доводилось в последнее время видеться с вашей блистательной ученицей из Темпстена? Вы это называете побочным продуктом?

— Судьба двух наших коллег — это несчастье, не стану с вами спорить. Девушку отобрали неосмотрительно. В том есть и моя вина. Но я охотно приму вину, если это будет означать, что мы добились того, что превыше и важнее нас.

— А что, собственно, вы вкладываете в эти слова? — Ксандр встал, опираясь о бюро. — «Порядок», «постоянство», «то, что превыше и важнее нас»? Да как у вас у самого уши не вянут, когда вы это произносите? Вам, как и мне, известно, что эти выражения, не будучи определены, бессмысленны и куда более опасны, когда получают определение. Кто, смею спросить, решает, что составляет достойный порядок? Кто определяет пределы разумной жертвенности… вся она, без сомнения, во имя некоего идеального представления? Уж не вы ли? Вы отыскали некую Истину, которую все мы, остальные, в неразумии своем не способны понять? Нет, в этом слишком выпячивалось бы ваше эго, ваше «я». Вместо этого вы уступаете главную роль нашему другу Эйзенрейху: сваливаете ответственность на человека, у которого нет понятия ни о человеческом достоинстве, ни о свободе, но который обладал таким же, как у вас, ужасающим пониманием большего добра, если нечто подобное вообще существует.

— О, оно существует, — откликнулся Ландсдорф, — в этом нет сомнений. И нам обоим известно, что Эйзенрейх видел это добро во всей его чистоте. Не говорите мне, будто вы считаете, что мы втиснуты в границы царства относительного выбора, где никогда нельзя достичь ничего достойного абсолюта! Сколь же ужасны должны быть в вашем представлении люди, способные на предвидение.

— Способные на предвидение? — Ксандр мотал головой, будучи не в силах подыскать правильные слова. Потом взглянул на Ландсдорфа: — Вроде тех, от кого вы бежали в тридцать шестом году?

— Прошу вас! — Старец сделал негодующий жест. — Нацисты — сравнение неуместное. Стоит заговорить о власти, как имя Гитлера тут же приходит на ум. Стоит заговорить о постоянстве, как сразу появляется словечко «фашизм». Полнейшая убогость! В самом деле, Ксандр, я ждал от вас большего. Неужели мы обречены на то, что всякое великое предвидение будет отравлено памятью тех двенадцати лет? Наци были дураками. Если угодно, я их даже назову злом. Я бежал от того, что было глупостью, только и всего. Зато я искал средства, чтобы освободить нас от подобной бездарности.

— Понимаю. И вы подобрали Вотапека, Тига и Седжвика. Все гении.

Старец смотрел некоторое время на Ксандра, а потом вдруг ни с того ни с сего разразился хохотом.

— Туше! — воскликнул он. — Ни в коем случае не стану притворяться, будто они не оставляют желать лучшего по этой части. Вместе с тем нам обоим известно, что люди они не глупые, далеко не глупые. Просто им необходимо руководство. Они позволяют мелочной детали затуманить сознание.

— А вы, конечно же, наделены предвидением, чтобы руководить ими.

— Вы говорите об этом с таким цинизмом… — Ландсдорф замолчал и оглядел своего бывшего студента. — Какая разница в сравнении с прошлой ночью.

— Прошлой ночью?

— Когда мы беседовали. — Голос Ландсдорфа обрел значительно большую сердечность. — Тогда вы были гораздо интереснее.

— Прошлой ночью, — повторил Ксандр, — мне ввели наркотик.

— Именно. Есть ли время лучше, чтобы говорить правду?

— Правду? Правду о чем?

— О хаосе, о власти, о роли обмана. Вы были весьма прямодушны, весьма расположены.

Реакция на его слова была немедленной.

— Я вам не верю.

— Чему не верите? — поинтересовался Ландсдорф как бы между прочим. — Я ничего и не сказал. Просто повторяю сказанное вами прошлой ночью. Вероятно, из нас двоих вы лучше знаете, что мыслим мы не столь уж и по-разному.

Ксандр повернулся к окну.

— Поверьте мне: так, как вы, я никогда бы не смог думать.

— Неужели? — Ландсдорф залез в карман и вытащил маленький магнитофон. Положил его на стол и спросил: — Хотите послушать кое-что из прошлой ночи? — Не дожидаясь ответа, нажал кнопку и откинулся назад. Мгновение спустя Ксандр услышал, как его собственный голос заполнил всю комнату.

Речь была вялой, не очень внятной, но голос был, совершенно очевидно, его. Второй голос стал задавать вопросы. Ландсдорф. Ничего не значащая болтовня, затем разговор перешел на теорию. И Ксандр слышал, как с каждым новым вопросом он сам, поначалу не приемля, соглашался с Ландсдорфом, принимал его структуру порядка, власти и даже жертвы.

* * *

Ландсдорф: «Итак, вы согласны, что существует избранное меньшинство, которое наделено бдительностью, прямотой и мудростью, чтобы править… разумеется, обладают ли они должной ответственностью?»

«Если они…»

«Да или нет? Мы должны наделить их ответственностью?»

«Да, если…»

«Итак, лучше всего позволить им руководить остальными, чтобы поддерживалось равновесие?»

«Да, но вы исходите из того…»

«Только из того, что вы мне сказали. Они наделены бдительностью и прямотой, они осуществляют основные функции государства, они превратят массу посредственности в людей, которые сделаются лучше».

«Да… только я…»

«И средства их оправданы целью, какую они преследуют: равновесие, постоянство и прогресс государства и его народа».

«Да… но только вы…»

«Они наделены мудростью, прямотой. Вы это сами сказали. Разумеется, они знают лучше, нежели остальные?»

«Да… только они…»

«Разумеется, они знают лучше, нежели остальные».

«Да! Да! Да!»

* * *

Ксандр сидел потрясенный, его вера в себя убывала с каждой минутой: голос Ландсдорфа, указующий, назидательный, воспоминания о давних спорах, наставник и ученик. И молодой готов угождать едва ли не во всем. Вскоре он уже различал воодушевление в собственном голосе.

— Выключите это, — произнес Ксандр.

— Но самая занимательная часть разговора еще впереди, — ответил Ландсдорф. — Вы…

— Выключите.

Старец улыбнулся, взял в руки магнитофон, нажал кнопку. Ксандр оставался возле окна.

— Вы удивлены?

— Удивлен чем?

— Полноте, вы с готовностью признали, что есть люди, рожденные, чтобы вести за собой, они наделены предвидением…

— Это ваше понятие, а не мое.

— Семантика.

— В каком бы состоянии я ни был… в какое бы состояние вы меня ни ввели… я вел разговор о вещах теоретических. Не практических. Это вы вкладывали слова в мою речь. Ничто из этого никак не связано с Эйзенрейхом.

— Это целиком связано с Эйзенрейхом. — Ландсдорф помолчал. — Если это была только теория, то почему она вызвала поначалу такие колебания?

— Я растерялся…

— В самом деле? Тогда почему же сейчас вы так истово не пожелали слушать? Говоря вашими словами, это всего лишь гимнастика ума ученого. Какой в этом вред?

— Меня нисколько не интересует…

— Или, хотите, я дам вам послушать отрывок нашей дискуссии о блюстителе, где вы разъясняете сложные взаимоотношения между знанием и обманом? Или, скажем, обмен мнениями, в ходе которого вы предлагаете объяснения тех разделов манускрипта, которые вызывают наибольшее беспокойство? Ваши замечания весьма убедительны.

— Зачем вы это делаете? — спросил Ксандр. Ландсдорф ничего не ответил. — Укор совести? Не в этом ли суть: вам нужно одобрение всего вами содеянного, нужно услышать, как это благородно, что все мы должны быть вам благодарны за то, что вы взяли на себя такую ответственность? Извините. Вы не получите поддержки от башни из слоновой кости…

— Ваше одобрение мне не нужно.

— Тогда зачем?

Ландсдорф опустил магнитофон в карман.

— Говоря вашими словами, люди слабы.

— Это не ответ.

— Меня тоже беспокоят три моих «гения». Рано или поздно их тоже, разумеется, придется заменить. Возможно, скорее рано, чем поздно. Трое других будут отобраны, подготовлены, приведены в готовность.

— Уверен, что ваше следующее маленькое трио уже подобрано.

— Нет, — произнес Ландсдорф, и во взгляде его сверкнули отблески теплых воспоминаний. — Я свою роль сыграл. — Он оглянулся на Ксандра. — Теперь кому-то другому надлежит взять бразды правления. — Двое смотрели друг на друга в упор. — Как Эйзенрейх выразился? Человек с проницательностью Аврелия и самообладанием Цинцинната. — Ландсдорф собрал бумаги. — Человек с мудростью и прямотой, дабы вдохнуть жизнь в предвидение. — Он снова обернулся к Ксандру. — Я знаю только одного такого.

В комнате стало тихо. Ксандр застыл на месте, чувствуя, как мурашки поползли по спине.

* * *

Вотапек пошел на попятный. Еще полмили до поворота и полмили до ворот. Он был осторожен больше обычного. Вымышленное имя на авиабилете, несколько пересадок по пути, три разных шофера на последних ста милях дороги. Он собирался позвонить и объяснить, почему хочет приехать, однако понимал: старец разубедил бы его приезжать. Старец. Странно было думать о нем так. Все они уже старики. Жизнь, прожитая в погоне за… чем? В последнее время объяснять это стало гораздо труднее. Йонас, наверное, прав. Наверное, они достаточно походили в ярме.

Впрочем, путешествие Вотапек проделал не из-за будущего. Он приехал за ней. И на сей счет не будет никаких обсуждений.

* * *

Последний из них прибыл в 15.11, маленький, с тонкими чертами и тонюсенькой бородкой человек. На вид лет двадцать, руки глубоко засунуты в карманы пальто на добрых два размера больше, чем требовалось. Попав в домик, встал в дверях, пока О'Коннелл, выйдя из-за стола, не подошел и не поздоровался. Представления были сведены к минимуму: имя — Тобиас Пирсон, увлечение — компьютеры. Внешне новобранец казался совершеннейшим чужаком среди шести мужчин и двух женщин, которые приветственно кивнули.

— Это, — возвестил О'Коннелл, — спецупаковка, которую мы доставим на объект. Наш Тоби способен сыграть на чем угодно, где есть клавиатура. Он виртуоз.

Пирсон кивнул, но ничего не сказал. Остальные вернулись к схемам и планам, О'Коннелл вновь занял место во главе стола. Только Сара продолжала разглядывать до странности скромного специалиста, который повел себя совершенно неожиданно. Спокойный едва ли не до неприличия, почти безучастный к окружающему, он обвел взглядом помещение, явно не проявляя никакого интереса к группе, собравшейся вокруг стола. Вид холодильника, однако, вызвал мгновенный взлет бровей, и в считанные секунды Тоби добрался до его дверцы и занялся осмотром содержимого. По выражению его лица Сара поняла, что увиденное виртуозу не понравилось. Несколько раз он порывался взять что-то, но всякий раз отводил руку. Наконец, решившись, вытащил одну банку.

— Все диетическое? — спросил он, ожидая, что кто-нибудь за столом обратит на него внимание. Не дождавшись ни от кого ответа, пожал плечами. И тут заметил Сару. — Я не люблю диетическое, — объяснил он. — У него вкус какой-то серый. Знаете, как у линялых ковров.

Сара на миг оторопела, потом кивнула. А что еще оставалось делать? Их компьютерный виртуоз явно жил в каком-то собственном мирке. И лучше его не беспокоить. В этом отношении она сообразила, насколько он подходит компании, собравшейся в домике. Сара знала троих из шести: все они некогда принадлежали к отборной группе агентов Притчарда и все — по неведомым причинам — лишились благосклонности. Истории у всех схожие. Пущены по течению, пережили охоту, которую устроили на них люди, их обучавшие, уцелели, стали независимыми подрядчиками. Люди без обязательств верности, люди превыше злобы. Ныне все решала цена. Сара понимала, что О'Коннелл правильно сделал, что выбрал их. КПН доверие утратил: довериться можно было только тем, до кого комитету было не достать. Только тем, для кого собственный мирок был домом родным. Неизвестно почему, в сознании промелькнул образ Ксандра.

— Здесь, — начал О'Коннелл, — первоначальный план здания. Подходы к дому, ограда — они в точности такие, какими вы их видите. Разница только в том, что года полтора назад над этим местечком поработали. Плохо то, что нам неизвестно, что там наработали. Материалов разных потрачено много, но ни единого изменения во внешнем облике: ни добавочных комнат, ни добавочных этажей. Что оставляет всего одну версию. Все эти милые мелкие добавки должны быть устроены под землей. Итак, ребята, попасть внутрь только полдела. Нам предстоит убедиться, что доступ на нижний уровень остается открытым. Другими словами, нам предстоит пробраться туда очень тихо. Есть добрая весть: никаких животных не обнаружено. Плохие вести… ну, плохие вести вам известны. Каверзные проволочки будут на каждом шагу до самого дома. Что окажется внутри дома — можно только гадать. — Он умолк, а потом кивнул в сторону Сары. — Наша коллега возьмет на себя заботу о юном Тоби. За ручку будешь его вести в полном смысле слова.

Пирсон, который все еще шарил в холодильнике, поднял голову и сказал:

— Только пусть не отпускает ее и на обратном пути.

— Выходим в семь, — объявил О'Коннелл, вновь обращаясь к сидевшим за столом. — У каждого из вас есть копии распечаток… в том числе и у вас, — бросил он через плечо Пирсону. Затем Гейл посмотрел на часы: — Скажем, час. Ознакомиться и каждому уяснить свои особые задачи.

Группа разошлась, а О'Коннелл направился к двери, кивком пригласив Сару следовать за ним. Минуту спустя они оказались на свежем воздухе.

— Как твои ребра? — спросил он.

— Туго, но стерплю.

— У тебя бывало похуже. — О'Коннелл сел на приступок крыльца. — Знаешь, тебе незачем туда ходить. Можешь следить за всем отсюда. — Ее молчание послужило ответом. — Компания у нас пестрая, — продолжил он, — но стоящая. Доставят нас и туда и обратно.

— Если мы найдем недиетическую содовую, — откликнулась Сара. И села рядом.

— А, да, Тоби. В Бенгази его встретил. Хороший парень. Понять не мог, чего он кругами ходит вокруг города, где электричества едва хватает, чтобы воду вскипятить, потом выяснил, что он познакомился с человеком, которого очень интересовала моссадовская система слежки. — О'Коннелл сощурился, припоминая: — Полковник какой-то. По-моему, дал Тоби лейтенанта. Мог бы и майора дать. Тоби очень фуражка понравилась.

Сара рассмеялась, потом замолчала.

— Ты за него не беспокойся, — добавил ирландец.

— Беспокоюсь я не о нашем компьютерном виртуозе.

— Знаю, — отозвался О'Коннелл. — Держали его на верной мушке — и не пальнули. — Сара ничего не сказала. — Есть шансы, что Джасперс все еще жив.

— А надолго?

— Вот поэтому мы и пойдем по-тихому. — О'Коннелл помолчал. — Слушай, как думаешь, мне не стоит об этом нашей команде говорить? Ты берешь на себя Тоби. Я позабочусь о профессоре.

Сара улыбнулась:

— Элисон была права. Ты славный человек, Гейл. Очень славный.

* * *

Едва двое ученых возобновили разговор, как дверь открылась и вошла женщина.

— Что? — рявкнул Ландсдорф, не скрывая раздражения.

— Прошу простить, что побеспокоила вас…

— Да-да. Что там еще?

— Только что прибыл мистер Тиг.

Ксандр заметил удивление, промелькнувшее во взгляде старца, но Ландсдорф тут же оправился.

— Благодарю вас, мисс Палмерстон. Передайте, что я вскоре непременно с ним встречусь. — Обратившись к Ксандру, он добавил: — Вам не о чем беспокоиться. В сущности, некоторое время, проведенное в одиночестве, даст вам возможность обдумать свое… положение.

Слова эти были сказаны около двух часов назад. Ксандр успел принять душ, побриться, одеться, рискнул выбраться в лабиринт коридоров, чтобы осмотреть дом. Не раз, впрочем, останавливался, вдумываясь в слова Ландсдорфа, в чудовищную грандиозность того, что за ними стояло. «Я понял это с самого начала, с самых первых дней, когда вы стали работать над диссертацией. — Ландсдорф говорил с абсолютной убежденностью. — Вот он, мозг, которого я столько ждал. Вот он, дух, что обратит предвидение в жизнь. Когда вас ознакомить с этим, было всего лишь вопросом времени. — Ксандр застыл, не веря собственным ушам. — Вы тот, кто заменит меня. Вы тот, кому надлежит взять бразды правления». Даже сейчас, препровожденный в небольшую столовую, сидя над блюдом сваренного на медленном огне палтуса, Ксандр не чувствовал голода, хотя сильно сосало под ложечкой.

Будто откликаясь на зов, в дверях появился Ландсдорф, а с ним еще один мужчина.

— Я вижу, вам дали поесть. Великолепно. Надеюсь, вам это по вкусу?

— У меня нет аппетита.

— Это объяснимо, — говорил Ландсдорф, усаживаясь напротив Ксандра, — но вам было бы полезно немного поесть. Восстанавливайте силы.

Второй человек остался стоять возле двери.

— Я слышал, Вотапек приехал, — сказал Ксандр. — Еще один нежданный гость?

Ландсдорф улыбнулся:

— Попробуйте этот голландский соус. Он очень вкусный.

Ксандр пристально глянул на него:

— Вы им рассказали?

— Рассказал… а, вы имеете в виду — о нашем разговоре?

— Я избавлю вас от трудностей. Я обдумал свое «положение». Я отказываюсь.

Какое-то время Ландсдорф молчал. Потом заговорил, причем голос у него был самый успокаивающий:

— Как, должно быть, тяжело далась вам прошедшая неделя. Я вначале тоже колебался. Но, как я уже сказал, в таких делах выбора нет. Подобные вещи требуют от нас большего, чем, возможно, нам суждено понять. В менее расстроенном состоянии вы посмотрите на это совершенно иначе.

— Понимаю. Прочти манускрипт и сделайся последователем? — Ксандр оттолкнул тарелку на середину стола. — Похоже, вы забыли. Я уже его прочел и не почувствовал себя обращенным. Уверен, впрочем, что вы в собственных рядах сумеете отыскать кого-либо в равной мере одухотворенного. Не затем ли создавались все эти школы?

— То, что вы прочли, всего лишь образчик теории, написанный более четырехсот лет назад. И нам обоим известно, что разум ваш и сердце не сумели оценить его. Вы читали с позиции неопределенности, с позиции страха. А это, по самому малому счету, отнюдь не лучшее положение, пребывая в котором стоит выносить суждения.

— Мои суждения…

— Что до выбора из собственных рядов, — продолжил он, — то такой возможности никогда не было. После Темпстена мы были вынуждены пересмотреть учебную программу, сосредоточиться на более насущных целях. Мы создали школы, готовящие солдат, индивидуумов, способных выполнить поставленные перед ними задачи.

— Бездумных роботов.

— Нет, это было бы несправедливо. Каждый из них осознает более значимую цель, хотя и на элементарном уровне. Понадобится еще одно поколение, прежде чем мы произведем тот тип вождей, из кого можно отбирать блюстителя. Даже сейчас новая учебная программа дает превосходные результаты. Минувшие восемнадцать часов — тому свидетельство.

— Очень обнадеживающе.

— Ксандр, — в голосе зазвучали отеческие нотки, — вы способны столько свершить. Не только ваш разум, но и сострадательность, умение сделать людей лучше, чем они есть, заставить их увидеть собственные таланты. Я еще и еще раз убеждался в этом, глядя, как вы работаете со своими студентами. Это поразительно. И именно этот дар вы привнесете в теорию, этот талант, который позволит вам обуздать грубую и жестокую сторону Эйзенрейха. Возможность взять то, что уже стоит на месте, и даже это сделать лучше. Я открываю перед вами возможность улучшить то, что я создал. Некоторое время Ксандр не отвечал.

— И вы ждете, что я буду благодарить вас.

— За то, что станете во главе всего процесса в самый решающий период? Да.

— Понятно. — Ксандр кивнул, словно соглашаясь. — Настолько решающий, что вы не сочли нужным объяснить мне все это заранее? Чего же вы боялись?.. Того, что я сочту претворение теории в жизнь сумасшествием, даже если доберусь до нее самостоятельно? Или я опять говорю с позиции выбора?

— Я не боялся ничего. Если бы вы мыслили более здраво и ясно, то сами бы это поняли.

— Так когда же точно вы намеревались ознакомить меня с манускриптом? Необычайные мои способности вы обнаружили пятнадцать лет назад. Отчего все так затянулось?

— Фактически это должно было произойти четыре года назад. — Ландсдорф потянулся и взял побег спаржи. — Когда вы впервые проявили интерес. Статья, которую вы написали о мифе Эйзенрейха, была довольно любопытной, особенно принимая во внимание ограниченность ваших ресурсов. Но потом заболела Фиона. Стало не до того. Вполне объяснимо, что вы связывали все имеющее отношение к Эйзенрейху с ней. Было очень трудно, смею вас уверить.

Ксандр, помолчав, произнес:

— Жаль, что смерть Фионы оказалась для вас таким неудобством.

Ландсдорф долго молчал.

— Я понимаю…

— Нет, вам не понять. — Голос Ксандра звучал бесстрастно. — Прошу вас впредь не упоминать ее имени.

Оба не проронили ни слова. Ксандр первым прервал молчание:

— Так когда вы намеревались загнать меня в угол?

Ландсдорф обмакнул палец в голландский соус и попробовал.

— Мисс Трент, без сомнения, рассказала вам об Артуре Притчарде?

— Да.

— К сожалению, я неверно оценил его любознательность, или, по-видимому, мне следовало бы сказать — его честолюбие. Он не довольствовался ролью, которую я ему уготовил. Отсюда — мисс Трент. Он рассчитывал, что она отыщет ему манускрипт, разъяснит его будущее место. Если она этого не сумеет, то он выдаст ее нам, без сомнения полагая, что она, принимая во внимание ее прошлое, постарается уничтожить меня, тем самым открыв ему дорогу в блюстители. Не постучись она в вашу дверь, мы с вами засели бы за манускрипт после вашего возвращения из Милана. У фортуны, однако, были иные планы. В этом отношении синьор Макиавелли, весьма возможно, был прав.

— Неделю назад? Это тогда вы собирались рассказать мне?

— О, возможно, я вам вообще бы ничего не рассказал… но тут Пескаторе принялся публиковать свои статьи, и наш с вами разговор сделался настоятельной необходимостью. Я знал, что вы собирались поговорить с ним во Флоренции. Он мне сам об этом сказал. Момент казался подходящим.

— Зачем убивать Карло?

— Опять вы о Пескаторе. — Ландсдорф, казалось, искренне удивился вопросу. — Он был для вас таким другом, что вы чувствуете потребность выяснять подробности?

— Просто человеческая жизнь, — ответил Ксандр, — только и всего.

— О, понимаю, — кивнул Ландсдорф. — А жизнь, вами отнятая, это оправданно? Того человека в поезде из Франкфурта?

— Если вы не видите разницы… я защищался.

— А я защищал кое-что несоизмеримо большее, нежели одна жизнь. Как легко вы вошли в роль моралиста. Думаю, она вам не подобает.

— Вероятно, потому, что она не вяжется с тем, что заведено в вашей обычной компании.

Улыбка исчезла. Ландсдорф снова взялся за спаржу.

— И с Гансом то же самое, и с Кларой?

— К тому времени речь уже шла о безопасности… впрочем — да. Мне нужно было знать, что вы нашли. Миссис Губер была… наиболее очевидным шансом. Я знал, что вы ей все перешлете. Смерть же ее была… оплошностью. Возможно, вы несколько утешитесь, узнав, что ответственная за убийство женщина никогда больше не сделает ничего подобного.

— Меня это не утешает.

— Жаль.

Ксандр, помолчав, заговорил:

— Итак, опять все хорошо, и мне остается только оценить манускрипт. Великая честь для моего «гения», если вы считали, что обязаны держать меня за ручку, пока я буду его читать.

— Вовсе нет. Я знаю вас пятнадцать лет, Ксандр. Видел, как крепнет ваш разум, помогал ему укрепляться в верном направлении. Будьте уверены, мне в точности известно, что укрощает вас.

— Вы всегда знали, что мне нужно. Вот в чем беда.

Ландсдорф извлек из кармана перетянутый резинками томик Макиавелли и положил его на стол.

— Я, как и вы, всегда испытывал довольно нежные чувства по отношению к нашему итальянскому другу. Вчерашние записи только подтвердили, что мне и без того было известно. Даже сейчас любознательность все больше и больше распаляет вас…

— Свое мнение по поводу вашего «предвидения» я уже составил, что бы, по-вашему, эти записи вам ни наговорили, и никакие интеллектуальные баталии этого мнения не изменят.

— Ксандр, — Ландсдорф вновь перешел на более задушевный тон, — когда хаос сделает свое дело, вы поймете, почему манускрипт — наша единственная надежда на будущее.

— Наряду с обетованием манипуляции, жестокости, ненависти?

— Смягчите теорию, Ксандр. Вы один сумеете сделать это. Нам обоим известно, что люди никогда не избавятся от агрессивности и от своей предрасположенности к ненависти. Если, с другой стороны, нам удастся найти способ придать этим склонностям положительную направленность, то мы должны взять на себя ответственность сделать это. Вы вот сказали про возможность выбора — согласен с вами. Я говорю вам: хаос неизбежен. Возникает вопрос: если выступим не мы, тогда кто? Военные? Это, как вам известно, наиболее вероятный исход. Ввергните людей в хаос, и пройдет совсем немного времени, как они со всех ног кинутся искать защиты у своих генералов. Вас это больше устраивает? — Старец помолчал. — Вспомните Цинцинната. В нем не было ни любви к власти, ни желания править, но Рим воззвал к его услугам, и он подчинился. Печально, что он так скоро покинул свой пост и генералы вернулись. Ксандр, в вашей власти будет заложить основу и смысл процесса, которым мы укротим худшее, что есть в нас. Не сомневаюсь, вы способны увидеть благородство в такой цели.

— Теми же глазами, какими видят его Вотапек и Седжвик с Тигом? — Ксандр заметил, как тепло уходит из взгляда Ландсдорфа. — Как же глупо с моей стороны было полагать, будто их манит желание власти, а не их «благородство»! — Внезапно какая-то мысль поразила его. — Вот ведь почему они оказались здесь, правда? Вот зачем эти нежданные визиты. Пришло время разобраться, кто у кормила.

— Я говорил, это не должно вас заботить.

— Они так же жаждут, чтобы я принял бразды правления, как и вы?

— Это к делу не относится.

Ксандр улыбнулся впервые за эти дни:

— Вы и в самом деле полагаете, что все это находится под вашим контролем, да? Я, Вотапек, Тиг… Сказано в манускрипте: должно быть так — и, стало быть, так тому и быть. Один добродетельный человек исправляет весь мир. Один человек обращает жестокость и обман в добродетель.

— Вы мыслите нечетко.

— Никогда еще не представлял положение дел более отчетливо. — Ксандр перевел дух. — Теория… вот что это такое. — Он взял в руки томик Макиавелли.

— Нет, Ксандр, вы же знаете…

— Я знаю то (вы меня тому научили), что расценивать это любым другим способом есть безумие. Как бы притягательно сие ни выглядело. И с этим я не буду иметь ничего общего. Ни за что.

— Вы будете…

— Вам придется убить меня, вы это понимаете? — Ландсдорф не ответил. — Тиг? Вотапек? Они вас тоже разочаровали? О, кто же тогда будет выводить нас из хаоса? Вот вам и дилемма.

— Вам нужно время…

— Времени уже нет. Об этом вы позаботились за последние восемнадцать часов.

— Нет! — Ландсдорф сорвался, впервые в голосе его послышались нотки отчаяния. — Я ни за что вам этого не позволю. Когда час придет, вы примете свою роль. Вам нужно время, чтобы тщательнее все взвесить.

Ксандр спокойно отодвинул кресло и встал из-за стола.

— Нет. Этому не бывать.

Швырнул книгу Макиавелли на стол и направился к двери.

— Вы обязательно передумаете, — сказал ему вслед Ландсдорф и добавил: — Да, кстати, собирался вас уведомить. Не будет никаких попыток вмешаться в процесс в последний момент. Мисс Трент мертва.

Ксандр замер на мгновение, стоя спиной к Ландсдорфу. Доставлять старцу удовольствие лицезреть, как отозвались в нем эти слова, он не собирался. Медленно прошел мимо охранника и тут же заметил второго человека, тощего, державшегося в тени. Ксандр сразу его узнал. Антон Вотапек. И понял, что тот слышал каждое слово. Не удостаивая его вниманием, Ксандр пошел дальше по коридору.

* * *

Первая машина отъехала в 19.07, вторая восемью минутами позже. В домике осталась одна Элисон. О'Коннелл что-то говорил про еще какую-то женщину, которая приедет попозже, чтобы за ней присмотреть. Объяснять он не стал — Сара не стала расспрашивать. Каждый участник операции был одет в свитер с высоким воротом и черную вязаную шапочку, наряд скрывал все участки тела. У каждого имелся револьвер, снабженный глушителем и надежно упрятанный в кобуру на поясе. На ремне по бокам свисали ножи, свернутая петлей веревка покоилась под рукой — обычное снаряжение для походов такого рода, которое на сей раз ловко несли люди, хорошо обученные искусству пробираться куда угодно. Сара чувствовала себя неожиданно легко во всем этом облачении, хотя из-за сломанных ребер не могла ничего нести за плечами, даже груз вещмешка был ей не в подъем. Тоби без лишних проволочек сам подхватил ее поклажу.

Было 19.57, когда первая машина остановилась на дороге за полмили до объекта. Трое мужчин и Сара вышли, поджидая, пока О'Коннелл отгонит машину в овраг между шоссе и лесом: пять минут спустя она была укрыта ветками и листвой, а пластиковые отражатели с фар заброшены подальше в лес. Выстроившись вереницей, группа пошла вперед.

* * *

Йонас Тиг вошел в кабинет, чувствуя хорошо знакомую тяжесть в желудке. С годами боль притупилась, но по-прежнему давала о себе знать, оставаясь как бы необходимой частью Ритуала, связующей нитью с прошлым, преступить которую он так и не смог. Желая того, нет ли, но Тиг опять предстал перепуганным двенадцатилетним подростком, старец же, как обычно, сидел за письменным столом, зная, что ученик прибыл, но не подавая виду, что замечает его присутствие. Сегодня, впрочем, этому ритуалу суждено было измениться.

Не отрывая глаз от книги, Ландсдорф заговорил:

— Я полагал, что вы нас покидаете, Йонас. Несколько дней вы должны были находиться в Калифорнии. Или ваше телевизионное шоу в вас не нуждается?

— Я могу уехать утром, — ответил Тиг, садясь в кресле напротив Ландсдорфа.

— Я бы предпочел, чтобы вы уехали сегодня вечером. — Только теперь старец поднял голову. — Через час с небольшим я закрою доступ в лабораторию. К тому же будет лучше, если вас здесь не окажется, когда это произойдет.

— Я надеялся, что…

— Я осведомлен о ваших тревогах и надеюсь, вы уразумели мой ответ. Я ясно выразился?

— Совершенно, — ответил Тиг, — только вы забыли уведомить меня о важной роли, какую Джасперсу предстоит играть в будущем. — Говорил он почти бесстрастно. — Совершенно очевидно, что моя ненадежность заходит не столь далеко, как вы пытаетесь меня в том уверить.

Ландсдорф положил книгу на стол, откинулся на спинку кресла, сложил руки на коленях.

— Вы слушали то, что вас не касалось.

— Меня несколько тяготит обращение со мной, как с ребенком.

— А меня тяготит необходимость обращаться с вами, как с ребенком, но вы редко оставляли мне иной выбор. Дело с Джасперсом…

— Неприемлемо, — перебил Тиг. — Он должен быть уничтожен.

— В самом деле? Дабы ублажить ваше самолюбие?

— Дабы убедиться, что старческие фантазии не мешают работе, которая велась пятьдесят лет.

— Фантазии? — Ландсдорф улыбнулся. — Йонас, скажите, когда меня не станет, вы разберетесь, как следует координировать три сферы…

И тут Тиг расхохотался. Такая реакция оказалась настолько неожиданной для Ландсдорфа, что он замолчал.

— Три сферы? — не унимался Тиг, и в голосе его не слышалось ничего веселого. Невесть отчего, но тяжесть в желудке пропала без следа. — Да я уже координирую нас троих, или вы этого не знали? Лэрри без меня шагу не делает, а Антон… ну, Антон, как вам известно, делает, что ему велят. Так что на самом деле никакой нужды в профессоре Джасперсе нет. Насколько я понимаю, даже он осознает это, какими бы мотивами ни руководствовался, отвергая ваше щедрое предложение. Увы, предлагать вам больше не придется.

— Понятно, — ответил старец. — И вы все это планировали, да?

— По сути, нет. В отличие от вас я признаю некую непредсказуемость, когда речь заходит о судьбе. Есть вещи, нам подвластные, есть — не подвластные. На те, что не подвластны (вроде доктора Джасперса), нам попросту приходится откликаться. Это я и делаю сейчас.

— А если бы Джасперс не появился?

— Кто знает? Возможно, я бы никогда… как это вы всегда выражались?.. не усомнился бы в своей роли. Странно, как ваша потребность держать все под контролем — даже после вашей смерти — оказывается помехой, не позволяющей вам увидеть, что дело уже сделано.

— Ваша роль не изменилась.

— О, полагаю, изменилась. — Тиг вытащил из кармана пистолет и нацелил его в Ландсдорфа. — У вас коды для инициации завершающего этапа. Они мне нужны.

— И вы полагаете, я дам их вам, чтобы позволить убить себя.

— Я полагаю, для вашего самолюбия непереносима мысль о том, что вы, подойдя так близко, так и не смогли обрести шанс нажать кнопку, каков бы ни был при этом итог.

— Что мешает вам дождаться, когда я введу коды, а потом убить меня? Ведь, несомненно, так было бы легче?

— Нам обоим известно, что вы ни за что не пустили бы меня в лабораторию. И нам обоим известно, что, учитывая ваши чувства к Джасперсу, шанс для меня пережить эти восемь дней был бы весьма невелик. Вы с большой радостью сделали бы Пемброука своим политическим управителем. Так что я гибну и делаюсь мучеником: одной трагедией во всем этом хаосе больше, событие, которое сделает мою армию телезрителей еще более послушной вашим приказам. Нет. Коды мне нужны сейчас. И вы мне их дадите.

Приглушенный хлопок выстрела раздался из-под стола. Тиг отшатнулся, какое-то мгновение не понимая, что произошло. Потом он глянул на живот и увидел, как по рубашке расползается красное пятно. Прозвучал второй выстрел, Тига отбросило назад, пистолет выпал у него из руки. Он стал кашлять кровью, попытался встать, но ноги его уже не держали. Из темноты появился Паоло.

— Я надеялся, что до этого не дойдет, Йонас, — сказал Ландсдорф, неторопливо поднимая руку с колен и кладя пистолет на стол. — Надеялся, ты сумеешь подняться над собой во имя будущего. Печально, что этого не случилось. — Он смотрел, как Тиг захлебывался кровью. — Между прочим, ты совершенно прав: из вице-президента (или мне следует говорить президента?) выйдет отличный управитель. И опять ты прав: мы непременно сделаем так, чтобы твоя смерть нашла должный отклик в душах всех твоих многочисленных почитателей. И в том, что касается Антона, ты опять же проявил максимум проницательности. Он делает, что ему велят, особенно если пообещать, что Элисон никто пальцем не тронет. Последнее, разумеется, неправда, однако он становится удивительно доверчивым, когда дело доходит до этой молодой женщины. Тем не менее твои намерения для него оказались предельно ясны. — Тиг потянулся к столу, но рука Паоло вцепилась ему в плечо и вдавила обратно в кресло. — И конечно же, Паоло, — Ландсдорф кивнул, — его епитимия за Вольфенбюттель сослужила крайне полезную службу. — Ландсдорф отодвинул кресло и встал. — Знаешь, я не предвидел этого. Так что, как видишь, я тоже понимаю, когда необходимо просто… откликнуться. — Старец обошел вокруг стола и, приблизившись, неожиданно любящим жестом провел рукой по щеке Тига. — Ты сыграл свою роль как нельзя лучше, Йонас. Утешься этим.

Минуту спустя голова Тига бессильно упала набок, глаза заволокло пеленой смерти.

* * *

Большую часть пути впереди шел О'Коннелл, вслед за которым лавировал между деревьями весь квартет: сначала двое мужчин, за ними Тоби и Сара. В двадцати ярдах от ворот О'Коннелл поднял руку и упал на колени. Остальные последовали его примеру, за исключением самого высокого из наемников, который продолжил движение, бросившись на землю и ужом заскользив через траву и кусты.

Группа следила, как он залег примерно на полпути между деревянной опорой ворот и первым столбом ограды футах в восьми от опоры. Две ошкуренные жердины были закреплены поперек столбов, изображая простую сельскую изгородь, служащую для защиты лишь от самых крупных животных. Для тех же, кто затаился среди деревьев, ограда отличалась чем угодно, но только не простотой. Они продолжали следить, как высокий электронщик достал из вещмешка небольшую коробочку, поместил ее на двухфутовую треногу дюймах в восемнадцати от нижней перекладины. Появилась вторая коробочка, затем третья, и каждая заняла отведенное ей место между столбами, образовав треугольное построение. Тогда высокий забрался внутрь треугольника и достал еще одно, не больше ладони, устройство, которое и навел на первую из трех коробочек. Стоило ему это проделать, как тут же жгутик света словно прыгнул от ворот к первой коробочке, от нее — ко второй, затем к третьей и, наконец, к дальнему столбу; острая как бритва огненная нить заплясала в двух футах над землей. Сунув устройство под шапочку, электронщик протиснулся между двумя жердинами. И оказался на территории объекта. Никакой тревоги. Никаких ударов электричеством. Вытащил устройство из-под шапочки, отключил световой луч и подал знак О'Коннеллу занять его место. Один за другим участники группы заходили в треугольник, дожидались, когда запляшет вокруг огненный жгут, и перебирались через ограду. Куда более сложная и совершенная, система все же принципиально мало чем отличалась от той проволочной петли, какой воспользовалась Сара, чтобы забраться в дом Шентена. Прошло три минуты, и вся группа залегла, тесно прижавшись к земле, на территории объекта.

Прямо перед ними находился поросший травой небольшой склон, за которым простиралось открытое ровное поле, в его дальнем конце сгрудились пять домиков, составив замысловатый узор на фоне кромешной темноты неба. Главное здание стояло обособленно, слева, на еще одной возвышенности. Оно было ближе любого из домиков. Свет изнутри ложился на траву, укутывая все здание мягким сиянием. Именно на той возвышенности, как понимали нападающие, и ждут их всякие ловушки-растяжки.

О'Коннелл сверился с часами. Кивнул второму наемнику, который тут же устремился наверх. Припав к земле, достал из своего мешка комплект линз и, надев его, стал педантично, по окружности, осматривать местность перед собой. Инфравизор, прибор ночного видения, использующий инфракрасные лучи. Не успев сделать и полкруга, он вдруг сдернул инфравизор с глаз и потянулся к кобуре. Тем же движением дал группе сигнал залечь. Вжавшись в холодную землю, Сара услышала, как тишину нарушил звук одного-единственного хлопка. Мгновение спустя она подняла голову. Снайпер уже уполз. О'Коннелл кивком приказал остальным ползти следом, и Сара пристроилась позади Тоби.

Переваливаясь через склон, она впервые ощутила боль в ребрах. До поры до времени ей удавалось не замечать боль, теперь та напоминала о себе постоянно. Оказавшись наверху, Сара, улучив минуту, поправила повязку, которой О'Коннелл затянул ей торс. Проделав это, она различила одинокую фигуру охранника (все еще с ружьем в руке), лежавшего вверх лицом не больше чем в двадцати футах от нее. Струйка крови стекала по его шее: точный выстрел обеспечил мгновенную смерть. Почти тут же слева от нее ночной воздух всколыхнули еще три хлопка. Сара поспешила вслед за остальными, зажав к руке пистолет, о ребрах было забыто. Когда доползла до Тоби, то увидела вторую и третью жертвы снайпера. Убитые лежали ярдах в шестидесяти друг от друга, по обе стороны подошвы возвышения, которое вело к главному зданию. К несчастью для себя, они появились из-за дома одновременно. Жертву последнего выстрела, однако, нигде не было видно.

— Разомкнуться, — донеслась отданная шепотом команда О'Коннелла: сигнал, что подход к зданию чист.

О'Коннелл и еще двое проскочили примерно половину подъема, когда навстречу им вышли еще трое, из тех, что прибыли на первой машине и подошли к зданию с тыла. Все шестеро растянулись цепью по возвышенности, у каждого на голове пара инфракрасных окуляров. Дружно, как один, поползли к вершине. Сара заметила, как чудодей электроники, проложивший путь через ограду, на ходу расставлял целую серию своих коробочек. Продвигались мучительно медленно, Тоби уже не раз нервно дергался рядом с ней.

— Терпение, — шептала она себе и ему.

Через полторы минуты все шестеро подобрались на десять ярдов к зданию, держась подальше от света, льющегося из окон. Электронщик вновь достал из-под шапочки устройство, навел его; на сей раз появились два световых жгутика, обозначившие узкую тропку вверх, шириной на одного. Все это заранее обсуждалось. Ни Тоби, ни Сара со сломанными ребрами проползти под растяжками не смогли бы. Слишком велик риск. Вместо этого им предстояло ждать, когда проторят электронную тропку. Остальные же разбились на пары, каждая пара нацелилась на одно из окон по одну сторону здания. К тому времени, когда Сара с Тоби добрались наверх, остальных уже не было. Сара подобрала устройство, отключила тропу и поползла по траве.

* * *

— Уберите замок, Паоло.

Итальянец сделал, что ему велели, затем открыл Ландсдорфу дверь. Ксандр лежал на постели с закрытыми глазами, по виду — спал. Паоло остался у двери, когда старец переступил порог.

— Вы, надеюсь, отдохнули, — произнес Ландсдорф. — Отдых вам еще потребуется. Обувайтесь и пойдемте со мной.

Минуты не прошло, как все трое оказались в коридоре: Ксандр следовал за Ландсдорфом, Паоло позади в нескольких шагах. Ксандр, глянув через плечо на итальянца, сразу узнал лысую голову.

— Вам понравилось в Германии, — спросил он, — или Лондон больше пришелся по нраву?

Ответа не последовало, если не считать движения пистолета, поудобнее устраивающегося в руке. Смысл ясен. Как бы сильно ни желал Ландсдорф поверить своему бывшему протеже, у Паоло таких иллюзий явно не было. Чуть что не так, и он будет стрелять, возможно, не чтобы убить, но из строя вывести — точно. Ксандр понимал: отсрочка смертного приговора окажется очень недолгой. Весьма скоро старец постигнет истину. И все же каким-то странным образом угроза смерти опять подействовала успокаивающе. Как тогда, во Франкфурте, с девушкой, ведущей его под пистолетом, Ксандр чувствовал себя вполне умиротворенно. Что-то говорило ему, что насилие в данном случае кажется менее раздражающим.

Дошли до лифта, подождали, пока откроется дверь. Ландсдорф жестом велел заходить Ксандру, потом Паоло, затем сам ступил в кабину и нажал кнопки. Все трое в молчаливой темноте пережидали спуск. Очень мягко Паоло скользнул рукой под локоть Ксандра: движение, которого Ландсдорф не заметил. Два молодых человека обменялись взглядами. Еще одно вкрадчивое напоминание.

— Всеми этапами мы управляли снизу, — начал Ландсдорф. — Первую попытку в Вашингтоне и Чикаго, потом… как Артур называл дело с Капитолием, послом и так далее. Паоло?

— Экспериментальная модель, — ответил итальянец.

— Совершенно верно. Модель. А теперь третий этап: ускорение. Как всегда с великими деяниями, здесь тоже счет на три. Досадно, что ему не удастся увидеть наилучшую часть. — Ландсдорф повернулся к Ксандру: — Зато вы увидите. Увидите, как все должно быть, как вы должны занять ваше место, как судьба должна сыграть свою роль.

Судьба. Лежа без сна, Ксандр так и не сумел полностью отрешиться от силы логики манускрипта. Возможно, даже и от его практического применения: порядок, социальное совершенство, постоянство. Записи вчерашней ночи подтвердили это с полной ясностью. Оставался вопрос: если предстоит хаос, окажется ли он способен найти силу, волю отвергнуть теорию? Не будет ли ослеплен ею так же, как Ландсдорф?

Ксандр разглядывал тщедушного человека, стоявшего перед ним. И понял. Понял, что одному из них придется умереть, чтобы хаос ни в коем случае не разразился. Час назад он оправдал это решение как ответ на смерть Сары. Тогда им двигала одна лишь жестокость, теперь же дорогу мыслям прокладывала холодная логика. Как бы то ни было — грань размыта. Возможно, Ландсдорф был прав, отбрасывая ее как моральную индульгенцию. Я убиваю, вот что я делаю. Вспомнились слова, сказанные ею. Вопрос в том — как.

Дверь открылась, и старец вышел из лифта, не проронив ни слова. Паоло движением головы велел Ксандру выходить как раз в тот момент, когда флуоресцентные полоски света погасли, на смену им пришел сумеречный синий свет аварийного освещения, а по коридору эхом прокатилась сирена тревоги. Ландсдорф тут же встал и оглянулся на Паоло. Не успел Ксандр воспользоваться случаем, как почувствовал, что толстые пальцы захватили ему руку повыше локтя и железными клешнями впились в мышцы. И снова Ландсдорф, похоже, ничего не заметил. За спиной Паоло показалась женщина.

— Отключите лифт! — рявкнул Ландсдорф, не обращаясь ни к кому конкретно.

Паоло, обернувшись к женщине, заговорил, не ослабляя хватку на руке Ксандра:

— Запечатайте дом наглухо и убедитесь, что включена вспомогательная вентиляция в лаборатории.

Ксандр молчал, а в коридоре тем временем появлялись еще какие-то люди, Паоло быстро выкрикивал приказания. Ландсдорф меж тем прошел в лабораторию, не обращая внимания на то, что произошло: завывания сирены прекратились, вновь зажглись лампы дневного света.

Ландсдорф беседовал с кем-то из техников внизу, когда на балконе появился Паоло, ведя за собой Ксандра.

— Джасперса куда прикажете?

Занятый разговором с техником, Ландсдорф ответил:

— Это зависит от того, намерен ли он вести себя должным образом. — Потом взглянул вверх, странная улыбка играла на его губах. — Здесь, внизу, поистине дух захватывает, вы не находите? Еще миг — и все. Представить не могу, чтобы вам захотелось пропустить этот миг, но это, конечно же, как вам угодно.

Ксандр ничего не сказал.

— Я могу его с тем, другим посадить, — предложил Паоло. — Пусть мозгами пораскинет.

Ландсдорф медленно склонил голову:

— Да. Отлично. — Собрался уходить, затем повернулся к Ксандру: — Распорядитесь временем мудро.

Еще несколько похожих на лабиринт коридоров, и Ксандр попал в темную комнату, света в которой хватало только на то, чтобы различить фигуру в дальнем углу.

Молчание. Потом голос:

— Вы, наверное, Джасперс.

— Да, — ответил Ксандр, силясь хоть что-нибудь разглядеть. — А вы…

— Стайн. Боб Стайн. Сегодня, по-видимому, в этом доме приемный день.

В темноте, с левой стороны, стали проступать очертания кровати.

— Не понимаю, — выговорил Ксандр.

Стайн, оторвавшись от стены, пошел к кровати. Подойдя, отдернул простыню:

— Этот прибыл с полчаса назад.

Ксандр медленно приблизился к кровати и вгляделся в лицо. Йонас Тиг уставился на него безжизненным взглядом.

* * *

Дом погрузился во тьму. Тоби повернулся к Саре, но та уже доползла до ближайшей стены и подавала ему знак оставаться на месте. Оба знали: такого не планировалось. Молча, вжавшись спиной в стену, Сара медленно подобралась к окну, затем, подняв голову чуть-чуть над подоконником, стала вглядываться в темноту. Ничего. Тоби вдруг оказался рядом с ней.

— Что за чертовщина творится? — прошептал он.

— Тихо! — приказала она, не вдаваясь в объяснения. Сама же внимательно следила за тем, как туманом заволакивало внутреннюю поверхность окна, как тысячей серых крупинок, будто инеем, покрывалось стекло. И секунды не потребовалось, чтобы понять, что происходит. Газ. Сара взялась за пистолет, намереваясь разбить стекло, но ее остановил раздавшийся в тишине звук движка. Не успела она сообразить, как на высоте окна вдоль подоконника заскользил стальной ставень. Только сейчас заметила она узкий полоз, по которому ставень двигался к противоположной стенке оконного проема. Повернувшись к Тоби, она схватила вещмешок и стала рыться в нем, отыскивая баллончики со слезоточивым газом, которые уложила туда два часа назад. Размером с банку пива, баллончики были накачаны под давлением и изготовлены из утолщенного металла, достаточно прочного, чтобы приостановить движение ставня. Достала три баллончика и уложила их в длину по подоконнику. Затем вынула из мешка два противогаза.

— Надевайте! — отдала приказ для Тоби. Свой противогаз она уже натянула.

Ставень уперся в баллончики, и движок натужно завыл. Секунда — и Сара разнесла пистолетом оконное стекло. Клубы серого дыма повалили наружу, когда Сара, подтянувшись, перемахнула через подоконник, усыпанный осколками стекла. Потом выглянула в проем и втащила на подоконник Тоби — в ту самую минуту, когда заскрежетал первый баллончик, готовый вот-вот взорваться. Не теряя времени, Тоби швырнул внутрь вещмешок и сам скользнул в оконный проем, напоровшись при этом брючиной на острый осколок. Сара рывком высвободила его, и они оба ввалились в комнату за секунду до того, как рванул баллончик. Еще через секунду два других баллончика без всякого вреда скатились с подоконника, а скользящий стальной ставень закрылся, наглухо загородив окно.

Жгучие остатки газа висели в воздухе, раздражая незащищенную кожу, Сара с Тоби тут же натянули на щеки воротники свитеров. Сара нащупала у себя в мешке фонарик и включила его, следя за лучом, который пробивался будто сквозь пылью клубящийся воздух. Комната, казалось, наполнилась сиянием, крошечные капельки влаги срывались с потолка тонюсенькими ниточками. Отдав мешок Тоби, Сара вытащила пистолет из кобуры. Без звука открыла дверь. В коридоре было темно и пусто, по деревянному полу стелился тяжелый туман. Сара сделала рывок, остановившись футах в двадцати перед второй дверью, махнула Тоби: оставаться на месте. Взялась за дверную ручку.

Словно из ниоткуда появилась рука, ухватилась за пистолет и с силой втащила Сару в комнату. Фонарик отлетел к противоположной стене, но ей все же удалось удержать оружие и дважды выстрелить в направлении напавшего. Пули ушли мимо, а из темноты показалась внушительная фигура, охваченная странным сиянием.

— Не стрелять, Тоби! — Команда эхом отдалась под маской ее противогаза. Это был О'Коннелл. Сара оглянулась и увидела в дверях Тоби, который, припав на колено, целился из пистолета. Появились еще двое из группы, один быстро выхватил у Тоби пистолет и сунул его обратно в кобуру. Другой просигналил: все чисто. Около минуты вся пятерка продвигалась по коридору; когда дошли до арки, за которой находилась гостиная, шедший впереди поднял руку. Там ожидали еще трое. Газ, поняла Сара, сослужил благую службу для маскировки — вынудил Эйзенрейха укрыться внизу.

— Пройдитесь по коридорам, отыщите все, что ведет вниз. И проделайте это побыстрее, ребята. — Обратившись к Саре, О'Коннелл добавил: — Вы с Тоби остаетесь здесь.

Сара проводила взглядом пятерых, которые разошлись через разные арки. Спустя три минуты тишину нарушил голос:

— У нас в восточном коридоре лифт. И еще у нас человек шесть или семь, которые не успели спрятаться от газа.

— Уберите их, — это О'Коннелл откликнулся, — но только лифт не трогайте. Мы к вам идем.

* * *

Ландсдорф сидел за столом, стоявшим на небольшом возвышении, размещенном под самым балконом: его защищали толстые стеклянные стены. Глаза старца были закрыты, руки мягко сложены на коленях. На большом экране вспыхнуло уведомление. Пять минут до инициации кодов. Вотапек, сидевший за столом поменьше слева от Ландсдорфа, чувствовал себя неуютно.

— А если они все же сумеют сюда пробраться?

— Не проберутся, — отозвался Ландсдорф. — Сюда можно попасть только на лифте, а он отключен и заглушён.

— Да, но…

— Даже если они явятся сюда, Антон, то опоздают. — Странная улыбка прошлась по губам старца, и он открыл глаза. — Весьма возможно, что нас обоих, и вас и меня, убьют. О да! Зачастую насильники пускаются во все тяжкие, когда им приходится признавать свое поражение. — Он повернулся к Вотапеку: — И все же Ксандра они не тронут. Они спасут его, — улыбка расползлась шире, — и тем самым вынудят сделаться свидетелем наступления хаоса. Только тогда будет дарован ему драгоценный для него выбор: взирать, как мир сокрушает сам себя, или воспользоваться структурой, которую я возвел. Забавно? Спасая его, именно сделают за него выбор. В конечном счете он окажется не способен отринуть силу манускрипта. Я знаю это, Антон. И ради этого готов умереть. — Вотапек, не в силах выговорить ни слова, только кивнул. Ландсдорф взглянул на стенные часы. — Четыре минуты до завершающих кодов. — Вновь обратился к Вотапеку: — Помяните мои слова, Ксандр еще скажет мне спасибо. Придет день, и он скажет мне спасибо.

* * *

Самый маленький из пятерки ползал возле лифта, уминая большими пальцами толстый слой похожей на глину массы, стараясь покрыть ею весь правый нижний угол двери. Затем вытащил из кармана тонкую металлическую полоску не больше зубочистки и, сделав в массе небольшой бугорок, воткнул в него полоску.

— Отойдите, — предупредил он.

Сара видела, как масса стала нагреваться, как, вскипев пузырьками, обратилась в красный расплав, в центре которого метался язычок пламени. Внезапно сверкнула искра и побежала по всей длине лифта: запал, подбирающийся к взрывчатке. На полпути к потолку искра метнулась вправо, пропала на миг, затем вновь появилась мерцающей точкой, пробиравшейся под штукатуркой стены.

— Устанавливает место источника энергии, — пояснил О'Коннелл. — Все это еще на стадии опытных образцов.

Примерно в трех футах от двери точка ярко вспыхнула и пропала, а маленький сапер уже буравил стену в месте вспышки. Лязг стали о сталь заставил его остановиться, и он принялся обмазывать той же массой, но гораздо более толстым слоем часть стены. Работал гораздо осторожнее, стараясь не притрагиваться к тонкому стальному ребру. Потом достал из своего мешка несколько темных пластин, похожих на вафли, и вдавил каждую в массу под небольшим углом. Снова достал металлическую полоску, воткнул в массу и отступил назад. На этот раз искры не было, только сильный жар — голубое пламя буквально вгрызалось в сталь. За считанные секунды металл прогрызло насквозь — и почти тут же пламя угасло, как будто ему дела не было до проводов, которые оно только что обнажило. Ковыряясь ножом в проводке, маленький сапер пояснил:

— Прожигает только металлы.

Теперь к делу подключился электронный чудодей, очистил провода от изоляции. Он достал из мешка прибор, похожий на вольтметр, и прозвонил каждую линию. Затем, достав еще одну коробочку, подсоединил ее к двум из обнаруженных проводов и щелкнул переключателем на боку прибора. Еще мгновение — и дверь лифта, дрогнув, отошла на два дюйма от стены.

— Полярность магнитных запоров изменена, — сказал чудодей.

Тут же маленький сапер втиснул в открывшуюся щель два цилиндра на высоте около четырех дюймов от потолка и от пола. Очень медленно крохотные втулки стали раздаваться в стороны, оттесняя дверь все дальше и дальше от стены. Разойдясь до отказа, они образовали проход, вполне достаточный, чтобы проскользнул один человек. О'Коннелл оглядел группу.

— Тут вниз около сотни футов, — сказал он, изучая шахту в свете фонарика. — Плохо, что кабели перерезаны.

Он отошел в сторону, а еще двое из группы достали по связке длинных нейлоновых веревок, перекинули их через верхний цилиндр и бросили концы в шахту. Один за другим отправились вниз. Прошло полминуты, и снизу донеслось:

— Сплошная сталь, ребята, до самого основания. — Выговор был тягучий, характерный для глубинки Юга. — В эту кабину не пробраться. Сдается, нам предстоит устроить охоту на дырки от бублика.

Сара обратилась к О'Коннеллу за разъяснением.

— Короба, или воздуховоды, позади шахты. Еще одна игрушка, которую мы применяем. Небольшое устройство, посылающее высокочастотный сигнал, а затем считывающее его отражение. Определяет местоположение и размер. Посмотрим, повезет ли нам.

После двухминутных поисков был получен ответ.

— Одну отыскали. Примерно двадцать футов от конца, — долетел снизу голос. — Судя по звуку, в нее даже ты, О'Коннелл, пролезешь.

Не успели эти сведения поступить наверх, как маленький сапер, прихватив с собой горючую массу, схватил веревку и исчез в шахте. Через минуту сквозь темень пробилось голубое свечение. А вскоре тишину опять нарушил голос южанина:

— Дырку мы вскрыли. Пора на охоту.

* * *

— Уничтожьте два последних кода в серии и введите вновь, — произнес Ландсдорф, скользя глазами по трем мониторам, стоявшим прямо напротив него. Снял палец с клавиши интеркома и откинулся на спинку кресла. — Вот видите, Антон, как все просто. Как, оказывается, просто переменить самое понимание высшего господства.

— Да, я… вижу это, — пробормотал Вотапек. За последние четыре минуты он стал испытывать куда большее неудобство, чем прежде. — Я думал, Йонас будет вместе с нами. И Элисон. Что все уже… выяснилось.

— А вы не думаете, что Джасперсу следовало бы здесь быть, когда все заработает? — Вотапек ничего не ответил. — Знаете, Антон, неожиданно мне пришло в голову: ведь Ксандр никогда не видел все три манускрипта вместе. — Ландсдорф нежно погладил лежавшие перед ним на столе старинные книги. — Вот и будет ему знатный подарок. — Старец надавил клавишу интеркома: — Паоло, будьте любезны, доставьте сюда доктора Джасперса.

После некоторой паузы донесся голос итальянца:

— Вы находите, что будет… разумно, вывести его, когда…

— Вы ставите под сомнения мои распоряжения, Паоло? — Ландсдорф выждал. — Хорошо. Тогда приведите его. — Вновь обратил к Вотапеку взгляд, в котором вспыхивали насмешливые искорки. — Антон, вы выглядите встревоженно. Я не прав, думая, что вы предпочли бы не быть здесь? Неужели перспектива смерти так пугает? — Вотапек молчал. Ландсдорф кивнул. — Вероятно, вы правы. Вероятно, вам следует уйти. — Ландсдорф потянулся куда-то под стол. Не успел Вотапек хоть что-то сказать в ответ, как за спиной старца с треском раскрылась дверь, резкий порыв холодного воздуха ворвался в лабораторию. — Как видите, есть еще один выход. Паоло придумал. Я никогда этого не понимал, но теперь, конечно же, вижу, что цель свою это оправдало. Туннель. Машина ждет на другом конце. — Вотапек заколебался, потом поднялся. — Не убегайте слишком далеко, Антон. В ближайшие недели вы мне понадобитесь. — Вотапек направился к двери. — А вообще-то стыдно. Пройти весь долгий путь и упустить такой превосходный момент.

* * *

В воздуховод Сара пролезла последней, алюминиевый короб оставлял ей для маневра по четыре дюйма с каждой стороны. Чтобы было легче, двигавшийся впереди смазывал короб жиром, но все равно Сара, проползая, ощущала телом каждый металлический стык, каждый шов, в ребрах пульсировала боль. Жир, впрочем, предназначался прежде всего О'Коннеллу: ирландец несколько раз то головой, то плечами ударялся, прежде чем втиснулся в начало воздуховода. Забавляясь, Тоби выбрал именно этот момент, чтобы выразить свое отвращение к тесноте и узости, и тем заставил О'Коннелла высказать пару слов про другие места, где еще теснее. Тоби быстро ухватился за веревку, подтянулся и тихонько скользнул в воздуховод.

Одолев ярдов тридцать, маленький отряд остановился.

— Расходится, — сообщил шедший впереди. — Похоже, шесть разных отводов.

— Вскрыть и осмотреться, — приказал О'Коннелл, уже тяжело дышавший после проделанного перехода.

Лежа на животе, Сара упиралась пальцами в металлические стенки, а потому поняла, что имелось в виду. Острый нож давал возможность прорезать короб и осмотреть помещение под ним.

— Изоляция и полно всяких проводов, — донесся ответ, — большинство тянутся вдоль одного из отводов слева в сторону, обратную той, откуда мы ползли.

— Есть там какие-нибудь зеленые провода в мотках? — Это Тоби подал голос, причем звучал он так серьезно, как Сара и не ожидала. — Что-нибудь похожее… на толстую обтянутую задницу?

Молчание.

— Ага. Утянуто, как на фотомодели. Линия проложена отдельно, но идет в том же направлении, что и большинство проводов.

— Это оно, — сказал Тони. — Это то, чем пользуются для подключения к спутниковым сетям. Куда бы линия ни тянулась, она выведет на центр управления.

— Тогда мы идем другим путем, — перебил О'Коннелл. — Найдем приятное и тихое местечко, где можно выбраться из воздуховода. Лезь в другой отвод и шевели задницей.

* * *

Паоло, зажав руку Ксандра, вел его по коридору, ни слова не говоря и не давая никаких объяснений по поводу Стайна или Тига. Приглашение следовать было кратким и грубым, даже пистолет мало что мог к этому добавить. Но вот когда они подходили к лифту, итальянец неожиданно остановился. Без всякого предупреждения сдавил руку Ксандра еще сильнее. Какое-то время Паоло всматривался вдаль, потом склонил голову влево, предельно сосредоточив взгляд. Затем крутнулся вправо, выражение лица у него стало еще более возбужденным, он принялся принюхиваться. И мигом поднес к губам рацию. Говоря в нее, итальянец не сводил глаз со своего пленника:

— Профессор… Да, он со мной… Нет, но из воздуховодов несет газом… Именно. Я предлагаю… Да, конечно. — Паоло отвел рацию от рта, щелкнул переключателем на ее корпусе и снова заговорил: — Перекройте воздуховоды… Отлично, тогда задействуйте вспомогательные. Мне тоже люди потребуются… Нет, они могут быть где угодно… Начните широко, потом сводите к центру… И заприте лабораторию. Я буду с профессором. — Паоло вернул рацию на ремень и потащил Ксандра по коридору. Почти сразу флуоресцентные лампы погасли, вновь засветились синие огни. Хваткие пальцы Паоло свело на руке куда сильнее. — Ваши друзья делают это еще интереснее, чем я ожидал. Не волнуйтесь. Забаве приходит конец.

* * *

Сара последней спрыгнула с края воздуховода на цементный пол, оказавшись в складском помещении с коробками до потолка.

— Снять противогазы, — велел О'Коннелл, опускаясь на колени возле двери и доставая пистолет. Подергал за ручку — не открылось. Отошел от двери и кивнул маленькому саперу, чтобы тот занялся замком. Спустя минуту О'Коннелл потянул на себя дверь и медленно просунул в щель голову. Но едва синим светом омыло лицо, как О'Коннелл поднял пистолет и выстрелил.

Шедший дозорным стремглав выскочил в коридор, но тут же возвратился, неся на руках убитую женщину. Положив ее на какой-то ящик, поднял пистолет и кивнул остальным, чтобы шли за ним. Через пять секунд вышли О'Коннелл с электронщиком, потом трое других и, наконец, Тоби и Сара.

Пришлось быстро преодолевать открытое пространство футов двадцать пять на тридцать, по шесть нумерованных дверей на каждой стене. Единственный выход находился в середине противоположной стены, дозорный вел их к нему и — если верить теории зеленой проводки Тоби — к центру управления. Пробираясь между столами и стульями, Сара заметила бильярдный стол и телевизор в углу напротив встроенной кухни: все приметы жилых помещений для тех, кто рассчитывал длительное время провести под землей. «Бункер, — подумала она. — До чего ж подходяще».

Оказавшись у выхода, она услышала щелчок и, как и все остальные, остановилась. Дозорный впереди осторожно пробирался вдалеке по коридору. Последовал второй щелчок: путь свободен. И снова они двинулись, разбившись на пары. Сара шла с Тоби бок о бок, пока не последовал новый щелчок возле очередного коридорного перекрестка. Они видела, как говорили о чем-то О'Коннелл с дозорным, как оба они кивнули, прежде чем О'Коннелл, повернувшись к группе, надел на голову второй комплект окуляров, которые были у всех. Остальные проделали то же самое, хотя Сара не поняла, что такого увидел О'Коннелл, чтобы стоило беспокоиться. Вскоре он завернул за угол. Сара проделала это последней.

Она мгновенно поняла, что они допустили ошибку. Коридор был чересчур длинен и чересчур узок, укрыться в нем было негде. Инстинкт требовал оттащить Тоби назад, но не успела Сара повернуться, как в другом конце коридора появились люди с оружием на изготовку. Следующие несколько секунд показались ей самыми долгими из всех прожитых: она ждала, когда ледяные острия пуль вопьются в тело. Вместо этого все вокруг охватило яркой вспышкой, зрение на миг пропало, кругом стреляли, некого и некогда было спрашивать, почему она все еще жива. Развернувшись влево, Сара отчаянно палила назад, взгляд прояснился, и она увидела, как сгрудились, очевидно в замешательстве, люди Эйзенрейха. Увидела, как они натыкались на стены, друг на друга, как будто отыскивали выход из темноты, и тогда поняла.

Вспышка ослепила их.

О'Коннелл это знал и был к этому готов. Он выманил их, и они попались в ловушку. Через пятнадцать секунд в коридоре вновь повисла тишина.

Семь человек лежали мертвые, один — раненый. Не пострадал никто из группы, участники которой стягивали с себя окуляры. О'Коннелл подошел к раненому, рывком поставил его на ноги и впился пальцами в мягкую шею.

— Ты у нас везунчик, верно? — зашептал он. — Так вот, я тебя спрошу всего раз — и больше не буду. Выбор твой: хочешь — отвечай, хочешь — подыхай. — О'Коннелл вдавил пальцы поглубже в горло. — Где компьютеры и сколько человек в охране?

Раненый отрицательно мотнул головой.

Без колебаний О'Коннелл навел глушитель и прострелил ему коленную чашечку, не переставая держать за горло, чтобы заглушить все крики и стоны. Слюна потекла у раненого изо рта, все его тело затряслось.

— Я ведь не сказал, как я тебя убью, — добавил ирландец, — но это уже мой выбор.

— Третий коридор… слева, — донесся сдавленный ответ, — сейфовая дверь… десять техников… безоружные…

О'Коннелл двинул пистолетом раненому в подбородок, и тот рухнул на пол. Две минуты спустя группа миновала лифт и остановилась в десяти футах от стальной двери, преграждавшей вход в лабораторию.

— Не думаю, что нашему коридорному приятелю можно верить, — сказал О'Коннелл, а маленький сапер уже хлопотал возле двери. — Вряд ли они не вооружены. Держите Тоби позади. И наденьте окуляры. — Он повернулся к компьютерщику: — Не хотелось бы тебя терять, когда игра зашла уже так далеко, как думаешь, Тоби?

Полминуты спустя пневмозапоры на двери ослабли, образовалась щель, достаточная для двух других цилиндров, которые, правда, на сей раз оказались гораздо мощнее своих предшественников. Из лаборатории донеслись голоса, топот бегущих ног, тамошняя суета разительно контрастировала с легкостью движений человека у двери: он спокойно достал две жестяные банки, отвинтил у каждой крышку и швырнул в щель. Подобравшись перед взрывом, он отвернулся, когда за дверью разразилась целая серия слепящих вспышек. Потом, припав к земле, он с разворотом миновал щель и проскочил в лабораторию, за ним быстро последовали еще четверо, потом О'Коннелл. Сара, дождавшись, когда ее старый друг пролезет в щель, скользнула за ним, взяв на буксир Тоби.

Вид, открывшийся с балкона, был нереален: внизу мужчины и женщины, кто по полу, кто вдоль стен, перемещались осторожными маленькими шажками, вытянув вперед руки с растопыренными пальцами и стараясь определить направление, куда устремлялся их невидящий взгляд. Другие сидели за мониторами, бесцельно уставившись в экраны, которых больше не видели. Кое-где валялись ружья и пистолеты, брошенные и потерянные в момент слепящего взрыва, ни одно ружье или пистолет уже не угрожали тем, кто осторожно спускался с балкона по лестнице. Сара пробегала взглядом по лицам, отыскивая Ксандра; участники группы уже вязали пленных, О'Коннелл доставал из своего мешка взрывчатку. Ступив на последнюю ступеньку, Сара вдруг подумала: слишком все легко. Опять же — никаких следов Ксандра.

— Добро пожаловать.

Голос гулко и громко прозвучал с невидимого монитора, почти сразу же под балконом с треском разошлись стальные плиты, открыв застекленную со всех сторон будку. Внутри будки, в центре, стоял Ксандр, его держал за руку второй человек, а еще один сидел слева от них за столом. Сара узнала его почти сразу же.

— Ах, мисс Трент! — продолжил Ландсдорф. — Вы живы. Как интересно! Среди других ваших, без сомнения, и наш таинственный мотоциклист… наверное, вот тот здоровый малый со взрывчаткой? — Сара не сводила глаз с заключенной в стекло троицы. — Не важно, — прибавил он. — Как видите, доктор Джасперс здесь, со мной. Вместе мы только что были свидетелями замечательного момента. Догадываетесь, мисс Трент? — Он помолчал. — Совершенно точно. Коды — все переданы. Вы со своими друзьями, естественно, вольны связать моих служащих, но, судя по всему, вы немного припозднились, если не сказать — пришли слишком поздно. Завершающий этап обратить вспять невозможно.

Сара посмотрела на Ксандра. Лицо его не выражало никаких чувств, слова Ландсдорфа тоже не задели его: один только отсутствующий взгляд. Несколько секунд казалось, будто все замерло: ни звука, ни движения, — пока Ксандр не повернулся к стеклу, устремив взгляд на Сару, и не произнес, не меняя выражения лица:

— Взорвите это все. — Голос был таким же отстраненным, как и взгляд. — Я все равно мертвец. Не раздумывайте.

— Это ничего не изменит, — перебил его Ландсдорф. — Доктор Джасперс не понимает того, что любая попытка произвести взрыв лишь приведет в действие… э-э… автопилот… так, кажется, Артур это называл. Что-то там связанное со спутниками, с хранимой информацией и всякое такое. Можете, разумеется, делать все, что вам заблагорассудится, со своими устройствами, только знайте, что даже взрыв здесь, в лаборатории, окажет малое воздействие. Правда, наша способность отслеживать действия групп в последующие несколько дней окажется серьезно ограничена, однако общие результаты будут такими же. Чуть меньше контроля с моей стороны, но, становясь старше, учишься приспосабливаться. — Старец вновь улыбнулся и взглянул на Джасперса: — Вас это удивляет, Ксандр?

Ксандр ничего не ответил. О'Коннелл обернулся к своему компьютерщику:

— То, что он говорит, правда?

— Я… не знаю, — ответил Тоби. — Мне нужно… — Он остановился, глядя в сторону стеклянной будки.

— Пожалуйста, пожалуйста, молодой человек, приступайте, — сказал Ландсдорф. — Убедитесь сами.

Тоби уселся за ближайший компьютер и отстучал несколько слов.

— Не знаю. Это всего-навсего подстанции, вторичные терминалы. Они обрабатывают информацию только тогда, когда подключены к главной машине. А так они пребывают в спячке. В данный момент они отключены. Пока главный не попадет мне в руки, я ни в чем не могу быть уверен.

— О, вы удостоверитесь, мой молодой друг, — откликнулся Ландсдорф.

Во время разговора Сара не сводила глаз с Ксандра, ее притягивала странная отчужденность в его взгляде, раньше она всего один раз видела такое: в мотеле, когда он вспоминал про смерть Ферика. Теперь же она чувствовала за этим взглядом еще и силу. Казалось, сила росла, подчиняя себе все его мысли, и вот — взрыв движения, и Ксандр стремительным рывком бросился через стол на Ландсдорфа.

Тут же Паоло навалился на него, вдавив в шею пистолет. Итальянец, встряхнув, поставил Ксандра на ноги и, опустив пистолет, ткнул его Джасперсу под ребра.

В глазах Ландсдорфа отражалось нескрываемое удивление, выражение же лица Ксандра совсем не изменилось.

— Уберите оружие, Паоло, — приказал Ландсдорф, устраиваясь поудобнее в кресле.

— Зачем? — спросил Ксандр тихим голосом. — Зачем ждать? Вы убили Тига, собираетесь убить меня. Почему бы не покончить с этим?

— Я сказал: уберите оружие.

— Вон у вас даже публика есть, — не унимался Ксандр. — Разве не возбуждает это в вас…

— Довольно! — не скрывая гнева, прикрикнул Ландсдорф.

— А ведь Паоло понимает, что я прав. Скажи, Паоло?

Итальянец взглянул на Ландсдорфа. Старец произнес:

— Уберите.

Паоло никак не решался:

— Он ни за что не станет делать то, о чем вы его попросите.

— Уберите оружие, Паоло! Вы не понимаете. Еще одного Вольфенбюттеля я не потерплю. — Ландсдорф обратился к Ксандру: — Сейчас же перестаньте дурачиться.

— Паоло, ты как думаешь? — допытывался Ксандр. — Ты понимаешь или нет?

— Позвольте мне покончить с этим, — настаивал итальянец. — Он не стоит…

— Вы, оба, что, не расслышали меня?! — заорал Ландсдорф. — Думаете, я не понимаю, что вы затеваете, доктор Джасперс? Думаете, я не вижу насквозь эту вашу дешевую уловку? Вы втягиваетесь в опасную игру.

Ксандр уставился итальянцу в глаза:

— Сделай это, Паоло. Сбереги всем нам время. Спусти курок.

Итальянец снова глянул на Ландсдорфа, потом на Ксандра и стиснул зубы. Спустя миг из будки донесся звук одиночного выстрела. Несколько секунд никто, казалось, не двигался. Потом — очень медленно — Паоло опустился на колени, глаза его были широко открыты от удивления. Он упал, голова стукнулась об пол.

— Он бы сделал то, о чем вы его просили, — произнес снова выдержанным голосом Ландсдорф, в руке которого был маленький пистолет. — Этого я позволить не мог.

Сара и остальные ошеломленно смотрели на разыгравшуюся в стеклянной будке странную сцену. Ксандр подошел к столу, перегнулся и выхватил у старца пистолет.

— Только вы об этом знали. — Ландсдорф улыбнулся почти детской улыбкой. — А сейчас вы меня убьете. Как хорошо вы овладели ситуацией!

Ксандр держался с невероятным спокойствием, зажатый в его руке пистолет находился между ними.

— Нет, — ответил он, — вы сейчас же расскажете мне, как это все остановить, я, знаете ли, не верю, что все так необратимо, как вы утверждаете.

— Поверьте мне, — ответил Ландсдорф, — ничего поделать уже нельзя.

— В самом деле? — Ксандр наставил пистолет себе в грудь. — А что, если я пущу его в ход против себя? — Он помолчал. — Где вы окажетесь тогда вместе со своей судьбой?

Улыбка медленно сползла с лица старца.

— Вы не сделаете этого.

Ксандр смотрел Ландсдорфу в глаза:

— Вы в это действительно верите?

С полминуты оба оставались недвижимы. Затем очень медленно, будто собираясь сказать что-то, Ландсдорф подался вперед. На мгновение Ксандр обмяк. Старец ухватился за пистолет, прижал его к своей груди и спустил курок. Сильная дрожь сотрясла его плечи, и он осел в кресле. Взгляд Ландсдорфа застыл на Ксандре, слабая улыбка появилась на его лице.

— Вопрос, как окажется, — сипло выговорил он, — в том, что вы сделаете? — Старец кашлянул. — Генералы или манускрипт? Неистовая жестокость или порядок? Хаос или стабильность? — Кровь выступила у него на губах. — Сова Минервы расправила крылья. И отныне выбора нет. Его никогда не было. — Голова Ландсдорфа свалилась набок, улыбка застыла на лице.

Ксандр беспомощно взирал на безжизненное тело, все еще держа в руке пистолет. Резко обернулся к стеклу, отшвырнул пистолет в угол будки и нашел взглядом Сару:

— Найди мне выход. Тащи сюда своего компьютерного спеца и найди мне выход! — Он нажал кнопку на столе, и под ступенями открылась дверь.

Тоби первым оказался в будке, не замедлив усесться перед одной из клавиатур. Еще секунды, и будку, когда в ней появился О'Коннелл, заполнило стрекотание клавиш. Ксандр отошел к стеклянной стене и встал, скрестив руки на груди и уставившись в пол. Сделать он сейчас ничего не мог. Стрекотание прекратилось, и Ксандр поднял голову. О'Коннелл стоял возле Тоби, оба они всматривались в разные экраны, выискивая на них хотя бы намек на то, как остановить выполнение программы. И в этот момент Ксандр увидел стоявшую в двери Сару. Взгляды их встретились, но ни она, ни он не сказали ни слова. Клавиши снова застрекотали, и Сара подошла к Ксандру.

— Мне сказали, что ты умерла, — выговорил он, еще крепче сжимая руки на груди. — Я…

— Пара сломанных ребер. Переживу.

Он кивнул, и тут же послышался отчаянный вскрик Тоби.

— Господи, какого ж черта у них тут наворочено? — Он продолжал смотреть на экран, когда Ксандр с Сарой обернулись на него. — Старик не врал. Дать обратный ход тому, что они запустили, никак нельзя. Если я попытаюсь вернуть любой из командных кодов, система меня отключит. Вся эта штука вырубится, и компьютеры возьмут отслеживание на себя. У меня не будет даже допуска в компилятор, чтобы попробовать обойти их, применив двоичную кодировку.

— Так значит, мы ничего не можем поделать? — спросила Сара, уже стоявшая у стола.

— Нет. — Тоби принялся грызть ноготь на большом пальце. — Просто, может, какое-то время побыть тут.

— А как насчет имен? — поинтересовался О'Коннелл. — Должен же быть список тех, кто там, снаружи. Мы его получаем и останавливаем их до того, как они получат свои депеши.

— Там я уже был, пробовал, — ответил Тоби. — Едва не загнулся у компьютера. Эти ребята не шутили. Точно знали, что делали.

В будке повисла тишина.

— А как насчет Притчарда? — Все трое подняли головы. Вопрос задал Ксандр.

— Простите? — воскликнул Тоби, и не думая скрывать раздражения.

— Помните, вы говорили, что это похоже на… матрицу Притчарда? — продолжал Ксандр, не обращая внимания на компьютерщика. — Может, это подскажет вам что-нибудь…

— Притчард. — О'Коннелл кивнул. — Отличный ход, профессор. Он что-нибудь сунул внутрь, так?

— Приветик! — Разочарование Тоби не знало границ. — Вы про что говорите?

О'Коннелл, не обращая на него внимания, повернулся к Саре:

— Ну?

— Я не знаю. — Взгляд ее заметался. — Тут может быть любое число…

— Может, Стайн знает?

И снова все трое посмотрели на Джасперса. Заговорил О'Коннелл:

— Боб Стайн?

— Он здесь. Он мог бы помочь?

О'Коннелл все еще смотрел на Джасперса. Ирландец медленно кивнул:

— Если речь идет о компьютерах и об Артуре…

Спустя две минуты слегка опешивший Стайн сидел в кресле рядом с Тоби, а Сара с О'Коннеллом забрасывали его короткими фразами.

— Подменяющая ретрансляция, — тихо выговорил Боб. — Помните? — Сара покачала головой. — Команды на отсрочку в Аммане? — Стайн помолчал. — Артур в подменяющей ретрансляции был специалистом.

У Сары глаза полезли на лоб:

— Отсрочки исходили от Притчарда?

— Да, — кивнул Стайн.

Подтверждение, казалось, лишь усилило ее смятение:

— Минуточку. Значит, получается…

— Да, — подтвердил Боб. — Поэтому вы бы все равно не спасли ее. — Стайн смотрел на Сару в упор. — Я потом проверял. Притчард затеял отсрочку, потому что девочка нужна была ему как приманка. Чем дольше он держал ее на крючке, тем легче вам было добраться до Сафада. У вас никогда не было шанса спасти девочку. Он вам не оставил никакого выбора. — Убедившись, что слова его восприняты, Боб обратился к О'Коннеллу: — Артур всегда умел вовремя угадать момент. Он должен был держать под контролем каждую фазу операции. Вот что он наверняка заложил в систему: ту самую штуку, что способна обойти блокировку.

— Не будет ли кто-нибудь любезен объяснить мне, о чем вы говорите? — вмешался Тоби. — Или компьютерщик вам уже не нужен?

— Команда на отсрочку, — отозвался Стайн. — Она не позволит вам устанавливать новые цели и задания, зато позволит отсрочить переданные команды — до бесконечности.

— Команда на отсрочку? — повторил Тоби. — То есть?..

— Артур любил, чтобы выбор момента был идеальным, — сказал Боб. — Чуть что не так, он тут же слал отсрочку, пока вновь не приводил все в порядок. Он должен был запрятать в недрах программы нечто вроде команды на отсрочку.

— Значит, вы сидите, — заговорил Тоби, обращаясь к Саре, — и дожидаетесь следующей серии команд после отсрочки? А если ничего не пришло?

— Значит, ничего не пришло, — ответила Сара. Взгляд был все еще отсутствующий, но память работала четче.

— Вам надлежит ждать контакта, — добавил Стайн. — Он если когда и устанавливался, то всегда вызывался иным набором кодов.

— Итак, речь идет о кодограмме отсрочки с измененной последовательностью. — Тоби вновь пребывал в своей стихии.

Он снова принялся молотить по клавиатуре, на экранах возникали и исчезали мириады изображений, сплошь заполненные непонятными символами.

Впервые за последнюю минуту Сара подняла взгляд. Пристально посмотрела на Ксандра. Оба промолчали.

Через три очень долгие, томительно тянувшиеся минуты Тоби остановился и откинулся в кресле.

— Неплохо. — Он кивнул на экран. — У вас перед глазами ваш черный ход. Щелкни разок — и отсрочка. Однако две проблемы. В данный момент я не могу быть уверен, что команда на отсрочку дойдет до каждой группы.

— Это что значит? — Вопрос задал О'Коннелл.

— Это значит, что мы не сумеем остановить первые несколько трансляций.

— Сколько? — спросила Сара, снова полностью овладев собой.

— Не знаю.

— Прикинь! — повысил голос О'Коннелл.

— Все, чему назначено случиться, скажем, в ближайшие шесть часов.

— Это самое большее три акции, — подсчитал О'Коннелл. — По мне, допустимо. А вторая проблема?

— Если верить этому, то происходит так: я шлю отсрочку, и все стирается.

— Верно, — согласно кивнул Боб. — Как раз поэтому в Аммане коды были изменены.

— Ему пришлось всю систему снова запустить, чтобы провести новые трансляции. — Тоби улыбался, наслаждаясь беседой. — Операциональная реинтерфейсировка: новые трансляции — новые коды.

— Оставьте основы программирования, — заговорил О'Коннелл. — Что значит «стирается»?

— Это значит, что все до последнего байта информации смываются и вытираются насухо.

— И с этим ничего не поделаешь, — кивнул Стайн.

— Это значит, — добавил Тоби, — что придумавший эту штуку не желал, чтобы кто угодно посылал отсрочки, не имея на то веской причины. И вот еще что это значит: тут все устроено так, чтобы в случае если кто-то (вроде нас) сумеет отыскать черный ход, то незваным гостям все равно не удастся пошарить по шкафам, когда они через этот ход пройдут.

— Мы теряем все? Ничего не останется? — спросила Сара.

— Я неясно выразился? — обиделся Тоби. — Nada, как говорят в Испании. Ничего. Даже курсора. И никакая взрывчатка не понадобится, потому как для подрыва тут ничего стоящего не останется. — Все молчали. — Ну так что делать будем, ребята? Отсрочка или нет?

Некоторое время никто не проронил ни слова.

— Получается, что масса людей будет сидеть и поджидать весточки от Эйзенрейха, — сказала Сара, — а мы не будем знать, кто они. — Она взглянула на О'Коннелла. — К тому же мы не узнаем, во скольких школах обучается новое поколение последователей.

— А каковы альтернативы? — вмешался Ксандр. — Если мы этого не пошлем, то уж предельно точно узнаем, кто они такие: они за восемь следующих дней в этой стране все с ног на голову поставят.

— Что ж, значит, мы позволим им исчезнуть, по лесам разбежаться? — спросил О'Коннелл.

— Они уже там, — объяснил Ксандр. — Ожидают. А мы велим им подождать немного. Не надо забывать, как установил Эйзенрейх и что предписывает манускрипт: каждый играет свою роль. Ландсдорф мертв — так где источник? Кто отправит новые коды? Вотапек? Седжвик? Уверен, как раз они и представляют собой те неувязки, которые ваши ведомства национальной безопасности способны соединить. — Ксандр взглянул на О'Коннелла, потом на Сару. — Лучшее, что мы можем сделать, это оставить мальчиков и девочек Эйзенрейха ожидать приказа, который никогда не придет.

— А когда они вырастут? — спросила она.

— Без манускрипта, без тех, кто станет с ложечки вскармливать их на «слове, завещанном Эйзенрейхом», они ничего не сделают. Им нужно сказать, что требуется сделать, но поблизости не окажется того, кто это скажет.

О'Коннелл вздохнул:

— Вы вкладываете слишком много веры в четырехсотлетнюю теорию, профессор.

— Нет. Я вкладываю свою веру в людей, которые буквально следовали этой теории. Они хотели создать последователей, а не вождей. Нам остается только надеяться, что они в этом преуспели. — Он обернулся к Тоби: — Шлите отсрочку. Велите им… хранить терпение.

Тоби поднял глаза на О'Коннелла, тот посмотрел на Сару. Она кивнула. Еще миг — и все экраны в лаборатории замерцали пустым белым светом.

* * *

Тоби оказался точен почти до минуты. За шесть часов страна пережила события, ставшие почти трагедиями. Во-первых, попытка убийства Линь Цзебяо, которая играла не последнюю роль в составе китайской торговой делегации. По счастью, покушавшиеся были обнаружены всего за несколько минут до того, как мадам Линь готовилась выступить с речью, которая транслировалась по телевидению; оба снайпера были убиты, имена не сообщались. Однако вопросы оставались. Где была служба безопасности? Не связано ли это с несчастьями, имевшими место в Вашингтоне? в Новом Орлеане? с английским послом? Два часа спустя неполадки в компьютерной системе Лос-Анджелесского международного аэропорта только подлили масла в огонь. Там тоже в последнюю минуту героическими усилиями удалось предотвратить несчастье, однако, несмотря на это, что-то похожее на панические нотки стало заполнять программы радио- и теленовостей. Неужели полиция и другие правоохранительные органы беспомощны? Неужели Соединенные Штаты в конце концов пали жертвой всемирного терроризма? И ряд не менее ужасных происшествий вызывал все больше кривотолков (худшее из них — почти полный крах «Белл Юго-Западная») — каждое было своевременно обнаружено, и до катастроф дело не дошло, но тем не менее нервозности и обеспокоенности добавило.

Сообщение о подлинной трагедии было передано в вечерних выпусках новостей. Тело вице-президента Пемброука обнаружено в его кабинете, диагноз: сердечная недостаточность. В обращении к народу президент Уэйнрайт сказал о глубокой скорби, в которую погрузила всю страну внезапная смерть его друга. Отличавшийся превосходным здоровьем сорокапятилетний вице-президент пал жертвой неизвестного вируса, которым заразился, очевидно, во время недавней поездки в Малайзию. Врачи из Центра вирусологии имени Гопкинса мало что могли к этому добавить.

Президент сразу же переключился на более тревожные и злободневные события. Говорил он с легкой фамильярностью, которая давно уже завоевала ему симпатии публики:

— За прошедшую неделю мы стали свидетелями чудовищной вереницы нападений, каждое из которых имело целью сокрушить наш дух. И всякий раз, несмотря ни на что, мы побеждали. Мы пресекали действия тех, кто тщился нарушить покой нашего разума, силился нарушить образ жизни, который все мы давно привыкли ценить и беречь. И пусть — в этом у меня нет сомнений — случались моменты, когда подступал страх, даже паника, но ни разу мы не поддались на эти угрозы. Нет. За всем этим мы видели главное, то, что составляет суть: стойкость и мужество американского народа. Эти нападения были безумными, привнесенными из чужих земель, но мы не должны уделять им внимания больше, чем они того заслуживают, мы должны осознавать, как бледнеют они в сравнении с подлинной утратой нынешнего дня — смертью Уолтера Пемброука.

Мы скорбим о трагедии, мы понимаем ее истинность, но мы еще и извлекаем из нее урок. Смерть вице-президента должна помочь нам в правильном свете увидеть неприглядные события прошедшей недели. Они не сокрушили нас и не подорвали нашу веру. Страна наша сильна, невредима — невредима настолько, что мы можем оплакать единственную подлинную сегодняшнюю трагедию. Сейчас мы должны взглянуть на самих себя и избавиться от мрачных ожиданий. Этого, я знаю, хотел бы Уолтер Пемброук.

К концу недели мало кто ставил под сомнение мудрый совет президента.

Печально, но два дня спустя разразилась новая трагедия: «Тиг телеком» объявила о смерти своего вдохновителя, своей путеводной звезды, лучезарного Йонаса Тига. Его тоже унесла болезнь сердца, и, хотя обожающие телезрители скорбели о его утрате, а Эми Чандлер о его рейтингах, все они были слишком погружены в последствия недавних бедствий, чтобы уделить этой смерти большое внимание. Возникли разговоры по поводу до странности провидческой программы, которую передали за день до его смерти: запись, на которой Тиг, похоже, предугадывал некоторые драматические события, случившиеся днем позже. Посреди общей суматохи, впрочем, споры вокруг шоу быстро утихли. В газетах и журналах напечатали некрологи и статьи, в эфир передали рассказ о его жизни, но уже через несколько недель новая восходящая звезда появилась на другом канале — более дерзкая, более резкая. И феномен Тига благополучно ушел в прошлое.

В ту же неделю на последних страницах ряда крупнейших газет появилось сообщение о таинственном исчезновении Лоуренса Седжвика. При том что его банковские счета оказались нетронуты, а бумаги в новоорлеанском кабинете в целости и сохранности, складывалось впечатление, что судьба вновь схватила Седжвика за руку на горячем.

Совсем не такое внимание было уделено смерти довольно почтенного, хотя и малоизвестного политического теоретика, чья кончина удостоилась всего нескольких строк в «Нью-Йорк таймс». Как сообщалось, Герман Ландсдорф скончался во сне в возрасте восьмидесяти шести лет. Одинокий человек, он оставил после себя только свои труды.

* * *

Лишь очень немногие из этих газетных статей, впрочем, удостоились хотя бы беглого взгляда обитателей небольшой фермы в Мэриленде. Они были очень заняты другими делами. Хозяин фермы, ирландец, успевший снискать известность среди местных жителей своим затворничеством, стал подавать признаки жизни, заговаривал с покупателями на городском рынке, а одного-двух даже пригласил домой. Большинство местной знати приписало эту разительную перемену в О'Коннелле влиянию молодой особы, с которой он, похоже, не расставался. Женщина тоже расцвела, с каждой неделей чувствуя себя свободнее и непринужденнее. Хейден Даглиш, сторож на ферме, даже стал ставки принимать: как скоро ирландец сделает молодую Элисон законной женой и хозяйкой. Обычно равнодушный к пари и закладам, Гейлин поставил пять долларов на один из дней в конце сентября.