Глава 12

ПУТЬ К ТЕРРОРУ

Летом политика по отношению к реальной и потенциальной контрреволюции в Петрограде заметно ужесточилась. Убийство Володарского, устранение сдерживающего влияния левых эсеров, всплеск активности антибольшевистских элементов, в том числе тайных агентов Антанты, возросший после убийства Мирбаха риск германской оккупации и постоянно растущая угроза голода и эпидемий, — все это представляло угрозу существованию Советской власти. Помимо прочего, свое давление на Петроград усилила Москва, требующая от кадрово-истощенного города все новых и новых людей — от партийных деятелей до неквалифицированных рабочих — чтобы пополнять ряды продотрядов, занятых добыванием хлеба в деревне, и Красной армии, защищающей Советскую Россию на фронтах гражданской войны.

Эти угрозы росли с астрономической скоростью. В начале мая красновское казачество стало вновь набирать преобладающую силу в Донской области, которая в течение всего лета оставалась очагом мятежа и сопротивления Советской власти. Южнее, на Кубани и Северном Кавказе, упрочила свои позиции Добровольческая армия Деникина и Алексеева, а высадка экспедиционных сил союзников на северо-западе, в Мурманске и Архангельске, возродила страх скорой оккупации Петрограда — не немцами, так Антантой.

Но самая, по-видимому, большая угроза Советской власти исходила с востока, от восставших частей Чехословацкого корпуса, соединившихся с белыми антисоветскими движениями на огромной территории вдоль Транссибирской магистрали. 8 июня при поддержке самых западных эшелонов корпуса близкими к эсерам войсками (будущей «Народной армией») была захвачена Самара. Там возглавляемые эсерами делегаты Учредительного собрания сформировали антисоветское национальное правительство — Комитет членов Учредительного собрания, или Комуч, который объявил себя наследником власти Учредительного собрания.

Запутанная, временами кровавая история борьбы за гегемонию на востоке, которую в конце лета и осенью вели между собой, главным образом, эсеровский Комуч и более консервативно настроенные силы из числа бывших эсеров и белого офицерства, осевшие в Омске, и которая завершилась зимой созданием реакционного правительства во главе с адмиралом Александром Колчаком, не является предметом нашего внимания (1). Достаточно просто отметить, что до того как в сентябре 1918 г. поддержанное чехами наступление «Народной армии» вдоль Волги было окончательно остановлено, она успела захватить Казань, расположенную менее чем в 800 км к юго-востоку от Москвы; что на пике своей власти Комуч контролировал Самарскую, Симбирскую, Казанскую, Уфимскую и часть Саратовской губернии; и что примерно в это же время существовала реальная возможность установления контакта между войсками союзников и чехословацкими частями и их одновременного похода на Москву и Петроград. Эта перспектива активизировала контрреволюцию в Петрограде, вызвала раздражение у немцев и сильно напугала серьезно ослабленные большевистские власти в бывшей столице. Сползание в «красный террор» в Петрограде и других российских городах в конце лета 1918 г. было обусловлено опасной ситуацией, сложившейся в результате этих угрожающих событий. Другие факторы, часто называемые в качестве причин террора, такие как давление со стороны Ленина, убийство Володарского и Урицкого и покушение на самого Ленина, играли менее существенную роль (2).

* * *

Весной и в начале лета 1918 г. Володарский занимал пост комиссара по делам печати, агитации и пропаганды в СК ПТК, а затем в СК СО. Как комиссар по делам печати, он руководил репрессиями против оппозиционных газет. В середине июня он также был главным организатором фальсифицированных большевиками выборов в Петроградский Совет и редактором радикально-большевистского издания Петросовета — «Красной газеты». Все это делало его привлекательным объектом нападок со стороны врагов большевизма, наряду с Зиновьевым и Урицким. В то же время, для рядовых рабочих, тех, кто продолжал поддерживать большевиков как гарантов пролетарской власти, Володарский был одним из самых популярных партийных деятелей Петрограда.

Володарского убили 20 июня (3). Если это убийство, совершенное неизвестным, имело целью усилить антибольшевистские настроения среди разочарованных Советской властью заводских рабочих, то в определенной степени замысел сработал, так как совпал по времени с гневной реакцией моряков Балтийского флота на казнь Щастного и рабочих Обуховского завода на арест их лидеров. Окончившееся неудачей совместное выступление минеров и обуховцев случилось в считанные дни после убийства Володарского. Однако рост враждебности по отношению к Советской власти был, похоже, не самой расхожей реакцией на сенсационное убийство. Судя по наблюдению «Новой жизни», которая тогда была настроена очень критично к большевикам, весть о смерти Володарского потрясла большинство рабочих соседних предприятий и усилила опасность уличных беспорядков (4).

Коллеги Володарского из редакции «Красной газеты» требовали отомстить за убийство своего лидера немедленным объявлением массового террора (5). Одновременно некоторые районные организации большевиков высказывали обеспокоенность по поводу роста активности врагов Советской власти и выражали желание свести с ними счеты (6). Кроме того, утром 21 июня к Зиновьеву в Смольный одна за другой шли рабочие делегации с требованием ответить на убийство Володарского немедленными репрессиями, а не ждать, «пока наших вождей поодиночке перебьют». Однако, как утверждал Зиновьев, руководство не спешило идти на поводу рабочих: «Мы боролись против этого настроения… мы требовали, чтобы никаких эксцессов не было» (7). Чтобы обсудить раскалившуюся обстановку, в тот же день (21 июня) на экстренное заседание собрался исполком Петроградского Совета. Как сообщали «Новые ведомости», все соглашались, что необходимо не допустить суда Линча (8).

Несколько дней спустя о сдержанной позиции Петрограда стало известно Ленину. Взбешенный, он немедленно отправил Зиновьеву, Лашевичу и другим членам Петроградского бюро ЦК и ПК резкую телеграмму: «Только сегодня мы услыхали, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы удержали [их]… Это не-воз-мож-но!» (9). Тем не менее, еще какое-то время Урицкому удавалось пресекать эксцессы. В то же время, убийство Володарского, последовавшее за выступлениями моряков-минеров и рабочих Обуховского завода, продемонстрировало нужность таких потенциально мощных специальных органов безопасности, как ПЧК. Убийство, таким образом, положило конец набиравшей обороты кампании за отмену ПЧК (10). Ответить на послание Дзержинского от 24 июня, в котором он писал о недопустимости отмены ПЧК, было поручено практически не функционирующему органу — Президиуму СК ПТК. 2 июля он проинформировал ВЧК, что сведения о ликвидации ПЧК не соответствуют действительности (11).

* * *

Преемником Володарского на посту комиссара по делам печати, агитации и пропаганды стал Николай Кузьмин, ранее бывший редактором «Петроградской правды». К концу июня, когда Кузьмин уже возглавлял комиссариат, СК СО расширил его полномочия в сфере борьбы с оппозиционной прессой (12). К этому же времени относятся первые, пока еще робкие, попытки Петербургского комитета большевиков вмешаться в работу властных органов. ПК выразил претензию, что с ним не посоветовались насчет кандидатуры Кузьмина, что он был недоволен работой последнего в «Петроградской правде» и опасается, что тому не хватит твердости в полной мере использовать данные ему полномочия (13). Обсудив на заседании 12 июля работу комиссариата по делам печати, ПК принял резолюцию, утверждающую, что несмотря на жесткие заявления нового комиссара, конкретных шагов в отношении оппозиционных газет сделано не было, и призывающую принять более энергичные меры против них. Своего рода вехой в отношениях между партийным и советским руководством Петрограда стало выдвижение Петербургским комитетом одного из наиболее уважаемых своих членов, Моисея Харитонова, в качестве собственной кандидатуры на пост комиссара по делам печати — при условии, что он будет работать под постоянным контролем ПК. В связи с этим, Самойловой и Залуцкому было поручено провести переговоры с Зиновьевым о назначении Харитонова и обсудить вопрос о закрытии буржуазных газет с Кузьминым (14).

В начале следующего заседания ПК 18 июля Кузьмин представил план работы своего комиссариата (15). Так как большинство членов ПК выступало за одновременное закрытие всех сразу буржуазных изданий, а план Кузьмина подразумевал более постепенный, поэтапный подход, было принято решение поставить вопрос о судьбе буржуазной прессы на обсуждение на ближайшем заседании исполкома Петроградского Совета. Резолюция ПК предусматривала, что на этом заседании представитель ПК будет «настаивать на принятии самых решительных мер по отношению к буржуазной печати как к злейшему классовому врагу пролетариата». Одновременно в районах пройдут партийные собрания, на которых будет разъясняться необходимость полного подавления буржуазной печати и будут выдвинуты требования сделать это. Резолюция ПК содержала также беспрецедентное условие, что «комиссаром печати и пропаганды останется т. Кузьмин, но ПК обязывает его делать еженедельные отчеты ПК и изменить тактику по отношению к буржуазной печати» (16). Кузьмин впоследствии ужесточил свою политику (17).

* * *

Несмотря на то, что после убийства Володарского аресты в оппозиционной среде усилились, Урицкому удавалось противостоять как нажиму со стороны тех, кто требовал разрешить ПЧК проводить расстрелы, так и распространенной в Москве практике удержания именитых политических заключенных в качестве заложников — для расстрела в случае новых покушений на жизнь советских лидеров. Среди известных политических фигур, арестованных ПЧК в то время, был Николай Кутлер — бывший высокопоставленный царский чиновник, один из лидеров кадетской партии и депутат от Петербурга во Второй и Третьей Государственных думах. Арестованный 23 июня, он уже через два дня был отпущен. По сообщениям в газетах, поводом для ареста послужили перехваченные письма, которые он писал зарубежному товарищу и которые показались подозрительными следователям ПЧК. Однако Урицкий, ознакомившись с ними, не нашел в них ничего предосудительного и велел Кутлера отпустить (18).

Неделю спустя после ареста Кутлера среди ночи был поднят с постели, арестован и доставлен на Гороховую, 2 бывший премьер-министр России Владимир Коковцев. Его арест, продлившийся около недели, был также вызван перехваченными подозрительными письмами, на сей раз — перепиской между контрреволюционерами, которые, не ставя его в известность, обсуждали возможность назначения его премьер-министром постсоветского правительства. Поездка Урицкого в Москву, на Пятый съезд Советов, отсрочила рассмотрение дела об освобождении Коковцева. Допрос состоялся 7 июля, и в тот же день Коковцев вышел на свободу. В своих мемуарах он описывал проведенный Урицким допрос как долгую учтивую беседу, в равной степени затрагивавшую такие темы, как его отставка с поста премьера в 1914 г. и его впечатления о Николае II, как и собственно вопросы, связанные с его арестом (19). Похожая ситуация была и с Александром Амфитеатровым — известным прозаиком, литературным критиком и журналистом, яростным противником большевиков, арестованным ПЧК 24 июня. Два дня его продержали на Гороховой, 2, после чего отпустили. В «Новых ведомостях», газете, в которой он тогда работал, он охарактеризовал свою беседу с Урицким не как допрос, а, скорее, как политический диалог. Урицкий интересовался такими вопросами, как его отношения с Григорием Алексинским и другими плехановцами (20), его внешнеполитической ориентацией (Германия или союзники), его литературным и газетным творчеством, источниками финансирования «Новых ведомостей». После обсуждения всех этих вопросов Урицкий сказал Амфитеатрову, что он может идти.

Все сказанное не означает, однако, что для арестантов пребывание на Гороховой, 2 летом 1918 г. не было унизительным и тяжелым испытанием, или что сотням других, часто менее именитых политических узников, повезло так же, как Кутлеру, Коковцеву и Амфитеатрову. Их описания не оставляют сомнения в этом. И уж точно не вызывает сомнений то, что антисанитарные условия в переполненных петроградских тюрьмах были куда хуже, чем в импровизированных камерах на Гороховой, 2 (21). Приведенные примеры просто должны показать, что в ту пору, когда в Москве ЧК уже вовсю расстреливала классовых врагов, когда там и в других городах набирал силу «красный террор», и даже в Петрограде Кузьмин брал заложников, Урицкий продолжал противостоять волне экстремизма (22).

Конечно, петроградские власти предприняли ряд репрессивных мер, чтобы предотвратить всеобщую забастовку, намеченную Собранием уполномоченных, и навсегда покончить с этой организацией. Однако я не нашел свидетельств того, что ПЧК арестовала лидеров Собрания уполномоченных, — в отличие от ВЧК в Москве, которая сначала, в июне, арестовала нескольких членов делегации Собрания уполномоченных, а 22 июля еще и участников разгромленного ею регионального Рабочего съезда (23). Даже после убийства Мирбаха, несмотря на официальное одобрение массового террора Пятым Всероссийским съездом Советов, Урицкий стремился избежать ненужного кровопролития в Петрограде (24). Вместо этого он сосредоточился на подавлении конкретных контрреволюционных заговоров. Так было в случае с антисоветским заговором в Михайловской артиллерийской академии (25). Его руководители оставались на свободе, под пристальным наблюдением, до 11 июля, когда они усилили приготовления к насильственной антиправительственной акции. Только тогда двенадцать из них были арестованы (26).

* * *

Первые три месяца 1918 г., пока шли переговоры о мирном договоре в Брест-Литовске и кипели страсти вокруг его ратификации, правительства Великобритании, Франции и США делали все возможное, чтобы убедить руководство Советской России не выходить из войны. Таковы были мотивы, стоявшие за назначением в январе на пост специального британского посланника в Петрограде Брюса Локхарта (27). После того как договор был подписан, союзные державы еще какое-то время играли на опасениях Советского правительства по поводу масштаба германских притязаний в России, пытаясь так или иначе втянуть его в сотрудничество, которое привело бы к возобновлению военных действий на Восточном фронте. Такое поведение было продиктовано страхом — который, по понятным причинам, сильнее всего ощущался во Франции, — что затянувшееся затишье на востоке сведет на нет военные успехи союзников на западе, и что немцы могут прорваться к Парижу.

К концу весны 1918 г., по мере роста уступок немцам со стороны большевиков, стало ясно, что от Советской России ждать возобновления военных действий не приходится. С этого момента западные союзники, особенно британцы и французы, начали оказывать поддержку — вначале, прежде всего, денежную — различным антибольшевистским движениям, выступавшим за продолжение войны с Германией до победного конца. Локхарт через старого друга вышел на Бориса Савинкова, который, как он знал, планировал организовать убийства ведущих деятелей большевистского руководства в ночь предполагаемой высадки союзников в Архангельске и, воспользовавшись народным недовольством по поводу голода, установить военную диктатуру (28). Кроме того, в июле Локхарт, вместе с французами, постепенно перевел значительные средства в распоряжение генерала Алексеева, начальника политического отдела Добровольческой армии и одного из главных кандидатов на пост диктатора (29).

В первые дни марта, еще до подписания Брестского договора и ужесточения советской позиции в отношении союзников, примерно 170 британских морских десантников высадились в Мурманске, чтобы обеспечить охрану военного имущества союзников. В начале июня подразделение десантников было усилено дополнительным контингентом из 600 британских солдат. Вскоре между ними и военнослужащими Красной армии стали происходить столкновения. Однако вопрос о военной интервенции в Россию еще вызывал у союзников сомнения и разногласия. Особенно это касалось Вашингтона, где президент Вудро Вильсон был принципиально против предоставления американских войск для участия в операции в России. Но и Франция, для которой было жизненно важно отразить германское наступление на западе, с трудом могла себе позволить направить значительные силы для совместных действий Антанты в России. Таким образом, общая численность вооруженных сил союзников, которые они могли выделить для интервенции в Россию, была относительно невелика. 2 августа, после того как президент Вильсон неохотно согласился направить американский контингент для ограниченных операций на русском Севере, примерно 1200 британских и французских солдат плюс горстка американцев высадились в Архангельске (30). По мнению Ричарда Ульмана, чье исследование о ранних англо-советских отношениях остается самым авторитетным в этой области, оккупация Архангельска 2 августа знаменует собой начало союзнической интервенции в Россию. Войска союзников под общим командованием генерала Фредерика Пула помогли создать в Архангельске антибольшевистское правительство во главе с почтенным старым народником Николаем Чайковским (31). Тем не менее, из-за малочисленности собственных сил союзники возлагали надежды на соединение с частями Чехословацкого корпуса, чтобы реализовать свои цели в северо-западной России, но достичь этого им не удалось.

Помимо прочего, свои плацдармы в Мурманске и Архангельске союзники использовали как временные зоны для создания и подготовки русских вооруженных формирований, способных воевать с большевиками и немцами. В этой связи британцы специально выделили средства на то, чтобы привлечь к службе в создаваемых на севере частях безработных бывших офицеров русской императорской армии и флота, а также технических специалистов (пилотов, инженеров, железнодорожников, взрывников и т. п.). Тайные операции в рамках этого проекта, который в ПЧК окрестили «Делом набора белогвардейцев на Мурман», все лето проводились в Москве, Вологде, Петрограде и других городах на западе России. Естественным центром этих мероприятий стал Петроград, а капитан Кроуми, который к этому моменту превратился в убежденного сторонника мощной антисоветской интервенции союзников в Россию, помогал финансировать их (32). Значительное число набранных добровольцев представляли оппозиционеры из советских структур и красноармейских частей Петрограда; в Петрограде же проходили подготовку новобранцы, прибывающие с юга (33).

Но и с учетом местных вооруженных формирований, союзные экспедиционные силы были слишком слабы для ведения серьезных наступательных операций. Тем не менее, советские лидеры какое-то время переоценивали их мощь. В условиях, когда молодая Красная армия, не успев окрепнуть, уже была истощена кампаниями против белочехов на востоке, казаков Краснова на Дону и Добровольческой армии Деникина и Алексеева на Кубани, близкая перспектива беспрепятственного наступления интервентов на Вологду, Москву и Петроград не могла не пугать большевиков. В своих воспоминаниях Аркадий Борман, сын известной деятельницы кадетской партии Ариадны Тырковой-Вильямс, бывший тогда тайным агентом белогвардейской разведки в Советском правительстве, писал о крайней панике, которой в первые дни после оккупации Архангельска было охвачено большевистское руководство, включая Ленина (34). В Петрограде тревога по поводу неминуемого вражеского вторжения — немцев или Антанты — достигла уровня, не виданного с времен оккупации Пскова в феврале или кризиса, связанного с фортом Ино, в мае (35).

В июне-июле 1918 г. угроза делу революции, которую представляли успехи белых и чехов, заставила петроградские власти активизировать начатые во время «кризиса Ино» попытки организовать всеобщее военное обучение большевиков и рабочих (36). В конце июня эта угроза также стала причиной призыва в Красную армию московских и петроградских рабочих 1896–1897 гг. рождения (расширенного месяц спустя еще на три года, 1893–1895 гг. рождения) (37). Негативное влияние этого призыва на петроградскую партийную организацию большевиков и на безопасность Советской власти в Петрограде было многократно усилено отдельной директивой ЦК о «массовой мобилизации» в Красную армию членов партии с опытом боевых действий. Среди высокопоставленных петроградских большевиков, получивших приказ отправиться на фронт, были Лашевич, Иван Бакаев и Петр Залуцкий — соответственно, член Петроградского бюро ЦК партии, секретарь исполкома Петросовета и комиссар труда СК СО. Массовый призыв новобранцев и партийная мобилизация в Красную армию наложились, к тому же, на набор рабочих и партийцев в продовольственные отряды (38). К началу августа ПК большевиков был решительно настроен не отпускать больше «ответственных» партийных товарищей на службу в Красной армии (39). Угроза Петрограду, которую представляла высадка союзников в Архангельске, а также беспокойство, вызванное внезапным переездом из Москвы в Петроград германского посольства и опасными маневрами германского флота в Финском заливе, упрочили эту позицию.

В августе и сентябре на подступах к Кронштадту и Петрограду были устроены новые минные поля, а части Балтийского флота были приведены в полную боевую готовность (40). Кроме того, петроградские власти, следуя примеру Москвы, пытались обезопасить себя, устраивая облавы на бывших царских офицеров и видных гражданских деятелей, подозреваемых в симпатиях к союзникам. Через несколько дней после высадки союзных войск в Архангельске капитан Кроуми телеграфировал британскому Адмиралтейству, что за два предыдущих дня в Петрограде арестованы семь тысяч офицеров и гражданских лиц, и что он пытается договориться об освобождении офицеров за деньги (41). Самому Кроуми удалось избежать ареста: когда за ним пришли, он успел выбраться через крышу (42).

* * *

В короткие сроки характер деятельности Кроуми в Петрограде изменился: от руководства эвакуацией союзнического имущества, от попыток организовать в нужный момент взрыв Балтийского флота и от обеспечения переброски на север, в помощь союзническим войскам, русских офицеров он перешел к переманиванию на свою сторону латышских стрелков, бывших прежде своего рода советской преторианской гвардией, и к финансированию и «объединению трех крупных антибольшевистских групп» с очевидной целью свержения Советской власти в Петрограде (43). После убийства Мирбаха Кроуми уничтожил свои шифры, что лишило его возможности эффективной связи с Лондоном (44). Он надеялся, что генерал Пул, верховный командующий экспедиционными силами союзников в России, снабдит его какими-то инструкциями. Однако этого не случилось (45). Проблема была еще в том, что тайная деятельность агентов из разных разведывательных служб, представленных в британском посольстве, строго разграничивалась, поэтому Кроуми был вынужден полагаться в основном на собственные силы и средства. Советские власти уже продемонстрировали свое пренебрежение к тонкостям дипломатического иммунитета, так что Кроуми приходилось вести существование беглеца, то и дело меняющего укрытие (46). Его тесные связи с представителями бывшей знати в это время, возможно, укрепили его приверженность к восстановлению монархии или военной диктатуры в России (47). Среди прочих факторов, которые могли подтолкнуть Кроуми в сторону контрреволюции, были его личные наблюдения разрухи, связываемой с большевистским правлением; его растущая убежденность не только в том, что большевики находятся под немецким контролем, но и что «германец» скоро оккупирует Петроград; а также его растущее взаимодействие с активными контрреволюционерами вообще. Несомненно, как отмечают другие исследователи, действиями Кроуми двигал прежде всего патриотизм, стремление, как метко выразился Ричард Ульман, «сохранить Россию ненемецкой» (48). В конце концов, он был британский офицер, преданный своему делу профессиональный военный, и Британия была в состоянии войны с Германией. Однако в обстановке, сложившейся в Петрограде к концу лета 1918 г., его патриотические цели оказались неразрывно связаны со свержением Советской власти.

Нелегальная деятельность Кроуми к тому времени активизировалась. Среди «белогвардейских» заговорщиков, с которыми он поддерживал сотрудничество в августе, были два тайных агента ЧК, Штекельман и Сабир. Штекельман убедил Кроуми, что в его распоряжении имеются 60 тысяч финских белогвардейцев и еще 25 тысяч латышей и что у него есть возможность контролировать железнодорожное, телефонное и телеграфное сообщение для поддержки союзнической интервенции на севере, нейтрализации германских сил в Финляндии и, если потребуется, совместного мощного похода на Петроград. Сабир же, насколько известно, заверил Кроуми, что солдаты, охраняющие по ночам бронетехнику большевиков, работают на него, и что, опираясь на них и на батальон преданных ему белых офицеров, он мог бы взять на себя «приготовления» внутри Петрограда (то есть, переворот, который должен был произойти одновременно с наступлением союзников с севера) (49).

Кроуми был настолько уверен в надежности Штекельмана и Сабира, что попытался свести их с представителями других контрреволюционных групп, которые он финансировал. Более того, он поручил Сабиру организовать взрыв главного моста через Неву в случае германского наступления на Петроград из Финляндии (50). Локхарт, который в ту пору снабжал деньгами скандально известного Сиднея Рейли, высокопоставленного сотрудника британской службы внешней разведки, который вознамерился в одиночку подготовить и осуществить ликвидацию центрального советского руководства (51), имел, по крайней мере, общее представление об этой деятельности. В «Секретном и конфиденциальном меморандуме о предполагаемом союзническом заговоре в России», который Локхарт подготовил для британского министерства иностранных дел вскоре после своего возвращения в Лондон в ноябре 1918 г., он подчеркнул, что был в теплых отношениях с Кроуми и знал, что Кроуми и Эрнст Бойс, номинально возглавлявший британскую разведку в России, были вовлечены в деятельность нескольких контрреволюционных организаций в Петрограде и тратили на них значительные суммы денег (52).

* * *

В своей книге «Британский агент» Локхарт признал, что интервенция союзников стала косвенной причиной «красного террора» (53). В этом признании было зерно истины. К концу июня, когда радикально настроенные петроградские рабочие впервые потребовали введения «красного террора», Урицкий в публичном выступлении уже связал убийство Володарского с совместной деятельностью союзников и правых эсеров (54). Впоследствии, по мере того как агенты Антанты, такие как Кроуми и Локхарт, усилили свою помощь контрреволюционным организациям, а союзническая интервенция превратилась в реальность, опасения населения по поводу оккупации Петрограда, не немцами, так союзниками, подогревались трескучей официальной пропагандой против империалистов, особенно британцев и французов. Протоколы заседаний районных комитетов большевиков не оставляют сомнения в том, что страх по поводу вражеского нападения и оккупации Петрограда был в ту пору вполне искренним. Даже готовность членов партии идти сражаться на фронт сдерживалась убеждением, что сначала необходимо сокрушить внутренних врагов, чтобы уберечь революцию в тылу (55).

На своем очередном заседании 23 июля Петербургский комитет большевиков со всей настойчивостью заявил о необходимости расширения политических репрессий. Основанием для этого шага, предвестником которого стала жесткая позиция ПК по отношению к оппозиционной печати неделей раньше, послужил пугающий доклад о размахе контрреволюционной активности в Василеостровском районе, представленный Александром Сергеевым и Сергеем Раппопортом, соответственно, председателем исполкома Василеостровского Совета и главой его судебно-следственного отдела. Согласно их данным, семнадцать тысяч бывших офицеров в районе, многие из которых относили себя к монархистам, принимали участие в организации контрреволюционного заговора. ПК отнесся к докладу очень серьезно. Была принята резолюция, протестующая против вялости действий правительства по обеспечению безопасности и указывающая на необходимость «применения Красного террора против попыток контрреволюционеров к мятежам на деле» (56).

С целью подтолкнуть осуществление на деле систематической программы массового террора ПК назначил на десять часов вечера того же дня совместное заседание с Петроградским бюро ЦК, пригласив на него Сергеева и Раппопорта (специально было оговорено обязательное присутствие Зиновьева, Зорина, Урицкого и Позерна, представлявших, соответственно, Петроградский Совет, Революционный трибунал, ПЧК и военных) (57). Заседание состоялось в гостинице «Астория», в которой проживали большинство членов высшего партийного руководства и которую за близость к Гороховой, 2 часто называли «чекистским отелем». Судя по всему, ПК не удалось убедить большинство в необходимости осуществления программы «красного террора» или хотя бы снятия запрета на расстрелы, установленного СК ПТК в апреле. Однако аресты подозрительных контрреволюционеров, некоторых из которых ждала судьба заложников, участились (58).

В период военной угрозы начала августа появились многочисленные признаки того, что Урицкий сдает свои позиции приверженцам «красного террора» как в СК СО, так и в руководстве ПЧК. Одним из них было распространение практики удержания арестованных офицеров и гражданских лиц в качестве заложников. Классовая ненависть, разжигаемая наиболее радикально настроенными большевиками из редакции «Красной газеты», из ПК и из районных партийных организаций, нашла отражение в работе Второго съезда Советов Северной области, состоявшегося в Смольном 1–2 августа. По сравнению с Первым съездом, проходившим в конце апреля, контраст был разительным. Первый областной съезд Советов был относительно свободным форумом, на котором большевики и левые эсеры вели споры по фундаментальным вопросам (59). Второй же съезд был не столько трибуной для серьезного обсуждения ключевых вопросов, сколько политическим митингом, подобным тому, во что превратились к тому времени пленарные заседания Петроградского Совета. Численность присутствовавших на съезде гостей: депутатов Петроградского и Кронштадтского Советов в полном составе, делегатов районных конференций Советов, членов Петроградского совета профсоюзов, красноармейских и флотских комитетов, центрального и районных комитетов железнодорожников, — превышала численность собственно делегатов съезда. Лихорадочно возбужденные после зажигательных речей Свердлова и Троцкого, оказавшихся в это время в Петрограде, участники съезда приняли предложенную большевиками резолюцию «О текущем моменте», подготовившую почву для осуществления программы массового террора. «Советская власть должна обеспечить свой тыл, взяв под надзор буржуазию, проводя на практике массовый террор против нее», — гласила резолюция. Следовательно, отныне «массовое вооружение рабочих и напряжение всех сил для военного похода против контрреволюционной буржуазии с лозунгом «смерть или победа» — таков наш общий лозунг» (60).

Эта резолюция подразумевала и восстановление внесудебных расстрелов контрреволюционеров — практики, которую ВЧК проводила и пропагандировала, начиная с февраля. Воплощенный в резолюции призыв к массовому террору был немедленно одобрен, по крайней мере, некоторыми районными Советами Петрограда (61). По признанию Зиновьева, которого теперь называли «вождем» Петрограда, сам он стал сторонником «красного террора» после убийства Володарского, но от воплощения этой идеи на практике его удерживала позиция Урицкого, а также, по всей вероятности, Прошьяна и Крестинского. Как уже отмечалось, сдерживающее влияние Прошьяна, как и петроградских левых эсеров вообще, исчезло в июле, после убийства Мирбаха. В середине августа уехал в Москву назначенный наркомом финансов Крестинский. В итоге, Урицкий оказался в растущей изоляции как в СК СО, так и в руководстве ПЧК.

Результат этой ослабленной позиции не замедлил сказаться. На заседании 17 августа СК СО издал декрет, дающий право ПЧК расстреливать лиц, виновных в контрреволюционной агитации, а также в целом спектре иных политических и экономических преступлений, по своему усмотрению (62). Самое большее, что мог сделать Урицкий, это оговорить условие, что любое решение о расстреле должно быть принято коллегией ПЧК единогласно (63).

Решение о переходе к расстрелам на практике было принято коллегией ПЧК 19 августа. Урицкий спорил долго и упорно. Одно из самых интересных описаний трений, которые происходили в это время между Урицким и его коллегами по руководству ПЧК, содержится в книге С. Г. Уралова, написанной в хрущевскую эпоху. Оно не подкреплено документально, но якобы основано на неопубликованных воспоминаниях некоего молодого чекиста из числа «горячих голов», члена коллегии ПЧК. В своих воспоминаниях этот чекист давал понять, что уже в период подготовки к заседанию коллегии 19 августа на Урицкого постоянно оказывалось давление. «Все чаще и чаще стали поговаривать о необходимости расстрелов. Неоднократно перед т. Урицким ряд товарищей на официальных заседаниях и в частных беседах поднимали вопрос о красном терроре». По свидетельству мемуариста (в изложении Уралова), когда по решению СК СО вопрос о расстрелах был поставлен на голосование в коллегии ПЧК, против выступил один Урицкий. Свою позицию он объяснял практическими соображениями. Однако, после того как коллегия решительно отвергла его аргумент о контрпродуктивности расстрелов, он воздержался от голосования по вопросу о судьбе двадцати одного политического и уголовного преступника, с тем чтобы воля большинства восторжествовала (64). Все двадцать один были расстреляны два дня спустя, 21 августа. Показателен состав этой первой группы жертв ПЧК. Девять человек были расстреляны за совершение уголовных преступлений, из них четверо — бывшие комиссары ПЧК. Остальные двенадцать были политическими заключенными, арестованными в основном по обвинению в ведении контрреволюционной агитации среди красноармейцев. Среди них были шесть из двенадцати арестованных в июле участников заговора в Михайловской артиллерийской академии, в том числе бывший офицер Владимир Перельцвейг (65). Казнь последнего имела серьезные последствия, прежде всего, для Урицкого.

Дух насилия по отношению к политической оппозиции, утвердившийся в Петрограде к моменту первых расстрелов ПЧК (21 августа), зафиксировала резолюция, принятая Пятым съездом Советов Петроградской губернии. «В каждой деревне и в каждом уездном городе мы должны провести коренную чистку, — заявлялось в резолюции. — Контрреволюционных офицеров и всех вообще белогвардейцев, замышляющих вернуть власть богатым, надо уничтожать беспощадно» (66). Неделю спустя, 28 августа, пленарное заседание Петроградского Совета сделало еще один шаг в направлении официального провозглашения «красного террора» — в ответ на предполагаемую попытку покушения на жизнь Зиновьева. Воспользовавшись неподтвержденными слухами о том, что пару дней назад какой-то человек подозрительного вида разыскивал Зиновьева в гостинице «Астория», чтобы его убить, Совет принял резолюцию, в которой решительно заявил: «Если хоть один волосок упадет с головы наших вождей, мы уничтожим тех белогвардейцев, которые находятся в наших руках… Мы истребим поголовно вождей контрреволюции» (67). Похожую резолюцию Петроградский Совет принял 22 июня, после убийства Володарского. Однако та резолюция явно была просто предупреждением. В обстановке, сложившейся к концу августа 1918 г., едва ли можно было усомниться в том, что новая резолюция была констатацией политики.

* * *

Утром 30 августа 1918 г. по дороге на работу, в комиссариат внутренних дел на Дворцовой площади, был убит Урицкий. Подробности убийства и драматическая история задержания убийцы во всей полноте раскрываются на страницах объемного чекистского дела (68). Урицкого застрелил Леонид Каннегисер, двадцатидвухлетний бывший кадет Михайловской артиллерийской академии и талантливый поэт, известный в петроградских литературных кругах (среди его друзей были Марина Цветаева и Сергей Есенин) (69).

Леонид Каннегисер

Что касается его политических убеждений, то в 1917 г. Каннегисер, судя по всему, был народным социалистом и пылким сторонником Керенского, но на многочисленных допросах в ПЧК он отказался признать свою принадлежность к какой-либо партии в 1918 г. и упорно настаивал, что действовал в одиночку.

ПЧК установила, что после Октябрьской революции он имел связи с контрреволюционными заговорщическими группами (70). Однако сделанный ею вывод о том, что убийство Урицкого было частью крупного внутреннего и международного заговора против Советской власти, не подтверждается никакими данными, имевшимися в распоряжении ПЧК. Перельцвейг, расстрелянный ПЧК в числе прочих 21 августа, был близким другом Каннегисера. Каннегисер не мог знать ни о том, что Урицкий был стойким противником расстрелов вообще, ни о его безнадежных попытках в последний момент остановить казнь Перельцвейга и его товарищей, в частности. Имя Урицкого стояло на приказе о расстреле, опубликованном в прессе, и Каннегисер, по его собственному признанию, решил отомстить за смерть друга (71). Как выразился Марк Алданов, «гибель друга сделала его террористом» (72). За свой поступок Каннегисер был расстрелян. Однако, к неудовольствию следователей ПЧК, остальные 144 человека, проходившие по его делу, включая мать, отца, сестер и большое количество друзей и знакомых, чьи имена фигурировали в его записной книжке, «красный террор» пережили и были отпущены (73).

Об убийстве Урицкого было немедленно доложено Ленину, и он приказал Дзержинскому не мешкая отправиться в Петроград и самому возглавить расследование. Перед отъездом Дзержинского Ленин послал ему документы, касающиеся контрреволюционной деятельности, которые предполагалось опубликовать на следующий день. В сопроводительной записке к ним Ленин спрашивал Дзержинского, не имеет ли смысл произвести аресты в месте, обозначенном в этих документах. Это, по мысли Ленина, дало бы возможность ВЧК «найти нити и связи контрреволюционеров». Явно имея в виду убийство Урицкого, он подчеркнул, что «здесь (едва ли не впервые) есть официальное удостоверение связи стреляющих с партией социапистов-революционеров» (74).

Однако на двух заводских митингах, на которых он выступал позже в тот же день, 30 августа, Ленин ни словом не упомянул ни убийство Урицкого, ни возможный арест эсеров, ни официальное объявление государственного террора (75). Возвращаясь с последнего выступления на заводе Михельсона, он едва избежал смерти, подвергшись второму покушению на свою жизнь (первое произошло в январе 1918 г. (76)). Убийца стрелял несколько раз. Одна пуля поразила Ленина в грудь, другая прошла через левое плечо и застряла в шее. Его госпитализировали в критическом состоянии. Пока врачи боролись за его жизнь, вся партия большевиков затаила дыхание.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Глубокий и всесторонний анализ этой борьбы и ее итогов см в книге Geoffrey Swam The Origins of the Russian Civil War — London — New York, 1996 P 186–205, 219- 246

2 Об убийстве Урицкого и попытке покушения на Ленина см ниже

3 См выше, глава 9

4. Новая жизнь (Петроград) 1918. 21 июня

5. Ильин-Женевский. Большевики у власти. С 105. Ильин-Женевский был тогда членом редакции «Красной газеты».

6. Например, общее собрание членов большевистской партии Выборгского района, заслушав доклад члена ПК Егоровой об убийстве Володарского, поклялось ответить на «белый террор» беспощадным классовым «красным террором» — ЦГАИПД Ф 2 On 1 Д 1.Л2

7 Новая жизнь (Петроград). 1918. 23 июня. С 3, Петроградская правда. 1918. 27 июня. С 2

8 Новые ведомости. 1918. 22 июня. С.4.

9 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 50. С 106

1 °Cм выше, глава 10

11 ЦГАСПб Ф 143. Оп.1 Д49 Л 49.

12 Сборник декретов и постановлений по Союзу коммун Северной области Вып. 1. Ч 1. С 290

13 Заявления о недостатках в работе «Петроградской правды» звучали на заседаниях ПК большевиков 7 мая и Делегатского совета 21 мая — См. соответственно, ЦГАИПД Ф.1 On 1 Д 64 Л. 12 и Ф.4000 Оп 7 Д 820 Л 101–102.

14. ЦГАИПД. Ф 4000 Оп.4. Д.814. Л 198

15. Там же Л 200

16 Там же.

17. В отчете о проделанной работе Второму съезду Советов Союза коммун Северной области, датированном 1 августа, Кузьмин перечислил 15 оппозиционных газет, закрытых им, и назвал пятерых главных редакторов и издателей, которых он задержал в качестве заложников — Сборник декретов и постановлений по Союзу коммун Северной области Вып 1 4.1. С 292

18 См, напр, Новый вечерний час. 1918. 26 июня. С 1

19 Коковцев В. Н. Из моего прошлого Воспоминания 1903–1919 гг. — Париж. 1933. С 445-462

20 «Отец русского марксизма» Георгий Плеханов и бывший большевик Алексинский во время революций 1917 г. и до смерти Плеханова в мае 1918 г. сотрудничали в правосоциалистической группе «Единство» и были непримиримыми врагами большевизма

21 См. Новые ведомости. 1918. 16 июля. С 7, где помещен содержательный и относительно взвешенный очерк, описывающий тюремную жизнь на Гороховой, 2 в это время. По поводу отвратительных условий содержания заключенных в печально известных «Крестах» см статью председателя Выборгского районного Совета большевика Давида Трилиссера, озаглавленную им «Нельзя молчать» — Северная коммуна. 1918. 4 декабря. С1

22 В Москве чекистские расстрелы были в это время обычным делом

23 См выше, глава 9

24 ЦГА СПб Ф 143 On 1 Д 31 Л 57. Официальное одобрение террора содержалось в большевистской резолюции о политике ВЦИК и Совнаркома, принятой Пятым съездом Советов. 5 июля — Пятый Всероссийский съезд Советов… С 98

25 См выше, глава 7.

26 АУ ФСБ СПб и ЛО № 47037 Л 42–43, 44-46об, 64-70об, ЦГАИПД. Ф 2. Оп.1 Д 4 Л 9об

27 См выше, глава 6

28 TNA PRO, FO 371/3332/92708, FO 337/3332/95780

29 TNA PRO, ADM 137/4183, unnumbered

30 Главные американские силы численностью примерно 4500 чел высадились в Архангельске месяц спустя, 4 сентября. — George F Kerman. Soviet-American Relations, 1917–1920 Vol 2 The Decision to Intervene — New York, 1967 P 379

31 Richard H Uliman Anglo-Soviet Relations, 1917–1921 Vol 1 Intervention and the War — Princeton, 1961 P. 235–237

32 Cromie. Letters [on Russian Affairs] P 129, TNA PRO, FO 371/3307/137793. Кроуми начал отстаивать необходимость «немедленной широкомасштабной интервенции» ближе к концу мая (TNA PRO, ADM 137/1731 Р 70–71). Последующие события убедили его в том, что ждать дальше нельзя. В телеграмме от 24 июня он передал своему руководству призыв к немедленной интервенции, исходивший от некоего Виноградова [в оригинале Vinogradeff], которого Кроуми называл «нашим главным агентом» и с которым был полностью согласен, что «масштабная интервенция сеть единственное, что может спасти ситуацию [от полного подчинения России Германией] что на местные силы полагаться нельзя, если только не придать каждому подразделению в укрепление минимум 25 % войск союзников» — TNA PRO, FO 371/3286 Р 337

33 См «Дело набора белогвардейцев на Мурман» в АУ ФСБ СПб и ЛО № 10940 Т 1–6, Антипов Н.Очерки о деятельности Петроградской чрезвычайной комиссии //Петроградская правда. 1919. 5 января. С 2-3

34 Борман А. А. Москва-1918 (из записок секретного агента в Кремле) //Русское прошлое. Книга 1. 1991. С 138-139

35 См, напр, ЦГАИПД Ф 457 On 1 Д 1 Л 1. Как показал Винфрид Баумгарт, причин для этого беспокойства было предостаточно — Winfned Baumgart Deutsche Ostpolitik 1918 Von Brest-Litovsk bis zum Ende des Erstein Weltkrieges — Vienna-Mumch, 1966 P 56-57

36 Напр, см ЦГАИПД Ф 4000 On 7 Д 814 Л 165, 183, 195, 196

37 Декреты Советской власти Т 2 С 507

38 См выше, глава 10

39 Так, на заседании ПК 2 августа было решено «ответственных членов» на чехословацкий фронт больше не посылать, а запросить Собрание организаторов выделить для военной службы рядовых большевиков, не занятых на серьезной партийной или советской работе — ЦГАИПД Ф 4000 Оп 7 Д814 Л 210

40 Беспокойство по поводу действий германского флота в заливе отразилось в срочном обмене телеграммами между элементами Балтийского флота, а также между штабом флота и центральным командованием и Наркоматом по военно-морским делам в Москве. См РГА ВМФ Ф р-852 Оп 1 Д 28 Л 15. Ф р-342 On 1 Д 145 Л 170, 179–180, 183. 187, Ф р-2. On 1 Д 161 Л 109. 161, Ф р-96 On 1. Д 62 Л 13–30, Ф р-50 On 1 Д 15 Л 15. 24, 25,32,35,41,44,48

41 TNA PRO, ADM 137/1731 Р 121

42 Cromie. Letters [on Russian Affairs] P 131

43 TNA- PRO, FO 337/88/137

44. Ibid. О трудностях со связью после уничтожения Кроуми шифров можно судить по многочисленным телеграммам TNA PRO, FO 371/3330 Р 157–267 passim В письме своему шефу, адмиралу Холлу, от 26 июля. Кроуми объяснял, что после убийства Мирбаха он был не в состоянии отправлять или получать письма и телеграммы и считал неблагоразумным вести какие-либо записи. «Наш главный план, — писал он, имея в виду, видимо, уничтожение Балтийского флота, — в полном порядке». «Конечно, несколько опасно делать столько дел одновременно, — добавил он, — но, думаю, у меня достаточно друзей, чтобы вытащить меня, даже если дело дойдет до побега». — Cromie Letters [on Russian Affairs] P. 128–129

45 TNA PRO, FO 337/88/137

46 Cromie Letters [on Russian Affairs] P 131-133

47 См, напр. Ibid P 132

48 Ullmari Intervention and the War P 186

49 TNA PRO, ADM 223/637 P 83

50 Ibid

51 О подрывной деятельности Сиднея Рейли в это время см S Reilly Britain's Master Spy The Adventures of Sidney Reilly — New York and London, 1933 P 1-63, Richaid Spence. Trust No One The Secret Life of Sidney Reilly — Los Angeles, 2003 P 200-229

52 TNA PRO, FO 371/3348/190442

53 Bruce R H Lockhart British Agent — New York — London, 1933 P 308

54 Новая жизнь (Петроград). 1918. 23 июня. С 3, Петроградская правда. 1918. 23 июня. С 3

55 См, напр, гневную резолюцию, принятую общим собранием большевиков Василеостровского района 9 августа — ЦГАИПД Ф4 On 1 Д2 Л.14об-15.

56 Там же Ф 4000 Оп 4 Д.814 Л 208

57 Там же Ф 1 Оп.1 Д 128 Л 7

58 Прокатившаяся волна арестов нашла отражение и в эмигрантской литературе. Так, например, Коковцев вспоминал «До 21-го июля все шло сравнительно сносно, но с этого дня начались повальные аресты кругом. Каждый день только и приходилось слышать о захвате либо того, либо другого из знакомых». Коковцев В. Н. Из моего прошлого. С 463

59 См выше, глава 10

60. Северная коммуна. 1918. 2 августа. С3. Частичную стенограмму этого съезда см в ЦГАСПб Ф 143 On 1 ДЗ

61 См., напр. резолюцию, принятую Василеостровским районным Советом 6 августа — Там же Ф 47 On 1 Д 26 Л 72об

62 Сборник декретов и постановлений по Союзу коммун Северной области. Вып. 1 Ч. 1 С 132

63 Уралов С. Г. Моисей Урицкий. Биографический очерк. Л, 1962 С 116

64 Там же

65 Красная газета. 1918. 22 августа. С 1. О Перельцвейге и заговоре в артиллерийской академии см глава 7. Об июльских арестах см глава 10

66 Стенографический отчет о работе пятого съезда Советов рабочих и крестьянских депутатов Петербургской губернии — Пг, 1918 С 112

67 Северная коммуна. 1918. 29 августа. С.2

68 ЦА ФСБ РФ № Н-196

69 Портрет личности Каннегисера в изображении Марка Алданова, который его хорошо знал, см. Алданов М. Картины Октябрьской революции, исторические портреты, портреты современников, загадка Толстого — СПб, 1999 С 124–131, 140-144

70 Это подтверждает и Алданов. Он вспоминал, что весной 1918 г, после подписания Брест-Литовского договора, Каннегисер участвовал в каком-то самодеятельном заговоре, нацеленном на свержение большевиков — Алданов Указ. соч. С 129–130.

71. ЦА ФСБ РФ № Н-196 Т 1 Л 45-49

72 Алданов Указ. соч. С 129, 141

73 ЦА ФСБ РФ № Н-196 Т 1. Л 3-6

74 В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922 гг.). — М., 1975 С 84-85

75 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 37 С 81-85

76 См выше, глава 3.

 

Глава 13

«КРАСНЫЙ ТЕРРОР» В ПЕТРОГРАДЕ

Убийство Моисея Урицкого утром 30 августа и неудавшееся покушение на Ленина вечером того же дня рассматриваются обычно в качестве непосредственной причины «красного террора». На самом деле, к тому времени необъявленный «красный террор» в самых разных формах уже несколько месяцев шел в Москве и других крупных российских городах. В Петрограде практика взятия политических заложников распространилась в конце июля. 19 августа был снят запрет Урицкого на расстрелы ПЧК (после чего были расстреляны первые 21 человек), а 28 августа на пленарном заседании Петроградского Совета произошло фактически официальное провозглашение «красного террора». Тем не менее, верно, что в бывшей столице именно убийство Урицкого вкупе с покушением на жизнь Ленина спровоцировали такую безудержную волну арестов, политического заложничества и расстрелов, чинимых ПЧК, районными органами безопасности и просто отрядами рабочих и солдат, что она превысила всё происходившее ранее, даже в Москве.

В основе «красного террора» в Петрограде осенью 1918 г. лежала цель обеспечения политической стабильности в условиях растущей уязвимости города, почти лишенного сил безопасности. Тем не менее, кто именно нес ответственность за его провозглашение, остается неясным. Непохоже, чтобы команда была дана сверху, как принято считать. Центральный Совнарком не выносил официальных решений по массовому террору (сверх того, что содержалось в резолюции Пятого Всероссийского съезда Советов) до 4 сентября (1). К тому времени «красный террор» в Петрограде уже бушевал вовсю. Да и в самом Петрограде официальная реакция на убийство Урицкого со стороны СК СО и расширенного пленума Петроградского Совета последовала не ранее 6 сентября. В тот день СК СО подтвердил свой декрет от 17 августа, разрешивший ПЧК расстреливать виновных в целом ряде политических преступлений (2). В условиях, когда волна арестов и расстрелов в Петрограде достигла небывалой высоты, подтверждение этого декрета могло означать попытку ограничить сферу применения внесудебных расстрелов компетенцией ПЧК. Одновременно пленарное заседание Петросовета, начавшееся с памятных славословий в адрес погибшего Урицкого, приняло резолюцию, которая заклеймила «правых эсеров, меньшевиков, черносотенных офицеров, попов и кулаков» как преступников, стоящих вне закона, объявила в городе военное положение и пообещала «на белый террор буржуазных убийц» ответить «красным террором» (3). При этом опубликованный в тот же день в партийной и советской печати доклад ПЧК о проделанной работе показывал, что уже за предыдущую неделю были расстреляны 512 контрреволюционеров. В отчете был также приведен список из 120 лиц (первый из нескольких), арестованных в качестве заложников на случай нового покушения на жизнь кого-либо из большевистских лидеров (4). Кто же, в таком случае, дал официальный старт программе массового террора в Петрограде?

* * *

Менее двух часов спустя после убийства Урицкого президиум Петроградского Совета разослал всем районным Советам, районным штабам Красной армии и комендатурам Комитета революционной охраны Петрограда «экстренное» сообщение. Поставив их в известность о задержании убийцы — «правого эсера» Каннегисера и о причастности к убийству англичан и французов, руководство Петросовета приказывало усилить посты охраны, соорудить в стратегически важных местах баррикады и привести «все силы» в боевую готовность. В первые часы после убийства главы ПЧК руководство опасалось, что это могло быть началом давно ожидаемого полномасштабного совместного наступления внутренних и внешних врагов с цель свергнуть Советскую власть в Петрограде. В своем послании президиум Петросовета распорядился немедленно произвести максимально широкие обыски и аресты буржуазии, царских офицеров, подозрительных элементов среди студентов, госслужащих, а также англичан и французов (5). Этот документ, наряду с условным разрешением расстрелов ПЧК, принятым СК СО 19 августа, может вполне считаться еще одним крупным шагом к объявлению «красного террора» в Петрограде.

Однако, при внимательном рассмотрении, становится очевидно, что инициатива в осуществлении официальной программы полномасштабного «красного террора» в Петрограде, включая массовые расстрелы граждан, исходила от Петербургского комитета большевиков. Сразу после получения известия о гибели Урицкого он созвал совместное совещание партийного руководства с имевшими отношение к делу членами СК СО, которое состоялось 30 августа после обеда в той же гостинице «Астория». (Важно отметить, что оно проходило днем, еще до покушения на Ленина.) Об этом совещании рассказала в своих воспоминаниях Елена Стасова (6). В самом начале совещания Зиновьев, напомнив собравшимся о сдержанной позиции партии после убийства Володарского, потребовал, чтобы на этот раз «соответственные меры» были приняты безотлагательно. В числе таких мер он предлагал «разрешить всем рабочим расправляться с интеллигенцией по-своему, прямо на улице».

По утверждению Стасовой, присутствовавшие «товарищи» слушали экстремальные заявления Зиновьева «в смущении». Когда же она взяла слово, чтобы возразить ему, Зиновьев в гневе выскочил из комнаты. Среди тех, кто поддержал Стасову, был и Глеб Бокий, представлявший ПЧК (7). В конце концов, было принято решение о создании в районах специальных троек для выявления «контрреволюционных элементов». Прочие меры, согласованные на этом совещании или сразу после него, включали немедленный расстрел значительного числа политических заложников, задержанных ранее ПЧК, и назначение Стасовой в президиум ПЧК с целью проверки списков лиц, подлежащих расстрелу. Лозунги, принятые на этом совещании и опубликованные на следующий день в газетах от имени ПК большевиков, гласили: «На белый террор контрреволюции мы ответим красным террором революции!» и «Белогвардейцы слишком долго оставались безнаказанными — настал час расплаты!» (8).

Большой процент арестов и расстрелов, произведенных ПЧК в рамках «красного террора» 1918 г. в Петрограде, пришелся на первые несколько дней после этого решения, принятого расширенным составом ПК 30 августа. В ночь с 30 на 31 августа только в одном Адмиралтейском районе чекистами были арестованы около 40 человек, в основном бывшие офицеры и правые эсеры (9). Особенно большое количество расстрелов «контрреволюционеров» было произведено, судя по газетным сообщениям, в ночь с 31 августа на 1 сентября (10).

Многие из этих первых жертв «красного террора» томились в тюрьмах месяцами. Так было, например, с Василием Мухиным — бывшим богатым и, по всем отзывам, необычайно добрым помещиком, который, судя по документам ПЧК, был арестован в мае на основании слухов о причастности к делу о «Каморре народной расправы» (11). Представителям петроградского Собрания уполномоченных, арестованным в Москве в середине июля, во время разгона правительством регионального Рабочего съезда, повезло больше, чем Мухину. Поскольку к началу «красного террора» они все еще находились в заключении, казалось, что расстрела им не избежать. Однако руководство партии меньшевиков мобилизовало на их защиту зарубежных социалистов. Советское правительство побоялось неприятностей, и Рязанов, действуя через Свердлова и Чичерина, сумел добиться освобождения некоторых делегатов Собрания под свое поручительство (12).

2 сентября в Московском Совете депутат Вознесенский, только что вернувшийся из Петрограда, докладывал, что там расстреляны уже пятьсот «представителей буржуазии» (13). Если эта цифра точна, то она представляла собой количество политических заключенных, расстрелянных ПЧК за две ночи — 30/31 августа и 31 августа/1 сентября (14). Также она охватывала все количество расстрелянных (кроме двенадцати), о которых было объявлено в печати 6 сентября, и более 2/3 из той цифры — «до 800» — которую привел на съезде представителей ЧК Северной области в середине октября Бокий, докладывая об итогах «красного террора» в Петрограде (15). Последняя цифра также соответствовала данным об общем количестве расстрелянных во время «красного террора» лиц, приведенным в итоговых годовых статистических таблицах по ПЧК и Петроградской губчека, подготовленным для внутреннего пользования (16). Еще около пятисот из примерно тысячи заложников были расстреляны Кронштадтской ЧК за период «красного террора» (17).

При всем сказанном, точное число жертв «красного террора» в Петроградском регионе узнать, по-видимому, никогда не удастся, потому что имеющиеся цифры не учитывают расправ, произведенных районными органами безопасности и самоорганизованными рабочими отрядами, в некоторой степени подконтрольными ПЧК. Деятельность одного из таких рабочих отрядов описал в своих неопубликованных мемуарах, написанных в конце 1920-х или в начале 1930-х гг., некий С. П. Петров. В 1918 г. большевик Петров работал на машиностроительном заводе «Новый Лесснер». Он вспоминал, что после убийства Володарского и Урицкого он и его товарищи опасались, что могут стать следующими жертвами бомбометателей-эсеров. «Мы выводили всех рабочих своего завода на антиэсеровские демонстрации… [Мы] объявили ответный террор и осуществили его… Мы тогда не стеснялись — заядлых врагов топили в барках на Лисьем Носу… В день операции… ребята собираются вечером, [а] я информирую их о том, что придется делать» (18).

Распространению подобной практики «судов Линча» способствовали публикации в петроградской прессе, особенно в «Красной газете». После убийства Володарского последняя превзошла по яростности требований немедленного «красного террора» все прочие петроградские издания. Неудивительно, что и после убийства Урицкого призывы к мести в ней звучали дольше и агрессивнее, чем в других газетах. Тональность ее публикаций периода «красного террора» хорошо передает редакционная передовица в номере от 31 августа, озаглавленная «Кровь за кровь». Она призывала рабочих ожесточить свои сердца, чтобы они не чувствовали жалости к убиваемым врагам и не трепетали при виде моря проливаемой вражеской крови. Статья заканчивалась словами: «Пусть прольется кровь буржуазии и ее слуг — больше крови!» (19)

Другая передовица «Красной газеты», опубликованная в первый день «красного террора» в Петрограде и озаглавленная «К сгенке!», проводила параллель между якобинским Террором во Франции 1793 г. и ситуацией, сложившейся в России. Когда французский народ восстал против власти аристократов, королей и церкви, победа не досталась ему легко, утверждалось в статье. Старый порядок упорно сопротивлялся. Но ценой сверхчеловеческих усилий французы одолели все препятствия. Прежде всего, революция решительно расправилась с внутренними врагами, провозгласив Террор против всех врагов революции. Его лозунг был: «На фонари всех аристократов!» В ходе борьбы с контрреволюционерами, революция постепенно крепла в военном отношении и, в конце концов, французы начали побеждать и своих внешних врагов. Мы, продолжал автор статьи, переживаем период, очень похожий на тот момент в Великой Французской революции, и мы тоже должны, в первую очередь, победить внутреннюю контрреволюцию. Французские революционеры тысячами вешали своих врагов народа, аристократов, на фонарных столбах. Русская революция ставит своих врагов к стенке, заканчивал автор и призывал: «К стенке буржуев!»

Масштаб расстрелов в первые дни «красного террора» в Петрограде разочаровал редакцию «Красной газеты». Свое мнение она четко выразила в номере от 4 сентября, признав, что расстрелы, произведенные после убийства Урицкого и покушения на Ленина, были началом террора, но не более того. Партия еще не избавилась от преступной мягкости, поэтому, вместо обещанных тысяч, на деле были расстреляны лишь несколько сот представителей буржуазии (20).

«Красный террор» в Петрограде опирался на массированную идеологическую кампанию, направленную, во-первых, на разжигание ненависти рабочих к внутренним и внешним врагам революции и, во-вторых, на соединение их в сознании рабочих. В первую неделю сентября статьи, лишь слегка уступающие в агрессивности «Красной газете», появились во всех петроградских изданиях. Ежедневные митинги на предприятиях, в рабочих клубах и в других общественных местах по всему городу, на которых выступали известные партийные деятели с речами на тему «С кем мы воюем?», также использовались для упрочения народной поддержки террора (21).

Уже 2 сентября стало известно, что жизнь раненого Ленина находится вне опасности, и он идет на поправку. Однако медицинские бюллетени о состоянии его здоровья продолжали публиковаться на страницах главных петроградских газет еще довольно долго. Они выходили в обрамлении многочисленных резолюций рабочих и красноармейских собраний, выражающих надежду на выздоровление вождя, осуждающих покушение на него и требующих мести; статей о непреходящей роли Ленина в российском и международном рабочем движении; а также описаний убийства Урицкого, отчетов ПЧК о ходе расследования и памятных статей о нем как об идеальном партийном лидере.

Центральный пункт слаженной пропагандистской кампании по соединению в массовом сознании внутренней и внешней контрреволюции был связан с так называемым «делом Локхарта», представленным как совместный заговор союзников по свержению Советской власти в обеих столицах под руководством Брюса Локхарта (22). В начале августа члену коллегии ВЧК Варваре Яковлевой было поручено руководить расследованием петроградских эпизодов этого дела. Пока она находилась в бывшей столице, в Москве были разоблачены сам Локхарт, Сидней Рейли и полковник Анри де Вертамон — руководитель подрывной деятельности французского правительства на территории Советской России и один из главных сообщников Рейли. Все трое были разоблачены агентами Дзержинского — то ли Мурой Бенкендорф, то ли полковником Эдуардом Берзиным, командиром полка латышских стрелков, который обманул Локхарта и Рейли, заставив их поверить, что его солдаты готовы выступить против Советской власти. Что касается Петрограда, то сведения, собранные ПЧК, указывали, что центром подготовки к заговору там было посольство Великобритании, В этой связи ближе к концу августа в Петроград из Москвы были направлены дополнительные следователи-чекисты, а вскоре планировал прибыть и сам Дзержинский (23). Как мы помним, первое, что сделал Ленин, узнав об убийстве Урицкого, — послал Дзержинского в Петроград.

В советских источниках налет ПЧК на британское посольство вечером 31 августа изображается как удивительно успешная операция по захвату участников «дела Локхарта» — антисоветского заговора внутренней и внешней контрреволюции, составной частью которого было и убийство Урицкого. Хотя британские архивные документы показывают, что для утверждений о связях британского посольства с внутренними контрреволюционными заговорами существовали веские основания, нет никаких сведений о том, что подрывные действия Локхарта и Кроуми носили скоординированный характер. В своем служебном отчете, сделанном вскоре после этих событий, Гарольд Тревенен Холл, гражданский сотрудник британской разведки, работавший вместе с Кроуми в Петрограде, пришел к выводу, что два тайных агента, Сабир и Штекельман, с которыми Кроуми сотрудничал в августе, были агентами-провокаторами. Он рассказал, что 31 августа встретился с ними в середине дня по их просьбе. Настаивая на том, что пришло время действовать, они предложили как можно скорее организовать встречу англичан с ними и другими представителями антибольшевистских организаций, работавших с Кроуми, чтобы спланировать выступление. В качестве места встречи они предложили гостиницу «Франция» (24).

31 августа «красный террор» в Петрограде уже шел вовсю. Ночью 30/31 августа были арестованы британский консул Артур Вудхаус и ближайший сподвижник Кроуми Ле Паж. Поэтому нетерпение Сабира и Штекельмана не насторожило Холла. Со своей стороны, он предложил провести встречу прямо в тот же день, чуть позже, но не в гостинице «Франция», а в британском посольстве. Если Сабир и Штекельман вели свою игру, то ловушка, которую они готовили для Кроуми и других заговорщиков, сработала бы во «Франции», не в посольстве. Выслушав Холла, Кроуми начал подготовку к намеченной встрече. Единственный контрреволюционный лидер, имя которого упомянул Холл, был генерал Юденич, и за ним послали машину (25). Впоследствии советская пресса сообщала, что ПЧК ожидала увидеть в посольстве среди прочих известных контрреволюционных деятелей Бориса Савинкова и Максимилиана Филоненко (сподвижника Савинкова и одного из контактов Кроуми в российской контрреволюционной среде) (26). Как бы то ни было, оказалось, что Юденич скрывался в голландском посольстве, и больше никто из русских сообщников Кроуми, кроме Сабира и Штекельмана, к назначенному часу в посольстве не появился (27).

Между тем, вечером 31 августа в Петроград прибыл Дзержинский (28), узнавший там и о покушении на Ленина в Москве, и, предположительно, о ловушке, подготовленной Сабиром и Штекельманом. Прежде чем поспешить обратно, в Москву, чтобы взять под контроль чрезвычайную ситуацию в столице, он дал добро ПЧК на налет на британское посольство. Руководить акцией был назначен Семен Геллер (29). Среди участников были заместитель Геллера Я. Шенкман, следователь из Москвы Бронислав Бортников, другие комиссары и агенты ЧК. В своем отчете Холл свидетельствовал, что незадолго до начала рейда Сабир спускался вниз, на первый этаж посольства, якобы для того, чтобы наказать своим агентам «держать ухо востро». Впоследствии Холл предположил, что Сабир выходил, чтобы дать сигнал к началу акции. Хотя, учитывая, что интересующих ПЧК контрреволюционных фигур в посольстве не было, возможно, что он пытался отменить налет, но безуспешно.

Через считанные минуты после возвращения Сабира в посольство с пистолетами в руках ворвались люди Геллера. Когда они добрались до кабинета Ле Пажа на втором этаже, где собрались Кроуми, Холл, Сабир, Штекельман и, возможно, кто-то еще, началась стрельба. В неразберихе комнатной перестрелки двое — Кроуми и чекист Роберт Ионсон — были убиты, Шейнкман и Бортновский серьезно ранены. Геллер позже признался, что это его выстрел ранил Борт- новского (30). Примерно 40 человек, находившиеся в посольстве во время налета, были арестованы и препровождены на Гороховую, 2. Кроме Сабира, Штекельмана и некоего князя Шаховского, остальные были русские и британские сотрудники посольства. Был день выплаты жалования, и большинство сотрудников были захвачены в офисе «казначея» Эрнста Бойса (31). Тот факт, что Сабир и Штекельман были захвачены, но, в отличие от Шаховского, не оказались в списке арестованных, подтверждает вывод Холла о том, что они были агентами-провокаторами.

Сообщения, появившиеся во всех петроградских газетах после инцидента в посольстве, заявляли о том, что компрометирующие сведения, собранные в ходе рейда, в совокупности с информацией, полученной из анонимных источников, свидетельствуют, что ПЧК удалось ликвидировать «грандиозный заговор», в который оказались вовлечены внутренние контрреволюционные организации и иностранные агенты «англо-французского капитала». В этой связи, налет на посольство — в той мере, в какой он соединил в массовом сознании внутреннюю контрреволюцию с «англо-французским капиталом» — по-видимому, был успешным. Восприятию арестованных британских чиновников как опасной угрозы способствовал и тот факт, что они были помещены в страшный Трубецкой бастион Петропавловской крепости, где в царские времена содержались особо опасные политические преступники. Однако во многих важных отношениях рейд оказался провалом. Наиболее вероятный главный основатель «заговора Локхарта», Сидней Рейли, который находился в Петрограде 31 августа, не был схвачен. Джон Меритт, британский бизнесмен, ставший тайным агентом и тесно сотрудничавший с Кроуми все лето, продолжал снабжать деньгами, по крайней мере, некоторых из финансируемых им заговорщиков и контрреволюционных организаций. Он так наловчился переправлять через финскую границу нелегалов: британцев, избежавших ареста в ходе чекистского налета на посольство, и попавших под подозрение русских, — что стал известен как новый «Скарлет Пимпернел» (32). Более того, обрывки созданной Кроуми тайной сети были вскоре подхвачены другими британскими агентами, такими, например, как Пол Дьюкс (33). И хотя британское правительство поначалу опасалось насчет информации, которую могли содержать захваченные в ходе рейда документы, их ценность оказалась незначительной, поскольку Кроуми еще в июле уничтожил все компрометирующие записи и шифры. С точки зрения советских властей, рейд мог считаться неудачным еще в одном отношении. Он вынудил ВЧК совершить преждевременную атаку на заговорщиков в Москве (34). В ночь с 31 августа на 1 сентября там были произведены массовые аресты сотрудников британского и французского консульств. Среди тех, кого удалось схватить, были Локхарт, его любовница (и вероятная осведомительница ЧК) Мура Бенкендорф, капитан У. Л. Хикс (ближайший помощник Локхарта) и Ксенофон Каламатиано, глава американской шпионской группы в России, а также многие из его русских агентов. Де Вертамон, главный французский соучастник планов Рейли, как и сам Рейли, сумел избежать ареста.

В тюрьме задержанные пробыли несколько недель, после чего не только Локхарт, но и его британские и французские коллеги, арестованные в Москве, а также сообщники Кроуми, арестованные в Петрограде, были освобождены в обмен на Максима Литвинова, будущего советского наркома иностранных дел, и его окружение. (Временный полномочный представитель Советского правительства в Великобритании Литвинов был задержан и помещен в Брикстон- скую тюрьму после ареста Локхарта.) В итоге, Каламатиано оказался единственным обвиняемым от союзников, присутствовавшим на публичном процессе по «делу Локхарта», который состоялся в Верховном революционном трибунале 28 ноября — 3 декабря 1918 г. Наряду с Каламатиано и примерно пятнадцатью предположительными членами его группы, а также пятью членами группы Рейли, обвиняемыми от союзников (судимыми заочно) на процессе были Локхарт, французский генеральный консул Фердинан Гренар и Де Вер- тамон(35). Ни одного из арестованных в Петрограде иностранных агентов не было в числе обвиняемых, возможно, потому что главный из них — Кроуми — был убит. В этих обстоятельствах раскапывать данные о его подрывной деятельности и допрашивать его коллег значило еще сильнее разжечь антисоветские настроения в Лондоне. Не было также сделано сколько-нибудь серьезных попыток соединить воедино антисоветские заговоры в Петрограде и Москве.

Из русских подсудимых на процессе только полковник Александр Фриде, признанный виновным в том, что он был главным агентом Каламатиано, был приговорен к смертной казни и расстрелян. Ряд других агентов Каламатиано получили относительно небольшие тюремные сроки. Как ни старался председатель Революционного трибунала Крыленко, он так и не сумел доказать, что русские обвиняемые, связанные с другими иностранными агентами, кроме Каламатиано, были чем-то большим, чем просто пешками. С части из них обвинения были сняты, другие были оправданы или получили незначительные наказания. Каламатиано был приговорен к смертной казни, но исполнение приговора было отсрочено, и в августе 1921 г. он был освобожден, в соответствии с условиями договора между Советским правительством и АРА (Американской организацией помощи) о чрезвычайной продовольственной помощи России. Локхарт, Рейли, Гренар и Де Вертамон были заочно объявлены «врагами трудового народа», стоящими «вне закона» и подлежащими расстрелу, если будут найдены на территории Советской России.

Налет ПЧК на британское посольство и убийство Кроуми вкупе с жестокостью «красного террора» в Петрограде вообще вызвали международный протест. Дзержинский и петроградские власти делали все возможное, чтобы приглушить негодование и особенно его воздействие на мировое рабочее движение. 2 сентября в зарубежном радиообращении они заявили не только, что агенты англо-французского империализма, объединившись с внутренними врагами Советской власти, попытались повернуть вспять революцию и реставрировать царский режим, что было, по крайней мере, отчасти правдой, но и что эти агенты были лично и непосредственно виновны в убийствах Володарского и Урицкого и в покушениях на Ленина и Зиновьева, что было неправдой. Характерно, что это обвинение не было выдвинуто на процессе по «делу Локхарта» в Москве. Вот что говорилось в радиообращении, которое было опубликовано в печати, по поводу налета на британское посольство:

31 августа в 6 час. вечера в здании Английского консульства в Петрограде нашей комиссии по борьбе с контрреволюцией удалось накрыть одну из главных групп английских заговорщиков… Взята громадная переписка, которую мы опубликуем и которая выдает английских заговорщиков с головой… Свидетельскими показаниями некоторых из задержанных установлено, что английскими [заговорщиками]… задумывался также арест Совета Народных Комиссаров… Мы никогда не прибегли бы к обыску зданий посольств. Но мы не можем молчать, когда посольство превращается в конспиративную квартиру заговорщиков и убийц (36).

Официальная реакция министерства иностранных дел Великобритании на эти обвинения, как и на события, им предшествующие (налет на посольство, убийство Кроуми, арест посольских служащих в Москве и Петрограде) была удивительно сдержанной — возможно, потому что оно знало, что некоторые из этих обвинений обоснованы, и беспокоилось, что на свет могут всплыть веские доказательства (37). На самом же деле, «громадная переписка», якобы захваченная в британском посольстве и выдающая заговорщиков «с головой», никогда не была опубликована, что позволяет предположить, что Геллер и его люди ушли из посольства с пустыми руками.

* * *

1 сентября, когда стало ясно, что аресты и расстрелы в Петрограде носят повальный характер, местные представители Украины, Польши, Грузии и Литвы направили Зиновьеву совместное письмо, в котором заявили о неприемлемости подобных мер к гражданам своих стран, находившимся в тот момент в Петрограде (38). Реакция на их обращение демонстрировала хаотическую природу петроградского «красного террора». Разумеется, большое число граждан этих стран, находившихся тогда под германской оккупацией, были арестованы. Германский консул в Петрограде, узнав об этом, забросал Бокия письмами с требованием освободить большую их часть на том основании, что они находятся под покровительством Германии (39). К каждому письму прилагался список лиц, арестованных с момента предыдущего письма, с указанием их национальности и места задержания — в общей сложности, около тысячи человек (40). 10 сентября Бокий направил германскому консулу текст письма, разосланного им районным Советам с распоряжением освободить всех арестованных граждан стран, находящихся под покровительством Германии, если против этих граждан нет особых улик, обвиняющих их в контрреволюции или спекуляции. Бокий также приказал, чтобы впредь граждан этих стран, если им нельзя предъявить серьезных обвинений, не арестовывали (41). Последующие письма германского консула со списками показывают, что распоряжение Бокия было проигнорировано. Аресты граждан из стран «под германской протекцией» продолжались. К концу сентября примерно из тысячи арестованных, фигурировавших в консульских списках, освобождены были не больше двухсот (42).

В разгар «красного террора» в Петрограде его бессистемный характер встревожил руководимый большевиками Петроградский совет профессиональных союзов. 14 сентября он обратился к Зиновьеву и Бокию с предложением «во избежание роковых, непоправимых ошибок» установить строгий контроль и гарантии безопасности в том, что касается расстрелов вообще, а также в отношении арестов и обысков в помещениях профсоюзов и арестов профсоюзных деятелей (43). На заседании Совета профсоюзов, одобрившем это обращение, Рязанов предложил внести поправку, призывающую покончить с практикой объявления вне закона целых партий и политическим заложничеством. Однако эта поправка не прошла (44). Любопытно, что в дни «красного террора» даже Зиновьев, который, как мы видели, был за то, чтобы позволить рабочим расправляться с буржуазией прямо на улицах, был раздражен неразберихой, творившейся в ПЧК, и невозможностью получить информацию об арестованных. После нескольких неудачных попыток разузнать судьбу того или иного человека, предположительно находящегося в руках ПЧК, он указал в записке Яковлевой, чтобы ПЧК немедленно завела «справочное бюро». Однако, явно понимая бессмысленность этого требования в сложившейся ситуации, он закончил записку просьбой, чтобы ПЧК хотя бы побыстрее реагировала на его запросы (45).

Как глава СК СО и Петроградского Совета, Зиновьев был, похоже, по крайней мере, какое-то время озабочен проблемой случайных арестов и расстрелов большевиков, а также сочувствующих и беспартийных граждан, представлявших особую ценность для правительства. С. П. Петров, тот самый рабочий завода «Новый Лесснер», который описал свои ночные рейды в поисках врагов Советской власти, вспоминал, как спасал от неминуемой расправы честных революционеров (46). По мнению Стасовой, для беспокойства по поводу «роковых и непоправимых ошибок» были серьезные основания. В своих мемуарах она писала, что, проверяя списки арестованных, не раз находила и освобождала тех, кто «случайно попал» в список. «Часто аресты бывали неправильными, так как арестовывали по случайным данным, — вспоминала она. — В число арестованных попадали люди, сочувствующие нам, работавшие с нами и т. д.» (47).

В эти страшные дни в Петрограде было арестовано большое количество буржуазных профессионалов, известных людей, среди которых были выдающиеся деятели искусства (48). Были среди них и люди, чья деятельность представляла особую важность для выживания Петрограда: технические специалисты в Советах и на судах Балтийского флота (49) и врачи, ведущие борьбу с эпидемическими заболеваниями не только в масштабах Северной коммуны, но и всей страны. В конце сентября центральный Наркомат здравоохранения привлек внимание Наркомата внутренних дел к этой проблеме, и Петровский, который прежде был сторонником массового захвата заложников из числа буржуазии и офицерства (50), спешно разослал Советам по всей стране циркулярное письмо с запретом арестовывать врачей и другой медицинский персонал «только за их популярность» (51). В начале октября Петровский расширил сферу своей озабоченности, выразив недовольство по поводу того, что, согласно его данным, мало что делается для обеспечения безопасности тыла, и, прежде всего, потому что некоторые Советы направили «красный террор» против мелкой буржуазии и интеллигенции вообще — вместо того, чтобы направить его на политически влиятельных представителей крупной буржуазии и старого режима (именно это и происходило в Петрограде). Петровский распорядился пересмотреть списки задержанных заложников и освободить тех, кто, по своей малой политической значимости, не представлял ценности как заложник (52).

В речи на открытии Седьмой городской конференции петроградских большевиков 17 сентября Зиновьев таких различий не делал. В противовес своим прежним суждениям о потенциальной опасности для власти необоснованных расстрелов, он теперь рассматривал бескомпромиссный «красный террор» как необходимую ответную меру на «белый террор» в момент, когда, по его словам, гражданская война в России близилась к апогею. Наступление Народной армии на Волге удалось остановить, но эту победу омрачали успехи казаков Краснова и Добровольческой армии на юге. Указав на районы страны, где «красный террор» уже принес результаты в виде особенно большого числа арестов и расстрелов, Зиновьев одобрительно подытожил: «Если мы будем идти таким темпом, мы [значительно] сократим буржуазное население в России» (53). Резолюция «О текущем моменте», принятая конференцией, отразила новый зиновьевский экстремистский уклон и указала на связь между «красным террором» в Петрограде и необходимостью мобилизации человеческих ресурсов для нужд фронта:

Гражданская война внутри России достигает высшей точки. Необходимость применения нами Красного террора в ответ на белый террор есть выражение того факта… Рабочий класс должен, наконец, осуществить железную диктатуру и расправиться со всеми своими врагами «по-плебейски». Тыл должен быть обеспечен, и все силы должны быть отданы фронту. Рабочих и работниц необходимо приучить к тому, что они все являются сотрудниками Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, что все мы одинаково должны быть участниками великой борьбы с издыхающей контрреволюцией (54).

Согласно позднесоветской биографии Бокия, в середине сентября Зиновьев еще придерживался идеи всеобщего вооружения рабочих Петрограда и разрешения им применять «суд Линча» по своему усмотрению (55). Поскольку Бокий был против подобного экстремизма, Зиновьев еще до конца сентября сместил его с поста главы ПЧК. Стасова, в числе прочих, настолько опасалась за его жизнь, если он останется в Петрограде без защиты, что просила Свердлова перевести его на работу в Москву, за надежные стены Кремля (56).

Дополнительное представление об отношении Зиновьева к «красному террору» вообще и роли в нем ЧК, в частности, дает стенограмма пленарного заседания Петроградского Совета 24 сентября, одной из тем обсуждения которого стала мобилизация рабочих для участия в подготовке празднования первой годовщины Октябрьской революции. После выступления Марии Андреевой — известной актрисы и гражданской жены Горького, бывшей в ту пору заместителем комиссара по делам искусств в Наркомате просвещения — в котором она рассказала о работе «Центрального бюро» по организации праздника, между Рязановым и Зиновьевым разгорелся яростный спор. Рязанов, за пару недель до этого вернувшийся из Москвы, где добивался освобождения арестованных летом участников Рабочего съезда (57), был поражен огульностью и хаотичностью осуществления «красного террора» в Петрограде и попытался, правда, безуспешно, с помощью своих коллег по профсоюзному руководству что-то изменить (58). Он был также глубоко обеспокоен нечеловеческими условиями, царившими в переполненных сверх всякого предела петроградских тюрьмах. В своем выступлении он страстно доказывал, что петроградский пролетариат не может отмечать годовщину Октября как радостный праздник (как предлагала Андреева), если на красных знаменах, которые понесут в этот день, будет кровь невинных пролетариев. Рязанов выразил мнение, что петроградские власти должны создать комиссию в помощь ПЧК, чтобы за месяц, оставшийся до годовщины, освободить из тюрем всех невинных жертв «красного террора» и тем самым создать «необходимые психологические предпосылки» для праздника — чтобы, как выразился он, «мы могли с чистым сердцем, совестью и энтузиазмом сказать, что 25 октября в наших тюрьмах томятся только действительно виновные, только те, по отношению к которым мы можем установить индивидуальную ответственность» (59).

Конечно, призыв Рязанова не мог не вызвать сочувствия Андреевой. Она сама не раз ходатайствовала об освобождении из тюрьмы невиновных театральных деятелей, попавших туда в ходе «красного террора» (60). Большинство слушателей отреагировали на предложения Рязанова аплодисментами, длившимися, правда, лишь до тех пор, пока на него не обрушился с критикой возмущенный Зиновьев. По мнению Зиновьева, если и есть за что революцию критиковать, так это за то, что она «слишком мягкодушна и мягкосердечна». Особенно его возмутила скрытая рязановская критика ЧК. Только лучших из нас мы посылаем туда, утверждал он, и их работа есть самое трудное из всех назначений, поскольку сажать в тюрьму даже врагов тяжело и мучительно. «Честь и слава тем товарищам, которые берут на себя эту работу», — гремел он. И, обращаясь лично к Рязанову, уточнял: «Мы арестовали не пролетариев — буржуев, да будет Вам известно, товарищ Рязанов». Правда, затем, противореча самому себе, немедленно добавил, что если рабочие последуют за такими «бандитами», как правые эсеры, революции не останется ничего другого, как воевать с ними. «Да здравствует Красный террор!» — провозгласил он. Попытки Рязанова сказать что-то в ответ заглушили свист, адресованный ему, и бурные аплодисменты, предназначенные Зиновьеву (61).

* * *

На Седьмой городской конференции петроградских большевиков, проходившей 17–21 сентября, ярко проявилась черта, ставшая важным толчком к началу «красного террора» в Петрограде: резкое падение численности партийной организации. Только за период, прошедший после предыдущей городской конференции в июне, численность членов большевистской партии сократилась более, чем наполовину — с 13 472 до 6000 чел. Это составляло менее 2 % от числа организованных заводских рабочих (62). Падение численности было не единственной проблемой петроградских большевиков. Подробные анкеты, разосланные членам партии Петербургским комитетом в конце августа, продемонстрировали существенные качественные изменения в составе партии на местах. ПК получил 3 559 заполненных анкет — почти 60 % от разосланных. Сведенные в таблицы ведущим советским экономистом и статистиком Станиславом Струмилиным, данные этих анкет являют ценную картину петроградской партийной организации осенью 1918 г. Они показывают, к примеру, что 40 % членов партии (1419 респондентов) вступили в нее после Октябрьской революции; более того, подавляющее большинство этих зеленых, «октябрьских» большевиков влились в партию за последние восемь месяцев (63). Отсюда ясно, что мобилизации опытных большевиков в Красную армию и продотряды, последовавшие за более ранними оттоками кадров, резко изменили соотношение между партийными ветеранами и новичками, что не лучшим образом сказалось на организации (64). Советские руководители, от Зиновьева до деятелей местного масштаба, начиная с июня, непрестанно твердили о том, что среди новичков много людей недостойных и корыстных, искателей выгоды, чье место в тюрьме (65). Качественным ухудшением петроградской партийной организации объясняется, почему в это время ответственные члены районных партийных комитетов были вынуждены посвящать значительную часть своего времени чистке рядов посредством партийных судов; почему ПК ввел эти суды в систему и разработал процедуру их созыва (66); а также почему, несмотря на острую нехватку кадров, правила для вступления в партию были ужесточены.

Вторая тенденция, которая становится видна из струмилинских таблиц, это высокий процент петроградских большевиков, занятых непрерывной работой в Советах, органах городского управления, образования и культуры, в профсоюзах и кооперативах, в Красной армии и органах безопасности (58 %, или 2071 чел. из 3 559), по сравнению с теми, кто был занят работой в партийных организациях (67). На самом деле, даже эти цифры не дают полной картины упадка партийной работы, поскольку только малая часть из тех, кто был ею занят, имели достаточную квалификацию, чтобы занимать ответственные посты. Достаточно сказать, что значительный процент большевиков с университетским образованием воспользовались возможностью, вслед за правительством, в марте или чуть позже переехать в Москву. В результате, только 87 респондентов из 2 559 ответили, что имеют университетское или иное высшее образование (68). Скорее всего, немногие из них были заняты партийной работой.

Неуспешными оказались и попытки петроградских большевиков привлечь в партию женщин. Несмотря на такие агитационные инициативы, как появление еженедельной странички «Работницы» в «Красной газете» и усилия женских отделов при ПК и районных комитетах партии, менее 10 % петроградской организации большевиков, или примерно 700 членов, составляли женщины. И только 7 % от этого числа, т. е., порядка 50 женщин, были фабричными работницами, и это в то время как в общей массе петроградских рабочих женщины составляли 39 % (44629 чел. из 113 346 занятых) (69). По мнению Струмилина, столь низкий процент работниц в партии объяснялся тем, что «женщины-работницы принадлежат к более отсталым в культурном и политическом отношениях слоям рабочей массы, преобладая, главным образом, среди текстильной и в конфекционном промысле, в табачном производстве, среди домашней прислуги и т. д.» (70).

Стремясь компенсировать нехватку критической массы кадров для работы в партийных организациях, Седьмая городская конференция петроградских большевиков решила последовать примеру Москвы и создать особую категорию «сочувствующих», т. е., заводских рабочих, которые активно поддерживали бы партию большевиков, особенно в кризисные моменты, но при этом были освобождены от необходимости вступать в партию, соблюдать зачастую обременительные обязанности и следовать, куда прикажет партия, как полноценные члены (71). Кроме того, было решено обязать всех «ответственных» большевиков на непартийных должностях принять участие в той или иной форме активной партийной работы. Отражением этого акцента на обязательность партийной работы для всех членов партии стала смена лозунга «Усилить партийную работу!», выдвинутого на Шестой конференции петроградских большевиков, на более жесткий «Нет членов партии без партийных обязанностей!».

Несмотря на слабость партийных организаций по сравнению с Советами, а также на подчас конкурентные отношения между ними, резолюция Седьмой партийной конференции о работе Петербургского комитета подчеркнула необходимость усилить контроль над Петроградским Советом и его органами. Можно догадаться, что не менее важным было признано осуществление контроля партийных комитетов над Советами на районном уровне (72). Возросшее значение, придаваемое отныне роли партийных организаций в решении политических вопросов на местном уровне, проявилось в том, что глава Советской власти в Петрограде Зиновьев впервые был принят в члены Петербургского комитета РКП (б) (73). Тот факт, что еще какое-то время он продолжал руководить городом и областью, как будто никакого ПК не существует, говорит о том, что партийные комитеты по-прежнему испытывали трудности в осуществлении контроля над Советами.

Участники Седьмой конференции петроградских большевиков одобрили еще одно организационное изменение, которое заслуживает того, чтобы быть отмеченным. В феврале 1918 г. на Четвертой городской конференции большевиков был создан Делегатский совет — широкий представительный орган, который должен был стать самым авторитетным органом партии в Петрограде. Предполагалось, что Делегатский совет уравновесит уменьшившийся в размерах и влиянии Петербургский комитет. Из-за острой нехватки опытных руководящих партийных кадров ПК сократился с сорока и более членов, избираемых районными комитетами, до девяти, избираемых на общегородских конференциях. Однако на практике Делегатский совет не подменил собой ПК в качестве главного партийного органа в Петрограде, оставшись не более чем резонатором идей. Заседания его происходили редко и плохо посещались, особенно в конце весны — начале лета, когда дефицит опытных партийных кадров ощущался все острее. По сути, почти с самого начала Собрание организаторов, которое даже не было упомянуто в партийном уставе, играло в петроградской партийной организации более важную практическую роль, чем Делегатский совет. Состоявшее из назначаемых членов Собрание организаторов превратилось со временем в главный информационный канал, по которому ПК узнавал о проблемах в районах, и форум для обсуждения и распространения новых форм организационной работы. Делегатский совет собрался в последний раз, по-видимому, 6 июля (74). В сентябре он был официально упразднен Седьмой городской конференцией петроградских большевиков (75). Так, непреднамеренно, резкое сокращение опытных партийных кадров в Петрограде перечеркнуло попытку Четвертой городской конференции петроградских большевиков сохранить относительно демократический характер функционирования партийной организации (76).

* * *

В условиях «красного террора» неизбежно расширились полномочия ЧК. Конечно, лидеры большевиков в Москве, такие как Михаил Ольминский, редактор «Социал-демократа» и член Московского городского комитета партии, публично критиковали ЧК за огульную манеру осуществления террора, за неподотчетность и за явно завышенные претензии на фоне других советских структур. Особое внимание в своей критике Ольминский уделил печатному органу ВЧК — «Еженедельнику чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией», который прославлял чрезвычайные комиссии и их «подвиги» по всей России (77). Выпад Ольминского был верхушкой айсберга — острых внутрипартийных споров вокруг действий ЧК в ходе террора. И, хотя в конце октября, после выхода всего шести номеров, «Еженедельник ЧК» был закрыт, произошло это не из-за критики Ольминского и других умеренных, а из-за того, что, даже с точки зрения Ленина, крайний фанатизм этого издания был неприемлемым. Впрочем, именно поддержка Ленина, Троцкого и большинства ЦК в Москве, а также Зиновьева и ПК в Петрограде помогла ВЧК выйти практически невредимой из-под огня критики.

Через несколько дней после убийства Урицкого и покушения на Ленина руководство ВЧК воспользовалось кризисной обстановкой, чтобы ускорить создание единообразных чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией на местах. Одна из главных задач «Еженедельника ЧК» как раз и заключалась в том, чтобы пропагандировать на всю страну идеи и методы ВЧК, чтобы, как было сказано во вступительной статье к первому номеру, «однообразнее, планомернее, методичнее проводить борьбу, уничтожение идеологов, организаторов и руководителей… классовых врагов пролетариата» (78).

В духе этой генеральной линии, состоявшийся в середине октября съезд представителей чрезвычайных комиссий Союза коммун Северной области поставил целью — наряду с оценкой итогов «красного террора», к тому времени в основном завершившегося — разработку общего плана работы комиссий и развитие взаимосвязей между ними. Съезд представителей ЧК Северной области, на который съехались семьдесят два делегата от всех восьми губерний, открылся в Смольном 15 октября. Прозвучавшие в начале съезда доклады с мест показали, что большинство уездных и даже губернских ЧК были созданы партийными комитетами вслед за событиями конца августа не столько как ответ на инициативу сверху, сколько в качестве средства для осуществления у себя «красного террора». Судя по этим отчетам, многие губернские и уездные ЧК, в некоторых случаях действовавшие в тандеме с комбедами, арестовали значительное число заложников. Расстрелы по вынесенным смертным приговорам осуществили только некоторые ЧК, большинство же ждали санкции из центра (79).

Бокий, который к тому времени уже не был главой ПЧК, подвел итоги ее деятельности за семь предшествующих месяцев. Он объявил, что всего за этот период были арестованы 6229 человек. За два месяца, с 15 августа по 15 октября, следователями ПЧК было заведено 1101 дело о контрреволюции, из которых 364 были завершены. До 800 заключенных были расстреляны в ходе «красного террора». По-видимому, эту цифру составили 512 расстрелов, о которых Бокий заявил в прессе 6 сентября, и еще 288 или около того, совершенные между 6 сентября и 15 октября (80).

С главным докладом, открывшим на съезде дискуссию о роли чрезвычайных комиссий в сложившейся ситуации, выступил Зиновьев. В части, касающейся вопросов внутренней политики, он практически повторил то, что говорил на Седьмой городской конференции петроградских большевиков и на заседании Петросовета 24 сентября. Отдав дань усилиям чрезвычайных комиссий «как передовых рабочих ячеек, призванных к укреплению революционных завоеваний», он предупредил, что «хотя буржуазия сильно сбита и сокращена, а кое-где даже почти уничтожена, она может воскреснуть». Мятеж Второго флотского экипажа тремя днями ранее (о котором речь пойдет ниже) показал, что революция все еще находится под угрозой и что только коммунистическая партия имеет право на существование. Высоко оценив успехи «красного террора» в Петрограде, он призвал не ослаблять давление на политическую оппозицию. В конце своей речи он покритиковал «нежелательные явления споров [в ЧК] о том, кто выше в государственной работе», и заявил, что ЧК, так же, как и Красная армия, является продолжением большевистской партии, и споры о том, «кто выше» нарушают лежащий в ее основе принцип внутренней дисциплины (81).

Вскоре после выступления Зиновьева на съезде разгорелись дебаты по вопросу о подчинении, или, точнее, по крайне спорному вопросу о том, кому должны подчиняться чрезвычайные комиссии на местах — вышестоящим органам ЧК или отделам управления местных Советов. Этот вопрос впервые стал предметом споров в конце весны— начале лета, когда только начала создаваться сеть региональных и местных чрезвычайных комиссий, подотчетных исключительно ВЧК, и когда претензии ВЧК на особую роль среди государственных институтов стали нарастать. Ответ местных Советов на эти претензии был дан на Первом съезде представителей губернских Советов и заведующих губернскими отделами управления, который был созван по предложению Наркомата внутренних дел в Москве в конце июля. Пятьдесят девять делегатов съезда, все большевики, единодушно и твердо отвергли претензии ВЧК на автономию. В резолюции «О чрезвычайных комиссиях» делегаты съезда заявили, что объединение управления является главной организационной задачей власти на местах, что предыдущая практика изоляции и сепаратизма со стороны ЧК, которая приводила к постоянным трениям и конфликтам с другими, объединенными, элементами местной власти, продемонстрировала ненормальность сложившейся ситуации. Поэтому необходимо перевести местные ЧК в статус подотделов отделов управления соответствующих местных Советов (82).

По совпадению, съезд представителей отделов управления Советов Северной области собрался в Петрограде в одно время с областным съездом ЧК. Председательствовавшая на съезде представителей отделов управления Сара Равич, которая сменила Урицкого на посту комиссара внутренних дел СК СО, оказалась твердым сторонником независимости ЧК. Однако ее позиция не нашла поддержки у большинства делегатов съезда. 17 октября, перед самым началом намеченной дискуссии об организационном статусе местных ЧК, которая наверняка должна была завершиться принятием решения о подчинении ЧК местным Советам, Равич объявила, что чекистский съезд «согласился» обсудить этот вопрос совместно (83). На объединенном заседании, после продолжительных, часто весьма острых дебатов, победила точка зрения представителей ПЧК, активно поддержанная Равич и ее людьми, о том, что в смертельной борьбе за выживание, которую ведет Советская власть, автономия ЧК является абсолютно необходимым условием. Резолюция, принятая совместным заседанием двух съездов, установила, что структурно чрезвычайные комиссии будут считаться отделами местных Советов и находиться «под политическим их руководством». Однако это установление оказалось, по сути, перечеркнуто значительно более важным уточнением о том, что «в своей внутренней работе чрезвычайные комиссии совершенно автономны и непосредственно подчинены чрезвычайным комиссиям высших инстанций» (84).

В то же самое время, когда ПЧК отвоевывала свою автономию у Советов, ей удалось успешно отбить попытки местной партийной организации установить свой контроль над нею. Как и в случае с Советами, эти попытки активизировались в июне, после Шестой городской конференции петроградских большевиков (85). В конце июля примерно сорок пять большевиков в составе ПЧК создали партийную ячейку во главе с бюро из активистов, которое стремилось стать влиятельным голосом во всех вопросах, которые приходилось решать ПЧК. Это соответствовало установке высшего партийного руководства на то, что, действуя через большевистские фракции в Советах и партийные ячейки в других государственных органах, партийные комитеты должны осуществлять систематический контроль за процессом принятия политических решений и соблюдением строгой партийной дисциплины в них. Однако Урицкий отказался признать новую структуру и интерпретировал амбиции партячейки как отсутствие доверия руководству ПЧК (86).

В ходе переговоров, которые затянулись до осени и сопровождались взаимными колкими обвинениями и контробвинениями, парторганизация ПЧК снизила свои притязания, согласившись не вмешиваться в оперативные вопросы и ограничиться участием в кадровых делах, включая назначения на ключевые посты и защиту прав работников. Однако для руководства ПЧК даже это было неприемлемым. Президиум ПЧК настаивал, чтобы партийная ячейка ограничилась рутинной, чисто внутрипартийной работой, как-то: принятием в партию новых членов, собиранием взносов, распространением большевистской литературы и организацией лекций. После такого унижения партячейка ПЧК, не желая переводить конфронтацию с руководством ПЧК в открытую стадию, предпочла передать вопрос на рассмотрение в ПК большевиков и, для начала, запросить его формального признания (87). До поры до времени властные полномочия руководства ПЧК остались нетронутыми.

* * *

«Красный террор» в Петрограде был развязан, чтобы уничтожить антибольшевистскую политическую оппозицию в бывшей столице. Однако, в этом отношении, его эффект оказался ограниченным. Внутренние заговоры продолжали существовать и в последней четверти 1918 г. Примером может служить неудавшийся мятеж расквартированного в Петрограде Второго Балтийского флотского экипажа, ставший отражением возрожденной политической оппозиции петроградских левых эсеров и отчуждения от большевиков демобилизованных матросов, вновь призванных на службу после поражений Красной армии на юге и на Волге. Их попытка выступления стала предвестником Кронштадтского мятежа в марте 1921 г.

После демобилизации российского царского флота и создания нового Красного флота, служба в нем стала добровольной и контрактной. Десятки тысяч матросов, призванные на службу в годы войны, воспользовались этой возможностью, чтобы вернуться домой — в деревню или в город, на фабрики. Процесс этот усилился в мае 1918 г., когда уничтожение большей части русского Черноморского флота привело к вынужденной демобилизации тысяч матросов. Однако добровольный принцип комплектации флота оказался неэффективным, в основном, оттого что значительная часть опытных и квалифицированных матросов, преданных революции, отправились воевать на фронты гражданской войны, а многие специалисты не желали служить за предлагаемое по контракту низкое жалование, уступив свои места неопытным новичкам. В результате, к лету 1918 г. на Балтийском флоте сложилась ситуация, когда из-за острой нехватки специалистов корабли оказались бездействующими. Поскольку в то время значительная часть флота все равно была заперта в бухте Кронштадта и в русле Невы, повторная мобилизация опытных матросов на Балтийский флот была не столько попыткой восполнить поредевшие экипажи стоявших на якоре судов, сколько способом создать резерв ветеранов для отчаянно нуждавшейся в воинской силе Красной армии. Только отдельные матросы из числа вновь мобилизованных, те, кто обладал уникальной, особо востребованной квалификацией, имели шанс получить назначение на суда флота (88).

В сентябре 1918 г. демобилизованные матросы 1915, 1916 и 1917 годов призыва были вновь мобилизованы. Мнения московских и петроградских властей о том, как их использовать, разделились. Москва хотела направить их сразу в Красную армию, на фронт, в то время как собственно флотское начальство в Петрограде было намерено организовать их в отряды под своим контролем. Поскольку мобилизованные были моряками, комиссары Балтийского флота планировали заменить ими флотские подразделения, ушедшие на фронт (89). Флотские власти победили. После призыва тысячи вновь мобилизованных матросов были направлены в Петроград и Кронштадт для временной дислокации и ориентировки, с последующей отправкой на фронт. Как признался один балтфлотский комиссар, «мы надеялись, что в каждом моряке есть особая революционная искра, которая всегда сможет развиться в огромный пожар» (90).

Скоро стало очевидно, что ожидания Москвы в отношении военной ценности мобилизованных матросов, как и надежды, возлагаемые на них флотскими комиссарами, были в равной степени несбыточными. В ретроспективе, трудно представить, как могло быть иначе. Многие из мобилизованных матросов приехали из деревень, где преобладало влияние левых эсеров. Все лето они своими глазами видели все те ужасы, которые творили в деревне руководимые большевиками вооруженные продотряды и комитеты деревенской бедноты. Другие прибыли из промышленных центров, где нашли свои заводы закрытыми и, вместе с другими рабочими, на себе испытали, что такое безработица, голод и эпидемии.

Кроме того, организация размещения мобилизованных матросов оказалась отвратительной. Число прибывших призывников вдвое превысило ожидаемое (десять тысяч против пяти-шести, как планировалось) (91). Поскольку сразу же было решено, что размещать их на кораблях было бы политически неразумно (там они могли легко заразить своими антибольшевистскими настроениями действующие экипажи или то, что от них осталось, а, кроме того, враждебное отношение мобилизованных ветеранов к новичкам-контрактникам могло привести к столкновениям), многих матросов разместили по казармам и во временном жилье в Кронштадте и Петрограде. Очень скоро отданные под это дело помещения оказались переполнены. Условия проживания во всех из них были одинаково чудовищны, но все же не настолько, как в полуразвалившихся казармах Второго флотского экипажа, в которых разместили несколько тысяч мобилизованных матросов. Чрезвычайная комиссия, назначенная президиумом Петроградского Совета специально для проверки этих казарм, в своем отчете от 18 октября записала, что они грязные, темные и до крайности переполненные. Окна разбиты, двери не имеют замков. Уборные отвратительные. Асфальтовые полы не подметаются, не говоря уже о мытье, и покрыты слоем липкой грязи. По углам разлагаются кучи экскрементов. Койки старые, с железными пружинами, многие из них сломаны. Большинство коек голые — ни матрасов, ни одеял, ни подушек. Нет ни мисок, ни чайников, ни кружек. Матросы едят из общих помойных ведер, которых тоже не хватает. Водопроводные трубы текут; нет ни мыла, ни полотенец. У матросов нет форменной одежды, больше чем у половины нет обуви (92).

Неудивительно, что мобилизованные матросы оказались готовы к восстанию. На заседании ПК большевиков 26 сентября Зиновьев выразил тревогу по поводу мобилизованных матросов, заявив о «невыносимых» условиях в казармах и необходимости политической работы среди них (93). Полторы недели спустя большевизированный исполком Кронштадтского Совета зафиксировал «явно антисоветские» настроения в среде мобилизованных матросов и постановил предпринять шаги к устранению, как он выразился, «нежелательных и вредных элементов» (94). Однако корень проблемы заключался не в отсутствии партийной работы и не в присутствии нежелательных элементов среди мобилизованных матросов — к тому же, все равно ничего не было сделано, чтобы то и другое исправить. Поэтому матросы тяготели больше к левым эсерам, влияние которых в их среде было велико с самого начала и которые проявляли подлинный интерес к их тяжелому положению. Политические резолюции, принятые мобилизованными матросами Второго экипажа Балтийского флота еще до выступления, стали отражением естественной синергетической связи между ними и левыми эсерами.

Первые признаки политических волнений среди мобилизованных матросов наблюдались в Кронштадте (95). Первый массовый митинг протеста матросов Второго экипажа Балтийского флота, расквартированного в Петрограде, произошел 4 октября, вскоре после прибытия в город большинства из них. В резолюциях, принятых на этом митинге единогласно, соединились личные заботы матросов с их позициями по более широким вопросам, в которых сказалось влияние пропаганды Военно-морской организации Петроградского комитета левых эсеров (96). Беспокойство по поводу собственной безопасности и выживания выразилось в требованиях об обязательном вооружении всех рот экипажа (впоследствии морякам удалось раздобыть несколько револьверов, но это было и все); о том, чтобы решение вопросов, связанных с продовольственным снабжением и его улучшением, было поручено выборному комитету; о немедленной выдаче матросам военной формы. Более широкие требования предусматривали замену всех некомпетентных добровольцев-контрактников на флоте квалифицированными кадрами из числа мобилизованных моряков (97) и освобождение из тюрем матросов, несправедливо арестованных большевиками (98).

Петроградские власти хорошо знали о враждебном отношении к ним со стороны мобилизованных матросов, особенно бывшего Черноморского флота. Тем не менее, не имея возможности улучшить их материальное положение, они пришли к заключению, что навести порядок в этой среде можно только с помощью серьезных репрессий. Однако была одна трудность. Говоря словами Ивана Флеровского, главного комиссара Балтийского флота и одного из главных сторонников размещения мобилизованных матросов в Петрограде, «для серьезных репрессий нужны серьезные поводы» (99). Так что экипажи кораблей были приведены в готовность, чтобы — в нужный момент — выступить против мобилизованных матросов.

На второй неделе октября у недовольных матросов Второго флотского экипажа появился лидер — недавно прибывший в Петроград бывший черноморский матрос Яков Шашков. Шашков был активистом левоэсеровской партии. Примерно в это же время (не позднее 12 октября) левоэсеровская военно-морская организация обратилась к матросам с пламенным революционным обращением. Хотя каждая фраза этого обращения содержала протест против большевистской практики и призыв к матросам вновь, как в 1917 г., взять на себя роль революционного авангарда, тактически акцент в обращении был сделан не на немедленном действии, а на стойкости, организации и самодисциплине (100). Но у матросов к тому времени уже шли ежедневные митинги, один зажигательнее другого.

Последней каплей для экипажа, похоже, стали попытки комиссара Флеровского и его заместителя Ильи Фрунтова успокоить моряков на митинге 13 октября. Флеровскому матросы просто не дали говорить, заглушив его слова шумом и свистом. Еще грубее они поступили с Фрунтовым, стащив того с трибуны с криками «Гоните их в шею!» в адрес его и Флеровского (101). Прежде чем разойтись, они избрали представителей, которые должны были отправиться в Кронштадт искать поддержки для революционного выступления. (Большевистские власти Кронштадта не пустили их на территорию военно-морской базы.) На другом массовом митинге вечером того же дня Шашков, чьи ораторские способности признавали даже большевики, распалил толпу матросов яростной критикой большевистской власти и требованием вернуться к управлению через свободные, демократические, многопартийные Советы, т. е., такие, какими они были в 1917 г. В конце митинга матросы единодушно одобрили резолюцию, которая лучше, чем что-либо другое, свидетельствует о их неприятии большевистской практики и о влиянии на их поведение левых эсеров:

Мы требуем немедленного разрыва позорного для революционного народа Брестского договора. Мы требуем отказа от уплаты миллиардных контрибуций… Мы, моряки, только что вернувшиеся от плуга и станка, не можем умолчать о том, как стонет всюду трудовой народ от произвола и насилия наемных чиновников — комиссаров. Мы на себе испытали разгон съездов рабочих и крестьянских Советов и аресты. Мы видели избиения безвинных рабочих, крестьян и матросов и расстрелы…

Мы требуем восстановления истинной власти Советов!..

Долой Брестскую петлю!

Да здравствует международная социалистическая революция! (102)

ПЧК впоследствии заявила, что эта резолюция была отпечатана и размножена на копировальной машине в штаб-квартире петроградских левых эсеров (103).

На очередном массовом митинге, состоявшемся на следующий день, мятежно настроенные матросы продемонстрировали свою независимость, избрав своего товарища, Георгия Шанина, комиссаром вместо назначенного Флеровским Августа Кулберга. Они также избрали штат помощников Шанина. Своим «приказом № 1», провозгласившим эти изменения, Шанин отменил все приказы большевистских комиссаров, начиная с полудня текущего дня (14 октября). Следующий «приказ № 2» запретил доступ посторонним в помещения экипажа без разрешения новых властей (104).

Предприняв эти шаги, матросы, многие вооруженные револьверами, отправились на расположенный поблизости плац Первого морского берегового экипажа, где устроили митинг протеста, а затем, в сопровождении неустановленного количества моряков из этого подразделения, двинулись к Мариинскому театру и там, на площади перед театром, провели еще один митинг. Было уже семь часов вечера, когда несколько матросов во главе с Шашковым вошли в театр, прервали идущее там представление оперы Вагнера «Валькирия» в середине первого акта и реквизировали секцию духовых инструментов оркестра. После этого, скандируя под аккомпанемент труб и валторн антибольшевистские лозунги, они направились к невской пристани, чтобы уговорить экипажи стоящих там на якоре судов присоединиться к их выступлению.

Со своей стороны, Флеровский одновременно пытался организовать, силами экипажей тех же самых судов, подавление создающего проблемы и потенциально опасного мятежа Второго экипажа (105). Когда он ехал на автомобиле вдоль набережной, дорогу ему внезапно преградили участники марша. Его немедленно узнали и, вытащив из машины, силой заставили присоединиться к протестующим. Как рассказывал Флеровский, Шашков повел их к Невскому проспекту, главному месту проведения политических акций в 1917 г. Когда Флеровский попытался вырваться, он был жестоко избит. Только прозвучавший на отдалении винтовочный выстрел, заставивший матросов разбежаться, спас его от растерзания. В последовавшей затем сумятице ему удалось скрыться (106).

Мятеж матросов Второго флотского экипажа закончился несколько часов спустя, когда, усталые и разочарованные неудачными попытками привлечь на свою сторону экипажи невских судов, они вернулись в свои казармы. Пока все отдыхали, Шашков отправился на поиски винтовок для вооружения матросов. Грузовик, в котором он ехал, вскоре был остановлен, Шашков арестован (107). Казармы Второго флотского экипажа были окружены войсками, и около пятидесяти матросов подверглись аресту (108). Усилия Петроградского и Северного областного комитетов левых эсеров организовать массы в поддержку матросов не увенчались успехом (109).

Между тем, Зиновьев увидел в неудавшемся мятеже отличную возможность раз и навсегда избавить Петроград от левых эсеров. Как заявил он в докладе о попытке мятежа на экстренном заседании Петроградского Совета 15 октября, «петроградский пролетариат должен, наконец, вколотить осиновый кол в могилу белогвардейской партии Камкова». Большая часть этого заседания была посвящена осуждению выступления Второго флотского экипажа, после чего депутаты приняли резолюцию, объявившую мятеж делом рук «темной шайки левоэсероских политиканов и сознательных агентов англо-французского капитала» и «жалкой копией с жалкого июльского мятежа левых эсеров в Москве» (ПО). Тем самым, резолюция способствовала еще большей криминализации образа левых эсеров.

В том же духе, исполком Петроградского Совета постановил централизовать усилия по подавлению подобных контрреволюционных выступлений в будущем и принять «самые решительные меры борьбы с левыми эсерами, не останавливаясь перед ликвидацией организаций, существующих в районах» (111). Одновременно президиум Петроградского Совета назначил чрезвычайную комиссию по проверке состояния казарм Второго флотского экипажа. Ее шокирующий отчет от 18 октября был приведен выше. Нарисованная в нем картина невозможных бытовых условий мобилизованных матросов подтвердила обоснованность некоторых из наиболее серьезных личных требований моряков. 21 октября Фрунтов направил в Наркомат по военным делам в Москве телеграмму с просьбой приостановить переброску мобилизованных матросов в Петроград (112).

15 октября ПЧК совершила налет на штаб-квартиру левых эсеров в Петрограде, устроила там обыск и арестовала членов партии, находившихся в тот момент в помещении (113). В течение следующих нескольких дней все арестованные по делу о матросском мятеже были допрошены. 21 октября в президиум ПЧК поступила докладная записка с рекомендацией тринадцать руководителей выступления (двое из которых еще находились в розыске, а шестеро были левыми эсерами) расстрелять, а остальных отпустить (114). На следующий день эта рекомендация президиумом была одобрена, и той же ночью одиннадцать осужденных матросов были доставлены в Петропавловскую крепость и расстреляны (115).

Урок, извлеченный Петроградским Советом из выступления мобилизованных матросов, заставил его инициировать кампанию (для личного состава Второго флотского экипажа — обязательную) по разъяснению матросам Балтийского флота их революционного долга (116). Были организованы массовые митинги экипажей, на которых выступали флотские комиссары, а в конце непременно принимались резолюции с осуждением выступления Второго экипажа Балтфлота и клятвами верности Советской власти в ее существующей форме. Эти резолюции тут же публиковались в петроградской печати (117). О расстреле ночью 22/23 октября одиннадцати матросов, признанных виновными в организации мятежа, пресса сообщила лишь через неделю (118). Примечательно, что на другой день после того, как о расстреле моряков стало известно, экипаж линкора «Петропавловск», чья резолюция с осуждением мятежа Второго флотского экипажа была опубликована в числе первых (119), выступил с открытым протестом против того, что он назвал «зверской расправой», совершенной в отношении «истинных пролетариев, повинных лишь в том, что на почве действительно сильного голода ими был устроен… не что иное, как голодный бунт, который впоследствии назвался противосоветским выступлением». Протест моряков «Петропавловска» не был опубликован. Направленный в ПЧК для принятия мер, он был подшит в папку с делом о мятеже мобилизованных матросов (120).

* * *

Став инициатором развязывания в Петрограде «красного террора», ПК большевиков значительно усилил свою роль в городском управлении. Истоки тяготения комитета к массовому террору крылись как в его радикализме в дни Октября, так и в его неподдельном беспокойстве по поводу возможной победы контрреволюции, внутренней и внешней, в период его крайней организационной слабости. Провозглашенный «Красной газетой» после убийства Урицкого и покушения на Ленина лозунг «кровь за кровь» отвечал чувствам не только большевистского руководства, но и многих «горячих голов» в ПЧК, и таких правоверных большевиков-пролетариев, как С. П. Петров. То, что «красный террор» в Петрограде вспыхнул яростнее, распространялся быстрее и оказался, в конечном счете, более беспорядочным, чем в Москве и других крупных городах, было следствием, отчасти, бурной реакции Зиновьева на убийство Урицкого и, по горькой иронии, нетерпения части петроградских рабочих свести счеты со своими врагами, вызревшего в бытность Урицкого главой ПЧК.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Резолюция, принятая на втором из состоявшихся в тот день заседаний Совнаркома, предусматривала защиту Советской республики путем изоляции классовых врагов в концентрационных лагерях и расстрела всех лиц, причастных к «белогвардейским» организациям, а также заговорам и мятежам — РГАСПИ, Ф 19 On 1 Д 192 Л 2, 10

2 ЦГАСПб Ф 143 On 1 Д66 Л 115-116

3 Там же Ф 1000 Оп 2 Д.7 Л 17, Северная коммуна 1918 7 сентября СЗ

4 Петроградская правда 1918 6 сентября С 3, Северная коммуна 1918 6 сентября С.З

5 ЦГАСПб Ф 9618 On 1 Д 300 Л.2

6 Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы — М, 1988 С 154–155, она же. Воспоминания — М., 1969 С 161

7 Об этом столкновении с Зиновьевым и о позиции Бокия Стасова упомянула в письме Свердлову в Москву 28 сентября — РГАСПИ Ф 466 On 1 Д 7 Л 80

8 Петроградская правда. 1918. 31 августа. С 1

9 Вооруженный народ. 1918. 1 сентября. С 1

1 °Cм, напр, там же. 3 сентября. С 1

11 Материалы дела, заведенного ПЧК на «Каморру», свидетельствуют, что она состояла вовсе не из многочисленных бывших членов «Союза русского народа», как полагали в свое время, а, по сути, из одного-единственного фанатика-антисемита по имени Лука Злотников, который также был расстрелян — АУ ФСБ СПб и ЛО № 30377 Т 3 Л 63, Т 4 Л 17, 53-53об

12 ЦА ФСБ РФ Ф 1 Оп 2 Д 126 Т2 Л боб, 14, 163, Меньшевики в Советской России. Сборник документов. Под ред. А. Л. Литвина — Казань, 1998 С 38–39, Беглецов Ник. В дни «красного террора» //Чс-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий — Берлин, 1922 С 69–80. Оставшиеся были амнистированы 18 ноября — ГАРФ Ф 1235 Оп 36 Д 2 Л 2

13 Петроградская правда. 1918. 6 сентября. С 2

14. См, напр, Вооруженный народ. 1918. 3 сентября. С 1

15 Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. № 6. С 19. О съезде ПЧК см ниже

16 АУ ФСБ СПб и ЛО Ф 1 Л 7, 8. Общая, сводная, цифра по расстрелам в период «красного террора», приводимая в этих таблицах, — 841. За период с 14 марта 1918 г. по 1 января 1919 г. 10227 лиц, обвиненных в политических и экономических преступлениях, были помещены в концентрационные лагеря, 13742 — в тюрьмы и 1800 содержались «в ПЧК», по-видимому, на Гороховой, 2. Еще 6106 лиц были задержаны в качестве «заложников». Можно предположить, что значительное, в процентном отношении, число этих последних были арестованы в ходе «красного террора». Всего, согласно этим таблицам, за девять с половиной месяцев 1918 г ПЧК и Петроградской губчека были арестованы 38075 человек.

17 Северная коммуна 1918. 19 октября. С 2-3

18 ЦГАСПб Ф 9672 Ori 1 Д 566 Л 13-14

19 Красная газета. 1918. 31 августа. С 1

20 Там же. 4 сентября. С 1

21 ЦГАЛИ Ф63 Оп.1 Д 62 Л 135-149

22 Содержательный анализ «заговора Локхарта», предполагающий, что Локхарт был гораздо глубже вовлечен в деятельность по свержению Советского правительства, чем сам он признавал, см Debo Lokhart Plot or Dzerzhinskn Plot //Journal of Modern History Vol 43 № 3 (1970) P413-439

23 Северная коммуна (вечерний выпуск) 1918. 2 сентября. С3

24 См секретный меморандум от 19 сентября 1918 г, подготовленный майором Джоном Скейлом [Scale] или его сотрудниками. Опытный специалист в российских делах, майор английской разведки Скейл служил в ту пору в Стокгольме, и в его обязанности входило контролировать тайных агентов в России. В меморандуме сообщалось об отчете Холла, который только что прибыл в Стокгольм из Петрограда — TNA PRO ADM 223/637/ Р 83

25 Ibid

26 Северная коммуна. 1918. 2 сентября. С3

27 TNA PRO, ADM 223/637/Р 83

28 Лубянка 2. Из истории отечественной контрразведки. Под ред. В. А. Соболева — М, 1999 С 171

29 Софинов П. Г. Очерки истории ВЧК — М, 196 °C 101. Бережков В. И. Питерские прокураторы. Руководитель ВЧК-МГБ — СПб, 1998 С 35

30 Бережков. Указ. соч. С 36

31 «Казначей посольства» — это была должность, которую глава британской разведки в России Бойс использовал как прикрытие

32 TNA PRO, FO 371/3975/206714 Скарлет Пимпернел — герой одноименной пьесы известной английской писательницы венгерского происхождения Эммушки Орчи. Действие пьесы, написанной в начале XX века, происходит во время Великой французской революции. Главный герой, называющий себя «Скарлет Пимпернел» (по названию распространенного в Британии растения с ярко-красными цветками), прославился тем, что хитроумными способами переправлял на Британские острова тех, кто спасался от ужасов Террора в Париже

33 Michael Hughs Inside the Enigma British Officials m Russia. 1900–1930 — London, 1997 P 176

34 В своих воспоминаниях Яков Петерс, руководивший расследованием «дела Локхарта» в Москве, с раздражением пишет о действиях ПЧК, поторопившейся с арестом «агентов Локхарта». По его мнению, это вызвало необходимость раньше времени произвести захват иностранных агентов в Москве до того, как следствие по ним было завершено — Петерс Я. X. Воспоминания о работе в ВЧК в первый год революции //Пролетарская революция 1924. № 10 (33) С 25

35 Самые полные репортажи о процессе были опубликованы в «Известиях» — Известия (Москва) 1918. 29 ноября. С 3, 30 ноября. С 3, 1 декабря. С 2, 3 декабря. С 3, 4 декабря. С 2

36 Северная коммуна. 1918. 3 сентября. С1

37 По этому поводу см Gordon Brook-Shepherd Iron Maze The Western Secret Services and the Bolsheviks — London, 1999 P 90

38 ЦГА СПб Ф 8098 On 1 Д la Л 164-164°6

39 Только в сентябре германский консул направил Бокию семь писем со списками. См, напр, ЦГА СПб Ф 8098 On 1 Д 1а Л 11.51, 172, 172об

40 Там же Л 172об. Сюда входили 218 человек, арестованных до «красного террора»

41 Там же Л 71

42 Там же Л 172об

43 ЦГАСПб Ф 143 On 1 Д48 Л 172

44 Там же Ф.6276 Оп 3 Д 5 Л 46-46об

45 Там же Ф 143 On 1 Д 51 Л 183.

46 Там же Ф 9672 On 1 Д566 Л 13об

47 Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы С. 155

48. ЦГА СПб Ф 2551. On 1 Д 2266 Л. 1-11. Здесь содержится целый ряд обращений отдельных артистов, музыкальных и театральных коллективов, директоров театров с просьбой освободить их коллег и ведущих исполнителей

49 РГА ВМФ Ф р-5 On 1 Д 265 Л 54, 68, 69, 80, 90, Ф р-342 On 1 Д 116 Л 597, Ф р-852 On 1 Д 26 Л 313

50 Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. 1918. № 1. 22 сентября. С 11

51 Сборник декретов и постановлений по союзу коммун Северной области. Вып 1. Ч. 1. С 147

52 ЦГАСПб Ф 142 On 1 Д9 Л 308

53 Там же Ф 1000 On 1 Д.8 Л 14-15

54 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 117 Л 11

55 Алексеева Т. Матвеев Н. Доверено защищать революцию. О Г. И. Бокии — М, 1987 С 218-219

56 РГАСПИ Ф 466 Оп 1 Д 7 Л 80-81

57 См выше

58 ЦГА СПб Ф 6276 Оп 3 Д 5 Л 43об

59 Там же Ф 1000 Оп 2 Д 10 Л 3-9

60 Там же Ф2551 On 1 Д 2266 Л 1-11

61 Там же Ф 1000 Оп 2 Д 10 Л 8

62 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 75 Л 154

63 Там же Д 120 Л 44. Некоторые данные из этих анкет были опубликованы Струмилиным в конце 1918 г. См. Струмилин [С]. Состав партии коммунистов в Петрограде в сентябре 1918 г.//Петроградская правда. 1918. 12 декабря. С.2

64 По этому поводу см также «годовой отчет» ПК за 1918 г. — ЦГАИПД Ф 1 On 1. Д64 Л 71

65 См, напр, речь Зиновьева на Пятом губернском съезде Советов 21 августа (Стенографический отчет о работе Пятого съезда Советов рабочих и крестьянских депутатов Петроградской губернии С 18) и выше, глава 9

66 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 7 Д.814 Л 239

67 Там же Ф 1 On 1 Д 120 Л 82

68 Там же Л 80

69 Ратин А. Демобилизация промышленного труда в Петроградской губернии за 1917-18 гг. //Материалы по статистике труда. Под ред. С. Струмилина. Вып 5 — Пг, 1919 С 48, Петроградская правда. 1918. 12 декабря. С 2

70 ЦГАИПД Ф. 1 Оп.1 Д64 Л 71 об-72, Петроградская правда. 1918. 12 декабря. С 2

71 ЦГАИПД Ф.1 Оп.1 Д 72 Л. 1-11, Вооруженный народ 1918. 22 сентября. С2. По поводу прав и обязанностей «сочувствующих» см. Устав организации сочувствующих Российской коммунистической партии (большевиков) — Пг., 1918

72 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 117 Л 4

73 Там же

74 Там же. Ф 4000. Оп 7 Д814 Л 195–196; Д 820 Л 18, 104-118

75 Там же Ф.1 On 1 Д64. Л 48

76 См выше, глава 6

77 См Ольминский М. О чрезвычайных комиссиях //Правда (Москва) 1918. 8 октября. С 1

78 Еженедельник чрезвычайных комиссий. 1918. № 1. 22 сентября. С1

79 Там же. № 6. 27 октября. С 17-24

80 Там же. С 19

81 Там же. С 20–22. Зиновьев утверждал, что в одной ЧК был поднят вопрос о том, можно ли, в случае необходимости, арестовать Совнарком

82 Протоколы 1-го съезда представителей губ. совдепов и заведывающих губернскими отделами управления — М, 1918 С 78. См также ЦГА СПб Ф 143 On 1. Д4 Л 72

83 ГАРФ Ф 393 On 1 Д 58 Л 272, 277-277об См также Вестник областного комиссариата внутренних дел (Союза коммун Северной области). № 3. С 156-157

84 ГАРФ Ф 393 On 1 Д 58 Л 278, Еженедельник чрезвычайных комиссий. № 6. С 22

85 См выше, глава 9

86 ЦГАИПД Ф 1817 On 1 Д 107 Л 1-4об, 7-7об, 11-13

87 Там же Л 4-4об, 11–13, 15, 18

88 РГА ВМФ Ф р-342 On 1 Д 145 Л 244.

89 Северная коммуна. 1918. 16 октября. С 2

90 Там же

91 Флеровский И. Мятеж мобилизованных матросов в Петербурге //Пролетарская революция. 1926. № 8(55). С 220

92 РГА ВМФ Ф р-96 Оп 1 Д21 Л 57-59

93 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 4 Д814 Л 230

94 РГА ВМФ Ф р-661 On 1 Д 139 Л 24

95 Северная коммуна. 1918. 16 октября. С 2

96 ЦА ФСБ РФ №Н-2 Т3 Л 2.

97 Там же См также РГА ВМФ Фр-96 On I Д7 Л 120

98 ЦА ФСБ РФ №Н-2 Т3 Л.2

99 Флеровский. Указ. соч. С 225

100 ЦА ФСБ РФ №Н-2 Т3 Л 6

101 Северная коммуна. 1918. 16 октября. С 2

102 ЦА ФСБ РФ №Н-2 Т3 Л 3-3об

103 Там же Т 2 Л 4.

104 См Флеровский. Указ. соч. С 226-227

105 Там же С 229

106 ЦА ФСБ РФ №Н-2 Т2 Л 4об-5, Северная коммуна. 1918. 16 октября. С 2, Флеровский. Указ. соч. С 229-23 1

107 ЦА ФСБ РФ №Н-2 Т2 Л 5

108 Вооруженный народ. 1918. 17 октября. С 2

109 ГОПБ Фонд листовок

11 °Cеверная коммуна. 1918. 16 октября. С 2

111 ЦГАСПб Ф 9618 On 1 Д 252 Л 53

112 РГА ВМФ Ф р-342 On 1 Д 245 Л.312

113 ЦА ФСБ РФ №Н-2 Т 2 Л 9-9об

114 Там же Л 4-6

115. Там же Л 10-11

116 Вооруженный народ. 1918. 18 октября. С 2

117 См, напр, там же 17 октября. С 4 и 18 октября. С 4

118 Петроградская правда. 1918. 30 октября. С 2

119 Вооруженный народ. 1918. 18 октября. С 4

120 РГА ВМФ Ф р-96 On 1 Д 7 Л 126

 

Глава 14

ПРАЗДНОВАНИЕ «ВЕЛИЧАЙШЕГО СОБЫТИЯ В МИРОВОЙ ИСТОРИИ»

На фоне бушующего в бывшей столице «красного террора» петроградские большевики готовились отметить первую годовщину Октябрьской революции. История организации и проведения этого первого и главного советского праздника проливает свет на ряд более широких политических и социальных вопросов, с которыми большевикам пришлось столкнуться в первый год Советской власти в Петрограде. Среди этих вопросов — переосмысление петроградскими большевиками роли и места своего города, отношения между Петроградом и Москвой, институциональная иерархия и структура власти, масштабы социальной поддержки Советской власти в регионе в этот период.

Учитывая бесконечные трудности и кризисы, сопровождавшие жизнь в городе в предшествующие месяцы, петроградские рабочие имели все основания спросить осенью 1918 г., как спрашивали накануне Первомая: «что тут праздновать?» Однако многие петроградские большевики видели массу поводов торжественно отметить приближающуюся годовщину. Наступление белых и чехов на востоке центральной России удалось остановить. 10 сентября у белых была отбита Казань. Еще более важным фактором было полномасштабное отступление германских войск на Западном фронте. В октябре и начале ноября война Германией была окончательно проиграна, Габсбургская империя распалась, в Центральной Европе произошли демократические революции, опрокинувшие старый порядок. Надо сказать, что Ленин был глубоко обеспокоен вероятностью того, что после победы страны Антанты захотят объединиться с побежденной Германией, чтобы попытаться устранить исходящую из России угрозу большевизма. Однако его трактовка очевидного уже поражения Германии как источника существенно возрастающей угрозы для Советской власти воспринималась петроградскими большевиками с долей скептицизма.

«То, что мы видим теперь, превзошло всякие ожидания, — восторгался известный петроградский большевик, член ПК Моисей Харитонов на пленарном заседании Совета Первого городского района в середине сентября, — ведь надо вспомнить, как в октябре прошлого года все почти мечтали лишь как-нибудь продержаться, в лучшем случае, до Учредительного собрания; тогда мало кто разделял уверенность тов. Ленина в прочном будущем и постоянстве Советской власти, ставшем фактом теперь». Месяцем позже, выступая на заседании все в том же районном Совете, Иван Пашкевич, бывший член Германской социал-демократической партии (1), высокообразованный интеллектуал и один из руководителей Совета, безапелляционно отмел опасность для Советской власти как внутренней, так и внешней угрозы. «В последнее время, — отметил он, — события развертываются, как в кинематографе. Каждый новый день несет с собой столько новостей, сколько раньше нельзя было ожидать за год, и то, что еще недавно казалось недостижимым, теперь достигается с легкостью и быстротой. Мы привыкаем постепенно считать наше положение прочным». Чехи в панике отступают, говорил Пашкевич. Как только германские войска покинут Донскую область и Украину, эти территории быстро перейдут под советский контроль. Что касается возможной интервенции союзников, то те незначительные силы, которые они могут направить в Россию, быстро окажутся настолько же деморализованными, как и те части, что уже находятся в Мурманске и Архангельске. В противовес ленинскому беспокойству, Пашкевич настаивал, что «боязнь иностранного вмешательства в настоящее время совершенно не обоснована» (2).

Царившая осенью 1918 г. эйфория по поводу революционных побед на Волге и в Центральной Европе нашла отражение в петроградской прессе, в докладах и резолюциях Петроградского Совета (3), в выступлениях представителей большевистского руководства на традиционных воскресных митингах (4) и в стенограммах Седьмой городской и Первой губернской (7–1 1 октября) конференций РКП (б) (5). Конечно, на этих форумах руководители петроградских большевиков, вслед за Лениным, призывали членов партии к новым жертвам и говорили о необходимости создания 3-миллионной армии. Однако, в отличие от Ленина, они считали наращивание военной мощи, всеобщее военное обучение и тому подобные меры необходимыми не столько для защиты от неизбежного нападения белогвардейцев и коалиции империалистических держав, сколько для будущей победоносной миссии Красной армии по распространению социалистической революции в Центральной Европе. Уверенности им придавал тот факт, что Советская власть в России продержалась уже целый год (значительно дольше знаменитой Парижской коммуны), и твердая вера в то, что русская революция является началом новой эры на планете — социалистического тысячелетия. Таково, в самых общих чертах, было настроение петроградских большевиков, когда они готовились грандиозным празднеством отметить то, что будущий известный советский историк Вадим Быстранский назвал тогда «величайшим событием в мировой истории» (6).

* * *

Составление предварительных планов октябрьских торжеств в Петрограде было начато Комиссариатом просвещения СК СО в августе 1918 г. (7). В начале сентября руководство Петроградского Совета взяло ответственность по подготовке праздника на себя. Несмотря на предпринятые партийными органами шаги по расширению их политического влияния в сопоставлении с Советами, продолжающаяся организационная слабость партии не позволила ей конкурировать с Петроградским Советом в деле организации, в областном масштабе, массовых торжеств, которые были бы достойны эпохального значения Октябрьской революции и роли Петрограда как места ее рождения. Судя по всему, ПК не играл особо значимой роли в подготовке праздника, а районные комитеты партии сами координировали степень своего участия в праздничных мероприятиях.

Центральное бюро организации октябрьских торжеств — главный орган подготовки к празднику — в составе десяти человек было создано 15 сентября на совещании президиума Петроградского Совета (8) и было подотчетно ему. Первоначально Бюро возглавила Мария Андреева, затем ее сменил Наум Анцелович, профсоюзный лидер и член исполкома Петроградского Совета. Бюро были предоставлены полномочия издавать постановления, обязательные к исполнению всеми петроградскими организациями, и затребовать все необходимое для организации праздника. Аналогичные полномочия получили и все 10 или 12 секций, входивших в его состав. Укреплению авторитета Центрального бюро значительно способствовал тот факт, что его многомиллионный бюджет, баснословно огромный по тем временам, предназначался, в том числе, для оплаты мероприятий, запланированных праздничными комиссиями районных Советов, практически не имевших других источников финансирования. Вертикальная административная структура, полностью отвечавшая тем централизованным институциональным моделям, которые в течение месяцев не слишком успешно насаждало на всех уровнях власти московское правительство, позволила Центральному бюро сосредоточить в своих руках финансовый контроль за большей частью праздничных мероприятий.

В течение второй половины сентября Центральное бюро было занято формированием внутренней структуры и подбором кадров для своих отдельных и, по большей части, автономных секций: художественно-декоративной, театральной, музыкальной, кинематографической, строительной, экономической, маршрутной, осветительной и автотранспортной. Была также создана «фронтовая секция» для отправки подарков и подготовки праздничных представлений для войск Красной армии на северо-западном фронте. Предварительный план проведения торжеств в Петрограде был разработан Бюро на заседаниях 17 и 19 сентября. Первоначально предполагалось, что памятные мероприятия, включающие мемориальную церемонию в честь павших героев революции и собственно празднование «Октября», продлятся один день. А. Ф. Оксюз, секретарь Центрального бюро, получил задание сделать доклад о характере и примерной схеме проведения праздника, который должен был послужить основой для начала подготовительных работ (9). Председателем на заседании Центрального бюро 19 сентября был сам Луначарский. В начале заседания Оксюз изложил основные положения своего доклада. Согласно ему, схема праздника выглядела следующим образом. Сигналом к началу праздника должен стать салют из пушек Петропавловской крепости. Позже участники торжеств собираются по районам и следуют на Марсово поле «шествием в виде карнавала». Дополнительному увеселению должны способствовать сценки, разыгрываемые на движущихся платформах в ходе процессии. Колонны участников из разных районах соединяются у украшенных пальмовыми ветвями братских могил павших героев революции. Там их встречает «грандиозный» государственный оркестр, который играет «Интернационал». Возле могил воздвигнуты трибуны, с которых произносят речи ораторы. С наступлением темноты участники вновь сформируются в процессии для участия в факельном шествии по городу. Весь Петроград сияет, залитый светом огня и электричества. С крыш с четкими интервалами в небо взмывают фейерверки. Одновременно горожан развлекают разнообразные ночные представления. Во всех театрах всю ночь должны идти бесплатные спектакли и концерты (10).

Луначарский предложил разделить праздник на три части и усилить радостное настроение за счет создания «непрекращающегося шума», снабдив с этой целью детей и подростков «особыми свистульками, трещотками, металлическими трубками и т. д.» (11). В плане октябрьских торжеств, представленном им Московскому Совету, он предложил воспроизвести эмоциональную атмосферу Октябрьской революции. Праздник, по мнению Луначарского, должен быть разбит на три части: борьба, победа и упоение победой. Настроение сначала нарастает, затем достигает наивысшей точки, и все заканчивается всеобщим весельем (12). Вполне вероятно, такую же схему он предложил и для Петрограда.

Выступивший после Луначарского Анцелович предложил растянуть празднование Октября на два дня. Первый день, считал он, следует отвести под политические митинги и демонстрацию военной мощи пролетариата. Центром этого первого дня, по мысли Анцеловича, должен стать Смольный — главный символ пролетарской революции в сознании широких масс. После праздничного пленума Петроградского Совета состоится мощная массовая демонстрация. Отличительной особенностью второго дня праздника должно стать всеобщее радостное веселье. Горожане проснутся под громкий перезвон колоколов и звуки труб. Корабли, большие и малые, будят бороздить Неву. В небо над Марсовым полем на воздушном шаре будет поднято гигантское красное знамя. Участников веселья на улицах будут осыпать дождем революционной литературы из проезжающих автомобилей.

Анцелович полагал, что центром торжеств второго дня должен стать либо Пролеткульт, либо Дворец труда, и что по случаю праздника труда все профсоюзы должны подготовить специальные праздничные транспаранты. В отличие от концепций Оксюза и Луначарского, план Анцеловича исключал Марсово поле из числа центральных мест торжеств. Как пояснил Анцелович, праздник должен быть не поминками (хотя дань памяти павшим героям должна быть отдана), а устремленным в будущее торжеством революционных побед, как уже достигнутых, так и предстоящих. К концу этого заседания было решено, что главным событием первого дня (7 ноября) станет политическая демонстрация и что центром праздничных мероприятий будет Смольный. Второй день (8 ноября) станет днем веселья. Он будет ознаменован открытием памятников героям революции, а также торжественной церемонией открытия Дворца труда в здании бывшего Николаевского дворца (позже — Ксениинского института благородных девиц). 9 ноября — так как официально Москвой были объявлены три дня праздника, 7–9 ноября — участники заседания, не чувствовавшие в себе сил подготовить столь длинную программу, решили объявить свободным днем, в который горожане могли отдыхать, как им заблагорассудится (13).

24 сентября Андреева выступила с докладом о промежуточных итогах работы Центрального бюро на пленарном заседании Петроградского Совета (14). Из доклада было ясно, что за основу Бюро взяло структурную схему Луначарского, а в концептуальном плане свело воедино идеи, выдвинутые 19 сентября им, Оксюзом и Анцеловичем. В начале своего выступления Андреева подчеркнула, что хотя главная цель праздника состоит в том, чтобы внушить пролетариату уверенность в конечном успехе его дела, кровопролитная борьба за победу революции еще не кончена, и поэтому октябрьские торжества должны носить «серьезный и строгий характер». Темой первого дня празднования станет демонстрация силы и власти революции. Петроградские массы будут разбужены бравурными звуками музыки — оркестров, или хоров, или даже колоколов, только, разумеется, не церковных. Сформированные в районах процессии рабочих и красноармейцев проследуют к Марсову полю, где примут участие в короткой памятной церемонии в честь похороненных там павших героев революции, а затем продолжат путь к Смольному. Будучи главным штабом и символом Октябрьской революции, Смольный должен стать центром событий первого дня. Там пройдет торжественное заседание Петроградского Совета и перед Смольным будет открыт монумент «великого учителя нашего Маркса». Остаток дня будет посвящен митингам, которые пройдут во всех районах города. Вечером все театры будут открыты для публики.

Темой второго дня торжеств станет праздник рабочих. Власти города официально откроют и передадут рабочим Дворец труда, в просторных залах которого состоятся памятные митинги. Главным событием там станет открытие гигантской статуи рабочего-металлиста, мощно возвышающейся перед входом во дворец. Затем последуют массовые гуляния вдоль Невы и на других открытых пространствах вдоль многочисленных петроградских каналов. В парках и скверах пройдут открытия новых памятников революционным героям. Вечернее световое шоу, театральные программы и другие массовые зрелища станут достойным завершением программы второго дня (15). Впоследствии отдельные элементы плана октябрьских торжеств, представленного Андреевой, будут отточены и доработаны, новые элементы добавлены, но большая часть его базовой концепции останется неизменной.

* * *

В течение второй половины сентября, по инициативе Центрального бюро, комиссии по проведению октябрьских торжеств были организованы при районных Советах. Районным комитетам партии большевиков было позволено выделить по одному представителю для работы в этих комиссиях. Для районных Советов организация потрясающих воображение торжеств была не только способом отметить победу русской революции, но и возможностью продемонстрировать собственные достижения и восстановить связи с рабочими. Реакция Рождественского районного Совета на идею организации большого праздника была в этом отношении типичной. 30 сентября он с энтузиазмом воспринял предложение своей праздничной комиссии «не позже будущей недели» разработать совместно с представителями соседних предприятий план проведения торжеств. Районный Совет подчеркнул, что необходимо поощрять рабочих к организации торжественных мероприятий на рабочем месте, и постановил, что каждое предприятие должно выделить по три человека для участия в разработке плана районных торжеств (16).

Тремя днями позже исполком Петергофского районного Совета с не меньшим воодушевлением и популистским рвением сформировал комиссию из трех человек для ознакомления с планом проведения праздника, предложенным «центром», и разработки собственного плана, который должен быть представлен Совету на следующем пленарном заседании (17). На этом заседании 6 октября один из членов комиссии посетовал, что для их района Центральное бюро предусмотрело только украшение Нарвских ворот и здания районного Совета. Явно неудовлетворенный такими планами центра, он заявил, что «исторический день годовщины Октябрьской революции должен оставить особенный след в сердце революционного пролетариата». Разделяя его озабоченность, другой член комиссии заявил о необходимости украсить к празднику весь район, чтобы хотя бы в этот великий день «скрыть всю неприглядность нашей будничной обстановки». При этом он настаивал, чтобы дело украшения было передано в руки рабочих, которые, как считал он, легко справятся с этой задачей всего за какие-то пятьсот тысяч рублей из тех десяти миллионов, которые, по его словам, были выделены Центральному бюро. Его предложение было одобрено, как и предложение другого депутата, который рекомендовал обеспечить рабочим трехразовое питание на праздники. С этой целью был назначен полномочный представитель Совета, которому было поручено реквизировать провизию на местном рынке и позаботиться о сохранении продуктов, конфискованных у спекулянтов (18). Особая склонность районных Советов и рабочих вообще к украшению всего и вся и настойчивость в привлечении широких рабочих масс к подготовке и организации праздника наблюдались повсеместно.

Районные Советы, несомненно, понимали, что их самодеятельность в вопросах подготовки к празднику может идти вразрез с планами Центрального бюро. Позиция последнего была сформулирована в первых же опубликованных бюллетенях его секций. Так, музыкальная секция в своем постановлении от 9 октября ставила в известность все государственные организации, районные Советы, образовательные учреждения и музыкантов, что подготовка всех праздничных концертов и музыкальных представлений является исключительно ее прерогативой (19). 14 октября, когда разработка праздничных планов в ряде районных Советов уже шла вовсю, Центральное бюро созвало совещание с участием районных советских представителей. Как дал понять на состоявшемся в тот же день пленарном заседании Рождественского Совета его председатель, Центральное бюро буквально завалило районных представителей оригинальными и чрезвычайно разнообразными идеями разработанных им праздничных мероприятий, большим количеством экспертов и других ресурсов, имеющихся в его распоряжении и, как, по крайней мере, подразумевалось, огромными преимуществами, которые откроются для районных Советов, если они будут следовать рекомендациям по проведению праздника, разработанным Центральным бюро (20).

То, что эти преимущества будут закрыты для них, если они не подчинятся планам Центрального бюро, судя по всему, было районными Советами понято. Все их представители, принимавшие участие в совещании, включая представителей Рождественского и Петергофского районов, проголосовали за принятие установлений, предложенных Центральным бюро, что дало ему право последнего слова во всех спорных вопросах, касающихся организации праздника. Согласно этим установлениям, руководство всей деятельностью, связанной с подготовкой праздника, переходило к Центральному бюро; самодеятельные, не согласованные с Бюро проекты отдельных районов запрещались; районным Советам также было запрещено выпускать плакаты или выдвигать лозунги без предварительного одобрения Центральным бюро; все мероприятия по праздничному украшению районов должны были вестись только под наблюдением Центрального бюро. Было согласовано, что отдельные предприятия, учреждения и организации представляют в районные Советы смету своих расходов на праздничные проекты. В свою очередь, районные Советы, на основании этих данных, составляют районный бюджет праздника, который должен быть одобрен Центральным бюро. Ни у кого из участников заседания Рождественского районного Совета 14 октября не возникло вопросов по поводу приемлемости этих ограничений, и его председатель напоследок призвал своих коллег поторопить предприятия с составлением проектов и бюджетов праздника (21).

Хотя формально полномочия Центрального бюро как органа Петроградского Совета были ограничены пределами Петрограда, ему были выделены средства для помощи в организации празднования первой годовщины Октября во всех губерниях Северной коммуны и в частях Красной армии, противостоящих германским войскам. На практике основные усилия Бюро за пределами Петрограда сосредоточились на подготовке праздника на фронте. 5 октября Оксюз, от имени Центрального бюро, представил разработанную им схему праздника на заседании Петроградской губернской комиссии по подготовке октябрьских торжеств, после чего присутствовавшие представители сельских Советов ознакомили его со своими планами, которыми он, похоже, остался доволен. Эти планы предусматривали четырехдневное празднование. Предполагалось, что в первые два дня делегаты местных Советов примут участие в торжествах в Петрограде, а в следующие два дня все «активные силы» Петрограда выедут в провинцию, чтобы принять участие в праздничных мероприятиях даже в самых маленьких деревушках (22).

К следующему заседанию (11 октября) Петроградская губернская праздничная комиссия сократила продолжительность сельских торжеств с участием петроградцев до одного дня (9 ноября). Как пояснил один из членов комиссии на заседании 11 октября, день 9 ноября объявлен в Петрограде свободным днем, потому что все «активные силы» города поедут в деревню, чтобы разъяснять крестьянам громадное значение праздника и демонстрировать силу революции политическим врагам (23).

В итоге, как оказалось, праздничные мероприятия, в том числе довольно амбициозные, состоялись в городах и деревнях Петроградской губернии и других губерний Северной области и без помощи «активных сил» Петрограда (24). Центральное бюро лишь снабдило отдаленные районы инструкциями, километрами красной материи, горами листовок, бюстами и портретами советских лидеров всевозможных размеров (25). Кроме того, главный акцент в подготовке торжеств в области петроградские организаторы сделали на том, чтобы дать «деревне» возможность своими глазами увидеть чудеса праздника в Петрограде. Во-первых, сельским Советам по всей Северной области было предложено отобрать делегатов для участия в праздничных торжествах в «красной столице». Этим делегатам были гарантированы бесплатный проезд, проживание, питание и развлечения, а также участие в том, что подавалось как потрясающее в своей уникальности, важнейшее историческое событие (26). Во-вторых, 3–6 ноября в Петрограде должен был состояться съезд комитетов деревенской бедноты Северной области, который был запланирован советскими властями с тем расчетом, чтобы после съезда съехавшиеся на него примерно пять тысяч делегатов смогли бы остаться и принять участие в октябрьских торжествах в городе, стартующих 7-го.

Согласно официальному уведомлению о съезде комбедов, 17 октября переданному по радио во все отдаленные уголки Северной коммуны, делегатов предполагалось разместить в Зимнем дворце, там же должны были проходить заседания съезда, все расходы, связанные с поездкой, компенсировались (27). Конечно, созыв этого съезда объяснялся необходимостью укрепления связей с крестьянством, уточнения функций и координации деятельности комбедов и их отношений с сельскими Советами, а также облегчения призыва крестьян на обязательную службу в Красную армию. В начале сентября было принято решение расширить призывной контингент, включив в него крестьян петроградского региона, что требовало большей деликатности и предупредительности в подходе к ним. Но, помимо всего этого, как и в случае с приглашениями для сельских Советов, выбор времени проведения съезда говорил о сознательном намерении петроградских властей объединить рабочих и крестьян для совместного участия в самом, по их определению, грандиозном из всех массовом зрелище. Крестьянские представители, по их мысли, затем понесут весть о великих победах и перспективах революции в отсталую деревню. Главное, как пояснял Зиновьев, это то, что «несколько тысяч крестьян поживут неделю-другую в Петрограде, увидят наши организации, подышат одним воздухом с революционным пролетариатом, завяжут массу дружеских связей с питерскими рабочими, услышат наших лучших ораторов и… увезут с собою каждый мешок с литературой, предназначенной для деревни… [Они] послужат живым мостом между городом и деревней» (28).

Политика Центрального бюро в отношении участия петроградцев в праздничных мероприятиях на фронте отличалась от его «сельской» политики. В отличие от крестьян, солдаты в зонах боевых действий не могли никуда уехать на праздники. К тому же, после первых крупных военных успехов Красной армии ее военнослужащие, которых прежде боялись и считали наказанием Петрограда, теперь почитались как герои. Поэтому, как мы увидим дальше, Центральное бюро не жалело усилий, чтобы донести до них радость октябрьского праздника.

* * *

Заседания Центрального бюро 17 и 19 сентября и выступление Андреевой в Петросовете 24 сентября задали общие параметры первых двух дней торжеств в Петрограде. Планирование и организационные мероприятия продолжались весь октябрь и первые дни ноября с нарастающей энергией, чему способствовали давление со стороны районных Советов и известия о решающих, судя по всему, революционных событиях в Центральной Европе. 19 октября в прессе был опубликован список важнейших объектов в Петрограде (общим числом 71), предназначенных для особого праздничного убранства, и художников, чьи декорационные проекты были отобраны для этой цели. Впоследствии число и объектов, и художников в списке выросло. Среди мест в городе, подлежавших праздничному оформлению по эскизам известных петроградских художников, были главные общественные здания, вокзалы и мосты, центральные площади, проспекты и перекрестки, а также здания районных Советов (29). Уже с начала октября по всему Петрограду выросли, как грибы, многочисленные строительные площадки. Что касается театральной, музыкальной и кинематографической секций, то их праздничные приготовления были не менее амбициозными (30).

Важная роль в праздничных мероприятиях была отведена кораблям Балтийского флота, со времен «Ледового похода» покойного «адмирала» Щастного базировавшимся в Кронштадте и в самом Петрограде. Лучшие линкоры должны были войти в устье Невы, крейсерам отводился участок Невы к югу от Николаевского моста, а армада эсминцев должна была стать на якоре между Николаевским и Литейным мостами в самом сердце Петрограда. Все корабли должны были быть украшены разноцветными флагами и снабжены оборудованием для световых эффектов и фейерверков. Начало водного шоу было намечено на шесть часов вечера. С этого момента и до полуночи ночное небо над Невой должны были освещать лучи прожекторов, ракеты и прочие фейерверки (31). Предполагалось, что подобные, хотя и более скромные, световые и огненные представления будут устроены на судах, стоящих на якоре у провинциальных городов вдоль русла Невы от Петрограда до самого Ладожского озера (32).

Театральные спектакли, концерты, кинофильмы, световые шоу и фейерверки, парады кораблей были лишь верхушкой айсберга. Среди других форм развлечений, запланированных Центральным бюро и его секциями, были передвижные уличные варьете (33); музыкальные ансамбли, играющие на празднично украшенных грузовиках и балконах по всему городу (34); живые картины, изображающие сцены из революционного прошлого (герольды, пешие или конные, должны были объявлять, где что в городе происходит) (35) и передвижные киноустановки, после уличных концертов демонстрирующие фильмы «под открытым небом». Планировалось показать фильм «Вселение в буржуазные квартиры» по сценарию Луначарского, а также кинохронику революции (36).

Кроме того, различные программы митингов, театрализованных представлений, концертов и поэтических чтений были запланированы всеми петроградскими районными Советами, несмотря на строгие правила, связанные с получением разрешений, в том числе финансовых, от Центрального бюро. Главным пунктом большинства районных торжеств должно было стать торжественное заседание районного Совета, сопровождаемое гала-концертом местных талантов. Несмотря на богатые ресурсы талантов, обещанные районным Советам Центральным бюро, они зачастую предпочитали полагаться на собственные силы. Более того, по мере приближения праздника, Центральное бюро (возможно, из-за зависимости от районных Советов в деле завершения подготовки к торжествам), похоже, даже не пыталось им возражать. Так, в Нарвском и Московско-Заставском районах были сформированы собственные «пролетарские» хоры. Спохватившись, секции Центрального бюро подготовили инструкторов, чтобы помочь районным Советам подготовить концерты и театрализованные представления (37). Редакция единственного в своем роде печатного издания районного Совета — «Вестника Совета 1-го городского района» — подготовила праздничный двойной выпуск с фотографиями, «годовыми отчетами» о работе Совета и его отделов и воспоминаниями. Еще, как минимум, один районный Совет — Совет Второго городского района — выпустил памятное издание о собственных достижениях за год (38).

Для того чтобы принести праздник в действующую Красную армию, фронтовая секция Центрального бюро организовала сбор подарков для солдат, сформировала делегации для доставки их на фронт и подготовила концертные группы для выступлений перед военнослужащими. В пути, однако, эти гастрольные группы были вынуждены сами заботиться о себе. Одной из первых гастрольных групп, отправившихся на фронт, был так называемый «Первый народный великорусский оркестр». 2 ноября он отправился из Петрограда с двухнедельным турне на Северный фронт (39). На следующий день другая группа артистов, включая духовой оркестр из двадцати четырех человек, отправилась на Карельский фронт. Начало их турне оказалось неудачным: в Петрозаводске их разместили в железнодорожных вагонах, а посреди ночи враждебно настроенное железнодорожное начальство выкинуло артистов из вагонов. 7 ноября оркестранты этой группы возглавили праздничную демонстрацию в Петрозаводске, а с 8 по 24 ноября, перемещаясь, поочередно, на поезде, пароходе, на санях и верхом, дали множество представлений для солдат в гарнизонах центральной Карелии (40).

Луначарский и Зиновьев придавали особенно большое значение октябрьским торжествам и принимали самое деятельное участие в их подготовке. Для Зиновьева было чрезвычайно важно утвердить образ «красного Питера», где «разыгрались первые и решающие битвы» революции, как центра мирового революционно-социалистического движения. Он наметил амбициозную издательскую программу, способствующую достижению этой цели. Центральным пунктом этой программы было издание сборника воспоминаний тех участников октябрьского захвата власти, которые после переезда правительства в Москву остались в Петрограде и могли осветить ведущую роль города в первой социалистической революции. Зиновьев призывал следовать примеру буржуазии революционного Парижа. «Посмотрите, — говорил он, — как французская буржуазия [сумела] свою революцию изучить и воспеть, как каждый уголок в Париже, где проходило какое-нибудь важное событие, увековечен… Не надо забывать, что в Петрограде каждый камень является достоянием истории… мы ступаем по исторической земле». Важной задачей праздника, с точки зрения Зиновьева, было запечатлеть революционные события, происходившие во всех уголках Петрограда, «чтобы они не пропали для наших братьев, для нашего будущего поколения». «Сто-двести отрывков», собранные вместе в одном томе, подытожил он, составят «золотую книгу мирового социализма» (41).

Подавляющее большинство городских праздничных мероприятий являлись инициативой Луначарского, Зиновьева, Центрального бюро либо одной из его секций. Важное исключение представляла программа для детей бедноты, родившаяся буквально в последнюю минуту, чтобы стать главным событием третьего дня праздника. В течение второй половины октября не связанные между собой проекты, нацеленные на вовлечение детей в юбилейные торжества, разрабатывались различными органами, в том числе на местном уровне. Детский отдел театральной секции Центрального бюро запланировал детский марш и специальные театрализованные представления для детей 9 ноября (42). Одновременно музыкальная секция вместе с театральной составили программу детского варьете (43); Совет Петроградского района запланировал «грандиозный» детский парад в сопровождении уличного оркестра (44); группа работников комиссариата просвещения была привлечена к организации школьных хоров и разучиванию с ними революционных песен (45); Ириновская железная дорога решила устроить для детей развлечения на открытом воздухе, среди которых были поездки на разукрашенных поездах, праздничное угощение и представления (46); а железнодорожники Невского района подготовили для своих детей «Спящую красавицу» (47). 2 ноября отдел общественного призрения Спасского районного Совета объявил, что он организует первый пролетарский праздник для детей районной бедноты и приглашает другие организации присоединиться, чтобы совместными усилиями подготовить широкомасштабный детский фестиваль (48). Все эти инициативы развивались независимо друг от друга, и только накануне октябрьских торжеств они были сведены воедино.

В этом отношении примечательно, что о специальных детских мероприятиях ничего не было сказано ни на рас ширенном пленарном заседании Петроградского Совета 1 ноября, где Анцелович выступил с «итоговым» подробным отчетом о программе октябрьских торжеств, подготовленной Центральным бюро, ни даже в расписании праздничных мероприятий, опубликованном в петроградской прессе 6 ноября. Первое публичное заявление о том, что в третий день праздника «все должно быть предоставлено в распоряжение детей: оркестры, трамваи, автомобили, цветы, артисты, распорядители и т. д.», — появилось в инструкциях для организаторов, опубликованных и распространяемых во второй половине дня 6 ноября. Эти инструкции содержали подробный план детского шествия, митинга и концерта для детей на Дворцовой площади, а также концертов и кинопоказа в Зимнем дворце. Всем детям, принявшим участие в празднике — ожидалось, что их будет тридцать тысяч человек — были обещаны такие лакомства, как белые булки и яблоки (49). «Детский день», похоже, был одним из тех редких элементов общегородского праздника, рожденных преимущественно инициативой «снизу».

Пленарное заседание Петроградского Совета 1 ноября началось с восторженных комментариев Зиновьева по поводу огромного количества крестьянских делегатов, съезжающихся в Петроград на областной съезд комбедов (что, по мнению Зиновьева, было явным признаком того, что большевистская кампания по обретению поддержки крестьянства делала успехи), и по поводу народных восстаний в Центральной Европе (в интерпретации Зиновьева — решающих шагов к победе социалистической революции русского типа в глобальном масштабе). В целом, сценарий, представленный Анцеловичем, соответствовал общему плану двухдневного празднества, с которым 24 сентября выступила в Петросовете Андреева (50). Доклад Анцеловича, как никакой другой источник, показывал, насколько большое значение Центральное бюро придавало и празднику в целом, и его отдельным элементам. Как выразился Анцелович, социалистическая революция в России имела самое непосредственное отношение к тем колоссальным сдвигам, которые происходили в тот момент на Западе. Поэтому предполагалось, что празднование годовщины Октября в Петрограде имело чрезвычайно важное международное значение. Но и без революций, разворачивающихся на Западе, выживание власти рабочих в России в течение целого года заслуживало грандиозного, беспримерного праздника. Программа памятных торжеств должна быть составлена так, чтобы не только позволить рабочим отдохнуть от их тяжелого труда, но и дать им в полной мере ощутить все колоссальное значение этого эпохального события.

С точки зрения Анцеловича, в первый день было чрезвычайно важно мобилизовать все военные и пролетарские силы Петрограда, чтобы продемонстрировать буржуазии, «себе» и всему миру силу рабочего класса бывшей столицы. Центром торжественных мероприятий первого дня /должен был стать Смольный, потому что исторические решения, принятые в нем, явились началом новой эры не только в жизни российского пролетариата, но и всего человечества. Идея сделать центральным пунктом праздника Марсово поле была отвергнута, поскольку, как выразился Анцелович, «год прошел, и мы имеем не только трупы, а имеем пролетарскую власть».

Если первый день призван был символизировать победоносную борьбу за пролетарскую диктатуру, назначение второго — показать, что достигнуто за год, благодаря усилиям рабочего класса. Центральным событием должно было стать торжественное открытие первого пролетарского Дворца труда в России. Раскрывая символику гигантской статуи металлиста перед входом, Анцелович пояснил, что это будет контрапункт работы известного бельгийского скульптора, изображающей рабочего-металлиста в глубоком раздумье. Бельгийская статуя представляла рабочий класс времен Второго Интернационала. Металлист перед Дворцом труда будет воплощать новую эпоху в истории пролетариата. «Металлист проснулся, он встал и в своих руках держит молот, которым разбивает всякое насилие в стране». Организация рабочих по профессиям для демонстрации второго дня будет означать, что «мы строим те обряды, которые строят жизнь, хозяйство, которые строят Дворцы труда». Демонстрации рабочих в этот день пройдут на Невском проспекте, а затем растекутся по буржуазным кварталам. Пусть, объяснял Анцелович, «мы еще не успели вселиться… но улица наша и весь буржуазный квартал наш… Он [пролетариат] должен быть хозяином».

В конце своего доклада Анцелович еще раз подчеркнул просветительскую функцию праздника: «Каждый из нас должен постараться, чтобы на улицах были жены, сестры, чтобы вся наша низина была на улицах. Мы выйдем из рабочих кварталов в центр города. Каждый из нас должен идти, для того чтобы демонстрация была грандиозной, чтобы в ней принимали участие массы самые отсталые, ибо, товарищи, для нас демонстрация не простое времяпрепровождение, а великая школа, которая воспитывает, рождает коммунистов. Каждый рабочий, побыв в колоннах демонстрантов, почувствует свою силу, и самые боязливые почувствуют, что великая сила коллектив рабочего, пролетарского класса» (51).

В этой связи Зиновьев, перефразируя замечание одного крестьянина, назвавшего Октябрь «Пасхой рабочего класса и беднейшего крестьянства», выразил надежду, что празднование «красной Пасхи» пройдет великолепно, и объявил, что, поскольку доклад Анцеловича носил информационный характер, дискуссии по нему не будет (52).

* * *

Участие в октябрьских торжествах в Петрограде было «по приглашениям». Планировались торжественные мероприятия для официальных лиц и делегатов от Советов, РКП (б), профсоюзов и некоторых других институтов и городских организаций, для именитых зарубежных гостей; партийных и беспартийных рабочих, крестьян, красноармейцев и моряков Балтийского флота. Представители бывших господствующих классов, занятые на принудительных работах (кроме тех, кто трудился на разгрузке продовольственных припасов) были освобождены от работы в праздничные дни. «Бывшие люди» и члены оппозиционных партий (особенно левые эсеры), а также те рабоче-крестьянские «бандиты», которые пошли за ними, были подчеркнуто исключены из числа участников торжеств.

Это сделалось ясным уже в начале октября, когда исполком Петроградского Совета запретил профсоюзу печатников, находившемуся под влиянием меньшевиков, принимать участие в праздничных демонстрациях (53). В период непосредственной подготовки к празднику советские власти в Петрограде поспешили создать большевистский «Союз красных печатников», который должен был представлять рабочих петроградских типографий на октябрьских торжествах (54). Подробный порядок шествия демонстрантов, разработанный маршрутной секцией Центрального бюро, согласно которому всем участникам парада отводились четко закрепленные позиции с пятиминутным интервалом, был отчасти направлен на то, чтобы пресечь возможное вторжение нежелательных элементов и групп (55).

Центральное бюро прилагало значительные усилия к тому, чтобы обеспечить рядовых рабочих и крестьян бесплатными билетами на театральные представления и концерты — не только для того, чтобы дать им редкую возможность приобщиться к элитарной культуре или чтобы им было чем занять себя, но и чтобы они получили удовольствие (56). В то же время, участие в наиболее престижных мероприятиях, например, в открытии памятника Марксу утром 7 ноября, в торжественном заседании Петроградского Совета с последующим праздничным концертом вечером 7-го и в грандиозном открытии Дворца труда вечером 8 ноября, было строго ограниченным. В числе приглашенных были лишь государственные и партийные деятели, зарубежные гости и горстка избранных представителей массовых организаций (57).

Ввиду амбициозности планов Центрального бюро и трудностей, переживаемых в тог момент Петроградом, нет ничего удивительного в том, что завершить все намеченные к празднику строительные объекты оказалось невозможным. Мелкие бытовые преступления стали бичом Центрального бюро — особенно распространены были незаконные реквизиции строительных материалов фальшивыми представителями Центрального бюро днем и воровство со строительных площадок в ночное время. Преступникам, пойманным с поддельными документами Центрального бюро либо ворующим на стройкам по ночам., грозило «наказание по законам военного времени» (58). На местном уровне у праздничных комиссий районных Советов были проблемы с получением средств из бюджета Центрального бюро, что подчас заставляло их искать иные источники финансирования или полагаться на собственную смекалку (59).

Одна из главных забот организаторов праздника — продовольственное снабжение города в торжественные дни — была снята на заседании Центрального бюро 19 октября. Из доклада представителя комиссариата продовольствия СК СО выяснилось, что в самые трудные дни лета и начала осени они специально откладывали запас провизии для праздника. Внезапно, как по волшебству, комиссариат оказался в состоянии гарантировать городу достаточное количество мяса, масла и даже французских булок (60).

* * *

С самого начала петроградские власти рассматривали празднование первой годовщины Октябрьской революции как возможность доказать, что именно «Красный Петроград», а не Москва является флагманом мировой социалистической революции. Отчасти эта претензия была продолжением векового соперничества между двумя столицами, которое обострилось в середине марта, когда Советское правительство в спешке бежало из Петрограда в Москву, а позже поддерживалось за счет незатухающего конфликта между московским и петроградским руководством. На ранней стадии праздничных приготовлений в Петрограде постоянные стычки между Петровским и Зиновьевым по поводу нежелания первого официально признавать Союз коммун Северной области стали достоянием гласности. Это произошло после того, как Петровский в интервью, опубликованном в «Известиях» 10 октября, привел Северную коммуну в качестве показательного примера автономного, самопровозглашенного регионального образования, которое нарушало Советскую конституцию и принципы советского государственного строительства. Случившийся как раз в тот момент, когда Петроград лихорадочно готовился в ходе грядущего праздника продемонстрировать свое превосходство в качестве революционной столицы, выпад Петровского требовал решительного ответа. Он последовал в форме открытого письма к нему комиссара по внутренним делам СК СО Равич, опубликованного в газетах 17 октября. Представив в нем образование правительства Северной области как вынужденную реакцию на требования со стороны населения края, нуждающегося в руководстве, и как необходимость заполнить образовавшийся вакуум власти, Равич обвинила Петровского в неинформированности, обмане и своекорыстной ограниченности (61).

Менее недели спустя ЦК большевиков в Москве едва не расстроил планы Петрограда по утверждению в ходе праздника своего первенства, назначив сначала на 5-е, а затем на 6-е ноября открытие Шестого Всероссийского съезда Советов в Москве. Главной целью этого спешно созванного съезда было обеспечить Ленину общенациональную трибуну для изложения его взглядов на влияние неожиданно скорого окончания мировой войны на международное положение Советской России и ее насущные военные задачи. Во-вторых, съезд должен был обсудить реформу институтов Советской власти в деревне. Однако, как прямо дал понять Свердлов на заседании ВЦИК 22 октября, дата экстренного съезда была выбрана с тем прицелом, чтобы празднование годовщины Октябрьской революции началось в Москве. Отражением этого намерения было и то, что первым пунктом повестки дня съезда значился доклад Ленина «Первая годовщина Советской власти» (62).

Известие о созыве экстренного съезда Советов застало Зиновьева в поездке на Уральский фронт. По возвращении он вместе с Луначарским попытался побить московский «козырь», пригласив представителей всех Советов России принять участие в октябрьских торжествах в Петрограде. Это приглашение, опубликованное на первых страницах трех подряд номеров «Северной коммуны», гласило:

Петроградский Совет Рабочих и Красноармейских депутатов и Совет Комиссаров Союза Коммун Северной области приглашает Московский Совет и все провинциальные, губернские, уездные и волостные Советы, прислать своих делегатов на празднества Октябрьской революции в Петрограде. Переворот 25-го октября (7 ноября) 1917 года совершился в Петрограде, руководящая роль во всей нашей социалистической революции принадлежала петроградскому пролетариату; мертвецы нашей Коммуны, жертвы октябрьских битв похоронены в Петрограде; празднества в Петрограде должны носить всероссийский характер; мы просим поэтому все наши Советы рядом с посылкой своих делегатов на Всероссийский съезд Советов посылать также в Петроград по одному, по два человека от каждого Совета на два-три дня празднества; мы просим, кроме того, все наши армии прислать и свои делегации на празднества в Петрограде, насколько боевая обстановка позволит оторвать людей от фронта. Петроградский Совет надеется, что наше приглашение встретит ваше товарищеское сочувствие.

Зиновьев, Луначарский (63).

* * *

По мере приближения октябрьских праздников внимание советских властей в Петрограде сфокусировалось, главным образом, на завершении крупнейших строительных объектов; маскировке или уничтожении символов старого строя; обеспечении максимальной массовости праздничных мероприятий и уверенности в том, что оппоненты большевиков не смогут помешать их проведению. Главной трудностью, тормозившей возведение гигантского количества декоративных объектов, была нехватка строительных рабочих — даже после привлечения большого количества строителей из провинции. В начале ноября руководители всех строительных и реконструкционных объектов, не имевших отношения к празднику, получили указание немедленно освободить от работ всех имеющихся у них плотников, столяров, маляров и разнорабочих и направить их в распоряжение Центрального бюро. Тем, кто замешкается, грозило суровое наказание (64).

Задача маскировки или устранения символов старого режима решалась различными способами. Небольшие статуи, изображения и тому подобные артефакты уничтожались или убирались с глаз долой. Крупные скульптуры, царские эмблемы на зданиях и т. д. закрывались красными полотнищами или декоративными панелями. Так поступили, например, с гигантской конной статуей Александра III на Знаменской площади. В своем докладе Петроградскому Совету 1 ноября Анцелович пообещал переименовать все улицы и площади, напоминающие о «проклятом времени» (65).

Большинство новых названий улиц и площадей, а также мостов и зданий славили революционных героев, события или институты, рожденные революцией. Например, Невский проспект стал проспектом 25 октября, Литейный — проспектом Володарского, Суворовский — Советским, Иванова улица стала Социалистической, Дворцовая площадь — площадью Урицкого, Знаменская — площадью Восстания, Таврический дворец стал Дворцом Урицкого, Дворянский мост — Республиканским, а Полицейский — Народным мостом (66).

Во второй половине октября резко возросло количество публикаций в прессе, посвященных приготовлениям к празднику. 24 октября «Северная коммуна» поместила подробный, восторженный репортаж об украшении к празднику Марсового поля, и с тех пор ежедневно публиковала подобные бодрые отчеты о ходе подготовки других праздничных объектов (67). В то время у петроградских политических лидеров было принято выступать с речами по важнейшим вопросам на еженедельных воскресных митингах. 27 октября темой массовых митингов была «Великая годовщина». Судя по газетным репортажам, ведущие петроградские большевики, выступая в различных районах города, стремились разжечь энтузиазм масс по поводу внутренних и внешних успехов Октябрьской революции, а также приближающегося юбилея как праздника петроградского пролетариата — авангарда международной революции.

Пресса ежедневно сообщала петроградцам о крупных партиях зерна и даже деликатесов, присылаемых в революционную столицу из отдаленных производящих губерний в качестве подарков «Красному Петрограду» к октябрьским торжествам. Так, 1 ноября было объявлено, что в Орловской губернии в Петроград отгрузили десять тысяч гусей, которые в праздник должны были украсить столы революционных пролетариев (68). Также сообщалось, что в городские пекарни уже поступило необычайно большое количество муки, и полуфунтовые буханки, которые намечалось выпечь из нее в ночь с 5 на 6 ноября, вечером 6-го должны были заполнить хлебные лавки (69). Что еще было нужно, чтобы привести голодающий город в праздничное настроение?

Еще один важный вопрос, способный оказать влияние на настроения петроградцев в праздник, был разрешен 2 ноября, когда исполком Петроградского Совета, в ответ на беспокойство рабочих, постановил немедленно опубликовать декрет о том, что для рабочих и служащих праздничные дни будут полностью оплаченными. Все те, кто не может быть освобожден от работы на праздники, получат двойную оплату (70).

Особой заботой организаторов было отношение к празднику женщин-работниц, которое зачастую выглядело прохладным, если не сказать — враждебным. Как утверждала 20 октября передовица «Красной газеты», октябрьская годовщина была самым подходящим временем для фабричных работниц, чтобы одуматься и окончательно избавиться от их обычной политической пассивности. В статье на той же странице, озаглавленной «Почему рабочий класс празднует Октябрьскую революцию», Самойлова подвергла особой критике работниц бумажных и табачных фабрик. Однако было очевидно, что указанная ею фундаментальная проблема — нежелание фабричных работниц поддержать большевизм — была более распространенным явлением. После перечисления эпохальных достижений Октябрьской революции Самойлова упрекнула работниц, которые, по ее мнению, отказывались принимать участие в праздновании Октября и, что еще хуже, собирались работать в дни юбилея, потому что это якобы «еврейский праздник». «Краской стыда заливается лицо каждой сознательной работницы, когда она читает эти слова», — негодовала Самойлова (71).

В целях пресечь попытки политических противников сорвать торжества большевики в Петрограде арестовали сотни потенциальных смутьянов из числа до сих пор находившихся на свободе оппозиционеров высшего и среднего звена. Эта новая карательная операция началась в ночь с 4 на 5 ноября. Среди арестованных оказались и рабочие Обуховского завода, эсеры Григорий и Алексей Еремеевы. (Первый уже подвергался кратковременному задержанию в июне, после убийства Володарского (72)). Был также задержан Александр Изгоев, член ЦК кадетской партии, которого собирались арестовать как заложника еще в начале «красного террора». Однако тогда, в лихорадке облав и арестов, его, как и некоторых других политических лидеров оппозиции, проглядели. Как вспоминал в своих мемуарах сам Изгоев, ночью 4/5 ноября группа солдат и матросов провела тщательный обыск его квартиры, конфисковала кипы его бумаг и доставила его самого в местный полицейский участок. Там его держали в приспособленном под тюремную камеру подвальном помещении вместе с 40 другими жертвами предпраздничной облавы. Вскоре выяснилось, что единственной связующей нитью между ним и его сокамерниками было то, что все они были в списках кандидатов на выборах в районные думы весной 1917 года и что эти списки — кандидатские списки первых в истории России подлинно демократических выборов — были использованы для определения личностей и адресов тех, кто подлежал аресту (73).

6 ноября Центральное бюро выпустило инструкцию по содержанию речей, с которыми докладчики должны были выступать на послепарадных митингах и других общественных мероприятиях, чтобы не дать им превратиться в форумы для свободных дискуссий. Согласно этим инструкциям, выступления ораторов должны были происходить в строго отведенных местах, оборудованных трибунами, стационарными или подвижными; митинги должны были длиться не более одного часа; с вступительными приветствиями должны были выступать агитаторы, избранные районными Советами; все выступающие на митинге должны быть аккредитованы. Каждый районный Совет был обязан предоставить агитаторов на местные театральные и музыкальные представления, которые должны были выступить перед началом с короткими приветствиями, в строгом соответствии с инструкциями Центрального бюро. В свою очередь, назначенные представители Петроградского Совета точно так же должны были выступить с короткими письменными приветствиями перед представлениями в больших городских театрах (74).

Одновременно военный комиссар Петрограда и Петроградской губернии издал приказ о приведении всех подчиненных ему частей Красной армии в регионе в полную готовность. Все временные увольнения были запрещены. Кавалерийские отряды по 50 человек должны были патрулировать центральные районы города по ночам, с 8 до 2 часов, и арестовывать всех подозрительных лиц, не говоря уже о тех, кто агитирует против Советской власти. Была усилена охрана правительственных зданий, Государственного банка, Петропавловской крепости, важнейших мостов, телефонных и телеграфных станций, почтовых отделений. Войскам безопасности было приказано нести боевое дежурство в полицейских участках (75). Кроме того, в районных Советах были сформированы специальные «тройки» с неограниченными полномочиями на случай чрезвычайной ситуации во время торжеств (76).

Важно отметить, что на этот раз моряки Балтийского флота не были привлечены к обеспечению безопасности, поскольку власти города особенно опасались возможных беспорядков на праздники со стороны разгневанных матросов. Это опасение возросло еще больше после запоздалого публичного объявления о том, что 30 октября были казнены одиннадцать моряков, обвиненных в подстрекательстве к матросскому мятежу 14 октября. 2 ноября исполком Петроградского Совета неофициально признал провал усилий своего военного отдела по проведению организационной работы среди матросов и улучшению их бытовых условий (77). Затем, наряду с критикой и реорганизацией отдела, исполком выпустил ряд обращений, предупреждающих о провокациях, готовящихся врагами большевиков. Типичным было обращение Петроградского Совета к экипажам кораблей и мобилизованным матросам, утверждающее, что левые и правые эсеры совместными усилиями планируют в дни праздников совершить акцию против Советской власти. «Эти белогвардейцы почему-то рассчитывают, главным образом, на вас, товарищи матросы, — говорилось в обращении. — …Если к вам являются провокаторы "левые” и правые эсеры, черносотенные офицеры, переодевающие матросами, арестуйте их и немедленно представляйте на Гороховую, 2» (78).

В другом обращении говорилось: «Из разных источников поступают сведения, что контрреволюционные банды поставили себе задачу не допустить празднования годовщины Октябрьской революции… Пролетариат всего мира, возглавляемый русскими рабочими и крестьянами, дает последний решительный бой буржуазии, и поэтому наш праздник превращается в великий всемирный праздник торжества революционного социализма, мы не можем допустить, чтобы эти дни омрачились какими бы то ни было враждебными рабоче-крестьянской власти выступлениями» (79).

* * *

Все главные темы празднования Октября живо отражались в передовицах и репортажах единственной газеты, выходившей в Петрограде 7–9 ноября, «Год пролетарской революции» — совместного издания «Петроградской правды», «Северной коммуны», «Красной газеты», «Вооруженного народа» и петроградских информационных агентств. Возможно, самой важной из этих тем был вывод о том, что благодаря революционному пожару, вспыхнувшему в Петрограде в октябре 1917 г., вся Европа либо уже объята революционным пламенем, либо близка к этому, и что годовщина Октября совпала с решающим моментом в борьбе за выживание Советской власти в России. Мучительный период ожидания мировой революции, во время которого революционная Россия была вынуждена бороться за выживание в одиночку, почти подошел к концу.

В своих выступлениях 7 ноября и Зиновьев, и Луначарский называли Петроград «колыбелью социалистической революции всего мира» (80), а А. Нагловский в выпуске «Года пролетарской революции» от 7 ноября утверждал, что «самые трудные минуты и этапы уже пройдены» (81). В статье «Великая годовщина», опубликованной в тот же день в журнале «Пламя», Луначарский выразил уверенность, что вторую годовщину Октября в 1919 г. будет праздновать вся Европа. Однако, продолжал он, нигде ее не будут отмечать так, как в Петрограде, поскольку Петроград останется навсегда столицей мировой социалистической революции и станет местом проведения съездов Советов рабочих и крестьянских депутатов всего мира (82).

Это радостно-возбужденное, петроградоцентричное настроение было типичным для официальных лиц Петрограда в эти дни. «Наши предшественники, парижские коммунары, продержали власть в своих руках только несколько недель. Русские рабочие держат власть в нашей стране уже в течение года», — гордо возглашал Зиновьев в передовице все того же первого выпуска «Года пролетарской революции». Парижские рабочие уступили, продолжал он, потому что, в отличие от русских рабочих, их не поддержала вся страна. Признавая, что победа Октябрьской революции не будет прочной, если рабочий класс других стран останется в стороне от борьбы российского пролетариата, он выразил абсолютную уверенность в том, что этого не произойдет.

Предсказанный Зиновьевым в этой передовице ближайший ход революционных событий выглядел следующим образом:

Республика в Австрии и Венгрии станет совершившимся фактом в ближайшие дни… Власть перейдет и в Вене, и в Будапеште, и в Праге к Советам рабочих и солдатских депутатов. В короткое время из Австрии революция перекинется в Италию… Близко, близко время, когда в Милане и в Риме мы увидим Советы… Триумф рабочего класса Германии неотразим… [И] когда окончательно взовьется красный флаг над Берлином, это будет сигнал, обозначающий, что недалек тот час, когда этот же красный флаг подымется над ратушей Парижа… Возможно, что английский капитал просуществует несколько лет рядом с социалистическим режимом в других странах Европы. Но с того момента, когда победа социализма в России, Австрии, Германии, Франции и Италии станет фактом, с того момента английский капитализм будет доживать последние месяцы своей собачьей старости» (83).

Другой важнейшей праздничной темой были растущие успехи Красной Армии. Красноармейцы к тому времени уже начали отбирать у моряков Балтийского флота титул преторианской гвардии и гордости революции. Вот как подавала эту тему одна из ключевых статей выпуска «Года пролетарской революции» от 8 ноября, написанная некой Л. Выборгской:

Кто был сегодня на улицах и площадях Питера, тот должен сказать, что, несмотря на всю красоту полотен и образов… наилучшей красой сегодняшнего дня была наша Красная Армия… Год тому назад у нас была небольшая кучка мужественных рабочих-борцов — Рабочая Красная Гвардия… Теперь у нас армия, которую не может не хвалить империалистическая Европа.

* * *

6 ноября в полночь громовые залпы салюта из пушек Петропавловской крепости возвестили о начале празднования первой годовщины Октябрьской революции в Петрограде. Холодный косой дождь, который лил всю ночь и весь следующий день, до нитки вымочил плотников и художников, торопившихся закончить в срок праздничные объекты. В семь тридцать утра толпы жителей Второго городского района, которые должны были составить головную колонну грандиозной праздничной демонстрации, начали собираться напротив здания своего районного Совета. Пока демонстранты строились, женщины, сновавшие в их рядах, собирали деньги на подарки красноармейцам на фронте. Ровно в восемь часов, после еще семи выстрелов пушки Петропавловской крепости, от Дворца труда к Второму городскому районному Совету и еще к десяти районным сборным пунктам по всему Петрограду устремились грузовики с пропагандистской литературой, плакатами, значками и горнистами, которые должны были дать сигнал к началу шествия. Некоторое время спустя колонна Второго городского района (в ее рядах шли руководители районного комитета большевиков, представители профсоюзных и других городских организаций, а также рабочие и члены их семей), возглавляемая председателем со знаменем Второго городского районного Совета в руках и сопровождаемая оркестром и отрядом красноармейцев, двинулась, сквозь дождь и грязь, окольным путем к Смольному. В течение дня та же процедура, с определенными интервалами, повторилась и на всех прочих сборных пунктах Петрограда (84).

Достоверных сведений о количестве участников праздничных демонстраций 7 и 8 ноября в Петрограде не существует. Большая часть иностранной печати, внимание которой было полностью поглощено победой над Германией и ширящейся революцией в Центральной Европе, проигнорировала большевистский праздник. Если же судить по публикациям в газете «Год пролетарской революции», количество людей, принявших участие в праздничных мероприятиях 7 ноября, превысило все ожидания (и то же было на следующий день). Среди противников Советской власти сообщение, опубликованное в советской прессе вечером 6 ноября, о том, что Германия разорвала отношения с Россией (85) — якобы из-за причастности Советского правительства к революции в Германии и его отказа наказать убийц Мирбаха — породило слухи о том, что германские войска в конце концов оккупируют Петроград и покончат с большевизмом. Это ожидание, похоже, наряду со страхом попасть под горячую руку веселящимся пролетариям, удержало дома в праздник таких наблюдательных и антисоветски настроенных знаменитостей, как, например, Зинаида Гиппиус. Из окон своего дома на Сергиевской улице неподалеку от Таврического дворца (ставшего Урицким) она могла видеть «длинные кумачовые тряпки и гигантский портрет взлохмаченного Маркса», висевшие на окружающем дворцовый парк заборе, и слышать гул шествующей к Смольному процессии, но самих демонстрантов ей видно не было (86). Впрочем, нет оснований сомневаться в том, что в празднестве приняли участие огромное количество петроградцев — мобилизованных кнутом и пряником, вдохновленных неминуемым поражением Германии и взрывом социальных революций в Центральной Европе и усиленных многотысячными толпами гостей из провинции, красноармейцев и крестьянских делегатов областного съезда комбедов, — даже с учетом огромной убыли населения в течение предшествующего года.

К полудню головные элементы процессии Второго городского района, соединившись с представителями съезда комбедов, достигли площади Диктатуры пролетариата (бывшей Лафонской) перед Смольным. Распределившись по заранее отведенным позициям вокруг накрытой тканью статуи Маркса, они слушали Луначарского, который, стоя на импровизированной трибуне, сооруженной на задрапированном красной тканью автомобиле, приветствовал место заседаний Петроградского Совета как «колыбель революции», отдал дань уважения Марксу и поведал самые последние радостные новости об успехах социалистической революции в Германии. Затем они наблюдали, как со статуи Маркса сдергивали покрывало, и выслушав еще несколько раз «Интернационал», отправились назад, к своим сборным пунктам. Остальные процессии «из районов», прибывавшие на площадь с интервалами в несколько минут, замедляли ход у памятника Марксу, где им «салютовали» звуками «Интернационала», отвечали радостными приветствиями, а затем, пройдя через центр города, возвращались «домой». Процедура шествия была расписана по минутам и прошла, судя по всему, без запинки, невзирая на дождь (87).

Торжественное заседание Петроградского Совета, на котором присутствовали видные зарубежные социалисты, официальные правительственные и партийные лица, избранные представители советских и профсоюзных организаций, должно было начаться в семь часов вечера. Но лишь к восьми часам оркестры и ведущие солисты государственных опер и Смольного кафедрального хора появились на сцене, чтобы исполнить концерт классической музыки, открывавший заседание. Концерт закончился «Реквиемом» Моцарта, чем не преминул воспользоваться Зиновьев, выступавший главным докладчиком, чтобы почтить память Володарского, Урицкого и «сотен» других членов Петроградского Совета, отдавших жизнь за дело революции. Это был один из немногих серьезных моментов в выступлении Зиновьева. Другой последовал, когда, в редком для него приступе откровенности, он попросил прощения за то, что так мало было сделано для рабочего класса в первый год Советской власти. «Мы не сумели еще одеть рабочих. Они оборваны, и на их лицах печать голода, их женам и детям тяжело», — признавался он. Однако великое достижение Советской власти состояло в том, что она разбудила «братьев-пролетариев» во всем мире (88).

Забыто оказалось то, что сам Зиновьев выступал против вооруженного захвата власти большевиками в октябре 1917 г. Его речь была, по сути, речью победителя. Повторив ленинское предостережение о том, что союзники, одержав победу на Западе, могут нанести удар по Советской России, он, похоже, не видел в этом серьезной угрозы революции, ибо считал, что стремительно набирающая мощь Красная Армия способна дать отпор любому врагу. Кроме того, он с усмешкой напомнил, как в период подготовки к Октябрьской революции умеренные социалисты отвергали возможность социалистической революции в отсталой России; между тем, нельзя было не видеть, что эксплуатируемые массы созрели для восстания против своих эксплуататоров. «Мы это учитывали год тому назад. И год социальной революции доказал всем правильность наших предсказаний», — победно провозгласил он.

Неоднократно в течение своей речи Зиновьев подчеркивал, сколь велика радость этого дня. «Мучительно долго ждали мы момента, когда западный рабочий класс осознает свои цели, но нельзя придумать более счастливого момента, чем переживаемый нами теперь». «Никогда еще солнце не было к нам так близко, как теперь. Мы, несомненно, доживем до такого момента, когда свой Смольный будет не только у нас, но и у французов, англичан и у американцев… [Но даже тогда] пролетарии… всех стран будут чтить Смольный как свою величайшую святыню». «Да здравствует лучший из лучших петроградский пролетариат! Да здравствует надвигающаяся и уже надвинувшаяся революция! Да здравствует славный Смольный!» — финальные здравицы Зиновьева потонули в мощных звуках «Интернационала», исполняемого сводным оркестром, и в грохоте фейерверков, разом разорвавших черноту неба над Невой. Сразу после выступления Зиновьев поехал на Николаевский вокзал, где его ждал поезд, чтобы отвезти в Москву, на Шестой Всероссийский съезд Советов (89).

Пока Зиновьев выступал, дождь, ливший весь день, прекратился. Невзирая на зимний холод, толпы рабочих и солдат с семьями, вперемешку с группами крестьян, заполнили набережные Невы, чтобы посмотреть огненное шоу. Для того времени это, должно быть, было впечатляющее зрелище. Как выразился один из наблюдателей, вечером 7 ноября Нева имела «феерический вид». Гидропланы сновали над поверхностью воды к Марсовому полю и обратно. Военные корабли были украшены гирляндами соединявшими их между собой разноцветных огней. Лучи прожекторов крест-накрест расчерчивали небо и скользили по восторженным лицам зрителей, плотно столпившихся на набережных. Раздался сигнал, и в небо с одного из кораблей взмыла ракета, рассыпавшаяся гигантским снопом искр, после чего пальба ракетами и синими сигнальными огнями пошла со всех кораблей и продолжалась несколько часов. Зрелищное огненное шоу длилось до глубокой ночи, а тем временем в разных местах города открылись кинотеатры «под открытым небом»; начались музыкальные и театральные представления, собравшие огромные толпы зрителей (90). Известный американский историк, ведущий специалист по русской и советской культуре, Ричард Стайте так описывал живописное убранство города, на фоне которого протекали праздничные мероприятия:

Декор для праздника 7 ноября в Петрограде, исполненный крупнейшими художниками, такими как Мстислав Добужинский, Натан Альтман, К. С. Петров-Водкин и Борис Кустодиев, был великолепным. Добужинский, сохранив классические красоты захаровского Адмиралтейства, усилил его морскую тематику маринистскими панно, флажками и якорями и закрыл уродливые сооружения… вдоль Невы. Со своей стороны, Альтман постарался убрать предельную монументальность самодержавной архитектуры Дворцовой площади… позади модернистских сооружений. Результатом стало не только богатство праздничного убранства, но и стирание в образе Петрограда визуальных черт центра безраздельной власти (91).

Это был, по всем отзывам, массовый праздник, подобного которому Петроград еще не видел.

Не менее зрелищным был и состоявшийся на следующий день праздник труда. Центр торжеств переместился из Смольного в Дворец труда. Маршруты праздничных шествий были намеренно проложены через богатые кварталы, прилегающие к Невскому проспекту, которые, таким образом, оказались оккупированы демонстрантами на несколько часов. Самые именитые участники шествия: руководители профсоюзов, члены правительства, высокопоставленные большевики, представители комиссариата труда и СНХ СР, — собирались в начале проспекта 25 октября (Невского), на углу Большой Морской улицы. За ними шли более ста тысяч рабочих, в том числе множество безработных, сгруппированных по профсоюзам. Возглавляемая колонной металлистов, профсоюзная процессия, соединившись с другими группами участников, растянулась по всему проспекту 25 октября вплоть до площади Восстания (Знаменской) и растеклась по всем примыкающим к нему улицам и переулкам.

В полдень, после очередного артиллерийского салюта, тысячи демонстрантов двинулись по направлению к Адмиралтейству и Дворцу труда. Напротив Дворца высилась трибуна и завешенная тканью статуя рабочего-металлиста. Примерно через час, после того как открытое пространство перед Дворцом заполнилось именитыми и рядовыми зрителями, на трибуну поднялся Луначарский и торжественно открыл памятник (92).

Главным событием второго дня октябрьских торжеств в Петрограде была церемония открытия самого Дворца труда. Она началась с торжественного обещания Анцеловича в будущем превратить все дворцы Петрограда в дворцы труда, потому что, как выразился он, «мы сильны, потому что мы можем сделать все, что пожелаем». Луначарский, временно заменявший Зиновьева, был заявлен главным докладчиком. Он начал с общих фраз об эволюции профсоюзного и современного рабочего движения и закончил не менее банальными рассуждениями о роли рабочего класса и профессиональных союзов в период перехода к социализму, что показал годовой опыт Советской России (93).

После Луначарского слово было предоставлено Рязанову, представлявшему Петроградский совет профессиональных союзов. Ранее, как старейший присутствующий революционер, он был приглашен в президиум торжественного мероприятия. Несомненно, организаторы праздника беспокоились по поводу того, что он может сказать, и его выступление было лишь вскользь упомянуто в «Годе пролетарской революции». Стенографическая запись показывает, что он остался верен себе. Не принимая преувеличений Луначарского, он попытался сбить накал того, что ему казалось крайне неуместным оптимизмом в отношении развития революции за рубежом. Утверждая, что даже во время празднования «Октября» надо смотреть правде в глаза, он заявил, что, как и предсказывали «левые коммунисты», брестская капитуляция отсрочила взрыв «настоящей международной революции». Благодаря поражению Германии, позорный мир был аннулирован. Однако победа империалистических союзников создала еще более опасную ситуацию. Так же, как и Ленин, Рязанов был абсолютно уверен, что победители из Антанты скоро захотят задушить русскую революцию. «Красному Петрограду», считал он, не останется ничего другого, кроме как сопротивляться любой ценой. С другой стороны, если «колыбель революции» найдет в себе силы защитить себя, в тандеме с австрийским и германским пролетариатом, она сумеет выстоять и дожить, в конечном счете, до решающих социалистических революций в Западной Европе (94).

В царящей атмосфере праздника рязановская «ложка дегтя» была встречена неодобрительно. Гораздо более популярными были обращения Вячеслава Молотова от СНХ СР и Сергея Зорина от СК СО, выступавших после Рязанова. Молотов с уверенностью предрек, что Дворец труда станет центром окончательного подавления буржуазии петроградским пролетариатом, а Зорин выразил надежду, что октябрьское празднество и открытие Дворца труда станут всемирными символами великой власти рабочего класса. Мы говорим рабочим другим стран, убеждал Зорин, «смотрите — мы душим нашу буржуазию, душите же и вы свою» (95).

Между тем, планы сделать следующий день (9 ноября) праздником «пролетарских детей» были близки к осуществлению. Программа намеренно была разработана так, чтобы дети повторили «взрослые» демонстрации первых двух дней. Участники (предполагалось, что их будет 50 тысяч человек) были все детьми рабочих или, по крайней мере, бедноты, набранными из заводских детских организаций, бесплатных начальных школ и детских приютов. С 10 часов утра с 2-часовым интервалом «маленькие пролетарии» с красными флагами, транспарантами и плакатами (некоторые из которых, несомненно, были сделаны их собственными руками) начали собираться на сборных пунктах по всему Петрограду под наблюдением учителей и добровольцев-координаторов из профсоюзов. Затем они расселись по празднично украшенным трамвайным вагонам и поехали к зданию Генерального Штаба, расположенного на площади Урицкого (Дворцовой), напротив Зимнего дворца. Если младшие дети весь путь проехали на трамвае, то старшие сошли в нескольких кварталах от площади Урицкого, где они сформировались в колонны и, во главе с девушками в красных косынках, с белыми хризантемами и разноцветными флагами в руках, с пением «Интернационала», двинулись вниз по проспекту 25 октября (Невскому). Как писал репортер «Петроградской правды», «этот гимн в устах юных пролетариев и пролетарок, подхватываемый звонкими детскими голосами, особо радовал сердца рабочих и работниц, с любопытством останавливавшихся на улицах и с восхищением смотревших на шествие молодого подрастающего поколения будущих граждан и строителей социализма на земле» (96).

Толпы детей выстроились гигантским каре на площади перед Зимним дворцом. День выдался очень ветреным, но небо было ясным и синим. Дрожа от холода, дети выслушали сначала «Интернационал» в исполнении военного оркестра, а затем речь Луначарского, который нарисовал картину чудесного будущего, которое ждало их впереди, благодаря успешной борьбе их отцов за свободу, равенство и братство. В Зимнем дворце маленьким зрителям были представлены шутливые сценки, живые картины и концерты, после чего их напоили горячим чаем и угостили сладостями. Затем, в сопровождении военных оркестров и ряженых клоунов, они прошли процессией по проспекту 25 октября к площади Восстания, где снова расселись по вагонам конки и вернулись на свои сборные пункты. На следующий день «Красная газета» писала, что это мероприятие доказало, что отныне никто не посмеет обидеть петроградских бездомных детей и сирот, так как у них есть любящая мать — Советская власть (97). Более трезвую оценку ситуации с бедными и бездомными детьми дала Самойлова, которая в этом вопросе проявила столь же реалистический подход, как и в комментариях по поводу политической отсталости женщин-работниц (98). Приветствовав тот факт, что детям рабочей бедноты был предоставлен шанс почувствовать себя частью октябрьского торжества, она подчеркнула, что, по сути, почти ничего не было сделано, чтобы реально улучшить их положение. Для нее лично 9 ноября был не столько детским торжеством, сколько торжеством детей, свидетельством необходимости обратить внимание на их по-прежнему бедственное положение (99).

* * *

Большой «пролетарский детский день», устроенный 9 ноября, лишил возможности активистов из Петрограда разъехаться в этот день по провинции, чтобы там принять участие в праздновании годовщины Октября. В некоторых уездных центрах, правда, Советы подготовили праздничных докладчиков, но в основном отдаленные города и деревни были вынуждены организовывать свои торжества сами. Репортаж о праздновании Октября в Котельской волости Ямбург- ского уезда, присланный в петроградское телеграфное агентство местным большевиком, являет собой самое полное описание праздничных торжеств в отдаленном уголке Петроградской губернии, какое мне только удалось найти (100). Как явствует из этого репортажа, проливной дождь, шедший всю ночь накануне и весь день 7 ноября, затопил всю округу. Невзирая на это, рано утром местные крестьяне украсили свои избы и, бредя по колено в грязи, отправились на деревенские сходы. Для проведения праздника волость, включавшая в себя 56 деревень и несколько небольших фабрик, была разделена на четыре района. Примерно в середине дня жители деревень каждого из районов, многие — с красными знаменами, собрались вместе. На каждом сходе выступил с речью местный большевик, который рассказал о международном значении захвата власти в России пролетариатом и беднейшим крестьянством и о перспективах борьбы за социализм за рубежом. Потом участники сходов, с пением революционных песен, двинулись в волостной центр Котлы.

Ночью накануне праздника в Котлах под руководством «опытного крестьянского строителя» была возведена «триумфальная арка в крестьянском стиле» и закончено обустройство «Рабоче-крестьянского университета имени тов. Ленина». Его торжественное открытие должно было стать главным событием местных торжеств. Из окрестных деревень прибыли крестьяне с красными флагами. Собравшись возле «университета», они построились в колонны. Первыми стояли дети из Котельской школы, которые держали два тем- но-красных шелковых знамени, украшенных золотым шнуром с кистями. За школьниками выстроились группы местных большевиков с транспарантом «Смерть кулакам — беднота идет». Перед собравшимися выступил представитель Ямбургского уездного Совета, рассказавший о международном значении единства пролетариата и многомиллионного беднейшего крестьянства в России, после чего толпа, под радостные возгласы и революционные песни, исполняемые членами местного театрального кружка, отправилась в торжественное шествие по окрестным деревням, многие из которых были украшены зелеными ветками, красными флагами и арками, увитыми сосновыми ветвями. Вернувшись в Котлы, они у «Триумфальной арки» слились с тремя другими районными процессиями и проследовали к «университету» на торжественное открытие, которое произвел представитель Ямбургского Совета. На университетском флагштоке был поднят красный флаг, и котельскйй красноармейский отряд произвел несколько холостых выстрелов в воздух из винтовок в качестве салюта. Собравшиеся приветствовали открытие университета радостными криками, после чего всех пригласили внутрь на чай с конфетами (бесплатными для детей и официальных приглашенных и «за минимальную плату ниже себестоимости» — для всех остальных).

С наступлением вечера толпа собралась вокруг «костра революции», чтобы посмотреть, как будут сжигать чучела, символизирующие палачей и слуг старого режима, в том числе «Альберта» — особо ненавистного бывшего местного помещика. Как признался автор репортажа, для него сцена, в которой седобородые мужики, знающие об истязаниях крепостных помещиками лишь из рассказов дедов и отцов, плясали, как дети, от радости вокруг костра, пока языки пламени лизали чучело Альберта, представляло незабываемое зрелище. В тот момент казалось, писал он, будто всех спаяло воедино это разрушение старого порядка и сияние мировой революции, несущей социализм в Европу. После костра для молодежи в университете были устроены танцы; для тех, кто желал попеть, были отведены отдельные помещения. Веселье продолжалось до глубокой ночи, и жителям отдаленных деревень, пожелавшим остаться, нашлось место для ночлега (101).

* * *

Организация празднования первой годовщины Октябрьской революции в Петрограде проливает свет на ряд ключевых вопросов, касающихся существования партии большевиков и Советской власти в бывшей столице в первый год после «Октября». Первый из них есть вопрос об институциональном центре сосредоточения власти в тот период. Отрешившись на время от проблемы взаимоотношений между большевистскими партийными комитетами и местными Советами, следует признать, что положение высших органов Советской власти в Петрограде по отношению к районным Советам с середины лета серьезно изменилось. Конечно, районные Советы по-прежнему ревностно охраняли свою независимость. Однако уже было ясно, что они ведут заведомо проигрышную борьбу. Ведущая роль, которую сыграло в подготовке праздника созданное под эгидой президиума Петроградского Совета Центральное бюро организации октябрьских торжеств, а на местном уровне — жестко подчиненные ему организационные комиссии при районных Советах, свидетельствовало об этом.

У районных Советов, особенно вначале, были свои оригинальные идеи по поводу организации праздника в районах, предусматривающие, в том числе, вовлечение в процесс подготовки праздничных мероприятий представителей местных фабрик и заводов, что рассматривалось как способ восстановления связей с рабочей массой. В то же время, они не скрывали своего традиционного пренебрежения к вышестоящим инстанциям. Однако тот факт, что Центральное бюро сосредоточило в своих руках финансирование праздника, стал причиной того, что районные праздничные комиссии были вынуждены смирить свою гордыню и принять всестороннее руководство сверху. Единственным крупным праздничным проектом, рожденным в основном инициативой «снизу», был детский праздник. Таким образом, уже осенью 1918 г. наработанная в Центральном бюро и его отделах жестко централизованная, исключительно большевистская, иерархическая структура власти — пусть пока еще далекая от воплощения — настойчиво внедрялась в качестве модели для всех правящих институтов, от СК СО с его комиссариатами и Петроградского Совета до районных Советов и отделов их исполкомов.

Одновременно в районных Советах — в большей степени, чем в СК СО и Петроградском Совете, не говоря уже о ПЧК — влияние партийных органов перестало ограничиваться символическим представительством, как это было раньше, в течение большей части года. Скромное участие партийных органов в организации праздника было не столько показателем их реальной власти, сколько данью целесообразности. В целом же, партийное влияние осуществлялось отныне (в формах, которые существенно разнились от района к району) через назначения на руководящие советские посты, обязательные регулярные отчеты советских деятелей с критикой их на заседаниях местных партийных комитетов и организацию большевистских фракций в районных Советах. Однако даже в районах, где все эти механизмы были значительно развиты, они демонстрировали скорее растущее влияние, но не контроль партии над политикой районных Советов. В результате, вражда между районными партийными комитетами и Советами, как и между районными Советами и общегородскими органами власти, продолжала оставаться нормой. Структурные взаимоотношения между партией и Советами по-прежнему так и не были разрешены.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 ЦГАИПД Ф 1728 On 1 Д 48973 Л 7

2 Вестник Совета 1-го городского района. 1918. 9 октября. С 3, 30 октября. С.2

3 См, напр, выступление Зиновьева и его резолюцию о международном положении, принятую Петроградским Советом 4 октября — Северная коммуна. 1918. 5 октября. С 2, 6 октября. С. 2–3

4 См, напр, газетные репортажи о выступлениях Зиновьева и Луначарского на тему «зашатавшихся тронов» на воскресных митингах 6 октября — Северная коммуна. 1918. 8 октября. С 2

5 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д8 Л 1–9, Д 117 Л 11, Д 72 Л 3, Ф 16 Оп.1 Д293 Л 6об

6 Быстранский В. Октябрьская революция — величайшее событие в мировой истории //Год пролетарской революции. 1918. 7 ноября. С 1

7 ЦГАСПб Ф.142 On 1 Д 28 Л 307

8 Северная коммуна. 1918. 25 сентября. С 2

9 ЦГАЛИ СПб Ф63 On 1 Д.62 Л 197

10. Северная коммуна. 1918. 21 сентября. С 2

11 Там же

12 James von Ge/c/em Bolshevik Festivals 1917–1920 —Berkeley, 1993 P62.

13 Северная коммуна. 1918. 21 сентября. С.2. Николаевский дворец (Ксениинский институт, закрытый в 1917 г), располагался в центральном Адмиралтейском районе, рядом с Зимним дворцом. Профсоюзные организации обосновались в затейливо украшенном здании задолго до годовщины Октября. Однако ассоциации с прошлым придали его украшению и отделке осенью 1918 г. и официальному открытию как Дворца труда символическое значение

14 Это было то самое заседание, на котором разгорелся яростный спор между Рязановым и Зиновьевым по поводу освобождения к празднику невинных жертв «красного террора». См выше, глава 12

15 ЦГА СПб. Ф 1000 Оп 2 Д 10. Л. 1–3, Северная коммуна. 1918. 25 сентября. С.2

16 Тамже ФЗ On 1 Д2 Л 31–31 об

17 Тамже Ф 101 On 1 Д 38 Л 65

18 Там же Л 66об-67. Подобным образом, заслушав доклад о праздничных мероприятиях, запланированных Бюро, недовольные большевистские «организаторы» от предприятий в Первом городском районе обратились в свой Совет с требованием украсить все здания в округе красными флагами и зеленью и организовать на всех предприятиях и в воинских частях хоры, которые будут исполнять революционные песни — Вестник Совета 1-го городского района. 1918.3 ноября. С 3

19 Северная коммуна. 1918. 9 октября. С 1. В последующие дни с аналогичными заявлениями выступили также кинематографическая и театральная секции Центрального бюро. См там же 15 октября. С 2 и 19 октября. С 1

20 ЦГАСПб. Ф.З On 1. Д 2 Л41-41об

21 Там же. Л 41 об

22 Там же. Ф 1000 Оп 79 Д 40 Л 1-2об

23 ЦГАИПД Ф 16 On 1. Д295 Л 12

24 См ниже

25 ЦГА СПб Ф 1000. Оп 2 Д 14 Л.62

26 РГАСПИ Ф 67 Оп 2 Д 4 Л 18

27 Красная газета. 1918. 17 октября. С 1, Лурье. Первый съезд комитетов деревенской бедноты Союза коммун Северной области//Красная летопись. 1931. № 4(43). С 8

28 Северная коммуна. 1918. 25 октября. С 2

29 Там же. 23 октября. С 3

30 По поводу планов театральной секции см. Красная газета. 1918. 22 октября. С 3, Северная коммуна. 1918. 24 октября. С 3, музыкальной секции — Северная коммуна. 1918. 24 октября. С 3, киносекции — Северная коммуна. 1918. 3 ноября. С 1

31. Северная коммуна. 1918. 5 ноября. С 2

32 ЦГАСПб. Ф.1 ООО Оп 80 Д 60 Л 8.

33 Там же Оп 2 Д 14 Л 64

34 Северная коммуна.1918. 24 октября. С3

35 ЦГАСПб Ф 2551 On 1 Д 2467 Л 2об

36 Красная газета. 1918. 25 октября. С 3, 5 ноября. С 2

37 См, напр, Северная коммуна. 1918. 1 ноября. С 4

38 Творчество революционных рабочих 2-го городского района- Отчет о работе совдепа 2-го гор района с первых дней революции до годовщины Великой Октябрьской революции — Пг, 1918

39 Северная коммуна. 1918. 1 ноября. С 1

40 ЦГАСПб Ф 6276 Оп 3 Д 27 Л 41-42

41 Самое полное изложение соображений Зиновьева было опубликовано в «Северной коммуне» как обращение к рабочим, матросам и красноармейцам — Северная коммуна. 1918. 26 октября. С.2 См также ЦГА СПб Ф 1000 Оп 2 Д 10 Л 9

42 ЦГАСПб Ф 2551 Оп1.Д2246 Л 10об

43 Северная коммуна. 1918. 24 октября. С3

44. Там же. 25 октября. С.3

45 Там же. 24 октября. С 3

46 Там же. 1 ноября. С 4

47 ЦГАСПб Ф 2551 Оп.1 Д 2246 Л 10

48. Красная газета. 1918. 2 ноября. С 3

49 Вестник годовщины великой рабоче-крестьянской революции 1918. 7–9 ноября. С 4

50 ЦГАСПб Ф 1000 Оп 2 Д4 Л 59–65, Северная коммуна. 1918. 2 ноября. С3

51 ЦГАСПб Ф1000 Оп 2 Д4 Л 65

52 Там же

53. РГАСПИ Ф 324 On 1 Д 13 Л 13

54. Северная коммуна. 1918. 3 ноября. С 1

55 Вечером 6 ноября этот чрезвычайно подробный план маршрута шествия был распространен среди участников в виде специального издания «Вестника годовщины великой рабоче-крестьянской революции»

56 ЦГА СПб Ф 1000 Оп 2 Д 14 Л 64

57 Северная коммуна. 1918. 6 ноября. С 5

58 Там же. 19 октября. С 2

59 См в этой связи итоговый отчет праздничной комиссии Колпинского Совета — ЦГА СПб Ф 1000 Оп 80 Д 61 Л 47-49об

6 °Cеверная коммуна. 1918. 23 октября. С3

61 Там же. 17 октября. С3

62 Пятый созыв Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. С 274, Известия ЦК КПСС. 1989. № 6. С 162; Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т.6 С 176-177

63 Северная коммуна. 1918. 31 октября. С 1 (перепечатано 1 и 2 ноября)

64 Там же. 1 ноября. С 4

65 ЦГА СПб Ф 1000 Оп 2 Д 14 Л 65

66 Вестник годовщины великой рабоче-крестьянской социалистической революции 1918. 7–9 ноября. С 4

67 Северная коммуна. 1918. 24 октября. С 2-3

68 Вооруженный народ. 1918. 1 ноября. С 5

69 Там же

70. ЦГАСПб Ф 9618 On 1 Д 252 Л 57,61

71 Красная газета. 1918. 20 октября. С 3.

72 ЦА ФСБ РФ №Н-199 Т.1 Л 120. См выше, глава 9

73 Изгоев А. С. Пять лет в Советской России (обрывки воспоминаний и заметки) //Архив русской революции. Т. 10 —Берлин, 1923. С 30–34, 53

74 Красная газета. 1918. 6 ноября. С 3

75 ЦГАСПб Ф 100 On 1 Д 47 Л 41

76 6 ноября подобная чрезвычайная тройка была сформирована исполкомом Василеостровского Совета — ЦГАСПб Ф 47 On 1 Д 28 Л. 173

77 ЦГАСПб Ф 9618 On 1 Д252 Л 61

78 Северная коммуна. 1918. 5 ноября. С 1

79 Там же.

80 Год пролетарской революции. 1918. 8 ноября. С 3, 9 ноября. С 4

81 Там же. 7 ноября. С 3

82 Пламя. 1918. 7 ноября. С.433.

83 Год пролетарской революции. 1918. 7 ноября. С 1

84 Там же. С 4; 8 ноября. С 3

85 См, напр, Красная газета. 1918. 6 ноября. С1

86 Гиппиус Зинаида. Дневники Т2 —М., 1999. С 149

87 ЦГАИПД Ф 999. On 1 Д.48 Л 2–3; Год пролетарской революции. 1918. 8 ноября. С 3

88 Год пролетарской революции. 1918. 8 ноября. С 2

89 Там же

90 Там же

91 Richard Stites Revolutionary Dreams Utopian Vision and Experimental Life in the Russian Revolution — New York and Oxford, 1989 P 93. О художественном оформлении празднества в Петрограде см также von Geldern Bolshevik Festivals, 1917–1920 P 93-97

92 Год пролетарской революции. 1918. 9 ноября. С 3

93 Там же

94. ЦГА СПб Ф 1000 Оп 2 Д 17 Л.40.

95 Год пролетарской революции. 1918. 9 ноября. С 3

96 Петроградская правда. 1918. 10 ноября. С 2

97 Красная газета. 1918. 10 ноября. С 4

98 См выше

99 Год пролетарской революции. 1918. 9 ноября. С 2

100 ЦГАЛИ Ф 63 On 1 Д 62. Л 74–76. Город Ямбург — ныне Кингисепп

101 Там же. Л 75