I ТЕКСТ

Миф виннебаго о Трикстере был получен одним из моих основных информантов, Сэмом Ужом в 1912 году от старого индейца виннебаго, жившего неподалеку от деревни виннебаго в штате Небраска. Он был записан слоговой азбукой виннебаго, которая вошла в употребление за одно поколение до указанного времени и ко времени моего приезда использовалась только для написания писем, причем владели ею весьма немногие.

Поскольку очень важно быть уверенным в достоверности документа, который здесь представлен, хочется сказать несколько слов о самом Сэме Уже. Он был чистокровным виннебаго и принадлежал к клану Птицы Грома. Его отец был довольно известной личностью. До своего обращения в религию Пейотля около 1909 или 1910 года он строго придерживался всех традиций старой культуры виннебаго. Все его дети были воспитаны в рамках старого образа жизни. Они постились в установленное время и были посвящены в необходимые ритуалы. Им было переданы традиционные мифы, как профанные, так и священные. Старый Уж слыл превосходным рассказчиком, так что его сын Сэм имел прекрасную возможность хорошо узнать наиболее важные мифы племени в их самой достоверной форме.

То, что старший Уж знал миф о Трикстере, не вызывает никаких сомнений. Однако это не означает, что он рассказывал его кому-то, даже своим детям. Он мог сделать это, только обладая установленным традицией правом, какого, по всей видимости, у него не было. Поэтому по моему предложению Сэм Уж обратился к одному из стариков, который знал этот миф. Кто был этот человек, я не знаю. Скажу только, что существовало достаточно причин — я не буду сейчас в них вдаваться — по которым я не мог спросить Сэма об этом. Наиболее важная причина состояла в том, что миф был священным, а я был чужим, и притом белым. Можно предположить только, что миф был передан человеком, который безоговорочно принимал все его события за истину. Также совершенно очевидно, что рассказчик не принадлежал к полухрнстианскому культу Пейотля, который быстро распространялся среди виннебаго во время моего пребывания у них.

Но знать все о личности рассказчика, наверное, не столь уж важно. Гораздо важнее иметь уверенность в том, что миф был передан с соблюдением всех необходимых условий и записан Сэмом в точности так, как он был ему рассказан. Под необходимыми условиями я имею в виду ритуальные приношения табака для рассказчика и подарки, соответствующие традиционной ценности мифа. Все это, насколько мне известно, было выполнено. В том же, что Сэм Уж записал миф именно так, как его услышал, я полностью уверен по целому ряду причин. Индеец виннебаго никогда не будет существенно искажать историю, рассказанную ему человеком, который обладает закрепленным традицией правом на это и которому он за это платит. Кроме того, Сэм Уж был человеком чрезвычайно честным, в чем я не раз имел возможность убедиться. Но лучшим доказательством того, что он ничего не добавил от себя в записанный им текст и ничего в нем не изменил, является сама манера рассказа и использованная в нем лексика. Я очень хорошо знал повествовательный стиль Ужа, так как он продиктовал мне и записал сам множество разных текстов.

Первоначальный перевод был сделан двумя молодыми индейцами, Джоном Баптистом и Оливером Ламером. Оба они, особенно первый, очень хорошо знали английский. После этого я проверил перевод сам. Я довольно свободно читал слоговое письмо и хорошо знал язык виннебаго.

Таким образом, убедившись в полной достоверности текста и того способа, каким он был получен, а также в том, что он был адекватно переведен, и в том, что текст, обнаруженный в 1912 году, представляет собой принятую у виннебаго версию мифа о Трикстере, мы смело можем начать наш анализ. Более того, можно заключить с достаточной долей уверенности, что он сохранил ту же форму и особенности, какими обладал и за сто лет до указанного времени. Но прежде чем начать наше исследование, необходимо сказать несколько слов о самих виннебаго и их культуре.

 

II ИСТОРИЯ И КУЛЬТУРА ВИННЕБАГО

Виннебаго принадлежат к весьма обширной группе народов, говорящих на языке сиу, которые одно время населяли территорию от Южной Каролины и нижнего течения реки Миссисипи к северу и к западу до границ штатов Висконсин, Северная и Южная Дакота и Монтана, включая провинции Саскачеван и Альберта в западной Канаде. Несмотря на определенные вторичные изменения, культуры этих племен были очень схожи. Центр цивилизации сиу в то время располагался где-то по берегам Миссисипи на некотором протяжении к югу и востоку от Сент-Луиса.

Сами виннебаго по своему языку и культуре наиболее тесно связаны с теми племенами сиу, поселения которых расположены в штатах Айова, юго-восточной Небраске и в районах, лежащих непосредственно к югу, то есть, в основном, с ото, айова, омаха и оседж. Уже до 1000 года н. э., о чем свидетельствуют данные археологических раскопок, эти племена жили ближе к центру этой территории, где древнейшие сложные индейские культуры впервые обрели зрелую форму и разошлись между собой. Несомненно, все эти культуры приобрели многие характерные черты под влиянием великих цивилизаций Мексики.

Виннебаго впервые были обнаружены французами в 1634 году на западной оконечности Грин-Бея, штат Висконсин. Они были окружены не говорящими на сиу племенами, обладавшими менее сложной культурой. Сколько они жили на этой территории, нам неизвестно, но, по-видимому, не очень долго, поскольку, согласно археологическим данным, до 1400 года они не доходили до Висконсина. Те же данные указывают на то, что сначала они продвигались на север вместе с близкими им по языку ото и айова и вошли в Висконсин с юго-западного конца этого штата и с северо-западного конца Иллинойса. Как раз в начале их движения на север айова и ото отделились от них. Перемещение виннебаго на север встретило, как кажется, жестокое сопротивление центрально-алгонкинских племен, живших на той территории. Когда виннебаго пересекли границы Висконсина, они оказались внутри плотного кольца центральноалгонкинских племен, с которыми они вели нескончаемые войны и которые в конце концов оттеснили их на территорию юго-восточного Грин-Бея.

Таким образом, за три сотни лет до того, как их обнаружили французы, виннебаго находились в контакте с культурами, которые были гораздо проще, чем их собственная. В некотором смысле это послужило благоприятным фактором, так как позволило им сохранить свою культуру, но, конечно же, не могло в полной мере воспрепятствовать влиянию, которое оказали на них алгонкинские племена, несмотря на войны и вражду. Это влияние усилилось с появлением в середине XVII века французов, установивших на этих территориях свои миссии. Однако приход французов оказался для виннебаго благоприятным, так как позволил им прорвать тесное кольцо окружавших их вражеских племен и расселиться по всему южному Висконсину, основывая независимые деревни, в которых могла утверждаться их старая традиционная культура. Конечно, приход французов создал совершенно новые условия жизни и привел к многочисленным кризисам — но это тема отдельного разговора.

Для достижения поставленной нами цели, то есть для прояснения Мифа о Трикстере, читатель всегда должен помнить, что культура виннебаго, по данным начала XX века, состоит из трех разных элементов: древняя культура, уходящая, по крайней мере, к 1000 году, а возможно, и много дальше — культура, претерпевавшая со временем многочисленные изменения, вызванные столкновением с новыми ситуациями и обстоятельствами; значительное число заимствований у центрально-алгонкинских племен после 1400 года; некоторые заимствования у белых и христианства, которые начались в середине XVII века, но настоящее значение получили лишь столетие спустя.

Нет особой необходимости приводить здесь нечто большее, нежели самое краткое описание культуры виннебаго , и я ограничу свои замечания только теми чертами их культуры, которые отражены в мифе о Трикстере. Социальная организация виннебаго содержала две структурных модели, характерные для многих племен североамериканских индейцев. Это, во-первых, разделение племени на две фратрии, называемые у виннебаго Верхняя и Нижняя, и, во-вторых, клан, происхождение в котором велось по мужской линии. Вождь выбирался из Верхней фратрии, из клана, который обычно считался самым важным — клана Птицы Грома. Вождь, в отличие от всех остальных виннебаго, не мог вступать на тропу войны. Одной из его основных функций была помощь нуждающимся и милосердное заступничество при любых нарушениях закона и обычая племени, даже в случае убийства. Если происходило убийство, его дом был священным убежищем, совершенно неприкосновенным. Если совершалось убийство, он не только просил за жизнь убийцы, но даже, в некоторых случаях, предлагал заменить его собой.

Полную противоположность роли и функциям вождя Верхней фратрии представляли роль и функции вождя Нижней, который принадлежал к клану Медведя. Он был средоточием полицейской, дисциплинарной и военной власти. Он и его приближенные осуществляли контроль за порядком в деревне, охраняли ее и наказывали за нарушение законов и обычаев. Они брали на себя руководство и управление племенем, когда оно вступало на тропу войны, во время охоты или во время другой коллективной деятельности. Именно в доме вождя Нижней фратрии держали пленников перед тем, как предать их смерти, и именно там хранили от осквернения священные связки воинов этого племени.

Виннебаго верили во множество духов! — некоторые из них определялись четко, другие же нечетко. Подавляющее большинство духов изображалось в виде животных или зооморфных существ. Главной чертой этих духов была способность принимать любую форму по своему желанию — животную или человеческую, одушевленную или неодушевленную. Этим сверхъестественным существам люди делали различные приношения, непременным элементом которых всегда являлся табак. Среди духов выделялось высшее божество. Творец Земли. Хотя концепция Творца Земли, возможно, и испытала влияние христианского понятия Бога, она, несомненно, предшествовала приходу европейцев и принадлежит к древнейшим верованиям виннебаго.

Отношения между духами, божествами и людьми имели очень личный характер. Каждый ребенок, мальчик или девочка, между девятью и одиннадцатью годами соблюдал пост. Во время поста он стремился приобрести духа-покровителя, к которому он мог обратиться в критический момент жизни. Такое обретение в подростковом возрасте охраняющего и покровительствующего духа было одной из основополагающих черт культуры виннебаго, как и многих других культур американских индейцев. По представлениям виннебаго, без такого покровителя и защитника человек был неприкаян и находился в полной власти природных и социальных событий, причем в их самой грубой и жестокой форме. Когда виннебаго потеряли веру в действенность поста и духи больше не дарили им видений, их культура быстро распалась.

Помимо этого духа-покровителя, каждый человек, для приобретения особых способностей и защиты, обращался путем приношений и искупительных жертв ко множеству других духов и божеств. Мужчина, к примеру, не мог вступить на тропу войны, пока он не обратился к одному из божеств, отвечающему за успех на войне, не принес ему с помощью своего духа-покровителя соответствующих даров и не получил от него гарантии успеха. При этом он совершал особые, соответствующие данному случаю приношения, которые служили гарантом его успеха. Этими символическими дарами служили различные предметы — краска, перья, флейты, кости и т.п.

Существовало три основных типа ритуалов: те, в которых принимали участие только члены одного клана; те, что совершались людьми, которых посетили видения от одного и того же духа; и Знахарский Обряд, участие в котором было основано на личном поведении и достижениях в невоенной сфере. Только ритуалы связки воина требуют в данном случае некоторого пояснения.

Каждый Обряд или Пир Связки Воина, как его называли, делился на две части. В первой главными фигурами были духи Птицы Грома, во второй — духи Ночи. Однако в нем участвовали все великие духи пантеона виннебаго, и каждому из них совершались приношения. Хотя в глазах виннебаго ритуал связки воина был всецело посвящен прославлению войны, интересным и значительным фактом является то, что кроме великих покровителей войны, духов Птицы Грома, духов Ночи, Солнца, Утренней Звезды, Вечерней Звезды, Приносящего болезни, Орла и Черного Ястреба, в ритуал были также включены особые божества мира — Творец Земли, Земля, Луна и Вода, а иногда даже боги-герои — Черепаха, Кролик и даже сам Трикстер. Из этого можно сделать вывод, что даже в церемонии, посвященной исключительно повышению престижа воина и войны, не были забыты божества, символизирующие мир и противопоставленные всякому насилию.

Конечно, их включение оказывало небольшое влияние на единственную и постоянную молитву участников церемонии, посвященную войне. Так, даже Творец Земли был представлен как дух, приносящий успех на тропе войны, что, несомненно, было совершенно новой для него функцией. Однако само включение Творца Земли в эту церемонию служило напоминанием о том, что ведение войны — не единственная цель человеческого существования.

Ритуалы связки воина представляют собой классическое и наиболее завершенное выражение воинственности, прославление роли вождя Нижней фратрии племени, состоящей в том, что мужчина идет сражаться со злом, жестоко и неумолимо. В этих ритуалах до некоторой степени были позволены даже оргии, в которых полностью терялся контроль над собой — при том, что остальные виннебаго к оргиям относились с отвращением и ужасом.

Только тот, кто обладал связкой воина — теоретически это был только один человек в каждом из двенадцати кланов — мог принимать активное участие в этих обрядах.

Сама связка представляла собой выделанную оленью шкуру, в которую был завернут весьма странный набор предметов. Например, набор, который использовали члены клана Птицы Грома, включал в себя следующее: высушенные тушки черного ястреба, орла и змеи, шкурка горностая, орлиные перья, головной убор из оленьего хвоста, два волчьих хвоста, хвост бизона, палица, три флейты и магические краски. Тушка черного ястреба сообщала ее владельцу способность летать, руководя военными действиями; волчьи хвосты даровали ему способность быстро бегать; хвост бизона — проворство; шкурки змеи и горностая — изворотливость и верткость; краска, нанесенная на тело, делала его невидимым и неутомимым; флейты, если на них играть во время сражения, парализовали способность врага бегать и делали его легкой мишенью.

Связка воина была самой ценной вещью для виннебаго. Ее тщательно берегли и охраняли не только потому, что она была священна, но и из-за опасных эманаций, исходивших от нее и способных поразить тех, кто к ней приближался. Только одно могло уничтожить ее силу — контакт с менструальной кровью.

Высшим идеалом для виннебаго считалось быть удачливым воином, и именно в обрядах связки воина этот идеал получал свое наивысшее выражение. Поэтому с точки зрения психологии и культуры чрезвычайно важное значение имеет тот факт, что миф о Трикстере у виннебаго начинается именно с сатиры по поводу ритуала связки воина. Такое же значение имеет и то, что из всех религиозных верований и практик единственной, о которой упоминается в мифе — и которая в нем высмеивается — является практика приобретения духа-покровителя.

 

III МИФОЛОГИЯ И ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАДИЦИЯ ВИННЕБАГО

Подобно большинству других племен индейцев Америки, виннебаго делили свои прозаические повествования на два типа: те, которые посвящены прошлому, ушедшему безвозвратно, то есть вещам и событиям, более не достижимым для людей или духов, и те, которые относятся к повседневному миру настоящего. Повествования первого типа называются вайкан, то-что-священно, второго типа — ворак, то-что-говорит-настоящее. Вайкан нельзя было рассказывать летом, или, по крайней мере, пока можно было встретить змей. Вайкан не могли заканчиваться трагически, то есть герой не мог умереть или быть убитым, разве что временно. Такое окончание, конечно же, было обусловлено тем, что героями вайкан всегда были существа божественного происхождения, считавшиеся у виннебаго бессмертными, если только они не принадлежали к категории злых существ. Ворак, наоборот, можно было рассказывать в любое время года, и они всегда заканчивались трагически. Ничто из ворак никогда не могло стать вайкан, но вайкан иногда могли перейти в категорию ворак. Героями ворак всегда были люди или, очень редко, божества, которые разделили судьбу человека.

Героями вайкан были либо духи и божества, вроде Птицы Грома, Духа Воды, Солнца, Утренней звезды, либо нечетко определенные полубожества, такие, как Трикстер, Тот-кто-носит-человеческие-головы-как-серьги-в-ушах (также называемый Красный Рог) и Пузырь, либо животные: Кролик, Черепаха, Медведь, Волк. Однако на самом деле этих животных считали воплощенными духами. Виннебаго — по крайней мере, их «теологи» — четко различали животное-божество, которое царило над всеми животными данного вида, и само конкретное животное. Именно эти животные-божества принимают участие в событиях вайкан. Некоторые из них относятся к особой категории — например, Кролик, Черепаха, возможно, Медведь, поскольку есть основания считать, что, по крайней мере, первые два изначально были божествами, впоследствии утратившими свои божественные качества.

Подобно близко родственным айова, а также более дальним понка и не говорящим на сиу соседям — оджибва и меномини, виннебаго группировали приключения своих героев в большие единства или циклы. Наиболее важными из них были мифологические циклы о Т рикстере. Кролике, Красном Роге, Близнецах и Двух Мальчиках. Пожалуй, в данном случае лучше всего привести краткое содержание циклов о Красном Роге и Близнецах, чтобы иметь возможность сопоставить некоторые эпизоды с циклами о Кролике и Трикстере.

Цикл о красном роге

Первый эпизод

1. Все десять братьев, кроме самого младшего, приглашены на состязания в беге. Призом победителю объявлена дочь вождя. Однако младший также приходит на состязания, скрываясь под именем Красного Рога, и выигрывает забег.

Второй эпизод

2. Все братья вступают на тропу войны. Красный Рог проявляет в битве наибольшую доблесть.

Третий эпизод

3. Девочка-сирота сосватана своей бабушкой за Красного Рога.

Четвертый эпизод

4. Красный Рог вынимает стрелу из тела раненого.

Пятый эпизод

5. Красный Рог и его товарищи приходят на помощь людям, защищая их от великанов. Они играют с великанами в мяч и побеждают их.

6. Они одерживают верх над великанами в игре, которая называется «кто дальше стреляет».

7. Они побеждают великанов в игре в кости.

8. Они выигрывают у великанов в состязании под названием «кто дольше может оставаться под водой».

9. Они решают состязаться с великанами в борьбе и проигрывают. Великаны убивают их.

Шестой эпизод

10. Обе жены Красного Рога рожают ему сыновей.

11. Убив всех великанов, дети Красного Рога возвращают к жизни отца и всех жителей деревни.

Седьмой эпизод

12. Дети Красного Рога получают от существа по имени Тот-что-идет-словно-шторм связку воина и нападают на двух духов, чьи тела сделаны из железа (меди).

Восьмой эпизод

13. Младшего сына Красного Рога соблазняет женщина, преследует его и оказывается опозоренной.

14. Товарищи Красного Рога возвращаются домой.

Цикл о близнецах

Первый эпизод

Великан-людоед убивает свою невестку и достает из ее тела двух детей. Одного он бросает в угол дома, а другого — в полый пень. Возвращается отец, находит первого ребенка, Плоть, и воспитывает его.

Второй эпизод

Второй ребенок (Пень) приходит к брату и играет с ним. В конце концов отец ловит его.

Третий эпизод

Отец предупреждает сыновей, чтобы они избегали некоторых мест.

Четвертый эпизод

Близнецы убивают змей.

Пятый эпизод

Близнецы убивают пиявок.

Шестой эпизод

Близнецы убивают Птиц Грома.

Седьмой эпизод

Отец убегает от Близнецов.

Восьмой эпизод

Близнецы показывают отцу дорогу в деревню.

Девятый эпизод

Близнецы приходят к людоеду, который убил их мать, и расправляются с ним.

Десятый эпизод

Близнецы навещают злого духа Херешгунина.

Одиннадцатый эпизод

Близнецы навещают Творца Земли.

Двенадцатый эпизод

Близнецы снова навещают Херешгунина.

Тринадцатый эпизод

Близнецы навещают своих родителей.

Четырнадцатый эпизод

Близнецы вместе с Красным Рогом вступают на тропу войны.

Пятнадцатый эпизод

Близнецы убивают бобра — одного из тех, на ком покоится земля.

Шестнадцатый эпизод

Творец Земли шлет вестника с целью испугать Близнецов и прекратить их странствия.

В этих циклах мы, вероятно, имеем дело с древней литературной формой сиу, поскольку отчасти мы находим ее у некоторых западных племен сиу — хидатса и кроу. Понятно, что первоначально многие сюжеты и приключения этих циклов (особенно это касается цикла о Кролике) представляли собой независимые мифологические сюжеты. Как таковые, эти сюжеты весьма распространены по всей аборигенной Северной Америке. Однако даже у племен со сходной культурой, таких как айова и омаха, они не всегда сочетаются одинаково. У самих же виннебаго разные рассказчики, соглашаясь друг с другом по поводу того, какие сюжеты и деяния считаются основными и должны быть включены в тот или иной эпос и в каком порядке они должны следовать, часто добавляют одни сюжеты и опускают другие. Такую вариативность, проявляющуюся в большей или меньшей степени, не следует совсем отвергать, считая ее случайностью или неизбежной неточностью при пересказе мифа или мифологического цикла. Как правило, она имеет определенный смысл. В связи с этим следует определить, в первую очередь, каким сюжетам данное племя придавало фундаментальное значение и какие из них не могли быть упущены, а какие обладали меньшей значимостью и могли не упоминаться. То же относится к выбору тем, способу характеристики героев, а также к их идентичности. Все это подводит к одному из важнейших вопросов нашего исследования: какова роль рассказчика в подчеркивании изменений и даже, иногда, в создании новых стилей и новых интерпретаций? Не ответив на этот вопрос, мы не сможем понять природу и значение мифа о Трикстере.

С большой долей уверенности можно утверждать, что не существует ни одного туземного племени, где рассказывание мифов не было бы ограничено небольшим числом одаренных людей. Эти люди во все времена пользовались уважением сообщества, и оно позволяло им определенную свободу в обращении с текстами мифов, недоступную другим. Иногда это даже вызывало восхищение слушателей. Бесспорно, везде принята теория, согласно которой миф всегда рассказывается одинаково, однако эта теория состоит здесь только в одном, а именно, в том, с чего я начал: основной сюжет, темы и dramatis personae должны сохраняться. Иными словами, никаких заметных отступлений от традиционного сюжета или литературной традиции не допускается. Степень свободы, которую талантливый рассказчик может допускать в обращении с мифом, изменяется в зависимости от мифа и племени, а внутри племени — в зависимости от конкретного периода его истории.

У виннебаго право рассказывать данный миф, то есть вайкан, принадлежит, как я уже отмечал, либо определенной семье, либо определенному человеку. В некотором смысле миф является его «собственностью», причем иногда весьма дорогостоящей. Если миф был очень священным и очень длинным, за него можно было платить в рассрочку. Число тех, кому он мог быть продан, было строго ограничено, поскольку никто не стал бы приобретать право рассказывать миф из пустого любопытства, равно как его владелец не согласился бы рассказывать его такому человеку, поэтому в реальности вайкан переходил посредством покупки от одного одаренного рассказчика к другому. Это значит, что содержание н стиль, закрепленные в своих основных чертах традицией, подвергались некоторому воздействию литературного дарования конкретного рассказчика, придававшего повествованию особое настроение и свойственную его языку выразительность. При этом каждый рассказчик старался сохранять достоверность и придерживаться лучших образцов, данных предшественниками. Строгие конформисты и «классицисты» из рассказчиков намеренно пытались сохранить точный язык предшественника. Однако такая точность никогда не была обязательной. На самом деле, аудитория по большей части предпочитала, чтобы рассказчик имел свой стиль, то есть свою личность, и ценила это. Не следует забывать, что мы имеем дело с устной традицией, образцы которой никогда не записывались. Каждое повествование, было, строго говоря, драмой, в которой от рассказчика зависело столько же, сколько и от самого повествования. Последняя мысль может показаться слишком очевидной, чтобы подчеркивать ее, однако об этом часто забывают.

Как бы то ни было, только конкретный пример может прояснить природу изменений, которые может вносить рассказчик, не рискуя при этом отойти от традиционной манеры изложения данного мифа. Так, два виннебаго, Сэм Уж и его старший брат Джаспер, дали мне две версии Мифа о Близнецах, которые они записали от своего отца, известного рассказчика, имевшего право передавать этот миф. Из семнадцати эпизодов, включенных в миф Сэмом, Джаспер включил пятнадцать, но при этом у него было два эпизода, которых не было у брата. Оба эпизода, добавленные Сэмом Ужом, совершенно точно не относились к традиционному набору сюжетов данного мифа, однако добавлены они были не без особых причин. Первый вносил в лишенное юмора повествование юмористическую ноту. Второй сводил героев мифа с некими героями-божествами, повышая тем самым престиж первых, которые божествами не были. Из тех двух впизодов, которые были включены Джаспером и отсутствовали в версии его младшего брата, один точно принадлежал циклу о Близнецах и был случайно пропущен Сэмом, другой же имел второстепенное значение и был заимствован из другого мифологического цикла.

Расхождения между двумя версиями относительно деяний Близнецов и их последовательности, таким образом, очень невелики. Очевидно, что в этом смысле допускались лишь небольшие отступления. Однако когда мы начинаем сравнивать версии с точки зрения стиля повествования или используемых в нем мотивов, второстепенных тем или точных характеристик dramatis personae, то сразу же возникают многочисленные различия, иногда довольно значительные. Только хорошо зная обоих братьев, можно попытаться объяснить эти различия. Сэм Уж говорил гладко, он был человеком общительным, легкомысленным, с большим самомнением, слабо выраженным религиозным чувством и минимальным интересом к прошлому. Однако он обладал недюжинными литературными способностями и свободным стилем, проявлявшимся с самой выгодной стороны в рассказах из жизни, то есть ворак — в отличие от вайкан. Это был убежденный ион-конформист, и там, где позволяла традиция — но только там, ведь до пятидесяти лет он принадлежал к традициям старой культуры — он по-новому расставлял акценты и добавлял неожиданные оттенки, а иногда даже делал решительные преобразования. Старший брат был полной его противоположностью. Он был человеком глубоко религиозным, полным конформистом и стремился рассказывать то, что знал, как можно вернее и, разумеется, как можно тщательнее. Несомненно, по стилю и словарю его версия «Близнецов» гораздо ближе к тому, что можно назвать классической манерой передачи этого мифа.

Характер, индивидуальные особенности и литературный талант рассказчика, таким образом, имеют огромное значение для изучения мифов виннебаго, как и мифов любого аборигенного народа. Это очень важно и при попытке определения того, что является существенным, а иго — случайным, что — первичным, а что — вторичным.

 

IV ЦИКЛ О КРОЛИКЕ У ВИННЕБАГО И РОДСТВЕННЫЕ ЕМУ МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ЦИКЛЫ

Почти у всех племен, у которых обнаружены мифы о Кролике, он исполняет двойную роль культурного героя и трикстера. Подвиги и события, героями которых у виннебаго являются Кролик и Трикстер, у других племен относятся только к Кролику. Такая двойная функция благодетеля и шута, является, как мы уже указывали, отличительной чертой большинства героев-трикстеров — везде, где они встречаются в аборигенной Америке. Несмотря на значительные различия, большинство из них совпадают в двух отношениях: в том, что Трикстер изображается кактворец.мира и устроитель культуры, и в том, что не существует никакой устойчивой последовательности связанных с ним эпизодов. За исключением тех случаев, когда он отождествляется с Кроликом и некоторых других, Трикстер изображается как тот, кто жил всегда, и как старик. Когда же он отождествляется с Кроликом, он, напротив, изображается как сын девственницы, которая умирает в родах. Кроме того, он не создает мир, а воссоздает его после потопа, который насылают на землю духи, рассерженные на Кролика за то, что он отомстил им за смерть своего младшего брата. Для этой части цикла о Кролике установлена последовательность сюжетов, которая соблюдается достаточно строго. Однако сразу же за этой положительной частью его деятельности следуют его собственно трикстерские подвиги, число и порядок которых весьма произвольны.

При изучении различных циклов о Трикстере убеждаешься в необходимости тщательно различать его сознательную творческую деятельность и те блага, которые люди получили от него случайно. В связи с этим перед нами возникает одна старая проблема, а именно: был ли Трикстер изначально божеством? Имеем ли мы дело с разложением его творческой деятельности или же со слиянием двух совершенно разных, представленных в образе человека или животного фигур, одна из которых является божеством, а другая — героем? Становится ли герой богом, или Трикстер изначально был божеством, чья природа имела две стороны: созидательную и разрушительную, духовную и материальную. Или Трикстер предшествует божественному, животному и человеческому?

Все эти интерпретации можно достаточно убедительно обосновать. Наиболее достоверной кажется теория, согласно которой такие первобытные архаические фигуры, как Трикстер, всегда имеют две ипостаси — божественного культурного героя и божественного шута. Однако не исключены и другие интерпретации, особенно возможность того, что герой-шут существовал с тех самых пор, как человек впервые осознал себя общественным существом. Смех и юмор указывают на то, что он человек, а не животное. Они так же изначальны, как и речь. Однако подробно к этому вопросу я вернусь ниже, в главе VIII.

Но существует еще один вопрос. Почему божество должно стремиться дать человечеству культуру? Думаю, ответ состоит в том, что если оно и делает это, то это не главная его цель. Она вторична по сравнению с желанием божества выразить и развить самое себя. Божество не может осуществлять свое развитие в пустоте и поэтому пытается внести в пустоту какие-то различия. Так появляется человек. Но он не может позволить божеству осуществить эту дифференциацию, пока для него самого не обеспечена возможность произвести ее в своем, человеческом мире. Так человек более или менее принудительно вовлекается в общую картину. Он сливается с богами, а боги сливаются с ним. Дифференциация и развитие богов становится развитием человека и наоборот. Поскольку вначале человек — существо, находящееся всецело во власти инстинктов, асоциальное и неприрученное, управляемое в своих поступках сексуальным желанием и голодом, так же начинается и существование богов, вернее, боги вынуждены начать именно с этого.

Все сказанное можно проиллюстрировать двумя примерами. Один взят из мифологии индейцев блэкфут Монтаны и северной Канады, где Трикстер описывается как существовавший всегда. Другой пример — из мифологии меномини, земледельческого племени восточного Висконсина, говорящего на языке алгонкингской семьи. Первые четыре сюжета цикла блэкфут повествуют о сотворении земли, происхождении языков, о том, как человек впервые получил свой нынешний облик, о появлении смерти и возникновении жизненного порядка. За этим следует типичный набор клоунских и раблезианских приключений, которые не имеют четкой последовательности. Однако в самом конце Старик (так блэкфут называют Трикстера) становится более развитым, он узнает природу и человека во всех их добрых и злых проявлениях.

Как человек вписывается в картину мира и насколько нечетким может стать различие между человеком и богами, поможет понять следующая цитата из мифа блэкфут :

«Было время, когда в мире было только два человека: Старик и Старуха. Однажды, когда они странствовали сами по себе, Старик встретил Старуху, и она сказала ему:

— Давай заключим соглашение, давай вместе решим, как будут жить люди.

— Хорошо, — ответил Старик, — но мое слово всегда будет первым.

Старуха согласилась при условии, что за ней будет второе слово.

Старик начал так:

— Женщины будут дубить шкуры. Чтобы шкуры стали мягкими, они должны хорошенько мять их, скрести их скребками и так далее. Но все это они должны делать очень быстро, потому что это не очень тяжелая работа.

— Нет, я не согласна, — возразила Старуха. — Они будут дубить шкуры так, как ты сказал, но эта работа должна быть очень трудной и долгой, чтобы было видно, кто хорошо работает.

— Хорошо, — сказал Старик, — тогда пусть у людей на лице будут рты и глаза, один под другим.

— Нет, — возразила Старуха, — все будет по-другому. Пускай у них на лице будет рот и глаза, как ты говоришь, но глаза будут рядом.

— Хорошо, — сказал Старик, — у людей будет по десять пальцев на каждой руке.

— О, нет, ни в коем случае! — сказала Старуха, — это слишком много. Они будут мешать. Пусть у них будет на каждой руке четыре пальца и еще один большой.

— Хорошо, — сказал Старик, — мы будем рожать детей, пусть половые органы будут рядом с пупком.

— Нет, — ответила Старуха, — это сделает роды слишком легкими, и люди не будут заботиться о своих детях. Половые органы должны быть внизу, под лобком».

Главное в мифе блэкфут — благополучие человека. С другой стороны, в мифологии меномини, где роль Трикстера играет Кролик, который не существовал до начала всех вещей и рождение которого детально описывается в мифе, о человеке упоминается лишь между прочим. Два главных предмета, которые Кролик добывает во время своих подвигов — огонь и табак — предназначены его бабушке Земле и ему самому. Все спутники Кролика — божества. Человек и его нужды вторичны. Они не забыты совсем, но им посвящается отдельный миф, чтобы они не мешали в цикле о Кролике, который является, в сущности, сказанием об особом божестве.

И все же после того, как мы определенно решили, что Кролик — это божество, нам достаточно лишь взглянуть на те его деяния, которые включены в цикл наряду с собственно сказанием о нем, то есть его рождением, кражей огня и табака, местью за убитого брата Волка, потопом и воссозданием земли — чтобы понять, что он типичный трикстер. И опять перед нами возникает старая проблема: что здесь первично, а что вторично? Или первично и то, и другое? Решение было бы сравнительно простым, если бы эти противоречия существовали во всех известных мифах о Трикстере. Но дело обстоит иначе. Как у самих виннебаго, так и среди некоторых близко родственных им племен существует два трикстера: один полноценный, другой частичный. В нашем распоряжении есть две достаточно подробных записи циклов, посвященные им обоим. Одна запись сделана у индейцев понка, другая у виннебаго. Там, где персонаж представлен как полноценный трикстер, он не наделяет человечество благами — а если и наделяет, то бессознательно и не в первую очередь. У понка его зовут Иштинике, и внешне он похож на трикстера виннебаго Вакджункагу. Частичный трикстер — это Кролик, и его поведение в общем ничем не отличается от поведения культурного героя.

В цикле об Иштинике у понка эпизоды идут в следующем порядке:

1. Иштинике одурачивает индеек и убивает их.

2. Иштинике пойман веткой дерева.

3. Иштинике велит анусу сторожить жареное черепашье мясо.

4. Иштинике ест пищу лося и сам превращается в лося.

5. Иштинике летает на спине у канюка, который роняет его в полое дерево.

6. Иштинике обманывает горностая, притворившись енотом.

7. Иштинике превращается в труп животного и ловит канюка за голову.

8. Иштинике уговаривает женщину позволить ему выстрелить в оленей и промахивается.

9. Иштинике становится воином в чужом племени и убивает злобного медведя-гризли.

10. Койот привязывает Иштинике к хвосту спящего жеребенка, который просыпается и лягает его. Иштинике мстит койоту, лишив его хвоста.

11. Иштинике осмеян бурундуком за то, что он носит свой пенис на спине. Бурундук прячется в норе, и Иштинике с помощью пениса пытается выгнать его оттуда. Бурундук отгрызает части пениса, и Иштинике превращает их в съедобные растения.

12. Иштинике просыпается и обнаруживает одеяло висящим на конце своего восставшего пениса.

13. Иштинике приходит в гости к бобру, ондатре, зимородку и белке-летяге. Он пытается отплатить им за оказанное ему гостеприимство, но безуспешно.

14. Иштинике принимает отражение сливового дерева в воде за само дерево и ныряет в воду, чтобы достать слив.

13. Иштинике убивает маленьких енотов, оставленных на его попечение.

В цикле о Кролике у понка порядок эпизодов следующий:

1. Кролик убивает зиму.

2 Кролик убивает черных медведей, обидчиков людей.

3. Кролик убивает злого великана.

4. Кролик пойман орлом. Орел переносит его в свое гнездо, где Кролик убивает птенцов и их родителей и забирает их перья, чтобы сделать стрелы.

3. Кролика засасывает холм-людоед, но ему удается убить его и выбраться наружу.

6. Кролик сожительствует с Иштинике (Трикстером).

7. Кролик убивает медведя-гризли.

8. Кролик под действием магии Иштинике застревает в дереве. Иштинике крадет его одежду и идет в дом Кролика. Кролик освобождается, преследует Иштинике и убивает его.

9. Кролик лишается своего жира.

10. Кролик убивает великана.

11. Кролик обманывает индеек и убивает их.

Как мы видим, свойственные Трикстеру подвиги в цикле понка немногочисленны, но весьма значимы. Интересно и то, что некоторые из них совершаются как Кроликом, так и Иштинике. Сюжет в целом более или менее типичен для культурного героя. Нет ни малейшего намека на то, что Кролик обладает божественной природой. Необычное значение здесь имеет противостояние Кролика и Иштинике, а также то, что Кролик убивает его. Здесь мы сильно отдаляемся от цикла о Кролике, записанного у индейцев меномини или оджибва.

Обратившись теперь к виннебаго, мы находим, что их цикл о Кролике, хотя и имеет много общего с циклом понка, тем не менее, обнаруживает значительные различия. Приведу его краткое содержание.

1. Непорочное зачатие героя-Кролика и появление его на свет через семь месяцев. Мать Кролика умирает в родах, и его воспитывает бабушка.

2. Кролик встречает человека, который ранит его стрелой.

3. Бабушка посылает Кролика за материалами, необходимыми для изготовления лука и стрел.

4. Он послан за перьями для стрел и убивает Птицу Грома.

5. Он послан за табаком к владеющему им духу и убивает его

6. Он послан за кремнем для наконечников стрел к владеющему ими духу и убивает его.

7. Он встречает злое существо по имени Острый Локоть и убивает его.

8. Он навещает Медведя и убивает его.

9. Он и его бабушка перетаскивают тушу убитого медведя домой.

10. Он приходит в дом к существам без тел. Они очень добры к нему.

11. Он снова приходит к существам без тел. На этот раз они пытаются убить его, но в конце концов он сам убивает их.

12. Он встречает высокого человека. В конце концов он убивает и его.

13. Он расставляет силки и ловит в них солнце.

14. Он проглочен водяным чудовищем, но в конце концов убивает его.

15. Он встречает животное с куцым хвостом и убивает его.

16. Он вызывает месячные у своей бабушки. Он сожительствует со своей бабушкой. Его глаз обглодан мышами.

17. Ему угрожает некое животное, которое оказывается лягушкой с длинными зубами. Он убивает ее.

18. Он встречает человека с перевязанной головой, с которого сняли скальп. Человек просит Кролика, чтобы тот разыскал его скальп.

19. Кролик обедает у бобра.

20. Бобриха доставляет его к месту, где находится похищенный скальп. Он крадет скальп и возвращает его человеку с перевязанной головой.

21. Он нарушает запрет и совокупляется с женщиной (духом воды). Он возвращается к бабушке, рассказывает ей о своих приключениях. Она бьет его.

22. Он вспоминает о своем истинном назначении. Он готовит животных к тому, чтобы они могли служить пищей для человека.

23. Он хочет подарить людям бессмертие.

24. Он учреждает Знахарский Обряд.

Едва ли можно говорить здесь о поступках, характерных для Трикстера. То же самое можно сказать и о цикле о Кролике у айова, близких родственников виннебаго. В несколько меньшей степени это относится и к циклу понка. Можно сделать вывод, что у виннебаго и айова образ Кролика был изменен, чтобы он лучше соответствовал духу истинного культурного героя. Такое преобразование и обновление его личности и характера его поступков получают, по-видимому, свое окончательное выражение, когда у двух племен, виннебаго и айова, Знахарский Обряд обретает современную форму, что не могло произойти раньше XV1I1 века. Кролик у оджибва и меномини, или его эквивалент, Висака у близким им индейцев фокс, всегда описывается как основатель этого обряда. Процесс очищения Кролика, его развитие от трикстера к культурному герою у этих двух племен могло, конечно, начаться гораздо раньше, но оно никогда не было полным. И только у виннебаго развитие этого героя нашло свое завершение.

 

V ФИГУРА ТРИКСТЕРА У ВИННЕБАГО

Виннебаго называют трикстера вакджункага, что значит «хитрец». У понка он зовется «иштинике», у родственным им оседж — «итсике», а на языке дакота-сиу его имя звучит как «иктоми». Значение имени трикстера на языках понка и оседж неизвестно, у дакота оно переводится как «паук». Поскольку эти три основы явно связаны между собой этимологически, то возникает вопрос, не означает ли слово «хитрец» у виннебаго просто «тот-кто-поступает-как-Вакджункага» и не является ли его значение, следовательно, вторичным? Ни в каком другом языке сиу основа слов со значением «хитрый» даже отдаленно не напоминает «вакджункага». Поэтому лучше считать этимологию слова «вакджункага» неясной.

Сходство между деяниями Вакджункаги и других героев-трикстеров Северной Америки поразительно. Единственное, что можно здесь сказать — этот мифологический цикл является древним культурным наследием всех американских индейцев, которое в отношении главного сюжета осталось неизменным. Именно поэтому явные различия между мифологическим циклом виннебаго и циклами других племен приобретают особую важность и требуют объяснения. Чтобы оно было адекватным, необходимо для начала детально рассмотреть сюжет цикла о Вакджункаге.

Цикл начинается с эпизода, которого нет более ни в одной из версий. Вакджункага здесь — вождь племени, который четыре раза устраивает пир связки воина. Это хозяин, чье присутствие, по обычаю племени, необходимо до самого конца торжества. Однако он покидает церемонию, чтобы совокупиться с женщиной, то есть совершает поступок, абсолютно недопустимый для участника церемонии связки воина. На четвертый день он остается с гостями до конца и приглашает всех участников отправиться с ним на лодках. Как только они отплывают, он возвращается и разбивает лодку как нечто бесполезное. Некоторые из его спутников после этой глупой выходки оставляют его. Он продолжает путь пешком, но скоро уничтожает и связку воина, и связку стрел. После этого последние спутники покидают его, и он остается один. Один по отношению к людям и обществу, поскольку с миром природы он еще находится в тесном контакте. Всех, кого он встречает на своем пути, как сообщает нам текст мифа, он называет своими младшими братьями. Он понимает их, а они его.

Несомненно, это введение, и цель его очевидна. Необходимо десоциалиэировать Вакджункагу, представить его порывающим со всем, что связывает его с людьми и обществом. Почему рассказчик начал цикл именно с этого — сказать трудно. Скорее всего, это литературный прием. Вероятно, он решил, что Вакджункагу нужно изобразить полностью оторванным от мира людей и постепенно превращающимся из бесформенного, управляемого инстинктами и лишенного целостности существа в существо с очертаниями человека, предвещающее и черты его психики. Иными словами, рассказчик, как и множество других эпических авторов, начинает in mediae res. Он, кажется, пытается сказать: «Вот он, Вакджункага, притворяющийся, что живет в обществе и подчиняется его законам. Он хочет отправиться в военный поход. Но я расскажу вам, кто он такой на самом деле: последний глупец, нарушитель самых священных табу, разрушитель святынь!» После этого он продолжает свое повествование в калейдоскопической манере, чтобы обнажить первобытную сущность Вакджункаги.

Следующие события рассказывают нам о том, кто же такой Вакджункага (эпизоды 4—10). В первом эпизоде он предательски заманивает старого бизона в ловушку, жестоко убивает его и разделывает его тушу. Для него не существует никаких этических норм. К тому же, как он убивает и разделывает бизона? Только одной рукой — правой. Следующий эпизод поясняет, почему он пользуется только одной рукой. Его действия носят бессознательный характер, его ум — ум ребенка, что символизирует борьба между правой и левой рукой, в которой правая сильно ранит левую. Сам же он едва ли понимает, почему это произошло. Он только и может, что причитать: «Что же я наделал!» В противоположность Вакджункаге, мир природы наделен сознанием. Птицы кричат на непонятном Вакджункаге языке: «Смотрите! Смотрите! Вон идет Вакджункага. Вон он шагает!»

В следующем эпизоде он все еще тот же Вакджункага, аморфное существо, управляемое инстинктами. Он встречается с неким существом, у которого четверо детей. Детей нужно кормить определенным образом и в определенное время, иначе они умрут. Иными словами, нужно соблюдать принцип порядка, но Вакджункаге этот принцип неизвестен. Отец предупреждает его, что если Вакджункага не будет выполнять его указаний и дети умрут, он убьет его. Но движимый голодом Вакджункага нарушает указания, и дети умирают. Тут же появляется отец. Он преследует Вакджункагу по всей земле, которая представляет собой остров, и он спасается от неминуемой смерти, только прыгнув в океан, окружающий землю-остров со всех сторон.

Бесцельно плавая по океанским водам, не зная, где находится берег и существует ли он вообще, совершенно лишенный ориентиров, он встречает разных рыб и всех их спрашивает о том, как ему добраться до суши. Но никто не может ему помочь. В конце концов он узнает, что все это время он плыл вдоль берега.

Едва только он выбирается на берег, то есть едва обретает ориентиры, он пытается наловить немного рыбы. Но все, что ему удается — это зачерпнуть воды, через которую рыбы только что проплыли. Из этой воды он с рвением готовит себе похлебку и наедается до отвала. Когда он лежит на берегу с раздутым до блеска животом, мимо проплывает мертвая рыба. Он вытаскивает ее из воды, но поскольку он сыт, то не в силах съесть ни кусочка и закапывает рыбу на берегу.

Теперь Вакджункага совсем неприкаян. Он не только полностью изолирован от мира, в котором живет человек, но и — по крайней мере, временно — от мира природы, от всей вселенной. Поэтому неудивительно, что рассказчик описывает его сильный испуг. Он говорит себе: «Я никак не ожидал, что такое может случиться с Вакджункагой, воином! Я почти уже простился с жизнью!» Возможно, все это — разгневанный отец, преследование, паническое бегство и погружение в океан — описывается рассказчиком и для того, чтобы дать понять: такое может случиться с каждым, кто не задумывается над своими поступками, кем в жизни управляют одни инстинкты.

Однако здесь есть и другой момент. В соответствии с символикой виннебаго, испуг обычно является показателем пробудившегося сознания, обретения чувства реальности, началом сознательной жизни. Все это находит подтверждение в следующем эпизоде (11), где"бакджункага подражает указывающему на него человеку, который оказывается пнем с торчащей из него веткой. В данном случае важна его реакция на собственную глупость: «Ну да, вот позтому-то люди и прозвали меня Вакджункага, Глупец! — говорит он. — И они, конечно же, правы». Теперь он обладает одной из необходимых характеристик индивидуального существа — именем. У виннебаго ребенок не имеет ни законного существования, ни статуса, пока он не получит имя.

Следующий эпизод (12) известен по всей Северной Америке в практически неизменной форме. В нем описывается, как Вакджункага уговаривает уток станцевать для него с закрытыми глазами, а сам в это время убивает их одну за другой, сворачивая им шеи. Большинству из них, однако, удается спастись. Он жарит тех немногих уток, которых он убил, и, утомившись от трудов, засыпает, велев своему анусу следить за пищей. Анус делает все возможное, чтобы разбудить его, когда появляются лисы, но все напрасно. Когда, наконец, Вакджункага просыпается, все утки съедены. Рассердившись на анус, он решает его наказать и прижигает его. Когда боль становится невыносимой, он восклицает : «Ой! Ну, это уж слишком! Не за это ли меня называют Вакджункага? Конечно, меня уговорили сделать это, как будто я делал что-то не так!» Для нас очень важно это восклицание, как и восклицание из того же 14 эпизода, где Вакджункага обнаруживает, что ест собственные внутренности и восхищается их прекрасным вкусом: «Значит, правильно называют меня Вакджункагой, Глупцом! Но называя меня так, меня и вправду превратили в Вакджункагу, глупца!»

12, 13 и 14 эпизоды показывают, что Вакджункага в своем развитии достиг новой стадии. Главное теперь в том, чтобы определить его более точно как психически, так и физически. Теперь его необходимо изобразить выходящим из полной изоляции и совершенного отсутствия идентичности и начинающим осознавать себя и окружающий мир. Он понял, что его руки — как правая, так и левая — принадлежат ему, что можно пользоваться ими обеими, что анус является частью его самого и к нему нельзя относиться, как к чему-то не зависящему от него, Вакджункаги. Он также осознает, что его выделяют — хотя бы только для того, чтобы высмеять — и начинает понимать, почему его прозвали Вакджункага. Но он еще не готов принять на себя ответственность за свои действия. На самом деле он считает, что другие люди и окружающий мир просто заставляют его делать то, что он делает.

Только теперь мы узнаем что-то определенное о внешности Вакджункаги. Любому виннебаго внешность трикстера была, конечно, хорошо известна. Почему же нам сообщают об этом именно здесь? Видимо, потому, что его изначальная внешность должна измениться. Теперь он будет обладать внутренностями и анусом той же формы и размеров, что будут и у людей.

То, что этот эпизод расположен здесь не случайно, подтверждается тем, что в следующем эпизоде мы впервые встречаемся с упоминанием о его пенисе — о его размерах и о том, как Вакджункага носит его (в коробе за спиной). Впервые мы получаем некоторое представление о его сексуальности. Во всех других мифах похоть — основная черта Трикстера. Все его приключения буквально пропитаны ею. Если в цикле виннебаго о Вакджункаге об этом упоминается только теперь, то это связано с тем, что рассказчик или рассказчики, придавшие повествованию его нынешнюю форму, стремились дать нам не просто серию приключений Трикстера, но историю его развития от неопределенного существа к личности, обладающей человеческими чертами, от психически неразвитого, инстинктивного существа к существу, сознающему собственные поступки и пытающемуся приспособиться к жизни в обществе. Здесь сексуальность Вакджункаги подчинена его эволюции. Сексуальные похождения героя как таковые, по-видимому, не интересуют наших рассказчиков.

Поэтому неудивительно, что первый эпизод, в котором говорится о сексуальности персонажа, посвящен тому, как Вакджункага просыпается и обнаруживает, что пропало его одеяло. Он видит, как оно плывет по ветру у него над головой, и постепенно до него доходит, что оно висит на его огромном восставшем пенисе. Здесь мы опять возвращаемся назад, к тому Вакджункаге, чья левая рука сражается с правой, к тому, кто прижигает свой собственный анус и поедает свои собственные внутренности — тому Вакджункаге, который наделяет части своего тела независимым существованием, не осознавая их настоящих функций, когда все происходит само по себе, помимо его воли. «Вечно со мной случается такое», — говорит он, обращаясь к своему пенису.

Этот эпизод не случайно помещен именно здесь — ведь в нем показано, как Вакджункага начинает понимать, что значит пол. Перед нами символ мужской сексуальности и пример того, как она осмысляется социально — как знамя, которое вождь поднимает во время племенного пира — а далее (эпизод 16) следует пример того, как ею нужно правильно пользоваться.

В 16 эпизоде Вакджункага посылает свой пенис на другой берег озера, чтобы совокупиться с дочерью вождя. Этот сюжет в мифологии североамериканских индейцев распространен так же широко, как и эпизод об одураченных утках. В большинстве мифов о Трикстере его место не имеет большого значения. В нашем случае это не так. Здесь он — на своем месте, поскольку из него видно, насколько бессмысленным и беспорядочным остается еще половое влечение Вакджункаги. Пенис и само совокупление — это символы, которые лишены здесь конкретного смысла. То, что Вакджункага еще плохо воспринимает половые различия, становится еще более очевидным в эпизоде, где он перевоплощается в женщину (эпизод 20).

Сразу же за 16 эпизодом следует широко известная тема: Трикстер просит грифа-индейку посадить его себе на спину и взять его с собой в полет. Каким бы ни был его возможный психологический смысл, этот эпизод, по-видимому, не играет никакой роли в драме развития Вакджункаги и является промежуточным. Его спасение женщинами, после того, как гриф-индейка роняет его в полое дерево — это вторичная сатира на человека и общество, пронизывающая весь цикл, и о ней мы поговорим в следующей главе.

Итак, мы достигли ключевого эпизода: Вакджункага меняет свой пол и выходит замуж за сына вождя. Рассказчик объясняет это тем, что герой и его товарищи застигнуты врасплох наступлением зимних холодов и их мучает голод, а вождь и его сын в избытке обеспечены едой. Этот эпизод, как и предыдущие, широко распространен и присутствует во всех без исключения циклах о Трикстере. Обычно считается, что Трикстер делает это, чтобы отомстить за некое нанесенное ему оскорбление. Изменение пола — это прием, обманывающий слишком сладострастного человека, чтобы проверить, как далеко такой человек может зайти, какими святынями он может пожертвовать, чтобы удовлетворить свою похоть. Такова его роль в одном из наиболее известных североамериканских циклов о Трикстере — цикле о Висаке индейцев фокс. Но в цикле виннебаго Трикстер меняет пол не из мести за нанесенное оскорбление, а явно для того, чтобы добыть еду.

Если рассмотреть последний эпизод вместе с другими относящимися к сексуальности эпизодами — как предшествующими, так и последующими — то смысл его становится ясен. Это часть полового образования Вакджункаги. Оно должно начинаться с четкого различения двух полов, как если бы ему сказали: это — мужчина, это — пенис, это — совокупление, это — женский половой орган, это — беременность, а вот так женщина рожает детей. Но как же можно ожидать, что Вакджункага, с его все еще весьма неопределенными половыми органами, неправильно расположенными и продолжающими жить собственной жизнью в коробе у него за спиной, как можно ожидать, что он поймет такие вещи? Поэтому его половая жизнь, да и вообще вся его физическая жизнь подобна дикой фантасмагории. Кульминационный момент ее описывается в 20 и 21 эпизодах. Сочетание сатиры, раблезианского юмора и гротеска производит здесь поразительный эффект. Трижды за очень короткое время, до того, как он приходит к сыну вождя, женщина-мужчина Вакджункага беременеет. Затем в качестве женщины он сам устраивает свое сватовство. Потом беременеет снова. От кого он рожает детей? Мы намеренно оставлены в неведении. Тем самым подчеркивается то, что это не важно. Отцовство не имеет значения, так как дети рождены женщиной-мужчиной.

Мы достигли той точки, где обычные слова и понятия становятся совершенно не подходящими. Только символы, только метафоры способны правильно передать смысл. Рождается последний ребенок и сразу же начинает плакать, и ничто не может его остановить. На помощь зовут опытную в обращении с младенцами старуху — то есть женщину, для которой половая жизнь уже не имеет никакого значения. Но и она ничего не может поделать. Ребенок плачет. Наконец, он выкрикивает: «Если бы мог я поиграть с кусочком белого облака/» Чтобы понять смысл его слов, призывают шамана. То же происходит и после других просьб ребенка. Все они кажутся бессмысленными и несвоевременными. Но чего мы еще могли ожидать от этой фантасмагории? Однако в то же время эти просьбы вполне осмысленны и имеют конкретное, несимволическое значение. Не для ребенка, конечно, а для Вакджункаги, который ждет весны — того времени, когда он сам сможет добыть пищу. Не нужно забывать, что Вакджункага никогда не изображается жертвой этой фантасмагории. Он всегда остается собой, своим изначальным я. Он мало чему научился, а еще больше забыл.

Развязка наступает в тот момент, когда Вакджункагу дразнит свекровь, в шутку гоняясь за ним вокруг очага. Тот во время бега роняет свою вульву, и тут же наступает разоблачение. Обычно, когда он открывает свое подлинное лицо, он смеется над растерянностью тех, кого провел. Но здесь он сразу же убегает. Причина ясна — ситуация осложнена многими обстоятельствами. Было нарушено слишком много табу, слишком велика обида обманутых людей, слишком многие были унижены. Случившееся достаточно серьезно, так как оказывается, что сын вождя вступил в гомосексуальную связь. Но гораздо более серьезна та ситуация, в которой оказывается «свекровь» Вакджункаги, жена вождя. Обычаи виннебаго предусматривали очень строгие табу в отношении тещи, а тут она открыто общается с тем, кто мог бы жениться на ее дочери и стать ее зятем, то есть родственником, с которым она не имеет права разговаривать и тем более шутить. Право подшучивать и поддразнивать кого бы то ни было подразумевает некие особые отношения. Эти отношения могут быть только между весьма ограниченным числом кровных родственников и в несколько более широком кругу свойственников. Подшучивание между тещей и зятем просто немыслимо. Оно немыслимо даже в этой атмосфере Вальпургиевой ночи, поскольку рассказчик не употребляет термин «невестка», описывая, как жена вождя дразнит Вакджункагу. Он пользуется словом хишига, означающим «жена сына брата». То, что Вакджункага, играя роль невестки, не мог быть хишига — было, конечно, известно слушателям, но в данном случае любое слово лучше слова «невестка».

Понятно, каким потрясением были все эти откровения для участников этой трагикомической драмы, и наш рассказчик выразил это потрясение, внезапно оборвав повествование. Он явно чувствует, что необходимо как можно быстрее выйти из этой нездоровой атмосферы. Думаю, что он сделал это очень ловко. Он не только заставил Вакджункагу убежать, но и до некоторой степени осознать, что же он делает. Внезапно, в первый раз с начала цикла, он изображается как обычный человек, имеющий законную жену и сына, о котором нужно заботиться. Иными словами, он вдруг становится добропорядочным членом общества. Он возвращается домой, где его встречают с радостью, и остается в кругу семьи до тех пор, пока не подрастает его сын, который теперь уже может начать самостоятельную жизнь. Единственным указанием на то, что мы имеем дело с Вакджункагой, служат последние три предложения эпизода. «Я хочу обойти всю землю и повидать людей, потому что я устал сидеть на одном месте. Я привык мирно бродить по свету. Здесь же я только наживаю кучу неприятностей». В этих словах явно чувствуется его протест против домашнего образа жизни, против жизни в обществе, которая полна обязанностей и ограничений. Бесспорно, это и протест всех виннебаго.

Познание Вакджункагой особенностей своей биологии продолжается. Следующее приключение использует чисто раблезианский сюжет, который встречается по всей аборигенной Америке — сюжет о говорящей слабительной луковице (эпизоды 23 и 24). Хотя теперь Вакджункага обладает внутренностями обычного человека, он ничего о них не знает. Он встречается с луковицей, которая говорит ему, что тот, кто ее съест, будет испражняться. Никогда еще природа не издевалась над ним так сильно. Он берет луковицу, кладет ее в рот и жует. Поначалу он только пускает ветры. Однако газы выходят из него со все возрастающей силой. Он цепляется за бревно, но его поднимает в воздух вместе с бревном, которое больно ударяет его. Он хватается за деревья, но их вырывает с корнем. Не зная, что предпринять, он решает взгромоздить себе на плечи жителей целого поселения со всем их скарбом, домами и собаками, предупреждая их о якобы готовящемся нападении врага. И вот весь мир людей на плечах Вакджункаги. С новым чудовищным взрывом люди и все их добро разлетается в разные стороны. Он же, как мы знаем, стоит и хохочет до колик в животе.

Есть ли здесь что-либо, кроме гротеска и явной сатиры? Безусловно. В общем, виннебаго могут сказать, что это иллюстрация того, что может произойти, если бросить даже самый малый вызов природе — что происходит, когда люди забираются на плечи Вакджункаге.

Но тот мир, куда он бежит от общества, мир, где он может спокойно странствовать, готовит ему новые испытания. Теперь он начинает испражняться. Земля покрывается испражнениями. Пытаясь спастись, он забирается на дерево, но все напрасно — он падает в горы собственных испражнений. Ничего не видя из-за налипшей на глаза грязи, он тщетно ищет дорогу к воде. Деревья, у которых он спрашивает, как найти воду, насмехаются над ним и указывают ему неверный путь. Наконец он добирается до воды и может отмыться.

Однако, несмотря на полученный урок, знание о себе и об окружающем мире приходит к нему медленно. Не успев полностью отмыться, он принимает отражение слив, растущих на берегу, за сами сливы.

За этим следует ряд эпизодов (27—46), которые имеют мало отношения к образованию Вакджункаги. Кроме их явного сатирического значения, это более или менее типичные приключения всех североамериканских трикстеров. В них обнаруживают себя все характерные черты, которые обычно приписываются этому персонажу. Это бессмысленная жестокость по отношению к другим, которую он проявляет всякий раз, когда хочет добыть себе еды, это ситуации, в которых в самый последний момент он сам оказывается обманутым, не только попадаясь на чужие уловки, но и лишаясь еды по собственной глупости (эпизод 30 и 31). Это и неудачные попытки подражания другим (эпизод 32, 33 и 41—44). Это и эпизоды, в которых иногда ему удается свести счеты с прежними врагами и мучителями (34, 45 и 46). С литературной и психологической точки зрения наш мифологический цикл распадается после 26 эпизода, когда Вакджункага ныряет в воду за отраженными в ней сливами, ударяется об камень и теряет сознание. Хотя нить повествования и восстанавливается после 38 эпизода, она все же непрочна.

За 26 эпизодом должен был бы следовать тот эпизод, в котором Вакджункага благодаря бурундуку узнает, где должны располагаться его половые органы — пенис и тестикулы (38 и 39 эпизоды).

Слова Вакджункаги в его диалоге с бурундуком стоит здесь привести. Их цель — показать, что он наконец-то полностью осознал свою половую принадлежность. «Что это ты несешь? Свой пенис, вот что ты несешь у себя за спиной!» — кричит ему бурундук, а Вакджункага отвечает: «Какие отвратительные вещи говорит это презренное существо! Кажется, он точно знает, что я несу». И опять бурундук дразнит его: «Тестикулы свои ты несешь у себя за спиной!» Вакджункага на это отвечает: «Должно быть, он наблюдает за мной». Вакджункага смущен-и сбит с толку. Сначала он ведет себя совершенно пассивно, хотя и делает то, что ему говорят. Он начинает злиться, только когда бурундук дает ему последнее указание: «Положи конец пениса сверху, положи его сверху!» Теперь, когда его половые органы располагаются на своем месте и так, как надо, и он действительно осознал свой пол, то, что он мужчина — только теперь он пускается в погоню за насмешником. Он атакует бурундука своим пенисом, но не для того, чтобы совокупиться, а чтобы наказать, уничтожить его. В этом — его последний протест, нежелание становиться зрелым мужчиной. При этом его пенис все еще сохраняет свои гигантские размеры. Чем дальше он просовывает пенис в дыру, где спрятался бурундук, тем больше бурундук откусывает от него, пока пенис не обретает нормальные человеческие размеры. Так Вакджункага становится мужчиной и осознает свой пол.

Далее следует очень важное добавление. Если от своих выпавших наружу внутренностей Вакджункага избавляется, съедая их, то части пениса, которые были откушены бурундуком, он бросает в воду, где они превращаются в съедобные растения.

Нежелание Вакджункаги достигать половой зрелости имеет глубокое психологическое и психоаналитическое значение, объяснить его, однако, я предоставляю другим. В данном случае мне бы хотелось выделить только два момента. Во-первых, важен тот факт, что сам он не может придать своим огромным и бесформенным половым органам нормальные размеры, равно как и не может правильно расположить их. Все это происходит с помощью кого-то другого. Однако, с другой стороны, он сам уменьшает свои внутренности. Во-вторых, можно задаться вопросом, что же происходит в конце эпизода — когда бурундук, сидя в своем укрытии, отгрызает от его пениса кусок за куском — некое совокупление или своего рода кастрация? Мне кажется, ни то, ни другое. Мы все еще имеем дело с биологическим развитием Вакджункаги, и здесь символически выражен его переход от образа обобщенной природной и порождающей силы к образу конкретного человека, культурного героя. Это, как мне кажется, явно выражено в следующем восклицании Вакджункаги: «Горе мне, какого прекрасного органа он меня лишил! Но зачем я это говорю? Я сделаю из кусков моего пениса предметы, которые люди смогут использовать». Так он превращается в благодетеля сознательного, причем благодетеля не только человечества, но и природы.

Поскольку до этого рассказывалось о том, как герой достиг биологической зрелости, можно предположить, что далее речь пойдет о достижении им зрелости психической и социальноэтической. Однако из следующих эпизодов трудно составить об этом сколько-нибудь определенное представление. Вероятно, сделать это вообще невозможно, принимая во внимание традиционный образ Вакджункаги. Одна из причин этого — по крайней мере, с литературно-психологической точки зрения — состоит, видимо, в том, что в повествовании непременно должен присутствовать один или даже ряд подвигов, которые связаны с Вакджункагой и без которых для виннебаго этот цикл вообще был бы немыслим — это его визиты к различным животным, их отношение к нему как к гостю, а также его неудачные попытки отплатить им за оказанное гостеприимство (эпизоды 41—44). Но эти эпизоды вряд ли могут претендовать на описание какого бы то ни было прогрессивного развития характера Вакджункаги, хотя некоторые попытки и прослеживаются — например, в стремлении показать, как у него развивается чувство некоторой социальной и моральной ответственности.

В эпизоде, который непосредственно следует за превращением в растения отгрызенных кусков пениса, Вакджункага встречается с койотом и соревнуется с ним в остроте нюха. Единственное значение этого эпизода в цикле состоит в том, что он служит прелюдией к посещению Вакджункагой ондатры, бекаса, дятла и хорька (эпизоды 41—44), а также мотивирует сведение счетов с койотом (эпизод 46). Эпизод с койотом представляет собой сильно укороченный вариант соперничества Вакджункаги и койота, которое в других мифах о Трикстере играет гораздо более важную роль.

В эпизодах посещения Вакджункагой различных животных рассказчик наделяет его желанием раздобыть еды для своей семьи и изображает его или безобидным и самодовольным глупцом, постоянно совершающим промахи, или, наоборот, удачно мстящим тем, кто унижал его или хотел унизить, подобно норке и койоту (эпизоды 40 и 46). Все это — часть его социализации. Так, после того, как к нему приходит хорек и убивает множество оленей для него и его семьи, мы становимся свидетелями следующей идиллической сцены. Лучше всего ее процитировать:

«— Думаю, жена, настало время нам вернуться обратно в деревню. Наверное, они соскучились по нам, особенно по детям.

— Я и сама об этом подумывала, — ответила жена.

И вот они упаковали вещи и начали их перетаскивать. Нужно было сделать не один переход. Через некоторое время они подошли к дому, и все жители деревни вышли поприветствовать их и помочь тащить вещи. Жители деревни были очень рады.

— Куну, Перворожденный вернулся! — кричали они.

Вождь жил посреди деревни, и рядом было построено длинное жилище для Вакджункаги. Вечером там собиралась молодежь, и Вакджункага развлекал их, потому что он был очень добродушный и веселый». Блудный сын добился успеха и вернулся домой.

Все выглядит так, будто вернулся удачливый воин, или, по крайней мере, великий охотник. И все же его старое я неистребимо. Это проявляется в той радости, которую он испытывает от унижения норки и койота. Однако слушатели-виннебаго, несомненно, симпатизировали бы этим проделкам героя. Они согласились бы с тем, что Вакджункага был очень добродушным и веселым малым, но при этом, конечно, попадающим впросак глупцом — таким, который обманывал гораздо меньше, чем бывал обманут сам, персонажем, который всем желал добра, но чьи добрые намерения всегда пропадали даром. Именно в этом свете мы должны интерпретировать два следующих эпизода (47 и 48), где Вакджункага удаляет препятствия на Миссисипи, которые могли бы помешать свободному плаванию людей по реке.

Но перед тем, как приступить к рассмотрению этих сюжетов, необходимо сказать еще несколько слов о значении одного момента в эпизоде, где он посещает хорька. В этом восхитительном раблезианском эпизоде хорек убивает оленей, пуская ветры. Он «заряжает» Вакджункагу четырьмя выстрелами, которые тот должен использовать, вернувшись домой. Здесь Вакджункага сталкивается с совершенно новой ситуацией. Когда он был в гостях у ондатры, бекаса и дятла (эпизоды 41—43), все, что ему нужно было делать, чтобы в очередной раз попасть в трудное положение и причинить себе боль — это пытаться подражать им. Но вот у него есть все необходимое для удачной охоты, и как же ему теперь, согласно логике сюжета, провалить все дело? Проблема решается просто: нужно растратить то, что он получил. Безо всяких оснований он начинает подозревать хорька в мошенничестве и чтобы проверить истинность своих подозрений, четыре раза стреляет в разные предметы и разносит их на куски — холмик, дерево, огромную скалу и, наконец, каменистый холм с отвесными склонами (символ священного места). Это его последний вызов миру природы, с которым до недавнего времени он был так близок. И в то же время он — Калибан, протестующий против навязанной, досаждающей ему культуры.

Было бы весьма ошибочно полагать, что авторы-рассказчики нашего цикла в 47 и 48 эпизодах пытались представить Вакджункагу как совершенного благодетеля или даже как полубожество. Эти эпизоды — лишь вторичное, несущественное добавление, не имеющее почти ничего общего с предшествующим повествованием. В них сказьшается влияние одного из самых священных повествований виннебаго — Мифа о происхождении Знахарского Обряда. После того, как Творец Земли создает вселенную и всех ее обитателей, животных и людей, он обнаруживает, что злые существа собираются их истребить. Чтобы помочь людям, он посылает на землю Вакджункагу, первое созданное им существо, которое немного напоминает человека. Вот что имеется в виду, когда Вакджункага внезапно вспоминает, зачем он был послан на землю. В Мифе о происхождении Знахарского Обряда Вакджункага описывается как полный неудачник. Даже Творец Земли не может реабилитировать его. На земле Вакджункага ничего не может сделать. Как говорит миф: «Все маленькие злые существа начали изводить его и насмехаться над ним. В конце концов он вынужден сесть на землю и признать, что ничего не может поделать». Но, несмотря на свое трикстерское прошлое, он на некоторое время становится настоящим культурным героем, хотя на самом деле эта роль принадлежит совсем другому герою, точнее, героям — Близнецам.

Как я уже отмечал, я считаю, что в основном это изменение характера Вакджункаги вызвано той ролью, которую он играл или призван был играть в основании Знахарского Обряда. Однако судя по тому, что еще за два поколения до нас у виннебаго существовали разногласия в оценке Вакджункаги, причем возникли они достаточно давно, кажется вполне вероятным, что люди всегда толковали его поступки двояко. Но к этому мы вернемся в следующей главе, где речь пойдет об отношении виннебаго к Вакджункаге в первом десятилетии этого века.

В заключительном 49 эпизоде мы видим уже совсем другую картину. Перед нами Вакджункага-божество, та сторона его природы, которая совершенно отсутствует в цикле, перед нами первозданный Трикстер, стареющий Трикстер, почти демиург, который в последний раз ест на земле. Он сидит на вершине скалы, рядом — каменный котел. Он ест. Оставив на скале котел и отпечатки своих ягодиц и тестикул, он запечатлевает это событие на все времена. Затем, покончив с едой, он отбывает в свое последнее путешествие. Поскольку он — символ творящего начала, символ связи человека со всей вселенной, сначала он погружается в океан, а затем поднимается к тому острову-миру, которым отныне будет править. Этот остров находится прямо под миром Творца Земли...

Приведенное выше краткое содержание мифа о Трикстере должно дать читателю некоторое представление о составном характере цикла виннебаго и о том, в какой степени его разные эпизоды сплавляются вместе, образуя единое целое. Чтобы лучше представить себе, какого совершенства достигли виннебаго в этом отношении, необходимо ознакомиться с циклами о Трикстере других североамериканских племен. Тогда станет ясно, какие эпизоды, темы и мотивы вобрал в себя миф о Вакджункаге у виннебаго и с каким литературным мастерством это было сделано. То, что эта литературная переработка и переинтерпретация вторична, не вызывает никаких сомнений. Она явно связана с особенностями истории виннебаго, а также с особенностями литературной традиции этого племени. Однако чтобы получить представление о том, каков был изначальный вариант цикла о Вакджункаге, мы должны освободить нашу версию от всех тех черт, которые как раз и делают ее шедевром индейской литературы. Мы попытаемся сделать это в заключительной главе этого раздела, где рассмотрим миф о Трикстере в индейской культуре Северной Америки в целом.

 

VI ОТНОШЕНИЕ ВИННЕБАГО К ВАКДЖУНКАГЕ

Большая часть анализа в предыдущей главе, по сути — взгляд постороннего, белого человека. Это анализ без каких-либо оговорок о таящихся в нем заблуждениях и ловушках, существующих независимо от того, насколько хорошо этот посторонний знаком с культурой индейцев. Но всегда лучше дать слово самим носителям культуры. Вот почему в этой главе я попытаюсь вкратце представить суждения и оценки современных виннебаго — я имею в виду 1908 — 1908 гг. — в отношении Вакджункаги, а также показать, как он изображается в литературной традиции племени. В те годы, когда среди виннебаго начала распространяться новая религия Пейотля и многие стали задумываться и переоценивать собственную культуру, Вакджункага нашел себе и сторонников, и противников. Я хотел бы начать с утверждения одного из пожилых представителей консервативно настроенной части племени, которым он предварил миф, не вошедший в наш цикл.

«Тот, кого мы называем Вакджункага, — сказал он, — был создан Творцом Земли. Он был веселым и добродушным. Таким создал его Творец Земли. Он также был вождем. Он прошел через многие испытания. Правда, он сделал много греховного. Из-за этого некоторые были уверены, что на самом деле он — дьявол. Однако, если хорошенько подумать, он ни разу не согрешил. Благодаря ему Земля сохранила ту форму, которую она имеет и по сей день. Он — причина того, что сейчас ей ничто не мешает. Это верно, что из-за него люди умирают, из-за него они крадут, он виноват в том, что мужчины оскорбляют женщин, что они лгут, что они ленивы, что на них нельзя положиться. Да, он в ответе за все это. Но одного он не делал никогда: он никогда не вступал на тропу войны, никогда не воевал.

Вакджункага странствовал по этому миру и всех любил. Он всех называл своими братьями, но его в ответ оскорбляли. Он никого не мог одолеть. Каждый норовил подшутить над ним».

Этот человек, несомненно, хотел сказать, что Вакджункага представлял собой действительность вещей, что он был положительной силой, строителем, а не разрушителем. То, что Вакджункага никогда не вступал на тропу войны, говорит о многом. Мы видим, что для этого человека неудача Вакджункаги, который пытается помочь людям, уничтожая тех, кто им досаждает, не заслуживает осуждения, так как иначе это означало бы насилие, войну. Таким образом, если Вакджункага оказался совершенно бесполезным после того, как подготовил землю к приходу человека, это вполне понятно. Почему люди не понимают его, неправильно толкуют его действия и смеются над ним, тоже легко понять. Ведь он принадлежит не к миру людей, а к другому миру, который гораздо древнее.

Мнение приверженцев обряда Пейотля отличается от этой сочувственной установки. Они используют Вакджункагу и его цикл в качестве инструмента некой морали. Было бы ошибкой предполагать, что такое отношение является совершенно новым. Оно существовало задолго до основания обряда Пейотля. Точка зрения адептов обряда лучше всего выражается в следующей проповеди:

«Старики часто говорят нам о Вакджункаге. Однако мы никогда не знаем, что они имеют в виду [202] . Они рассказывают нам, как однажды, завернувшись в енотовое одеяло, он пошел туда, где танцевало много людей. Там он танцевал до вечера, а потом остановился и огляделся. Вокруг никого не было. И тут он понял, что принимал за танцующих людей шум ветра в тростниках.

Так и мы, виннебаго. Мы танцуем и устраиваем много шума, но все кончается ничем.

Однажды, когда Вакджункага шел к устью реки, он увидел на противоположной стороне человека в черном. Он стоял и указывал на него пальцем. Вакджункага заговорил с человеком, но тот ничего не ответил. Тогда он заговорил с ним снова и опять не получил ответа. Наконец он разозлился и закричал:

— Смотри же! Я могу делать то же, что и ты!

Он оделся в черное и, вытянув руку по направлению к человеку на той стороне, стал указывать на него пальцем. Так они простояли весь день. К вечеру, когда он, как и в прошлый раз, посмотрел вокруг, он заметил, что человек, который указывал на него пальцем, на самом деле был пнем.

— Вот тебе на! Что же я весь день делал? Надо было посмотреть, прежде чем делать глупости! Не зря люди называют меня Глупцом!

Как-то Вакджункага шел своей дорогой с поклажей на спине. Вдруг кто-то окликнул его:

— Послушай, мы хотим спеть для тебя.

— Хорошо, — сказал он. — Я несу песни на своей спине, и если вы хотите танцевать, то постройте для меня большой дом и оставьте для входа маленькое отверстие.

Когда дом был готов, все зашли в него, и Вакджункага за ними. Те, кто говорил с ним, были птицы. Он велел им во время танца закрыть глаза и не открывать их, иначе глаза станут красными. Каждый раз, когда мимо Вакджункаги танцуя проходила жирная птица, он душил ее. Если при этом она начинала громко кричать, он говорил:

— Так, здорово! Еще!

Через некоторое время одна из птиц начала подозревать что-то неладное, слегка приоткрыла глаза и увидела, что Вакджункага хватает и убивает танцующих птиц, сворачивая им шеи. Она закричала:

— Спасайтесь кто может, пока не поздно! Он убивает нас!

Прокричав это, она вылетела через отверстие в крыше.

Вакджункага собрал убитых птиц и зажарил их. Однако ему не удалось попробовать ни кусочка, потому что у него все мясо украли.

Так и мы, виннебаго. Нам нравится все запретное. Мы говорим, что нам нравится Знахарский Обряд. Мы считаем, что он очень хорош, и при этом держим его в секрете, скрываем его от людей. Мы предписываем членам общества ничего не говорить о нем до скончания века. И поэтому они боятся говорить о нем. Мы, виннебаго — птицы, а Вакджункага — Сатана.

Однажды, когда Вакджункага шел по дороге, кто-то заговорил с ним. Он вслушался, и разобрал такие слова:

— Кто меня съест, будет испражняться.

Вакджункага подошел к тому, кто говорил, и спросил:

— Как твое имя?

— Меня зовут Тот-кто-пускает-ветры.

Вакджункага не поверил ему и съел его (это был куст).

Вскоре он пустил ветры. Это его рассмешило.

— Ах, так вот что все это значит!

Когда же он двинулся дальше, дела его стали плохи, и ему стоило большого труда добраться до дома.

Так и мы, виннебаго. Мы странствуем по этой земле всю жизнь, а потом, когда кто-нибудь из нас пробует то, что лишает его сознания [203] , мы смотрим на эту вещь с подозрением, только когда приходим в себя...»

Здесь перед нами одновременно и славный герой, и дьявол-искуситель. Сатану виннебаго называют Херешгуина. Это великий злой дух, который существовал с начала времен, такой же древний, как Творец Земли. Он всегда отрицает то, что создано Творцом Земли. Согласно одной из этимологий, его имя означает «Тот-в-чьем-существовании-сомневаются». Неудивительно, что члены полухристианского обряда Пейотля отождествляют с ним Вакджункагу.

Такое подчеркивание явно отрицательных сторон Вакджункаги имеет очень древние корни. Мы обнаруживаем его у дакота-сиу и у понка. Не менее древней является интерпретация его характера и его положительной деятельности (об этом я говорил выше), которая находит наиболее яркое выражение в очень древнем мифе о Двух мальчиках. В этом мифе он активно помогает Кролику получить особые способности, которые в итоге должны помочь одному из великих духов в победе над его врагом. Здесь Вакджункага, обращаясь к Творцу Земли, говорит такие слова:

«Отец, то, чего мы так сильно желали, ты дал нам, не усомнившись в своем решении ни на миг. Мой друг Кролик — вот кто проследит, чтобы все, что мы задумали, непременно свершилось. Он — единственный, кто может это сделать. Все духи того дома, из которого мы пришли, беспрекословно подчиняются ему, потому что у него хорошие мысли. Он уже помог людям, он поможет и духам».

На эти слова Вакджункаги Творец Земли отвечает так:

«Перворожденный, ты древнее всех, кого я создал. Я создал тебя добрым, я создал тебя священным. Я послал тебя на землю, чтобы ты оставался там, а люди слушали бы тебя, почитали тебя и подчинялись твоей воле. Я послал тебя, чтобы ты мог научить их, как сделать жизнь легкой и счастливой. Вот для чего я создал тебя. В том, что случилось с тобой, когда ты попал на землю, ты виноват сам. Твои же собственные действия, твое поведение стали причиной того, что ты превратился в посмешище. Все только и делают, что используют тебя и потешаются над тобой — даже самые крохотные насекомые. Как же теперь ты можешь делать образцом для подражания Кролика, который действительно исполнил все, что я велел ему? Тебе были даны величайшие способности, а ты пренебрег моим творением. Ты не исполнил ничего из того, что я поручил тебе. Ты, и только ты виноват в том, что люди прозвали тебя Глупцом. Я создал тебя для дел, подобных тем, что свершил Кролик. Я не создавал тебя для того, чтобы ты портил мое творение».

Это явное замешательство высшего божества виннебаго перед поступками Вакджункаги и их причинами и то, что он снимает с себя всякую ответственность за них — не следует упускать из виду.

 

VII ЦИКЛ О ВАКДЖУНКАГЕ КАК САТИРА

То, что создатели цикла о Вакджункаге в его нынешней форме, кроме всего прочего, хотели сочинить сатиру на человека и на общество виннебаго, не вызывает у меня ни малейпно сомнения. Никак иначе мы не могли бы объяснить включение одних эпизодов и очень своеобразное расширение других. И действительно, только если мы примем во внимание этот сознательный элемент юмора и сатиры и согласимся с тем, что он привнесен в повествование намеренно, мы сможем правильно понять смысл некоторых эпизодов. Чтобы природа этого юмора виннебаго и сатиры на общественные порядки сделалась для нас яснее, лучше всего было бы вновь просмотреть весь сюжет и выявить те стороны культуры, на которые направлены сатирические выпады. Сатира же на человеческую глупость и слабость, думаю, вообще не требует пояснений.

Если считать двойной парадокс наивысшей формой юмора, трудно найти сцену, где он использовался бы искуснее, чем в первой сцене цикла. Вождь племени, тот, кто по определению не может возглавлять военный поход, приглашает людей на пир связки воина, и хотя всем известно, что он не может вступать на тропу войны, все являются на пир, ведь вождю нужно подчиняться. Вождь уходит прямо посреди церемонии, и через некоторое время гости обнаруживают его совокупляющимся с женщиной, то есть нарушающим строжайшее табу для человека, который собирается встать во главе военного отряда. В конце концов он выступает в поход, но вскоре уничтожает связку воина — самое священное, что есть у виннебаго.

Ни в одном из известных североамериканских мифов о Трикстере мы не находим сцены, подобной этой. Для чего она служит? Чтобы показать, насколько зол Вакджункага? Но виннебаго никогда не изображают его злым. Или нужно рассматривать этот эпизод как входящий в более древнюю версию цикла, в которой он изображается как нарушитель табу, уничтожающий святая святых? Для последнего предположения, по всей видимости, мало оснований. То, с чем мы здесь сталкиваемся, можно считать своего рода эквивалентом полурелигиозных средневековых представлений, участники которых чувствовали, что им не может быть нанесен вред, и не боялись обвинений в святотатстве или в высмеивании традиционного порядка. В конце концов, они всегда могут сослаться на то, что на самом деле речь идет не о ком-то другом, а о Вакджункаге и о делах далекого прошлого, которое никогда не повторится. Иными словами, перед нами — своего рода отдушина для выхода протеста, несогласия со многими, часто тягостными обязанностями, связанными с социальным порядком виннебаго, их религией и ритуалами. Первобытные люди мудро изобрели множество таких отдушин.

Следующий очевидный образец сатиры — эпизод 15, где Вакджункага восклицает: «Ага! Ага! Вожди развернули свое знамя! Люди, должно быть, устраивают великий пир!» Знамя, как мы знаем, не что иное, как восставший пенис Вакджункаги с развевающимся на его конце одеялом. Сатира здесь направлена на один из наиболее важных праздников виннебаго, который устраивается вождем племени раз в году. На этом празднике вождь поднимает символ своей власти — длинный изогнутый шест, украшенный перьями. Во время праздника он обязан произносить длинные речи, убеждая свой народ жить согласно идеалам общества виннебаго.

Немного более мягкой, но при этом все же легко распознаваемой является пародия на ритуальное соревнование в быстрой еде между кланами Птицы Грома и Медведя во время обряда связки воина (эпизод 36). Эта сатира имеет двойную подоплеку. В соответствии с мифом о происхождении клака Птицы Грома впервые состязание в беге состоялось между членом этого клана и членом клана Медведя. Цель состязания состояла в том, чтобы определить, представитель какого клана будет избран вождем племени. Возможно, сатира здесь направлена и на подсчет военных подвигов. Только приняв во внимание все это, мы можем понять смысл следующих отрывков:

«— Давай устроим состязание в беге. Победитель станет вождем. А тот, кто проиграет, будет подавать еду, — сказал Вакджункага норке. Целью был горшочек с едой. Победить должен был тот, кто первым прикоснется к еде».

Детальное объяснение того, почему в данном эпизоде, как и во многих других, критике постоянно подвергается именно вождь, увело бы нас слишком далеко. Достаточно сказать, что вождь был символом порядка, защитником мира, в его функции входило вмешательство в самые разные ситуации. Более того, в этой культуре, где престиж был прежде всего связан с войной, вождь не мог вступать на тропу войны.

Один из самых острых сатирических выпадов направлен против поста по достижении половой зрелости (эпизоды 33 и 34). Люди всегда были недовольны слишком строгими правилами соблюдения этого поста и его многочисленными ограничениями. Тем, кому это было особенно в тягость, думаю, очень по душе была сцена, где Вакджункага, с головой, безнадежно запертой внутри лосиного черепа, лежит под своим енотовым одеялом на берегу реки и при этом «выглядит довольно устрашающе», как с саркастическим святотатством отмечает миф. Блестящая пародия. Утром женщина идет за водой, натыкается на него и убегает. Он кричит ей вслед, чтобы она вернулась, и обращается к ней с речью. Он говорит: «Вернись, я благословлю тебя... Возьми топор и принеси сюда. Потом соверши все требуемые обычаем приношения, как тебе скажут родственники. Если ты ударишь меня топором по голове, ты сможешь использовать то, что найдешь внутри, в качестве снадобья, и получишь все, что только захочешь».

Чтобы понять всю комичность ситуации, необходимо заметить, что благословение духов можно получить только ночью и к этому нужно тщательно готовиться — покрыть черной краской лицо, а перед этим поститься. Причем духи никогда не призывают человека, чтобы тот позволил им благословить себя.

В этом эпизоде интересно то, что в самом конце, когда лосиный череп расколот, а Вакджункага освобожден и смеется над всеобщей растерянностью, богохульство всей сцены даже больше, чем могли бы вынести сами участники, поэтому Вакджункага говорит:

«— Раз уж вы сделали мне эти приношения, они не пропадут зря. Ибо для чего бы вам ни вздумалось использовать этот череп, вы получите то, что захотите.

Тогда люди изготовили всякие знахарские средства для лечения болезней и впоследствии нашли их вполне пригодными».

По поводу сатиры и высмеивания важных сторон культуры виннебаго сказано достаточно. Менее значительные моменты требуют слишком много места, и я ограничусь лишь одним примером. В эпизоде 27, где Вакджункага убеждает самок енота доверить ему своих детей, пока они будут искать сливы, он говорит: «И если к вечеру, на закате, вы увидите красное небо, знайте, что это от слив». Это замечание является четкой пародией на одну из сцен хорошо известного мифа, в которой отец говорит детям, что если к вечеру они увидят, что небо стало красным, значит, его убили. Это сравнение стало метафорой насильственной смерти. После того, как Вакджункага убил и съел маленьких енотов, оставленных на его попечение, он отрезает голову одного из них, насаживает ее на палку и выставляет у двери, как будто малыш выглядывает в щелку и смеется. Это хорошо известный военный обычай виннебаго. Короче говоря, острая сатира направлена здесь на военные обычаи.

Приведенных примеров должно хватить для доказательства того, что в этих отрывках мы действительно сталкиваемся с намеренной сатирой. Однако то, что эта сатира не принадлежит к циклу изначально, не вызывает сомнений. Но это совсем не значит, что она относится к недавнему времени. Можно с уверенностью предположить, что в племени всегда существовали профессиональные юмористы и сатирики и всегда была аудитория, которая с удовольствием слушала их.

 

VIII ЦИКЛ О ВАКДЖУНКАГЕ В ЕГО ОТНОШЕНИИ К ДРУГИМ СЕВЕРОАМЕРИКАНСКИМ ЦИКЛАМ О ТРИКСТЕРЕ

Итак, мы подошли к нашей последней и, быть может, самой трудной задаче — попытаться определить, в какой степени цикл о Вакджункаге у виннебаго, в представленном здесь варианте, является особой, свойственной только виннебаго, передачей этого повествования. Я ставлю этот вопрос по двум причинам: во-первых, нигде более в Северной Америке такой вариант мифа о Трикстере не встречается, во-вторых, в версии виннебаго можно найти указания, которые ясно свидетельствуют об изменении формы повествования. Я не имею в виду те преобразования, о которых здесь уже шла речь — внесение сатирического элемента или расстановка новых психологических и этических акцентов, меня интересует то, что предшествовало этим изменениям за много поколений. Браться за решение этой проблемы при отсутствии исторических данных очень трудно и, возможно, даже рискованно. Тем не менее, это должно быть сделано. И единственный путь, оставляющий некоторую надежду на успех — путь сравнения версии виннебаго с мифами о Трикстере, распространенными в других частях континента.

Подавляющее большинство всех так называемых мифов о Трикстере в Северной Америке описывают сотворение земли или, по крайней мере, ее изменение. В них всегда присутствует герой, странствующий по свету. Он всегда голоден, у него нет обычных понятий о добре и зле, он либо обманывает людей и животных, либо сам становится жертвой их обмана. Кроме того, он очень сексуален. Почти во всех вариантах мифа он наделен некоторыми чертами божества, которые изменяются в зависимости от племени. В одних случаях его представляют божеством, в других он тесно связан с миром божественного, в третьих он в лучшем случае обобщенный образ животного или человека, то есть смертного существа. Один из вопросов, которые нам предстоит решить, связан с тем, как объяснить эти колебания в природе его идентичности.

Поскольку количество племен ограничено, лучше всего будет обсудить каждый из этих моментов отдельно. Выбор племени должен определятся типом культуры, а также богатством и степенью достоверности мифологического материала, имеющегося в нашем распоряжении. Таким образом, наше внимание будет направлено на мифы о Трикстере племен северо-западного побережья Канады, алгонкиноязычных племен Западных равнин Соединенных Штатов, а также Висконсина и Миннесоты и сиуязычных племен на территории к востоку от Монтаны до Небраски и Великих Озер.

На северо-западном побережье роль Трикстера играет Ворон. Цикл, связанный с ним, состоит из двух частей. В первую входят эпизоды, описывающие сотворение земли и всего, что на ней есть. Вторая посвящена собственно Ворону, его неутолимому чувству голода, и тому, как он обманом или силой добывает или пытается добыть то, что хочет. Во время своих похождений он терпит множество неудач, но в конце концов всегда добивается своего. В первой части цикла эпизоды связаны в достаточно жесткое композиционное единство, во второй же они располагаются в более или менее произвольном порядке. В конце своих деяний он не только добивается исполнения всех желаний и утоляет свой непомерный аппетит, но также, сознательно никогда к этому не стремясь, создает много нужного человеку и устанавливает обычаи, которым люди будут следовать. Далее мы увидим, что эта черта обнаруживается по всей Северной Америке.

Как правило, все циклы о Вороне начинаются одним из двух вариантов. В первом случае мир изначально покрыт водой, и Ворон начинает свою деятельность после того, как вода спадает — либо сама по себе, либо благодаря ему. Во втором случае мир изначально погружен во тьму. В первом случае описывается то, как Ворон появился на свет, и дается его родословная, во втором же он существует от начала времен. Мне хотелось бы привести два примера начала цикла. Один принадлежит индейцам хайда, другой тлинкитам. Версия хайда начинается так:

«Говорят, остров весь был залит соленой водой. Над водой летал Ворон. Он искал место, чтобы приземлиться. Через некоторое время он увидел большой плоский камень, который находился на южной оконечности острова. Все сверхъестественные существа лежали на нем, как Гено, и шеи их лежали одна на другой. Те, что были слабее других, растянулись здесь и там, во все стороны. Они спали. Там был свет, вокруг же было темно. Так говорят.

Гагара жил в доме Нанкилстласа. Однажды Гагара вышел из дома и закричал. Потом вбежал обратно и сел на то место, где сидел всегда. И еще там лежал старик, но он никогда не смотрел на Гагару. Вскоре Гагара опять вышел, закричал, вернулся обратно и сел на свое место. И так он продолжал делать снова и снова.

Однажды человек, который лежал спиной к огню, спросил:

— Отчего ты так часто кричишь?

— Ах, вождь. Я кричу не по собственной воле. Сверхъестественные существа говорят мне, что не могут найти места, где бы им поселиться. Вот почему я кричу.

Тогда он сказал:

— Я позабочусь об этом.

Полетав некоторое время. Ворон увидел рядом чистое небо. Он полетел туда. Вонзив в него клюв, он подтянулся. Там был город из пяти деревень, и в самой первой дочь вождя только что родила ребенка. Вечером они все уснули. Тогда он содрал с ребенка кожу, начиная с ног, надел ее и лег на его место.

Наутро о ребенке спросил дед, и ему принесли его. Он вымыл ребенка, потом приложил свои ноги к его ногам и потянул. Затем он отдал его обратно. На следующий день он сделал то же и снова отдал его матери. Теперь ребенок проголодался. Они не стали разжевывать для него еду, чтобы кормить его.

Однажды вечером, когда все отправились спать и заснули, Ворон поднял голову и осмотрел все, что было в доме. Все крепко спали. Он начал извиваться и, освободившись от одежды, выбрался из колыбели. Потом он вышел. В углу дома жила женщина-полукамень, которая следила за ним. Вскоре он вернулся, пряча что-то у себя под накидкой. Раскидав костер, что всегда горел рядом с местом, где спала его мать, он расчистил небольшой клочок земли и выкопал яму. В яму он положил то, что прятал под своей накидкой. Перемешав это с золой, он съел то, что получилось. При этом раздался хлопок. Во время еды он смеялся. Женщина-полукамень же видела все, что происходило, наблюдая из своего угла.

И опять, когда наступил вечер и все заснули, он вышел. Некоторое время его не было, а потом он вернулся, неся что-то под накидкой. Он положил это в золу, размешал и стал есть и когда ел, то смеялся. Из угла за ним наблюдала женщина-полукамень. Ворон закончил есть, подошел к своей колыбели и лег спать. На следующее утро об этом говорили во всех пяти деревнях. И он слышал все.

Жители четырех из пяти деревень лишились одного глаза...»

Сравним это с началом цикла о Вороне у тлинкитов:

«В начале мира не было дневного света и все было погружено во тьму. В те времена в устье реки Насс жило существо по имени Ворон-из-устья-Насс (Нас-шаки-йел) <...> и в его доме хранились все вещи, и там были солнце, и луна, и звезды, и дневной свет. <...> С ним жили два старика: Старик-предвидящий-все-беды (Адавул-шанак) и Тот-кто-знает-все-что-происходит (Тлиеват-уваджиги-шан). <...> Третье существо жило под землей. Это была Подземная Старуха (Хайи-шанаке). Там ее поселил Нас-шаки-йел. Жены у Нас-шаки-йела не было, и он жил один, с этими двумя стариками. Однако у него была дочь, хотя никто не может этого объяснить. Никто не знает, кем была эта дочь. Два старика заботились о ней, как слуги, особенно они следили за тем, чтобы вода, которую она пила, была чистой.

Первым из всех живых существ Нас-шаки-йел сотворил Цаплю — очень высокого и мудрого человека — а следом за ним — Ворона, который в те времена тоже был очень добрым и мудрым.

Вот как Ворон появился на свет. У его первой матери было очень много детей, но все они умирали еще маленькими, и она все время оплакивала их. Некоторые говорят, что это была сестра Нас-шаки-йела и что он убивал детей, потому что не хотел, чтобы у него в роду были мальчики. Вскоре Цапля пришел к ней и спросил:

— Отчего ты все время плачешь?

— Все мои дети умирают. Я не могу вырастить их, — ответила она.

Тогда он сказал:

— Пойди на берег во время отлива, найди маленький гладкий камешек и положи его в огонь. Когда он раскалится докрасна, проглоти его. И не бойся.

— Хорошо, — сказала женщина.

Она сделала так, как велел Цапля, и вскоре родила Ворона. Поэтому Ворона на самом деле звали Итшак — так называет' ся очень твердый камень, и отсюда его имя Таклик-иш (Отец-Молот). Вот почему Ворон был таким твердым и его трудно было убить.

Цапля и Ворон стали слугами Нас-шаки-йела, но он больше ценил Ворона и сделал его главным над миром. Потом Нас-шаки-йел создал людей.

Но все существа, которых сотворил Нас-шаки-йел, жили в темноте. Так продолжалось очень долго. Как долго — никто не знает. Ворону было очень жаль людей, которые жили в темноте. Наконец он сказал себе: «Если бы я был сыном Насшаки-йела, я мог бы делать почти все, что захочу». Тут он стал думать, что делать, и наконец придумал. Он сделался очень маленьким, превратился в хвоинку и поплыл по воде, которую должна была выпить дочь Нас-шаки-йела. Она выпила воду и вскоре забеременела.

Хотя все это произошло по воле Нас-шаки-йела и он знал обо всем, что случилось с его дочерью, он все же спросил ее, как вышло, что она забеременела. Она ответила: «Я выпила воды и почувствовала, будто я что-то проглотила»<...>

Нас-шаки-йел попробовал делать людей из камней и из листьев, но камни были медлительными, а листья очень подвижными. Поэтому люди произошли из листьев. Потом Насшаки-йел показал людям лист и сказал:

— Видите этот лист? Вы будете, как он. Когда он падает с ветки и гниет, от него ничего не остается.

Вот почему в мире существует смерть. Если бы люди происходили от камней, смерти не было бы. Когда-то давно люди, становясь старыми, говорили: «Жаль, что нас сотворили не из камня. Мы сделаны из листьев, и поэтому должны умереть».

Сравнивая эти тексты, приходишь к убеждению, что версия хайда гораздо ближе к подлинному началу мифов о Трикстере, а у тлинкитов мы имеем дело с вторичным наслоением. В тлинкитском мифе очевиден разрыв между Трикстером, воспринимаемым как божество и подлинный преобразователь мира, и Трикстером, чьи действия бесцельны и кто ведет себя как настоящий дурак. Это убеждение еще усиливается, когда мы обращаемся к другим циклам, в которых Трикстер тесно связан с созданием мира. Так, у индейцев гро вантр Северной Монтаны цикл начинается следующим образом:

«Люди, жившие до тех, что населяют землю сейчас, были дикими. Они ничего не умели делать. Никсанту не нравилось, как они жили и умирали. Он думал: “Я создам новый мир”. У него была трубка вождя. Он вышел за дверь и повесил трубку на три жерди. Затем он взял четыре куска бизоньего кизяка и положил по одному под каждую из жердей, на которых висела трубка, а на четвертый сел сам и сказал:

— Я пропою три раза и прокричу трижды. После того, как я сделаю это, я ударю по земле, и через трещины потечет вода. Будет сильный дождь. Вода зальет всю землю.

И вот он начал петь. После того, как он пропел три раза, он трижды прокричал. Потом он ударил по земле, и она треснула. Из трещин полилась вода, пошел дождь и продолжался много дней. Вся земля скрылась под водой. На куске кизяка он и трубка плавали по воде. Потом дождь прекратился. Кругом была вода. Он плыл туда, куда гнал его ветер. Так он плавал очень долго, а над его головой летал Ворон. Все другие птицы и животные утонули. Ворон устал. Он летал и кричал:

— Отец мой, я выбился из сил. Я хочу отдохнуть.

Три раза он так прокричал. Выслушав его трижды, Никсанг ответил:

— Садись на трубку и отдохни.

Ворон продолжал кричать, и каждый раз Никсант разрешал ему сесть на трубку. Но Никсант тоже устал сидеть в одном положении. Он заплакал. Он не знал, что делать дальше. Долго он плакал, а потом стал разворачивать трубку. В ней были все животные. Он отобрал тех, кто мог надолго задерживать дыхание и находиться под водой. Первой он выбрал Большую Гагару. Гагара не дышала, но Никсант хранил в трубке ее тело. Никсант запел и приказал Гагаре нырнуть и принести со дна грязи. Гагара нырнула. Но на полпути она не смогла больше сдерживать дыхание и повернула обратно. Когда она приплыла к Никсанту, она уже почти захлебнулась. Тогда Никсант взял тело Маленькой Гагары и запел. Маленькая Гагара нырнула. Она почти достигла дна и чуть было не достала грязи, но не смогла более сдерживать дыхание и вернулась ни с чем. Когда она вынырнула, она была едва жива. Никсант тогда взял Черепаху. Он запел, и она сразу ожила. Он послал ее, и она нырнула. Тем временем. Ворон все не садился на трубку, а только кружил около Никсанта и жаловался, что устал и хочет отдохнуть. Никсант не слушал его. Прошло много времени, и вот, наконец, Черепаха вынырнула. Она была еле жива. Она покрыла свои лапы и трещины на боках грязью. Но когда она приплыла к Никсанту, всю грязь уже смыло водой. Она едва дышала. Никсант спросил:

— Ты принесла мне грязь?

Она ответила:

— Да, я взяла со дна грязи. Я положила много грязи на лапы и в трещины на боках, но пока я плыла обратно, все смыло водой.

Никсант осмотрел ее лапы и бока. На одной из ее лап он заметил немного земли. Он соскреб ее себе на ладонь. К тому времени Ворон уже совсем выбился из сил. Никсант же, держа в ладони землю, что принесла Черепаха, снова запел. Пропев три раза, он трижды прокричал. Потом он сказал:

— Ту землю, что я держу в своей ладони, я брошу в воду. Пусть понемногу станет достаточно земли над водой, чтобы я смог ступить на нее.

<..·> После того, как он сотворил землю, вокруг уже не было воды. Он шел по земле с трубкой. И Ворон летел рядом с ним. Кроме них, в мире никого не было. Теперь Никсант почувствовал сильную жажду. Он не знал, что нужно сделать, чтобы достать хотя бы немного воды. И он подумал: “Тогда я буду плакать”. Он заплакал. Когда он плакал, его глаза были закрыты. Он все думал о том, как достать воды. Он проливал слезы, и они падали на землю. Прямо перед ним из слез появился большой источник. Из источника побежал ручей. Когда он прекратил плакать, на этом месте текла большая река. Так он создал реки и потоки. Он устал быть один с Вороном и трубкой и поэтому решил сотворить людей и животных...»

Начало мифа о Трикстере индейцев блэкфут уже изложено выше (стр. 183). У ассинибойнов провинции Альберта (Канада) и у кроу Монтаны цикл о Трикстере начинается так же.

«Давным-давно, — начинается миф кроу, — не было земли, а только одна вода. Единственными существами в мире были утки и Старик. Однажды он пошел повидаться с утками, и, встретив их, сказал:

— Братья, под водой есть земля. Мы не должны больше оставаться одни».

После этого Старик велит им нырять под воду, и в конце концов одна из уток возвращается с грязью, налипшей ей на лапы. Из этой грязи Старик создает землю. Окончив свою работу, он восклицает:

«— Вот мы сотворили землю, пусть будут и те, кто хочет жить на ней.

Как только он сказал это, с востока послышался вой. Это был волк. Так все было создано на земле».

У всех этих племен мы находим одинаковый разрыв между Трикстером-божеством и Трикстером-шутом, причем ощущение этого разрыва возникает не только у постороннего. Так считают и многие из индейцев, которые находит этому различные объяснения. Свонтон встретил среди индейцев хайда людей, которые считали, что божество Нанкилстлас, с которым отождествлял себя Ворон, когда вел себя как насмешник и шут, просто надевал воронью кожу. Один образованный тлинкит сказал Боасу, что эпизоды, в которых Трикстер ведет себя подобным образом, добавлены, чтобы как-то уравновесить те части мифа, в которых говорится о серьезных вещах. И подобное мнение среди индейцев не редкость. По этой причине, а также из-за особого характера распространения начала цикла можно с уверенностью заключить, что это начало не свойственно первоначальному мифу, а принадлежит совершенно другому циклу, либо относящемуся к культурному герою и преобразователю мира, подобно циклам виннебаго о Близнецах, Красном Роге и Кролике (стр. 172—173, 97—139), либо к определенным мифам о происхождении.

То, что Трикстер, по крайней мере изначально, не был божеством в обычном смысле этого слова, кажется очевидным, как, впрочем, очевидны и постоянные попытки возвысить его до божества. Прекрасный пример такого процесса мы находим у цимшиан. Миф начинается с описания смерти горячо любимого сына, родители которого непрерывно оплакивают его под помостом, где лежит его тело. Однажды утром мать, как обычно, пришла побыть у тела умершего и обнаружила, что там, где лежал ее мертвый сын, теперь лежит юноша, сверкающий, как огонь. На вопрос, не ее ли он сын, он отвечает утвердительно. Вскоре вокруг собирается вся деревня. Обращаясь к ним, сверкающий юноша говорит:

«— Небеса устали от ваших бесконечных причитаний и поэтому послали меня к вам, чтобы утешить вас.

Одно обстоятельство, все же, продолжало беспокоить родителей. Их воскресший сын почти ничего не ел.

Однажды, когда они куда-то отлучились, в дом вошли два раба, бросили в огонь китового жира и затем съели его. Увидев это, сверкающий юноша спросил их:

— Отчего вы так голодны?

Они ответили:

— Мы голодны, потому что мы ели струпья с наших голеней.

Тогда он попросил дать их попробовать, но рабы предупредили, что если он съест их, то станет таким же, как они. Но он настаивал, поел струпьев и тоже почувствовал голод. Его аппетит был так велик, что в самое короткое время он уничтожил все съестные припасы в доме отца. После этого он съел все, что смог найти в других домах деревни. Во всем селении не осталось ни крошки, и отец в отчаянии решил отправить сына из деревни, поскольку он представлял опасность для всего племени и, кроме того, унижал отца своим поведением. Перед тем, как отправить его в дорогу, он сказал:

— Мой возлюбленный сын, я посылаю тебя на другой берег океана.

Он дал ему маленький круглый камень, воронье покрывало и высушенный пузырь сивуча, наполненный разными ягодами. После этого он опять обратился к нему со словами:

— Мой сын, когда ты полетишь через океан (надев на себя воронье покрывало) и почувствуешь усталость, брось этот камень в воду, и ты сможешь сесть на него и передохнуть. Когда ты долетишь до большой земли, разбросай по ней эти ягоды. Во все реки и ручьи брось икру лосося, а вместе с ней икру форели — так ты не будешь испытывать недостатка в еде, и сможешь есть, когда захочешь».

Таким образом, мы видим, что попытка наделить Трикстера божественной родословной и здесь оказывается неудачной. Это напоминает один из циклов о Вороне, записанный в свое время Свонтоном , где отец Ворона определенно воспринимается как божество. Он с малых лет воспитывает сына, чтобы, когда тот подрастет, передать ему силу, необходимую для сотворения мира. В другой версии мифа о Вороне (стр. 154—159) попытка дать ему божественное происхождение гораздо более успешна. В целом можно сказать, что только тогда, когда Трикстер отделяется от связанного с ним цикла — как это произошло у индейцев фокс, оджибва и виннебаго — он становится божеством или сыном божества. Что характерно, у всех этих племен эпизоды, в которых он предстает как божество, образуют вполне независимый и цельный сюжет.

Из всего этого возможен только один вывод, а именно: божественность Трикстера всегда вторична и в большой степени является конструкцией жрецов-интерпретаторов. Но это вовсе не значит, что подобная реконструкция сюжета произошла совсем недавно. Кроме того, остается вопрос, почему, если Трикстер изначально божеством не был, было сделано так много попыток приравнять его к божеству. Думаю, причина этих попыток довольно проста. Трикстер — древнейшая фигура мифологии американских индейцев, а возможно, и всех мифологий. Не случайно он часто связан с тем, что все индейские космологии считают самыми древними природными явлениями: камнем и солнцем. Трикстер был тем персонажем, о котором нельзя было забыть, которого должны были учитывать все индейские теологи-систематизаторы.

Признание его божественной природы могло иметь двоякое выражение: либо он был равным другим божествам, либо был божеством когда-то, но впоследствии лишился своей прежней природы. Виннебаго и тлинкиты выбрали первый путь, хотя, как мы видим, он оказался слишком трудным. И действительно, большинство племен постулирует его божественность и тут же подвергает ее сомнению, показывая, например, как его побеждает другое, настоящее божество. Небольшое число племен предпочитает все же рассматривать его как божество, которое было смещено и низведено в ранг негодного полубожества другим, более могущественным божеством. Один из самых выразительных примеров подобного смещения мы находим в мифологии оглала дакота. Здесь систематизирующая и преобразующая деятельность жрецов выражена наиболее сильно.

Согласно теологии оглала Трикстер (здесь его имя Иктоми, то есть Паук) был первым сыном Камня и существа по имени Крылатый. В мифе он сам рассказывает о себе:

«Я бог и сын бога. Мой отец Камень — старейший из богов. Он дал имена всем вещам и создал все языки. Я сделал много добра, и меня следует почитать как бога. Но из-за того, что мой другой родитель, Крылатый Бог, не имеет формы, у меня странная внешность и все смеются надо мной. Когда я делаю добро, все смеются надо мной, как будто я делаю это ради забавы. И поскольку все потешаются надо мной, я тоже буду потешаться над всеми».

В этом мифе высшее божество наказывает Трикстера за то, что он навлек позор и насмешки на других богов, и посылает его в мир, где он обречен жить без друзей, ненавидимый людьми. В ответ на это он долго и громко смеется и говорит верховному божеству, что тот забыл про птиц и животных. Он поселится вместе с ними и будет общаться с каждым на его языке. Его земная жизнь будет радостна и беззаботна, и он всегда будет рад посмеяться над людьми.

Комментарии здесь излишни.

Если эпизоды, изображающие Трикстера в качестве божества или изначального творца, можно исключить как не принадлежащие первоначально связанному с ним циклу, то как же тогда начинался этот цикл в своей наиболее древней форме? Думаю, вполне вероятно, что он начинался с рассказа о некоем существе неопределенного вида, постоянно мучимом сильным голодом, охваченном стремлением странствовать и движимом сексуальным желанием. Трикстер часто изображается в виде старика. Хотя слово «старик» в данном случае не следует понимать буквально. Это, скорее, означает «человек без возраста», человек, который жил всегда. Среди западных племен Северной Америки, то есть северо-западного побережья Канады и Западных равнин, его облик меняется, но обычно он носит имя животного. Поскольку в данном случае, как, впрочем, и во всех других, он по собственному желанию может принимать любой облик, его животная форма — лишь одна из возможных. Однако существуют и некоторые специфические физические черты, которыми он обладает у многих племен. Самые важные из них — его огромный пенис и большие внутренности.

Сейчас мы подошли к одному из наиболее важных вопросов, а именно: какие эпизоды можно с уверенностью считать непременной частью цикла о Трикстере? Чтобы получить сколько-нибудь удовлетворительный ответ на данный вопрос, нам необходимо внимательно рассмотреть тот цикл, который так часто существует бок о бок с циклом о Трикстере. Я имею в виду цикл о культурном герое, или Преобразователе. У виннебаго это цикл о Кролике, Красном Роге и Близнецах. Похожие циклы могут быть обнаружены в некоторых местах северо-западного побережья, а также у многих племен, говорящих на языках сиу, но они явно отсутствуют у большинства племен северо-западного побережья, Западных равнин и плато Соединенных Штатов, а также у всех алгонкинояэычных народов Великих Озер.

Как мы уже отмечали (стр. 180 и следующие) и как становится ясно после внимательного прочтения цикла, приведенного на стр. 97—139, приключения Кролика, типичного культурного героя, распадаются на две категории. В первой описывается его самообразование, переход от незрелости к зрелости, от неуверенности к уверенности. Вторая посвящена его стараниям сделать землю пригодной для человека, а также установлению обычаев жизни людей. В этом цикле его внешность или его принадлежность к определенному социальному окружению не вызывает сомнений. У него есть родственники, есть привязанности. Его задача — расти и развиваться, следя, как вместе с ним растут и развиваются люди. Большинство эпизодов цикла показывает, как это происходит. Впрочем, так обстоят дела везде, где мы сталкиваемся с независимым от Трикстера образом культурного героя. Мы с уверенностью можем предположить, что большинство эпизодов в таком цикле о культурном герое всегда составляет более или менее единое целое и всегда преследует упомянутую цель.

Не боясь догматизма, можно утверждать, что в цикл о культурном герое входят такие хорошо известные эпизоды, как добывание огня, кремня, табака, еды и основных культурных растений; упорядочение времен года и погоды; наделение сил природы созидательными функциями, освобождение мира от чудовищ, людоедов и гигантов; происхождение смерти, постепенное воспитание женского покровителя, опекающего героя, который вначале обычно изображается как враждебный, и постепенное освобождение героя от его опеки. Это освобождение символизирует сюжет, где герой проглочен морским чудовищем, убивает его и спасается, а затем совокупляется с женщиной, которая опекала его.

Везде, где мы обнаруживаем, что подобные эпизоды объединены с типичными эпизодами мифологического цикла о Трикстере или что последние явно преобладают, мы можем быть уверены, что эти эпизоды привнесены извне. Такие «смешанные» мифологические циклы — довольно обычное и весьма распространенное явление. Многие американские этнологи считают, что именно так и выглядит настоящий цикл о Трикстере, однако эта точка зрения, по-видимому, плохо обоснована. Все доступные нам свидетельства говорят в пользу того, что мы имеем дело с типичными циклами о Трикстере, в которые включены эпизоды, относящиеся к совершенно другому герою, или, вернее, сверхъестественному существу или существам, которым обычно приписывается сотворение мира и установление обычаев. В этом смешанном типе мифа всегда подчеркиваются основные черты Трикстера — его непомерный аппетит, его странствия и его необузданная сексуальность. Она находится в центре внимания везде, кроме северо-западного побережья Канады.

Чтобы получить некоторое представление о доле эпизодов, повествующих о начале мира, в сравнении с эпизодами о Трикстере, позвольте мне привести некоторые цифры. На северо-западном побережье число первых составляет семнадцать из сорока пяти, у блэкфут их пять из двадцати шести, у гро вантр три из двадцати шести, у ассинибойнов пять из пятидесяти двух, у меномини три из двадцати семи, у шошоне пять из тридцати шести и у кроу пять из двадцати восьми.

Если мы исключим из мифов о Трикстере смешанного типа привнесенные в них элементы, то мы получим миф, заметно приближающийся к мифу виннебаго, оставляя, разумеется, в стороне вторичные добавления, разработку и переосмысление, о которых я уже говорил выше. В результате сюжет будет выглядеть следующим образом. В мире, который не имеет ни начала, ни конца, напоминающий Приапа главный герой без возраста неугомонно странствует с места на место в попытках — удачных и неудачных — удовлетворить свой чудовищный голод и ничем не сдерживаемую похоть. Хотя нам кажется — да и не только нам, но и индейцам тоже — что его поведение лишено цели, в конце перед нами возникает новое существо и создается новая психическая направленность и среда. Ничто здесь не было создано de novo. Новое было достигнуто либо путем отбрасывания и переустройства старого, либо негативно, путем демонстрации того, что определенные типы поведения неизбежно ведут к осмеянию и унижению и заканчиваются болью и страданием, хотя и не приводят к смерти.

Все эпизоды, связанные с изменением аморфного образа Трикстера, а также те, в которых он совершает бессознательную эволюцию, приводящую к образованию новой психической ориентации и созданию новой психической атмосферы, естественно, принадлежат к первоначальному циклу о Трикстере. Однако, поскольку этот цикл со временем был пересмотрен, преобразован и переосмыслен и поскольку многие приключения и подвиги имеют, в общем, тот же смысл, что и те, о которых только что говорилось, Трикстеру могло быть приписано много того, что изначально не имело к нему никакого отношения.

Но мы можем задаться еще одним вопросом: каково содержание, каков смысл этого первоначального сюжета? Ответ на него, как мне кажется, не оставляет сомнений: этот сюжет воплощает смутные воспоминания об архаическом и первобытном прошлом, в котором отсутствовало ясное различие между божественным и земным. Трикстер — символ этого периода. Его голод, его похоть, его странствия — все это не относится ни к богам, ни к человеку. Материально и духовно они принадлежат иной сфере, вот почему ни боги, ни люди не знают, что с ними делать.

Символ, воплощаемый Трикстером, не статичен. Он содержит в себе обещание различий, обещание бога и человека. Поэтому каждое поколение истолковывает Трикстера заново. Ни одно поколение не может понять его полностью и ни одно не может без него обойтись. Но каждое поколение вынуждено было включать его в свою теологию и космогонию, несмотря на то, что понимало: он не вполне подходит ни тому, ни другому, ведь он представляет собой не только лишенное различий далекое прошлое, но и настоящее внутри каждого человека, также лишенное различий. В этом причина всеобщего и постоянного к нему интереса. Так он стал и поныне остается для каждого человека всем — богом, животным, человеком, героем, шутом, тем, кто был прежде добра и зла, отрицающим, утверждающим, разрушителем и творцом. Если мы смеемся над ним, он ухмыляется нам в ответ. То, что происходит с ним, происходит и с нами.