58-я. Неизъятое

Рачева Елена

Артемьева Анна

Протопресвитер Виктор Петрович Данилов

«Я чувствовал Бога так, как если бы он был со мной в камере»

 

 

1927

Родился в Ярославле.

12 ИЮНЯ 1948

Студентом Ярославского пединститута арестован по обвинению в антисоветской агитации. Во время следствия его дело объединили с делами еще семерых ярославских молодых людей, якобы входивших в «организованную антисоветскую группу». Приговорен к 10 годам лагерей. Этапирован через Вятку (Киров) в Минлаг (Инта). Работал на лесоповале, лагерным пожарным, ассенизатором.

1952

Арестован по подозрению в подготовке побега и вновь приговорен к 10 годам (т. е. срок в 10 лет начал отсчитываться заново).

1955

1955-й — освобожден «за отсутствием состава преступления».

1976

Тайно рукоположен в греко-католические священники. За то, что подпольно проводил религиозные службы и писал статьи для самиздата, едва не был арестован вторично.

Служил в разных приходах в Грузии, Латвии и России.

С 1992-го стал настоятелем греко-католической общины города Гродно (Белоруссия), в 1999 году возведен в протопресвитеры.

Продолжает вести миссионерскую работу.

Живет в Ярославле.

 

Я всегда считал себя коммунистом. Я решил делать партийную карьеру, поступил на исторический факультет. Стал участвовать в общественной работе, был комсомольцем, создал при своем университете неофициальный философский кружок. В нем было человек пять, мы делали доклады на философские темы — просто изучали философию по обычному политучебнику. Скоро всех участников нашего кружка вызвали в комитет комсомола и сказали покинуть кружок. А меня арестовали.

Сорок дней я сидел в одиночке. Мне можно было читать книги из тюремной библиотеки, и случайно мне попалась повесть Толстого «Отец Сергий». И то ли пока я читал, то ли после я почувствовал присутствие Бога так, как если бы он был в камере. Я упал на колени и впервые в жизни стал молиться, молиться словами, которые Толстой взял из Евангелия как эпиграф: «Господи, верую, помоги моему неверию». Я плохо понимал вторую половину фразы, но первый раз в жизни чувствовал, как будто Бог находится рядом.

На суде мне дали 10 лет.

 

«Главное, что меня беспокоило, — смысл жизни»

Главное, что меня беспокоило в лагере, — вопрос о смысле жизни. Я решил: все, места в коммунистической партии мне уже нет. Значит, после освобождения нужно зажить тихой частной жизнью, заняться сельским хозяйством… Я выписал из дома учебники, прочел массу всего про урожаи, узнал, что коза — рентабельнее, чем корова… Но скоро понял, что тихая мещанская жизнь не сможет удовлетворить потребность в смысле жизни. И тогда я пришел к вере.

Я всегда был антирелигиозный человек. Я связывал христианство с теорией непротивления злу, толстовством, и считал, что оно делает людей рабами. Но в лагере я обратил внимание, что религиозники — самые выдержанные люди: они не матерятся, не ругаются, ведут себя спокойнее других. Я спросил себя: почему они такие?

Почему они лучше?

В моем бараке был прусский католик, который сидел за шпионаж в пользу Ватикана. Он просветил меня. Я поверил в существование Бога. Не воцерковился, но просто поверил, что Бог есть.

Виктор Данилов. 1960

* * *

Одновременно я мучился тем, что мне так долго сидеть, и думал, что надо бежать. Но все побеги заканчивались неудачей. Все. Колючая проволока, вышки, собаки… Даже если тебе удалось удрать — дальше тундра, болота. На поимку отправляли самолеты, десант. Местных подкупали, давали награды… Я решил, что бежать невозможно без организации за пределами лагеря. И просто из любопытства разработал шифр, которым можно было бы общаться с человеком на воле. Один из заключенных попросил его у меня, я дал — а он меня предал.

Меня арестовали. Первый вопрос: ты готовил групповой побег. Кто в группе?

Я понял, что меня будут пытать, и испугался, что оговорю невинных людей и сам получу 25 лет. И обратился к Богу.

Я стал молиться. Я молился по два часа в день. Я ложился на верхние нары, закрывал глаза и старался представить себе, что Бог смотрит на меня. У меня болела голова, я уставал, прерывался, но не считал за молитву слова, произнесенные без этого ощущения.

Через несколько дней мне приснился сон. Вижу, приводят меня к следователю, он зачитывает показания против меня. Затем подходит, встает прямо передо мной и спрашивает, была ли организация по подготовке побега.

— Нет.

Ба-бах! Он бьет меня по лицу. Снова спрашивает. Снова бьет.

— Ну, сейчас ты заговоришь, — мне снится, что он выходит в коридор и возвращается с группой офицеров (на самом деле пришел с одним). Тот долго орет на меня (наяву говорил спокойно) и отправляет в карцер.

Я просыпаюсь — и через час меня вызывают на допрос к тому самому следователю. Все, что мне приснилось, происходит на самом деле.

Когда я вышел из карцера, я узнал, что мое дело переквалифицировали с группового на одиночный побег.

Я снова получил 10 лет.

* * *

Выйдя из карцера, я сказал: «Боже, ты столько для меня сделал! Как я могу тебя отблагодарить?» — и понял, что должен быть воцерковлен. Меня тянуло католичество, страшно тянуло. Я больше не мог терпеть, пошел к католическому священнику — поляку — и принял католичество.

* * *

Все время заключения я стремился работать там, где меньше устаешь. Работал в ламповой, заряжал лампы для горняков, электриком, измерителем газа в шахте… Самая хорошая работа была — ассенизатор. Утром отработал — и весь день свободен. Я работал так несколько лет.

Молился я обычно, когда в бараке никого нет, лежа на верхних нарах. Утром, днем и вечером, в общей сложности 20–40 минут. Вскоре я пережил религиозный экстаз.

Во время молитвы здесь, в области сердца, возникает сверхъестественная теплота.

Потом начиналось горение сердца. Появлялась сила духа, воля, отвага, мощь внутренняя. Глаза мои словно извергали огонь. Все греховное исчезало, все сгорало…

Я был в состоянии религиозного экстаза — я засекал время — по 25 минут. В это время ты не хочешь свободы, потому что ты свободен. Ты не хочешь счастья, потому что ты счастлив. Все твое сознание поглощено наблюдением Бога. Внешние обстоятельства не имеют никакого значения.

 

«Если бы не лагерь — кем бы я был?»

Никакой злости за лагерь у меня нет. Все плохое я забыл, но самое хорошее в памяти у меня осталось — это мужская дружба.

Когда я вышел из лагеря, написал друзьям-полякам, какое в России плохое материальное положение. И сразу приходит из Польши посылка: сало, крупы… Хотя я ж ничего не просил! Потом поехал в Польшу, меня бесплатно возили по всей стране…

Если бы не лагерь — кем бы я был? Может, как и планировал, устроил бы партийную дискуссию и сел. А может, смирился бы и не стал никем… Я ни о чем не жалею. Первая судимость привела меня к Богу, вторая научила молиться. Я бы согласился прожить такую жизнь еще раз.

КРЕСТ ИЗ АЛЮМИНИЕВОЙ ЛОЖКИ

«Сделать крест каждый может: делаешь форму, растапливаешь ложку и заливаешь в форму расплавленный алюминий. Четки делали из хлеба или веревки. А вот службы в лагере не вели. Когда я попал в Инту, пожилых священников уже отправили в инвалидный лагерь Абезь, они там убирали снег лопатой, и службы вести было некому».

 

ВАЛЕНТИН МУРАВСКИЙ 1928, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

В 1944 году со всей семьей был угнан на принудительные работы в Германию, откуда после освобождения сестра Валентина Дина уехала в США. В 1947–1948 Валентин и его мать Розалия Муравская были арестован за связь с Диной. Поводом послужило письмо, в котором Валентин отговаривал сестру возвращаться в СССР. Валентин получил три года лагерей, мать — 10. Заключение отбывал в Красноярском крае. После освобождения переехал в Караганду, откуда пешком ходил в лагерь «Долинка» на свидания с матерью. В 1957 был реабилитирован и вернулся в Ленинград.

МАМИНА ВЫШИВКА

Сделана Розалией Муравской в Карлаге. «Сидела она в лагере жен изменников родины. Мама ногами месила глину, лепила огромные, тяжелые саманные кирпичи и строила из них бараки».

“ Лагерь мамы был в Казахстане, в Долинке. Приехал я, вышел на станции и пошел. Шел-шел целый день… Дорога одна, людей нет, ночь наступает. Нашел стог сена, залез, лежу — вокруг шакалы воют. А может, и волки. Утречком пошел дальше. Вижу: проволока, за ней женщины стоят. А я флотский, в бушлатике. Женщины кричат: «Морячок, полюби меня! Полюби меня!» Я еще подумал: как я могу тебя полюбить? Я же тебя даже не знаю…

Пришел к проходной, вызвали маму. Мама так счастлива была! 10 лет мы с ней не виделись…