Иосиф привез мне вызов от мамы. Он сказал, что теперь, после того как папа умер, и я развелась, мне необходимо уехать в Израиль, чтобы не оставлять маму одну, тем более что вышел из игры «сдерживающий фактор», мой бывший муж. «Подай заявление немедленно», – сказал он мне.

Я выразила сомнение в том, что получу разрешение – ведь совсем недавно нам отказали. Иосиф сказал уверенным тоном:

– На сей раз ты получишь положительный ответ.

– Откуда ты знаешь? Как ты можешь быть уверен?

Он помолчал, а затем сказал:

– Не спрашивай меня. Просто верь. Я не зря говорю.

Я была поражена и не знала, как отнестись к его словам. Он попросил меня не касаться в разговорах по телефону чувствительных тем, так как не исключено, что разговоры прослушиваются. Лучше вообще меньше говорить, не только по телефону, но и просто в доме, так как «стены имеют уши». Все это немножко пугало, я чувствовала себя персонажем шпионского фильма.

Я спросила его, собирается ли он сам ехать в Израиль.

– Зоя и слышать об этом не хочет, она ведь член партии и советская патриотка. А дочку я не могу оставить, – сказал он, и в его голосе слышалась глубокая грусть.

Прежде чем вылететь в Москву по пути в Новосибирск, он попросил, чтобы я послала ему телеграмму сразу после получения разрешения.

– Мы приедем попрощаться, – сказал он.

Я подготовила нужные документы для подачи заявления о выезде. Самым нелепым я считала требование представить характеристику с места работы: из этого требования как бы вытекало, что Советский Союз хочет послать к «израильским агрессорам» только честных и трудолюбивых людей. Какая трогательная забота! Было созвано общее собрание, которое должно решить, заслуживаю ли я положительной характеристики.

Нужно было также выйти из всех организаций, в которых состоял кандидат на выезд. В моем случае это был выход из профсоюза, а в случае Ады – из комсомола.

У меня на работе эта процедура прошла без затруднений. Правда, «Мама» пыталась отговорить меня от отъезда, но я вежливо объяснила ей, что моя мать осталась там одна и я не могу оставить ее в одиночестве. Она не особенно настаивала, знала, что нет смысла. Просто каждый из нас произносил положенные по этому случаю слова.

В противоположность этому Ада прошла в школе настоящую «обработку». В ее школе это был первый случай выхода из комсомола в связи с отъездом. На собрание приехал даже представитель ЦК комсомола Риги. Он охарактеризовал намерение Ады уехать как «действие, враждебное государству». Многие ученики поддержали его позицию.

Я немного подготовила ее к этому собранию и снабдила ее оружием для защиты. Она держалась твердо под градом обвинений. В заключение, когда ей предоставили «последнее слово», она сказала:

– Декларация ООН о правах человека содержит пункт, предоставляющий каждому человеку право переезжать из одного государства в другое и избирать место жительства по своему желанию. Советский Союз является членом ООН, его подпись стоит под этой декларацией!

Весь класс и взрослые участники собрания были ошеломлены. Ни один не нашелся что сказать, и на этом собрание было закрыто. Представитель ЦК подошел к классной руководительнице и тихо сказал: «Какая заядлая девочка! Говорит о декларации ООН… Откуда она знает такие вещи?»

– Не от меня, разумеется, – сказала классная руководительница. Будучи еврейкой, она боялась, как бы ее не обвинили в поощрении выезда евреев из страны. После обмена этими словами от Ады потребовали сдать красную книжечку.

Чиновник ОВИРа был вежлив, но не отказался от обычной демагогии: что Советский Союз спас нас от немцев и что мой сын будет воевать против Советского Союза. Я отделалась обычными ответами, мне было не до пререканий с ним. Я была слишком взволнована тем шагом, на который иду. Женщина тридцати девяти лет, с двумя детьми в возрасте одиннадцати и шестнадцати лет, готовится оставить все прожитое до этого момента и пойти навстречу неизвестности. Были моменты, когда я в глубине души хотела получить отказ…

Ответ пришел удивительно быстро – через месяц, и он был положительным. Я думала о словах брата: как он мог знать?

Получив разрешение, я уволилась с работы. Надо было сделать массу вещей: продать квартиру, лететь в Москву за визами в голландское посольство, представлявшее интересы Израиля в СССР за отсутствием дипломатических отношений между обоими государствами, отправить багаж…

После получения разрешения я стала принцессой расширенной семьи. Один из моих двоюродных братьев с семьей уже находился в Израиле, а те, что оставались, предложили мне всяческую помощь. Поскольку я всегда еле дотягивала до конца месяца, у меня не было денег на то, чтобы прожить месяц без зарплаты и лететь в Москву. Родные одолжили мне деньги.

Главная трудность состояла в продаже квартиры. Если бы я могла легко продать ее, то не нуждалась бы в помощи родственников. Квартирная нужда в Риге была настолько остра, что покупатели появились сразу, хотя речь шла о старом доме на окраине города. Слух о моем отъезде быстро распространился среди евреев, и целый день звонили люди, желающие купить квартиру.

Но это было непросто. Как я уже писала, родители не перевели владение квартирой на мое имя, она осталась записанной на имя папы. Кроме того, у Яши была прописка в квартире. Я не хотела оставлять ему в подарок квартиру, которую мои родители приобрели с таким большим трудом.

Яша в последнее время мало бывал дома – видимо, нашел какую-то альтернативу. Мне пришлось вести с ним переговоры о величине компенсации за отказ от прописки. После нескольких ссор мы пришли к соглашению, он выписался из квартиры и покинул ее. Мне пришлось также платить ему за согласие вывезти детей из страны.

Теперь передо мной стояла главная трудность – найти возможность продать квартиру, которая по сути дела мне не принадлежит. В этом мне пришла на помощь женщина из районного домоуправления, которая в свое время помогла мне получить прописку. Мы построили план на сходстве имен – папы и моего. Папа как владелец квартиры был записан в документах фамилией и первыми буквами имени и отчества – Рабинович Б.Р. Я же была записана под той же фамилией, но с инициалами Р. Б. При наличии доброй воли можно «не заметить» разницу в порядке букв инициалов.

Эта добрая женщина предложила мне следующее решение: я подпишу прошение о прописке потенциальных покупателей, а она проведет это через высшие инстанции, «не заметив» разницу в именах. Я заключу временный договор с покупателями, согласно которому они платят мне половину цены, получают прописку и въезжают в квартиру, но не получают права собственности. Я пришлю из Израиля свидетельство о смерти папы и справку о том, что мы с Иосифом являемся наследниками, а также доверенность на имя Иосифа. После этого брат приедет из Новосибирска, переведет право собственности на покупателей и получит от них вторую половину суммы.

Эта хитроумная сделка была основана в большой мере на доверии между сторонами. Покупателями были друзья моих родственников, им нужна была квартира для дочери, недавно вышедшей замуж. Они должны были верить, что в конце получат полное право владения, и пока, только за прописку, уплатить мне половину суммы. Я со своей стороны должна была верить, что они заплатят брату вторую половину суммы и тем самым завершат сделку. Мне повезло в том, что нашлась такая семья, на которую я могла полагаться и которая полагалась на меня.

Как я и обещала в свое время родителям, я не собиралась взять себе все деньги от продажи квартиры. По-видимому, они мне не поверили, и ввиду их сомнения в моей честности пришлось пройти этот рискованный путь.

Многие люди имеют открытые счета со своими родителями, живыми или мертвыми. У меня несколько таких счетов, и история с квартирой – один из них. До сих пор не могу понять их побуждения. В конце концов, если они не доверяли мне (что обидно само по себе), они могли переписать квартиру на имя брата или на нас обоих. Но они предпочли риск, что собственность вообще пропадет, главное – не передавать ее никому.

После получения половины суммы за квартиру я смогла возвратить долг родственникам и справиться с предотъездными расходами.

Мои родственники помогли мне достать кое-какие дефицитные вещи. Я купила чешский гарнитур мебели, один ковер, постельные принадлежности и один сервиз. Все это – прямо со складов, к которым мои двоюродные братья имели доступ.

Мама писала, чтобы я не брала с собой никакие электроприборы. У меня был маленький холодильник, величиной с морозильную камеру современных холодильников; была примитивная стиральная машина, наподобие той, которую я видела в доме директора школы в селе Вороново. Был у меня также телевизор с маленьким экраном. Мне трудно было примириться с мыслью, что все эти богатства, жемчужины советской технологии, нужно просто выбросить.

Приехал мой брат с женой и дочерью. Он объяснил мне, почему не нужно везти в Израиль электроприборы. По его словам, новым репатриантам предоставляются особые льготы – покупка электроприборов и ряда других предметов по особым ценам, без пошлины и налога на покупку. Это товары высокого качества, а те, которые я купила в Риге, это жалкий металлолом. Но если в таможенном управлении будет записано, что я ввезла в страну электроприборы, то я потеряю право купить эти товары по особым ценам в Израиле.

Дом стал похож на склад. Пришли плотники и начали строить большие ящики из досок для отправки тяжелого багажа морским транспортом. В доме вертелись чужие люди, пристававшие с просьбами передавать подарки их родственникам в Израиле. Каждый день мы разжигали во дворе костер и жгли ненужные вещи, которые накапливаются в каждом доме на протяжении лет. Все более или менее пригодное для употребления я раздала соседям.

После того как ящики были увезены в порт и погружены на корабль, я вылетела в Москву. Мой двоюродный брат Арон, который часто бывал в командировках в Москве, заказал для меня номер в гостинице, где он обычно останавливался.

Самолет приземлился в Москве ночью. Я взяла такси и попросила доставить меня в гостиницу, где заказан номер. Но и Арон, и я упустили из виду важную деталь: у меня не было паспорта, так как все советские документы, включая паспорт, мне пришлось сдать в ОВИР.

Поездка до гостиницы заняла полтора часа. Снаружи у двери стоял охранник. Я сказала, что для меня заказан номер, и он дал мне войти. В фойе никого не было, кроме уборщицы, которая мыла полы. Время было после полуночи. Я спросила ее, кто даст мне ключ от заказанного номера.

– Ничего не знаю, я только уборщица, – сказала она. – Пойду поищу кого-нибудь из администрации.

Через несколько минут она вернулась в сопровождении молодого человека, одетого в форму гостиницы. Он стал просматривать списки и нашел заказ на мое имя.

– Ваши документы, пожалуйста, – обратился он ко мне.

Тут-то и обнаружился наш промах. Если бы мой двоюродный брат заранее предупредил администрацию гостиницы, что я приеду без паспорта, возможно, это помогло бы. Да и я сама могла пойти в ОВИР и попросить выдать мне какое-нибудь временное удостоверение. Мы просто не подумали об этом. И вот я стою, в полночь, в чужом городе, и администратор говорит мне, что не может предоставить в мое распоряжение заказанный номер без предъявления паспорта. Я показала ему билет на обратный полет в Ригу, где значилось мое имя, объяснила причину отсутствия паспорта. Ничто не помогло. Он сказал «нет», повернулся и ушел.

Что делать? Куда идти посреди ночи? Я попросила уборщицу разрешить мне посидеть в фойе до утра. Уборщица посоветовалась с охранником. Оба проявили человечность и разрешили мне сидеть в фойе. Они могли получить за это строгий выговор, но душа не позволила им выгнать женщину ночью на улицу. «Только, пожалуйста, уйдите рано, до прихода служащих администрации», – попросили они. Я так и сделала.

Это была долгая ночь, одна из самых долгих в моей жизни. Но все когда-нибудь кончается. И эта ночь тоже.

Ранним утром я поехала в центр города. Москва тех лет была сурова и неприветлива. Я не сумела найти в ней то, что в Риге можно видеть на каждом углу – маленькое симпатичное кафе, где можно позавтракать и выпить чашку кофе. Не было даже уличных лотков продажи прохладительных напитков и простой выпечки. Может быть, я не знала, где искать. Маленькие кафе – это жемчужины стран Прибалтики, они символизируют дружелюбие и гостеприимство в отношении к туристам. В Москве же все было огромным, грандиозным и отчужденным. Либо ничего, либо дорогие рестораны со столами, накрытыми белыми скатертями. Говорят, что теперь город совершенно изменился, но тогда я невзлюбила Москву на всю жизнь.

Делать нечего, я постояла в очереди в «гастрономе», купила булочку и несколько ломтиков сыра. Села на лавочку в каком-то скверике и позавтракала. До открытия голландского посольства оставалось еще время, и я без особого интереса погуляла по улицам, застроенным большими домами, безликими и казенными на вид.

В посольстве я увидела длинную очередь, но все было безупречно организовано. Мне дали записку с номером моей очереди и сказали, что очередь подойдет через два часа. Посоветовали использовать это время для прогулки и не томиться в коридоре в ожидании.

И вот я вновь на нелюбимых улицах Москвы. Свободное время я решила использовать для нормального обеда в ресторане, если уж невозможно найти скромную закусочную. Деньги у меня были, экономить не имело смысла, ведь недалек день, когда рубли мне больше не понадобятся.

Далеко уходить от посольства я не хотела и нашла в его окрестностях ресторан: большой полутемный зал, скудное освещение которого, возможно, предназначалось для создания интимной атмосферы. Столы были накрыты не очень чистыми белыми скатертями. Массивные пепельницы, официанты в помпезных форменных кителях. Зал был почти пуст, только три столика были заняты. Этот факт, как мне пришлось убедиться, вовсе не гарантировал хорошее и быстрое обслуживание.

Прошло полчаса, пока ко мне подошел официант с меню. Я сделала заказ и сказала, что спешу на важную встречу, но мои слова не произвели на него особого впечатления. После часа ожидания мне принесли холодный суп. И вновь потянулись минуты ожидания второго блюда. Я видела, что приближается время моей очереди в посольстве, и хотя я заплатила за обед из трех блюд, мне пришлось встать и уйти, так и не пообедав. Не видно было, чтобы это взволновало кого-нибудь из официантов, сидевших и болтавших за одним из столиков. Никто не пытался меня удерживать.

В посольстве, в отличие от ресторана, работали с четкостью, не характерной для советских учреждений. За несколько минут я получила визы, направление в гостиницу за счет Еврейского агентства (Сохнута), талоны на питание в ресторане гостиницы и направление в центральный филиал госбанка, где мне предстояло купить доллары. По моей просьбе было вызвано такси, которое доставило меня до гостиницы. В банк я решила идти на следующее утро, так как вылететь обратно в Ригу мне предстояло только вечером.

Гостиница, в которую меня направили, находилась на территории ВДНХ – выставки достижений советского хозяйства. Эта выставка, один из грандиозных показных объектов времен Сталина, была открыта в 1936 году. Это огромный парк, в разных местах которого стояли выставочные павильоны – произведения лучших архитекторов страны. На свободной площади между павильонами были разбиты клумбы с цветами, стояли скульптуры в стиле соцреализма и сверкали на солнце брызги фонтанов. Весь это комплекс, несмотря на его устаревший стиль, производил сильное впечатление. Гости из заграницы, в большинстве коммунисты, выходили из парка ВДНХ ошеломленными.

Какие достижения демонстрировались на выставке? Когда существует мощная машина пропаганды, нет надобности в настоящих достижениях. Советская власть была непревзойденным специалистом в создании показухи. В каждой отрасли хозяйства существовали «образцовые предприятия»: образцовый колхоз, образцовый завод и т. п. В образцовые предприятия инвестировались крупные суммы, для них создавались особые условия. Эти хозяйства и предприятия действительно добивались неплохих достижений, и их продукция экспонировалась на выставке. Они также включались в маршруты организованных поездок по стране для зарубежных гостей, в частности деятелей из стран восточного блока.

Гостиница, предназначенная для советских граждан, была единственным непрезентабельным зданием на территории выставки. Она пряталась в самом конце парка, среди служебных помещений. Полученную комнату мне пришлось делить с еще одной гостьей – представительницей какого-то колхоза. Мне это было безразлично. Главное – была кровать, на которой я могла отдохнуть после всего пережитого за последние сутки.

На следующее утро я поехала в центральный госбанк, чтобы купить доллары; каждый выезжающий вправе вывезти из страны 100 долларов. На сей раз, при покупке долларов, смехотворный обменный курс – 60 копеек за доллар – был в мою пользу. Я уплатила всего 180 рублей и получила 300 долларов – весь капитал, который семья репатриантов вправе была вывезти из своей «доисторической» (так мы называли Советский Союз) на историческую родину. В настоящее время, между прочим, в России существует свободный валютный рынок, как в капиталистических странах, каждый может покупать любую сумму валюты по реальному курсу и вывезти ее из страны.

У меня были еще деньги и полдня свободного времени, и я решила посетить самый знаменитый магазин Советского Союза – ГУМ. Иосиф дал мне наставления: не покупать верхнюю одежду, даже если она мне понравится: «В Израиле одеваются иначе, ты не захочешь там носить эти вещи». Не покупать теплые вещи. Что же стоит купить? Я гуляла несколько часов по этажам этого громадного универмага и не нашла ничего такого, что мне понравилось бы.