Сначала были деньги

Об истоках и начале чеченской войны мы и сегодня знаем ненамного больше, чем в декабре 1994 года. Пока здоровы и политически живы те, кто её начинал, особые открытия нас не ждут. Впрочем, более разговорчивы рядовые участники событий, предшествовавших новогоднему штурму Грозного.

С чего началась война?

Уже тогда возникал вопрос, как правоверно-советский генерал Дудаев стал лидером сепаратистов? Что стало Рубиконом в эволюции его взглядов? Наблюдения его тогдашних соратников и родственников дают пищу для размышлений. Возьмем расхожее мнение о том, что в начале 90-х Дудаев был направлен в Чечню Ельциным для свержения прогорбачевского клана Завгаева — последнего первого секретаря чечено-ингушского обкома. Это мнение не подтверждают очевидцы. Дудаев, «конгрессом чеченского народа» избранный главой Чечни (еще в составе Чечено-Ингушетии), предложил Завгаеву пост президента Ичкерии, до поры довольствуясь неформально-общественным лидерством. Куда бы пошла Чечня, если бы Завгаев взял союзником всечеченски признанного, но политически не искушенного первого генерала-чеченца? Даже став первым политическим лицом в отрывающейся от Москвы республике, он, скорее всего, рвать с Россией не решился бы. Его окружение составляли сегодня забытые, но привычные ему по многолетнему опыту военной службы бывшие советские полковники Шамханов, Дениев, а также мой собеседник, ныне занимающий один из заметных постов в сегодняшней Чечне, поэтому ограничимся первой буквой его имени.

На вопрос, что хотел Дудаев, С. ответил: «Не допустить взрыва страстей у земляков — носителей излишне “подсолнечного” темперамента. Ожидаемые события в Союзе (Югославия к тому времени уже полыхнула) не исключали кровь. В будущем Джохар рассчитывал на широкую автономию республики в составе нового Союза — о другом до конца 91-го года никто не думал». Сходной позиции придерживался главный интеллигент в тогдашней чеченской элите — диссидентствующий актер Ахмед Закаев, а также возникший на политической периферии еще один полковник — Масхадов. Непримиримыми они стали потом. Дудаеву противостоял главный (тоже по-своему непримиримый) федералист — влиятельный мэр Грозного Бислан Гантамиров, убежденный в своей эксклюзивной ценности для Москвы после сдачи ею Завгаева.

Еще одно «если»: если бы Москва с самого начала среагировала на Гантамирова, не допустила его бодания с Дудаевым, более того — объединила всех «примиримых»? Но Борис Николаич с Михал Сергеичем никак, «понимашь», не находили консенсуса. На этом фоне окрепла третья внутричеченская сила, к 1994 г. ставшая первой — криминал-сепаратисты с идейно-исламистским самооправданием. Их объединили Яндарбиев, Басаев, Удугов. С. считает: «Война началась, когда через них Дудаеву пришли деньги». И добавляет: «Я ушел от Джохара, когда в его доме в Катаяме появились коробки от бананов, наполненные пачками “зеленых”. Я спросил: “Как ты собираешься их ‘отмыть’?” Дудаев помолчал и отрешенно ответил: “Я не могу отмыться уже сам”».

Матчасть войны

Малоизвестная справка: к декабрю 1994 г. Дудаев имел до 50 тыс. в основном ополченцев, вооруженных 42 танками, 66 боевыми машинами пехоты и бронетранспортерами, 120 артиллерийскими орудиями, 42 тысячами единиц стрелкового оружия, 27 вагонами боеприпасов. Это осталось от советских частей после их спешного и ничем не объяснимого вывода в 1992 г. В защиту военных, прежде всего тех, кто отвечал за арсеналы, приведем мнение дудаевца: более половины «крупных стволов» были явочным порядком выведены из строя. Рассказывает бывший зампотех танковой части: «Технику принимал мой бывший прапор-западенец. Сука дудаевская. Проверил ходовую часть. Но, ручаюсь, ни один танк стрелять не мог».

А сверху шли приказы с очевидным подтекстом: пусть все идет, как идет, но если что — спуску не будет. Своё дело делали и те самые деньги, в армейских порядках явно не засветившиеся. А еще — «сложные» по происхождению дудаевские советники, подписывавшие заявки на восполнение некомплекта. С чем до зимы 1994-го прибывали в Грозный самолеты из освободившейся от «советского тоталитаризма» Восточной Европы? Кто хочет, поверит, что с излишествовавшим после ухода «оккупантов» банно-прачечным имуществом. Не увлекаясь поисками мировой закулисы с вечно гадящим нам турком (немцем, англичанином, американцем…), ограничимся констатацией: тема иностранного участия в подготовке сепаратистов — тикающая бомба. И все же чем руководствовались те, кто дважды за четыре года (в 1992 и 1996 г.) подписывал распоряжения о передаче имущества «чеченской стороне»? Служили ли в Чечне их сыновья? Скандальных отставок по этому поводу память не сохранила. Существует и иной, реже задаваемый вопрос: на что рассчитывали дудаевские власти, вооружавшие народ так, как это запомнилось другому моему собеседнику, тоже предпочитающему не раскрывать своего имени? «Автоматы грудой свалили с КАМАЗа (!). Эмир, бывший товаровед (!), расписался в квитанции за списочный состав ополченцев — фактически всех мужчин от 14 до 50 лет, потом запер оружие в своем магазине. Магазин вскоре ограбили, наверх доложили о рейде федеральных спецназовцев. Потом, правда, привезли еще. А эмира после убили. Говорят, из-за денег».

Мифы и мотивация

Еще менее известная тема: как Дудаеву с Басаевым удалось загнать в окопы почти весь чеченский народ? За кого — Басаева с Радуевым? — шел умирать и грозненский инженер-нефтяник, и гудермесский железнодорожник. Рассказывает родственник Кадырова, отвоевавший за Дудаева всю первую кампанию: «Нам сказали, что есть указ Ельцина о повторной депортации всех чеченцев. Причем на сей раз с уничтожением всех до одного. Знаешь, с чего началась война? С захвата грозненского изолятора — говорили, там сидят 6 азербайджанцев, которые пришли в Чечню, чтобы предупредить чеченцев. Потом я встречал многих бывших зэков — все они говорили, что азербайджанцы-спасители сидели именно с ними — в том числе и за пределами Чечни. Многим освобожденным выдали по 300–500 долларов как пострадавшим от московского режима. Большинство зэков той волны долго не прожили, в том числе из-за наступившей здесь с 1993 г. всесоюзной бандитской вольницы: “Парень-шатоец ехал в Грозный, чтобы поступить в охрану Дудаева. Его взяли в заложники. А отцу предложили выложить 5 тысяч баксов. Отец пожаловался Дудаеву. Тот отрядил своих охранников на выручку. В кровавом месилове погибли почти все бандиты. Чеченцев среди них не было”».

Я спросил: «Неужели никто из чеченцев не задался вопросом — зачем Москве новая депортация?» Получил ответ: «Говорили, что чеченцы — самые богатые в Союзе. Поэтому в их домах расселят выводимых из Европы военных». Было и теоретическое обоснование. Вот конспект политзанятий на тему «Почему побеждают чеченцы?» Пункт первый: «Пророк Мохаммед, Коран о неизбежности победы чеченского народа». Пункт второй: «Первый президент Чеченской Республики Ичкерия Джохар Дудаев о неизбежности» того же. Пункт третий — в оригинальной стилистике: «Руски собаки — дураки». Ничего не напоминает? Красноречивый подпункт: «Сколько Русня задолжала чеченцам?» На сепаратистском плакате-аналоге «зовущей матери»: Дудаев в пилотке и с волком у ног: «Наш бог — свобода. Наш закон — война». Замени «наш» на «их» — строчка из Лермонтова. Впрочем, кого это волновало, если с начала 90-х здесь ждали, когда «из кухонных кранов кавказских кувейтцев потечет коньяк»?

Не сдающиеся пособники Дудаева

Это в первую очередь русскоязычные представители транснациональных корпораций, чей патриотизм легендами не овеян. Очевидны «военно-чеченские» интересы мировых нефтетранзитчиков, опасающихся стратегической конкуренции со стороны стабильной России. Война вспыхнула как раз тогда, когда нефтезапасы каспийского дна были названы вторыми по объему после Персидского залива с Ираком-Кувейтом и саудитами-эмиратами: сотни миллиардов долларов на тридцатилетнюю перспективу. Если это так, то труба, проходящая через Чечню — Ставрополье — Кубань, обогатила бы все окрестное население. Десятилетняя же война какими бы ни были оценки каспийского нефтяного потенциала пока съедает наши небездонные ресурсы. Это первое, что не требует экспертизы. Безотносительно нефти признаем второе. Никто из наших новых партнеров практической помощи в борьбе с сепаратизмом нам не оказал. «У России, сынок, два союзника — армия и флот», — говаривал Александр III будущему императору Николаю II. Нескончаемое чеченское лихолетье — это фактор многими желаемого ослабления России, которое нашим ненавистникам неизмеримо дороже любого сочувствия к жертвам Буденновска, «Норд-Оста», Беслана… Скажем больше: происходящее в республике определяет по принципу реостата силу внешнего давления на Москву: уступаем натовскому расширению — нас на время «не ругают» за зачистку Чечен-аула. Критикуем американцев за Ирак — значит, плохо учимся демократии, и Чечня тому — «всепогодный» пример. Третье и, пожалуй, главное: эхо грозненской канонады уже десять лет в немалой степени задает мещанское отношение к федеральной власти: нет терактов — и слава Богу! Главное, чтобы доллар не обвалился. Допустили теракт, значит, трехтысячные «новогодние» потери ничему власть не научили. Технология противопоставления общества государству освоена в декабре 1994-го, когда на дудаевской стороне оказалось большинство отечественного журналистского сообщества, представителей прочих гражданских институтов. Увы, государственная информационная машина так и не научилась взаимополезному диалогу со всеми согражданами, во всяком случае — по теме Чечни. Наш правый политический фланг по-прежнему считает, что от шахидов можно отделиться рвом или забором, а военные — главные провокаторы очередной волны взаимного насилия. Левые, кроме пресловутого импичмента, ничего внятного предложить не смогли. А центр, во всех странах представляющий интегрирующее начало нации, главных выразителей национальной идеи, имеет партию, но не социальную опору. Следовательно, нет глубинной патриотической идеологии, не подменяемой партийными установками. Федералы и общество остаются если не в афронте друг другу, то без взаимного доверия.

Свернуть голову 50-тысячной армии генерала Дудаева — при любых спорах о нем самом и времени, в котором он жил, оказалось проще.

Прорыв от Крюкова канала

Боевые приказы рождаются штабными мудрецами, а исполняет их глупая война… От того-то и мужество военное встречается чаще мужества гражданского, но не всё на войне идёт по плану. Мы сейчас — о разведчиках, без которых войны подчас начинают, но никогда не выигрывают…

Начальником разведки федеральной группировки был полковник Сергей Алексеевич Вальховский. Как и подобает разведчику, в глаза он не бросался, но личностью был заметной. Происходил из потомственных военных, которые берегли не только коричневые картонки семейных фотокарточек, но и традиции своего рода. Вместе с ермоловским крестом «За службу на Кавказе», полученным ещё его прапрадедом, командиром кавалерийского полка, за взятие Чечен-Аула, из поколения в поколение передавались и духовные заповеди: Вальховские не стреляют ни в царей, ни в народ. Или: Вальховские обходятся без гувернёров и ими не служат…

Дед по линии отца — выпускник Академии Генерального штаба. В Первую мировую служил у генерала Брусилова непосредственно в подчинении его начальника штаба — не менее известного генерала Деникина. Того самого — кстати, скупого на награды. Но за брусиловский прорыв, во многом предопределивший благополучный для Антанты исход всей мировой войны, именно Антон Иванович наградил штабс-капитана Вальховского вторым после Порт-Артура офицерским Георгием. Было за что: разработанный при его участии план стратегической маскировки впоследствии стал учебным пособием для военных академий. Еще раньше, в Порт-Артуре, судьба свела двух поручиков-квартирмейстеров: Сергея Вальховского и Владимира Мерзлякова. Владимир по окончании восточного отделения Императорского Санкт-Петербургского Университета считался одним из лучших в армии переводчиков с китайского языка. По семейной легенде, он последним видел в живых адмирала Макарова и художника Верещагина. На сестре Мерзлякова, Сонечке, субтильной петербурженке и учительнице французского языка, потом и женился полный тёзка и дед нашего Сергея Алексеевича. В 97- м, находясь в составе российского миротворческого контингента на Балканах, уже полковник Вальховский нашёл на белградском кладбище Нове гробле скромный крест: «Владимир Александрович Мерзляков. 1878–1920. Упокой, Господи, душу Его, русскую»…

А вот штабс-капитан Вальховский встал под красные знамёна, позже воевал в Испании и к 1937 г. вырос до комбрига — начальника разведки округа. Расстрелян вместе со своим начальником, командармом Корком. Оставил сына Алексея, недоучившегося по понятным причинам курсанта артиллерийского училища. Худшего не произошло: супруги Вальховские развелись накануне ареста комбрига: возможно, именно так он, предвидевший свою участь, отводил удар от семьи.

Финская война частично «реабилитировала» Алексея: приняв командование взводом, красноармеец Вальховский первым водрузил флаг на трёхэтажном бункере линии Маннергейма. Награды он, конечно, не получил, но дважды направлялся на офицерские курсы. Дважды и возвращался ни с чем. Демобилизоваться не успел. 22 июня 1941 г. встретил рядовым во взводе артиллерийской разведки. Как сказать, было ли это восстановлением справедливости, но зимой 1941-го после Невской Дубровки старшину Вальховского всё-таки направили в Ленинград доучиваться на офицера.

Блокадный дом на проспекте Римского-Корсакова, где жили мать, Софья Галактионовна Мерзлякова с младшей дочерью и бабушкой, был мёртвым во всех смыслах слова. Открыв вмерзшую в косяк дверь, Алексей нашёл у порога свою мать. Окоченевшей. И еще бабушку и 11 тел соседей по большой коммунальной квартире. Сестры не было. Собрав одеяла-ковры, ремни и верёвки, старшина стаскивал тела на площадь Тургенева, где замёрзшие трупы складывали, как дрова. Хоть и лёгкими были мертвецы, но раненный в оба плеча старшина за одну ходку больше двух оттащить не мог. Когда Алексей вернулся за матерью и бабушкой, из скрипнувшей парадной показался силуэт старика-доходяги — соседа по двору. «Вы Веру Вальховскую из 14 квартиры не видели? Девчонка восьми лет? Рыженькая такая, не помните?» Старик меланхолично произнёс: «Не видел». Потом, когда Алексей вытащил на улицу последних жильцов четырнадцатой квартиры, не уходивший никуда старик вспомнил: «Посмотри, солдат, вон в том подвале. Там вчера что-то варили. Пар шёл».

Дверь в подвал не открывалась, но Алексей, завершив прощальный обряд, всё-таки вернулся к дому. Совсем из другого подвала донёсся запах чего-то горелого. И кажется, даже голоса. Алексей раскопал занесённое снегом окошко, влез. Там в темноте искрились какие-то огоньки. Посветив фонариком, Алексей нашел двух девчонок, опаливавших на костерке мёрзлую крысу. Одна, постарше, со знакомым еврейским акцентом чему-то назидательно учила младшую… Свою сестрёнку Верку и двенадцатилетнюю соседку Бэлку, внучку профессора Гринберга, Алексей повёл сдавать в детдом на Демидовом переулке. Шли сначала по Римского-Корсакова, потом по такому же безлюдному Крюкову каналу. У Мариинского театра они остановились: женщина непонятного возраста пыталась взобраться на сугроб, скрывавший перила моста; но сил не хватало, и она соскальзывала вниз. Даже не глазами, а выбившимися из-под платка прядями она кивала на пробитую снарядом полынью и отрешённо шептала: «Не могу видеть, как умрёт Настенька». Алексей достал из вещмешка буханку и двумя руками протянул её Матери… Они ещё долго оборачивались, пока не растворилась в декабрьской метели стоящая на коленях Мать. Осеняла их крестным знамением… Во имя Отца, Сына… Значит, и Внука…

Недавно умерший Алексей Сергеевич Вальховский закончил войну на Дальнем Востоке майором, начальником разведки полка. Ушел в запас полковником, преподавателем Военной академии, доктором военных и кандидатом филологических наук. Позднее по учебникам отца, а заодно и статьям деда постигал военную науку и слушатель Академии Фрунзе Сергей Алексеевич Вальховский, пятый в роду полковник российской армии. Отец офицера, единственного сына в благополучной московской семье. Дед только что родившегося внучонка Серёжки.

* * *

Сергей Алексеевич долго стоял перед занятым боевиками Грозным и что-то внимательно разглядывал в бинокль. К нему подошел нестроевого вида агентурный начальник в гражданке, и они некоторое время вполголоса что-то подсчитывали. Непосвящённый мог понять только последние слова: «Нет, Геннадий Александрович, не 4, а все 6 тысяч». Именно столько на самом деле и было в Грозном боевиков — бойцов, по существу, регулярных формирований масхадовцев. Как их выбить из разрушенного города, еще недавно едва ли не самого красивого на Северном Кавказе? И с минимальными потерями для федералов? План начальника разведки приняли не сразу. Он состоял в том, чтобы после мощных ударов по основным узлам обороны оставить соблазнительно открытыми для боевиков несколько коридоров. Лучше по направлению к горам. Но как заманить боевиков «свободным» проходом именно туда, где для них готовят ловушку? Кого послать к масхадовцам с правдоподобной подсказкой?

Командование торопило, но решение принималось непросто. Уже в штабной «бабочке» выкуривший полпачки сигарет полковник Вальховский позвонил агентурщику: «Геннадий Александрович, пришли сюда моего Алексея». И добавил уже официально: «Капитана Вальховского к начальнику разведки». Сын полковника, участник «первой Чечни», несколько раз бывал в Грозном и при масхадовцах — внешность позволяла, да и не дурак. Арабист, с красным дипломом окончивший Военный университет (в прошлом Военный институт иностранных языков Красной Армии, где после Великой Отечественной учился и его дед — полный тёзка), Вальховский-младший рассматривался кандидатом для поступления в очень серьёзный профильный ВУЗ. Документы на имя майора Власова (фамилия — уже часть замысла) с соответствующей легендой были готовы к вечеру. «Предателю Власову» предстояло выйти на масхадовское командование с предложением торга. За рукописные (на кальке) копии карт оперативной обстановки, так называемые кроки, майор Власов намеревался выкупить из плена своего «брата»: разведчики знали, что солдат по фамилии Власов действительно находился среди заложников у некоего Доку Саламова, но по оперативным данным в живых его уже не было. Общение майора Власова с боевиками должно было происходить в два захода. В промежутке планировалось нанести по масхадовцам главный удар. Стоит ли говорить о возможных для офицера-федерала последствиях?..

Алексей спустился в город под вечер следующего дня. Как ему удалось пройти несколько масхадовских застав и ополченческих (к счастью!) патрулей, он, возможно, когда-нибудь расскажет сам. Его путь лежал не прямо в «штаб обороны Ичкерии», а в бывшее отделение милиции аэропорта Северный. Там, по информации командования, должен был находиться перекрасившийся сотрудник еще советской милиции, имевший собственный интерес: он состоял в родстве с влиятельным масхадовским командиром Доку Саламовым. Доку, в свою очередь, как никто другой стремился быстрее покинуть Грозный, да ещё в ореоле спасителя чуть ли не всего сепаратистского движения. Десять лет промышлявший захватом заложников, он слыл человеком небедным, но с «товарищами по движению» делился далеко не «по понятиям». За это и чувствовал по отношению к себе брезгливость Масхадова и «приветливый взгляд исподлобья» Радуева, Бараева и особенно Басаева — главного конкурента по тейпу беной. Причем уйти из обречённого города Доку собирался не в чисто-поле, а туда, где прятал «семейные накопления» — не меньше чемодана. Но и политическое влияние «бригадный генерал», он же всяческий «председатель-уполномоченный», терять не хотел — привык быть у руля.

Бывший милиционер принял гостя не без опаски. Постоянно поглядывал на противоположную сторону дороги, где находился Галанчежский райотдел департамента шариатской госбезопасности Ичкерии. Вопли пытаемых доносились оттуда каждую ночь. Особенно после того, как из соседнего с дэшэгэбистами дома уехали федеральные эмвэдэшники — единственные представители Москвы при Масхадове. Это произошло в 1998-м после похищения в аэропорту Северный генерала Шпигуна. Майор Власов передал часть рукописной карты и записку с описанием обстоятельств пропажи брата. В записке содержались условия следующей встречи — через сутки у последнего дома в станице Петропавловской должна остановиться машина: будет в ней брат — будут и другие такие же карты, не будет брата — цена картам 10 тысяч зелёных на выкуп пропавшего, но уже по другим каналам.

Вернувшегося под утро капитана Вальховского подробно расспрашивал отец. А вот записка майора Власова, минуя Доку, дошла до Масхадова той же ночью. Бывший советский полковник — волк стреляный. Он даже вслух размышлял, откуда растут ноги — из ФСБ или военной разведки. Тем не менее поставил задачу полевому командиру Халеду Юнусу проверить надежность подсказанной «калитки». Почему именно ему? Формально потому, что его отряд находился к ней ближе других. Возможно, Масхадов больше доверял Халеду Юнусу как «тезке». После совместного с муфтием Кадыровым хаджа Аслан Алиевич принял имя Халед. Так же как и его менее известный полевой командир — по метрике Хамзат Алихаджиев. Это была еще и проверка на вшивость. Уйдёт — значит, предатель. Погибнет — станет шахидом. Проверит и вернётся — значит, свой. «Своими» тогда запасались все лидеры Ичкерии. Хамзат вернулся в тот же день: «до Алхан-Калы путь открыт». Удар по позициям боевиков нанесли через полтора часа. Что оставалось делать «штабу обороны»? Масхадов вызвал Доку и в присутствии своих главных инквизиторов из ДШГБ напрямую спросил: «Этот Власов у тебя?» Тот ссылался на смену имен, пенял на память (четыре контузии), но сказал честно: «даже если у меня, то — в Ведено. Оттуда не привезти». Раскошеливаться на 10 тысяч за сверхценные карты пришлось всё-таки ему.

Боевики сложа руки не сидели. Яростно сопротивлялись и заодно искали пути выхода из окружённого города. Их мелкие группы вырывались в пригороды, попадали под удары федералов и откатывались назад. Вернувшись, только ужесточали сопротивление. Поздним вечером у последнего пустого дома станицы Петропавловской притормозила белая «копейка» с дагестанским номером. В ней находились по документам братья Дадаевы, на самом деле аэропортовский милиционер и полевой командир Хамзат. Майор Власов подошёл к машине лишь тогда, когда она собиралась было уехать: «Где брат?» — «Будет брат. Где карты?» — «Карты спрятаны. Недалеко». Сидели в машине и молчали. Первым заговорил Хамзат: «Скажи домашний телефон брата. Я проверю, кто ты. Если ты Власов, получишь восемь тысяч и пойдем за картами. Если ты шутник…». Такое предложение было предусмотрено. В далёком Нижнем Тагиле в доме сотрудника ФСБ зазвонил телефон. Голос почти без акцента спросил: «Ромка не нашёлся, нет?» Жена фээсбэшника ответила чуть состаренным голосом: «Ой, подождите. Вы что-нибудь знаете о Ромочке?» Гудки означали, что проверка состоялась. Но во внешнем облике майора всё равно было что-то непредательское… И нервничал он как-то не так. Чтобы психологически сблизиться с собеседником, а заодно поймать его на чём-нибудь случайном, Хамзат первым, за ним милиционер вывернули карманы: «Не бойся. Смотри, ствола нет. А нож — это национальный… Теперь — ты». Майор сделал то же самое и добавил: «Карты отдам только за брата. Я передумал». — «Тогда выйди. Позвонить надо». Алексей вышел. Из машины кому-то звонили. «Значит, так: восемь тысяч — и базару нет». Майор стоял на своём… Хамзат внимательно оглядывал подступы к пустой лачуге, из-за которой вышел майор, размышлял: «если он спрятал карты, то где-то здесь. Да и ближайшие дома как будто жилые». Брикетик новеньких стодолларовых купюр Хамзат извлёк из того кармана, который только что был пуст — фокусник! «Или карты за баксы — или…». На второе «или» майор припас аргумент: «Я специально расписался за карты. Если я не вернусь, то… обстановка изменится». И добавил: «Она, я думаю, и так изменится. Дня через три… А пока разойдёмся. Завтра в том же месте. Вы — с моим братом». Хамзат понял, что решение принимать нужно на месте. Во-первых, кроки — это не сами карты. За кроки он вряд ли расписывался. А за сутки никто его не хватится. И второе: несмотря на моросивший дождик, майор сел в машину почти в сухом бушлате. Значит, ждал в доме. Там и нужно искать… Но что это? С федеральной стороны как будто показались огни фар… Предусмотреть этого не мог даже начальник разведки, подписавший десятистраничный план операции. В нём и остался нереализованный замысел дальнейших действий…

…увернуться от удара тем самым «национальным» ножом Алексей не успел. Увы, спецназовцем он не был. Лезвие вошло в шею. «Братья Дадаевы» обшаривали фонариками дом еще полчаса. Нужного не находили. Уже собрались уезжать, когда бывший мент заметил, что на остатки прикрытого навесом забора кто-то недавно мочился. По ассоциации осмотрели и то, что осталось от туалета: вообще-то чеченцы, в отличие от русских, даже в столь неформальной обстановке предпочитают улице туалет. За сохранившимся ящиком для бумаги нашли мятый конверт с неразборчивым штемпелем и детским почерком — на имя Власова Игоря Валерьевича. В конверте находились три листка кальки с теми самыми кроками. Хамзат отзвонился тут же. Белая «копейка» поспешила в сторону Грозного.

Коллега Алексея майор Магомед Гасанов, уже третий месяц «плотно работавший» в Чечне, наблюдал за происходящим в прибор ночного видения. Из дома поодаль, тоже брошенного, он видел, как упал Алексей, как его собеседники обыскивали полуразбитую лачугу, потом уехали возбуждённые. Но Алексей, кажется, всё-таки шевелился — вот руку приподнял… Да, во всех других случаях Гасанов должен был прийти на помощь. В других. Не в этом. За свиданием могли наблюдать и с той стороны, причём местные. Те, кто тут же сообщат, что к телу подходил неизвестный. Тогда — кроки не сработают. И надо сказать, Магомед осторожничал не зря: уже потом в ближайшем от лачуги доме взяли весьма профессионального духовского агента, по крайней мере знавшего позывной Масхадова.

Когда машина ушла, не спавший уже несколько ночей полковник Вальховский получил условленный сигнал: операция проходит по плану, но с осложнением. «С осложнением» — значит, ценой жизни её проводившего. Всё, что мог сделать ещё более поседевший за последние сутки начальник разведки, это «разбудить» село привычной стрельбой по квадратам. Вокруг села. Но суеты, на которую рассчитывали для правдоподобной эвакуации тела (убитого? раненого?), увы, вызвать не удалось. К канонаде здешние уже привыкли, да и народу в станице оставалось мало. И лишь когда грозненские боевики стали необратимо собираться к «вальховскому» коридору, ногаец Миша (Магомед) Гасанов получил команду: действовать по обстоятельствам… Алексей был жив, но вместе с сознанием терял и кровь. Когда приходил в себя, пытался зажать рану, но подняться уже не хватало сил. Небесное благословение его не оставило — не то ли, ещё дедово? У театрального мостика в блокадном Ленинграде? До сонной артерии нож не достал. Когда над Алексеем склонилась небритая физиономия майора Гасанова, он его не узнал, успел выдавить: «Игорь Власов» и опять потерял сознание. Через двадцать минут его уже увозила медицинская таблетка. Встречавший её через 12 километров полковник Вальховский поверил медику, сопровождавшему сына в медсанбат: «через месяц плясать будет»… И чуть придя в себя, отодрал, как помойного кота, водилу разведбатовской санитарки: тот мышь летучую намалевал рядом с красным крестом. Тоже мне — с понтом — боец невидимого фронта!.. Жизнь и война продолжались одновременно…

Не менее трёх тысяч боевиков уходили из Грозного по «вальховскому» коридору. Хамзат шёл с Басаевым. К устремившимся в прорыв присоединялись всё новые и новые формирования масхадовцев. Правда, самого Масхадова с ними не было. Говорили, он с 20–30 особо приближёнными успел уйти по коридору-приманке, тому самому, который проверял Хамзат. Как он выскользнул, сегодня уже неважно. Не исключено, что Масхадов всё же разгадал замысел федералов: советским офицером он был далеко не последним. Разгадал для себя лично… С уходом десятков приходилось мириться. Важнее было вывести в чистое поле тысячи… Эти тысячи и устремились в сторону избавительного Аргунского ущелья. Туман обещал им «прикрытие» с воздуха. Иными словами, перенесение войны в горы. Но на этот раз поднимать вертолёты не пришлось. В семи-восьми километрах от города колонны остановились. Впереди оказалось минное поле, которое на «власовской» кальке не значилось. Сзади и с флангов медленно, но верно подтягивались федеральные части — в основном пехота и артиллерия… После первых подрывов и артиллерийских залпов отступавшим стало всё ясно… Несдающихся «убеждали» прямой наводкой, без соприкосновения с федералами. Второй раз Грозный брали совсем не так, как первый. Донесения о пленных никогда не секретились: больше тысячи, в том числе 22 полевых командира, а также почти весь штаб Басаева. Доку Саламова Басаев расстрелял лично. Сэкономленные им 10 тысяч баксов сочли прямым доказательством его «продажности».

Ну, а потом…. Партизанские войны так просто не кончаются, но история более-менее регулярных «вооружённых сил Чеченской республики Ичкерия» завершилась в «вальховском» коридоре. Впереди всё же лежали горы. С частью боевиков, пробравшихся туда заблаговременно. Да и местных удельных воинств всех окрасов и повадок там тоже хватало. Туда же устремились и федералы, попутно фильтруя разномастные толпы людей, согнанных войной с насиженных мест. Были ли среди них непримиримые боевики? Конечно, были. И многие из них понимали, что при более строгом фильтре за ними потянется хвост ой какой пёстрый…

А пока: спасибо тебе, пропавший без вести рядовой майкопской бригады нижнетагилец Рома Власов. Прости, что тебя выручить не сумели… А ты и после своей смерти помог спасти тысячи… В том числе сотни молодых земляков твоих мучителей.

Командующий федеральной группировкой обнял полковника Вальховского: «Сергей Алексеевич, я только что звонил живодёрам — ничего страшного с твоим Алексеем нет. Но в Моздок отправим — для страховки. Пиши представление: хочешь — на орден, хочешь — на майора. А пока — мне только что прислали из Ростова, — генерал достал из стола беленькую коробочку с чёрно-золотым ермоловским крестом «За службу на Кавказе», — вручи прямо сегодня от моего имени — тебе пока не дам». Такой же, только потёртый крест хранился среди семейных реликвий Дома Вальховских. Вместе с «красными звёздочками» полковника Вальховского-старшего. Жаль, «знамёна» и кресты комбрига Вальховского изъяли при аресте.

Принесение себя в жертву во имя других (так полагает смертник) существовало всегда. В нашем случае, сразу оговоримся, речь идет не о матери, ценой собственной жизни спасающей ребенка. Вне темы и самоубийство на почве неразделенной любви. Сюжет, облагороженный Шекспиром, находится все же в поле исследования психиатров. Идейное же самопожертвование в любой культуре считается актом отчаяния. Отсюда и соответствующее отношение к смертнику-самоубийце: это тот, кто на своем роду-племени поставил клеймо: «с ситуацией не совладал». А это уже — генетика. В раннем христианстве даже родственники самоубийц обрекали себя на добровольную изоляцию — стыдно.

Другое дело, что взгляд на «отчаянность ситуации» в значительной мере обусловлен культурно-этнической средой. Например, в странах относительно благополучного Запада, где смысл жизни во многом имеет материальное выражение, само попадание в такую ситуацию по меньшей мере не делает чести умеющему считать. Да и нельзя переступать через Божий промысел: родился — терпи. Таким образом, срабатывает предохранительный клапан.

Новый день приходит с Востока

Иное — Восток. Относительная скудость материальной жизни большинства гиперболизирует духовную составляющую бытия. Прежде всего в ее ритуальной, наиболее понятной оболочке. Восточный смертник как будто бы напоминает своим единомышленникам: «терять мне нечего, и ценой своей жизни я доказываю ее смысл». И только потом погибающий в бою становится «шахидом», как на мусульманском Востоке, или — ранее — «камикадзе», как в Японии. Той, что в прошлом тоже не отличалась сытостью своих граждан. До недавнего времени Япония единственная обладала опытом организованной подготовки смертников.

Но вот цифры. В среднестатистическом 2001 г. (будем считать его годом отсчета) СМИ упоминали об 11 камикадзе — всех с Ближнего Востока, с допуском включая сюда «штурманов» 11 сентября. Но за 2002 г. безо всяких допусков одна Палестина дала 26. За первые семь месяцев 2003 г. террористическое самопожертвование совершили 17 палестинцев и 5 чеченок. Налицо тенденция роста, следовательно — «технологизация» подготовки смертников. Не говоря о палестинцах, кандидаты в общеисламские, национальные или прочие шахиды готовятся в Шри-Ланке с ее тамильской проблемой, а также среди «униженных и оскорбленных» пакистанцев и мусульман Индии. Возможно, к ним следует добавить таких же иракцев и алжирцев. Но мы узнаем не о фактах самоубийств, а о достигнутых таким образом политических результатах. Какой процент кандидатов доходит до «финиша», определить трудно. Явно мифологизированный японский опыт 1943–1944 гг. показывает, что при конкурсе камикадзе в 25 кандидатов на место лишь 5 % вылетевших на самолетах-снарядах и смертников-торпедистов достигали цели, о которой с их смертью становилось известно…

Еще одна грань вопроса: в камикадзе набирали не самых умелых летчиков-штурманов и в основном из семей дворян-самураев. Тех, кому при военном поражении все равно бы пришлось держать ответ. И тем не менее еще задолго до окончания войны на Тихом океане японское командование отказалось от использования камикадзе. Затратно и неэффективно. Стоимость одноразового самолета составляла приблизительно 85 % обычного. Можно, казалось бы, ставить точку…

Кто такой шахид?

По исламским канонам шахид — это погибший за веру в открытом бою с неверными. Шахидам, непременно пролившим кровь (желательно в песок), гарантируется райское блаженство как венец многотрудной земной планиды. Гарантируется притом автоматически, т. е. без очереди и «мандатных комиссий», привередливо оценивающих богоугодные деяния правоверного и наоборот. Существует, правда, понятие «истишхад». Это тот, кто готовится стать шахидом и на этом пути совершает нечто, субъективно посвящаемое Аллаху. Но не больше. Важнее, впрочем, другое: мусульманке самоубийство непростительно еще в большей степени, чем христианке: у мужчины на содержании всегда много детей, притом маленьких — куда же им без матери? Ну и мусульманин, оставивший многочисленных чад на попечение своей вдовы, поступает не лучше. И главное, ислам кровную месть не освящает. Есть, правда, другое: родственник настоящего шахида, не становясь таковым, как бы продолжает судьбу погибшего и ставит в ней точку. Такова, в упрощенном изложении, мотивация палестинцев. Но это, как и в случаях с «истишхадом», — жертвенность без райских «гарантий»: Аллах просто не замечает того, что представший пред его ликом — самоубийца. И судит его по всему свершенному до рокового нажатия кнопки.

Хроника шахидства

Другое дело — адат — народное право чеченцев, живущих с оглядкой на местные обычаи и понятия. Он-то не только приемлет, но и институализирует кровную месть. Особенно для тех, кто иначе не в состоянии поддержать репутацию семьи-рода. Иными словами, эксплуатируется отчаяние маленького человека, своей культурной средой вынуждаемого к Поступку. Ничто так не эксплуатируется политиками, клерикалами, всеми неравнодушными к власти, как это отчаяние нереализованности — действительной или подсказанной. Общая формула идейного самопожертвования выглядит одинаково — вне зависимости от истории с географией. Суть этой формулы незамысловата: подбирается кровник, лишенный возможности отомстить конкретному обидчику. Далее — техническое натаскивание и, наконец, Аллах Акбар. Есть и второй путь: будущий камикадзе готовится, точнее, зомбируется с «детских припухлых желез». Далее — варианты. С материальным стимулированием семьи мстителя или исключительно с опорой на его идейность… Чаще практикуется комплексный подход.

В Чечне первые шахиды заявили о себе в 2000 г. — при подрыве комендатуры в Алхан-Юрте. Мужской почин продолжили женщины. В 2001 г. к военному коменданту Урус-Мартановского района полковнику Гаджиеву подошла женщина — якобы с вопросом о судьбе родственника… 2002 г. вошел в хронику шахидства событиями на Дубровке («Норд-Ост») и взрывом здания чеченского правительства. Число жертв шахидского террора превысило 200 человек. 2003 г. добавил еще около 50.

Откуда берутся шахиды?

Самые явные — это фанатики, на каком-то жизненном этапе оказавшиеся бессильными сделать что-либо другое, кроме пожертвования своей жизнью. Почти десятилетие повстанчества упростило сознание боевика до слепого принятия жизни как бесконечной войны: родился, чтобы убивать. По дудаевскому призыву, заимствованному из лермонтовской строки, «Наш бог — свобода. Наш закон — война». Эти люди не отягощены ни семьями, ни знанием, в том числе небоевых традиций. «Чеченец — это тот, кто и убитый падает в сторону врага. Чтобы испугать его собственным падением». Психология этих людей незамысловата. Годы «экстремального туризма» вперемежку с подрывами федеральных машин и снайперским отстрелом «собак» подвели к выводу: вот сейчас я покажу, как надо поступать с «неверными». За мной последуют другие. И победа будет гарантирована. Федералы ведь так не могут! В знаменателе — ожидание каждого дня как боя. Последнего и решительного. В числителе — убежденность в том, что 10 % «неверных» мешают жить 90 % правоверных современников. Как на карте для политзанятий с моджахедами: сплошной исламский мир вот-вот дожмет последние плацдармы супостата: Америку, «Русню» и Израиль. Все плацдармы — по территории не больше земли обетованной. Вот так! Как таких наставлять на путь примирения, практика пока не подсказала. Другое дело, что эта категория действует все же прямолинейно. Пусть таковых насчитывается и несколько сот. Но сколько бы терактов они ни совершили, кратно больше удается предотвратить. В том числе на месте расстреляв мерзавца, ставящего бомбу на рынке.

Более многочисленная и опасная категория шахидов — это заложники и мнимые или не мнимые должники. В основном те, кто «провинился» перед моджахедами, главным образом сотрудничая с федеральными властями. Возвращение похищенного брата или отца оговаривается актом возмездия «собакам». Многие из этой группы ничем не отличаются от мирных, имеют легализующие их документы. Живут и ждут команды. Кстати, именно такие террористы выступили исполнителями теракта у Дома правительства. Сколько таких потенциальных шахидов ходит по чеченской земле, сказать невозможно. Но регулярно приписываемые федералам похищения мирных чеченцев весьма часто имеют отношение к их последующему террористическому будущему. Те из чеченцев, кто знает правду, молчат. Боятся повторить судьбу несчастных — похищенных и «свободно живущих» заложников. Под должниками понимают и реально растративших чужие деньги (в условиях разбитой Чечни это может быть 5 тысяч рублей), и должников мнимых, отягощенных, однако, перспективой заложничества. Случай осени 2002 г. В относительно благополучную семью, проживающую на севере республики, приходит гонец: «ваш сын в Красноярске задолжал три тысячи долларов».

Никакие документы, доказательства не приводятся. Зато возникает альтернатива — либо плати баксы, либо откупись соседом (найди, подставь, купи — делай, что хочешь!), но нужен исполнитель теракта. Тогда — обошлось. Нашелся «красноярец», к тому же авторитетный… Но, скажем прямо, это ведь случайность…

Теперь о женщинах, ставших главными фигурантами летних терактов в Москве 2002 г. Понятно, что среди них есть те, кто от первых двух категорий отличается лишь полом. Но в своем классическом виде эта категория самая опасная: и осторожны, и непримиримы. Начнем с того, что никак не идеализируемый федерал обыскивать женщину все же не станет. Порой даже вопреки приказу: слишком легко сойти за «домогателя» с последующим митингом местной «общественности» на тему: «Федерал насилует» — при публичном «раскрытии» подробностей. Скорее всего, это принимают к сведению организаторы терактов, по крайней мере в самой Чечне. На эту категорию мстительниц и распространяется адаптированная местными условиями формула мести. Как правило, подбирается целая группа девчонок из одного тейпа, чтобы выстроить круговую поруку. Все к тому же должны быть мотивированы гибелью родственников. Это нулевой цикл. Найти этих девчонок, увы, пока нетрудно. Десять лет чеченского лихолетья разбросали сирот кого по высоконравственным родственникам, кого — по всяким… Затем над участницами «исламских чтений», «активом жен-дочерей шахидов» или названными как-нибудь еще группами молодых женщин проводятся целенаправленные сеансы глумления, попросту — коллективные изнасилования. Вначале — для «закаливания воли». Потом, потому что «он — не насильник, а моджахед». На третьем этапе жертве объявляют, что случившееся уже нанесло непоправимый урон «столь уважаемому тейпу». И смыть позор можно, только если «послушаешь старших братьев». «Братья» готовы простить, но за «подвиг во имя Аллаха». Существуют веские основания предположить, что основу бараевской группировки на Дубровке составляли женщины такого рода.

Разумеется, это уже клиника. Требующая всесторонней психологической реабилитации жертв социальных потрясений. Для справки: англичанка — жертва семейного насилия имеет право на двухнедельную помощь стоимостью в 1800 долларов, не считая, при необходимости, полного пансиона.

* * *

А пока — рабочий блокнот. Отсюда — телеграфный стиль и нередактируемые подробности… Шахид лежит на бетонном полу КПЗ райотдела милиции, на каждый вопрос приподнимается на локтях. Нет, не избитый, только со ссадиной на скуле. С парализованными ногами. Ухоженный, интеллигентного вида, даже холеный, в белой, чуть ли не свадебной рубашке с расшитой кружевами грудью, черных вельветовых — явно парадных — брюках, модных остроносых туфлях. Очень похож на субтильного, запомнившегося по телеэкрану, помощника убитой питерской депутатки…

Он ищет сочувствия: поймите, не ВЫ победили, Я не смог… Час назад его серую «Волгу» — с ручным приводом — отсёк от колонны ВВ замыкавший ее бронетранспортер. Остановили за сотню метров до привала, где планировали отдохнуть-оправиться более сотни солдат-дембелей. Показалось подозрительным, что «Волга», долгое время преследовавшая федералов, не обогнала медленно ползущую колонну по другой дороге. Да и машина — с неизвестным «регионом» на номерном знаке: откуда? Вот и решили проверить. Когда спрыгнувший с брони федерал приблизился к «Волге», ее водитель пытался соединить какие-то провода. Но как-то лениво. То ли не смог — все-таки наполовину обездвиженный, то ли… Раскрыли багажник: более 60 кг взрывчатки. Без слов… Ох, и пили же дембеля в тот вечер!

Он, скорее, разговорчив. Возможно, от непрошедшего шока. Хотя, может, и уколотый — характерная бессвязность речи. Родился в одном из райцентров горной Чечни. После десятилетки учился в автодорожном техникуме. Не ваххабит, хотя и служил механиком в дудаевском ополчении, где этих исламских фундаменталистов было в преизбытке. А брат, по его словам, федеральный милиционер, погиб за федералов: вместе с Алхановым, главным чеченским ментом, позднее ставшим президентом республики (между двумя Кадыровыми, отцом и сыном), защищал от боевиков грозненский вокзал.

В 1999-м попал под обстрел. Обезножил. Родственники набрали долгов. Не вылечился, а деньги ушли. А потом пришли «ребята с гор» во главе с бывшим учителем физкультуры («я его с бородой не узнал»): отдавай долг. Да и за вскормленного семьей героя-федерала надо бы рассчитаться. Или тобой, или всей семьей, сам же моджахед — понимаешь? Проклятый чеченский разлом: задолжал 3 тысячи зеленых, плюс — брат. Впрочем, половину суммы принесли из тут же обысканного дома — мать отдала. Вторую половину, по словам шахида, обещали принести после… Сейчас она стоит на коленях перед райотделом, плачет и маленькими кулачками в такт своим стенаниям бьёт по бетонному крыльцу, выкрикивая на редкость правильно по-русски: «Пожалейте, он не виноват. Тридцать лет, завуч. Клянусь Аллахом, он страховку получил. Старший сын — орден Мужества».

Угнанную из Астрахани «Волгу» с ручным управлением ему вручили вместе с задатком. Объяснили задачу: вклиниться в колонну между двумя «Уралами». Показали, что нужно делать потом. Проводили до ближайшей колонны — мало ли их ежедневно бороздят Чечню. Намекнули, что в этой колонне едет Сам, кто — не сказали, то ли Путин, то ли Кадыров… Из-за пыли не смог обогнать. А затем — «этот катратник правада вырвал и павалил на зэмлю, “сука” — крычал»… Тот чеченский день закруглила выданная в эфир фраза: «Обстановка сложная, но контролируемая».

Горная Чечня, август 2002 г.

Полковник Советской Армии

До 1992-го его жизненный путь был прям, как просвет на офицерском погоне. Он родился в 1951 г. в Карагандинской области Казахстана в депортированной чеченской семье. В шестнадцатилетнем возрасте вернулся в родовое село в Надтеречном, следовательно более «европейском» в сравнении с горной Чечней, районе. Как и многие из его рода, отличался деловитостью и стремлением к карьерному росту. После окончания в 1972 г. Тбилисского артиллерийского училища получил назначение на Дальний Восток. В тридцатилетнем возрасте закончил Артиллерийскую академию в Ленинграде, был одним из ее самых молодых выпускников. Бывшие однокашники вспоминают: нормальный, но не самый заметный офицер, не «блатник», не бабник. В отличие от других кавказцев, штатным тамадой и душой кампании не был. О таких говорят — себе на уме. Происхождение не афишировал: «В служебное время я русский, в отпуске — кавказец». Продолжил службу сначала в Венгрии, потом в Вильнюсе. К сорока годам стал полковником, начальником ракетных войск и артиллерии мотострелковой дивизии. Его профессиональные, да и личностные качества, проявившиеся в сходившей с советских рельсов Прибалтике, все-таки приукрашивают. Вот личное впечатление о Масхадове 1991 г.: сосредоточенный, безусловно деловой, неглупый, угрюмый, обидчивый («вечно недооцененный»), довольно четко выражающий свои мысли. Политики — с начала известных вильнюсских событий — скорее сторонился. Потом как будто пытался наверстать упущенное: участвовал в спорах с напористыми представителями «Саюдиса», хотя и не всегда убедительно — политического кругозора, да и полемических навыков все же не хватало. Почти афористичный эпизод тогдашней вильнюсской хроники. На прямой вопрос: «Верите ли Вы, господин полковник, хоть в Бога, хоть в Аллаха?» — Масхадов после паузы ответил: «Я верю в артиллерию». Оказывал профессиональную помощь вильнюсскому ОМОНу — главной местной антисепаратистской силовой структуре. Кстати, там и находился при «телеисторическом» январском (1991 г.) ночном визите невзоровских «600 секунд» на омоновскую базу в Антакалнисе. В конце того же 1991 г. по призыву Джохара Дудаева прибыл в Чечню. При очевидном дефиците военных кадров среди новой элиты мятежной республики за последующие три года вырос до начальника главного штаба сепаратистских вооруженных формирований, хотя собственно к политическому Олимпу его не подпускали. С Дудаевым не ссорился, но и не дружил. С Басаевым и особенно с Радуевым был откровенно на ножах. В первую кампанию (1994–1996 гг.) руководил деятельностью боевых отрядов сепаратистов. За счет профессиональных качеств, но не интриг стал самостоятельной и популярной фигурой чеченского масштаба. Его несомненной находкой явился территориально-ополченческий принцип организации обороны в сочетании с дерзкими вылазками наиболее подготовленных отрядов. Федералы, действовавшие по академическим учебникам, перестроиться не сумели, да и времени на перестройку им не дали. Красноречива, хотя и двусмысленна частная оценка Дудаевым тогдашних заслуг Масхадова: «Аслан, ты хороший начальник штаба, но в Советской Армии ты бы генералом не стал».

Эмир собственной резиденции

Тем не менее успешность его тактики предопределила избрание Масхадова на пост президента Чечни после гибели Дудаева в марте 1996 г. Вырос ли он при этом до политика — вопрос спорный. Удельная партизанщина («каждый сам защищает-освобождает свой “чечен-аул”») привела к явочной суверенизации каждого района-аула и раздроблению далеко не монолитной дудаевской элиты. Образовался конгломерат эмиров-князьков, действовавших от имени всей Чечни, но командовавших максимум двумя сотнями земляков-соплеменников. Воевать так можно. Но что при этом построишь? Вероятно, правы те, кто считал Масхадова одним из наиболее внятных и договороспособных руководителей на время признанной Москвой Ичкерии. Внятным — на фоне оголтелых Яндарбиева, Басаева, Радуева. Как правоверный суннит он совместно с тогдашним муфтием Чечни Ахматом Кадыровым совершает хадж в Мекку и принимает религиозное имя Халед. А потом узаконивает на чеченской земле ваххабизм как объединительную идеологию. К расколу чеченского общества по отношению к федералам добавилось религиозное противостояние, в свою очередь детализированное обострившимися межтейповыми противоречиями. Масхадов-президент становится не более чем комендантом собственной резиденции, не смевшим наведаться в Веденский район без разрешения его настоящего хозяина — Басаева. В ответ на попытки Масхадова установить связь с федеральным МВД «заслуженный бандит» Ичкерии Арби Бараев едва ли не церемониально похищает, а затем и убивает московского генерала Шпигуна. В августе 1999-го Масхадов, возможно, и не знал, что Басаев с Хаттабом готовят свой дагестанский поход. За ним наступила вторая чеченская кампания.

9 мая и 8 марта

Масхадовское руководство следующим этапом сепаратистского движения — это набор протокольных титулов, пафосных директив «командующего фронтами» и расписок за получение кредитов. Он оставался знаменем «национально-освободительной борьбы», но на фоне новых «героев антирусского сопротивления» — Гелаева, Абу Аль-Валида, Арби Бараева, Умарова — его авторитет померк даже среди вчерашних единомышленников. На импровизированных чеченских толкучках кассеты с воззваниями «эмира всех моджахедов» совершенно неблагоговейно меняли (для новой записи) на номер «СПИД-инфо», не говоря о пачке сигарет. Далеко не про-федеральные чеченцы относились к нему с элементами пренебрежения и сочувствия. Если Дудаев — в «народно-базарном» восприятии — первый лидер «свободной Ичкерии», Басаев — «лихой мститель-абрек», то Масхадов — скорее неудачник, ввергнувший чеченцев в национальную трагедию. Подтверждением тому — страницы семейных альбомов с вырванными фотографиями родственников-кровников. И все же. При проведении летом 2002 г. в Ножай-Юрте всечеченского форума «Единой России» глава чеченской администрации Ахмат Кадыров по-русски весьма жестко характеризовал Масхадова как преступника, вероотступника, наймита и прочее. Не преминул при этом добавить, что в Мекке Масхадов вез получившего травму ноги Кадырова на тележке-коляске. Но в его речи по-чеченски явственно прослеживалась мысль: если Масхадов явится с повинной, то будет прощен. Об этом едва ли не напрямую Ахмат-хаджи говорил накануне своей гибели 9 мая 2004 г. Не потому ли он погиб, что в Масхадове-сепаратисте были заинтересованы «вкладчики» в дело «освобождения Кавказа», а гипотетическая связка недавних «хаджи» обещала завершить кровавый кавказский круг? Не исключено, что на «возвращение блудного сына» исподволь рассчитывали и сами федералы. Конкретные факты, по понятным причинам, никто не приведет, тем более осведомленные. Так или иначе, жена Масхадова Кусама долгое время получала полковничью пенсию мужа. Как бывший советский полковник стал главным врагом российского федерализма — тема другого разговора. Еще менее предметен спор, являлся ли Масхадов сторонником, тем более вдохновителем терроризма. Как номинальный лидер сепаратистских сил он должен был нести ответственность за все, что от их имени происходило. И за Норд-Ост, и за Беслан. Столь же скользок вопрос о его личной приверженности переговорам. По сути он всегда предлагал одно и то же — признать независимость Чечни и вывести из нее федеральные войска. Как на мирных переговорах в Хасавюрте в 1996 г., обернувшихся нападением террористов на Дагестан в 1999-м. На такой основе серьезную политику не ведут. 8 марта 2005 г. Масхадов погиб в результате хорошо спланированной операции федеральных сил. Как до него погиб и Дудаев. Произошло то, что произошло…

Такими словами Сталин встретил известие о смерти Гитлера. Басаев — не Гитлер: не будем все же демонизировать его личность — пусть и нарицательную в кавказской истории. Обойдемся и без плясок на его обугленных костях. Биография Басаева мельчит подробностями его злодеяний, но цельной картины не содержит. Более того, зияет черными дырами. Из них веет мифотворчеством. С ним и поборемся…

Сначала был ГКЧП

Он родился в 1965 г. в горно-чеченском селе Дышне-Ведено в семье колхозного служащего. Неправда, что сама история его рода подвигла Шамиля к продолжению дела его знаменитого аварского тёзки. Многое говорит за то, что по дальнему происхождению он — русский. Во всяком случае его пращуром мог быть заложник или беглец из армии генерала Ермолова — по фамилии или прозвищу Босых или Босой. В неприметном музее города Георгиевска среди борцов за советскую власть на Северном Кавказе упомянут некий полурусский-полуосетин Босаев, который приходился родственником Шамилю. Его отца — Салмана — это от депортации не спасло, но затем помогло ему куда-то там избираться. А вот характеристика, данная ефрейтору Ш. С. Басаеву, солдату пожарной команды военного аэродрома: «Толковый, цепкий, очень спортивный парень, лидер от природы, но какой-то утрированный чеченец». Его призвали в армию как целинника — до этого он с отцом «поднимал» земли в Волгоградской области — фактически шабашил. Представители не менее известного в России клана Хасбулатовых, куда более родовитых конкурентов Басаевых по тейпу беной, напрямую называли его неофитом, силившимся доказать, что он — больший чеченец, чем все остальные. Касаясь легендарной причастности Шамиля Басаева к российским спецслужбам, поясним: почти сразу же после срочной службы он действительно проходил сборы запасников на базе разведбата мотострелковой дивизии: если кто-то считает, что бывший пожарник за тридцать суток становится рэмбо — армейским пиарщикам делать нечего. В 1987 г. с учетом ныне забытых льгот — нацкадр из «здоровой» советской среды и с комсомольской путевкой целинного совхоза, к тому же спортсмен — он поступает в Московский институт инженеров землеустройства. Там его преподавателем информатики становится доцент по имени Константин Боровой, умевший просвещать молодежь — по крайней мере политически. В марте 1996-го эта история получит драматическую развязку: Константин Натанович станет последним телефонным абонентом Джохара Дудаева, с которым за пять лет до этого познакомился не без участия Басаева. Но еще до окончания первого курса Шамиля отчисляют из института — за хронические прогулы. До августа 91- го он вроде бы охранял кого-то из перестроечных неформалов. Доподлинно известно о его участии в обороне Белого дома от так и не напавших на него гэкачепистов. Вопреки опровержениям Хасбулатова, он мог быть одним из помощников его помощников: по тейповым законам конкуренция не мешает сотрудничеству. Но выполнения «деликатных» поручений Ельцина-Коржакова известная нам хроника не подтверждает, хотя сам Басаев на это намекал. Тем временем он возвращается в бурлящую Чечню, вооружившись ельцинский лозунгом дня: берите суверенитета, сколько хотите… Чувствуя себя «обстрелянным» демократом, Басаев на тамошних президентских выборах противостоит «просоветскому» генералу Дудаеву, но с треском проигрывает.

С досады — на одном демократическом порыве — угоняет самолет Минводы — Анкара: душа требовала признания. Отдышавшись от не самой шустрой погони, сначала воюет за Азербайджан в Карабахе. Потом — это уже серьезнее — учится в талибской школе в Пакистане. Но уже весной 92-го около 20 северокавказцев перешли из «чечен» в «абхазы». До того захватив автобус с заложниками — в ответ на попытку задержания по «самолетно-минводовскому» делу. Защитник свободной России, не став политиком, эволюционировал в уголовника, а затем — в боевика-террориста. За полгода Басаев пережил больше, чем граф Монте-Кристо за всю жизнь…

Ни года — «впустую»

Что же до Абхазии — из песни слов не выкинешь. Война против грузинских уголовников и местных шеварднадзевских «приспешников» прибила в абхазский стан и преданных «нерушимому Союзу» (преданных «новой Россией»!) прибалтийских омоновцев, и казаков — как патриотов, так и авантюристов. Время подскажет, к кому отнести уже упомянутого нами отчаянного казачьего атамана-рубаку, называвшего себя Валерием Павловичем Луспекаевым (сына?). Между боевыми порядками местных ополченцев (кстати, почти на четверть — тоже грузинами) и пришлых «интернационалистов» нашлось место и воинству «Конфедерации народов Кавказа», выдвинувшему своего командира в замминистры обороны Абхазии — по «добровольцам». Оценки полководческого дарования тогдашнего Басаева расходятся. Остановимся на бесспорном: не щадил ни себя, ни своих, ни чужих. Но перевес абхазов над грузинским воинством, рекрутированном, напомним, из руставской колонии, обеспечили все же местные пассионарии, импортировавшие ельцинский лозунг в доселе изнывавшую под тоталитаризмом страну пицундских пляжей и сухумских мандаринов. В феврале 1994 г Басаев во главе 500–600 боевиков из «абхазского батальона» вернулся в Чечню, закрепив связь с освобожденной Абхазией в том числе сыном от гражданского брака с абхазкой из Гудауты Индирой Джения.

Северокавказские рыскания Басаева известны по прямому эфиру. Напомним лишь некоторые штрихи. Летом 1994 г. его батальон сыграл решающую роль в отпоре профедеральному формированию Лабазанова, по неизвестной причине остановившемуся в двухстах метрах от грозненского Дома правительства. С этого времени Шамиль становится вторым после Дудаева лидером Ичкерии. Но друзьями они никогда не были: не только из-за оскорбительной для Дудаева предвыборной агитации Басаева в 1991 г. Первого президента Ичкерии откровенно раздражали его волчьи повадки. Даже на заседание правительства он мог прийти за пять минут до его завершения или уйти на второй минуте. Впрочем, эта сверхподозрительность до времени спасала ему жизнь. Хотя… К июню 1995 г. худо-бедно освоившиеся в Чечне федералы по существу разгромили его группировку в 2000 боевиков. 3 июня прямым попаданием ракеты в родовой дом Басаевых были убиты большинство его близких родственников, в том числе жена и дети. В Чечне говорили, что без наводки со стороны «товарищей по движению» дело не обошлось.

Так или иначе — в ответ Басаев проводит тот самый рейд. Его конечной точкой должна была стать вертолетная база. Басаев по срочной службе считал себя специалистом «авиационного» профиля. Но поворот на базу проскочили. Впереди высились корпуса районной больницы Буденновска. 14 июня 1995 г. из телефонного диалога Басаева с Черномырдиным мир узнал о «чеченском сопротивлении». Но совсем не в том ракурсе, на который рассчитывал Дудаев. Уничтожение авиабазы статусно уравнивало бы его с федералами. Захват больницы превратил сепаратистов в террористов. Басаева повысили из «подполковников диверсионно-разведывательной службы» в «бригадные генералы». И от греха подальше назначили комендантом Веденского района. 3 августа 1995 г. в туннеле на грозненской площади Минутка басаевцы взрывают уазик командующего федеральными силами. Генерал Романов, возможно, ближе других продвинулся к сколько-нибудь приемлемому перемирию с Дудаевым, который действовал через Масхадова. Впрочем, тогдашний муфтий Ичкерии Кадыров в последствие это отрицал. Но с тех пор Дудаев с Масхадовым становятся для Басаева почти предателями. Ибо в мирной Чечне места для Басаева не было. Весной 1996 г. он пытается устранить президента Ичкерии, но его опередил телефонный звонок Константина Натановича Джохару Мусаевичу. Впрочем, похабный хасавюртовский мир — в августе 1996-го — все же подпишут. После контрзахвата Грозного, в котором преуспел скорее Масхадов, «дальновидно» поручивший Басаеву подготовку хасавюртовского договора.

В 1997 г. Басаев еще померится с Масхадовым силами на следующих президентских выборах. Но став «абреком» общероссийского масштаба, он исключил себя из политиков даже в тогдашней Чечне. Ничего качественно нового в его биографию не добавили ни поход в Дагестан в 1999-м, ни еще 14 (!) организованных им громких терактов-нападений. От взрывов московских многоэтажек (в том же 1999 г.) до резни в Назрани (2004 г.) и Нальчике (2005 г.). Через «Норд-Ост» (2002 г.) и Беслан (2003 г.). Около 2000 только мирных жертв поставили его в один ряд с бен Ладеном.

Басаевский архив

Четыре увесистых сумки, захваченные в схроне, приоткрыли завесу над его личностью. Пунктуален, мелочно бережлив, сентиментален. Хранил справки о болезнях своих и родственников. Конверт со школьными аттестатами, сочинениями, рисунками: учился средне. Рисовал (перерисовывал или ему рисовали) терминаторов. Дневник за 8-й класс: благодарность за помощь в обеспечении порядка на конно-спортивном празднике. Личная переписка — умел быть не по-горски лиричным. Перевязанные резиновым жгутом расписки — «Я (ФИО) поддерживаю кандидатуру Шамиля Салмановича Басаева на должность Президента Чеченской Республики Ичкерия и добровольно передаю в его пользу принадлежащий мне…» Далее — от холодильника до магазина. ФИО и заключительная подпись — часто неразборчиво. Зато — «передаю автостоянку с трофейными (!) автобусами. Сидения украл…» — следует армянская фамилия. Пригласительные билеты в театр имени Нурадилова: карандашная пометка: «Д (Дудаева) — не будет». Снизу приписка: «Будет Алла и Кусама» (жены Дудаева и Масхадова) — в театр не пошел. Списки «предателей» и «преступников»: в их числе ряд известных российских журналистов (не будем их задним числом пугать). Варьируемые «цены» за голову. Арабские прописи и учебники — почти без пометок: филологом не был. Значки, повязки, ритуальные погоны — наградами и статусом дорожил. Тысячи групповых фотографий: семья, родственники, много узнаваемых лиц. Последние — в основном за период между двумя чеченскими войнами. Застольные встречи — скромные, внешне без спиртного. Несколько журналов по шахматам…

* * *

Свою партию он отыграл. Операция по его устранению продолжалась не один год. На авось действовать было нельзя, чтобы не начинать всё сначала. И еще: при облаве на волка никогда не знаешь, на кого в конечном счете он выскочит — на главного снайпера или загонщика. Теперь это и неважно…

Эфиопию редко вспоминают. Даже тогда, когда речь заходит об Африке. Однако именно наши с ней отношения во многом предопределили сегодняшний день родины кофе. До середины 1970-х эти отношения распадались на две, как оказалось, политически несоизмеримые части. С одной стороны — официоз — в виде очередного «Ила», дарованного Москвой императору Хайле Селласие I. С другой — до 1977 г. наше участие в судьбе единственной на зеленом континенте цивилизации, близкой к православию, ограничивалось поддержкой оппозиционных императору сил. На что были политические причины.

Наши сепаратисты

Создав на континенте, избавляющемся от колониального наследия, Организацию Африканского Единства, эфиопский император стал флагманом всеафриканской борьбы за чуждые Москве западные идеалы. Но в самой Эфиопии зрели сепаратистские настроения. И зрели не только в мусульманских районах: на северо-востоке — в Эритрее и на юго-востоке — в Огадене, но и чуть к северу от столицы — в недовольной притеснениями Центра этнически смешанной провинции Тигре. Под влиянием сепаратистов, небеспочвенно называвших себя «друзьями Москвы», оказалась почти четверть империи, в том числе все жизненно важное для нее побережье Красного моря.

Как тут было СССР не протянуть руку «братьям по антиимпериалистической борьбе»? Тем более что в той же эритрейской столице — Асмаре — с послевоенного времени исправно функционировал американский разведцентр. Да и соседняя с Эфиопией страна Сомали оказалась куда ближе к Москве, провозгласив антизападный путь развития. За что и получала не только моральную поддержку. И немалую.

В 1974 г. в самой Эфиопии — одной из самых голодных, даже в Африке, стран, испытавшей до этого трехлетнюю засуху, произошел «демократический переворот недовольных полковников». Искать в нем аналогию со свершившейся через пять лет саурской революцией в Афганистане не стоит. Члены недолго правившей военной хунты учились в США, Великобритании и Израиле и на страну Советов смотрели соответственно. Совсем не так, как их подчиненные в званиях младших офицеров. Капитан-тыловик из 6-й дивизии по имени Менгисту Хайле Мариам уже в 1976 г. назвал «полковничий переворот» эфиопской «февральской революцией». Тогда же, возможно, не без политического подтекста, половина «контрреволюционной военной хунты» была расстреляна в квартале от Русского леса — советского посольства в Аддис-Абебе.

Война за обе стороны

«Подлинно народная» революция 1976 г. нашла сочувствие в Москве, поначалу не подкрепленное военной помощью. Необходимость последней вызывалась не столько «сопротивлением контрреволюции», сколько весьма энергичным наступлением сомалийцев на «ранее отторгнутую» от них императором-«империалистом» Хайле Селласие пустыню Огаден. Благоприятным моментом воспользовались и «северяне» — Эритрея с Тигре. Советскому Союзу пришлось выбирать между старыми и новыми союзниками. Выбор в конечном счете был сделан в пользу новых.

С лета 1977 г. в Эфиопию пошли советские морские конвои, был налажен «воздушный мост» из 225 транспортных «Анов», по нарастающей стали прибывать военные советники и специалисты. Часто их размещали в «гостевых домиках», даже не прибранных после спешного отъезда американских предшественников. Последние ретировались из-за боязни оказаться в непредсказуемом по тому времени водовороте кровавых событий, вначале не определившись, кому следует помогать. Во всяком случае, запчасти к «F-5E» и «Дугласам» для ВВС Эфиопии еще какое-то время шли из США. Но уже не они, а «МиГи», «Т-55» и «Грады» становились матчастью ожесточившейся войны за пустыню, а потом и джунгли. 12-тысячный кубинский контингент во главе с самым крупным в то время военным специалистом по Африке генералом Очоа (позднее расстрелянным на Кубе как «наркоконтрабандист»), а также советский советнический аппарат в 100 офицеров с неистовым генералом Петровым — вот, кто остановил, а затем и отбросил 70 тысяч неплохо подготовленных сомалийцев.

Остановили тогда, когда сомалийский лидер Сиад Барре отправил домой все 2000 своих советских и 150 кубинских советников. Пожалуй, впервые и никогда больше в истории «качество» нашей «военно-интернациональной» школы прошло очную проверку «встречным боем». Как бы иронично это не звучало сегодня, но тогда, судя по результатам сомалийского наступления и эфиопского контрнаступления, Советский Союз «выиграл», выступая за обе стороны одновременно. Но потом…

Памяти полковника Зайнуллина

С начала 1978 г. главный и, как нам тогда казалось, бесконечный фронт сместился в Эритрею. По большому счету, поражений у правительственных сил не было. Только с каждой победой сопротивление «контрреволюционеров» — вчерашних просоветских сепаратистов — нарастало. Стоит перед глазами пленный «мусульманин-коммунист» — четыре года учился в СССР, сбежал из полевой тюрьмы — зиндана. Раненному в печень далеко не уйти. На всю оставшуюся жизнь вопрос: «Что Вас заставило сбежать?»; ответ — остатками раздробленных челюстей, по-русски, на жаргоне курсов «Выстрел»: «А ты, сука, второй раз проживешь?» и — совсем не киношный мотив «Интернационала» на амхарском. Чья-то команда: «Проветрите его». Выстрел…

Из почти забытой жизни советских интернационалистов в Эфиопии: дома — командир дивизии, а в Эритрее — советник командира эфиопского корпуса полковник Ильяс Абдулович Зайнуллин по 8 раз в день гонял штаб корпуса вверх-вниз по 300-метровой окрестной высоте. С подробными тактическими назиданиями. За что и получил кличку Инкуляль — «живчик» — «яйцо» — в небакалейном смысле слова. Полковник Зайнуллин дважды успешно поднимал фактически ему подчиненный корпус на штурм очередной безымянной высоты. Один раз — и наверное, это прецедент в военной истории — практически без потерь. За что был представлен к званию Героя Советского Союза. Не дали: кто-то увидел Коран в нехитром скарбе полковника. Ограничились второй за Эфиопию Красной Звездой. В 1978-м среди 68 погибших в бою из состава поднятого им в очередной раз того же 17-тысячного корпуса оказался и советский мусульманин полковник Зайнуллин. Отправленный на Родину в белом американском гробу. Со стертыми по бокам — «Армия США» и какими-то буквами-цифрами. Из наших трофеев с бывшей штатовской базы… Так продолжалось следующие 20 лет.

Историческое резюме

С начала 1990-х правительству Социалистической Эфиопии пришлось положиться на себя. Не побежденные, но и не проигравшие сепаратисты нашли других, как оказалось, более благополучных арабских спонсоров. Это произошло после отзыва — в начале 90-х — советских советников. С новыми спонсорами-посредниками бывшие «сепаратисты», потом — «контрреволюционеры», ныне — «патриоты-автономисты» вместе с «федералами» достигли, как считает ООН, консенсуса: Красноморское побережье — Эритрее, остальное — «неделимой» Эфиопии.

Двадцативосьмилетняя война унесла почти 600 тысяч из 60-милионного населения. Около миллиона выехали из страны. 12 миллиардов долларов невозмещенной советской помощи остались на совести преемников Менгисту. Сам Менгисту живет в Зимбабве. К 200-летию Александра Сергеевича вместо приличествующего случаю поздравления получен ответ в том смысле, что Аддис-Абеба не интересуется эфиопскими корнями иностранных граждан — вне зависимости от их статуса. Впрочем, когда-то подаренный Аддис-Абебе бюст Пушкина вроде бы цел. В отличие от гигантского Ильича на центральной площади страны, провозгласившей строительство «неидеологизированного» общества. Но среди эфиопских переселенцев, прибывших недавно в Израиль, одиннадцать молодых людей заявили о «советско-интернациональном» происхождении по отцовской линии.

Дополним балканско-миротворческие впечатления взглядом на американскую казарму. Причем не со стороны, а изнутри. Со вниманием к деталям, в которых вся соль. С дополнением общеизвестного личными впечатлениями. Без сусальной восторженности, но и без публицистического оплевывания по остаточному классовому или ура-патриотическому принципу. В жанре «живого» рассказа. Такую возможность предоставил почти двухлетний опыт службы российского представителя в американском штабе в Боснии…

Чем набор отличается от призыва?

Набор в вооруженные силы (ВС) США осуществляется через сеть recruiting stations — «призывных пунктов» (ПП), функционирующих из расчета: один на 70–100 тысяч городского населения и 15–20 тысяч сельского. ПП замыкаются на местную власть, но состоят в договорных отношениях с минобороны. Персонал ПП стимулируется призовыми баллами, начисляемыми по весьма сложной схеме. Она ориентирована на преимущественный набор наиболее подготовленных рекрутов, готовых служить в не самых престижных частях. К ним относятся прежде всего сухопутные войска (СВ). Ибо в пехоте меньше условий для приобретения навыков, полезных на гражданке. Поэтому за согласившегося служить на флоте или в авиации начисляется условно 1 балл, за пехотинца — 3. За «образованного» (с «ПТУ») сухопутчика добавляется еще 1 балл…

Освидетельствование рекрута, достигшего 17 лет, осуществляется через тесты, соответствующие требованиям к выпускнику средней школы: число отжиманий за минуту, задачки про бассейн с двумя трубами и автотрейлеры (не поезда!), отправившиеся из пункта «а» в пункт «б», чейнворд — «танК»-«Кухня-…Север», диктант из местной газеты и «чем отличаются Ирак от Ирана или Персия от Пруссии?» По последнему — нужно угадать не менее 4 из 10 правильных ответов, ибо с кругозором — скажем позже — беда.

Начальную оценку качества призыва даёт Служба по подписанию контрактов (СПК) — первое воинское учреждение, куда попадает отобранный новобранец. СПК схож с нашим военкоматом, но через свои гарнизонные представительства «сопровождает» «джи-ай» (военнослужащего) в течение всего периода его действительной службы и в резерве. С СПК, минуя ПП, заключают контракты те, кто хочет и может стать офицерами резерва, а также унтер-офицерами и специалистами: прибавка к гражданскому доходу — в среднем 6–8 тыс. долларов в год. В резерв зачисляются лица в возрасте 22–55 лет, как правило с высшим образованием и после 90-суточных сборов. Действительная служба резервистов (сборы, участие в учениях и «живых» операциях) — 30 суток, минимальная — 7 суток в год.

СПК через более военно-ориентированные тесты повторно проверяет профпригодность и предлагает подписать первичный контракт на 2 или 3 года. По результатам тестов новобранца опять склоняют к непрестижной службе, ибо кандидаты для престижной — приходят чаще. Типичный новобранец — это вчерашний школьник (более 60 %) реже выпускник «ПТУ» или аналога наших кадетских корпусов. Но эти военизированные дублеры технических лицеев готовят скорее будущих курсантов, чем солдат-контрактников. Ибо находятся в ведении учебных командований видов вооруженных сил. Как и у нас — Суворовские училища. Правда, более половины сержантов — это бывшие кадеты-«суворовцы», не поступившие в «офицерские» вузы, но сделавшие выбор в пользу службы.

Отсев в ходе тестирования в СПК считается браком ПП и снижает баллы, по которым вербовщикам определяют тарифный разряд. Так поддерживается многосторонний баланс интересов между новобранцами и вооруженными силами. Обеспечивается первоочередной приток новобранцев в те части, откуда происходит их преимущественное убывание. Ныне в СВ США более 60 % «джи-ай» ограничиваются первичным контрактом — снижение за десять лет, по некоторым данным, на 20 % (!).

Поиск и предварительная вербовка новобранцев осуществляется главным образом в школах и спортивных секциях. Бывают случаи одновременного рекрутирования целой спортивной команды — через посулы содействовать спортивному росту. В половине штатов США действует специальный закон о необлагаемой налогом рекламе вооруженных сил. Среди молодежи распространяются бесплатные абонементы на спортивные состязания, молодежные клубы «здоровой» направленности. Организуют экскурсии в воинские части, где дают попрыгать с парашютом, учат стрелять, водить автомобили, пилотировать воздушные суда. Некоторые вербовщики, а также состоятельные отставники-патриоты — особенно в глубинке — содержат собственные скаутские клубы (аналог наших захиревших — военно-патриотических). С первых классов проводятся лотереи и конкурсы среди обладателей наибольшего числа предметов военной атрибутики, «умников и умниц» по военно-техническим дисциплинам. Вербовщики с гражданки (с «убыточных» по американским меркам предприятий) тем не менее считают, что привилегии их военных коллег пора подрезать законодательно.

Стимулы и соблазны…

Главный высказываемый довод в пользу службы — так называемый челендж — возможность себя проявить. С ним тесно связан реальный стимул — льготное или бесплатное образование, а также повсеместно ценимый на гражданке опыт военной службы: на контракте с Пентагоном состоят около 80 только высших учебных заведений, имеющих филиалы в гарнизонах. Есть и такие, кто пришел служить потому, что «в армии больше, чем на гражданке, порядочных людей и отношения чистые, как завещал Иисус Христос (много реже — Аллах)». Кстати, о защите Америки и демократии в самой армии говорят реже, чем вне ее. Кто побогаче и «попроще» — на первое место ставят тягу к путешествиям и новым впечатлениям. Иногда в армии ищут спутницу, чаще спутника жизни. Хотя число внутриармейских пар колеблется в пределах 5–7 % на все сухопутные войска. Скажем прямо: претендентов на конкурс красоты, в отличие от спортивных дарований, в армии найти непросто. Но про ЭТО — позже.

Чтобы мотивировать военнослужащего к продлению контракта, ему для начала предоставляют право учиться лишь в системе вечерних технических школ, нередко выхолощенных до приобщения к ПК или кассовым аппаратам. Доступ к высшему или иному дорогостоящему образованию военнослужащий получает не ранее, чем через 5 лет после подписания первичного контракта. Через такой же срок на «джи-ай» распространяется расширенный перечень — около 20 видов — льгот — «бонусы-алаунсы»: санатории, путешествия, право на выбор гарнизонов и пр. Многие «джи-ай» предпочитают финансовые за них компенсации. Непосредственное вознаграждение — 1,5–2 тыс. долларов в месяц (в боевых условиях в 3–4 раза больше) при бесплатных столовой, медицинском обслуживании (в целом сопоставимом с нашим), а также спорткомплексах — о чем придется вспоминать еще не раз. Все это имеет ценность для не особо привередливых «низших середняков» и ниже. С Америкой в нашем сознании ассоциируется жизнь равномерно динамичная и в целом благополучная. Далеко не везде и не для всех это так. Вот суммированный пример типичной истории: вырос в негритянском (вариант — латиноамериканском) квартале или в тоскливом американском «урюпинске», 5–6 братьев (сестер), кое-кто уже побывал в тюрьме… Варианты: «мой отец был последним, кого в нашем штате посадили на электрический стул. Армия не только спасла от безработицы и наркотиков. Она дала мне шанс выбиться в люди».

Другая — типично «женская» причина: «Я — феминистка по жизни. Только в армии я чувствую себя человеком, а не, простите, телкой». Ну, и что дальше?

Дальше пример из жизни: прихватило как-то сердце у российского офицера в американском штабе. Уложили его прямо на пол. Вызвали медсестру — на 2 тысячи личного состава никого опытнее не нашлось. Ничего не скажешь — сестричка прибежала тут же. Семнадцатилетняя испуганная девчонка, только что получившая сертификат помощника эвакуатора. Не говоря о капельницах, даже в простейших пилюлях не разбирается. Зато с детской наивностью умоляет: «Держитесь, сэр. Если с вами что-то случится — мне конец». До госпиталя тащились целый час. Впрочем, там, скажем честно, и кардиолог, и младший медперсонал — все на месте. Первой подбежала шустрая негритянка: «Меня зовут Уинди (Ветерок). Правда, хорошее имя? Если что — прибегу сразу»…

Ввиду нынешней в целом неплохой экономической ситуации в США (снижение безработицы), а также прогрессирующей «иракобоязни» (почти 9 тысяч только дезертиров) число первичных добровольцев за период 2001–2006 гг. сократилось в 6 раз. Впервые с 1973 г. (с перехода на контрактную службу) начальное тестирование по существу не применяется. По крайней мере, в пехоту берут всех, кто хочет служить. Известны случаи нарушения законов: добровольцу обманным путем предлагают подписать «пехотный» контракт — потом, мол, переведем… Сулят службу в военной полиции. Это лучшее, что есть в пехоте: в 1997 г. около 70 % сотрудников высокооплачиваемой гражданской полиции — бывшие военные полицейские. В 2005 г. имело место поступление на службу двух лиц, находившихся под подпиской о невыезде. К очковтирателям, таким образом, повысившим «процент набора», приняты драконовские меры.

Тем не менее за будущее всей системы найма и особенно призыва резервистов уже беспокоятся. Дело в том, что до урагана «Катарина» осенью 2005 г. резервист заранее знал сроки сборов или участия в экспедиционных операциях. Чрезвычайный призыв 60 тыс. резервистов, не спланировавших свой рабочий график и бюджет, привел к массовому расторжению контрактов (23 тыс. человек). Кроме того, выявились разночтения по оплате службы при чрезвычайных обстоятельствах на территории США — 9400 судебных исков с обеих сторон.

В последнее время американцами проявлен симптоматичный интерес к российской системе призыва, прежде всего к моральному стимулированию призывников (вплоть до «ритуалов приобщения новобранцев к армии») и ответственности за уклонение резервистов (офицеров-приписников). С июня 2006 г. повышен предельный возраст первичного контрактника — с 35 до 40 лет. Одновременно приняты меры по укреплению отношений командования частей с «большой семьей» военнослужащих — родственниками, бывшими сослуживцами, школьными учителями и тренерами. Ранее в этом, по всей видимости, нужды не было. Любопытно, что даже «переименовали» наших политработников. Вместо презрительного «zampolits» называют их по аналогии со своими — «welfare ofifcers» — офицеры по обеспечению благополучия. Не менее показательно увольнение преподавателя военной академии за интервью, в котором он усомнился в эффективности контрактной системы. Контекстуально — при двух и более экспедиционных операциях, осуществляемых одновременно.

В идеале американцы хотели бы иметь армию, отражающую национальный и социальный состав общества. В реальности, по крайней мере в пехоте, служат, повторим, преимущественно выходцы из фермерских хозяйств и небольших городов — более 80 % — иногда при пороговом коэффициенте умственного развития (0,3–0,4 из 1). Афроамериканцев — 35–40 %, около 25 % — испаноязычные (чиканос), а также филиппинцы, китайцы, вьетнамцы, индусы. Русских — единицы.

Вопрос о «равных возможностях» женщин и мужчин по существу завис. Официально декларируя равноправие полов, от «широкозахватного» набора женщин постепенно отходят. Пик — 1994 г. — 37 % пехотинцев. Причина — в нескрываемом ропоте низовых командиров, считающих женщин «постоянно беременными» проблемами для службы. Доказательство тому — трагикомическая ситуация: сержант в шутку запустил мыша в спальный мешок «товарища по оружию», законно отдыхавшей в одной с ним палатке. А у той, как на грех, молния на мешке разошлась. Причем снизу. И выявила при этом, гм, «недопустимое отсутствие элементов спального обмундирования»… Выгнали взашей обоих. Шутника — с «волчьим билетом» — без пенсии и выходного пособия. Обещанное — «про ЭТО»: любой «джи-ай» знает: «с начальством — можно, с подчиненными — тюрьма!..» Впрочем, пик всеамериканской борьбы с «домогателями», кажется, миновал. И «характерные вербальные формы сексуальных домогательств» (цитируем) — «сладострастное аханье», «вожделенное урчание», «похотливое посвистывание», «восторженный скулеж», а также обращения типа «детка», «лапочка», «заинька» (еще хуже — «киска») уже не размещают на стенде в столовой. Хотя «служба по обеспечению равных возможностей» никуда не делась. Добро пожаловать с закла… в смысле — докладом. Круглосуточно и при любой погоде.

К бракам между военнослужащими отношение непростое. С одной стороны, если супруги служат в одном гарнизоне, то у обоих выше «уровень душевного комфорта». Но с другой стороны, этот «уровень» должен быть единым для всех — никаких привилегий. Служили два капитана — муж и жена — только что поженились. В одном штабе, но в разных подразделениях. Следовательно, жили в разных контейнерных городках. Поскольку оба — офицеры, соседи у каждого — однополые. Сосед мужа время от времени «входил в положение». А ей — досталась завистливая грымза. В результате «служба по обеспечению равных возможностей» получила сигнал… эквивалентный 600 баксам. Соседка жены озаботилась неуставным «уровнем душевного комфорта» сослуживицы…

You’re in the Army now — песня и проза…

Что действительно привлекает многих — это показательная (не показная) демократичность отношений между сослуживцами и подчеркнуто уважительное отношение к армии со стороны гражданских властей всех уровней. Комдив займет очередь за рядовым и отстоит ее честно. За обеденным столом заключит с солдатом пари на результат футбольного (по американскому футболу) матча между «пехтурой» и «флотскими». Запишет номер (личную карточку) солдата и, если проиграет, то пошлет ему шутливый вымпелок с надписью «BEATNAVY» (игра слов: «Вступай во флот» и одновременно «Бей флотских»). Как вы думаете, куда в первую очередь придут навещающие гарнизон «POTUS-FLOTUS» (президент с первой леди), не говоря о министре обороны и ниже? Правильно. В ту же столовую. Чтобы встать на 10 минут за раздачу и лично положить ошарашенному «джи-ай» кусок лазании или омлет с ветчиной. Чтобы через желудок преподать урок «американской демократии». Действует… Притом убедительно… В офицерской среде проявляются и элементы «рыцарского» отношения к службе. Офицер, в отличие от солдата, никогда не захватит с собой из столовой-клуба даже банку кока-колы. Хотя бери — сколько хочешь. Нет, если жарко, он купит такую же банку в уличном автомате.

Подробнее о рутинных буднях. Комплексная подготовка новобранца носит фактически одноразовый характер и осуществляется в учебных центрах. Срок обучения — от 9 недель. За это время некоторые новобранцы теряют до 10 кг начального веса. В регулярных частях подготовка проводится по двум-трем дисциплинам в учебный день недели (чаще в субботу), как правило, в полигонных условиях. Тогда же происходят тренировки «флаговых церемоний» (вроде нашей строевой подготовки). Учения — внешне неинтенсивные — с элементами «замедленности» и повторением уже отработанных вопросов: каждый элемент тактической обстановки тренируют раздельно, иногда не без перебора. Например, «одиночное следование перед автомашиной, задающее скорость ее движения по жилому городку». Самое смешное — потом: «Чего встал, водила? Есть проблемы?» — «Некому темп задать. Идите, пожалуйста, перед машиной».

Бумаг пишут значительно больше, чем мы, — на случай разбирательств с юристами и страховиками. На всех видах коллективной полевой подготовки экономят. Главным образом, из-за боязни травм, часто влекущих за собой значительные выплаты пострадавшим. В дивизии на 13 тысяч военнослужащих приходится около 30 гражданских страховиков. Они являются главными «инспекторами» полевой и гарнизонной деятельности войск и, как правило, находят изъяны в учебно-боевом планировании. Иногда на 1 доллар страховки, выплаченной «жертве ЧП» страховыми кампаниями, приходится 40 долларов — из бюджета минобороны. Бежал солдатик по лестнице, да и упал. Ногу сломал. Командиры и солдатика, и ступеньки проверили — всё сходится: «травма — при исполнении». Вот вам, господа страховики, счёт. Но уполномоченный страховой компании сидит в том же штабе, что и командиры. И темой владеет не хуже. Повертели страховики солдатские ботинки — да, ведь, протекторы на них поистёрлись. То есть, виноват сам солдатик: не сменил, не позаботился. И командиры недоглядели: положено каждый месяц подкрашивать жёлтой краской ребра ступеней, а после последнего обновления уже дней 40 прошло. Значит, страховая компания не причем: разбирайтесь сами…

Тренажеров, а также учебной техники в регулярных частях, по существу, нет: «солдат должен с самого начала знать ту технику, на которой ему предстоит воевать». Одновременно упор делается на индивидуальную подготовку солдата и подготовку расчетов (3–5 чел.). От результата ежеквартальной проверки, особенно на физическую выносливость, зависит постоянно уточняемый размер жалования. Прямо в столовой от души плачет девчонка с лейтенантской «шпалой». Плачет и, ища сочувствия, показывает сквозь камуфляж на внутреннюю сторону бедра. Оказывается, перед сдачей «пи-ти-ти» (физо) рьяно тренировала мышцу, «ответственную» за гибкость соответствующей части тела. Готовилась сдать по повышенному нормативу. Не получилось…

Одинаковой зарплаты не бывает даже у новичков. Так стимулируется интерес к совершенствованию знаний и навыков каждого в отдельности. Иная ситуация при организации боевой подготовки в специальных подразделениях (рейнджеры, спецназ, частично — военная полиция, разведка и т. д.). Здесь идет ежедневная (бывает — без выходных) весьма интенсивная боевая учеба в составе отрядов, как правило, на незнакомой местности (лес, горы). Иногда — в гражданке. Все учебные мероприятия организуются жестко, но не оставляют впечатления изнурительности. Жестких лимитов по моторесурсу и расходу боеприпасов нет. Проблема — в другом: американский пехотинец получает 23 наименования вооружения и имущества, за сохранность которого отвечает лично. Пирамид, ружкомнат и каптерок нет. Утраты происходят регулярно. Для поиска потерянного оружия и военного снаряжения, например касок, также регулярно отряжают целую роту, порой лишая личный состав законного отдыха.

Отношения в воинских коллективах, хотя и демократичные, но с элементами конкуренции. «Заклад», как мы уже знаем, считается нормой. Еще один пример: выпил лейтенант-направленец за российскую бригаду (выпил без нашего участия — бывает!) и лег спать в родном контейнере. Сосед проснулся раньше. Поэтому нашего лейтенанта разбудил уже юрист. Юрист — в том числе и «по национальности» — пожалел бедолагу-соплеменника, что, вообще говоря, редкость: «С русскими хорошо дружишь?» — спрашивает юрист. — «Хорошо», — отрешенно отвечает провинившийся. — «А какой вчера был день?» — «6 июля, а что?» — «То, что это день открытия второго фронта… Напишут русские докладную записку, что это их национальный праздник, тогда спасу». Спасли лейтенанта. Но надолго его в гарнизоне не оставили: русские ведь помогли… Здесь требуется расшифровка. В гарнизоне принят «почти сухой закон». При проведении операций — без «почти». В изобильном гарнизонном военторге («пи-эксе», где цены процентов на 15 ниже, чем в обычном супермаркете) — объемные стеллажи с безалкогольным пивом, вином, ликерами. Такие же водку и коньяк — не видел.

Но если «что-то где-то нашел» солдат, то у него два пути: раскаяться и воспользоваться «контейнером для сброса незаконных предметов» (amnesty box) — даже если увидят, что высыпаешь героин, официально ничего не будет; или на свой страх и риск… Правда, в условиях совместной с нами миротворческой операции американским офицерам взаимодействия официально разрешалось поднять не более трех тостов в дни наших «национальных праздников». По этому поводу была издана специальная директива: первый тост — за дружбу, второй — за президентов, третий… Витиеватое и непонятное даже нам разъяснение про православный обряд поминовения тех, «кто остался в небесах»… (Американцы считали, что это — про летчиков и десантников). Но надо сказать правду: служба отучает «злоупотреблять» даже тех, кто к этому имел склонность на гражданке. То же с курением, не говоря о наркотиках.

Традиционно понимаемого распорядка дня, как и движения в строю, нет. Нет и перспективного (на месяц и далее) планирования боевой подготовки (кроме учений). На это имеется объяснение: «на войне ничего спланированного не происходит». Решение на последующие сутки принимает командир роты в зависимости от задачи дня и выявленных недостатков. Подъема и отбоя тоже нет. Но встают, как правило, в 5.30. В 6.00 — индивидуальная зарядка — кросс до 3 км. Бегут, впрочем, повзводно-поротно. С комбатом, комбригом, а порой и с комдивом во главе.

8.00–12.00 — занятия по выполнению типовых задач. В условиях миротворческой операции это установка мобильных блокпостов, преследование нарушителя, разминирование, ускоренная посадка на транспорт, организация боевого охранения и т. д. Методологический посыл: «солдат должен уметь, командир должен знать». На свежую голову проводят и занятия по технике безопасности (force protection). Чаще — по методичке «Усвоенные уроки» — подробное описание ЧП и как его можно было избежать. Инструктируют иной раз не без утрирования. Тема занятий: «как держать винтовку в столовой, чтобы не зацепить соседа». В боевой обстановке действуют соответственно. Прибыли к месту разминирования:

«Чего жметесь?» — «Ждем, когда туалеты поставят, — без улыбки отвечает «саперша» с капитанским «квадратиком» на лацкане, — и химики местность не опрыскали (от комаров)». Поставили. Опрыскали… «Кто инженерную разведку начинает?» — «Во «фраге» (подробном — до сведения скул — боевом приказе) не сказано. Пусть русские начнут. У нас еще собаки (кинологическая служба — «кей- 9») не поели»… Нет, американец — не трус. Но от инструкции не отступит ни на йоту. И если сможет эту инструкцию интерпретировать в пользу своей безопасности, сделает это непременно. Когда есть время, всё это — во благо…

13.00–17.00 — «расширение — в составе расчетов — профессиональных горизонтов» и «часы командирской информации». То есть овладение смежной специальностью, приобретение углубленной (вне учебной программы родного подразделения) инженерно-саперной, медицинской, парашютно-десантной, артиллерийской и прочей подготовки на базе «чужих» служб. Цель — обеспечить максимально широкую взаимозаменяемость. Тогда же изучают иностранные вооружения и тактику. Последнее аранжируется с узнаваемым намеком на Россию и воспринимается как изучение главного противника — мы по-прежнему «в цене». Учат, судя по всему, неплохо. На соревнованиях с нами по разборке-сборке Калашникова и М-16 американцы порой управлялись с «калашом» быстрее. Спаривают практические занятия с политинформациями. Тогда же знакомят личный состав с юридическими нововведениями, проводят весьма идеологизированные брифинги по «ситуации по месту дислокации»: в Боснии — «сербы — террористы, остальные — «пушистые».

Еженедельно тренируют выполнение коллективных нормативов по защите от оружия массового поражения. К теории отношение скептическое. Зато при объявлении учебной тревоги бросают всё и бегут в убежища. Кто не спрятался — «виноват» на четверть-треть месячной зарплаты. В среднем раз в две недели проводят стрельбы, водят боевую технику. Ее обслуживают-модернизируют (особенно после остановок-поломок) порой даже ночью. И относятся к этому как к элементу повседневного слаживания. Бывает, что чумазые солдат и «солдатка» копаются под «хаммером» до полуночи. Причем она — даже «топлес» — чтобы после работы на месте принять душ и в палатку идти не «чушкой». И никаких нарушений тут нет. Как нет, напомним, «в армии США ни мужчин, ни женщин». Есть «военнослужащие, принявшие присягу на верность Соединенным Штатам». Хочется добавить: «бурные продолжительные аплодисменты»…

Отношение к «расширению горизонтов», в отличие от force protection, скорее «экскурсионное», ибо на жаловании это относительно не сказывается. Но присутствие на всех видах занятий обязательно. После 17.00 — формально — личное, фактически — «организованное» время солдата, не занятого службой в карауле. Оно тратится на многочисленные брифинги по воспитанию национальной терпимости («расскажи, за что ты любишь своего друга иной национальности»), изучению этических правил (тех же признаков сексуальных домогательств или «военно-гражданских отношений»), иностранных языков (проформа), на беседы с капелланами («давайте вместе придумаем текст вечерней молитвы») и знатными гостями гарнизонов, артистами (иногда шокирующими своей убогостью — кто берет три аккорда — тот уже заслуженный).

Вот впечатление от инструктажа «как по именам-фамилиям определять национальность». Её со взводом разведбата проводил преподаватель-культуролог из гарнизонного гражданского учебного центра. Открыл большой лист бумаги с характерными фамилиями: де Голль, Сервантес, Беккенбауэр… Предложил отгадать, кто какой национальности. Не ответил никто. Смущенный инструктор предоставил слово русскому гостю. На моё «назовите характерную русскую фамилию» — несколько дружелюбных благоглупостей: «У меня дома — библия на непонятном языке. Наверное, русская»… Самый активный — жизнерадостный белозубый капрал тянет руку с кружкой кофе: произнёс нечто похожее на «зад». При коллективном переводе выяснили: «царь». Инструктор догадливо бросается к новому листу бумаги и размашисто выводит маркером: «Толстоевски». Неизгладимо…

«Совсем» личное время часто уходит на все тот же спорт. В сутки необходимо пробежать 12 км, плюс почти непременные тренажеры — анаболики едят как хлеб. Но тут не все просто. Зашел в их тренажерный зал наш тогдашний командующий ВДВ почти 60-летний генерал Шпак. И 45 секунд продержал на перекладине «уголок». Потом снял часы и предложил: «Приз тому, кто продержит дольше». Американский главком НАТО мобилизовал 2–3 накаченных «горилл». Даже чемпион сухопутных войск США по легкой атлетике сломался на 22-й секунде. Да и периодические «марафоны» (5 км в произвольной форме одежды) нередко выигрывали русские.

Много времени занимает быт — выстаивание в очередях в прачечную, на склад. Подолгу и с чувством поют в походной церкви. Особенно афроамериканцы, которых белые за глаза называют «братьями — в смысле — по разуму». Кстати, по поводу «дяди Тома»… Глубокая ночь. Два полковника — русский и белый американец — устало жуют после многочасовой дороги. В обеденный зал вваливается (мягче не скажешь) разгоряченная негритянская братва со знаками различия не выше капрала. Орущий магнитофон и брань, не более «дистиллированная», чем русская. «Полковник, почему вы не призовете подчиненных к порядку?» Американец поднимает глаза: «А вы не догадываетесь? — и продолжает: — В 1991-м я проспорил пари, утверждая, что Советский Союз не развалится…» Понятно?

Ходят за подарками в контору Американского красного креста: подарки от школ и хора мормонов, бейсбольной команды и коллектива «макдоналдса» — открытка с сердечком: «Солдату, который промок в карауле». От «2-го “В” класса… который любит защитника Америки». Вот тебе карточка на час работы в интернете, пара носков-платков или тюбик с зубной пастой…

Играют в компьютерные игры в солдатских клубах, где масса книг, пожертвованных соотечественниками. Но читают мало. Зато часто пишут письма домой: e-mail, как выяснилось, — дорого. Посещение круглосуточно открытой и изобильной столовой — по необходимости. Но и здесь встречаются элементы утрирования. В столовую отряжают 1–2 представителей от отделения. За «пайками» для всех. Чтобы остальным наглядно проявить служебное рвение. Правда, «сэкономленное» при этом время часто занимают компьютерной игрой.

Получившие право на учебу часто относятся к ней добросовестнее, чем к служебным обязанностям — особенно при завершении срока контракта. Но это едва ли не единственное неофициально допустимое послабление.

Привычных нам поощрений и наказаний по существу нет. Наиболее показательное наказание — десять отжиманий на месте «преступления» — за неотдание воинского приветствия, незначительные опоздания или мелкие нарушения формы одежды. В остальном действует жесткая система штрафов за невыполнение постоянно уточняемых обязанностей. Считается, что нескончаемое нормотворчество на это и рассчитано. Главный стимул — доллар, который у солдата постоянно хочет урезать сержант, специалист по вооружению и технике, патруль военной полиции, в последнюю очередь — командир роты. Реально он личным составом не занимается — это обязанность сержантской вертикали. Перед законом равны все. С тогдашнего замкомдива Абизейда (потом он стал главкомом в Ираке) вычли 7 баксов с копейками за какую-то ерундовую недостачу: вроде как его писарь лишнюю пачку дискет получил. Отдельные заслуги военнослужащего отмечаются подарком командования — койном (то есть монетой с эмблемой части) или предметом быта (нож, кружка, интернет-карточка). Вручение обставляется торжественно. Происходит в главном штабе гарнизона при ежевечернем «разборе полетов». Для большинства рядовых — это знак особого доверия и чести: гладятся-прихорашиваются.

Итогом неоднократных нарушений является снижение тарифа со стороны гарнизонного центра СПК (дивизионный штат — около 70 специалистов) или разрывом контракта. За год «беспорочной» службы (обладателю 5 и более «монет») этот же центр повышает тарифный разряд или дает указание финоргану на выплату разовой премии…

* * *

Что тут скажешь? В мирное время система сбоев почти не дает. В боевой обстановке — по-разному. В Ираке более трети потерь случается из-за «неправильного применения инструкций», то есть жизнь оказывается сложнее, чем написано в «Усвоенных уроках». Нас, по-видимому, она учит большему… Вот откровение бывшего советского «афганца» — ныне натовца (эмигрант): «в бою русский солдат — уникален: чем тяжелее обстановка, тем больше у него смекалки — а не наоборот». Еще: «русский не бегает каждый раз к юристу и не вымещает злобу на службе, отделяет обиду от приказа». Впрочем, об этом в другой раз.

«На выходе» же между рядовым первого класса Попкинсом и отечественным контрактником Пупкиным принципиальной разницы нет. Хотелось бы, очень хотелось лучшее из американского опыта забрать к себе. Но не будем забывать, что это «лучшее» обусловлено не только экономикой, но и менталитетом с психологией. Мы — не Америка. К сожалению. И слава Богу…

Прибалтика-91 в тогдашних цитатах и сегодняшних вопросах

25 лет назад казалось, что Советский Союза легче сохранить, чем довести дело до его распада. За этим стояло прежде всего восприятие событий изнутри. Но сегодня, перелистывая прибалтийский блокнот 91-го года, не только отделяешь Правду Времени от правды эпизода, но размышляешь над уроками.

Когда было ещё не поздно?

В конце 1990 г. в советской повестке дня значились, во-первых, социально-хозяйственная оптимизация жизни населения в условиях трёх-, а потом и пятикратного роста цен на продукты. Во- вторых, сдерживание взаимно ожесточённых националистических и просоветских сил. Первые шли напролом, а вторые, как многие считали, по меньшей мере поддавались на провокации. В обострении их уличного противостояния усматривалась главная угроза для стабильности страны. Риск её распада не то чтобы недооценивался, но каждый день ставил локальные задачи: Представители 9 предприятий Риги с численностью персонала от 500 чел. предложили укрепить («советский») Интерфронт рабочими дружинами общей численностью от 3 до 5 тысяч человек… 489 рижан (все — призыва 1 категории) готовы вступить в формирования народного ополчения… Из них лиц латышской национальности — 142, русских — 51, назвали себя гражданами СССР — 284 (!)…

Правда, некоторые, прежде всего общественные, защитники Союза утверждали, что на встрече в Рейкьявике Рейган предъявил Горбачёву компромат против него такой силы, что сдача Прибалтики становилась едва ли не главным условием сохранения им власти над остальным Союзом. Приводились по-разному аргументированные предупреждения о реализации Западом плана отделения Прибалтики к осени 1991 г. Этим планом якобы закладывались три взаимодополняющих модели. Литовская — преимущественно по законодательному выходу из Союза с опорой на психологический террор против его защитников. Латвийская — через провоцирование «народного гнева», прежде всего против силовиков. Эстонская — нацеленная на межэтнический взрыв, не исключавшая резонансных терактов от имени русскоязычных «оккупантов». Эти предупреждения казались столь же запальчивыми, что и требования националистов. На практике же изначальное сдерживание просоветских сил развязывало руки их антиподам.

Прибалтийскую хронику можно разделить на два условных периода: до «кровавого января» и после. Приведём факт, на наш взгляд, ключевой. В конце марта Москве доложены цифры, сколько бы в этих республиках проголосовало за Союз, если бы республиканские власти пошли на референдум: «Против отделения от Москвы высказались бы: в Литве — 21, процента, в Латвии — 35,8, Эстонии — 23,8». Уже после ГКЧП ответственные за мониторинг в Латвии и Литве признали, что эти показатели были занижены процентов на 15, а то и 20 — ради сгущения красок: принимайте, мол, экстренные меры, иначе Прибалтику не удержать. При любом их «прочтении» эти цифры характеризуют расклад сил на пике агрессивно-митингового негатива к Москве после «кровавого января» в Вильнюсе и Риге. Впрочем, как сказано в источнике, — «без учета мнений в коллективах с устойчивым советским настроем». А, ведь на рубеже 1990–1991 гг. «по подтверждённым данным, число активных сторонников независимости в Риге не превышает 12–15 процентов горожан, в Вильнюсе — до 20 проц. Число им пассивно сочувствующих — сопоставимое. За пределами столиц националистические настроения публично не проявляются».

Вопросы возникли, конечно же, после. Например, такие: как учло государство «декабрьскую» волю большинства и не слишком ли оно осторожничало с созданием антисепаратистского заслона?

Всполохи над болотом

Наиболее адекватный перевод литовского слова «саюдис» — всполох. Так называлась главная антисоветская сила в Литве. Что же ей, а заодно латвийскому Народному фронту противопоставила Москва? Внутренне противоречивые, а порой и абсурдные резолюции типа: «исполнить при наличии условий», «работу проводить неуклонно, но при гарантированном результате», «для преодоления нездоровых настроений шире опираться на “Движение за перестройку — Саюдис”». А после январских кровопролитий — «сделать центром идеологической работы приближающийся День Советской Армии». Несмотря на «августейшую» подпись под телеграммой, просоветский лидер Литвы Бурокявичюс открыто назвал её автора «чудаком», заменив первую букву на инициал подписавшего. Над душевным смятением, поиском меньшего из зол, жизненным опытом тех, кто ещё мог что-то изменить, витало не прописанное, но проступавшее сквозь бумагу: «пусть идет, как идет, но если что — спуску не будет».

Двуликая и вязкая политическая элита, прежде всего Риги, да и Вильнюса, во многом состояла из функционеров, ждавших, когда с разрушительным местным двоевластием справится Москва, а ни они сами. Поэтому «верный ленинец» из латвийского ЦК, инструктируя пополнение рядов КПСС, объяснял, что перестройка — это «путь к распаду империи, ибо не может же Москва устанавливать цены на рижские торты» — такая вот диалектика! Попутно заметим, что в той же Латвии, в отличие от Литвы и Эстонии, партбилеты выдавались ещё и в июне 1991 г. Как ритуальное свидетельство «зрелости» гражданина теперь уже «свободной страны». Потому и лидеры «полунезависимой» в условиях 1991 г. Латвии не в самом узком кругу намекали не только на «продолжение дела красных латышских стрелков», но и на приверженность «чекистской платформе». Как говорится, на всякий пожарный…

* * *

Подтверждать ли всё это имёнами? Остановимся на формуле: никому задним числом не мстить, но и кошку называть кошкой. В оценке же деятельных защитников Союза тем более проявим деликатность. Кроме того, эпически ещё не раскрыта жизненная драма многих обладателей фамилий на «-ис» и «-чюс», кто до сих пор не может навестить даже могилу матери.

А тогда? Едва ли не единственным «непримиримым» борцом за независимость выступал литовец Ландсбергис с верхушкой «Саюдиса». В Латвии таких, как он, скорее всего, не было вообще. Сквозная для советской стороны проблема состояла в дефиците не номенклатурных лидеров. Возможно, на эту роль подходили — в Литве непререкаемо харизматичный глава Шальчининкайского района Высоцкий. В Латвии, в частности, — актриса Артмане. С первым откровенно тянули из-за его польских корней, но главное — из-за его открытого выпада против Горбачёва. А вторую — националисты «вовремя» подставили какой-то историей с сыном-художником. В пику ей они же назначили министром культуры не менее известного Паулса.

Его роль ситуативно, по крайней мере на пике противостояния, сводилась к посредничеству между Москвой и Ригой. Ему, всесоюзно взращённому маэстро, приходилось на голубом глазу доказывать историческую — присно и во веки веков — вину первой перед второй. Не без его подачи прибалтийские, а потом и прочие националисты нашли врага «всего живого». Это — «Красная армия и её клевреты», характеризуемые «народными» виршами рижского января 1991 г.: «Московский доблестный ОМОН! / Из дефективных собран он. / Дебилы все собрались там / И по уму и по мордам...» Увы, с этим дружно соглашались и заезжие российские VIP-«демократы». Зачитаем из блокнота диалог, обращенный, как выяснилось, в будущее: «Товарищ депутат, Вы только что скандировали: “Россия — с вами. Коммунистов — под суд. Оккупантов — вон”. Кого вы имели в виду?» — «Советскую Армию — главного рассадника коммунизма». — «Куда же им идти — в Россию? Чтобы усилить там коммунистов?» — «Вы откуда?» — «Из Ленинграда». — (шутливо) «Вам — по секрету: эх, если бы маленькая война… где-нибудь на Кавказе. Ею бы и занялись. Что тут толкаться?» Когда же вильнюсская афиша Дольского, под которой собирались радетели «нашей и вашей свободы», стала символом окончательного разрыва «масс» со «сталинскими вертухаями», вопросы возникли уже не прибалтийского масштаба и не отдельно проклятого 1991 г.

Из кого у нас выстраивается иерархия государевых мужей и кто обещает, что они воистину государевы? Каково должно быть соотношение между творцами государевых дел и их исполнителями? Только ли «революционная смердяковщина» подвигла перестроечных «прорабов» в очередной раз «разрушить всё до основанья»? А затем? В чём состоит роль «государевой стражи» — в защите Отечества или в «громоотводе» на случай их принародного раскаяния? Наконец, кому и с каким нравственным охватом служит творческое сообщество страны — ей или кухонному, теперь — киберпространству?

«Дело прочно, когда под ним струится кровь»

Вопрос «быть или не быть?» с самого начала был круто замешан на теме «неизбежного кровопролития, замышляемого Москвой против борцов за свободу». Тогда же Москву предупреждали: «В условиях зыбкого равновесия главное — исключить кровь».

Сторонники независимости, памятуя о том, что «дело прочно, когда под ним струится кровь», ее жаждали как главный мобилизующий довод в пользу отделения от Москвы. Красноречивый эпизод. Главный силовик литовских национал-сепаратистов Буткявичюс был задержан советским вильнюсским ОМОНом. У силовика забрали «незаконно хранящееся оружие», после чего отпустили. С копией протокола. Об этом Буткявичюс доложил председателю парламента Ландсбергису. Спросив, почему задержанные не оказали сопротивления, получил простодушный ответ: «Иначе меня бы убили». На это последовала воистину «убийственная» реплика Ландсбергиса: «Ну, и убили бы…»

Но «узурпаторы свободы» никого убивать не хотели. Команды — вы их прочли — выполнялись при морфологическом нежелании вовлечь себя в какую бы то ни было авантюру. По прошествии лет события укладываются в простую формулу: радикал-сепаратисты, не стесняясь в средствах во всех смыслах этого слова, наступали и провоцировали. «Советская сторона» неорганизованно оборонялась, порой, поддаваясь на провокации. А уж если кровь пролилась, тех ли назначили виновными? Записные «национал-предатель Бурокявичюс», «промосковский редактор (?) Мицкевич», «омоновец Млынник», если вникнуть в их жизненные обстоятельства, «ягнятами» быть не могли. Но обошлись с ними по дедушке Крылову: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать…»

Неделя, «перевернувшая» Прибалтику, началась с 13 января с кровопролития у вильнюсской телебашни. Эти события объективно не расследованы. А ведь тот же Буткявичюс ставил потом себе в заслугу «политическую» меткость своих снайперов. Мы же вместо газетной патетики приведём диктофонную запись, датированную тем же вечером: «Идут танки?» — «Какие?» — «Кажется, Т-72». — «Слышите, на нас идут 72 танка!» А вот стиль общения с теми, кто пробовал сомневаться: «Почему, как минимум, трое погибших у телебашни показаны в карете “скорой помощи” в микрорайоне Виршулишкис — ведь это не совсем рядом. Их туда было не вынести и машине не пробиться… Почему работник морга сначала разрешил узнать фамилии поступивших в него накануне 13 января, а после звонка вашему помощнику отказал? За что работников морга наградили растворимым кофе?» — «Вы — провокатор. Вы глумитесь над памятью павших за свободу». Страшнее другое: по меньшей мере, четверо родственников тех, кто погиб якобы у телебашни, потом куда-то исчезли. Не потому ли, что успели рассказать что-то политически «глумливое»?

Рига. Здесь у Бастионной горки 19 января тоже прогремели выстрелы. Народный фронт тут же организовал «экскурсию»: «Здесь убили кинооператора Слапиньша, тут ранили журналиста такого-то…» — «Скажите, как они все разом оказались на площадке 50 на 50 метров, где, как Вы говорите, ничто не предвещало перестрелки с омоновцами?» — «Спросите у министра МВД Вазниса» (к тому времени «перекрасившегося» в «борца за свободу»). Вот выдержки из его телеграммы в Москву, посланной накануне рижского кровопролития: «В приемную министра позвонил работник ОМОНа ст. л-т Кузьмин и потребовал соединить его с министром. Узнав об его отсутствии, Кузьмин сказал: “Пусть министр винит сам себя” и положил трубку. В тот же день к тыльной стороне здания МВД приехали четверо сотрудников ОМОНа и провели рекогносцировку, после чего уехали. Мною… отдан приказ в случае попыток проникновения работников ОМОНа… открывать по ним огонь на поражение». Вникните в логику документа: позвонил старший лейтенант, кто-то подъезжал… Хотелось открыть огонь — да так, чтобы пораскатистей, — его и открыли. За назначением виновных дело не стало… А расследования по существу не было.

А там, в центре Риги, мог стоять и автор другого документа, приведенного в оригинальной стилистике: «Начальнику Кировского РОВД г. Риги от Филиппова Сергея Викторовича, 1970 г. рж, 13.01, прож. по адресу: г. Рига, ул. Артиллерияс, дом 17, кв.30, не работаю с 86.04.17. Объяснение. Я с 19 числа состою в добровольном формировании по охране Латвийской республики. Мои знакомые сообщили что дают бесплатно вино и сигареты, так как я нигде не роботаю меня это устраивало. Я шел с барикад домой и был раньше судим по статье 139 ч.2 два раза. Вчера 22 числа я выпил много водки точное количество не помню это было несколько бутылок потому и попал в атризвитель. Филиппов. 23.01.91». Безработного парня можно понять, а заодно и поздравить со счастливым для него исходом. Очевидно, что Историю не делают в белых перчатках. Но и правда — о двух концах. Например, подсказывающая «рефренный» вопрос: способно ли наше нынешнее государство прогнозировать социальные потрясения? Существует ли у него конфликтологический инструментарий их профилактики? Или «главным по стабилизации» у нас по-прежнему служит ОМОН? Как на Манежной. Наконец, жива ли русская духовная традиция — своих не бросать?

«Цветные революции» начались с Прибалтики

Это так, если под ними понимать возведение в абсолют интересов самой «мотивированной» группировки. Когда мораль и право предстают фикцией, ничто не чересчур, заграница всегда права, а человек, если он «не наш», это моль… За назидательной преамбулой — ещё одно свидетельство Времени. Тоже в оригинальной редакции. «По проверке заявления о выселении гр. С-ва, Михаила Львовича проживающего по адресу г. Вильнюс ул. Шевченко дом…, кв. … так как у него незаконно проживают подозрительные жильцы… гр. С-в М. Л. дверь не открыл так как никого небыло дома С-в М. Л. чинил жигули водворе… Дверь в квартиру С-ва М. Л. открыли отжатием скобы. После этого гр. С-в заявил что у него никто неночивал только в ноябре Еврей Горохов из Орджоникидзе. Граж. С-в сказал что он бывший военный пенсионер советской армии и клеветал на верховный совет Литвы оскорблил работников милиции словами морда фашиская конная милиция и вы что ах…ели… Граж. С-в оскорблил работников милиции что сломали дверь выпустили кота и разбили чайник. После этого граж. С-в пошол в первый подезд за пяными офицерами советской армии. Они оскорблили жильцов дома и сказали знают Еврея Горохова подполковника и начали драку об окупации… задержаны гр. С-в М. Л. и начавший драку несовершеннолетний Дабкуст». Вы поняли, за что задержали, если не выселили несчастного? А знаете, с чего начался общебалтийский исторический реваншизм? С эстонского запроса о мерах, принятых против советских лётчиков, бомбивших оккупированный гитлеровцами Таллин.

Вопрос же о национальной чистоте «всенародного чаяния» обратим Москве 91-го года в надежде, что нынешняя извлекла уроки. Почему на жизненном рубеже тогда ещё единой страны столь издевательски действовали её зарубежные недруги? Блокнот испещрён фамилиями западных «миссионеров», появлявшихся даже в националистических президиумах. Какая, например, связь между охранным ведомством латвийских националистов и американской «христианской миссией «Добрая весть и милосердие»? Почему тоже американец, некто Малскис, не скрывая своей военно-профессиональной принадлежности, участвовал во встрече с «представителями советских военных властей» в Вильнюсе? Кстати, именно он обращался к небезызвестному впоследствии полковнику Масхадову: «А Вам-то, кавказцу, что до Советов? Вам о своей родине нужно думать». Или как расценить полуанекдотическое разоблачение в Шальчининкае польского «пограничника» (тогда Польша числилась в союзниках СССР!) — его жена, тоже оказавшаяся в этом литовском городке, заподозрила «неслужебный» переход супругом советской границы.

Где в конечном счёте граница между суверенитетом государства и закордонными «заботами» о его будущем? Не актуальна ли и сегодня информационно-психологическая защита государства, если оно видит себя в конституционных границах?

* * *

История не стоит на месте. Бывший вильнюсский силовик Буткявичюс впоследствии осужден за мошенничество (или за развязанный язык). Рижский омоновец Млынник зимой 2004-го оказался среди тех, кто спас Абхазию от гражданской войны. Проигравших «узурпаторов» переместили на нары — Бурокявичюс, скажем, отсидел 12 лет. И представьте, никакой правозащитной неистовости и «христианского милосердия». Учит ли чему История? Вопрос открытый. Очевиднее то, что до завершения полного исторического цикла уроки истории редко принимаются во внимание. А цикл, возможно, еще не завершён. Прибалтам помогли не только собственная пассионарность, плюс, понимашь, чьи-то амбиции и незапятнанное политическое слабоумие… Аккумулированный тогда заряд вероломства, лжи и пакостливости в землю не ушел. В Вильнюсе и Риге не стреляют уже 25 лет. Почти столько же стреляют на Кавказе…

Такова сжатая оценка событий августа. Итогом спорадических боестолкновений и разнесенных по политическим этажам демаршей стала пятидневная российско-грузинская война, завершившаяся потерей Грузией её мятежных автономий.

Полковник Баранкевич против «чудесного грузина»

Дело обстояло так. Грузия форсировала вступление в НАТО, ожидая, что это произойдет уже зимой 2008 г. Восстановление территориальной целостности должно было подтвердить соответствие страны по крайней мере натовским стандартам военной эффективности, т. е. подтвердить зрелость грузинской государственности. Действия Тбилиси поддерживались всеми недовольными Москвой и опирались на лучезарный прогноз: во-первых, Россия, зависимая от энергопотребителей, не пойдет на прямую конфронтацию с Западом; во-вторых, она надолго увязла в собственных кавказских делах. Москва, со своей стороны, надеялась, что Саакашвили, доселе не проигравший ни одной политической баталии, не станет рисковать своей репутацией и ограничится очередной демонстрацией силы. Тем более что Запад, во всяком случае публично, не связывал вступление Тбилиси в альянс с возвращением им этих автономий.

От противного не внушала доверия и нарочитость концентрации грузинских войск под лозунгом «последнего боя за спасение отечества». Во всяком случае, российские части, накануне пройдя боевое слаживание в ходе учений в Северной Осетии, границы Южной — не пересекли. Был ли в этом элемент втягивания Тбилиси в войну, однозначно сказать трудно. Но их появление в Цхинвале до первых залпов грузинской артиллерии определенно оправдывало бы упомянутое «спасение». Хотя кто знает, меньше или больше жертв вызвало бы экстренное усиление миротворцев? Так или иначе, прибытие в Тбилиси десанта западных журналистов и отзыв с передовых позиций ряда таких же военных советников — это произошло утром 7 августа, — всеэкранное (но позднее дезавуированное — бывает…) объявление антисепаратистского похода указывают на инициаторов военной кампании, а заодно на расчеты её успешного проведения.

На чем, кстати, они строились? Иными словами, был ли у Саакашвили шанс на победу? По формальной логике был. Правда, по той же логике — «если разгладить Грузию утюгом, получится территория, равная Франции» (цитата Саакашвили). По замыслу Тбилиси, массированный артналет на Цхинвал позволил бы грузинским танкам без боя «проскочить» югоосетинскую столицу и через 3–4 часа доставить к пограничному с Россией Рокскому тоннелю 300–400 спецназовцев. То есть с опережением наших войск «закупорить» Южную Осетию и вторым эшелоном навести в ней «конституционный порядок», который бы немедленно признало «мировое сообщество». Тем более что для «раскачки» 58-й армии требовалось не менее 5–6 часов. В этом грузины не ошиблись. В угоду тбилисским самооправданиям упростим ход дальнейших событий. Далее в дело вмешался военный министр Южной Осетии отставной российский полковник Анатолий Баранкевич. Он лично подбил из гранатомета 2 грузинских танка, спéшив спецназовский десант в трагическом для него удалении от Рокского тоннеля… Мертвые сраму не имут. По 400 жертв с каждой стороны соответствовали логике войны: грузины потеряли в основном военных, югоосетинцы — мирных.

Существо же событий состояло в том, что на натовскую помощь и российское головотяпство Саакашвили уповал больше, чем на собственную силу. Но натовцы не стали отягощать душу ни воспоминаниями о Косово, ни проблемами «чудесного грузина» и сосредоточились на осуждении исторического визави по «всесезонной» модели Венгрии, Чехословакии, Афганистана. Отечественное же воинство действовало в привычном для себя режиме «плановой рефлексии» — «неужели, ё моё, 14 лет кавказской войны ничему не научили?!» Воевали, надо сказать, не без огонька и смекалки.

Чего стоит «ниппельное» обхождение ямадаевцев с главной полевой ставкой Саакашвили в городе Гори? Из него в сторону Тбилиси выпускали, предварительно разоружив, всех «спасавшихся» и жаждавших спасти грузинский суверенитет на столичном рубеже. Обеспеченный тем самым временный паралич управления Грузией стал нашим ответом западным создателям нелетального оружия. Поэтому жуть, охватившая Тбилиси на пятый день «восстановления конституционного порядка», наигранной не была. Да и из «Верхней Абхазии» — Кодорского ущелья, нависающего над Сухумом, защитники грузинского суверенитета бежали столь же резво, что и их верховный главнокомандующий — из Гори. Но злорадствовать по этому поводу не будем. Саакашвили когда-нибудь переберется к родственникам голландской жены, а наше соседство с менее «чудесными» грузинами никто не отменит.

В ожидании овертайма

Если суммировать волны комментариев мировых СМИ за прошедший год, то обнаружатся три неравных информационно-политических периода. В июле — начале августа в центре не самого пристального медийного внимания находилось покушение на Дмитрия Санакоева — тбилисского ставленника в пику цхинвальскому лидеру Эдуарду Кокойты, а также спорадические перестрелки за контроль над дорогами и господствующими над Цхинвалом высотами. Даже закрытие рынков (кавказский народный «барометр» — «холодно — горячо»), эвакуация на Север около 2,5 тыс. цхинвальцев, а заодно и предложение Кокойты заполнить российскими осетинами 530 вакансий в цхинвальской милиции не стали главными мировыми новостями. При этом все стороны по нарастающей обвиняли друг друга в злокозненных намерениях.

Второй период наступил 8 августа. В последующие 2 месяца ситуация обрисовывалась сверхэмоционально и с диаметрально противоположных позиций: Россия — агрессор, Грузия — жертва. Или наоборот — с той оговоркой, что жертвой грузинской агрессии стала не собственно Россия, а её миротворцы, защищавшие жителей Южной Осетии и Абхазии. В этой какофонии первое военно-политическое поражение Запада на постсоветском пространстве «компенсировалось» не самым успешным со стороны Москвы информационным подкреплением своей версии событий. В итоге Запад на своем поражении «не настаивал», а Россия не вполне распорядилась своей победой. Подтвердил свое значение афоризм информационной эпохи: выигрывает тот, кого назначает СNN.

Увы, нам не на чем было выстраивать модель поведения даже при локальной победе. Запад же использовал традиционный лозунг — «Россия не права по факту своего существования». О том, как бы мы выглядели, уступив «демократическому сообществу», и что бы стало с Южной Осетией, нам не подсказали. Мы же тогда постеснялись внятно произнести то, что спустя год услышали от американского вице-президента Джо Байдена: не надо загонять Россию в угол…

Третий период наступил к зиме 2008-го. Стало ясно, что пополнение Грузией НАТО, по крайней мере юридически, ввергнет альянс в войну, по прикидкам похожую на иракскую. К тому же возникла общенатовская потребность превратить Афганистан в мировое антитеррористическое ристалище, ибо ответственным за «штурманов 11 сентября» назначен талибан. Рисковать транзитом через Россию не решились ни Вашингтон, ни Брюссель. Дежурное же поощрение тбилисского «недосуверена» сродни поправке Джексона — Вэника. Той, что до недавнего времени увязывала торговлю с Москвой со свободой еврейской эмиграции из Советского Союза. Все понимают символичность того и другого, но избавление от образа собственной правоты снижает доверие к нынешней политике. Саакашвили в любом его статусе, как муху в чашке кофе, отдувают по мере навязчивого приближения к непорочным устам «цивилизационных союзников».

P. S. Уроки нашей победы

Россия одержала тактическую победу во избежание стратегического поражения. Победила, чтобы подвести черту под перечнем отступлений и потерь, до августа 2008 г. именовавшихся «приобщением к демократическим ценностям». Неискушаемый да не соблазнится. Да и натовцы, как выяснилось, не всесильны. Главный же для нас урок пятидневной войны состоит в том, что подготовка пророссийского, скажем так, «резерва» из числа грузинских граждан по обе стороны Кавказского хребта обошлась бы нам дешевле военной победы. На тему второго урока спросим не только экономистов: почему безусловное экономическое, прежде всего энергетическое, превосходство России над ее соседями недостаточно для их «нужной» политической мотивации? Третий урок, он же вопрос — ещё и для дипломатов: чем нам так дорого международное право, в каждой острой ситуации обращаемое против нас? Пока — многоточие…

Привет турецким морпехам…

Всего в «классическом» плену побывало около 30 грузинских военнослужащих, в абсолютном большинстве рядовых, даже не сержантов. Сразу вопрос: что значит в «классическом»? Это значит, что они были задержаны с оружием в руках российскими регулярными войсками (а не югоосетинскими формированиями) с соблюдением соответствующих процедур. Впрочем, Южная Осетия слишком мала, чтобы скрыть что-то вопиющее. И хотя действия агрессоров не располагали к политесу в отношении всех грузин, общая формула: «разоружать и отпускать» — распространялась на всех, кто им противостоял. Почему среди пленных практически не было командиров?.. Ведь по опыту чеченских кампаний именно командиры оказывались в плену едва ли не чаще рядовых солдат. Потому что российские офицеры нередко прикрывали отход своих подчиненных, обрекая себя, как минимум, на плотный контакт с противником, а порой и на окружение. Под Цхинвалом было иначе. Когда над боевыми порядками грузин перестали летать американские вертолеты (а это случилось уже к концу второго дня войны), грузинские командиры убыли на совещание в тыл, да так в большинстве и не вернулись — доставали быстроходный транспорт для собственной эвакуации в сторону Тбилиси. Возможно, командиры бросили солдат по приказу. Некому было, как выяснилось, крепить оборону столицы. В военной истории таких примеров немного.

Теперь по поводу американских вертолетов. Их, скорее всего, пилотировали грузинские летчики. Но примечательно другое: значительная часть рядового состава не сомневалась, что главные союзники прикрывают их не только политически, и не только с воздуха. Приблизительно четверть пленных грузин были убеждены в том, что Грузия уже вступила в НАТО и союзники (почему-то турецкая морская пехота (?)) уже заняли Рокский тоннель. Поэтому грузинским сухопутчикам остается лишь покончить с цхинвальским узлом сопротивления и выдвинуться навстречу «туркам».

Той же логике соответствовала изначальная убежденность ряда пленных в том, что российская армия в Южную Осетию не придет, потому что она беспросветно завязла в Чечне. Тем неожиданнее для них стало появление в Южной Осетии батальона «Восток». Поскольку в 13-тысячной грузинской группировке, нацеленной на Цхинвал, процент выходцев из Абхазии был выше, чем по всей грузинской армии, остаточная память о действиях других чеченцев, но в Абхазии в 1992–1993 гг. сыграла дополнительную деморализующую роль. Участие роты из состава батальона «Восток» Героя России подполковника Сулима Ямадаева позже поясним малоизвестным эпизодом. Ямадаевцы осуществили блиц-захват грузинского Гори, после чего почти сразу были выведены из зоны боевых действий.

Определенную часть 1-й пехотной бригады, выступившей на Цхинвал, составили резервисты из Гори и окрестностей. Скорее всего, именно они, а не действовавшие в первом эшелоне профессионалы понесли основные потери. В Тбилиси сообщили сначала о 215 погибших военнослужащих Грузии. Потом дали понять, что это цифра не окончательная, но тему легче закрыть, чем развивать. Официальная Москва спорить не стала. Но российские посты видели вереницы грузинских авторефрижераторов с телами убитых, следовавших в сторону Тбилиси. Вполне возможно, что часть погибших «замаскирована» под небоевые потери.

Наилучшую, хотя и относительную боеспособность показали грузинские спецназовцы. Таковых в районе Цхинвала могло находиться до 300 человек, но в боевых действиях принимали участие около 150. К третьему дню войны их уничтожили вместе с артиллеристами. В плен спецназовцев не брали, а мертвые сраму не имут… Заметим, что понятия «Южная Осетия», как и «осетин», для значительного числа плененных оказались неизвестными. Все они воевали, как им объяснили, против «бандитов и контрабандистов», из-за которых — цитируем: «Грузия не может продавать вино и вынуждена повышать цены на сигареты». Примечательно весьма неожиданное от грузин крайне слабое знание русского языка на фоне полного непонимания, в каком качестве и перед кем они находятся: немногие пленные отчетливо объяснили, являются ли они резервистами или «регулярными» военнослужащими. О каком-либо грузинском шовинизме говорить не приходится. Большинство вели себя как нашкодившие юнцы перед участковым: плакали и обещали, что больше не будут.

Кто у них президент?

Чуть ли не половина пленных, едва отдышавшись, предлагала подобие торга: расскажу, всё что хотите, но запишите, что молчал как рыба. Некоторые предлагали выкуп, если «позвоните по этому телефону». Все стопроцентно заверяли, что лично ни в кого не стреляли и вообще — любят Россию. Не только имена командиров выше ротного уровня, но и фамилии министра обороны и даже президента страны называли неуверенно. Один из пленных таковым считал Буша. На вопрос, вполне ли он в этом уверен, молодой грузин осенил себя крестным знаменем — вот-те, мол, истинный крест. На попытку одурачить спрашивавших это похоже не было. Тем более что по суммированным показаниям многое совпадало в деталях. Да и вели допросы этнические грузины. Возможно, в подтверждение общей с пленителями веры военнопленные часто и истово молились. Складывалось впечатление, что массовой сдачей в плен грузинские власти пытались создать нам дополнительные гуманитарные проблемы (как минимум, создать условия для последующих пропагандистских акций).

Характерную ситуацию пленения проиллюстрируем эпизодами, когда в плен не брали. 11 августа ямадаевская разведывательная группа (около 10 человек) организовала засаду на выезде из Гори в сторону Тбилиси. Впрочем, при поиске объекта захвата пришлось остановить колонну — 5–6 автобусов и несколько грузовиков под тентами. Колонна безропотно встала. Из автобусов довольно бодро вышли около 300 грузинских солдат… все — со стрелковым оружием. Командиру разведгруппы было от чего присвистнуть. Вместо этого он для начала построил сбегавшее грузинское воинство. После чего распорядился последний грузовик загрузить изъятыми винтовками-автоматами. После выполнения приказа колонна продолжила путь на Тбилиси, а грузовик — обратно. Приблизительно в то же время к причалу в Поти, занятому российскими военными, подошла колонна из нескольких грузинских «хаммеров». Вышедший из первой машины офицер предъявил документы на получение военного груза и заодно по-русски переспросил, не знают ли наши моряки, где будет швартоваться турецкое (опять!) судно. Грузополучателей вытащили из машин и послали, догадайтесь куда… Некоторые, правда, просили оставить при них и «хаммеры», потому как они не грузинские, а американские. Так вот: эти «хаммеры» с нашими водителями отправились на пункт сбора трофеев. Своим ходом и без охраны. Многочасовая дорога прошла без происшествий. Наши начальники иронизировали, что лучше было бы препроводить трофеи через Тбилиси в Цхинвал. Там бы их встретили радостнее, чем Валерия Гергиева.

Не забудь станцию Лозовую

Тему трофеев заострил последующий за войной пожар на украинских военных складах в Харьковской области. Для ясности повторим. В период с 8 по 12 августа российской стороной уничтожено около 50 и захвачено до 150 единиц боевой техники грузинской армии, в том числе 65 танков из начальных 230–240. Выведена из строя боевая авиация и основная часть систем ПВО, а также кораблей вооруженных сил Грузии. Подобрано в исправном состоянии свыше 4000 единиц только легкого стрелкового оружия. Впрочем, не об этом сейчас речь. Захваченные формуляры боевых машин свидетельствуют о том, что значительная часть иностранного вооружения поставлена сюда в обход действующей международно-нормативной базы. Так, спешная, фактически приуроченная к августу 2008 г., модернизация Украиной, как минимум, танкового парка Грузии «закамуфлирована» «ремонтно-восстановительными работами», «поставками запчастей и учебно-тренировочного оборудования» и т. д. Налицо факты по меньшей мерей документальной «пересортицы» наступательных вооружений в оборонительные. Объем и номенклатуру боеприпасов, оказавшихся в грузинских арсеналах, характеризует неформальный вывод российского эксперта: «Наверное, весь бывший Варшавский договор с Украиной в придачу «слил» сюда все, что у них дома грозило взорваться». Впрочем, о большой политике мы обещали не говорить.

Еще раньше, чем книга Владимира Чурова, толчок к этому разговору дал поиск сюжетов совсем к другому, еще не завершенному повествованию — исторической фантасмагории «Призраки Главного штаба». В коридорах на Дворцовой площади по ночам под звон шпор между затяжками «Парламента» спорят живые и ушедшие герои переломных эпох российской истории — военные министры Милютин и Троцкий, командующие Петроградским и Ленинградским военными округами Полковников (октябрь 1917 г.) и Самсонов (август 1991-го). В их разговор вмешиваются звонки Керенского и Собчака… Звонки Истории, с которой не спорят и о которой многие из нас забыли с последним школьным звонком.

Подсказка Владимира Чурова

Но сейчас речь о «документальной повести с некоторыми предположениями и семейными рассказами» председателя ЦИК РФ Владимира Евгеньевича Чурова «Тайна четырех генералов», изданной московским издательством «Граница — Кучково поле». Написанная в жанре конспирологических предположений, эта книга раскрывает генеалогию рода автора в увязке с судьбами известных военных деятелей России и Европы — Алексея Игнатьева, Александра Черепанова, Александра Самойло, Карла Густава Маннергейма, а также Антона Деникина, Михаила Бонч-Бруевича, Федора Палицына, Евгения Беренса и еще ряда исторических персонажей периода от русско-японской войны 1904–1905 гг. до 50-х годов ХХ в. По оригинальной версии Чурова всех их объединяла служба в царской военной разведке, верность которой они в разной степени сохранили до конца своих дней. Применительно к Маннергейму именно этим автор объясняет, например, странности, то есть очевидную пассивность советско-финского противостояния на Карельском перешейке и Прионежье в 1941–1944 гг., позволившую направлять сюда части Красной Армии фактически на отдых и перегруппировку. История завершилась беспрецедентным сталинским помилованием Маннергейма — союзника Гитлера. Впрочем, сведения, заимствованные автором из 300 с лишним источников, подлежат проверке профессиональным историком. Интерес же, проявленный Чуровым не только к своему роду, но и к неожиданному пласту отечественной хроники, пробуждает любопытство к не менее легендарным ее страницам, приоткрытым автором и ждущим внимательного читателя.

Начнем с того, что ни одна спецслужба не раскрывает всей правды о своей деятельности, даже если нет страны, за интересы которой она боролась. Не только беллетристам-романистам, но и историкам чаще приходится напрягать фантазию, довольствуясь сведениями, почерпнутыми из официальных летописей или семейных хроник. Увы, дефицит интригующего материала, особенно для самого массового из искусств — кино, уже привел к мелодраматизации («Баязет») либо к космополитичному «оголливуживанию» («Турецкий гамбит») исторического пути России. С общим идейным знаменателем: «наша история — хроника головотяпств», «быть русским — значит проигрывать». Может, что-то из навеянного книгой Чурова подскажет другому писателю более оптимистические сюжеты?

Неоконченные сюжеты русской летописи

Конечно же, история государства Российского состоит не только из разведывательных донесений и в детективном флере не нуждается. Тем более если они комментируются не историком спецслужб, а лишь посетителем музеев, в частности в афганском Герате, китайском Харбине, Белграде и Мадриде. Вот несколько малоизвестных фактов. 20-е годы ХIХ века. Государственный секретарь Коллегии иностранных дел России грек Иоанн Каподистрия, он же один из руководителей русской разведывательной сети на Балканах и в Турции, получает императорский указ о личном участии в разворачивавшихся тогда событиях в Греции. Свою задачу Каподистрия скорее перевыполнил, став первым президентом нового греческого государства.

Почти тогда же на соответствующих аналитических должностях в коллегии работают два Александра Сергеевича — Грибоедов и Пушкин. Причем последний при петербургской жизни первого работал более продуктивно и рискованно: со спецкомандировками в «горячие точки». Петербургский литератор Сергей Порохов убежден, что этим, в частности, объясняется весьма снисходительное отношение императора к декабристским исканиям поэта. Не станем вносить дополнительный детективный подтекст в подневно исследованную биографию Михаила Юрьевича Лермонтова. На Кавказе он служил командиром, как мы сегодня сказали бы, роты глубинной разведки, неоднократно переправлялся через Терек и, судя по всему, совершал рейды в Аргунское ущелье. Но вот кавказские рассказы Льва Николаевича Толстого, по оценке «непрофессиональных литературоведов», свидетельствуют о его более чем осведомленности в разведывательных донесениях. Может, литературные задатки будущего «зеркала русской революции» были замечены раньше, и не только литературными критиками?

В 1863 г. «выпускник восточного отделения Императорского петербургского университета» казачий сотник (!) Андрей Шульц получает приказ «установить южный предел Российской империи», выставив «государев кордон» по речке Кушка. Из разрозненных и, разумеется, требующих уточнения сведений известно, что к своему базовому лагерю в районе современного города Мары Шульц прибыл из длительной южной «спецкомандировки», поразив сослуживцев «изрядным умением в турецком (наверное, туркменском или, быть может, «тюрки», общетюркском lingua franca до начала XX в. — Авт.) и персидском языках». А далее следует детективная история. Шульц лихо проскакивает Кушку и, перемахнув через перевал Рабати-Мирза, оказывается в предместьях Герата — в доброй сотне километров южнее указанного рубежа. Уже оттуда вестовой привозит доклад: туркменское население Северного Афганистана с почестями встретило русских казаков. В дело включились англичане, из своих источников получившие сведения о явочном прорыве русских, нарушивших ранее достигнутые договоренности с Лондоном. Пришлось возвращаться, объясняя «мировому сообществу», что, мол, провожатый-туркмен таким образом хотел установить российский суверенитет над родным племенем.

Восточным интересам Отечества посвящена жизнь и двух других великих путешественников — Андрея Снесарева и Николая Пржевальского, кадровых офицеров российской военной разведки. Первый стал едва ли не родоначальником современной афганистики. Второй так глубоко вошел в историю с географией Восточного Туркестана и Монголии, что оказался одним из первых профессионалов-«квартирмейстеров», получивших генеральское звание. Не знаем ли мы о лошади Пржевальского больше, чем о нем самом?

Известный итог русско-японской войны не затеняет примечательного факта: русские карты Маньчжурии да и всего Северо-Восточного Китая с конца ХIХ в. и до конца Второй мировой войны считались на порядок точнее японских, не говоря о немецких — лучших в Европе. Здесь уместно вспомнить двух главных отечественных картографов того времени. Имя одного — Павел Мищенко, в русско-японскую войну он командовал разведывательно-диверсионным эскадроном. Другой — Ма Дахань, более известный как барон Карл Густав Маннергейм.

Даже историками забыты имена двух руководителей русской военной разведки начала ХХ в. — генералов Палицына и Бонч-Бруевича. Обоих связывают с деятельностью в России масонских лож, по мнению многих историков оказавших значительное влияние на ход и исход трех революций вплоть до Октября 1917 г. Но европейские, например французские, исследователи усматривают прежде всего обратную зависимость: никогда раньше, во всяком случае до августа 1914-го, глобальная сеть масонов не работала столь однозначно на нужды одной страны — России. Другое дело, насколько это оказалось эффективным в более широком и жестоком историческом контексте. Вполне вероятно, что роль Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича оказалась на десятилетие затененной его родным братом, секретарем Совнаркома, Владимиром Дмитриевичем. Более известным оказался и другой родственник шефа царской разведки — Михаил Александрович, давший имя институту связи. Насколько созданная в начале ХХ в. разведывательная сеть в европейских столицах впоследствии служила интересам красной Москвы — вопрос к заинтересованному историку. Но показательно, что ни одна крупная диверсионная операция, разработанная белогвардейскими штабами при участии европейских спецслужб, успехом не увенчалась.

Король-республиканец, или «Свеча Ксении Блаженной»

Летом 1934 г. в карликовое государство Андорра, зажатое между Францией и Испанией, прибывает белогвардеец по имени Борис Скосырев. Долгое и весьма профессиональное изучение европейской истории привело его к мысли об основании здесь собственной династии. Под ликование андоррцев, недовольных властью испанского епископата, он провозглашает себя королем Борисом I. Спустя 9 дней удивившиеся такой наглости испанцы увозят «русского короля» в Барселону, потом высылают его в Португалию. Скажете, сюжет для авантюрного романа? Не совсем. В дальнейшей биографии монарха-самозванца провал. Но известно, что его советчиком выступал некто Тищенко, вполне вероятно, он даже сопровождал Скосырева в его андоррском походе. Фамилия Тищенко известна по не менее любопытному сюжету — «команде Кузьмина», воевавшей в Испании на стороне республиканцев. Возможно, что в России о нем и о ней ничего не известно. В 1936 г. группа бывших белогвардейцев обратилась к Сталину с просьбой о возвращении на родину. Их обращение совпало с началом гражданской войны в Испании. Сталин якобы сказал: «Их путь домой лежит через Испанию». Старшим группы, значительная часть которой располагалась в Сербии, стал подполковник из Петербурга Кузьмин — скорее всего, офицер царской разведки (славист по образованию, а заодно — выпускник Сорбонны). Советские добровольцы тогда еще до Испании не доплыли. Настоятель русской церкви в Белграде со слов своего деда, бывшего духовника Врангеля (вспомните эпизод из фильма «Бег»!), не очень уверенно говорит: «В “команде Кузьмина” было не менее 20 офицеров. Значился в списке и штабс-капитан Тищенко». Не исключено, что накануне он прибыл из Испании, ибо свободно владел испанским языком. В Испании этих фамилий не знают, хотя известны имена белогвардейцев, воевавших на стороне фалангистов Франко. В русском Музее Оцупа в Мадриде предполагают: русские фалангисты спасли своих «республиканских» соотечественников, по крайней мере их имена. Скорее всего, все белогвардейцы-республиканцы погибли. Но что удивительно: после гитлеровской оккупации Парижа в 1940 г. в концлагерь на территории Вишистской Франции из Испании доставят Бориса Скосырева. В 1944 г. его не станет.

В последний день моего пребывания на Балканах ко мне в белградской церкви Свято-Троице подошла древняя русская старуха: «Господин полковник, передайте привет столице нашей. Поставьте свечу Ксении Блаженной» — «От кого поставить?» — «Ото всех Кузьминых». Может, совпадение?

* * *

Эпиграфом к своей книге Владимир Чуров выбрал слова Тимофея Грановского: «Изучение русской истории портит самые лучшие умы»… Или обостряет?

6 октября 1995 г. в тоннеле под железнодорожным мостом на грозненской площади Минутка был взорван уазик с командующим федеральными силами на Северном Кавказе генерал-полковником Анатолием Романовым. Генерал, парализованный с тех пор, жив. И его близкие надеются, что когда-нибудь он заговорит. Если это произойдет, он скажет о многом. Всё остальное — размышления.

Мог ли тогда наступить мир?

Многие по обе стороны федерально-сепаратистской баррикады в этом убеждены. Они считают, что в 1995 г. Анатолий Романов ближе других подошел к компромиссу с Масхадовым. Тот действительно высоко ценил неполитизированность и порядочность командующего, отличавшегося верностью слову. Не состоявшееся тогда соглашение, возможно, и впрямь могло изменить ход событий. Об этом напрямую говорил Бислан Гантамиров. Многолетний мэр и неформальный «хозяин» Грозного, он в 2003 г. ушел с поста министра печати после ссоры с отцом и сыном Кадыровыми. С ним согласен и один из руководителей сегодняшней Чечни: его имя по этическим причинам не называю. Тогда он тоже искал диалог с федеральным центром и расстался с «эмиром всех муджахедов» непосредственно после покушения на Романова. При этом дал понять, что взрыв организовали противники «эмира», не заинтересованные в его возвышении перед ичкерийскими выборами. Сам Масхадов и его окружение в устранении командующего сначала обвинили федералов, сделавших, по его мнению, ставку на силовое подавление повстанчества. Правда, в августе 1996 г. накануне подписания с Москвой хасавюртовского соглашения тот же «эмир» при неслучайном присутствии Басаева и с очевидным намеком на Романова заявил: «договор могли заключить ещё год назад, но этого не хотели, не только в Москве, но и в Чечне». Услышав это, Басаев отошел в сторону, а главный пропагандист Ичкерии Удугов ещё с большей настойчивостью стал опровергать сепаратистский след во взрыве на Минутке.

Иначе думал погибший 9 мая 2004 г. первый профедеральный президент Чечни Ахмат-хаджи Кадыров, наиболее крупный северокавказский политик за те же 10 лет. Не любитель вспоминать свою роль при Дудаеве и Масхадове, бывший муфтий Чечни тем не менее признал: в 1995 г. мирных перспектив с Москвой не было: «Чечня должна была пройти свой круг». Тогда же он дипломатично намекнул: Романов действовал скорее по совести и наитию честного солдата, нежели согласно спущенной сверху директиве. Разрозненные и противоречивые свидетельства того времени подводят к мысли, что «государева» плана «замирения Чечни», скорее всего, не было. Были пожелания, исходившие от окружения Ельцина: к президентским выборам 1996 г. успокоить «дорогих россиян» выводом войск, закрыв глаза на происходившее в мятежной республике и добившись от ее лидеров формального подтверждения единства с Россией. Это и было зафиксировано в хасавюртском соглашении с юридически двусмысленной главной статьей — что произойдет по истечении пятилетнего срока: полный разрыв с федеральным центром или возращение в лоно Москвы. Сепаратисты настаивали на первом, федералы — по существу на авось — надеялись на второе. Отсроченное решение о судьбе части страны в последние годы принималось лишь однажды. Подобное соглашение заключала Франция с затерявшейся в Микронезии малоизвестной Каледонией. Но и оно было более выверено в пользу интеграции с Парижем, а потом им и аннулировано. Новации же в политике-дипломатии чаще придумывают те, кто плохо учился или не знает, сколько стоит проезд в метро. Тем более — сколько колес у бронетранспортера.

Мирное соглашение о будущей войне

Таким, повторимся, стал Хасавюртский договор, подписанный тогдашним секретарем совбеза Лебедем с Масхадовым. Составленный в веденском доме Басаева, он был подписан не глядя. Едва ли не единственное, что в нем определялось сколько-нибудь внятно, это порядок создания и функции совместных с сепаратистами комендатур — до полного вывода федеральных сил. В этом заслуга прежде всего военных, думавших, как спасти солдата от уголовной вакханалии, охватившей Чечню после «исторической победы над Руснёй». Совместные, на самом деле федеральные, комендатуры с карикатурным представительством масхадовцев спасали не только солдат-федералов, на которых после Хасавюрта было открыто всечеченское сафари. Возможно, об этом еще никто не писал: тогда же «свободную Ичкерию» покинули практически все русские, а также чеченцы, по «еретическому» упрямству не верившие, что с падением «колониальной власти» из кранов потечёт коньяк. Часто вперемешку с федералами ушли 10–15 тысяч русских, а также от 30 до 100 тысяч чеченцев и других кавказцев. В «мирные» же 1991–1994 и 1996–1999 годы в Чечено-Ингушетии «пропали без вести» до 60 тысяч русских. Эти данные стеснительно привела ОБСЕ, но в среде отечественных правозащитников они почему-то не на слуху. В художественном фильме «Вор» есть пронзительная сцена: на фоне эшелона с федералами, покидающими «освобожденную республику», местные «правоохранители» уже кого-то ставят к стенке за перроном. В нашу с Андреем Константиновым книгу «Рота» не полностью вошёл ещё более дикий эпизод: обкуренный масхадовский «со-комендант» (он же освобожденный «революцией» рецидивист — в прокурорском мундире, но с армейскими подполковничьими погонами), настоятельно предлагает федеральному «коллеге» пострелять на пари в беженцев, а «кого жалко», того «вызвать» для ночных «показаний». На звонок федерала, куда следует, «подполковник» со значением показал украденный у него же конверт с домашним адресом…

Хотел того сам Масхадов или нет, это мракобесие творилось при его «президентстве». Его главным «достижением» стала поставленная на поток работорговля. И по сей день в каждом десятом чеченском селе можно встретить «работников», откликающихся на мусульманские имена, но с подозрительно славянскими физиономиями. Другое дело, что многим из освобожденных рабов некуда идти: нет ни семьи, ни крыши, а ежеутренне «мобилизующие» побои вкупе с ежевечерним стаканом самогона — в виде «оплаты труда» — довели их до потери человеческого облика. Московские же политики того давнего 1996-го еще долго праздновали победу «демократа» Ельцина над «коммунистом» Зюгановым.

Развязка сюжета была политически предопределена. К августу 1999-го внутренние ресурсы масхадовцев иссякли даже при «свободном» труде «добровольных работников». Пришлось приступить к «освобождению» соседнего и экономически более благополучного Дагестана. Тем более что там мудростью тогдашнего премьер- министра Степашина дали «зеленый» свет местным ваххабитам: не кури — не пей — молись и работай по 16 часов в сутки. За это получишь кусок козьего сыра, а осенью — арбуз. Фактически тогда в дагестанской земле привились зерна исламизма. Но в то время многонациональный, хотя и на три четверти «безработный» Дагестан под встречным кличем «Аллах Акбар!» дал отпор Басаеву — Хаттабу. Кто знает, что десяток селян отчаянно удерживали в Ботлихском районе свой аул? И удержали до подхода федералов ценой жизни 7 из 10? Под предводительством местного муллы — бывшего «афганца», потерявшего тогда единственного сына. И полурусской-полуаварки, 25-летней махачкалинской учительницы музыки (!), гостившей у родственников. Кстати, возможно, так и оставшихся ненагражденными.

Вторая чеченская — во избежание третьей…

Подзабытые за давностью лет генералы 99 года — Казанцев и Квашнин, Трошев и Шаманов, Лабунец и Молтенской — сделали то, на что оказалось не способно предшествующее поколение политиков. 5–8 тысяч боевиков были выбиты из Дагестана, потом 2–4 тысячи — с севера Чечни, затем — более 20 тысяч — из Грозного. Ценой святой и грешной «всероссийской шестой роты», павшей в Аргунском ущелье в первый день весны 2000-го. Тогда же, по сути, прекратилось организованное сопротивление федералам. Кстати, заморские гости, оглядываясь на свой Ирак — Афганистан куда более дотошно, чем после Косова, нас об этом расспрашивают. И, представьте, интересуются, как мы пресекаем «политические спекуляции пацифистов». Почему-то мы об этом знаем меньше, чем о деятельности «солдатских матерей» — при полном уважении к тем, кто без кавычек. Терроризм, по крайней мере исламистов, искореним тогда, когда ему будет объявлен джихад самими исламскими иерархами. От наших же западных собеседников требуется не противопоставление сепаратистов-террористов «борцам за свободу», а их соизмерение по запаху гексогена.

Неорганизованное же сопротивление продолжается и будет продолжаться пока Стабилизационным фондом мы не распорядимся в главных общефедеральных целях. Чтобы исключить войну третью. Кстати, о названиях. Кто в России, если не Кавказ с его 60–70-процентной безработицей, требует первоочередной стабилизации?

Федерация — не часть ли названия страны? Об этом напоминают 30 тысяч чеченцев, ежегодно достигающих боеспособного возраста. Не все из них имеют альтернативу автомату Калашникова — пусть даже в виде лопаты. Но, как и мы, они хотят есть, одеваться, нравиться. Большинство из «автоматчиков» об идеалах свободы давно не вспоминают. Но пойманные под мостом с фугасом уже уверенно требуют адвоката. Может, это тоже — пусть и незаметная — победа Анатолия Романова?!

Трудно сказать, что бы к этому добавил он сам, молчащий уже много лет.

…потому что его смерть создаёт прецедент для многих, чей жизненный путь схож с его. Потому что слишком много вопросов она задает всей стране, призванной защищать не только единственную в ее истории семью трех Героев России. Если звания у нас даются не по национальному признаку и политической разнарядке, а за государеву службу.

Антиваххабизм — поле для взращивания Героев России?

О Чечне, как и об истории как таковой, большинство судит по телевизору. Чеченцев, если они не похожи на подзабытого нами Махмуда Эсанбаева, мы подводим под общий знаменатель: у них — своя «свадьба», у нас — своя. Чеченец с «лермонтовским» кинжалом или сегодняшним «калашом» тем более не вызывает ничего, кроме оторопи сытого мещанина: не приведи Господь с таким — в безлюдном месте! Но Чечня, во многом не похожая на остальную Россию, взросла на нашем же культурно-историческом поле. Её населяют такие же, как мы, соискатели Человеческого счастья. Счастья, понимаемого с поправкой на Веру в свой род-тейп, постигаемые с возрастом заповеди Всевышнего и справедливость, не стесняемую кавказскими хребтами, — всё в сумме не такое уж чужеродное нам, русским. Такими, а не публицистически раскрашенными персонажами чеченской хроники, стали братья Ямадаевы, не самые дальние родственники Кадыровых.

Сулейман (Сулим) Ямадаев в силу своего понимания Веры, оставшейся единственным смыслом бытия после 1991 г., в 20 с небольшим лет стал самым молодым командиром 5-тысячного по численности полка, непосредственно подчиненного муфтию дудаевской Чечни Ахмату Кадырову. Его он считал больше, чем отцом. Когда в безвластно-масхадовском 1998 г. ваххабиты Хаттаба замахнулись на «европезированный» Гудермес, он выступил не ЗА «неверных» федералов, ПРОТИВ чужой Веры. Своя Вера оказалась ближе к федеральным знаменам, на которых, по правде говоря, ничего святого для чеченцев не написано. В ноябре 1999-го Ямадаевы без цветов, но и без выстрелов в спину встретили в Гудермесе бронетранспортер русского генерала Трошева. «Шеф» ямадаевского полка Ахмат- хаджи стал новым лидером Чечни.

Ваххабитов, оказавшихся феодальными смутьянами в век интернета и дискотек, пассионарный Сулим изничтожал по праву хозяина родных равнин и гор, до поры не приноравливаясь к федеральным титулам. Как изничтожал? Разговор не для гламурных барышень. Да, мартиролог врагов федерализма (более 400 — только на его личном счету, и еще за тысячу — у его братьев) пополнялся врагами рода, а потом и его семьи. Даже у Кадыровых, пожалуй, меньше кровников, чем у Ямадаевых. Так или иначе, не надо было заставлять женщину-ваххабитку поливать из кувшина его руки, промасленные после ремонта «пазика» с табличкой «Пресса». Этот эпизод лета 2002-го едва не обернулся бедой для десятка телеузнаваемых журналистов. Уже удаляющуюся от Замай-Юрта машину веерно обстреляли местные «заступники за женскую честь» — для памяти «неверным». Но разве этот эпизод единственный и самый жесткий? Скажем и другое: путешествуя в одиночку по Чечне, лишь с Сулимом федерал считал себя защищенным настолько, насколько позволяет война.

Во время второй чеченской войны он не особо примерял себя с сыном-охранником Ахмата-хаджи, ибо его личная мотивация была куда ценнее для федералов, к тому времени поднаторевших в управлении мятежными «весями». Но эти же «искушенные» решали задачи дня, не задумываясь о том, что на смену эпохи побивания каменьями придет время их собирания. А сам Сулим? От своих старших братьев он отличался не только хмурой задумчивостью. Руслан с самого начала искал государева признания за «восстановление федерализма». Джабраил видел себя лихим профедеральным «абреком». Сулим все же оставался воином, с несомненными командирскими и даже политическими задатками и с весьма условно приданным его подчиненным статусом батальона спецназа ГРУ (точно так же он мог стать подведомственным другим спецслужбам и правоохранителям). Тем не менее за устранение главного на чеченской земле «послехаттабовского» ваххабита — саудовца Абу-аль-Валида — он в 2005 г. стал третьим в их роду Героем России.

Героям тесно после войны

Непривычная для поколения Ямадаевых — Кадыровых атмосфера полумира-полувойны, развела прежних героев. Кадыров, выросший из охранника отца в отцы нации, не смог примирить всех, кто в ситуации «или-или» поддержал Ахмата-хаджи. Рамзан тоже стал Героем России. За то, что под гарантии отца спустил с гор тысячи своих бывших антифедеральных единоверцев, часто «недомстивших» не федералам вообще, а конкретному «шайтану» Ямадаеву. Когда «республиканские милиционеры» Кадырова стали не союзниками, а конкурентами спецназовцев Ямадаева, возник ключевой для послевоенной Чечни вопрос: какое из федеральных «усилений» юридически «весомей», иными словами, ценнее для Москвы? Обострившие ситуацию финансовые «ножницы» «укололи» прежде всего ямадаевцев. Кадыровцы стали получать из республиканского бюджета в полтора-два раза больше минобороновских «антитеррористов» Сулима? Хотя «подушная» цена вопроса не превышала ежемесячных 8–12 тысяч отечественных целковых, встречные иски «конфронтантов» не ограничились внутритейповой фактурой анти-и профедерального лихолетья, но вобрали в себя далекие от шариата и адата статьи УК РФ. Аварскую станицу Бороздиновскую с питерскими «Самсоном»-«Салолином», как и не более законную блокаду гудермесской базы ямадаевцев (с «членами семей военнослужащих») поставим в один ряд «взаиморасчетов по-горски», «попранных, видит Аллах, справедливостей» и «неслыханного, держи меня втроем, злодейства», одинаково чуждых общероссийской норме. Нашим же героям оставалось лишь не уступить друг другу дорогу. Что и случилось в апреле 2008 г. по пути кадыровского кортежа из Грозного в Гудермес. Блиц-захват подчиненными Сулима грузинского Гори в августе того же года уже ни на что не повлиял. Хотя Сулим уволен из армии не только, повторим, Героем России, но и подполковником.

Станет ли профедеральный авторитаризм Рамзана трагическим обстоятельством в истории его общего с Ямадаевыми тейпа «беной» или драматическим препятствием на пути от Чечни воюющей к Чечне восстанавливающейся — эту тему сегодня лучше не развивать.

Тем более что известные каждому чеченцу «допущения» в обстоятельствах гибели Джабраила Ямадаева в 2003 г., убийство в 2008 г. главы ямадаевского рода — бывшего депутата госдумы Руслана, сплошные вопросы вокруг событий 28 марта 2009 г. в Дубаи ставят нынешнего грозненского лидера перед необходимостью самому скорее и убедительно предъявить «горам и миру» имена покусившихся на не безусловный кавказский мир и не устоявшийся послевоенный мир.

P. S. Кому это выгодно?

…тем, кто делает ставку на новый внутричеченский взрыв как новый виток распада государства Российского. Ибо столкнуть Кадыровых с Ямадаевыми — значит не просто превратить в «монтекки-капулетти» их многочисленную родню — только у Рамзана и Сулима по шесть детей. Это значит направить против власти тысячи неотмщенных в Чечне и окрест. Какое уж тут завершение контртеррористической операции!? Это осознают прежде всего продолжатели «дела» Хаттаба и Абу-аль-Валида, да и прочие, кто не слишком заинтересован в благополучии Отечества. Насколько это понимают по федеральную сторону баррикады, ясности меньше. Если бы ее было больше, то героев войны «надоумили» еще до ее окончания. Чтобы впредь всемедийно не жонглировать аббревиатурами спецслужб, вовлекая страну далеко не в политологический спор, кто «матери-истории ценен». Поэтому подождем, что скажут не только строитель самой вместительной в Европе мечети, но и уполномоченные государевы мужи — от прокурора до посла в Дубаи, которые долго не могли отличить мертвого Сулима от живого.

11 марта закончил свой земной путь бывший президент-«председник» бывшей Югославии Слободан Милошевич. Закончил сам или ему помогли? Этот вопрос еще долго будет разделять тех, кто видит в нем главного балканского злодея, и тех, кто считает его жертвой подлого времени, с которым он не совладал…

«Председник» из рабочего блокнота

Спорящих о месте Милошевича в истории вряд ли примирят политические аргументы и исторические экскурсы: на каждое «за» всегда найдется «против». Вот — заметки, вырванные из рабочего блокнота. В них — несколько эпизодов встреч с югославским лидером, его высказывания. И еще — долгие беседы с людьми из его окружения. Иногда близкого. Иногда — фонового. Но всегда — взволнованного. Дальше — вопросы. И часто — сумбур вместо ответов. Времена не выбирают…

Осознавал ли он историческую ответственность или был беспринципным властолюбцем? — «У меня всегда температура плюс 38»: признался Милошевич, разгоряченный дейтонскими впечатлениями 1995 г. Только что подписан документ об окончательном распаде его родины — Югославии. Югославии Великой Победы (там она называлась, как и у нас), Югославии социалистической (это завещание Тито — самого известного и до сих пор непререкаемого югослава). Милошевич стал одним из гарантов независимости Боснии — республики, по национальному составу копировавшей всю Югославию: православные — католики — мусульмане. Неужившихся в едином государстве попытались примирить в одной его части. Одновременно гарант получил клеймо главного преступника. «Тито был самым “дорогим” преступником третьего рейха. За его голову обещали 10 млн марок. Кстати, — это цитата, — лучше, чем в русском фильме “Освобождение”, где Тито не показан». На его столе долго стояла фотография — Тито вручает партбилет юному Милошевичу. Потом этот снимок он поменяет на короля Александра, основавшего в 1929 г. Югославию. Энергичный, беспокойный — классический холерик — он пытался заменить всех и для всех быть своим: «Это Тито мог планировать свой протокол на год вперед. У меня каждый день “свадьба”. Полпятого сел за руль и приехал во владу (правительство). Вызвал Владимира (Владимир Грунич — один из его спичрайтеров) и сел писать обращение к краинцам (сербам в Хорватии)». «Я обращаюсь к вам как…» Этот список ему предъявят как свидетельство его лицемерия: югослав, серб, отец, провинциал из Пожароваца, коммунист, атеист, юрист, майор запаса…

Мог ли он спасти Югославию? «Если во главе Югославии станет серб, государство развалится. Сербы слишком упрямы, чтобы управлять страной», — предупреждал хорват Тито. Так и случилось. Черногорец по происхождению, серб по ментальности — Милошевич пытался спасти страну, опираясь на армию. Не вышло. Югославия, как Карфаген, должна была рухнуть. Главный военный советник хорватов — фактически командующий их войсками — вчерашний председатель комитета начальников штабов США генерал Карл Вуоно воевать умел. За 5 лет войны всех против всех известен лишь один случай, когда на местном сходе сербы и хорваты постановили: никому не подчиняемся, ни за кого не воюем. Это произошло в августе 1991-го в краинской Костайнице. Не затем ли туда спешили российские журналисты Ногин и Куренной, чтобы рассказать о тамошнем феномене? Не рассказали. Погибли в той самой Костайнице. Такой феномен никому не был нужен.

Был ли он преступником? С первых выстрелов в Краине в 91-м до косовского позора 99-го он, конечно же, отдавал приказы. Вряд ли в них записано: этих повесить, тех расстрелять. Не все, кто брался за оружие, стали преступниками. Но война — всегда варварство. Гражданская — вдвойне. В первый день моего приезда в боснийскую Тузлу старик-мусульманин, поливавший из шланга газон, остановил взгляд на моем шевроне с российским флагом. Потом презрительно сплюнул, смачно выругавшись. Ещё через неделю-другую мы разговорились. До 92-го он жил в сербской части Боснии — в Биелине. Преподавал русский язык. В класс зашли несколько «ополченцев» во главе с местным паханом по кличке Аркан. На их нарукавных повязках красовались такие же по набору цветов, только по-сербски перевернутые триколоры. Предложили прочесть «Отче наш». Кто отказался — значит, мусульмане. Расстреляли полкласса, назидательно написав на доске: «Мы держимо речь», то есть «хозяева здесь — мы». В Биелине я встретил другого деда — серба. Эту школьную историю он тоже знал. Более того, после рюмки 60-градусной ракии признался: аркановцы пошли в школу из его двора. Во дворе в большом котле такие же «ополченцы», только с зелеными повязками на лбу сварили его трехлетнюю дщирку. Дочку. Бросив в котел несколько луковиц. Для приправы. И дщирка и полкласса вошли в мартиролог из 270 тысяч говоривших на одном языке. «Деду» оказалось 30 лет. А русскому языку его учил мой тузлинский собеседник. Нужно ли было Милошевичу отдавать преступные приказы?

Торговался ли Милошевич с западниками или по-сербски упрямо не поступался принципами? Конечно, торговался и поступался. Тем более когда лишь президентская должность и статус международного гаранта до поры спасали его от трибунала. Но если трибунал его всё-таки настиг, значит, «продал» он им немного. А ведь стоило ему чувственно поблагодарить западников за наведение на его родине демократического порядка — так сделали хорват Туджман и босниец-мусульманин Изетбегович, — а ещё лучше, предъяви он Москве какой-нибудь счёт за оккупацию, он бы и сегодня назывался «председником», гарантом и вообще слыл примерным борцом с тоталитаризмом. Возведенный в ранг изгоя, он метался и между собственными политическими флангами — от проамериканца Джинджича до националиста Шешеля, называя их своей левой и правой руками. Своим военным предлагал «дружить» с Москвой, дипломатам — с Западом. Чтобы понравиться демократам, пытался закрыть усыпальницу «диктатора» Тито, но товарищи по социалистической партии его поправили. Харизмы маршала у майора запаса не было. Политический титан редко готовит преемников.

Как к нему относились сами сербы? Сначала на него возлагали надежды. Как в Союзе на Горбачева. После прихода к власти в 1987 г. с ним себя он и сравнивал. «Наш Горбачев» — газетное клише того времени. Потом — как к искреннему неудачнику, которому вот-вот повезет. О нём говорили: «Слобо — наша вечна трудность». «Трудность» по-сербски — «беременность». После косовской трагедии до ареста — с элементами презрения: много мельтешит, но всегда проигрывает. Иронизировали про раскладушку, которую пора ставить у надгробной плиты маршала Тито. После ареста — снова с сочувствием. Но оно не слишком распространялось на его сверхделовую жену — Миру — лидера «левицы» — левой партии, ничем не отличающейся от социалистической. Об их финансовых злоупотреблениях говорили всегда, часто по слухам, но больше склонны были обвинять в них Миру. Как бы там ни было, внешних признаков роскошной жизни не допускал. В течение года ходил в одном и том же костюме, принародно купленном в белградском универмаге. Помпезных выездов с кавалькадой лимузинов и перекрытием улиц, в отличие от Тито, не любил.

Был ли он другом Москвы? Закадычным другом не был. Но к России относился по крайней мере с вниманием, нередко сравнивая себя с нашими вождями. Из нынешней политической элиты выделял Примакова: напрямую обращался к Кремлю с просьбой о его посредничестве в косовском кризисе. Почти брезгливо относился к Козыреву. Прилично говорил по-русски. Его мать — Станислава — некоторое время преподавала русский язык. Часто приводил примеры из советской истории, которую знал неплохо. Встретившись с российским военным атташе по фамилии Шепилов, в шутку заметил: «и примкнувший к ним?» (так в конце 50-х годов именовался тогдашний министр иностранных дел СССР Шепилов, «примкнувший» к антипартийной группе Маленкова — Молотова). Любил советские фильмы, на некоторые из них, например «Белое солнце пустыни», под псевдонимом писал рецензии. Следил за культурной жизнью России. Завершая аудиенцию с российским посланником, неожиданно спросил: «А что, и Большой театр развалили?» Его отношение к Москве заметно испортилось в 1995 г. Тогда стараниями российского посла в Хорватии загребский лидер Туджман получил орден Отечественной войны. За полтора месяца пребывания в плену у партизан Тито. И ещё за то, что, будучи адмиралом, одним из первых среди югославского генералитета изменил присяге.

P. S. Между Горбачевым и… Хрущевым

Расставшись с имиджем Горбачева, он попытался стать таким же ниспровергателем, как Ельцин: тогда-то и «закрывал» «мавзолей» Тито. Подражая Ельцину, пытался быть надпартийным «слугой народа». Потом вернулся к руководству страной с партийной трибуны. Сравнивал себя с Хрущевым. Несколько кокетничая, говорил, что, став преемником мирового лидера, теперь лучше понимает и Сталина, и Тито, и Хрущева. Кстати, находясь в Москве, возможно, единственный из действовавших лидеров стран, посетил могилу Никиты Сергеевича на Новодевичьем…

Он не был диктатором, хотя его эпоха требовала жесткости. Он не был преступником, хотя и ни пресек варварства, творившегося от его имени. Он был не более упрям, чем большинство сербов. И амбициозен как партийный секретарь, велением времени ставший лидером 22-миллионной Югославии. Страны, рассыпавшейся без железной руки маршала. В этом он — его антипод. В этом же — подлинная югославская трагедия, пополнившаяся еще одной жертвой.