Когда развалился Советский Союз, республики Прибалтики, включая Латвию, в числе первых оторвались от лежавшего в агонии гиганта и восстановили свою независимость. Новая власть независимой Латвии сразу принялась за ликвидацию всех признаков социализма, навязанных стране русскими. Одной из мер, принятых в рамках этой кампании, было принятие закона о возвращении национализированной собственности прежним владельцам. Этот закон открывал перед нами путь к восстановлению прав на половину дома в Риге, купленного папой вместе с его другом и компаньоном.

Почти у всех израильтян, прибывших из Прибалтики, осталось имущество на «доисторической» родине, и это имущество подлежало теперь возврату владельцам. В Тель-Авиве сразу же открылось несколько адвокатских контор, занимавшихся процедурой возвращения собственности. Открытие латвийского посольства в Тель-Авиве очень облегчало контакты.

Все это происходило в начале 90-х годов, еще при жизни мамы. Она была законной наследницей папы; только она могла требовать восстановления ее права собственности на половину дома.

Мы послали в Ригу заявление от имени мамы. От комиссии по «денационализации», занимавшейся проверкой таких прошений по архивным документам, пришел ответ, что требование мамы признано законным. Несколько месяцев спустя по почте прибыла специальная грамота от имени правительства Латвии: Ида Рабинович признана владелицей половины дома на улице Миера, что в переводе означает – на улице Мира.

Это был огромный пятиэтажный дом, который тянулся на целый квартал и еще входил на полквартала на поперечную улицу. В нем было три внутренних двора и несколько парадных входов. Я даже не знаю, сколько в нем было квартир. Половина его тоже была крупной собственностью. Правда, дом был очень стар, его купили в год моего рождения, и уже тогда он не был новым.

С получением грамоты на имя мамы нужно было решить несколько проблем, прежде чем пытаться извлечь какую-то пользу из этой собственности. Во-первых, мы должны были вступить в контакты с владельцем второй половины дома, чтобы действовать вместе. Владелица половины дома, проживавшая в Тель-Авиве и причинившая нам массу неприятностей, умерла. Право наследования перешло к ее брату, который проживал на севере России, в городе Петрозаводске. Там он был знаменит как ветеран войны и как геолог, открывший в области большие природные богатства. Он ежегодно вместе с женой приезжал в Тель-Авив и проводил здесь несколько месяцев. Мы узнали его адрес и связались с ним. В отличие от сестры он оказался человеком приятным в обращении, и с ним легко было договариваться. Мы пришли к согласию о том, что дом должен быть продан. Он дал нам доверенность, чтобы мы могли действовать и от его имени, и просил ставить его в известность, если что-то произойдет.

Мы обратились к агенту, занимавшемуся продажей имущества, находящегося в Латвии и принадлежащего гражданам Израиля. Агент взял определенную сумму на год вперед за то, что будет заниматься нашим делом. Он очень любил поговорить и на протяжении целого часа рассказывал нам о его людях, которые работают в Риге и творят там настоящие чудеса. Однако за год ничего не произошло, как и за следующий год; раз в год он приглашал нас к себе для взимания очередного платежа и рассказывал о домах других владельцев, которые его агентство успешно продало. По его словам, нашим домом не интересовался никто. Во всяком случае, сказал он, за старый и заселенный дом вы много не получите. В будущем, лет через десять или двадцать, когда Латвия преодолеет кризис перехода от социализма к капитализму, цены на недвижимость могут сильно подняться.

Мой брат после этих слов крепко задумался. Может быть, сказал он мне, не стоит теперь продавать дом? Я ответила ему:

– Мы оба пожилые люди, ты уже перевалил за семьдесят, а я приближаюсь к этому. Уверен ли ты, что в те лучшие времена, о которых нам рассказывают, мы еще будем на этом свете?

Он подумал несколько минут и сказал:

– Нет, я совершенно не уверен.

– Веришь ли ты, что наши наследники захотят заниматься процедурами, связанными с продажей недвижимости в Риге?

– Нет, не уверен, – сказал он быстро, не задумываясь. – Что ты предлагаешь? Ты видишь, с этим агентом дела не движутся с места. Он много говорит и ничего не делает.

От людей, находившихся в подобном положении, я слышала о женщине-адвокате, еврейке, жительнице Риги, которая успешно занимается продажей имущества владельцев-израильтян. Я рассказала об этом Иосифу, и мы решили отказаться от услуг агента и связаться с этой женщиной. Будем называть ее С. Мы посоветовались с двоюродным братом Ароном, который, в отличие от брата и меня, был человеком практичным и сведущим в делах. Он проживал в Берлине, куда эмигрировал из Израиля, так как не мог мириться с унизительным обычаем – увольнять пожилых работников каждые девять месяцев, чтобы не давать им статуса постоянства и социальных прав, и затем принимать их на работу обратно, как новичков. Он видел в этом оскорбление своего достоинства – по-моему, справедливо.

Арон сказал нам, что нельзя стопроцентно полагаться на посредника, в том числе и на эту женщину, так как многие вышли обманутыми из сделок такого рода. Когда появится реальный покупатель, сказал он, никоим образом не разрешайте ей подписывать с ним договор о продаже. Поезжайте сами в Ригу, чтобы закончить переговоры с покупателями и подписать договор.

Мы связались с этой женщиной-адвокатом. Она сказала, что знает наш дом (она знала все объекты недвижимости израильтян в Риге), что этот дом когда-то славился своей красотой, но теперь он сильно запущен. Она спросила, готовы ли мы вложить несколько миллионов на капитальный ремонт – это повысило бы шансы продать его за хорошую цену. Мы, разумеется, ответили отрицательно.

Когда мы сказали, что собираемся послать ей доверенность без права подписывать договор, она очень обиделась и сказала, что в таком случае вообще отказывается иметь дело с нами, так как работает только с клиентами, которые полностью ей доверяют. Нам пришлось, скрепя сердце, согласиться на ее условия.

После этого перед нами возникла еще одна проблема. Ведь мы не были владельцами дома, он принадлежал маме. Даже доверенность от нашего имени мы не вправе послать. Состояние мамы было очень плохим, как физически, так и душевно. Нечего было и думать о том, чтобы она занималась этими делами сама. Казалось бы, все очень просто: она откажется от прав владелицы в пользу своих детей. На деле это было непросто: мама стала очень подозрительной, ей все время казалось, что у нее хотят отнять что-то. При всем влиянии, которое имел на нее Иосиф, он не сумел убедить ее отказаться от прав владения домом и столкнулся с категорическим отказом.

Что делать? Мы обратились к адвокату, который занимался делами признания права собственности, и попросили его оказать нам особую услугу – прийти к маме домой и поговорить с ней. Может быть, чужому человеку лучше удастся убедить ее.

Адвокат просидел наедине с мамой несколько часов. Мы не входили в комнату. Документ был приготовлен заранее, только подписи недоставало. После длительного ожидания адвокат вышел и сказал:

– Она просит свою любимую ручку.

Это была старая ручка фирмы «Паркер» с золотым пером, которой пользовался папа. Мы принесли ее.

– Теперь вы должны присутствовать, – сказал адвокат.

Когда мы вошли, то увидели, что мама плачет. На нас она не смотрела.

– Где подписаться? – спросила она адвоката.

Он показал ей, и она подписала. Затем встала, вышла из квартиры Иосифа и закрылась в своей квартире. Я поехала домой. Зоя звонила мне и сказала, что она не вышла к ужину. На следующий день она, по-видимому, забыла обо всем и вела себя как обычно.

Какое-то время не было сдвига в деле продажи дома. Мы иногда говорили по телефону с нашей представительницей С. Однажды она сама позвонила и сказала, что на рынке недвижимости начинается оживление. Приезжают латыши, в свое время эмигрировавшие из Латвии, большей частью это люди с крупными деньгами, заинтересованные в приобретении недвижимости на родине.

После этого она звонила несколько раз и рассказывала, что были потенциальные покупатели, но она отвергла их по разным причинам: либо они казались ей подозрительными личностями, либо отказывались платить ту цену, которую она требовала. Через некоторое время она сообщила нам, что есть серьезный покупатель и что переговоры с ним приближаются к конечной стадии.

Мы послали ей телеграмму и сообщили, что будем в Риге через несколько дней. Просили не заканчивать сделку без нас.

Предстоящая встреча с родным городом после тридцати лет отсутствия очень волновала нас. Иосиф был в неустойчивом состоянии здоровья: кардиолог предупредил его, что образовалось сужение в одной из артерий, ведущей к сердцу. Он был готов перенести еще одну операцию, но хирурги отказывались: риск был слишком велик.

Несмотря на это, он был полон энергии и заказал туристическую поездку во Францию, куда намеревался поехать вместе с Зоей после окончания дел в Риге. Я взяла с собой Аду; у меня были свои планы, и я не хотела быть привязанной к брату и его жене.

Мы вылетели в дорогу вчетвером и приземлились в Риге в ранние утренние часы. Мы с Адой поехали в гостиницу, которую рекомендовал нам Арон. Иосиф с Зоей предпочли поселиться в Юрмале. Туда ездят на электричке, и на каждом вокзале, как нам рассказали, висят объявления о сдаче комнат. Мы договорились встретиться во второй половине дня для совместной прогулки по городу. Деловая встреча с С., по ее предложению, должна была состояться послезавтра.

Гостиница помещалась на двух нижних этажах обычного жилого дома. Это мне понравилось, потому что она не походила на типичную гостиницу с длинными коридорами и производила впечатление домашнего очага. Нас очень приветливо встретили и предоставили в наше распоряжение двухкомнатный номер. Сказали, что на месте можно заказать завтрак, обед или ужин. Судя по их преувеличенной любезности, гостиница не отличалась обилием гостей. Дело было весной, туристический сезон еще не начался.

Одну важную вещь администраторы «забыли» сказать нам: ввиду ремонта системы водоснабжения в номерах не было горячей воды. Мы обнаружили это только вечером после прогулки по городу: Ада хотела принять душ, а из кранов лилась вода, холодная как лед. Мы пошли к сотруднице администрации и потребовали объяснений. Да, сказала она, у нас есть временная проблема, она разрешится через пять дней. На каждом этаже есть одна душевая комната для пользования всех гостей.

Ада сделала попытку воспользоваться совместной душевой, но вернулась разочарованная и рассказала, что там надо ждать в очереди не менее двух часов. Мне вспомнились годы жизни в Сибири: в поселке Малые Бугры мы не мылись месяцами, а в Колпашево и в Риге раз в неделю посещали общественную баню. Я готова была мириться с этим неудобством, но Ада решительно заявила, что не останется здесь ни на один день. Решили, что утром будем искать другую гостиницу.

Иосиф и Зоя были довольны комнатой, которую нашли в Юрмале. Рассказали, что хозяйка дачи очень любезна и угостила их клубникой из своего сада.

Прогулка по городу была волнующей и немного грустной – ввиду встречи с местами, где проходило наше детство, и ввиду состояния города. Как всегда, парки были ухожены, клумбы пестрели цветами, но улицы были почти безлюдны. Рига не оправилась от крушения социализма, капитализм в ней еще не укоренился. На всем лежала печать бедности. Нас поразило количество нищих – это явление нам было незнакомо. Некоторые лежали на тротуаре, и рядом с ними лежали большие собаки (мне очень жалко было собак), другие играли на музыкальных инструментах и даже пели и плясали. Особенно тяжелое впечатление производили дети-нищие, которые ходили за туристами и умоляли дать им несколько монет на покупку еды. Это было удручающее зрелище. Магазины были пусты, покупателей не было. Когда мы входили в какой-нибудь магазин, на нас налетало несколько продавщиц, которым надоело сидеть без дела. Цены были низки. За мешочки и коробки нужно было платить, как и за пользование туалетом. Мы часто не знали местные правила, и тогда люди с хмурыми лицами кричали, что мы пытаемся уклониться от платежей. У нас было несколько таких инцидентов.

Иосиф был настроен бодро и вместе с Зоей сделал огромный круг по городу. Я не отношусь к категории хороших ходоков и опасалась, что если мы слишком удалимся от гостиницы, то у меня не хватит сил на обратный путь. Мы несколько укоротили свой маршрут. На следующий день у нас были различные планы. Иосиф собирался гулять по Юрмале; он рассказал, что Арон с женой Галей тоже находятся там, отдыхают в каком-то пансионате, и они будут гулять вместе. Я хотела увидеть дом, в котором мы жили до отъезда в Израиль, и найти свою подругу Иру, в прошлом коллегу по работе.

Но прежде всего нам утром нужно было позаботиться о новом месте жительства. На центральном бульваре возвышалось впечатляющее здание, на фронтоне которого красовалась надпись «Гостиница Латвия». Я подумала, что номера там, вероятно, очень дорогие, но что поделаешь, нам некогда заниматься поисками недорогого и удобного места. Мы вошли в фойе.

Первый вопрос, который нам задали – являемся ли мы гражданками Латвии. Оказалось, что цена номера для туристов в несколько раз больше, чем для латвийских граждан. Я не оформила себе латвийское гражданство, хотя это было возможно со времени установления дипломатических отношений, потому что не видела нужды в этом. Я сказала, что я не гражданка, но уроженка Риги; я говорила с ними по-латышски, и это всегда заставляет таять их сердца. Сотрудница администрации посоветовалась со своим начальником, и они дали нам номер по цене, взимаемой с граждан, на десятом этаже.

Здание гостиницы только снаружи было внушительным, но совершенно не соответствовало принятым в мире стандартам туристического сервиса. Вид номера вверг нас в шок. Маленькая квадратная комната, большую часть которой занимает кровать; с трех сторон стеклянные стены, в которые бьет солнце на протяжении всего дня. Никакого окна, которое можно было бы открыть. Термометр на стене постоянно показывал тридцать градусов, даже ночью. Нечем было дышать. Ладно, теперь уже ничего не поделаешь. Перебираться еще раз? Где взять силы на это?

Утром мы приступили к осуществлению наших планов. Взяли такси и поехали в предместье, в котором прожили двенадцать лет, со времени возвращения в Ригу и до отъезда в Израиль.

Либо время не пощадило это предместье, либо раньше я не обращала внимания на его убогий вид, но запущенность была видна повсюду. Переулок, который вел с центральной улицы района к нашему бывшему дому, зарос травой. Неужели по этому переулку, мимо этих развалюшек, я ходила каждый день на протяжении лет? Я посмотрела под ноги, как будто искала свои следы.

Ада ориентировалась на местности лучше меня. Она помнила, что за длинной каменной оградой с правой стороны переулка находится фабрика строительных материалов. Действительно, в воздухе стоял запах извести.

Я не чувствовала никакой связи с этим местом, пока не подошла к дому, где мы жили в прошлом. Дом и двор почти не изменились. Вот сарай, в котором мы хранили дрова на зиму. Вот наш участок сада. Даже маленькая избушка стоит на месте. Только здесь, во дворе дома, в моей душе что-то шевельнулось. Здесь росли мои дети. Вот пустырь, где Миша играл в мяч с друзьями. Я иногда отдыхала там, расстилала на траве одеяло и загорала.

Никого из прежних соседей я не увидела. Новые жильцы смотрели на нас подозрительно: в Риге все боятся возвращения прежних хозяев, требующих возврата своего имущества. Лестничная клетка была в ужасном состоянии. Неужели я каждый день поднималась и спускалась по этой лестнице?

Мы сделали несколько снимков дома и ушли. Оставив это запущенное место, я почувствовала облегчение. Мне трудно было представить себе, что, если бы мы не уехали в Израиль, я жила бы там до сих пор.

Отдавая дань ностальгии, мы решили ехать обратно трамваем, как ездили когда-то. По дороге видели из окна школу, где училась Ада. Улицы и названия остановок напомнили мне о временах, когда я ездила каждый день на работу по этой дороге.

Когда мы проехали мост через реку Даугаву и оказались в центральной части города, то решили посетить рынок. Надо сказать, что центральный рынок Риги – это не просто рынок, это достопримечательность, туристический объект. Там царит удивительный порядок, рядами стоят несколько больших каменных павильонов, а под открытым небом – длинные ряды стендов и маленьких лавочек, где продается все на свете. Овощи, фрукты и ягоды, в том числе южные, цветы всевозможных форм и расцветок – все, что душа может пожелать, продается здесь по низким ценам. Самым большим является рыбный павильон. Все богатства Балтийского моря представлены в нем. Есть бассейны с живой рыбой, есть соленая рыба, копченая, маринованная, различные морепродукты. Прохаживаться вдоль рядов с этой продукцией – это впечатляющее переживание.

Мы купили кое-какие мелочи, закусили и вернулись в гостиницу отдохнуть, прежде чем приступить к продолжению нашего плана. Но отдохнуть в нашем номере было невозможно. Воздух в нем был горячим, каким-то густым, без малейшего движения – ведь все было закрыто. Мы спустились вниз и попросили, чтобы нам дали хотя бы вентилятор. На нас посмотрели как на существа, свалившиеся с луны.

После холодного душа нам все же удалось вздремнуть. Затем вышли, взяли такси и вновь поехали через мост – в ту часть города, которую называют Задвиньем. Мы не знали, что нас ждет. Адрес я, правда, знала, но все же с тех пор, как оборвались наши контакты, прошло двадцать восемь лет. Живут ли еще там наши друзья?

По иронии судьбы моя переписка с подругой оборвалась из-за разногласий на политической почве. Ира, в то время правоверная коммунистка, не питавшая ни малейшего сомнения в правильности генеральной линии, в своих письмах выразила категорическое требование, чтобы Израиль отступил со всех занятых в ходе Шестидневной войны территорий. Я и сама была близка к такому мнению, но считала, что посторонние не вправе судить о нашем положении. Я ответила ей, что Израиль отступит, когда арабы признают нас и заключат с нами мир. Она утверждала, что нужно отступить без всяких условий. Меня это обозлило, и я перестала ей писать.

Теперь я не знала, найду ли ее в доме, который хорошо помнила. В этом доме я с мужем и детьми провела немало приятных часов. Это был двухэтажный деревянный дом, окруженный большим садом. Расширенная семья Иры, включавшая ее маму и сестру Айну с дочкой, занимала нижний этаж. Муж Иры, Володя, был человеком веселым и компанейским. У них была единственная дочка, Марина, одного возраста с моим сыном. Они вместе играли, и, как выяснилось несколько десятилетий спустя, она была его первой детской любовью.

Сердце у меня колотилось, когда я позвонила у знакомой двери. Из дому вышла незнакомая молодая женщина и спросила, кого мы ищем.

– Здесь когда-то жила семья Гульник, – назвала я фамилию Иры. Женщина не выразила удивления.

– Заходите, пожалуйста, – сказала она.

Мы вошли следом за ней – и я сразу узнала женщину постарше, стоявшую на кухне. Это была сестра Иры.

– Айна! – радостно воскликнула я.

– Рива! – воскликнула она в ответ. – А это Ада, да?

Мы обнялись. Встретившая нас молодая женщина – это была ее дочь Юта. Когда мы покинули Ригу, она была маленькой девочкой, моложе моих детей. Поэтому я ее не узнала.

– А где Ира? – спросила я.

Оказалось, что Ира там больше не живет. Марина, ее маленькая дочка, уже была не девочкой, а замужней женщиной и матерью троих сыновей. Они получили квартиру от муниципалитета и переехали. Айна и семья Юты (муж и сын) тоже собирались вскоре выехать из этого дома, так как появился прежний владелец, у которого при советской власти отняли дом. Теперь он хотел сам жить в этом доме и добивался выселения всех жильцов.

Айна рассказала, что Володя, муж Иры, умер несколько лет тому назад от тяжелой болезни. Ира живет вместе с семьей Марины.

– Сейчас мы ей позвоним, – сказала Айна. – Ну, это будет сюрприз! Она ни за что не отгадает, кто пришел!

Она подошла к телефону. После обмена несколькими малозначительными фразами она сказала сестре:

– Ты должна приехать к нам. У нас гости, они тебя ищут.

– Гости? Какие гости?

– Попробуй угадать, – сказала Айна.

Ира начала называть имена всех друзей и знакомых, но Айна всякий раз отвечала: «Нет, нет, нет!» В конце концов, Ира признала, что не может угадать, и Айна сказала ей:

– Приезжай, сама увидишь!

Ира приехала через четверть часа и, разумеется, сразу узнала меня. Мы обнялись. Не стали выяснять отношения после того давнего разрыва: теперь все было иначе, Ира уже не была правоверной коммунисткой, да и я изменилась. Сели, как в былые времена, за стол, рассказывали друг дружке о прожитых годах, немножко выпили. В отличие от тех далеких дней, наша компания была чисто женской.

Вечером мы вернулись в гостиницу, в наш номер, который я прозвала душегубкой. Я была счастлива. Две хорошие подруги – это великое дело для меня. После перемен мест, выпавших мне на долю, у меня не было ни подруг детства, ни подруг школьных или студенческих лет. Друзей и подруг приобретают в молодости. В Израиле у меня есть приятельницы, но задушевная дружба с ними как-то не сложилась. Такими подругами могли быть только Ира и Айна, несмотря на расстояние, разделяющее нас. Теперь нет разрыва между нашими странами, границы открыты. Приглашу их к себе в гости.

В телефонной книге я нашла номер еще одной бывшей коллеги по работе, женщины очень своеобразной. Ее звали Расма. Она не входила в нашу компанию семейных встреч, как Ира, ввиду особых обстоятельств ее жизни. В возрасте двадцати лет она вышла замуж за слепого человека и посвятила ему всю свою жизнь. По его требованию она отказалась от материнства: он говорил, что не хочет иметь детей, которых не сможет увидеть. Нерастраченные материнские чувства трансформировались у нее в любовь к животным: она ухаживала за уличными кошками, держала кошек дома и возглавляла общество защиты кошек. Не ограничиваясь кошками, она заботилась также о брошенных собаках, даже о сороках и воронах.

Несмотря на отсутствие высшего образования, она была интеллигентна, в совершенстве владела английским языком, а на работе была очень основательна и никогда не пропускала ошибок. Я питала к ней особые чувства, о которых она не подозревала: мне нравился ее самоотверженный характер и готовность помочь. Если мне недоставало денег до зарплаты, она была единственной, у которой я могла попросить взаймы несколько рублей. Деньги у нее были, так как ее муж работал в нашей типографии в специальном цехе выпуска книг, предназначенных для слепых. Кроме того, он получал пособие по инвалидности.

Этническая латышка, она немного грешила национализмом – дело естественное для народа численностью полтора миллиона человек, который годами подвергался насильственной русификации. Люди из такого народа опасаются потерять свой язык и культуру. Враждебность Расмы была направлена против русских. Евреев она как раз очень уважала. Говорила, что, с тех пор, как большинство евреев уехали в Израиль, в Латвии не осталось ни одного приличного врача.

Она очень обрадовалась моему звонку. Мы договорились встретиться на следующий день после обеда, так как утром должна была состояться деловая встреча, связанная с продажей дома.

На послезавтра мы с Адой заказали однодневную экскурсию в небольшой живописный городок Сигулду, которую называют «латвийской Швейцарией». С этим местом связаны также народные легенды.

Так прошли первые два дня нашего пребывания в Риге. Несмотря на проблемы с гостиницами, это были счастливые дни. Последние счастливые дни, которые судьба отвела нам в этой поездке.