Имя певца России Сергея Есенина давно стало достоянием мировой поэзии. Его стихи переведены почти на двести языков. О нем оставили воспоминания десятки современников, среди которых не только литераторы, но и политики, артисты, художники, ученые. Выпущены несколько сборников, в которых собраны десятки стихотворений разных авторов, посвященных поэту. О нем пишут газеты и журналы, сняты несколько фильмов. Издано академическое полное 7-томное собрание сочинений (в девяти книгах). О нем говорят и спорят как о современнике. Потому что творчество этого чародея русского слова привлекает читателя не только своим непостижимым волшебством, но и дивным пророчеством.

Родился Сергей Александрович Есенин 3 октября 1895 года в селе Константиново Рыбновского района Рязанской области в небогатой крестьянской семье. Здесь он вырос. Здесь сложил свои первые незамысловатые, но собственные стихи.

Александр Солженицын, побывавший на родине поэта, писал: «Волнуюсь: небесный огонь опалил однажды эту окрестность, и еще сегодня он обжигает мне щеки здесь. Я выхожу на окский косогор, смотрю вдаль и дивлюсь: неужели об этой далекой темной полоске хворостовского леса можно было так загадочно сказать: «На бору со звонами плачут глухари…»? И об этих луговых петлях спокойной Оки:

Какой же слиток таланта метнул Творец сюда, в эту избу, в это сердце деревенского драчливого парня, чтобы тот, потрясенный, нашел столькое для красоты – у печи, в хлеву, на гумне, за околицей – красоты, которую тысячу лет топчут и не замечают?..»

Есенин замечал все. Восхищался сам красотой родимого края и, словно кудесник, восхищал других своим видением окружающего:

Подмечает он и то, как «белая береза / под моим окном / принакрылась снегом, / точно серебром», как «поет зима – аукает, / мохнатый лес баюкает», как «по двору метелица / ковром шелковым стелется», как «желтые поводья / месяц уронил», как «сыплет черемуха снегом», как «заколдован невидимкой, / дремлет лес под сказку сна, / словно белою косынкой / подвязалася сосна», как «валит снег и стелет шаль,/ бесконечная дорога / убегает лентой вдаль».

Эти и другие подобные строки поражали есенинских друзей необычностью восприятия им всего привычного и обыденного, красотою образов, смелостью сравнений и эпитетов. Ведь он не только на лугу, в поле или в лесу видел все в ином измерении, но и в собственной хате чувствует, как пахнет именно «рыхлыми драченами», как «на дворе обедню стройную / запевают петухи», а в ржаном закуте «златятся рогожи в ряд».

Но оценить по достоинству написанное их земляком они не могли. В ежедневных тяжелых крестьянских заботах о «картофеле и хлебе» не только сельчане, но и родители с некоторым недоверием относились к такому непрактичному занятию юного Сергея. Его отец, работавший в мясной лавке в Москве, говорил: «Он не такой, как мы. Он Бог его знает кто». Об отношении деда к стихотворству внука Есенин откровенно рассказал в маленькой поэме «Мой путь»:

Не сразу открылись перед юным сельским поэтом двери редакций и в Москве, куда он приехал в 1912 году после окончания Спас-Клепиковской второклассной учительской школы. Сергей работает помощником корректора в типографии Сытина, учится в народном университете Шанявского и пишет, пишет стихи. Удивляясь тому, что их никто не спешит публиковать.

И только через три года Есенин решился приехать в Петроград к первому поэту тогдашней России Александру Блоку. И хотя, по его же свидетельству, во время встречи с него «капал пот», от Блока Сергей вышел окрыленным. Еще бы! Ведь в записке к столичным литераторам Михаилу Мурашеву и Сергею Городецкому Александр Александрович написал: «Направляю к Вам талантливого крестьянского поэта-самородка». Кроме такой высокой оценки, данной Сергею Есенину, Блок подарил ему «на добрую память» свою книгу. А Городецкий не только помог в публикации стихов, но и на время пребывания Сергея в Питере поселил его у себя дома.

Что же привлекло Блока в стихах Есенина, что позволило ему с первой, почти мимолетной, встречи оценить его, как талантливого поэта-самородка? Ответ на этот вопрос Александр Александрович написал на записке Есенина, которую тот передал с просьбой о встрече: «Крестьянин Рязанской губ(ернии), 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные. Язык. Приходил ко мне 9 марта 1915».

В свою очередь Сергей Городецкий вспоминал о появлении у него Есенина: «Стихи он принес завязанными в деревенский платок. С первых же строк мне было ясно, какая радость пришла в русскую поэзию. Начался какой-то праздник песни».

Оба эти старшие поэты с горячим чувством любви писали о родной природе, о бескрайних просторах России, о колоритном быте русского крестьянства. Именно это увидели они и в стихах Есенина, заставивших их почувствовать очарование обыденным, примелькавшимся, прозаическим, что подвластно только художнику Божьей милостью.

Через несколько лет в разговоре с литературоведом Иваном Розановым Есенин отмечал: «Моя лирика жива одной большой любовью – любовью к родине. Чувство родины – основное в моем творчестве».

Это легко заметить, знакомясь с любым сборником его стихотворений. Поэт не только воспевает дорогую его сердцу отчизну, но и свидетельствует о своей неразрывной связи с нею:

Поэт как бы сохранил в себе сердце ребенка открытое и восторженное, способное так радостно воспринимать увиденное, с избытком чувств выражать свое восхищение им:

Строку Есенина не спутаешь ни с чьей другой. В ней, в каждом его стихотворении, в каждом образе эта горячая любовь поэта к родному краю, к земле, где он родился «с песнями в травном одеяле», где зори его «вешние в радугу свивали». Он не может себя представить без родины, как и мы не можем представить Россию без Есенина. Высшей ценности для него нет. Родной край он противопоставляет даже раю небесному:

Ей он предрекает «благостную весть» и верит в ее счастливое будущее. И напутствует такими словами:

Этому же Есенин учит начинающего поэта Вольфа Эрлиха: «Хочешь добрый совет получить? Ищи родину! Найдешь – пан! Не найдешь – все псу под хвост пойдет! Нет поэта без родины».

И оказался прав.

Патриотизм Есенина с детства питался любовью к неоглядной широте родных ему окских просторов, волшебством бабушкиных сказок, мелодичностью песен родителей и односельчан, их частушками, сказаниями об истории родного края, подвигом знаменитого рязанца Евпатия Коловрата, страстной увлеченностью «Словом о полку Игореве».

Он регулярно наведывается на свою малую родину, в село Константиново, а еще чаще мысленно возвращается сюда в стихах:

Или:

Или:

А также:

И еще:

Обращаясь к сестре Шуре, в одном из стихотворений Есенин задается вопросом:

А в другом просит сестру:

Пение матери – тихое, ласковое, тронутое легкой грустью, неизменно волнующее – любил слушать Есенин и в зрелые годы, когда приезжал к родителям или в редкие наезды матери в Москву. Ее поддерживал и отец, который, еще будучи мальчиком, пел в церковном хоре.

О влиянии устного народного творчества на развитие его таланта поэт позже скажет образно и убедительно:

Свои стихи и поэмы он также называет песнями, а себя, естественно, певцом: «Честь моя за песню продана», «Пел и я когда-то далеко», «Я пел тогда, когда мой край был болен», «Чтоб и мое степное пенье», «Только мне, как псаломщику, петь», «В первый раз я запел про любовь»…

Любовная лирика Есенина удивительно задушевна и человечна. Она поражает глубиной и силой переживаний, какою-то застенчиво-целомудренной нежностью и едва ли не обожествлением женской красоты. В юношеском возрасте он создает удивительно романтический образ своей подруги:

Стихам более позднего периода присущи не только «буйство глаз и половодье чувств», но и имажинистское озорство, эпатаж, от чего он вскоре решительно откажется, как и от своей «пустозвонной братии». На смену «Москве кабацкой», экстравагантности приходит зрелое отношение к своему предназначению, к своим чувствам, озарение нежностью и простотой, внутренней красотой, богатством души. Это не обычная любовь – это видение сердца.

Актриса Камерного театра Августа Миклашевская, с которой Есенин дружил после возвращения из зарубежной поездки в 1923 году, в своих воспоминаниях подчеркивала слова поэта, сказанные ей: «Я с Вами, как гимназист».

И в стихах, посвященных этой воистину красивой женщине, ничего не говорится о ее привлекательной внешности. Он видит иное и покорен другим:

И далее:

Цикл стихотворений Есенина «Персидские мотивы» вошел в золотой фонд мировой лирической поэзии. В нем столько философии, любви и нежности, красоты и волшебства, восхищения и легкой грусти, надежды и веры, что они с первого прочтения навсегда западают в душу читателя. Да и как можно забыть такие искренние и трогательные слова поэта, обращенные к юной персиянке?

Один из наиболее известных в русском зарубежье поэт-эмигрант Георгий Иванов писал в своих воспоминаниях в 1950 году, когда творчество Есенина было у нас еще под негласным запретом:

«У Есенина есть перед советской властью другой непростительный грех – грех посмертный (курсив. – Г. И.). Из могилы Есенин делает то, что не удалось за тридцать лет никому из живых: объединяет русских людей звуком русской песни… <…> Например, такой удивительный, но неопровержимый факт: на любви к Есенину сходятся шестнадцатилетняя «невеста Есенина», комсомолка, и пятидесятилетний, сохранивший стопроцентную непримиримость «белогвардеец». Два полюса искаженного и раздробленного революцией русского сознания, между которыми, казалось бы, нет ничего общего, сходятся на Есенине, т. е. сходятся на русской поэзии. То есть на поэзии вообще».

Среди тех стихотворений Есенина, которые объединяют не только русских, но и всех русскоязычных, в первую очередь, несомненно, надо назвать удивительно трогательное «Письмо матери», цикл «Персидские мотивы» и «одну из самых светлых лирических поэм», по выражению Максима Танка, – «Анна Снегина».

В отличие от фальшивой и «пустозвонной братии», что окружала Есенина, он был одним из самых откровенных, искренних и правдивых поэтов. Его строка «Я сердцем никогда не лгу» стала уже своего рода фразеологизмом. Современники подчеркивали, что Есенин ничего не писал без жизненной основы. Будь то его позиция по отношению к власти, к чиновникам от литературы, к друзьям и подругам, к своей бездомной жизни. Перед читателем, перед своими односельчанами он представал, как перед священником на исповеди и, по его же выражению, «себя вынимал на испод», рассказывая о самом сокровенном. Потому и читатель до сих пор своим доверием отвечает на его доверие.

Ведь какое мужество надо иметь, чтобы, излагая в стихах письмо от матери, сказать о себе с такой убийственной правдивостью:

Он пишет стихотворный ответ матери, но наиболее точно изложил свою позицию относительно произошедшего в классическом «Письме к женщине»:

Многие десятилетия литературоведы этими строками подкрепляли свое убеждение в том, что Есенин, как поэт-самородок, не закончивший полного курса учебы в университете, не был способен разобраться в сложной политической обстановке того времени. Как и в «Капитале» Маркса. Но с высоты ХХI века мы видим, что Есенин оказался прозорливее и всех поэтов и писателей, оставшихся тогда в России, и даже политиков.

В одной из бесед со своими родителями, как свидетельствовали родственники поэта, Есенин сказал, что его творчество потомки поймут примерно через сто лет. И вот теперь мы можем истолковать некоторые его стихи немного в ином ключе, выпятив главную мысль Есенина, а не то, что подчеркивали услужливые литературоведы, пытавшиеся «подружить» его с Маяковским и другими певцами революции.

Да, в автобиографических заметках «О себе» он писал: «В годы революции был всецело на стороне Октября». И потому абсолютно искренними надо считать его строки, написанные в 1918 году в «Иорданской голубице»:

По традиционному консервативному отношению крестьян к существующей власти Есенин всем сердцем жаждал перемен и с великой радостью воспринял революционный лозунг левых эсеров «Земля – крестьянам!», перехваченный позже большевиками. Но уже в том же 1918 году левые эсеры, с газетой которых «Дело народа» поэт вместе с женой Зинаидой Райх тесно сотрудничал, оказались вне закона. В стране разразилась жестокая братоубийственная гражданская война, сопровождавшаяся красным террором, а за ней последовал страшный голод.

Основная масса русской интеллигенции вынуждена была эмигрировать. Произведения оставшихся литераторов подвергались строгой цензуре. И уже сам автор «Иорданской голубицы» Сергей Есенин всемогущим тогда Львом Троцким был назван в числе «попутчиков», подчеркнув при этом их «политическую ограниченность, неустойчивость, ненадежность» на пути к мировой революции.

В 1922–1923 годах Есенин вместе со знаменитой американской танцовщицей Айседорой Дункан, ставшей его женой, объехал всю Европу и Америку. Там он воочию убедился в том, что ни рабочим, ни крестьянам не нужны великие революционные потрясения. Имея работу, они и так живут вполне прилично, заботясь лишь о том, как улучшить свое благосостояние. 7 февраля 1923 года Есенин пишет в Париж поэту Александру Кусикову:

«Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской, по-видимому, в нас скрывается какой-нибудь ноябрь…»

Тяжелые раздумья об иллюзорности былых ожиданий и несбывшихся надежд, нездоровая обстановка вокруг него и его имени при возвращении на родину заставляют поэта на целые полгода уехать на Кавказ. И там он в маленькой поэме «Метель» с присущей ему исповедальностью кается перед читателями за свое былое незрелое признание в большевизме, за свои антирелигиозные стихи:

Здесь же Есенин выносит сам себе поэтический приговор за свои незрелые стихи:

В мои школьные годы (полвека назад), когда имя Сергея Есенина было еще полузапрещенным, в учебнике Л. Тимофеева «Русская советская литература» для 10 класса поэту отводилось всего полстраницы. В положительном плане, кроме цитаты Максима Горького, были написаны лишь два предложения. Приводились и шесть стихотворных строк, среди которых две из только что процитированных:

И тут же было резюме, что поэт сказал это о «своих стихах последнего времени».

Но если внимательно перечитать всю эту маленькую поэму, становится очевидным – речь в ней идет о настоящем (на тот момент) времени и о будущем. И только глаголы с негативной семантической окраской «орать» и «мешать» использованы в прошедшем времени. Значит, мешал спать стране тогда, когда орал петухом. То есть в 1918 году во время написания революционной поэмы «Иорданская голубица», из которой взяты эти две строки.

Есенин очень хорошо знал цену своей поэзии. В последние два года жизни он писал по-пушкински легко и вдохновенно, но в то же время весомо и глубоко, классически художественно и по-философски мудро. Многое из созданного им в этот период положено на музыку и до сих пор поется в народе. Потому назвать это «песней хриплой и недужной» он никак не мог. Другое дело – с высоты достигнутого пьедестала взглянуть и трезво оценить свои юношеские строки, когда, увлеченный заманчивыми лозунгами о мировой революции, он писал «ради вселенского братства людей».

С выходом академического полного собрания сочинений С. А. Есенина у поклонников его творчества появилась возможность ознакомиться со всем наследием поэта, делая при этом свои выводы. Что же касается биографических данных, взаимоотношений поэта в обществе и в быту, до истинного понимания его жизни еще далеко!

Дело в том, что Есенин повторил в некоторой степени судьбу Лермонтова – как и тот, после смерти на протяжении трех десятилетий находился под запретом. В обоих случаях писать о поэтах могли под видом друзей только враги, очернявшие их память. Многие «дурнопахнущие книжонки» о Есенине, как их назвал Владимир Маяковский, давно и основательно забыты. Но некоторые, с искусно завуалированной ложью, с вызывающими названиями, как, например, пресловутый «Роман без вранья» и «Бессмертная трилогия», издаются в глянцевых переплетах и большими тиражами, вводя в заблуждение не только простых читателей, а и литературоведов. Их неоднократно цитируют падкие на «жареные факты» авторы «модных» книг, недобросовестные критики, преподаватели литературы, так называемые либеральные «антироссийские» газеты и телеканалы.

Упор делается на то, что в стихотворении Сергея Есенина, посвященном автору названных книг А. Мариенгофу, написанном в виде пародии, он назван «лучшим другом».

И, конечно же, никто и никогда не цитирует письма поэта, где он называет этого «друга» «мариенгофской тварью» и «мерзавцем на пуговицах».

Более того, в 1993 году в Гродно вышла в свет книга «Есенин и Мариенгоф: “Романы без вранья” или “Вранье без романов”?», автор которой американский профессор Борис Большун методично, навязчиво и целеустремленно повторяет мариенгофские надуманные характеристики, оскорбляющие память Сергея Есенина, а также сомнительные догадки английского профессора-слависта Гордона Маквея, добиваясь, чтобы они накрепко засели в сознании читателей. Вопреки давно устоявшемуся мнению в литературоведении, он говорит о большом влиянии имажинизма на творчество рязанского самородка, что, не будь такого литературного течения, он вряд ли состоялся бы как поэт. А поскольку это так, заморский профессор, ничтоже сумняшеся, заводит речь об установке памятника Анатолию Мариенгофу.

Завистников и недругов у Есенина хватало всегда. И желающих погреться в лучах его славы – тоже. Прискорбно то, что названная книга выпущена тиражом в 5000 экземпляров и бесплатно (!!!) раздавалась участникам научной конференции, проходившей в стенах Гродненского университета. А в аннотации к ней, написанной доцентом кафедры русской и зарубежной литературы этого вуза Т. Г. Симоновой, говорится, что книга «окажется полезной для исследователей русской литературы, преподавателей и студентов, обратит на себя внимание широкого круга читателей».

И в действительности, автору этой статьи приходилось слышать от преподавателей некоторых вузов поражающий отзыв о книге: «Это наш хлеб!»

Негоже ученым забывать древнее крылатое выражение: «Бойтесь данайцев, дары приносящих!».

При всех претензиях большевистских вождей к творчеству и образу жизни Есенина они прекрасно понимали, какой силой таланта обладает этот человек, какое влияние оказывает на читателей и слушателей, особенно на молодежь. И потому в июне 1924 года, когда в стране широко отмечалась 125-я годовщина со дня рождения Александра Пушкина, цветы к бронзовому монументу поэта на Тверском бульваре от Союза поэтов поручили возложить его достойному преемнику – Сергею Есенину.

Выполнив эту почетную миссию, бывший сельский паренек, еще недавно обращавшийся к современникам со словами: «Я вам племянник, вы же все мне дяди» и которому еще не исполнилось 29 лет, распрямился и… заговорил со своим кумиром, как равный ему, – на «ты»:

К сожалению, долго петь бездомному, обреченному на гоненье Есенину, не довелось. Песнь самого звонкоголосого соловья России всего лишь через полтора года была оборвана.

Во время похорон друзья три раза обнесли гроб с телом поэта вокруг памятника Пушкину. Они знали, что делали.

А бронзой рязанский самородок все-таки прозвенел. И не только на своей малой родине, во многих других городах. В Москве есть немало памятников поэтам и писателям. В честь некоторых названы даже площади. Но право в веках стоять на Тверском, в непосредственной близости к великому Пушкину, предоставлено именно ему, Есенину!

Неман. 2005. № 10