В конце 40-х годов в стране наступили тяжелые времена для евреев. Началась кампания антисемитских преследований, которую власти не замалчивали, а напротив – пропагандировали всеми средствами, поскольку это была новая «генеральная линия».
Идеологический облик Советского Союза после войны сильно изменился. Идеал дружбы народов был заброшен, и его место занял русский шовинизм. Сталин, хотя и не был русским, стремился возродить империю, подобную царской России, вместо союза республик, равноправных хотя бы на словах. Даже государственный гимн, «Интернационал», был заменен песней, прославляющей «великую Русь», сплотившую вокруг себя другие «менее великие» народы, и Сталина как самодержца этой великой державы.
После победы над Германией он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы сбросить маску «отца народов» и дать волю своему естественному антисемитизму. Антисемитские чувства укоренились в нем, по-видимому, в годы его молодости, когда он учился в духовной семинарии, или в годы, когда он вел борьбу за власть против внутрипартийных соперников, в большинстве евреев. Относительно источников возможны разные толкования, но результат был недвусмысленным. Кампания гонений была направлена, без всякой маскировки, против евреев, в частности против тех, которые занимали видное положение в науке, технике и культуре. Согласно новой идеологической линии, они не патриоты своей страны, внесшие ценный вклад в ее развитие, а «безродные космополиты, преклоняющиеся перед Западом».
Мне уже приходилось упоминать о том, что среди советских евреев была широко распространена замена еврейских фамилий и имен типично русскими. Некоторые изменяли фамилии и имена в своих официальных документах; другие избирали русские псевдонимы, сохраняя в личных документах свои еврейские имена. Как те, так и другие «удостоились», в рамках кампании против «космополитов», публичного «разоблачения» – раскрытия их подлинных фамилий и имен. Это делалось подчеркнуто, грубо, словно за псевдонимами скрывались преступники. В числе «разоблаченных» были авторы учебников, по которым мы учились, и книг, которые нам рекомендовали читать.
Полный переворот произошел в истории науки. Вдруг «выяснилось», что лампочку накаливания изобрел не Эдисон, а русский инженер Ладыгин. Радио изобрел не итальянец Маркони, а русский изобретатель Попов. Паровоз и его использование на железной дороге тоже, разумеется, изобрел русский – Ползунов. Русский ученый Михаил Ломоносов, автодидакт из крестьянской семьи, действовавший в 18-м веке, был объявлен основоположником всех наук. И вообще – все великие открытия человечества принадлежат русским ученым. Если в какой-нибудь отрасли науки не удавалось откопать русского автора, то сама эта отрасль объявлялась «лженаукой, чуждой народу».
Наши учителя не могли игнорировать эту кампанию и вынуждены были вести преподавание в духе новой идеологии. Не сомневаюсь в том, что они чувствовали себя очень неловко. Нелегко опровергать вещи, которым они сами учили школьников год тому назад, называть «чуждыми народу» писателей и литературных критиков, произведения которых они рекомендовали нам.
Кампания борьбы с «космополитами» причиняла мне большие страдания – не потому, что мне лично или моим родным приходилось терпеть антисемитские нападки (таковых не было), а потому, что она потрясла основы моего представления о жизни. Я впервые столкнулась с грубым организованным антисемитизмом и поняла, что значит быть евреем в Советском Союзе.
Интеллигенты иронически усмехались, когда появлялись очередные «корифеи русской науки», но простые граждане были под сильным влиянием этой кампании. В европейской части СССР антисемитизм принял народный характер. К чести сибиряков нужно сказать, что они не были заражены «природным» антисемитизмом; поэтому официальная кампания не произвела на них особого впечатления. Возможно, общие страдания, выпавшие на долю людей различных национальностей в сибирской ссылке, породили в них дух общечеловеческой солидарности. Как бы то ни было, я не слышала ни одной насмешки, ни одного оскорбления, связанного с моей еврейской национальностью. Общественная среда осталась дружественной, какой была до кампании. Мы не прятались за русскими именами, незачем было «разоблачать» нас.
Если прежде мне удавалось найти доводы для оправдания суровых мер властей, то теперь кампания была настолько жестокой и ложь настолько беззастенчивой, что это выходило за всякие рамки логики. Я пыталась убедить себя, что это всеобщее помешательство меня не касается, но оно не могло не касаться. Вдруг, как в нацистской Германии, еврейство стало чем-то позорным. Ощущение было таково, будто мне в душу воткнули винтик, и с каждой новой «разоблаченной» еврейской фамилией он совершает оборот и вонзается глубже в грудь.
«Разоблачение» не ограничивалось только словами. Большая часть «разоблаченных космополитов» потеряла свои должности, литераторов перестали печатать, лекторов увольняли из вузов. Люди оставались без источников заработка.
Почему? – спрашивала я себя. В чем провинились евреи? Как могло случиться, что нацизм, против которого воевал весь цивилизованный мир, включая советский народ, официально пропагандируется в СССР? Я чувствовала, что у меня крадут страну из-под ног.
Вспомнились признаки русского антисемитизма, которые я раньше старалась не замечать. В великой русской литературе, которую я так люблю, разбросано немало антисемитских замечаний; их можно найти в произведениях Гоголя, Достоевского, даже Пушкина. В его поэзии, светлой и проникнутой духом гуманизма, есть строчка, которая всегда больно задевала меня. Я утешала себя тем, что это всего лишь одна строчка. Контекст уже не помню, но запомнилась строка: «Ко мне постучался презренный еврей».
Русский литературный язык – это язык эпитетов. Особенно отличаются этим фольклор и литература 19-го века. Редкое существительное оставляли без определения. Если небо, то обязательно «синее» или «голубое», если воды – то «глубокие», если горы – то «высокие». Какое же определение великий Пушкин нашел для еврея? «Презренный». Не этот определенный еврей, а еврей вообще. Постоянное качество, как «небо синее». Я уверена, что эта строчка оставила царапину в сердце каждого еврея, любящего поэзию Пушкина. Мы пытались ее игнорировать, ведь все остальное было таким прекрасным, таким любимым…
Новая идеологическая линия отторгала евреев от русской культуры – они, дескать, не внесли в нее никакого вклада, только примазались, как паразиты. Если даже внесен какой-то вклад, то он отрицателен.
Выходит, не только мою страну у меня украли, но и мой язык и культуру. Это было слишком много даже для такой советской патриотки, как я.
Современную Россию очень метко назвали «страной с непредсказуемым прошлым». Честные ученые-историки систематически, на основе подлинных документов и фотографий, разоблачают ужасы и преступления советского режима. В одной из телепередач на историческую тему показана подлинная сценка, в которой зритель слышит голос Сталина: «Евреям нельзя доверять. Каждый из них – потенциальный шпион».
Сталин был убежден, что антиеврейская кампания повысит его популярность в русском народе. К счастью для евреев, он не успел осуществить свой злодейский план – депортировать всех евреев на Дальний Восток, в Биробиджан – место на задворках России, носящее фиктивное название «еврейского автономного округа». Он намеревался представить внешнему миру эту акцию массовой высылки как «акцию спасения евреев от справедливого гнева русского народа». По указанию Сталина планировались нападения, якобы стихийные, на эшелоны, которые повезут евреев на Восток; секретная директива гласила: «Не больше половины высылаемых евреев должны доехать до места назначения».
Кульминационным событием антиеврейской кампании было «дело врачей»: виднейшие советские медики, профессора с мировым именем (все как один евреи), были обвинены в «систематическом отравлении руководителей государства по приказу агентов Запада». Несмотря на провал всех попыток сломить врачей и заставить их «сознаться» в связях с Западом, в шпионаже и отравлении руководителей, несмотря на отсутствие каких-либо улик, готовились «показательные процессы» с предрешенными заранее приговорами – смертной казнью. Власти намеревались осуществлять казни в форме публичных церемоний повешения в различных городах, чтобы народ, не только в Москве, мог «насладиться» ужасными зрелищами.
Только смерть человека, делившего с Гитлером «титул» самого жестокого диктатора в новейшей истории, помешала осуществлению этих ужасных планов. Смерть Сталина была спасением для сотен тысяч людей, которым была отведена роль жертв. Через короткое время после смерти Сталина в марте 1953 года была раскрыта фальшивка, породившая «дело врачей», и все они были освобождены – за исключением одного, умершего в тюрьме. Иногда история оказывается милостивой к евреям.
В 1950 году, когда я училась в выпускном 10-м классе, кампания была в самом разгаре. Несмотря на свою репутацию отличницы, «перескочившей» через класс, и авторитету Иосифа, закончившего школу годом раньше, я часто чувствовала отчужденность даже в среде моих одноклассников: они ведь «хорошие», те, кого лелеет «матушка Россия», а я «плохая», безродная, Россия для меня не мать и даже не мачеха. Кроме ощущения отверженности, меня тяготил также наш гражданский статус ссыльнопоселенцев со всеми связанными с ним ограничениями. Мне хотелось свободы, самостоятельности, освобождения от цепей, сковывавших нашу жизнь со всех сторон.
По слухам, ссыльнопоселенец, удостоенный какой-либо государственной награды, получает статус свободного гражданина, так как он доказал свою верность государству и больше не считается «социально опасным». Выпускников средних школ награждали золотыми медалями, если они сдавали все выпускные экзамены с оценкой «отлично». Я слышала, что золотая медаль выпускника считается государственной наградой, поэтому ее получение может привести к освобождению от статуса ссыльного. Не было официального подтверждения, что это действительно так, но была надежда. Я поставила перед собой цель – добиться золотой медали.
По-видимому, учителя знали об «указании сверху»: никоим образом не допускать, чтобы ученик-ссыльный получил золотую медаль, поставить ему хотя бы одну оценку 4 (хорошо), тем самым лишив шансов на медаль. Но я не знала об этом и очень надеялась. В течение учебного года у меня были оценки «отлично» за все сочинения, их иногда зачитывали в других классах как образцы стиля и содержания.
И вот наступил решающий день – письменный экзамен по литературе, экзаменационное сочинение. Как всегда, нам на выбор дали три темы. Не помню, какова была моя тема. Что-то обычное, не очень трудное.
Нам было обещано, что оценки будут зачитаны в тот же вечер. Класс невелик, всего двадцать сочинений, которые проверяла наша преподавательница литературы вместе с инспектором из районо.
Часам к восьми вечера мы собрались во дворе школы, но нам велели подождать. У меня было недоброе предчувствие. Я старалась разрядить напряженность, болтая с друзьями. Мои одноклассники знали, что я кандидат на медаль, понимали мое волнение и относились ко мне особенно тепло.
В десять часов вечера учительница появилась на пороге и велела нам войти в класс. Она начала с сообщения о том, что экзамен выдержали все, никто не провалился. Ученики вздохнули с облегчением. Большинству было безразлично, получили ли они оценку 4 (хорошо) или 3 (удовлетворительно), поскольку это проходные баллы. На оценку 5 (отлично) не рассчитывал никто, кроме меня.
Затем она начала зачитывать список оценок. Я чувствовала, что все взгляды направлены на меня, и сосредоточила свое внимание на маленькой черной точке на потолке. Не шевелиться, приказала я себе, не моргать. Не плакать.
– Рабинович – 4, – сказала учительница. Шорох прошел по классу. Я не пошевелилась. Не моргнула. Поняла.
Если хотят провалить кого-нибудь на экзамене, то наилучшим средством для этого является письменный экзамен по литературе. Если ученик правильно решил задачу по геометрии или физике, невозможно сказать, что решение неправильно. На устных экзаменах возможности для провала еще более ограничены: весь класс слышит слова экзаменуемого, и невозможно при всех объявить правильный ответ ложным. С сочинениями все обстоит проще: их не возвращают ученикам, и если кто-нибудь захочет узнать, за что ему снизили оценку, всегда можно сказать, что где-то не хватало запятой или была поставлена лишняя запятая, или тема раскрыта недостаточно глубоко. Учителя вообще не обязаны давать экзаменуемым объяснения относительно оценок – разве что кто-то заупрямится. Это бывает, когда кто-то получает двойку и, следовательно, лишается аттестата зрелости.
Советские граждане умели обходить молчанием многие вещи, но прекрасно их понимали. Не было в классе ученика, который не понял, что меня провалили преднамеренно.
На выпускном вечере мне преподнесли подарок – два тома антологии европейской литературы средних веков, учебные пособия для студентов литературных факультетов. Директор и учителя были уверены, что меня ожидает будущее преподавательницы литературы. Я же, после неудачи с сочинением, в душе простилась с литературой. Хватит с меня красивых слов, хватит вещей, которые можно толковать по-разному. Хватит ходить по зыбкой поверхности, где тебя всегда могут толкнуть и сбить с ног. Мы, вечные «подозреваемые» режима, должны стоять на твердой почве. Точные науки – таков наш путь. Тем более что я очень люблю математику и обладаю хорошим логическим мышлением.
Если бы меня спросили, что я хочу делать в будущем, я ответила бы – заниматься научной работой в области математики, в надежде открыть что-то новое. Я знала, что для ссыльной, лишенной прав, это всего лишь мечта, но прекрасная мечта. Даже всесильная власть не может запретить человеку мечтать.