14.

Самые яркие сны Лёхин обычно видел, перед тем как проснуться.

И сегодня увидел. Но не продолжение про какую-то планету со свирепым охотником Джоном Гризли и загадочным рейнджером Крисом.

Дряхлый мостик через речку вёл из берёзового леса через луговину к другому лесу, тёмной-зелёной полосой протянувшемуся по горизонту. В речку гляделось безоблачное небо, и охорашивались ивы и берёзы… Утро — издалека понял Лёхин. И кто-то шёл из березняка по задичавшей тропке к забытому мостику. Шёл по седой, росной траве — да и сел где-то, может, на пенёк, негромко что-то напевая. Лёхин невольно напрягся: не просто напевал, а ещё и подыгрывал себе на гитаре. И чистые, немного глохнущие в лесу звуки легко перекликались с радостным птичьим пересвистом, набегающим шелестом трав и листьев.

Лёгкий такой, радостный сон. Только вдруг где-то недалеко послышался странный, глухой и шелестящий стук. Будто камень, пущенный чьей-то сильной рукой, упал сквозь листву в травы. Ещё один. Ещё… Лёхин начал выходить из собственного сна под настоящую каменную канонаду. Наверное, дождь в сон вснился…

Лёхин безмятежно открыл глаза — и пулей вылетел из постели. "Девятый час!!" Он промчался к ванной, едва не раздавив Джучи, по привычке дрыхшего под раскрытой дверью; сбил кухонную табуретку, которая почему-то оказалась не на месте; проскочил сквозь Касьянушку, который, кажется, что-то пел, а теперь лишь заикался и с перепугу таращил глаза на пару с ошарашенным котом.

— И даже извиняться не буду! — крикнул Лёхин из ванной, уронил душ на ногу и взвыл. — Почему не разбудили?!

— Дык, предупреждать надо, а? — осторожно не то спросил, не то укорил Дормидонт Силыч, предусмотрительно жавшийся к стене.

— А режим? А распорядок дня?! — проорал Лёхин из ванной и принялся плеваться: мазнул по зубам щёткой с выдавленным на неё кремом для бритья. Потом вспомнил, глянул в зеркало — и застонал: "Щетина — ёлки зелёные! — бриться не успеваю!" Чувствуя себя распсиховавшимся торнадо, он помчался дальше по квартире, рыча на все оправдания Касьянушки, то и дело сносимого ветром от его стремительного движения.

Касьянушка вскоре прекратил жалобиться: появились агент КГБ и Линь Тай и объяснили "божьему человеку", что на пути опаздывающего современного человека лучше не вставать, а оправдания вообще никчемны. В ситуации никто не виноват.

Не обращая внимания на "торнадо", Елисей деловито тушил в соусе котлеты. Влетевшему на запахи в кухню Лёхину коротко сказал:

— Остужу. Перед выходом проглотишь.

В очередной раз Лёхин влетел в ванную комнату и замер, соображая: а чего это я здесь забыл? Пока додумался до ботинок, вымытых Елисеем, увидел Шишика. Тот скакал по краю раковины и выглядел почему-то более лохматым, чем обычно. В мозгах Лёхина, видно, и впрямь что-то замкнуло — может, по ассоциации с вымытыми ботинками. Но, глядя на подпрыгивающую "помпошку", он буквально увидел: открываем кран, в одну руку берём Шишика, в другую — мыло… Шишик потрясённо выпучился на озверевшего хозяина — и исчез.

Елисей перехватил Лёхина в прихожей.

— Лексей Григорьич, — рассудительно воззвал он, — а ведь вчерась вышел ты минут на двенадцать позже.

Завязавший шнурки на одном ботинке, держа второй в руках, Лёхин обернулся к настенным часам в прихожей. Смотрел, наверное, целую драгоценную минуту, прежде чем до него дошло.

Часы в прихожей почти старинные. В последний год, когда завод подходил к концу, они начинали здорово гнать время. Обычно Лёхин помнил, что настенные "спешат". Но сегодня, всполошённый, как-то не додумался, что они вот-вот остановятся и потому гонят от души.

Посмотрев в зеркало под часами, он вздохнул. Но воинственный пыл ещё не угас, и он заявил домовому:

— Ботинок развязывать не буду!

И со вторым ботинком в руках двинулся на кухню. Здесь Елисей обувку отобрал и сунул в пальцы вилку.

— Приятного аппетита!

Ещё через минуту, пытаясь привести мысли в подобие порядка и сообразить, что на сегодня ожидается, Лёхин чуть не подавился вкусной, нежнейшей котлетой: придут проводить Интернет, надо позвонить Егору Васильевичу и Павлу Ивановичу, должен приехать Данила — завезти посуду, надо успеть закатать двадцать банок лечо, а ещё вечером пойти в кафе — и потерять там столько времени!.. Мда, счастливые привидения… Для них-то день сегодняшний после обеда — сплошной праздник: столько народу, столько впечатлений!

Ну и ладно! Главное, что сегодня утром, почти сейчас, он увидит Аню.

Он улыбнулся, не подозревая, что мгновением ранее из кухни упорхнули привидения, чтобы отсмеяться на свободе: Шишик отплясывал на голове хозяина, изображая "эскадрон моих мыслей лихих".

Выходя из квартиры, Лёхин спохватился и позвал:

— Джучи, пошли гулять!

Но котяра только подозрительно выглянул из-за дверной занавески, а Елисей поспешно сказал:

— Иди-иди, Лексей Григорьич! Приспичит животной — выпустим!

Закрывая за хозяином дверь и шагая вместе с нею, Елисей вдруг уловил промельк чего-то призрачно-зеленоватого. Это неуловимое нечто утянулось вслед за ногами Лёхина, спешащего к лифту. Забыв о двери, домовой бросился за мелькнувшей зеленью. Он только успел завернуть за угол лифтовой клетки, как дверь захлопнулась перед его носом. Озадаченный домовой только и заметил, что в одном из углов зелень раздвоилась, словно на две пуговицы. Постояв чуток, Елисей вернулся в дом, строго-настрого давая себе зарок не забыть рассказать хозяину о странных пуговицах, преследующих его.

… В кафе-кондитерской, как всегда, тепло и тихо. И сухо — что немаловажно.

Лёхин и Аня почти вбежали в небольшой зеркальный коридор, по обе стороны которого располагались два маленьких зала. По утрам работал обычно левый. Они, смеясь, встряхнули с себя дождь, привели себя в порядок перед зеркальной стеной и с удовольствием вошли в зал.

Любимое место дожидалось их, хотя в зале сидели ещё четыре человека. Аня села, а Лёхин пошёл к продавщице, которая с улыбкой узнавания поздоровалась с ним.

— Аня, что будешь?

— Давай на твой вкус сегодня!

— Тогда завтра выбираешь ты!

— Согласна.

Долго он не выбирал: главное — побыстрее сесть рядом и смотреть в милое смуглое лицо. Пока он нёс пирожные к столику, продавщица сама налила кофе и поставила перед ними.

— А пока народу мало, поухаживаю за вами. Приятного аппетита!

— Спасибо! — ответила за обоих Аня.

Сначала они обсуждали пирожные, а потом неожиданно для себя Лёхин сказал:

— Представляешь, меня вчера пригласили в одно кафе послушать певицу.

— И как? Понравилось?

— Средне, честно говоря. Если с этой точки зрения смотреть, вечер пропал.

— А что за кафе?

— "Орден Казановы". Аня, что такое?..

Аня отложила пирожное на картонную тарелочку и внимательно вгляделась в Лёхина. Всегда чуть смешливые, тёмные глаза сузились, словно она чего-то очень сильно не понимала.

— Вчера тебя пригласили в "Орден Казановы", а сегодня ты здесь, со мной.

— Связи не улавливаю, — признался Лёхин после минутного молчания.

— Я… тоже, — тихо сказала она и чуть отодвинулась от стола, словно разом потеряла аппетит.

Глядела она теперь в сторону окна, забывшись и сразу напомнив насторожённо собравшуюся птицу. И очень сильно напуганную.

Лёхин отпил кофе, следя за её пальцами, нервно барабанящими по чашке. И подумалось: если он сейчас не расскажет про Егора Васильевича и бабку Петровну с их пропавшими детьми, она, пожалуй, больше не придёт сюда, в эту уютную кафешку, которую они словно присвоили в качестве собственной вселенной. Надо ввести её в курс дела, и тогда она невольно окажется… Вот только кем? Наверное, соучастницей. От слова "участие" в значении "сочувствие". Держать всё в себе Лёхин не может. Тяжело. Очень хочется выговориться. А ещё Лёхин знал за собой одну черту: говоря вслух о чём-то не вполне ясном, он начинал лучше понимать. Одно дело — видеть картинку. Другое — попытаться описать её словами.

— Кофе остынет, — сказал он как ни в чём не бывало.

Аня повернулась к нему и как-то машинально улыбнулась.

— Вроде уже и не хочется…

— Сейчас захочется так, что придётся просить ещё по чашечке и заказывать торт! — пообещал Лёхин. — У нас есть ещё время?

Ему удалось вызвать её улыбку — правда, бледное подобие прежней: эта, в настоящий момент, всё ещё напряжённая, всего лишь являлась реакцией на его шутливое заявление о торте. Он видел, что больше всего её хочется просто сбежать. С трудом сдержав вздох и готовый сорваться вопрос: "Что ты знаешь об "Ордене Казановы"?", Лёхин изобразил лектора, постучав пластиковой ложечкой о чашку, многозначительно прокашлялся и торжественно сказал:

— Внимайте, люди добрые, истории странной и пугающей, загадочной и увлекательной! И будьте терпеливы и благосклонны к рассказчику, ибо спускался он на самое дно бездны, чтобы найти там свои истории и принести их вам, о снисходительные!

И он в самом деле рассказал всё, что связано с людьми и их делами, опустив причастность к событиям представителей паранормального мира. Аня слушала сначала как-то нетерпеливо ("Быстрей бы закончил — и я бы ушла!"). Потом, как-то незаметно — локти на стол и уткнула в переплетённые пальцы подбородок, и пошло от неё такое тёплое сопереживание, что Лёхин облегчённо вздохнул, с радостью глядя во вновь засиявшие тёмные глаза… Они и правда допили весь кофе и съели все пирожные: Лёхин — потому что в горле пересыхало, Аня — потому что, кажется, вернулся аппетит. А когда всё съели и всё рассказали, Лёхин увидел Шишика: он сидел рядом с ладонью Ани, на столе, и обеими лапами держал её указательный палец, словно утешая.

— Вот и сказке конец, а кто слушал — молодец! — Лёхин встал, прихватив свою вновь опустевшую чашку. — Аня, тебе ещё кофе заказать?

— Нет, спасибо.

А когда он вернулся просто с кипятком из электросамовара, Аня спросила:

— Мальчик в капюшоне, Ромка, он такой же красивый, как те мальчики-красавчики?

— Н-нет, наверное. Мальчики-красавчики в основном лет двадцати — плюс-минус. А Роману — шестнадцать. Не скажу, чтобы он был похож на них. У них у всех какой-то один тип внешности. Да и не станет похожим. У них какие-то… Я даже не знаю, как сказать… Как будто их всех рисовали для японского аниме — вот что. А Ромка — он похож на Маугли из советского мультика. Только Маугли всегда встревоженный и напряжённый, а Роман смотрит так, как будто ему весь мир принадлежит.

— А девочка, Лада?

— Она из этих — серых мышек. Да что я тебе говорю? Давай завтра фотки их принесу! Посмотрим?

— Посмотрим, — согласилась она, и Лёхин впервые понял, что счастьем может быть и негласное согласие увидеться в следующий раз. Но Аня не закончила: — Я немного знаю про это кафе… Мне… подруга рассказала… Ты можешь, конечно, не поверить ей. Она говорит, что все эти мальчики-красавчики и девушки каким-то образом влюбляют в себя богатых посетителей, а потом вытягивают из них деньги. Причём деньги посетители отдают сами.

15.

Он проводил её до остановки, где они дождались троллейбуса. Лёхину очень хотелось помахать ей, когда троллейбус, будто величественный корабль, поплыл по волнам дороги. Но он только проводил глазами её милый профиль за неясным от дождевых потёков стеклом. Так, теперь на рынок, за помидорами и за перцем (работы на дому никто не отменял), а потом сразу домой, где ждёт его очень интересная и насыщенная половина дня.

Руку с зонтом качнуло. Выскочивший из кармана Шишик прокатился от локтя до кисти и обнял металлический стержень. Лёхину почудилось: "помпошка" хихикнула. Как бы перевести это хихиканье? "Покатился — и вдруг как испугался, как бы не упасть! Хорошо, есть во что вцепиться!" Лёхин улыбнулся в ответ. И застонал: "Вот, ёлки-палки, чуть не забыл! Мне ж ещё надо Александра Палыча увидеть, насчёт Анжелы поговорить. Он же наверняка про кафе не знает". Александр Палыч, отец Бывшей Жены, отличался жуткой скаредностью, следствием чего и стало выдвижение Анжелы в личные секретари. Правда, спуску он ей не давал. Лёхин сам был свидетелем, как дотошный и педантичный тесть доводил его жену и свою дочь чуть не до истерик. В то же время, будучи главой какой-то непонятной фирмы по работе с ценными бумагами, Александр Палыч считал совершенно необходимым на бизнес-ланч и бизнес-обед посещать некое элитное заведение, где собиралась весьма достойные деловые люди.

Лёхин вздохнул. Тесть никогда его всерьёз не воспринимал. Прислушается ли он сейчас к достаточно странному сообщению? А, ладно. Попытка не пытка.

Уже в маршрутке Лёхин вдруг сообразил, что дальше порога его могут и не пустить — не при деловом костюме. Но маршрутка неслась вперёд, и Лёхин, расстроенный и сердитый, опять положился на попытку, которая всё-таки не пытка.

Шишик обскакал весь салон маршрутки, покачался на всех висюльках перед носом водителя и, счастливый, вернулся к Лёхину. Какой-то старик с авоськой вздрогнул и некоторое время мучительно вглядывался в карман Лёхиной куртки. Та-ак, ещё один "глазастый". Но, кажется, видит лишь самую капелюху.

Добежав до шикарного крыльца солидного заведения, где надеялся найти Александра Палыча, Лёхин некоторое время встряхивал зонт и ждал, когда с него откапает лишнее. Одновременно размышлял, как же зайти так, чтобы пропустили в зал. Шишик хрюкнул у правого уха. Человек послушно повернулся и ахнул про себя: в нише, сбоку от ресторанной двери, восседал невиданной доселе красоты домовой. Красота его состояла из торжественно торчащей пушистой бородищи, чёрного фрака с белым платочком в нагрудном кармашке и босых ног, с тщательно ухоженными розовыми ноготками. Нацепив на круглый нос позолоченное пенсне, домовой, деловито насупившись, вязал спицами носок. "Неужели ресторанный домовой?!"

— Э-э, — заикнулся Лёхин.

Домовой поднял на него взгляд, полный достоинства.

— Это вы мне, молодой человек?

— Вам, дедушка. Доброго дня вам. Дедушка домовой, пустите погостевать.

— Видит! И с Шишиком! — словно про себя удивился домовой и строго вопросил: — А по делу иль так просто?

— Не по правилам говорите, — улыбаясь, возразил Лёхин. — Я попросился погостевать, а ваше дело — соглашаться не соглашаться.

— Ишь, как будто бы без моего согласия не прошёл. Я, чай, не первый, с кем из домовых говоришь. Небось-таки были, что поболтать с человеком-то не прочь!

— Были и есть! — признался Лёхин.

— Вот и поговори со мной. А там, глядишь, и дело своё выгадаешь.

"Времени мало, — вздохнул Лёхин. — Да ладно, как-нибудь успею везде".

— О чём говорить-то будем, дедушка домовой?

— А о деле своём расскажи. Ведь не обедать же сюда примчался.

— Проницательный ты, дедушка. Поесть я и правда дома могу, а здесь мне надо найти человека одного и поговорить с ним.

Сколько раз Лёхин зарекался придерживать язык в беседе с домовыми, но любой домовой легко язык ему развязывал. Слушать дедушки умели так, что хотелось им рассказать всю подноготную, да с мельчайшими подробностями. Вот и ресторанный домовой Оладушкин ("Фамилие у меня такое!" — с достоинством представился он) вытянул всю историю о пропавших детях и странном кафе да плюс к ней опасения Лёхина, что в ресторанный зал его не пустят по причине отсутствия соответствующей формы одежды.

— Серьёзное дело, — задумчиво сказал домовой Оладушкин, — надо тебя обязательно к тому человеку провести. Иди уж

Лёхин невольно удивился. Оладушкин — что, собирается его и в самом деле провести к Александру Палычу? Каким образом?

— Кого я вижу! — сказали со ступеней крыльца.

Быстро развернувшись, Лёхин увидел знакомое лицо, очень знакомое. Но кто этот человек? Первая ассоциация почему-то с празднично накрытым столом. Вторая — долгая и въедливая беседа о качестве его, Лёхиных заготовок.

— Здравствуйте, — на всякий случай поздоровался Лёхин и вспомнил. — Давно вас не видел, Илья Михалыч.

— Здравствуйте-здравствуйте, Алексей Григорьич, да уж, много воды утекло с того памятного обеда у Егора Васильевича, много. Вы здесь какими судьбами?

— Срочная, но неназначенная встреча с одним человеком. Вот не знаю, пропустят меня нет ли по причине не той одежды.

Илья Михалыч был в самом деле рад появлению Лёхина. Чуть лысоватый, крупный человечище, добравшийся от машины до ресторанного крыльца под зонтом, который держал для него молодой человек в строгом костюме ("Секьюрити!" — сообразил запоздало Лёхин), он сиял от удовольствия и даже, кажется, был счастлив, что может помочь знакомому. Похлопав Лёхина по плечу, он ободряюще сказал:

— Пропустят, конечно, куда они денутся?

И, только шагая по ресторанному залу с Ильёй Михалычем, пожелавшим лично сопроводить его к нужному столику ("Знаю я твоего бывшего тестя!"), Лёхин так же запоздало сообразил, что идёт чуть не в обнимку с хозяином сего богоугодного заведения. Интересно, на явление хозяина намекал Оладушкин, позволив: "Иди уж!"?

Что больше всего Лёхину понравилось — так это выражение лица бывшего тестя, когда хозяин ресторана явился под его очи в компании с человеком, которого Александр Палыч искренне считал никчемным. Изойдя восторгом на тему "Мир тесен!", Илья Михалыч усадил Лёхина за столик, послал официанта за кофе с десертом, дабы не мешать деловой беседе. Всё ещё изумлённо глядя ему вслед, Александр Палыч спросил:

— Вы знакомы так накоротке?

— Есть некоторые связи, — неопределённо откликнулся Лёхин, с трудом пряча улыбку.

Бывший тесть нисколько не изменился с момента последней встречи. То же монументально гладкое или просто обрюзгшее лицо с густущими бровями, нависающими под небольшими водянисто-голубоватыми глазами, тот же брезгливо губастый рот и тот же согнутый нос солидной картошкой.

— Я коротко, — сказал Лёхин, поблагодарив официанта за кофе. — Анжела хоть и бывшая мне жена, но всё-таки не чужой человек. И в определённой степени я чувствую за неё ответственность. Мне сообщили, что она попала в очень нехорошую компанию, где с неё очень сильно тянут деньги.

— А я тут при чём?

— Всей специфики вашей работы я не знаю, — спокойно ответил Лёхин, хотя риторический вопрос бывшего тестя его покоробил: речь всё-таки идёт о единственной дочери. — Но не забываю, что Анжела работает у вас, а вы работаете с ценными бумагами. А если ей не хватит тех денег, которых вы ей выплачиваете? Если она решится на какие-нибудь махинации в родной фирме?

— Об этом я не подумал, — серьёзно сказал деловой человек. — Спасибо, Алексей, за предупреждение. Теперь я понял, почему она в последнее время часто говорит о премиальных.

— И учтите главное: ей очень хочется остаться в нехорошей компании. Чтобы вытащить её оттуда, надо будет очень постараться.

Деловой человек призадумался и спросил:

— Эта компания тянет деньги, пока они у неё есть?

— Честно — не знаю. Скорее всего, так.

— Прекрасно. Сегодня же пишу приказ об её увольнении ("Радикально! — охнул Лёхин и даже пожалел: — Бедная Анжела!") Не забыть бы предупредить охрану при входе…

— До свидания, Александр Палыч, — поднялся Лёхин.

— Ага, — машинально попрощался бывший тесть и продолжил бормотание: — Так, забрать все документы, с которыми она работает, ключи от офиса…

Чувствуя себя едва ли не предателем, Лёхин вышел из зала. Хотел раскланяться с домовым, поблагодарить его, но Оладушкина в нише не оказалось. Лёхин быстро сбежал по ступенькам ресторанного крыльца.

Только на остановке раскрыл зонт — мобильник запел бетховенскую "К радости": представились знакомыми от Санька, предупредили, что будут часа через две — Интернет проводить. Потом уже в троллейбусе позвонили от Егора Васильевича, просили связаться с ним ближе к вечеру. По дороге от остановки к рынку позвонили с неизвестного номера и трагическим голосом уведомили, что будут у Лёхина, то есть у Алексея Григорьевича, после пяти. Лёхин не узнал ни голоса, ни номера, по которому всё же попытался перезвонить, на что ему строго заявили, что абонент вне зоны доступа.

"Не пущу никого!" — мрачно решил Лёхин и завернул к овощным рядам. Но завернул не в том месте: сокращая путь, пошёл мимо книжных рядов. А Шишик-то сидел на светловолосой макушке хозяина. Откуда ещё ему увидеть замечательной красоты альбом "Земли самых известных государств фэнтези"? Альбом, кажется, задуман как старинный фолиант, солидный и тяжеленный. В общем, Шишик мгновенно сиганул под обложку и затаился. Лёхин альбом пролистал, благо продавщица знакомая, попытался отодрать от страниц "помпошку" — не удалось.

— Ну, ёлки-палки! — с обидой сказал он продавщице, забывшись. — Если возьму — на продукты денег не хватит.

На его отчаяние среагировали дважды: на поверхность страницы "Земли Хоббитании" всплыл печальный Шишик и скорбно вскарабкался по рукаву куртки; а потом смешливо хмыкнула продавщица, глядя на расстроенного Лёхина, и сказала в трубку (куда до сих пор перечисляла количество проданных книг):

— Славка, тут Лёхин страдает: альбом ему понравился… А?.. Ладно, Лёхин, — обратилась она к удивлённому покупателю, — возьмёшь альбомчик по оптовой цене? Деньги завтра занесёшь!

— Спасибо! — от души обрадовался Лёхин и сунул альбом в один пакет, замотал в другой, чтоб вода не попала. — А почему по оптовой?

— А последний остался. Бери на счастье. Говорят, ты у нас везунчик. Может, и нам счастье обломится, если тебе поможем.

— Спасибо большое! — ещё раз только и сказал теперь уже сильно удивлённый Лёхин: "Меня считают везунчиком? Из-за дружбы с Егором Васильичем, что ли? Хм, а я боялся — коситься будут…"

И снова двинулся по рынку. Шишик сидел на плече и, грозно насупившись, орал победную песнь. "Интересно, с чего я решил, что победную? — искоса поглядывая на "помпошку", размышлял Лёхин. — Ах да! Мы ж "Земли" приобрели, в кровавой битве последний альбом отвоевали!"

16.

От родной остановки к дому взмыленный Лёхин буквально летел под припустившим ливнем. Балласт в виде двух грузных сумок грозил утопить в первой же луже, а тут ещё… От второго подъезда быстро зашагал навстречу стопроцентный громила, и Лёхин чуть не замычал от досады: ну некогда разговоры разговаривать! Ну аврал у меня!

— Алексей, здорово!

Веча, сосед и единомышленник по утренним тренировкам на улице, взял у Лёхина сумку из правой руки, чтобы крепко, по-мужски, как водится, поздороваться, да и пошёл рядом.

— Здорово-здорово, — насторожённо ответил Лёхин, гадая, надолго ли разговор у Вечи и можно ли будет как-нибудь повежливее намекнуть на цейтнот.

Но Веча лишь посетовал на дожди, которые мешают заниматься по утрам, похвастал, что нашёл работу по специальности — электриком, и усмехнулся, что племянник тоже хочет заниматься по утрам, а у самого еле-еле базовые знания по самбо.

Они прыгнули под козырёк подъезда, Лёхин быстро распрощался с Вечей и собрался открыть дверь, как вдруг замер, припомнив: Веча побежал ему навстречу, а до этого тоже стоял под козырьком своего подъезда — и стоял не один.

— Вячеслав, это ты с племянником стоял, да?

— Ну да! Он в четвёртом подъезде живёт, а я во втором.

Вот это да… Один из троицы, лупившей Ромку, — племяш Вечи?..

— Ну, будь здоров. Как дожди кончатся — созвонимся.

— Хорошо, Вячеслав. Буду ждать.

Домофон на этот раз пропел почти победно. Поднимаясь в лифте, Лёхин пораскинул мозгами, каким образом Вечиного племянника заставить рассказать о Ромке, ничего не придумал, но осталось хорошее ощущение: чем больше вникаешь во что-то, тем легче оно приближается — почти само.

Шагнув из лифта, Лёхин забыл о расследовании, обуреваемый мыслью преимущественно разрушительного свойства: мыть, резать, крошить! Он ворвался в квартиру, глянул на часы, опять забыв, что они зверски бегут, психанул, помчался с сумками на кухню — и остолбенел в дверях. Шишик тоже остолбенел и тишком-молчком укатился под потолок.

— Здравствуйте! — выдавил Лёхин.

— А-а, здравствуйте, Лексей Григорьич!

— Хорошего дня вам, Лексей Григорьич!

Сначала Лёхину показалось, что домовых, сидящих на подоконнике и на табуретках, стоящих на полу и у раковины, не меньше сотни. Но, по рыночной привычке пересчитав их парами, обнаружил, что кухню оккупировало не более тридцати домовых. Он всё стоял столбом, не зная, что и подумать, пока Елисей не сказал строго:

— Сумки-то поставь на пол. Все руки, небось, оттянул!

Он машинально подчинился приказу и с большим трудом заставил себя не шарахнуться, когда маленькая армия домовых ринулась к его сумкам. Маленький народ деловито разбирал продукты, отдельно положив пакет с альбомом и два мешочка с мятными пряниками-малышками. Дружно и организованно домовые принялись мыть и чистить овощи для закрутки. Елисей командовал, но любопытства не сдержал.

— Прянички-то гостям на стол?

Даже вода стала тише течь — так всем интересно, что ответит хозяин.

— Восемнадцатое сегодня, Елисей, восемнадцатое.

И улыбнулся. Ах, как засияли все бородатики!

Лёхин побежал переодеться — и бриться, наконец! На душе царило умиротворение — и не только тем, что Елисей "на помочь" созвал подъездных домовых, но что домовых тех он, Лёхин, как хозяин дома, ублажил старинной традицией: восемнадцатого сентября обычно домовому жертву приносят — тарелочку каши или молочка… Уже в ванной Лёхин спохватился: а хватит ли у него чайных чашек на всех домовых? И вспомнил, что Никодим всегда со своей приходит… Убирая с подбородка остатки пены, Лёхин представил картину: пока он будет в "Ордене Казановы", Елисей тут без него устроит настоящий приём (эх, может, не ходить в кафе? Здесь интереснее!). Надо будет стол подвинуть полностью к подоконнику, тогда, наверное, вся орава уместится вокруг самовара… Лёхин снова замер, глядя в зеркало. Так, салфеток непочатая пачка, креманки для варенья — Елисей собственноручно недавно мыл… Озабоченная физиономия Елисея мельком отразилась в зеркале и пропала.

— Елисей, а домовых ты позвал?

— Какое! Сами прибежали!

— Да? — недоверчиво спросил Лёхин.

— Ой, Лексей Григорьич, а то хочешь сказать, не сообразил. Интернет же у нас сегодня проводят, вот и набежали да ещё придут помогать по хозяйству. Ты ведь, чать, не откажешь посидеть за компотером да мир поглядеть?

— Не-ет…

— Да ты не боись, Лексей Григорьич! Мы ведь, домовые, тоже народ занятой, набегаешься по хозяйству — только ночка для отдыха и остаётся. Вот и хорошо будет: ты баиньки — мы к компотеру.

Усмехнувшись, Лёхин "увидел": толпа домовых облепила компьютер… Впрочем, нет. Это будет похоже на конференц-зал: впереди "компотер", перед ним — толпа взволнованных домовых деловито строчит в блокноты и записные книжки один за другим рецепты — бездну рецептов. И опять, жалючи, подумалось, что многие рецепты применения могут и не найти. Елисей как-то говорил, что домовые своих хозяев, бывает, учат исподтишка: то в хозяйскую тетрадь рецепты запишут хозяйским же почерком, а те найдут да радуются, мол, какой рецептик у меня интересный есть, а я и не упомню откуда; то в кулинарную книгу пихнут листочек, будто наспех записанный… Один Елисей — счастливчик: что ни найдёт, всё либо с хозяином опробует, либо вообще сам.

— Кстати, Елисей, пряников-то на всех хватит? Может, ещё сбегать купить?

— И-и, Лексей Григорьич, да за разговорами один пряничек, бывает, и мусолишь всю ночь, а тут — два мешочка! С запасом взял… А что это ты, Лексей Григорьич, делаешь? — чуть помолчав, осведомился Елисей.

Лёхин недоумённо взглянул на домового, потом — на свои руки. Оказывается, он машинально потирал костяшки левого кулака.

— Да ничего. А что?

— Примета нехорошая.

Сказал и ушёл. А Лёхин рассеянно подумал: "Надо бы в кухню заглянуть. Рецепт, конечно, у домовых есть, да и помогали они мне не раз, но… Хозяйский взгляд везде нужен". Но на кухне на него замахали ручонками, и, пятясь в прихожую, он тем же хозяйским взглядом уловил только, что овощи загружены в большую кастрюлю, а на газовой плите вовсю стерилизуются банки.

Та-ак, чем бы заняться в ожидании и первых гостей? Ага, найти молоток и скобы для проводов. Видел Лёхин у Олега: провод подключения свободно по всей комнате вьётся. Лёхин так не мог. Аккуратист. Да и котяра, Джучи, любопытный: не дай Бог, провод на зуб попробует.

Нашёл. Второй раз пробегая по дому, на балкон и обратно, он видел у компьютера одно и то же: в воздухе плавно колышется Касьянушка и поёт тихонько. Касьянушка, помня страшное утро, предусмотрительно устроился чуть сбоку от компьютера. Остальных призраков что-то не видать. И такое любопытство взяло Лёхина, что он не выдержал.

— А остальные где? Дормидонт Силыч, например?

— Дык, в компотере хотят какую-то регистрацию обмануть да в Интернет залезть, а та их не пущает, говорит — платить надо.

— Не понял…

— Охти, батюшка, Лексей Григорьич! Если уж ты не понял, где уж нам постичь?

Уже не впервые Лёхин задумался: говоря "нам", Касьянушка намекает, что Лёхину "выкать" перед призраками положено, или всё-таки у него манера говорить такая?

Ни до чего не додумался, спросил только у Касьянушки, не включить ли ему другую запись (Касьянушка слушал концерт русских народных песен, заодно и подпевал). Призрак отказался наотрез:

— Когда ещё таку красоту послушаю-то? Да и… Этих охальников пока нет, подпою в удовольствие наше.

Пожав плечами, Лёхин пошёл в спальню поразмыслить на досуге о вчерашних наблюдениях, благо до прихода ребят, проводящих Интернет, оставалось чуть больше часа.

Джучи никогда не сидел на столе в спальне, но сейчас именно этим занимался. Сидел не просто на столе, а на фолианте, за который завтра Лёхину ещё заплатить надо. И не просто сидел, а медленно, словно качаясь на волнах, то поднимался, то опускался. Да ещё голову склонил — смотрел, как его качают. Лёхин немножечко удивился и подошёл ближе. В альбомных землях плавали Шишики, наверное, со всего дома. Кот с интересом следил за перемещением бесконечных глаз (сами Шишики, как водится у них при изучении схем и карт, давно растворились в видимых только им пространствах). Иногда Шишики скапливались в одном месте альбома — и кот поднимался. Разбегались (или расплывались?) — кот снижался. "Кажется, не только Шишики любят интересные ощущения, — вздохнул Лёхин. — А может, он их просто разглядывает как аквариумных рыбок… Кстати, не купить ли для Джучи аквариум? А то даже нехорошо. Шишику альбомы покупаю, у домовых самовар свой есть… — И внезапно улыбнулся: — Будем с Аней на рыбок смотреть и медитировать. Говорят, для отдыха хорошо — рыбок созерцать".

— Сиди-сиди, — сказал он Джучи, когда кот увидел его и забеспокоился. — Только Шишиков не трогай. А я сейчас ручку с бумагой какой-нибудь возьму и в кресло сяду. Так что — сиди.

Но кот сидеть на зыбкой обложке альбома, теперь почему-то похожего на консерву "Кильки в томатном соусе", не захотел. Чуть хозяин уселся в кресле, Джучи поспешил устроиться у него на коленях. "Помпошки" сразу учуяли, что кота больше нет. Сплылись к альбомному обрезу десятки жёлтых, ярких в дождливую пасмурь глаз, засверкали то ли на хозяина, то ли на сбежавшего сторожа-кота. И — сбежали сами, когда кот, располагаясь удобнее, вытянул в их сторону переднюю лапу.

— Ты меня совсем задавил, — попенял Лёхин чёрно-белой пушистой громаде и принялся за работу.

На тетрадном листе в клетку он сначала хотел чуть не таблицу расчертить, что к чему. Но не знал, как к ней подступиться, да и времени маловато. Поэтому быстро написал имена, а напротив них вопросы. Вышла такая запись: "Диана. Почему пригласила в кафе? Решила, что я богат? Почему пригласила во второй раз? Почему сказала, что со мной спокойнее? И почему пригласить позволил хозяин, когда все поняли, что это кафе мне не по карману? Павел Иванович. По делу ли он был в кафе? Или по своей воле? Мальчики-красавчики: куда тащили детектива? И что собирались с ним делать? Сами его выследили, или им велел хозяин? Илья Михалыч: знает ли что-нибудь об "Ордене Казановы"? Один ведь бизнес. И чего я сразу не сообразил спросить его? Аня: узнать в подробностях историю подруги, — Лёхин погрыз кончик ручки и добавил: — Мои действия: выяснить по всем вопросам и взять фотку Романа у бабки Петровны". Вообще-то, действия эти, конечно, надо поменять местами, но Лёхин справедливо полагал, что главное — не забыть о них.

С кухни сквозняком притянуло сладковато-острый аромат лечо. Лёхин встревожился и, ссадив кота, пошёл было к двери.

Будь привидения во плоти, они бы точно сбили Лёхина с ног. Он и шагу к двери ступить не успел, а три холодных вихря промчались мимо. Стоя в трёх шагах от стола, Лёхин с восторгом наблюдал, как обложка альбома засверкала горящими от любопытства глазищами Шишиков.

— Несётесь так, как будто за вами целая стая пожирателей душ мчится, — укорил Лёхин призраков.

Линь Тай раза три пнул воздух, стукнул кого-то невидимого явно по шее и вдруг увидел альбом. Жёлтые глаза посторонились, и счастливый призрак китайчонка с воплем "Чё такой!" утоп в книжище.

— Эх, Лексей Григорьич! Беда ведь! Тернет-то мы этот проводим! А в нём вражин-то, вражин! Хоть целый день бейся — так и лезут, так и лезут! — ахал весьма впечатленный Дормидонт Силыч.

На приподнятую в ожидании бровь Лёхина лишь Глеб Семёнович отрапортовал коротко и ясно:

— Вирусы, Алексей Григорьевич!

17.

Пока Лёхин контролировал ситуацию на кухне, пока стоял в прихожей, глядя на часы и соображая, на сколько же минут они убежали, призраки совсем заморочили ему голову вирусами.

Глеб Семёнович рассказывал чётко и конкретно, словно читал разведданные, а Дормидонт Силыч разбавлял его рассказ эмоциями, словно школьник, посмотревший крутой фильмец.

— … И когда они долетели до регистрации компьютера в сети, путь им преградил некий Касперский!..

— … А эти вражины всё лезут — десятками, сотнями, а этот молодец их сдерживает и всё побивает, побивает, а они лезут, и морды у них ни в сказке сказать, ни пером описать. Как повадились гуртом!..

— Тут Касьянушке и конец пришёл, — задумчиво сказал Лёхин.

Призраки поперхнулись.

Из кухни доносилось уютное позвякивание посуды и топоток с говорком. Из спальни еле слышно постукивал по карнизу порывистый дождь, а в зале негромко подпевал компьютеру Касьянушка: "Ой, то не вечер, то не вечер!.." Лёхин загляделся на шторки, закрывающие дверной проём в зал, и понял, что заходить ему в эту комнату категорически не хочется: тоже впечатлился призраковыми злоключениями и ярко представил, как по стенам, по полу, по потолку ползают гнусные серые мокрицы — и это и есть жуткие вирусы.

— А-а… Алексей Григорьич, а пошто Касьянушке-то конец пришёл? — осторожно спросил Дормидонт Силыч.

— Ну, вы же здесь, а он там, наедине со всеми вражинами остался, — не совсем логично ответил Лёхин, у которого уже начинала побаливать голова от необходимости запомнить всё, что сегодня произойдёт.

— А-а… Он же того — поёт…

— Он поёт, а его едят, — всё так же задумчиво сказал Лёхин.

Лица призраков стали совсем дикими, и Лёхин вошёл в зал.

В зале всё-таки оказалось уютно: свежий воздух, напоённый влажностью, вливался в открытую балконную дверь, застоялся почти вечерний сумрак, а посреди комнаты широко, словно на качелях, раскачивался Касьянушка и с чувством выводил:

— А есаул его догадлив был…

Пока Лёхин соображал, что он забыл в зале, призраки купца и бывшего агента КГБ осторожно приблизились к Касьянушке и медленно пару раз его пооблетели. На втором круге Касьянушка замолчал, икнул, на третьем метнулся к Лёхину и, спрятавшись за его спиной, опасливо вопросил:

— Эй, чего это вы? Сироту обижать вздумали, человека убогого?

— Ничего страшного, Касьянушка, — рассеянно отозвался Лёхин, — я предположил, что тебя вирусы едят, вот они и проверяют, всё с тобой в порядке.

— Вирусы?! Каки-таки вирусы?!

Глеб Семёнович и Дормидонт Силыч вспомнили, что о вирусах Касьянушка ещё не знает, зажали его в углу и красочно расписали ужасы, которые всех ожидают после подключения к Интернету. А потом, подхватив полуобморочное привидение под белы рученьки, потащили его к "компотеру", дабы Касьянушка узрел грозные кошмары собственными глазами.

Пока Касьянушка брыкался и орал, не желая лезть в богопротивное место, Лёхин выключил запись русских народных песен и подошёл к "Октаве". Пианино мирно дремало под малиновым плюшевым покрывалом. Открыв крышку, Лёхин почти сразу подобрал тональность мелькнувшей пару минут назад музыкальной фразы. Повторил — и снова, словно мягко опали на фразу слова: "Вот город теней. В нём реки дорог… Бегом по асфальту — эхо шагов…" Лёхин снова сыграл короткую мелодию и тихонечко пропел.

— Утренний сон вспоминаем? — спросил неведомо когда подлетевший Глеб Семёнович. — Так, Алексей Григорьевич?

— Разве это было во сне?.. — начал Лёхин, из всех сил вспоминая, — и вдруг яркая картинка свежего леса, радостно встречающего восход солнца, проехала перед глазами. Да, росные травы, негромкий, почти глохнущий в лесном воздухе прозрачный гитарный перелив и тихий голос, ещё не вполне уверенно проговаривающий слова: то ли музыку к словам подбирает, то ли к песне слова…

Лёхин задумчиво опустил крышку пианино, поправил бахрому покрывала — это мама обшивала бахромой всё подряд и делала из обычных вещей вещи роскошные. Постоял немного в задумчивости у пианино — и тут зазвенел домофон.

И началось.

Пришли деловые ребята и где-то в минут пятнадцать провели нужный провод. И ушли, пообещав, что вот-вот придёт другой деловой человек и всё-всё Лёхину настроит. Лёхин с умным видом кивнул: ага, подождём — и сразу почувствовал себя не "чайником", а рангом ниже, ибо "чайник" — это человек, хоть что-то умеющий в компьютерном деле. А он, Лёхин, почему-то решил: провод ему сейчас, подсоединяющий к Интернету, протянут — и он сразу сядет и будет по этому самому Интернету гулять. А тут — настройки, программы… Он аж поёжился.

Глеб Семёныч и Дормидонт Силыч вновь храбро полезли в компьютерное пространство, но вернулись быстро и подтвердили: нет, в этот самый Интернет пока не пускают.

А минут через десять пришёл Михаил — полноватый высокий парень, с детски наивным лицом. Он-то и оказался знакомым компьютерщика Санька, благодаря чему Лёхину подключили Интернет без очереди. Михаил сразу предупредил, что сидеть будет около трёх часов. Лёхин воспринял его заявление по-своему: помчался на кухню, обнаружил её необыкновенно пустынной и огромной, отчего остолбенел на некоторое время, пока не понял, что, кроме Елисея, в помещении никого нет, и принялся готовить бутерброды, потому как с первого взгляда ясно стало, что Михаил поесть любит и три часа ему сидеть без еды, наверное, если не тошно, то…

На кухню заглянули привидения. Узнав, чем занимается хозяин, Дормидонт Силыч вспомнил, как ездил к брату в богатое село, где гонять стадо в лес и на речку нанимали пастухов из худой соседней деревни и кормили их всем миром: ночевали пастухи по очереди во всех домах, где скотина была, обязательно на сеновале, а кормились дома, в избе хозяйской, — утром и вечером. К чему купец вспомнил вдруг о пастухах, Лёхин понял: работников кормить надо! Улыбнула только ассоциация "компьютерщик — пастухи".

Зато Касьянушка до слёз умилился габаритам Михаила: "Красавец мужчина! Кожа белая, рыхлая! Щёчки пухлявые да румяные!.." Почувствовав, что сейчас тяжко вздохнёт, Лёхин быстренько разложил бутерброды на подносе и поставил на огонь чайник… Голодное существование Касьянушки словно печатью прихлопнуло словесный портрет Михаила.

— Что будете пить? Зелёный чай или с ромашкой? — спросил Лёхин, примерно знавший, что люд от компьютерного дела предпочитает зелёный.

— Зелёный, если можно. Четыре ложки сахару, — рассеянно сказал Михаил.

Лёхин на цыпочках удалился, оставив Касьянушку рыдать от умиления слева от Михаила.

Компьютер поставили в зале, слева от пианино, на обычный стол. Сначала Лёхин позволил себе помечтать о спецстоле. Но сегодня, при виде оравы домовых на кухне, отчётливо понял, что, купив его, станет в собственных глазах жадюгой: на таком столе домовым не посидеть дружной любознательной компанией… Снова в ход пошло воображение: вот домовые просят Лёхина записать их в какой-нибудь клуб по домоводству — или, как это называется, зарегистрировать; а может, и не попросят; пока Лёхин спит, зарегистрируются сами, а потом будут болтать с одноклубниками, обсуждая темы дня… "Фотоаппарат придётся купить хороший, — вдруг подумал Лёхин. — А иначе как их достижения показать да похвастаться? Интересно, а Глеб Семёныч тоже будет регистрироваться?"

— А скажи мне, Лексей Григорьич, — вкрадчиво заговорили над ухом, и Лёхин чуть не обжёгся кипятком. — Говорят, в компотере и коллекционеры бывают да о деньгах торг ведут?

Минуту, наверное, Лёхин созерцал торжественно-хитрющую физиономию Дормидонта Силыча, пока не дошло.

— А, вы о нумизматах, что ли?

— О них, Лексей Григорьич. Не то что у меня за душой что-то было, — заторопился бывший купец, — в ведь сколько живу-существую, всегда монетой интересовался. Спец не спец, но слово веское и по заграничной иной раз скажу.

— Не торопитесь, Дормидонт Силыч. Скоро Олег придёт, всё и посмотрите. Я вот слышал, народ в компьютере куплей-продажей занимается. Не хотите попробовать?

— Как это куплей-продажей?

— Честно говорю — не знаю. Но говорят, неплохие деньги зарабатывают. В общем, прихожу к выводу, Дормидонт Силыч, что всем нам надо основательно выучиться работать на компьютере.

Солидное привидение тяжко задышало и метнулось в зал, где за спиной Михаила остолбенело торчали остальные, глазея на табличные ужасы, сменяющиеся с невиданной скоростью. Лёхин, через некоторое время зашедший в зал неслышно поставить поднос с чаем и бутербродами, увидел отчаяние на лице купцова призрака и благодушно подумал: "Дормидонт Силыч, кажется, решил, что это и есть Интернет. И работать в нём надо именно так".

На кухне он ещё раз пересчитал банки с лечо, выстроенные так, как он привык — крышками вниз.

— Всё ль так сделали, Лексей Григорьич? — осторожно спросил Елисей.

— Всё правильно. Даже неудобно перед ними. Елисей, мне вечером уходить, а вы сидите к ночи. Может, всё-таки ещё чего к чаю прикупить?

— Нет, Лексей Григорьич! Что ты, — испугался Елисей, — домашнего добра хватит.

Про себя Лёхин решил забежать в один из круглосуточных магазинов и взять на первый случай связку свежих сушек, а там посмотреть. Кухонный будильник показывал полтретьего. "Весело день летит", — вздохнул Лёхин и спросил:

— Елисей, а Никодима я что-то не заметил, был ли он — нет?

— Не было его. При хозяйке сидит. А нужен, что ли?

— Не хотелось бы бабку Петровну беспокоить, но… Нужна фотография её внука, Ромки. Обещал её человеку одному показать. Вроде появлялся Роман в местечке одном… Ну, ладно, время пока есть, сбегаю к ней — спрошу. Ты, Елисей за хозяина остаёшься. Смотри, чтобы привидения не шалили.

Перед уходом Лёхин заглянул в зал. Михаил сказал, что ему ничего не надо, потом, оживившись, поблагодарил за бутерброды — вкуснейшие. Лёхин игру принял и как можно равнодушнее объявил, что через час-полтора, наверное, будет уместно повторить чаепитие — или лучше полноценный обед? От обеда Михаил поспешно отказался — отчего Касьянушка всплеснул ручками и едва не заплакал, как бы румяные щёчки не опали, не побледнели… Еле удерживаясь от смеха, Лёхин выскочил в прихожую.

18.

Бабка Петровна Лёхину обрадовалась, усадила за чай с плюшками ("Ой, вчера тесто осталось! Масло добавила, сахару доложила, да когда в духовку ставила, чуть сгущёнкой полила!").

Прихлёбывая чай, Лёхин спросил:

— Галина Петровна, как правнук? Нашёлся?

Круглое лицо бабки Петровны сразу словно увяло.

— Сердцем точно чую — живой. А вот где ходит-бродит…

— Я ведь не просто так спрашиваю, — заторопился Лёхин, — есть у меня знакомый один — частный детектив, я ему о Ромке сказать хочу, да вот беда: фотографию бы ему мальчика нужно. Без неё какой смысл искать? Есть снимки Романа этого года?

— Есть, конечно, как не быть. Дай-ка я тебе чаю долью да принесу.

— Да, Галина Петровна! А родители Романа заявление в милицию подавали?

— В городе их нет и неделю почти что не будет. По делам мотаются. Я уж им не звонила, чтоб не беспокоить. Но участковому говорила. Пусть ищет. А жив пока — заявления писать не буду.

Лёхин, сильно удивлённый, хотел было напрямую спросить, откуда она знает, что Ромка жив, но тут его снизу дёрнули за штанину. Незаметно глянув под стол, он увидел Никодима — палец к губам. И промолчал.

Пока бабка Петровна бегала за фотографией, Лёхин положил одну из салфеток на пол (мол, упала — достаю) и присел на корточки.

— Добрый день, Никодим.

— Добрый, Лексей Григорьич. Про детектива-то частного правда, что ли?

— Никодим, да ведь ты его знаешь. Павла Ивановича помнишь — в августе нам помог? Ну, вот, он и есть.

— Ладно тогда. Только что я хочу сказать, Лексей Григорьич: хозяйка моя на дождь смотрит да ругается с ним, как с внуком — днями и ночами!

Мгновенно вспомнилось вчерашнее утро, встреча с бабкой Петровной у подъезда и её горестный взгляд, утонувший в бесконечном дожде. Взгляд, который идеально подошёл бы за укор: "Что ж ты, правнук, наделал-то?" И тогда же сказала ему не искать мальчишку: думала вот-вот, до приезда родителей, сам вернётся?..

А сегодня, значит, уже не надеется.

Но почему-то с дождём ругается.

— Интересно, — прошептал Лёхин и обратился к домовому. — Никодим, ты сегодня к нам забегай. Посидишь с коллегами (как по-другому назвать их — Лёхин не знал), чайку самоварного попьёшь.

— Спасибо за приглашение, Лексей Григорьич. Поклон приветный Елисею передай, — вздохнул домовой. — И прости, что на помочь прийти сегодня не смог. Ой…

— Лёшенька, чего это ты?!

— Да салфетку уронил, Галина Петровна. — И Лёхин продемонстрировал крахмальную салфетку-самовяз.

— А-а, ну, это не страшно. Дай-ка сюда… Вот фотографии. Какие возьмёшь?

— Сейчас посмотрим.

— Это его в конце августа снимали, он и принёс похвастать. Дружок, говорит, его хочет стать профессиональным фотографом. Художественно, значит, снимать хочет. А я вот рамочки хочу для них заказать да на стену повесить. Лёшенька, правда, хорошо?

Какое там хорошо… И какое там "дружок его хочет стать профессиональным фотографом", если он уже… Но, конечно, Лёхин в фотографиях не очень разбирался…

Пять портретов можно назвать серией "Молодой человек в капюшоне". На этот раз никаких лохм. Длинные волосы тщательно расчёсаны. На первых снимках капюшон надет на голову. Почти все снимки одинаковы в постановке "модели" — кажется, так это называется. Ромка статично где-то сидит, заснятый по пояс. Снимок первый — смотрит куда-то вниз и чуть вперёд, отчего глаза полузакрыты. Второй — задумчивый взгляд, явно чуть ниже объектива — наверное, на руки фотографа. Третий — взгляд в упор. Четвёртый — тот же взгляд в упор, но здесь Ромка без капюшона. И везде — невиданное смирение вперемешку с каким-то трудноопределимым чувством, что-то наподобие: "Так, да? Ладно, потерплю, но — учтите!.." На пятой фотографии молодого человека не было — хохотал тот самый мальчишка, которого Лёхин видел дважды. Хохотал так заразительно, что и Лёхин улыбнулся, и бабка Петровна засияла.

— Вот какой он у нас! — гордо сказала хозяйка.

— Да уж, гроза девчоночьих сердец растёт, — покачал головой Лёхин, всё ещё рассматривая снимки и не замечая, как бабка Петровна помрачнела. — Да, а кстати… Девушка-то у него есть? Может… — он хотел было сказать: "Может, он с нею где? Дети-то современные, мало ли что?" Но прикусил язык и сказал другое: — Может, она знает, где он?

— Эх, Лёшенька, появился бы кто у него — и мне спокойней было бы. Нету-нету! Точно знаю. Последний раз, как заезжал ко мне, сказал, что поступать собирается, готовиться будет и ни на какие глупости отвлекаться не хочет.

Мало ли что говорил мальчишка, чтобы бабулю утешить и успокоить.

— Ладно, — решился Лёхин, — возьму, если позволите, вот эти две — где он с капюшоном и без него.

— Да я тебе все пять отдам! Они ж маленькие, а те, что в рамочку пойдут, — большие, как книжка. А эти у меня в альбоме лежали. Вот и конверт тебе дам, пусть здесь будут.

— Ещё лучше. Спасибо, Галина Петровна.

— Это тебе, Лёшенька, спасибо — за беспокойство твоё.

Уже в прихожей Лёхин заколебался, но всё же решился.

— Галина Петровна, а вот позавчера вы сказали вещь интересную. Насчёт того, что Ромка подрастёт и всё будет ему на золотом блюдечке… А ещё про иродов, что мальчишку испортили. Это вы про родителей его богатых? Внуков своих?

— А зачем тебе про то знать? — насторожилась бабка Петровна.

— Да я думаю, не ради ли выкупа его похитили? Вдруг звонка надо ждать со дня на день?

Старая женщина машинально смяла салфетку пополам. Лёхин даже забеспокоился, не сломает ли её — такой твёрдости крахмальность.

— Не хочу говорить о том, Лёшенька, потому как не думаю, что… — Она запнулась и отчаянно махнула рукой: — Дар у Ромки! В роду нашем через поколение передаётся. Слишком он уж им бесшабашно пользовался, за что и получал. Да ты и сам-то прошлую весну, небось, помнишь, как побили его страшно. Вот и думаю, не из-за того ли пропал. Да ведь и дар-то никчемный — для него одного хорош! Кому? Чего с него?.. Нет, Лёшенька, из-за другого он пропал да не сгинул бы.

Говорила она сумбурно, обо всех думушках, видимо, сразу, что передумала за все эти дни. И почему-то у Лёхина потихоньку начало складываться впечатление: Ромкин дар, о котором бабка Петровна наотрез отказывается говорить, считая его постыдным баловством, и есть главная причина исчезновения мальчишки.

Пообещав вернуть фотографии, как всё закончится, Лёхин вернулся в свою квартиру, где обнаружил на кухне совершенно обалдевшего Данилу — водителя Егора Васильевича. Он сидел за столом, округлив глаза на тарелку с кусками пирога — остатки-сладки от бабки Петровны.

— Привет! — сказал Лёхин. — Приятного аппетита!

— Привет… Спасибо…

— Пирогов не хочешь? Давай я тебе быстренько бутербродов наделаю. Или — подожди-ка…

— Лёха, ничего не надо! — вскочил Данила и попытался обойти хозяина, чтобы сбежать.

С подоконника Елисей грустно сказал:

— Меня Шишики предупредили, что Данила идёт. Я ему чаёчку налил, тарелки с пирогами-печеньем расставил, да один кусок в тарелку на его глазах-то и положил.

— Так, Данила, — чуть с угрозой сказал Лёхин. — Посуду привёз?

— Привёз! — послушно откликнулся водитель.

— Дверь ко мне открытую видел — со звонком зашёл?

— Со звонком.

— В зале с компьютерщиком поздоровался?

— А… Э… Ага.

— Что он тебе сказал?

— А… Хозяин на минутку вышел, сейчас будет.

— Потом на кухню пошёл.

— Пошёл! Посуду-то оставить надо!

— Я тебе чаю приготовил, — проникновенно сказал Лёхин, — думал: голодный придёт — угощу человека, а ты!.. Бежать!..

— Лёха, честно-честно, не хотел обижать, да ведь времени в обрез!

"Кажется, это называется "перевести стрелки", — подумал Лёхин, — теперь Данила будет думать не о том, как на его глазах пирог взлетел в воздух, а приземлился в тарелке, а о том, что он обидел гостеприимного хозяина. Тоже нехорошо…"

— Ладно, Данил, делаем так. Я недавно новый рецепт пиццы испробовал. Будешь у меня подопытным кроликом.

— Буду. Куда деваться, — облегчённо улыбнулся Данила.

Мужчины пожали друг другу руки, вернувшись к обычным, дружеским отношениям. Лёхин вручил Даниле два пакета пиццы на батоне и проводил его до двери.

— Лексей Григорьич, — виновато позвал Елисей.

Но Лёхину уже было не до обмусоливания неловкой ситуации.

— Знаешь, Елисей, у правнука Петровны, оказывается, есть какой-то дар, — задумчиво сказал Лёхин и спохватился: — Да, чуть не забыл. Никодим кланяется, передаёт приветы и, возможно, сегодня будет к чаепитию.

— За приветы благодарствую.

— Дар, — пробормотал Лёхин и сощурился, соображая: — Данила только-только отъехал — значит, Егор Васильич ещё в офисе. Ближе к вечеру, как просили, звонить резона нет. Позвонить сейчас — спросить?

Елисей вынул из длинного кармашка рубахи десятикопеечную монетку, подбросил. Монетка упала на стол, покатилась между тарелками и наткнулась на чашку не выпитого Данилой чаю. И — встала ребром. Лёхин нетерпеливо зарычал, а Елисей топнул ногой по столу. Монета свалилась.

— Звони, Лексей Петрович. "Орёл" тебе выпал.

И Лёхин позвонил. Егор Васильевич взял трубку после второго гудка.

— Да, Алёша, слушаю тебя.

— Добрый день, Егор Васильевич. Мне передали, чтобы я позвонил вечером, но у меня срочный вопрос: у вашей Лады нет никакого необычного дара?

Почти через минуту молчания Егор Васильич откликнулся:

— Да какой дар может быть у деревенской девчонки? Лада тихая, очень спокойная. Когда говорили с нею — всё глаза вниз, пугливая да застенчивая. И мать подтвердила: скромница, чуть не монашка, на парней внимания не обращает, во всём ей, матери то есть, помогает по дому, старательная… А с чего такой вопрос?

— Прорабатываю все версии, — туманно ответил Лёхин.

Старик его понял.

— Сглазить боишься, сказав раньше времени? Ладно, Алёша, договоримся так: если будет что новое — звони, помощь нужна — звони. Но и без известий меня не оставляй.

— Хорошо, Егор Васильевич.

19.

Они такие разные, думал Лёхин. Ромка, яркий и общительный, открыт всему миру. Лада замкнута и похожа на серую мышку. Вот главная разница между ними. А главное сходство — оба пропали в один день. Есть ещё одно сходство, только Лёхин боялся, что притянуто оно за уши: монашеский капюшон Ромки — и монашка, по мнению Комова-старшего, Лада.

Он вытащил снимок Лады, подвинул его к разложенным на столе фотографиям Романа. Да, земля и небо. Полная открытость и полная замкнутость. А если предположить, что у них обоих есть какой-то дар? Но Ромка — мальчишка, ему нравится его использовать. А Лада хоть и старше его на год, но психологически взрослее на несколько лет. Слышал Лёхин: есть такая теория, что девочки взрослеют быстрее. Что, если у неё тоже есть дар, она о нём знает, но прячет?

Лёхин вздохнул. Что бы там у этих детей ни было, найти их надо. И пока есть только одно место, откуда начинается поиск.

— Э-э, Алексей Григорьевич… — сказали сверху.

— Да, Глеб Семёнович, слушаю вас, — машинально, словно отвечая по мобильному, откликнулся Лёхин.

— Специалист по компьютерным программам заканчивает установку, — торжественно сообщил бывший агент. — Может, будет удобнее, если вы сами подойдёт к нему?

Прихватив заготовленный поднос, Лёхин поспешил в зал. Михаил сидел, откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди, и рассеянно смотрел на экран. При виде подноса он расцвёл.

— Спасибо! Пока загружается, я не прочь… перекусить.

Странным образом последняя программа закончила загружаться в тот момент, когда опустел поднос, а Михаил сотряс с чашки последнюю каплю чая в широко раскрытый рот. Касьянушка умилённо зажмурился.

Поставив чашку на поднос и превратившись из гурмана в делового человека, Михаил спросил:

— Если не секрет, зачем вам компьютер? Для работы?

— Пока сам не знаю, — признался Лёхин. — Может, и для работы.

— А обращаться с ним умеете?

— Стыдно признаться, но включать и выключать я умею, но вот дальше…

— Так, тогда я вам покажу основные действия. Итак, сейчас мы на домашней странице — это называется рабочий стол.

Лёхин сел не рядом с Михаилом, а чуть в отдалении, чтобы экран компьютера видели все: Шишики, глазеющие с потолка и с подвесной книжной полки; домовые — Елисей и пятеро его соседей, приткнувшиеся на том краю стола, который упирался в покрывало на пианино; четыре привидения, "вставшие" за спинами людей; и даже Джучи, воссевший наверху пианино и бдительно стерегущий всех.

Свой Шишик давно сидел на левом плече, и Лёхин время от времени поглядывал на него поусмехаться: от внимания у Шишика полураскрытая пасташка? Ну-ну…

Сам Лёхин отключился после первой же фразы Михаила. Он про себя знал: нет смысла что-то ему показывать и объяснять. Он понимает только тогда, когда начинает делать что-то сам — с подсказкой, что за чем идёт. Пальцы вот, руки ли у него понятливые да памятливые. Что сам сделает — то сам и повторит.

Интересно, а умеет ли с "компотером" управляться Аня?

Горячо благодаря Михаила за урок и принимая в ответ горячую благодарность за угощение, Лёхин распрощался с ним и вернулся в зал.

Вся разношёрстная толпа оказалась на месте.

— Так, до пяти у нас полтора часа. Потом мне не до компьютера будет. С чего начнём?

Среди поднявшегося гвалта, как ни странно, Лёхин отчётливо услышал негромкий голос Касьянушки, помечтавшего послушать "толстый" голос, какой был у дьякона Воскресенской церкви.

— Так, — задумался Лёхин. — Что ищем — церковные басы, бас-профундо или бас-октаву? Давайте попробуем бас-профундо. Сам мечтал послушать. Так, где печатать, кто запомнил?

— А вон строка, на ней чёрточка дрожит, — подсказал один из домовых.

— Да прежде печатанья язык русский поставь.

Лёхин машинально оглянулся на подсказчика и онемел. Он-то думал, Касьянушка трепетной простынёй будет трепетно дожидаться, пока ему желанное дадут послушать! А Касьянушка, оказывается, не хуже домовых запомнил как и что!..

Они выслушали целый хор, где основной силой были басы (Лёхина от спокойных, уверенных низов аж морозом по спине продрало).

Потом решили, что первыми должны посмотреть всё, что их интересует, домовые. Правда, Лёхин, говоря в защиту домовых, минутой позже здорово пожалел, сказав "всё, что интересует". Впервые на его памяти "дедушки" едва не рассорились. В семье, где жил один из домовых, вот-вот должен появиться младенчик, и будущая мама, кажется, решилась взяться за рукоделие — необходимо найти оч-чень простые вязки, чтобы молодая в будущем пристрастилась к домоводству. Другой домовой жил при деде, которому нужна какая-то диета. Третий интересовался сантехникой…

— Лексей Григорьич, это, конечно, хорошо, что дедушки домовые к нам на подмогу приходят, — обеспокоенно прогудел в ухо Дормидонт Силыч. — Но ведь пока найдут, пока перепишут… Это ж сколько времени уходить будет?!

— Да-а, суета всё! — волновался Касьянушка. — О высоком и подумать некогда!

— Не страшно. Всё уладится, — успокоил Лёхин "домочадцев". — Завтра куплю большую тетрадь на пружинке. Дедушки в ней будут заказы оставлять, а мы — искать и адреса записывать. А переписывать ничего не надо. Видите коробку у телевизора неоткрытую? Завтра придёт Олег и покажет, как работать с принтером.

— А принтер — чёй-то? — жадно спросил Дормидонт Силыч.

— А вот нашёл ты статью про свои монеты, сунул её в этот самый принтер белую бумажку, а она с другой стороны и выползет со статьёй твоей-то, — проявил осведомлённость Касьянушка.

— Касьянушка, откуда ты всё это знаешь? — изумился Лёхин.

— Ой, Лексей Григорьич! Я ведь, как сказали про компотер, почитай, весь дом облетел-обшарил, у кого тот компотер есть. Поглядел-полюбовался, как люд учёный сидит за ним да что поделывает. А памятлив я с детства.

Пока призраки с раскрытыми ртами смотрели на неожиданно делового Касьянушку, домовые пришли к соглашению по старшинству и вместе с Елисеем шустро отстучали в "Поиске" нужные слова. И теперь все: и домовые, и призраки, и Шишики с громадным интересом уставились на перечень статей о вязаных пинетках. Один только Джучи несколько раздражённо зевнул на громогласную толпу и ушёл дрыхнуть в спальню.

"Может, я зря купил компьютер?"

Про Лёхина забыли. Один дедок двумя ладошками жал на "мышку", другой — чуть что — шустро елозил ею по столу. А Елисей с домовым-нянькой быстро просматривали материал и, как Лёхин им и подсказал, записывали названия.

Привидения примолкли и втихаря изучали, что и как делается.

Извинившись, Лёхин встал и ушёл в спальню. Время приближалось к пяти, после чего должен явиться тип с трагическим голосом. Первоначальное решение не пускать неизвестного в квартиру изменилось на нетерпеливое любопытство… Чем бы заняться в ожидании? Мечты посидеть за компьютером вдребезги разбились о железную деловитость домовых "Надо!". Повздыхав, Лёхин вдруг рассмеялся: "У, шантажисты! Как они сегодня лечо готовили!"

Кстати, о лечо. Полка в балконном шкафу дожидается банок… И Лёхин перетаскал ещё горячие банки на балкон. Потом пошёл в ванную и некоторое время потратил на замену прокладки в смесителе. Работа лёгкая, но прокладка оказалась упрямой, потому что Лёхин оказался слишком задумчив для такой работы. Потом Лёхин опомнился и сопротивление упрямой прокладки преодолел.

По инерции, разогнавшись, он хотел укрепить раковину, но, присев посмотреть, отчего она покосилась, локтем — нечаянно, конечно! — уронил плоскогубцы, лежавшие на краешке ванны. Инструмент упал между ванной и стеной.

"Я ж давно хотел эту щель законопатить!"

С корточек пришлось полностью лечь рядом с ванной — ноги вытянув в маленький коридор. Лёг, потянулся к тусклым, еле видным ручкам инструмента, обмотанным для удобства синей изолентой… Резко вспыхнули жёлтые глазища — чуть не дотронулся до них! Руку от неожиданности отдёрнул — и неловко: тем же провинившимся локтем со всей дури врезал в ножку ванны. Взвыл, перепуганно глядя на светящиеся жёлтые глазища, испускающие не ровный, отчётливый свет, а какой-то пушистый… "Мой костёр в тумане светит…" И тут Лёхин из положения лёжа толкнулся в положение на боку.

— Шишик, ты, что ли?

Свет исчез и снова появился — моргнули.

Лёхин снова потянулся и вытащил плоскогубцы вместе с Шишиком на свет Божий. Точнее, на электрический, но тоже ничего. Вытащил и сел — спиной к стене, под холодной трубой-батареей. И чего испугался…

Крысы… Они гнали подвального, который помогал беженке из подвала "Ордена Казановы", многодетной беженке из рода кошачьих… Только глаза светились у них светло-зелёным, а не жёлтым. Эти-то твари здесь при чём?

Шишик, кажется очень удивлённый, взгромоздился на край ванны, чтобы с интересом потаращиться на хозяина, сидящего в необычном положении.

— Я почти сложил в уме теорию про это кафе, — стал объяснять ему Лёхин. — У меня получилось, что, предположительно, хозяин кафе владеет навыками психического воздействия на людей. Он обучил этим методам парней и девушек и заставляет их работать на себя, выколачивая деньжища из богатеньких. Эта версия (он огляделся и перешёл на шёпот) совпадает с тем, что сказала Аня. Но сюда не вписываюсь я. Я понял, что Диана своим поцелуем у университета хотела воздействовать на меня. Но у неё не получилось. Вложить в меня информацию, что я ей уже дал деньги, как она сказала — на такси, её тоже не удалось. Почему же она вновь приглашает меня, а хозяин её в этом потакает? Хотя тоже видит, что я… не внушаемый? И как вписывается сюда Ромка? Он совсем пацан — по сравнению с этими парнями! И Лада — неприметная мышка, о которой Егор Васильевич утверждает, что все меры предосторожности соблюдены и никто не знает об их родстве? И как, ёлки-палки, вписываются сюда эти призрачные крысы?! Они-то каким боком?

"Помпошка" нахохлилась, полуприкрыв жёлтые глазища. Выглядела она задумчивой, что очень воодушевило Лёхина.

— И обрати внимание: те же парни выполняют репрессивные меры по отношению к нашему детективу. Хотя вопрос: знает ли об этом хозяин, или парни несут отсебятину?

На "отсебятине" его прервали.

Обычно мелодичный, звонок домофона прозвучал для задумчивых в ванной достаточно оглушительно и резко. Во всяком случае, поднявшемуся Лёхину пришлось выудить из ванны свалившегося туда Шишика. "Помпошка" негодовала, но хозяину, естественно, уже было некогда.

20.

— Слушаю вас!

— Алексей Григорьич, откройте, пожалуйста, — конфиденциально попросили снизу.

Лёхин открыл и только после этого взглянул на дверь.

Если этот тип, говорящий трагическим голосом, вздумает вести себя агрессивно, то очень о том пожалеет.

У Лёхина входная дверь старенькая, деревянная, а вторая, со стороны лестничной площадки, — металлическая. Между ними, в простенке, стоит самый обыкновенный карниз для занавесок и штор, карниз из самых простеньких — тонкая полая трубка. Это незаменимое, как выяснилось, в драке оружие Лёхин любовно называл гардинкой. И не оттого, что когда-то карнизу пришлось выдерживать вес именно гардин. А оттого, что оружие, обозванное карнизом, не звучит, и, в представлении Лёхина драться с кем-то карнизом — это всё-таки выдирать с кирпичей под окнами неуклюжую, ржавую сквозь краску металлическую доску, да ещё из-за своей формы, как это принято сейчас говорить, "плохо сбалансированную". То ли дело — гардинка. Что-то и от гарды, и от гвардии. И — точно отражает характеристику: гардинка — это что-то лёгкое и вёрткое.

Открывая металлическую дверь, Лёхин развернётся плечом к гардинке. Если гость окажется драчливым — только пальцы протяни.

"Надо бы в Интернете узнать, как называются палки, с которыми народ в фильмах дерётся", — рассеянно решил Лёхин, дожидаясь звонка в дверь.

Если же гость захочет полезть драться, уже будучи в прихожей, здесь его тоже будет ожидать сюрприз не из приятных. Узкая маленькая прихожая мебелью заставлена только справа. Смотреть от входной двери: на стене металлическая решётка с крючками для одежды, прикрытая двумя шторками — мама настояла повесить; решётка широкая: когда деревянная дверь открывается, она загораживает лишь две трети вешалки; ближе к двери, под вешалкой — металлическая же раздвигающаяся полка для обуви, прибитая высоко — с умыслом, чтоб и под полку обувь можно ставить; последнюю часть под вешалкой занимает коробка с пылесосом — удобная вещь: туда и газеты можно положить, и зимой всякую мелочь, наподобие шарфа и перчаток. И сразу после вешалки — трельяж. Но стратегически важное место — именно коробка с пылесосом. Вешалка по бокам имеет незаконченную решётку, и на некоторые, не слишком плотно прилегающие к стене металлические прутья Лёхин вешает за петлю зачехлённые зонты или солнцезащитные очки. И здесь же, в скучном сером чехле, висит предмет, весьма опасный для любого желающего посягнуть на здоровье и жизнь Лёхина. Меч-складенец он получил ещё в августе, благодаря привидениям — в частности, благодаря Дормидонту Силычу и его предкам, спрятавшим в старинном подземелье необычное оружие…

В ухо что-то буркнул Шишик — и в дверь позвонили.

Насторожённый Лёхин ровно открыл одну дверь, распахнул другую — хмыкнул.

— Добрый вечер, — сказал Павел Иванович и поспешно вошёл в квартиру.

Так поспешно, что Лёхин чуть было не спросил: "Хвоста за собой не привели?" Но язык прикусил и усмешку зажал.

Закрыв двери и повесив плащ и зонт гостя в ванной комнате, Лёхин пригласил частного детектива на кухню. Хотя кухня и не сочеталась с привычно-строгим костюмом детектива, но для деловых бесед (особенно если надо разговорить собеседника) подходила идеально.

— Чай? Кофе?

— Чаю, чёрного, крепкого. Такой дождь…

Лёхин принялся готовить чай, а детектив почему-то очень удивился. И удивился настолько, что спросил:

— А где же ваши… мм… помощники?

Сначала хозяин тоже удивился, но вспомнил, что в прошлый визит Павла Ивановича чай ему наливали домовые.

— Осваивают компьютер. Пока заваривается чай, заглянем к ним на минутку? А то опять не поверите.

— Что вы, что вы, Алексей Григорьевич!..

Но по глазам гостя Лёхин понял — хочет посмотреть. И повёл в зал.

Домовые за время его отсутствия уже просмотрели всё, что нужно, так что соседей не было. Остался лишь Елисей, который помогал Глебу Семёновичу и Линь Таю просматривать страницы по единоборству.

Павел Иванович пригляделся к мелькающим страницам, к ёрзающей по столу "мышке" (не без помощи Елисея) и удовлетворённо спросил:

— А ваши… гм… сущности интересуются восточной борьбой?

Лёхин сразу не ответил: отвлёкся на разговор "сущностей":

— Галиба Симёнача, не успеть читать!

— Линь, сколько раз повторял: учись читать бегло — пригодится в жизни. А ты всё свои сказки по слогам мусолишь!

— И-и, Галиба Симёнача, правда твой есть: учить придёсся, — вздыхал Линь Тай.

Лёхин опомнился и объяснил Павлу Ивановичу, что Интернет подключён только сегодня, а у сущностей прорва интересов в разных областях жизни.

Вернувшись на кухню, они принялись за чай, причём Лёхин с тоской подумал, что всяким питьём сыт по горло. И тут же ободрился: в холодильнике дожидаются своего часа остатки борща. "Вот уйдёт детектив — сожру всё! И Елисея порадую!"

— Алексей Григорьич, дело у меня вот какое. Соблюдая конфиденциальность, я, конечно, называть имён не буду.

— Уважаемый Павел Иванович, — едко перебил его Лёхин. — Да не нужна мне ваша история. Я её вам сам могу рассказать, чтоб время не тянуть. Да и истории никакой нет. Есть задание: узнать, во что вляпался ваш подопечный от клиента, почему он каждый вечер бегает в "Орден Казановы" и чего ради оставляет там бешеные бабки. Так?

— Всё так! — подтвердил детектив, тщетно стараясь скрыть своё изумление. На лице его проступило некое прояснение, и Лёхину пришлось оборвать расцветающие в воображении гостя надежды.

— К сожалению, эта информация лежит на поверхности и ничего не даёт. Кто ваш подопечный? Мужчина? Женщина?

— Мужчина.

— Хорошо. Я могу вам сказать, во что он вляпался. Внешне — он влюблён и тратит деньги на предмет обожания. Я прав?

— Есть такое.

— А вот вам подводное течение: вашего подопечного влюбили искусственно и деньги с него тянут целенаправленно. Потенциально бедняге нужен, возможно, опытный психиатр с навыками гипнотического воздействия.

— Вы полагаете, его гипнотизируют?!

— Необязательно. Знаете что-нибудь о нейролингвистическом программировании? Психотренинг такой.

— Представление имею, — пробормотал Павел Иванович и спохватился: — Примерное.

— Ну, я этим тоже практически не занимался, но пару книг прочитал. Впрочем, не в этом дело. Вполне возможно. НЛП здесь ни при чём. Главное — вы теперь знаете, в чём дело. Кстати, ваше задание заключается только в поиске информации? Или вам нужно вытащить подопечного?

— В идеале — да.

— Тогда расскажите лучше о своих действиях в "Ордене Казановы". Может, вместе справиться будет легче. Итак, когда вы начали ходить в это кафе? Давайте с самого начала. Вот ваш первый вечер. Вы тянете на себя входную дверь…

Детектив бдительно нахмурился.

— Как же, Алексей Григорьич, у вас же сущности есть! И вы от них ничего не узнали?

"Бездельники! — продолжил его мысль Лёхин. — Всё бы им за компьютером сидеть!"

— В кафе, Павел Иванович, аура нехорошая. А у меня сущности добрые. Терять за один раз всех, а потом искать других помощников… — Лёхин многозначительно помолчал. — Одна-то сущность со мной была, конечно. Благодаря ей, я вас и вытащил из кафе.

— Спасибо, — машинально отозвался Павел Иванович. Кажется, он собирался с мыслями.

А Лёхин вздохнул. Нет, наверное, хорошо, что люди-человеки не видят некоторых представителей паранормального мира. Не всегда они слишком вежливо ведут себя по отношению к человеку. Сейчас, например, один представитель, вцепившись в лохмушки по бокам, довольно потешно поднимался и приседал, явно изображая реверансы перед детективом: "Ах, какая благодарность! Да ничего особенного не произошло, за что было бы благодарить!"

— Я решил зайти туда как в обычное кафе, — начал детектив.

Случилось это дня два назад.

Детектив вошёл в маленький холл, где размещалась гардеробная, увидел сонную девушку и охрану. Один из секьюрити спросил, не ищет ли Павел Иванович кого-нибудь. Тот ответил, что хотел бы поужинать, а встречи здесь никому не назначал. Тогда сонная девица оживилась, приняла его плащ и зонт. Пока она хлопотала с клиентом, секьюрити вызвал кого-то вроде метрдотеля, который проводил его к свободному столику у стены.

— Стоп, а деньги за вход?

— За вход? Деньги? — удивился Павел Иванович. — Нет, ни копейки не взяли. Да я бы и не зашёл туда, если бы вход был платный. У меня и на ужин-то еле хватило. Клиент жмотом оказался: на расходы выделил от и до.

— А метрдотель каков из себя?

— Тощий, я бы сказал — отощалый мужчина с длинным носом. Вы, наверное, видели его — мефистофельский тип. Волосы ещё назад зачёсывает — совершенно белые. Глаза тёмные, большие.

Ага, Кощей, который привёл Диану.

— Это не метрдотель, — объяснил Лёхин. — Это хозяин кафе.

— Вот как? — рассеянно удивился Павел Иванович: он уже снова был в кафе, в полутёмном зале.

Столики у стены и в самом деле оказались клубом по интересам, как их определил Лёхин. Павел Иванович сказал, что, походи он в это кафе с неделю, он мог бы легко заработать хотя бы на акциях различных предприятий, которые в основном обсуждались в этом деловом клубе.

Итак, за столиками располагались бизнесмены чуть за тридцать, чей бизнес только набирал обороты. Посторонних клиентов, как детектив, было, как он подсчитал, человек десять. Из этих десяти пятеро тоже завсегдатаи, которые приходили слушать пианиста.

— Я в этом не разбираюсь, но один из них сказал, что девчонок, которые там поют, лучше не слушать. Мол, сплошная самодеятельность. А вот пианист — гениальный импровизатор.

— Подтверждаю, — сказал Лёхин. — Пианист — действительно, гений. Павел Иванович, я у вас ещё поспрашиваю подробности, но меня сейчас интересует вопрос: за что вас побили?

— Да я и сам не понял, — пожал плечами детектив. — Перед уходом я этому метрдотелю выразил восторг: мол, как у вас тут всё здорово! А он говорит: спасибо, мол, заходите ещё. Я и зашёл. Мне там одна девушка понравилась. Думал — пригласить потанцевать. А дальше… Не помню. Помню — было больно и холодно. А потом открываю глаза — вы рядом, боли нет.

— Вы хотели потанцевать с девушкой…

— Ну да. Но так получилось, что не пришлось.

— Секундочку, — поднял руку Лёхин. Хотелось по-детски зажмуриться, чтобы очутиться в полусумраке "Ордена Казановы". Но жмуриться было необязательно. Он и так снова увидел ту же картину: девушка в платье, как у Дианы, нерешительно стоит между коридором и последним "клубным" столиком; мальчики-красавчики пихают в спину Павла Ивановича, направляя в коридор; клубные завсегдатаи в упор не видят насилия, вытворяемого перед самым их носом.

21.

Лихорадочно пытаясь увязать виденный им эпизод со странным беспамятством детектива, Лёхин наудачу спросил:

— А в течение именно вчерашнего вечера вас, случайно, не мутило? Позыва к тошноте не наблюдалось?

Мучительно сморщившись, Павел Иванович думал. Потом отпил порядком уже остывшего чаю и, глядя куда-то в пространство над головой хозяина, признался:

— Вот когда вы, Алексей Григорьич, сказали, мне показалось — что-то такое было. Но я человек, который работает только с конкретными фактами. Заставьте поклясться, что было нечто подобное, — наотрез откажусь.

— В таком случае, вот вам эпизод с вашим участием: вы — еле стоите на ногах, двое тащат вас в коридор, позади вас — девушка. На ней платье с разрезами, зелёное, с красными блёстками; волосы распущены, но через лоб, от виска к виску, идёт тоненькая косичка. Это та девушка, с которой вы хотели потанцевать?

— Девушка та самая, но…

Что именно "но" — детектив, как ни старался, придумать не мог.

— НЛП такое может? С человеком вот так?

— Не знаю. Честно. Но дело с кафе вообще нечисто.

— В каком смысле?

— НЛП — это психотехника, придуманная человеком. А там, в подвалах…

Лёхин заколебался: одно дело — представляться колдуном, другое — всерьёз говорить о различных паранормальностях. Здравомыслящий человек, каковым казался детектив, мог с серьёзным видом выслушать его, но к странной информации отнестись скептически.

Но Павел Иванович оказался не просто здравомыслящим, но и думающим человеком.

— Боитесь — не поверю, если расскажете что-то специфическое? Вам — поверю.

— Да информации-то кот наплакал. — Лёхин задумчиво уставился на кухонный стол, по которому бегал Елисей, готовя новую чайную заварку. — Помните, в начале разговора речь шла о сущностях? Не знаю, о чём вы подумали, Павел Иванович, но я имел в виду духов места. Домовых, например.

Елисей улыбнулся в бороду и звонко помешал чайной ложкой в чашке. Детектив вздрогнул и обернулся.

— Павел Иванович, возьмите чашку. Там чай свежий, а ваш давно остыл. Дотянетесь? А то Елисею тащить неудобно.

Вытянутая рука слегка дрожала, но, цапнув чашку, детектив ни капли не пролил. Несколько секунд сосредоточенного вглядывания в пустое для обычного глаза пространство — и Елисей не выдержал: схватил кухонное полотенце и принялся вытирать недавно вымытые чашки… Шумно вздохнув и всё ещё не сводя глаз со стола, Павел Иванович отпил свежего чаю. После чего осипло прошептал: "Спасибо…"

— Ну вот. Теперь, когда мы напомнили вам о существовании невидимого мира и его обитателей, могу сказать и следующее: не знаю, каким боком приткнуть это к делу, но в подвале кафе обитают крысы-призраки. Вот я и думаю: как увязать обычное человеческое обдуривание, возможно подкреплённое психотехникой, с присутствием в подвале достаточно активных призраков?

— А почему активных?

— Они выгнали подвального с привычного места обитания. А подвальный уходил, изо всех сил защищая кошку с котятами, веря, что они могут убить их всех. Для меня это нонсенс — призрак убивает живое существо. И ещё. Кажется, они видели, как я вытаскивал вас в окно. Во всяком случае, когда я возвращался в зал, они смотрели мне вслед.

— Крысы-призраки, — задумчиво повторил Павел Иванович и содрогнулся. — Господи, Алексей Григорьич, и как вам живётся, когда вы всё это видите?!

— В основном — весело. Скучать не дают.

— Алексей Григорьич!

Лёхин резко обернулся к двери. Глядя на него, всем телом к двери развернулся и детектив.

Вписавшийся в дверной косяк, как в портретный багет, почти запыхался взъерошенный Глеб Семёнович. Таким его Лёхин ещё не видел — взволнованным и даже огорчённым. Даже привычная причёска — густые волосы назад — разлохматилась.

— Что случилось, Глеб Семёнович?

— Э-э, — смешался призрак бывшего агента КГБ, предупреждающе кивая на детектива.

— Некоторое время нам с Павлом Ивановичем придётся заниматься одним делом, — объяснил Лёхин, — так что будет легче, если он о вас узнает. Павел Иванович, разрешите вам представить бывшего агента КГБ по паранормальным делам — Глеба Семёновича, в данное время пребывающего на Земле в форме призрака. Стоит он в дверях.

Глеб Семёнович молодцевато поклонился и с любопытством уставился на Павла Семёновича. Тот нерешительно встал и с неописуемо-ошеломлённым выражением лица поклонился дверному проёму.

Лёхин вздохнул.

— Глеб Семёнович. Несколько раз, прикасаясь к вам, я чувствовал холод. Если Павел Семёнович не возражает против рукопожатия…

— Не возражаю, — поспешно согласился детектив и протянул правую ладонь к двери.

— Ну, если только в качестве эксперимента, — снисходительно сказал бывший агент. — Вы-то, Алексей Григорьич, чувствительный, а с другими как-то не приходилось пробовать…

Хозяин и домовой с живейшим интересом проследили, как обволакивает ладонь детектива туманное облачко с очертаниями человеческой кисти.

Некоторое время Павел Иванович стоял, словно вслушиваясь в слышную только для него музыку. И — вдруг просиял и легонько встряхнул ладонь, как обычно делают при рукопожатии.

— Я почувствовал! Честное слово — почувствовал! Это даже не прохлада, это и вправду — холод! — и закончил шёпотом: — Значит… Всё это правда.

Он почти шлёпнулся на табурет — не глядя, куда садится.

— Почему-то мне казалось, что сей детектив гораздо сдержаннее, — заметил Глеб Семёнович. — Пожалуй, удалюсь-ка я на время, чтобы не смущать.

И — удалился.

— Глеб Семёнович приносит свои извинения, — объяснил Лёхин. — Ему пока некогда. Кстати, а чего он вообще приходил?

— Так ведь я ушёл, — откликнулся Елисей, — по кнопкам с буквами лупить да эту вашу "мышку" катать по столу некому. Ничего, я им Шишика послал — пусть попрыгает.

Оцепеневший Павел Иванович поднял голову.

— Ушёл? Да?.. — Вздохнул. — На чём мы остановились?

— На том, что дело могло быть об афере при помощи чего-то вроде гипноза, если бы не присутствие крыс-призраков.

— Тогда это дело не моё, — развёл руками детектив. — Клиенту я могу сказать — что именно происходит. Пусть сам вытаскивает своего подопечного, если сможет. Но тянуть дальше расследование, когда ясно, что всё упирается в тупик…

Он расстроено замолчал, прихлёбывая чай. А затем вскинулся и задал вопрос, которого от него Лёхин ждал ранее.

— А вы там как оказались?

— Тоже веду расследование. Пропали подросток и девушка.

— Влюблённая парочка? — предположил Павел Иванович.

— Подросток — старшеклассник. Девушка — студентка. Друг друга абсолютно точно не знают: мальчик — горожанин, девушка — из сельской местности, поступила в университет и переехала в город в конце августа.

— А при чём здесь "Орден Казановы"?

— Есть пара нитей, которые ведут в это кафе.

Елисей, пригорюнившись, сидел на кухонном столе, свесив ножки в аккуратных лапотках. Лёхин глядел на детектива и ждал. Необходимо, чтобы детектив не отказался от данного ему дела. Если Павел Иванович хоть чуть-чуть засомневается, стоит ли ему заканчивать слежку за подопечным…

— Я работаю с подопечным всего два дня. И знаю теперь всю информацию, которая нужна клиенту. Но у меня есть неделя на… Правда, теперь мне в кафе…

Слушая его обрывочные рассуждения, которыми он пытался то ли заставить себя расследовать дальше, то ли отказаться от негласно предложенного сотрудничества, Лёхин заметил вскользь:

— Если что — и в кафе ведь необязательно?

— То есть?

— Оставьте мне эту часть работы — слежение, наблюдение. Сделайте то, чего я ещё не очень умею: наройте информацию о хозяине кафе — его зовут Альберт.

— Почему бы и нет? — риторически спросил явно у себя Павел Иванович. — Заплатили мне за неделю. Бумажная работа — процентов семьдесят, если не больше, от работы детектива вообще. В таком случае неплохо было бы собрать инфу и по всем пострадавшим от "Ордена Казановы". Значит, говорите, ребятки пропали, а следы ведут в кафе? То есть нет гарантии, что не пропадёт и мой подопечный… Ладно, сегодня же приступаю к сбору информации. А вы? Опять идёте в "Орден Казановы"?

— Иду. Павел Иванович, вы вот в гардеробе оставили плащ, зонт. В плаще никаких документов не оставляли, указывающих на вашу работу?

— Что вы, Алексей Григорьич, чисто профессиональная привычка — быть совершенно чистым, особенно в подозрительном месте.

Они договорились, во сколько созвонятся на следующий день. Павел Григорьич ещё предложил Лёхину завести себе электронную почту для переписки…

Лёхин закрыл за детективом дверь, мельком глянул на прислонённую в угол гардинку. Закрыл дверь вторую — и замер. Перед глазами замаячила картинка: Павел Иванович встаёт из-за столика, идёт к симпатичной ему девице, приглашает потанцевать. Она соглашается. Во время танца, медленного и спокойного, есть возможность поболтать о пустяках — о погоде, например. Девица говорит детективу что-то вроде: "Какой вы милый!" и дружески, как думает Павел Иванович, чмокает его в щёку. Они продолжают танцевать, но у детектива вид уже несколько другой, и девица деловым тоном спрашивает: "А кем вы работаете?" Услышав ответ, перепуганная девица зовёт хозяина или делает ему какой-то знак, по которому тот понимает, что клиент для "Ордена Казановы" опасен, и посылает мальчиков-красавчиков незаметно убрать неугодного…

Но, несмотря на воображаемую яркую картинку, Лёхин сразу задался вопросом: почему "убрать неугодного" потащили в тупиковый коридор, когда легче его вытащить через парадный вход, объяснив любопытным гостям, ежели таковые найдутся, что товарищ слегка перепил? И почему Павел Иванович сегодня не выглядит влюблённым, если на него вчера, возможно, наслали любовный морок?

— Елисей, — позвал он, вернувшись на кухню.

— Аюшки, Лексей Григорьич? — Домовой пятился к краю верхней полки, таща за собой большую банку с мукой.

— Подожди-ка.

Лёхин ухватил банку и спустил на подоконник.

— Блинчиков к ночи нажарю, — объяснил домовой. — А чего спросить хотел, Лексей Григорьич?

— Елисей, а если на человека навели… ну, я не знаю, как назвать, в общем — его влюбили, это можно увидеть? Ну вот как я призраков увидел?

— Глаза посильнее должны быть, — задумчиво сказал Елисей. — Любовь — материя тонкая, так просто не разглядишь.

— Я не о самом чувстве, а о наведённом. Вот, например, на госте нашем…

— Эх, Лексей Григорьич, раньше надо было спрашивать, я б присмотрелся.

Лёхин только вздохнул. Мда, хорошая мысля всегда приходит опосля…

22.

Фотографии пришлось завернуть в прозрачные пакетики — по две штуки, чтобы не вынимая разглядеть можно было.

А из квартиры Лёхин выходил — так и не понял: то ли просто вышел, то ли Шишика спас. Когда оборачивался дверь закрыть, "помпошка" врезалась ему в грудь и суетливо свистнула в карман. А вихрь разъярённых привидений о ту же дверь едва не размазался.

Крайне изумлённый, Елисей, провожавший Лёхина (как не изумиться: несётся такая орава с явно уголовным намерением на разбойничьих рожах!), аж закричал:

— Чего ж вы это, окаянные, вытворяете-то, а?!

— Мы?! — в праведном гневе возопили привидения. — Мы вытворяем?!

Пришлось Лёхину остановиться и выслушать претензии.

А они и правда оказались справедливыми.

Шишик-то информацию с компьютера не читал, а фотографировал: посмотрел на страницу — следующую кликнул, посмотрел — следующую! Так и дальше: взгляд — клик. А привидения и первой строки не прочитали!

Лёхин глянул на карман. Невинные глазища невинного пушистого… тьфу ты — лохматого существа печально таращились из темноты.

— Елисей! — умоляюще глянул на домового хозяин.

— Блинчики!

— Приду — помогу! Успею до полуночи! Пока тесто поднимется!

— Иди уж, Лексей Григорьич, — вздохнул Елисей.

Лица привидений виновато-радостно засияли.

Лёхин закрыл дверь и тоже вздохнул. Купил, называется, себе игрушку…

… У хозяина оказалось бы меньше причин для вздохов, появись он на минуту в зале. Оставленный у включенного компьютера Линь Тай задумчиво смотрел на экран. После встречи со страшными вирусами призрачному мальчишке и его старшему другу как-то не очень хотелось напрямую в Тернет. Но сейчас что-то буквально подзуживало Линь Тая сунуть ногу в компьютер и оказаться среди непрочитанных страниц, среди неувиденных видеофильмов. И — он решился. Вплывающий в комнату Глеб Семёнович увидел тень, мелькнувшую в экранное пространство, и без раздумий нырнул следом. Почти одновременно с ужаснувшимся Дормидонтом Силычем.

Касьянушка от ужаса завизжал-заверещал. Елисей вбежал в зал и остолбенел посреди комнаты…

… До кафе надо ехать с пересадкой. Лёхин этой пересадки не любил — идти долго: сначала от остановки к перекрёстку, потом вниз, почти ещё пол-остановки до нужной, где снова садиться. Но пошёл, с трудом удерживая зонт и критически размышляя, зачем ему вообще этот зонт, если ветер сегодня не дует, а явно раздаёт пинки — э-э, под зонт, конечно. И ведь не угадаешь, с какой стороны следующий будет… Дойдя до остановки, он постоял немного, наблюдая, как налетают, с трудом останавливаясь в потоке воды, троллейбусы один за другим, и понял: в транспорт ему неохота. Там влажно, сыро промозгло. Лучше пройтись. Теплее будет.

Он обернулся. Дорога вниз, чёрно-жёлтая вечером, энергично и немного нервно плавилась: лужи кипели и взрывались; текли и разливались совершенно распоясавшиеся ручьи, на пешеходные дороги падали веера с проезжей части.

Если посчитать, то пути ему… ну… почти три остановки. "Не сахарный — не растаю", — решил Лёхин. И обувка у него неплохая: почему-то Елисей велел надеть старенькие, но добротные ботинки — недавно из ремонта, хотя вчерашняя обувь тоже неплоха и уже почти успела высохнуть. Впрочем, для заботливого домового "почти", наверное, не считается.

Интересно, почему его, Лёхина, хотели заставить заплатить за вход, а детектива пропустили просто так? Какая разница между ними? Пока в этих двух визитах Лёхин видел одно различие: Павел Иванович охране сказал, что хотелось бы поесть, когда его спросили, к кому он пришёл; а Лёхин сразу назвал имя Дианы. Немного сомнительный вывод: если тебя и в самом деле обработали, скажем, любовной магией, ты готов платить любые деньги, лишь бы лицезреть предмет обожания.

От рванувшего ветра он нырнул под козырёк грустного, обливаемого дождём газетного киоска… Кстати, теперь понятно, что произошло с Ладой. Один из мальчиков-красавчиков ей встретился. Задурманил голову и выведал, кто она. Стоп. А она знает, кто она? Знает ли, что является какой-никакой, но родственницей одного из богатейших людей города? Не-ет, она бы тогда не пропала, а начала бы частенько забегать в "Орден Казановы". Или хозяин решил, как это называется, "срубить бабки по-быстрому"? В виде выкупа? И опять возвращаемся к незнанию Лады о своём могущественном родиче… Да и Ромка… Могли ли его подловить на девицу-красавицу, понимая, что в деньгах семьи он не самостоятелен?

А может, Лёхин зря решил, что Лада и Ромка объединены "Орденом Казановы"? Не слишком ли он самонадеянно взялся за их поиск?.. Словно со стороны ему возразили: "Но не бросать же всё на полпути, когда на тебя уже столько народу надеется?"

В арке сегодня пусто. Перепрыгивая ручьи и лужи, Лёхин пробежал её, лишь раз оглянувшись на угол с приступком, где сидели вчера Бирюк и кошка. Из арки свернул налево и добрался до приметного подъезда с бетонными скамейками. И только разогнался двумя прыжками одолеть лестничку и оказаться наконец под крышей, как навстречу ему вдруг посыпался маленький народ. От неожиданности да в темноте, живой от качающихся деревьев и бегущей воды, показалась Лёхину — целая толпа. А разглядеть точно не успел: один подпрыгнул да повис, вцепившись в рукав куртки:

— Лексей Григорьич, человека побивают!

— Где?!

По печальной мокрой бороде, по унылым волосам, облепившим крупную головёнку, Лёхин с трудом признал Сверчка. А домовой правильно расценил главный, заданный Лёхиным вопрос: спрыгнул на приподъездную дорожку и помчался от дома через дорогу. Дорога небольшая — двум машинам еле разбежаться. Сразу за ней — тоже небольшая, шириной метров в пять, полоса с зеленью: ряд каких-то кустов, в которых прячутся два мусорных ящика, натоптанная тропинка в голой сейчас тополиной аллее, опять кусты. А за той полосой опять дорога перед высотным зданием.

Едва Лёхин увидел кусты, сразу понял — где. И сразу стало плевать, что, протиснувшись сквозь кусты, он вымокнет так, что никакое кафе ему больше не светит.

Опередив коротконогих дедков, он притормозил лишь у мусорных ящиков и окинул их нетерпеливым взглядом, примерно уже представляя, что ищет."… побивают!" Не один на один, значит. И не с перепугу Лёхин оружие искал, а из холодного расчёта мозгов, мерно тикающих взведённой часовой бомбой: "И человеку не поможешь, и сам пропадёшь!"

Палка, диаметром в поперечнике сантиметра два, торчала из ящика как-то так, что сразу ясно: её конец на самом дне, а завалена она почти доверху. Лёхин чуть подёргал. Кажется, палка не просто завалена, а ещё и чем-то заканчивается. И это что-то, погребённое под кучей мусора, мешает легко вытащить её.

Отчаянные, будто заплаканные лица промокших до нитки дедков, обступивших его у ящика, заставили Лёхина действовать быстро и решительно: всё ещё раскрытый зонт — на землю, поближе к домовым, которые немедленно скучились под "крышей"; двумя руками — за палку, короткое движение вверх — что-то внутри ящика глухо хрустнуло, треск отдался в ладонях — и Лёхин легко, словно выбирая верёвку, вытащил палку с грозно заострённой щепой на конце. "Пика! Как по заказу!" — мрачно решил Лёхин и вертанул палку в ладони, примериваясь к весу и движению. Слава Богу, ничем не воняет!

— Сидите здесь! — велел он домовым, выглядывающим из-под зонта, слегка насаженного на ветки какого-то низкого куста.

Как они закивали — он уже не видел: продирался дальше, через кусты, и только разок, мельком, с благодарностью удивился Елисеевой предусмотрительности. Как домовой мог догадаться, что именно эти ботинки очень нужны будут Лёхину? Эти — высокие, грязи не боятся; эти — из недавнего ремонта, с металлическими подковками, которые так любит ставить мастер из "Ремонта" в соседнем доме.

В тополиную аллею Лёхин скользнул в прямом смысле. По тропинке съехал, протоптанной поперёк. Съехал, увидел — поразился.

Человеческой низости — или подлости? — нет предела.

Четверо бьют одного ногами.

Ладно, бывает — в азарте звереют и забываются. Мягко говоря.

Но эти четверо — явно расчётливо — пинают ползающего так, чтобы от удара он падал лицом в лужу довольно приличных размеров. Всё — молча. Тяжёлые брызги взбитой ногами грязи во все стороны…

Лёхин рванул на голову, слишком заметно светлую, капюшон; чуть приспустил "молнию" на куртке, чтоб одёжка драться не мешала… В увеличившуюся прореху выглянул Шишик, выпучил глазища на драчунов — и, непроизвольно икнув, сгинул под курткой.

Предупреждать не стал. Ещё чего. Точнее — кого.

Шаг вперёд — и вновь пошёл процесс, названия которому Лёхин не знал и каждый раз, попадая в подобную ситуацию, удивлялся, как такое происходит. Мозги отключились от эмоций и поставили мышечную систему на автомат. Удар всей подошвой в бедро первого — тот рухнул. Ещё падая — освободил пространство для замаха палкой: тупым концом шмякнул под челюсть второму, третьему — острой, но твёрдой щепой ткнул под дых. Тот завалился на колени, хватаясь за палку и распялив рот — задохнулся. Лёхин прыгнул через лужу и лежащего в ней, поймал на блок левой неплохой удар (всё равно подлянка — со скрюченными пальцами в глаза) и правой, освобождённой невольным захватом третьего, врезал по скуле противника.

"Вяловаты они чего-то", — констатировал Лёхин, вытаскивая из лужи за шиворот жертву. Устроенная между корней тополя и прислонённая к стволу, жертва и то как-то апатично отплёвывалась и руками размазывала её по лицу в тщетной попытке хоть чуток очиститься. И пока Лёхин разглядывал жертву и прикидывал, где б её умыть, одновременно сторожа драчунов, он вдруг уловил во всех пятерых что-то общее. А едва уловил — сразу увидел, несмотря на вечер, дождь, грязь, на ветер, качающий деревья, а с ними — их двусторонние корявые тени, не дающие нормально рассмотреть… Мальчики-красавчики из "Ордена Казановы". Все пятеро.

Пока он искренне поражался странной ситуации, пока бдительно приглядывал за ползающими в мокрой траве или приходящими в себя драчунами, пришёл в себя и "утопленник". Рубахой он всё же прочистил лицо более-менее, шмыгнул и осмотрелся… Через секунды Лёхин резко вспомнил апрель: полутёмный подъезд, трое против одного — и хохочущий, охая от боли, Ромка. Но мальчишка хохотал от души, а этот… В его каркающем смехе злорадство смешивалось с такой чёрной ненавистью, что ползающие сжались, а тот, что до сих пор держал палку, выронил её и зажал уши.

Лёхин смотрел, слушал, прозревал.

А ведь жертва не "утопленник". Вот что внезапно понял он. Жертвы — эти четверо. В чём — разбираться недосуг. Хриплый наглый хохот бил по нервам. И тогда Лёхин сделал то, что — интуитивно чувствовал — необходимо: сцапал хохотунчика за чёрную рубаху, за грудки, и двинул кулаком по чёрной пасти с зубами, взблёскивающими в свете от обоих домов. Хохотун чавкнул и закатил глаза.

Ощущая себя последним дураком (ну как же: хорошо смеётся тот…), он снова прислонил "утопленника" к тополю и вынул мобильник.

— Диана? Привет… Нет, чуть позже… Вообще-то, я уже здесь. Ты не могла бы передать вашему Альберту, что я тут, за домом, разнимаю грандиозную драку между вашими парнями?.. Нет, это не охрана. Это ребята, которые стоят по сторонам от сцены. Может, он пришлёт кого-нибудь? А то я замёрзну сторожить их под дождём… Очень легко: за домом дорога, на краю мусорные ящики — ну, вот за ними мы и… Сейчас будут? Ладно, дождусь.

23.

Едва закончив давать ориентиры, он сам кинулся к мусорным ящикам. Четверо домовых терпеливо дожидались его, выглядывая из-под зонта. Он присмотрелся к дороге, почти скрытой дождевой водой, сообразил, что охране выйти — ещё и одеться надо. Минут пять есть. Не спрашивая, он сграбастал домовых по двое, прижав локтями к себе, прихватил зонт и добежал до подъезда.

— Уф! — запоздало, уже очутившись на бетонной скамейке, сказал один из домовых.

Лёхин взглянул на него — извинения застыли на губах: оказался не домовой, а подвальный — Бирюк.

— Так! Быстро! А то явятся сейчас сюда — и не успеем!

Всем четверым Лёхин сунул под нос фотографии и посветил на них фонариком-брелоком.

— Ой, Ромушка! — в голос сказали двое домовых, а подвальный подтвердил:

— Угу, Ромка это.

Лёхин было открыл рот узнать подробнее, но вспомнил о времени и спросил о другом:

— А девушка?

Домовые замолкли, а подвальный хмыкнул в бороду и ткнул пальцем в кусты через дорогу:

— Вон тот её в заведение привёл.

— Тот — который?

— А били кого. Она около заведения с подружкой прощалась, а он — взял да пригласил её. Подружка говорит — не ходи, а ей, видно, любопытно стало. Она и говорит: я ж на минутку, посмотреть только…

За углом арки Лёхин следил почти не отрываясь. При виде тёмной группы людей он быстро похватал снимки и сунул в карман.

— Мне сейчас с ними идти, — умоляюще объяснил он, — а то бы ещё вас поспрашивал. А если с утра? Как мне найти тебя, Бирюк?

— Приходи в любое время! Только с другой стороны дома. Шишик тебе любого домового отыщет, а домовой — меня. Беги, Лексей Григорьич!

Бежать не побежал, но вышел на дорогу под зонтом, чтоб заметили сразу. То, что драчуны сбегут, он сомневался: вышли-то в одних своих чёрных рубахах да джинсах. Да и оправились ли после Лёхиного вмешательства?..

За мальчиками-красавчиками явился сам хозяин с охраной. Лёхин показал им тропку к тополям. И хозяин кивнул секьюрити вывести ребят.

— А как вы их нашли? — удивлённо спросил Альберт, оглядываясь.

— Сверху спускался пешком, а воды льёт — сами видите. Ну и пошёл дворами. Только к арке подходить начал, слышу — кричат вроде…

Из кустов вышли пятеро мальчиков-красавчиков; пятого, еле держащегося на ногах, подталкивал в спину секьюрити. Все пятеро понуро встали перед хозяином. Тот озабоченно оглядел их и пожал плечами:

— В таком виде в кафе? Просто не пущу.

— А так их милиция заберёт, — задумчиво продолжил Лёхин и так же задумчиво поинтересовался: — А у вашего кафе окна сюда не выходят? Каких-то подсобных помещений, например?

— А ведь и правда, Альберт Лифантьич! — обрадовался один из охранников. — Кухня с кладовой сюда глядят. Да почти что все подсобки сюда!

Хозяин воззрился на охранника, как на зверя, не вовремя заговорившего по-человечески. Тот ничего в хозяйском взгляде не усмотрел, а словно почувствовав интерес, принялся вспоминать, в которое окно которого помещения легче залезть, открыв его, изнутри, конечно. Точно так же безмятежно смотрел на Альберта и второй секьюрити. Зато мальчики-красавчики ссутулились ещё больше и явно не смели поднять глаза. Дождь хлестал по ним, смывая, наверное, уже половину грязи, и Лёхину немного странно показалось: вот они, пятеро, стоят без зонтов, уж не промокшие, а мокрые до разбухающей от влаги кожи, а четверо под зонтами смотрят на это безобразие безразлично… И… И ни один из пятерых не взбунтуется! Да чёрт! Лёхин бы давно повернулся и ушёл! Мокрый, замёрзший, но ушёл бы, несмотря на угрозу милиции!..

— Анатолий, — мягко сказал Альберт, и охранник послушно замолчал, а мальчик-красавчик с разбитым ртом поднял голову. — Анатолий, я сейчас вам открою окно (хотя это так нелепо!), вы приведёте себя в порядок в служебной раздевалке, а потом явитесь ко мне. Всё ясно?

— Да, Альберт Лифантьевич.

— Я оставлю вас без охраны и Алексея… мм ("Григорьича", — подсказал Лёхин)… без Алексея Григорьевича. Надеюсь, больше никаких эксцессов от вас не придётся ожидать? — обратился хозяин к четверым.

Не поднимая глаз, они дружно покачали головами.

Послав охранников впереди себя — отключать сигнализацию на окнах и открывать рамы, Альберт подхватил Лёхина под локоть и повёл к кафе. Лёхин было оглянулся на неподвижные фигуры под дождём, словно вбивающим их в асфальт. Но твёрдая рука хозяина крепко держала его, и он не успел сказать ребятам, чтобы хоть под навес у подъезда встали. "А сами-то что — не догадываются?" — мелькнула мысль.

— Ах, Алексей Григорьич, — горестно вздыхал Альберт, — как трудно создать, вышколить профессионально пригодный персонал из нынешнего поколения. Современная молодёжь хочет, не работая или работая спустя рукава, получить слишком многое. Эти пятеро, например. Разгар рабочего дня, а они развлекаться вздумали!.. Спецформу испортили опять-таки. Вычислишь из зарплаты — всё поймут, но ведь всё равно останутся недовольны…

Хозяин кафе развивал тему не торопясь, со вкусом. Поддакивая, Лёхин получил возможность часто взглядывать на него и потихоньку проникаться противоречивыми чувствами: он продолжал восхищаться роскошным баритоном хозяина, каким-то даже густо роскошным, который хотелось слушать и слушать, необязательно вникая в смысл сказанного; его привлекал жёстко вычерченный профиль худого, аскетичного лица — профиль горбоносый, с небольшим подбородком и широковатым, насмешливым ртом. Иногда, риторически вопрошая, хозяин тоже взглядывал на Лёхина, но взгляд больших тёмных глаз казался невыразительным, каким-то пластмассовым… И, в конце концов, Лёхин уверился: ещё немного — и глаза Альберта вспыхнут неоново-красным светом… Кощей он и есть Кощей… Брр…

В вестибюле Альберт сдал Лёхина с рук на руки заждавшейся Диане. И Лёхина мимоходом позабавило: что-то бормоча, Кощей прошёл к дверям в зал, а Диана поспешно приняла не глядя протянутый в сторону хозяйский зонт, а совсем не сонная девица-гардеробщица так же, на ходу, стянула с его плеч мокрый плащ. Пока Лёхин раскрывал свой зонт, приглядывая место для сушки, пока расстёгивал куртку и любовался широченной пастью Шишика, зевающего с плеча ему в лицо, девицы носились с хозяйским добром как угорелые.

Когда очередь дошла до Лёхина, дверь вдруг отворилась — секьюрити мгновенно вытянулись — и Кощей с любопытством спросил:

— Алексей Григорьич, а за что вы Анатолия стукнули? Он говорит — не понимает.

— Если бы вы видели, какая истерика у него началась! — с жаром поделился впечатлением Лёхин. — Это что-то страшное было! Он так смеялся… Ну, а удар я просто с нервов не рассчитал. Сильно, что ли, стукнул-то?

— Ничего такого, что бы быстро не зажило, — успокоил хозяин, и дверь закрылась.

— Ты? Это ты разбил ему лицо? — тихонько спросила Диана.

— Пришлось, — вздохнул Лёхин и передёрнулся: даже в тёплом помещении оставалось впечатление, что он завёрнут в мокрую плёнку, которую зачем-то перед тем держали в морозильнике. — Диана, а у вас в кафе можно заказать нормальный кофе с коньяком? Честное слово: чувствую себя подтаявшим сугробом.

— Пошли. Покажу наш столик. Мы сегодня сидим немножко в другом месте.

"Немножко другое место" оказалось столиком у стены, близко к коридорам, в которых вчера Лёхин странствовал, ловя момент, чтобы уворовать бессознательного Павла Ивановича.

Подошёл официант, протянул было ему меню.

— Диана, закажи для себя всё что угодно, а мне всё горячее и горячительное, — не совсем вразумительно попросил Лёхин. — Что-нибудь такое, чтобы я не изображал из себя заику, дрожа от холода, а под конец не прихватил бы простуды.

Профессионально-невозмутимая улыбка официанта чуть потеплела.

— А… почему не сам? — озадаченно спросила девушка.

— Да я хоть руки помою, а то чувствую себя разносчиком всяческой заразы.

Диана улыбнулась, официант склонился к ней. У входа в коридор Лёхин оглянулся: эти двое издалека здорово походили на заговорщиков, обсуждающих план нападения или, если принять во внимание меню в руках обоих, отравления.

Закрывшись в кабинете, Лёхин глянул в длинное узкое зеркало (неужели у них здесь зеркала в каждой кабинке?) и понял, что ему хочется — и очень сильно — драпануть домой! Переодеться в сухое, а ещё лучше сначала, сбросив с себя мокреть, залезть в ванну, под горячий душ, а потом, растеревшись хорошенько, нырнуть в домашние штаны и короткий халат, которые в совокупности здорово напоминают дзюдоистский костюм… А надо, сырому и недовольному, зачем-то торчать в этом подозрительном заведении и развлекать подозрительную девицу!

Мда, тяжела работа сыщика. Вроде, ничего тяжёлого (это тебе не на рынке мышцы качать!), а тошно. Одно радует: развеяны сомнения насчёт пропавших. Позвонить, что ли, Егору Васильевичу? Пусть его гаврики обыщут кафе… Нет. А вдруг Ромку и Ладу увезли куда-нибудь? Во позорище будет…

Светлый ёжик на голове Лёхин обсушил носовым платком. На руки и ботинки потратил невиданно аристократической туалетной бумаги да ещё погрелся у автоматической сушилки и только после неё почувствовал себя более-менее пришедшим в норму. Взглянув в зеркало перед тем как выйти, Лёхин увидел на плече Шишика. "Помпошка", встретившись глазами с хозяином, резко вытянула короткую лапу в сторону двери. То ли флюгер, то ли компас.

Пренебрегать желаниями пугливой "помпошки" не стоило. Лёхин торопливо вышел из кабинки, а затем — из туалетной комнаты.

Всё-таки компас. Шишик, едва Лёхин повернул к выходу из коридора, немедленно подскочил на плече. Теперь лапа указывала вглубь коридора. Там виднелась одна-единственная дверь. Лёхин не стал спрашивать, уверен ли Шишик, куда посылает хозяина, а просто мягко и бесшумно по ковровой дорожке подошёл к полуоткрытой двери. Оттуда слышался тихий атональный звук. Темно. Свет не включен. Лёхин моргнул и перешёл на другой уровень зрения.

Сначала он увидел ряд длинных шкафчиков и догадался: та самая служебная раздевалка. Чуть приоткрыв дверь дальше, обнаружил четверых ребят, сидящих на длинной скамье привалившись к стене. С закрытыми глазами. Анатолия среди них нет.

Молясь, чтобы никому из посетителей не потребовалось бы в мужскую комнату, Лёхин ещё немного отворил дверь.

Посреди помещения стоял странный стол, низкий и широкий. На нём лежал ещё один, судя по одежде, мальчик-красавчик. Кажется, тот самый Анатолий. Чётко не разглядеть, потому как лицо освещено странным, призрачно-зеленоватым сиянием.

Лёхин поднапряг зрение — и попятился.

Передними лапами на лицо лежащего опирались две призрачные, светящиеся зелёным крысы. Сморщенные носы то и дело клевали в чуть раскрытый рот человека…

Ошеломлённый Лёхин зашагал из коридора. Он словно оглох. Музыка из зала отодвинулась в сторону, и только тихий атональный звук продолжал ныть в ушах. Звук, похожий на прорвавшийся стон человека, которому положили мышьяк на оголённый зубной нерв. Звук боли.

24.

Странно, но подали, не в пример вчерашней "пицце", очень даже съедобные горячие бутерброды и сытнейшую картошку, фаршированную сыром с овощами. Диана, элегантно сидевшая с элегантным бокалом вина — нога за ногу, а "располосованная" юбка лишь подчёркивает красоту длинных полных ножек, — сначала несколько недоумённо наблюдала, с каким удовольствием Лёхин уничтожает принесённое официантом блюдо, и несколько раз пыталась начать разговор, но оголодавший с холода Лёхин только сладострастно мычал в ответ, и она замолчала. А потом Лёхину стало стыдно и смешно.

— Диана, а ты когда-нибудь пробовала всё это?

— Что именно, Алёша?

— Ну, вот картошку, канапе.

— Нет, что ты! Они такие калорийные!

— А, ещё одна страдалица на диете?

— Я… не страдаю. Мне просто не хочется.

Лёхин усмехнулся.

— А если я очень-очень попрошу отужинать со мной?

Она не испугалась и не стала кокетничать, как он ожидал, а просто взяла у него вилку и, размяв одну картофелину в соусе, сосредоточенно, словно профессиональный дегустатор, прислушиваясь к своим ощущениям, скушала её. "Скушать изволили", — теперь уже следил за нею Лёхин. И опять его рассмешило, что она старается не слишком широко раскрывать рот, а именно кушать. Изящно.

— Диана, я понимаю, в кафе работают повара, официанты, иногда приглашают музыкантов, есть подсобные рабочие, техперсонал. А кто вы? Вот эти ребята и вы, девушки?

— Нас придумал Альберт, — сказала Диана. — Он называет нас компаньонами и компаньонками. Он хочет, чтобы кафе для большинства посетителей напоминало клуб. Но как объединить незнакомых, случайных людей? Надо, чтобы пришедший сюда по второму разу мог кому-то, уже знакомому, сказать: "Привет!" или хотя бы кивнуть и просто улыбнуться. Так появились мы. Мы встречаем гостей, окружаем их заботой и вниманием. Если гостю хочется посидеть в одиночестве — пожалуйста. Если ему нужна компания — тоже пожалуйста. Многие привыкают к тому, что здесь всегда есть с кем поговорить.

— А что за медальон у тебя, если не секрет? Я видел такой же у других компаньонов.

— Мы же орден. И у нас должен быть кодекс. Буква нам напоминает, что мы должны строго придерживаться этого кодекса.

— И что за кодекс? Или на этот раз это тайна?

— Нет! Что ты, милый! Никаких тайн! Кодекс звучит очень просто: ничего личного!

Некоторое время Лёхин наивно смотрел на Диану, приподняв брови.

— А что это значит?

— Это значит — мы не должны влюбляться. Это — работа. У нас были в самом начале несколько человек, которые и сами влюбились в клиентов, и клиенты влюбились в них. Поэтому сейчас очень строго: мы всегда должны помнить о кодексе и не забываться. Всё личное должно оставаться за порогом "Ордена Казановы". Мы — работаем и не надо забывать об этом.

— А клиенты знают о кодексе?

— Конечно!

Той же вилкой она машинально подцепила маленький бутерброд и задумчиво съела его.

— Во сколько у тебя сегодня закончились занятия в университете? — спросил Лёхин.

— После шести, а что?

"А к семи тебе надо сюда. Вряд ли в университетской столовке ешь хотя бы два раза в день. Ты ж голодная!" Но вслух Лёхин этого не сказал. Он взял тонко нарезанный кусок хлеба и беспардонно, будто рассеянно, принялся собирать с тарелки соус. Так же рассеянно взглянув, что он делает, Диана, словно не замечая, доела картошку с канапе. А доев, стеснительно отложила ложку и опасливо уставилась на Лёхина.

— Ты накормил меня!

"Слава Богу, она не сказала — "ты заставил меня съесть это!"

— А что — нельзя?

Девушка вдруг дёрнула головой взглянуть в сторону — и резко опустила глаза. Повинуясь её невольному приказу — "Надо посмотреть! Но осторожно!", Лёхин скосился налево. "Ну и ну! Морду-то я ему как будто и не бил!"

Мимо прошли Анатолий и бывшая жена Лёхина. Анжела, прижавшись к плечу высокого смазливого парня, что-то негромко ворковала. Они прошли так близко, что Лёхина внезапно окатило волной бешенства: Анатолий небрежно обнимал женщину — зная подоплёку этого объятия, Лёхин почувствовал сильное желание… немедленно потренироваться, набивая кому-то конкретному его смазливую морду. "Кто-то конкретный" сел с Анжелой за узкий столик на двоих. И Лёхин снова поглубже в себя запихал желание подойти к Анатолию и ударить ногой по тонким металлическим ножкам стула…

— Тебе нравятся полные блондинки, — откуда издалека сказала Диана, — а вчера ты говорил, что тебе нравятся брюнетки.

— Почему ты решила, что блондинки? — не понял Лёхин. — И почему полные?

— Ты кормишь меня и второй вечер только и смотришь на эту Мэрилин Монро.

— Почему бы и нет? — хмуро спросил Лёхин и, сам не зная почему, признался: — Это моя бывшая жена.

— Ой… — Диана впервые проявила яркие эмоции — именно проявила: изумление и растерянность заставили её округлить глаза и открыть рот, мгновенно превращая скучающую светскую львицу в глуповатую толстощёкую деревенскую девку, которую родители застукали на сеновале утром и не одну. Впрочем, Диана с чувствами справилась быстро и спросила несколько неуверенно: — Тебе неприятно её видеть?

— Здесь видеть неприятно, — уточнил Лёхин.

— Почему?

— Младенцев на воспитание она ещё никогда не брала.

Секунда, пока дошло, — Диана расхохоталась.

Лёхин тоже успел взять себя в руки. Улыбаясь её смеху, он отпил из бокала вина — хм, где оно было вчера? Неплохо!.. И получилось так, будто он закрылся этим бокалом, чтобы увидеть: хохочущая негромко, но заразительно (мужчины от пристенных столиков оборачивались и улыбались ей), Диана обернулась на прошедшую парочку, словно убедиться, что Лёхин прав, что Анатолий лишь притворяется взрослым, — и в этот момент мальчик-красавчик оглянулся и понял, что смеются над ним…

Все с обожанием смотрели на Диану, и только Лёхин видел компаньона.

Словно нарисованное поэтически задумчивой кистью, прекрасное лицо внезапно и страшно исказилось в маску, намалёванную на воздушном шарике, который быстро сдувается от резкого укола. Чёткие черты вдруг обмякли и поплыли… Анатолий вздрогнул и взялся за лоб, закрываясь ото всех… Анжела, ничего не замечая, продолжала негромко щебетать.

Диана успокоилась и села лицом к Лёхину. Когда она поворачивалась, по губам мягкой волной прошла улыбка странного высокомерия.

— Надо ли понимать так, что тебе, в общем-то, всё равно, с кем она?

— Надо, — усмешливо откликнулся Лёхин, не понимая, к кому она обращает своё высокомерие. Кажется, всё же к коллеге-компаньону: взглянув на собеседника, она улыбнулась мягко и?..

— Если не секрет, почему вы разошлись?

— Ну, грубо говоря… Во мне она увидела то, что хотела видеть. Я — тоже. Понадобилось время, чтобы это понять. Ну а последней каплей стала моя работа на рынке.

— Помню. Грузчиком.

Лёхин поставил на столик бокал и некоторое время следил: распушившая свои лохмы "помпошка" изображает канатоходца, грациозно шлёпая лапами по ободку посудины с остатками вина. Пару раз Шишика резко вело в сторону, и Лёхин с трудом удерживался, чтобы не подставить под падающего ладонь.

Взглянув на Диану, обнаружил, что она тоже смотрит на его бокал — задумчиво, словно что-то прикидывая.

— Диан, а ты? Если не секрет… Почему ты со мной? Нет, я помню, конечно, ты говорила — со мной спокойно. Но, значит, ты чего-то боишься?

— Почти детектив, — она всё ещё смотрела на его бокал. — "Чего-то боишься"… Покоя не ищут, когда боятся. Когда боятся, ищут защиты. Нет, здесь другое. — Она легко вздохнула. — У меня умер друг. Раньше я слышала, что когда умирает близкий человек, начинаешь думать: а вот сделай я это или то, он был бы жив. А теперь всё, что слышала, испытала на себе. Всё время думаю: вот позвонила бы в это время — и с ним всё было бы в порядке. А вперемешку с мыслями о том, что было бы, я всё время теперь прикидываю: а вот эта музыка ему бы понравилась — как жаль, что он не успел её услышать. Или: сегодня такая погода, что мы могли бы посидеть где-нибудь, вот там, например, где мы ещё не были… — Она подняла глаза на Лёхина. — Обычные, в общем-то, мысли про "если бы да кабы". Кусают почти незаметно, но… Кусают…А вчера ты догнал меня, проводил до остановки — и будто разогнал всех кусак. И мне захотелось, чтобы ты был рядом. Вот и всё.

Лёхин помолчал. История с умершим другом, может, и реальна. А вот искренне ли она говорит о том, почему ей нужен Лёхин? Может, она всё ещё не оставляет попытки захомутать его, используя дар — из того ряда умений, что и умение Лёхина видеть тонкий мир? Пусть она даже скорбит о друге, но тот поцелуй на остановке, кажется, и должен был влюбить в неё. Или она это сделала по привычке? Или в самом деле почувствовала покой рядом с ним и поэтому-то и поцеловала, боясь, что в следующий раз он не придёт? Ведь, вспоминая мерки "Ордена Казановы", что можно взять с грузчика?

— Грубо говоря, ты сейчас отлыниваешь от работы.

Он сказал это мягко, чтобы не обидеть.

— Я не отлыниваю. Ведь никто не знает, что ты…

Девушка запнулась, а Лёхин про себя закончил: "Некредитоспособен?"

Пока она, смущённая, собиралась с мыслями, он снова поднёс ко рту бокал, благо Шишик деловито разгуливал по столику и с высокомерно-профессорским видом осматривал опустевшие тарелки.

К столику бывшей жены и компаньона, в отличие от Дианы, Лёхин сидел лицом. И даже лицом к лицу с Анатолием. И расстояние между ними — один столик с шушукающейся о чём-то парочкой.

Итак, используя бокал в качестве маскировки, Лёхин взглянул на интересующий его объект. И замер. Мальчик-красавчик смотрел на него в упор, не скрываясь. Он сидел, навалившись на спинку стула, как в кресле, расслабленный, спокойный и, даже Лёхин признавал, красивый той мужественной красотой, от которой многого ждут окружающие… Ни с того ни с сего вдруг вспомнился какой-то фильм о природе и яркий кадр: на стволе дерева, упавшего после бури, в просвете между верхушками пальм, откуда льётся солнечный поток, греется обалденной красоты змея. Негромкий треск под ногой оператора — змея вздёргивает изящную головку, полуоткрытая пасть стреляет тонкой струйкой яда…

Внезапно кафе для Лёхина словно опустело. Он видел только компаньона, который даже не шевельнулся, и его неподвижные, застывшие на Лёхине глаза. И что-то с этими глазами происходило. Цветомузыки в кафе сейчас ещё не включали, на эстраде сидел пока тот же виртуоз-джазмен, наигрывая какой-то блюз…

— Шишик… — машинально прошептал Лёхин и поставил бокал на столик.

С пальцев "помпошка" шустро прокатилась до плеча хозяина и уставилась на мальчика-красавчика. "Пусть фиксирует, — отстранённо подумал Лёхин, — может, Елисей потом объяснит, в чём дело: почему у этого типа глаза полыхают зелёным".

— А что я должна слышать? — издалека и удивлённо спросила Диана.

"Шишик", — он сказал это шёпотом. "Слышишь?! — она поняла его шёпот как вопрос. Лёхин с трудом отвёл глаза от Анатолия и сосредоточился на её вопросе.

— Хорошая музыка. Потанцуем?

— Я думала — так и не пригласишь! — засмеялась она.

Мимо бывшей жены он прошёл спокойно, не прячась. Анжела не видела никого — лишь предмет своего обожания.

За ужин заплатил Лёхин: цены, как ни странно, оказались приемлемыми для его кошелька. А какая-то странная боязнь заставила его не остаться в долгу перед этим заведением. Вчерашнее не в счёт — платить за то гадство Лёхин не собирался.

Диана опять провожала его. Лёхин пытался сохранить задумчивое выражение лица, хотя на самом деле его живо интересовал вопрос: что она будет делать в кафе до двух ночи? Точнее — с кем она пробудет до этого срока.

Она остановилась на середине лестницы.

— Завтра я не смогу прийти, — неловко сказал Лёхин.

— И не надо, — улыбнулась Диана. — Два дня в неделю компаньоны свободны. По личному графику. Многие учатся. Завтра — мой день. Придёшь в четверг?

— Постараюсь.

Она вдруг поспешила к нему, на верхние ступени. Несколько удивлённый, Лёхин сначала следил, как мелькают круглые колени в разрезах юбки, а потом машинально перевёл уровень зрения. И — забыв, что есть ещё одна ступенька наверх, попятился, а едва не упав — схватился за металлические перила.

Девушку словно несла к нему призрачно-зелёная волна крыс. Крысы перепрыгивали со ступени на ступень — перетекали, большие и маленькие.

Добежав до Лёхина (крысы, к его облегчению, остановились чуть сзади), Диана дружески чмокнула его в щёку и быстро убежала.

25.

Сначала Лёхин хотел, как и вчера, сидеть в кафе до одиннадцати. Планы поменялись после его вмешательства в драку мальчиков-красавчиков. Кафе с последними посетителями закрывалось часов в шесть — значит, рано утром Лёхин должен быть здесь. Поэтому, как бы ни хотелось пообщаться с домовыми, надо мчаться домой, отсыпаться, а с утра… Эх, единственное светлое пятно в его жизни теперь лишь утренняя встреча с Аней.

Оглянулся он на пристрой-лестницу в "Орден Казановы", только дойдя уже до киоска на остановке. Переходить дорогу и дожидаться транспорта напротив кафе он не решился: Диана-то убежала, а лестница продолжала светлеть мягким, газовым — только не голубым, а зелёным светом… Оглянулся — и вздохнул. И в ухо теплом подуло. Тоже вздохнули.

Киоск давно закрыт. И на остановке никого. И всё же Лёхин на всякий случай приложил к уху неработающий мобильник.

— Что мы сегодня узнали? Мы узнали про то, что кафешные компаньоны соблюдают некий кодекс, который недавно мне приснился. Ишь — ничего личного. Только странно соблюдают… Ещё узнали, что и Роман, и Лада здесь были. Причём, Романа знает не только подвальный. Но про них завтра узнаю точнее. Теперь на первый план выходит красавчик Анатолий. Его избили его же коллеги. Но он чувствует себя победителем. Пока забудем, что он выкачивает деньги из Анжелы. Домовые утверждают, что именно он привел в кафе Ладу. Точнее — пригласил. Стоп. А что за подружку провожала девочка до кафе? Может, зря я не остался поговорить с домовыми?

Каким-то особо хитрым выкрутасом ветра — в спину шлёпнуло дождевой струёй с балкона. Поёживаясь от капель, всё-таки брызнувших за шиворот, Лёхин решил пройти ещё одну остановку и продолжил размышления в вежливо слушающий его мобильник.

— К какому главному выводу приходим? Пора звонить Егору Васильевичу, предполагая, что его племяшка, возможно в кафе? А если нет? Конечно, его охрана умеет людей разговорить, если надо. Ну а вдруг пропажа ребят всё-таки не связана с "Орденом Казановы"?.. Ничего личного… Нда…

Новая идея оборвала размышления на полуслове. Идея жёсткая и опасная: попросить Данилу, водителя старика, прихватив ребят из охраны, поговорить с красавчиком Анатолием где-нибудь в укромном месте, поговорить по-свойски, задав конкретные вопросы и сунув под нос фотографии Ромки. Даже сейчас Лёхин совершенно уверен, что, найди он мальчишку, найдёт и провинциальную девочку-студентку.

Так что же? Попробовать без ведома хозяина подключить к делу его охрану? Захваченный идеей, Лёхин не заметил, как машинально встал под навес небольшой аптеки. Бездумно встряхивая зонт и невидяще глядя на доску с данными аптеки, он пробормотал:

— Даниле позвонить… А у Лады была подружка, про которую знают домовые… Подружка… А не из "Ордена Казановы" ли эта подружка?

Что-то влезло на ребро доски с названием аптеки. Лёхин долго смотрел на Шишика, пока не понял, что перед ним точно его Шишик. "Помпошка" тем временем, не обременённая мучительными мыслительными поисками хозяина, нашла повод развлечься: наверху доски потопталась, чтоб устойчивее встать, после чего устроилась профилем к хозяину и до предела разинула пасть. Нижняя челюсть Шишика упала так резко, что у Лёхина дёрнулась ладонь подхватить её. Забыв обо всём на свете, хозяин ошарашенно рассматривал странную позу "помпошки", пока не сообразил снова глянуть на аптечную доску, где и узрел пародируемый предмет, известный символ — змея над чашей… Шишик всё косился, и Лёхин понял: ждёт, как оценит хозяин.

— На картинке у змеи яд, — нерешительно высказался Лёхин.

Шишик присобрал челюсть — видимо, задумался на миг — и, надувшись (набрав воздуху?), плюнул под ноги хозяину. Секунды две Лёхин смотрел на лужу, кипящую от дождя, где мгновения назад исчез плевок "помпошки"… Затем Шишик пискнул от негодования: решительная хозяйская рука схватила его и сунула в карман куртки, после чего транспорт по имени Лёхин помчался назад, бормоча ругательства и высказываясь по поводу собственной персоны:

— Спать, блинчики-оладушки, ему хочется! Рано завтра вставать, блинчики-оладушки, придётся! А то, что сегодня, блинчики, даже сейчас узнаешь, — это плохо, да? А может, ёлки-палки, уже сегодня всё узнать можно и потом спокойно выспаться — это, блин-оладушек, ничего?! Да?!

Свободолюбивый Шишик выкарабкался из кармана и, скрипуче высказав мнение о странном хозяине, гордо удалился во внутренний карман куртки.

От нужного дома Лёхин успел отшагать совсем немного, добежал быстро и, внимательно оглядев улицу, юркнул за угол дома.

У последнего подъезда — первого от угла — он сразу наткнулся на Леших-палисадничих. Под тем же проливным дождём они усердно мотыжили землю на газоне и одновременно подбирали мусор. Газон — загляденье! Какие-то поздние, крепко стоящие на ногах (как-то не хочется стеблем называть у таких цветов) цветы, какие-то растения — не то декоративные травы, не то зелень от отживших свой срок цветов; аккуратно выстриженная кустарниковая изгородь — даже в темноте, всего лишь под светом фонаря, газон поражал воображение, тем более что соседний газон являл собой зрелище заброшенного уголка: какие-то согнувшиеся от старости и от дождя кусты, травка жалкими пучками, а с краю — след от машинных колёс.

Лёхин встал на бордюр, наблюдая за скорой работой и невольно улыбаясь широкополым шляпам Палисадничих.

— Бог в помощь, дедушки!

— Спасибо на добром слове, прохожий человек! — разогнулись Палисадничие. — Не Лексей ли Григорьич, случаем?

— Он самый, — подтвердил Лёхин, решив не удивляться, как они не удивились ему: как-то, в августе, он переносил через опасную дорогу одного Палисадничего. Он-то, наверное, и рассказал всем о Лёхине. Но дело оказалось в другом.

— Бирюк сказывал — подбежать можешь. Иди-ка под крышу пока, а мы за ним пошлём — подоспеет быстро.

Прежде чем спасаться от дождя, Лёхин не выдержал, спросил:

— Это вы сами такое насадили?

— Куда нам! Мы ж только там, где уже насажено да человек следить будет за насаженным. А живёт здесь учительница бывшая: и она землю любит — и земля её. Любой цвет у неё в рост идёт. Вот и помогаем, где не успевает.

Лёхин только успел глянуть на мобильник — пол-одиннадцатого, как его позвали из полуоткрытой двери подъезда:

— Подь сюда, Лексей Григорьич! Здесь мы!

Добежав до двери, Лёхин мельком удивился, почему же домофон промолчал, но, придержав дверь, вздрогнул: домофон недовольно и жалобно захныкал. Шишик, сидевший на кулаке Лёхина обнимая ручку зонта, немедленно раскрыл пасть передразнить. Но хозяин грозно сказал:

— Цыц!

— Ой, что это?! — подпрыгнул впереди идущий Бирюк.

— Извините, это я не вам — Шишику, — смутился Лёхин, а Шишик злорадно похихикал.

В подъезде широкая лестница привела на площадку первого этажа, где с одной стороны от лифтовой двери лестница на второй этаж, а с другой — тёмный закуток.

— Дворник здесь свои вещички запирает, — объяснил Бирюк, входя в темень и чем-то позвякивая. Потом чем-то скрипнул — открылась низкая дверца, и в тусклом свете Лёхин разглядел не только Бирюка, но и Сверчка, и ещё трёх дедков — и очень пожалел, что при себе никакого подарка нет. Домовые с подвальным чаем угощались. И человека пригласили к столу.

— Не выдержала душа-то? Сразу прибежал? — улыбнулся Сверчок, пододвигая Лёхину чашку с весёлыми ромашками по бокам.

Лёхин решил не стесняться: куртку снял — повесил поверх каких-то халатов, сел на предложенный колченогий табурет — очень напряжённо сел, так как табурет шатался, как на шарнирах, и, наконец, огляделся.

Тусклый свет шёл от чайного блюдца, на котором в постоянном движении копошились светлячки.

— Чем вы их приманили? Мёдом? — поинтересовался Лёхин, отхлебнув горячего чаю.

— За домом здесь у нас лужайка с клевером. Головки пока есть, повстряхиваешь — и чем тебе не медвяная роса? — степенно пояснил Сверчок.

— Картинки давай, Лексей Григорьич, — нетерпеливо попросил Бирюк. — Больно хорошо на них Ромка нарисовался. И девицу поглядим ишо.

Лёхин думал: спахнут со старого-престарого столика крошки, но домовые просто постелили чистую салфетку.

— Ну, выкладывай.

И снова дедки столпились и сгрудились над "картинками".

Они перебрасывались замечаниями и воспоминаниями, а Лёхин слушал — и постепенно перед глазами складывалась связная история.

Кроме таланта попадать в неприятные ситуации, у Ромки оказался в наличии и другой талант: хороший голос в сочетании с собственным аккомпанементом на шестиструнке (Лёхин встрепенулся — сон!), а плюс к тому — умение сочинять неплохие песни в бардовской, насколько Лёхин понял, манере. Как ни странно, подвальный, несмотря на внешнюю угрюмость, очень сильно проникся красотой Ромкиных песен.

— Как воспоёт, душа радуется, сердце играет! — восхищался Бирюк, а домовые поддакивали, возводя очи к потолку, низкому и покатому.

— И всё-то про старину пел, — вспоминал Сверчок, — про войны, про дороги. Как запоёт иной раз — аж терем всё потом мерещится да старая крепость блазнится. Песня у него была — про росы вечерние да цвет черёмуховый. Ведь только рученьки белые на струны возложит — а уж вокруг так и благоухает сладко да горечно, будто черёмуховый куст рядом, а то и в нём сидишь…

— Он что — со сцены пел? — несколько ошеломлённый, спросил Лёхин.

Оказывается, Ромку ещё несколько лет назад привёл в кафе его друг. Причина пустячная: дружок забежал на работу захватить что-то, что забыл вчерашним днём, а Ромка как раз при гитаре был. Ну и, пока друг искал вещицу, попросили мальчишку в служебке спеть. Хозяин услышал — заинтересовался. А мальчишка — что, двенадцать-тринадцать лет всего лишь: обрадовался, давай ещё петь. На сцену Ромку не пустили, но разрешили приходить, когда вздумается. А ещё хозяин кафе попросил Ромку сочинить песни на определённые темы — за плату наличными. Ромка сочинял, а потом пел со сцены, но не посетителям кафе, а парням и девицам "с лицо пригожим", пел по утрам, когда кафе пустовало.

Лёхину внезапно стало холодно.

В мире, который ему открылся всего лишь месяц назад, он многое принимал как должное, без объяснений. В своём-то, человеческом, он многого объяснить не мог, поэтому понимал, когда паранормальный народец пожимал плечами в ответ на его вопросы и отбояривался частым: "Испокон веков так заведено. Что-то забыли, что-то потерялось. Но мы-то есть!"

И, чтобы увериться в догадке, он лишь уточнил:

— Парни и девицы пригожие — это те, что сейчас рядом со сценой стоят?

— Они самые, — подтвердил подвальный.

— А раньше их не было? До появления Ромки?

— Да вроде бы и были. Да не так хороши и частенько уходили из кафе. А эти — да, с Ромкиным приходом ещё краше стали как будто.

Вот теперь Лёхину стало страшно: итак, мальчиков-красавчиков и красных девиц, легко влюбляющих в себя народ из богатеньких, сотворил Ромка? Своими песнями? Ну да, своими, но не совсем. Бирюк-то умилялся песням Ромки до глубины души — но именно Ромкиным песням. А для спецперсонала Ромка пел по заказу хозяина. Та-ак, интересно, о чём были заказные песни?

26.

О Ладе дедки повторили то, что уже было сказано: шла с подругой, прощались у кафе, пригласил зайти побитый ныне мальчик-красавчик. А что уж там дальше… Лёхин всё-таки спросил:

— Бирюк, а точно подруга-то? Лада в городе без году неделя. Откуда у неё могут быть подруги? Может, однокурсница?

— Хихикали! — твёрдо заявил Бирюк. — Кто ж, как не подружки, хихикать будет?

— Резонно, — невольно ухмыльнувшись, согласился Лёхин. — С кем же она успела подружиться? Стоп, а это не Диана?

— Не-е, кака-така Диана! Из тамошних подружка!

— Значит, подружка тоже работает в кафе? А какая она из себя?

— Спит! Сначала всё, как эти, была, а в последние дня три-четыре вдруг засоней стала. Ну, её и определили гостей встречать-привечать.

— Это гардеробщица, что ли? — изумился Лёхин.

— А спит ли? — подозрительно покосился Бирюк.

— Спит.

— Значит, она и есть. Там единственная соня-засоня оставалась, когда я ушёл.

Заручившись, если что ещё узнать понадобиться, так он забежать сможет, Лёхин надел неожиданно сухую и тёплую куртку — и даже не удивился: пока говорили, что-нибудь по мелочи наколдовали. Потом подцепил за шкирку (если только это шкирка оказалась) Шишика, вынимая его из тарелки со светлячками, и поклонился:

— Спасибо большое и за помощь, дедушки, и за куртку. Бывайте здоровы!

И, только подойдя к хлипкой дверце дворницкой комнатушки, вспомнил:

— Да, а вот вы сказали насчёт Дианы… Подружка из новеньких, а Диана из… давнишних?

Сверчок переглянулся с Бирюком, и тот твёрдо сказал:

— Давнишних… Нехорошее на девку сделали. И давно. Второй ведь уже покойник при ней. Ладно, на тебе вон сколько оберегов — за что Шишику спасибо скажи. Потому ты её злобе и не поддаёшься.

— Злобе? — опешил Лёхин. — Вы точно про Диану говорите?!

— Про неё, Лексей Григорьич, про неё. Ты человек мягкий да с уважением ко всем, потому злобы-то в ней и не замечаешь. Говорю ведь — Шишику спасибо скажи: без него девка бы тебе быстро голову заморочила, да и был бы на ней ещё один покойник самоубиённый.

Сбегая по ступеням лестницы к входной двери, Лёхин вздохнул. Неизвестно, как Диана, но домовые с подвальным и в самом деле ему голову заморочили. Столько всего сразу! Посидеть бы, перелопатить всю информацию, связать все ниточки меж собой, а ещё лучше — сразу найти и Ромку, и Ладу и уже от них допытаться, что же с ними случилось.

Протянув палец ткнуть в домофонную кнопку, Лёхин поморщился: то ли кожу на голове стянуло, то ли комар-экстремист укусил.

… Шишик из последних сил попытался обратить на себя внимание хозяина, но короткие волосы Лёхина выскальзывали из лап, а до уха слишком далеко!.. И зачем он залез на голову?! Сидел бы на плече — двинул бы разок хозяина по уху! Беда, хозяин! Поберегись!.. И "помпошка" подпрыгнула, а приземляясь, ударила ментальной волной резкой тревоги.

… Домофон запел, но, даже сосредоточившись на собранной информации, в свежем воздухе, юркнувшем с улицы в подъезд, Лёхин вдруг, словно просыпаясь, учуял опасность. И, перешагивая через порог, взялся за середину сложенного зонта, чуть ближе к ручке, мгновенно прочувствовал его вес и примерное движение.

Ударили слева, как он и ожидал. Видимо, понадеялись, что правой рукой он будет толкать тугую подъездную дверь и слева подставит под удар голову и живот. Но, выходя, Лёхин не стал двигаться вместе с дверью, как обычно делал, а стоя на месте, продолжал вытягивать руку. Так что при виде выскочившего из-за стены кулака Лёхин мигом стал спиной к двери. Зонт, превращённый в дубинку, влетел в ладонь правой руки. Встречное движение — глухой удар по кисти противника снизу и чуть сбоку. Короткое мычание сквозь зубы — противник спрыгнул со ступеней, прижимая руку к животу.

Пока он удирал ("Надеюсь, кисть ему всё-таки не сломал!"), Лёхин здорово пожалел, что подъездная дверь тугая: шваркнуть бы ею до конца — по морде второго бы шваркнуть.

Опаньки! Не второго. Двоих.

И, судя по крепким, широкоплечим фигурам, это не рафинированные мальчики-красавчики с томной поволокой в прекрасных глазках… И без капюшонов.

В общем, второй. Ногастый, блин. Дверь ещё назад не поехала, а Лёхин отскочил ближе к краю крыльца от веера воды с ботинка щуплого типа с небольшими глазёнками. Третий сунул кулак в пространство между Щуплым и дверью, но достать Лёхина уже не успел. Лёхина брезгливость спасла: мокрым ботинком по только что высушенной куртке?! Ни за что!

Некоторое время он поиграл с Щуплым в "а вот стукну зонтиком! — а вот не стукнешь!" и понял, что перед ним опытный боец: движения экономные, проверяющие и провоцирующие раскрыться "ну-ка, что ты за спарринг-партнёр?". Через минуту Лёхин опять пожалел — что сошлись не в поединке. Если б не эти двое, откровенно подло лезущие ударить исподтишка и смыться, интересно было бы схватиться с молчаливым Щуплым — подлюки больше матерились вполголоса, чем старались драться…

Ладно, куда деваться. Последнее, на что отвлёкся Лёхин, — это огромные грибы, убегающие с газона.

Удар слева — "зонтичный" блок. Лягнул назад: сбил с ног неосторожно подобравшегося к подъезду первого. Внезапно — одобрительное "Ха!" Щуплого. Что-то он тоже заметно дёрнулся, когда, держась за ним, как за щитом, второй собрался сбоку ударить Лёхина под ноги.

Серия коротких энергичных ударов по корпусу — Лёхин чудом ушёл от последних, аж задохнувшись от первых: ну-ну, подвигаться же ты, Щуплый!

Щуплому — хорошо: он не отвлекается, хотя помощнички-подлюки здорово его раздражают. По каменной морде не видно — рот иногда дёргается, когда те лезут в разыгрываемый поединок и здорово его портят.

Терминов боевых Лёхин не знал — практик же! — но обозвал ситуацию клинчем: кулак Щуплого застрял-таки в его блоке, и они очутились лицом к лицу так близко, что чувствовали движение воздуха от собственных дыхалок. И, едва Лёхин почуял, что Щуплый сейчас выйдет из клинча, он быстро выдохнул ему в лицо:

— Один на один — без этих козлов!

На длинноватом лице Щуплого промелькнуло сомнение вкупе с весёлой заинтересованностью: а как это сделать? Ты-то ладно, тебе этих козлов можно стукнуть, а что я-то могу сделать?

Лёхин соскочил на приподъездную площадку, величиной с ринг, но не квадратный, а чуть прямоугольный. Первый, решив, что он убегает, бросился за ним. Так, на его бегу, Лёхин и сбил его ногой под рёбра и отправив в кусты одичавшего газона.

Щуплый, вяло последовавший за Лёхиным, вяло же, постоянно отскакивая, изображал задумчивую атаку. Лёхин тоже отбивался вяло, пока противник не начал долгую подготовку к какому-то, вероятно решающему удару. Он так долго готовился, что второй, прятавшийся за ним, не уследил, в какой момент живой щит исчез, оставив его на открытом пространстве. Лёхин ударил. С кратким "Хак" второй улетел к первому в кустарники.

Двое переглянулись. Лёхин положил зонт на скамейку и встал ближе к дороге. Щуплый занял позицию у подъезда. Противники чинно поклонились друг другу и воодушевлённо кинулись в бой.

Сначала на дороге остановились двое и с огромным интересом принялись следить за дракой — нет, всё-таки уже боем. Этим припозднившимся до полуночи, наверное, было лет по шестнадцать-семнадцать. Представшее глазам действо их обворожило мгновенно. Ребятишки невольно вскрикивали, невольно комментируя в манере: "Ну, ну! Щас! Щас! Давай! А-а!! Ну же!"

Потом на балкон кто-то вышел покурить. Забытая сигарета вмиг намокла, и только раз сверху восхищённо пробасили: "От "Матрица" с дождём, блин!"

По дороге перед домом ехала крутая тачка. Чуть не задавила заглядевшихся ребятишек. Крутой водила с крутыми пассажирами вышли ругаться, да так и остались на дороге, восхищённые "чётким" зрелищем.

Толпа вокруг "ринга" росла.

И росла так, что выскочившие из кустов озверевшие подлюки в кусты же и упятились. Спасибо, хоть в этом умные оказались, сообразили всё-таки: полезь они с подлянкой в э т у дуэль — толпа их самих порвёт в клочья.

Негромкий говор толпы дуэлянтам не мешал. Лёхин сначала только отбивался, присматриваясь к стилю Щуплого, а потом попробовал атаковать. Кажется, Щуплый в недавнем прошлом был спортсменом: он не просто дрался, а дрался красиво и опасно — весь какой-то узкий и юркий в сравнении с достаточно тяжеловесным Лёхиным (рынок!).

А вообще, где-то на пятой минуте Лёхин понял, что бой идёт по правилам в чём-то превосходящего Щуплого: "А я вот что ещё умею! Как тебе это? Отобьёшься? Ну, это только везение. На-ка, глянь, вот ещё один интересный приём. Ха, отбил! Интересно, откуда же у меня впечатление, что ты слишком осторожничаешь? И отбиваешься странно — не так, как действуют те, кто учился… Опа! Хорошо! Ладно, ты бьёшь не так, как этого ждёшь, но ведь твоя защита действует! Ага, ты ещё и атаковать пробуешь? Ну-ка, ну-ка… Да что это у тебя? Дзюдо, самбо или ещё что?"

Если б Лёхин мог ответить на невысказанный вопрос Щуплого! Если б он сам знал, какими приёмами пользуется!.. Впрочем, благодаря Вече, хоть приёмы самбо от других отличить мог. Но не более. Пользователь, мягко говоря.

Под конец схватки Лёхину уже казалось, что Щуплый его просто-напросто экзаменует, а плюс к этому играет — как играют в шашки-шахматы с интересным противником. Ну, а поскольку Лёхин очень сильно не хотел чьих-либо разбитых физиономий или даже увечий, он с облегчением и даже благодарностью воспринял неожиданный поворот дела.

И едва он подумал о благодарности (руки вперёд — в очередной блок), как Щуплый мягко отпрыгнул к ступеням подъездного крыльца, замер на мгновение — и пружинисто поклонился: руки расслабленно вниз, глаза — насторожённо на противника. Лёхин помедлил (толпа затихла) и попытался так же красиво ответить. Щуплый чуть усмехнулся, разом превратившись в расхлябанного паренька-пофигиста.

А что дальше? Загудела толпа, поняв, что представление окончено, и Лёхин торопливо зашагал к Щуплому с протянутой для пожатия рукой. Тот не отказался, и Лёхин смог негромко, чтоб те, из кустов, не услышали, спросить:

— А тебе за это ничего не будет? Тебя ж послали…

— Неа, — помотал головой Щуплый и ткнул пальцем в кусты. — Их — послали тебя предупредить, а они меня с собой позвали. Пусть и ответ держат. Пока, кореш.

Два шага — и сгинул в тёмной толпе.

Тех двоих Лёхин не запомнил, но был твёрдо уверен, что не подойдут они к нему добровольно ни за какие шиши.

С плеча на "шиши" что-то прокряхтел Шишик, но Лёхину хотелось только одного — домой. Он тоже ввинтился в оживлённо болтающую толпу, где его пару раз дружески хлопнули по плечам и по спине и обозвали "молотком"…

Он огибал торец дома, когда позади зашелестела под колёсами вода. Не оглядываясь, он встал на бордюр пешеходной дорожки. Но машина не проехала мимо, как ожидалось, а встала рядом. Более того — с другой стороны открылась дверца, и знакомый голос властно сказал:

— Садитесь.

27.

Сложив зонт, Лёхин обошёл машину, заглянул в салон и сел рядом с профессором Соболевым. В машине оказалось сухо и тепло — кондиционер, что ли, работал? — хозяин молчал. И Лёхину стало здорово наплевать, куда его привезут и чего на этот раз от него хотят. Конечно, можно взъерепениться и заявить, что не желает садиться в машину и вообще видеть никого не желает, но, склонившись на знакомый голос, понял, что хочет в эту тёплую сушь.

В общий поток городской трассы машина влилась уже с крепко спящим Лёхиным. Соболев не сделал и попытки добудиться своего насквозь мокрого пассажира. Довёз до дому и некоторое время сидел в машине, выкуривая одну сигарету за другой и явно никуда не торопясь. Шишик прятался от него под мышкой Лёхина, в панике запихиваясь между рукавом и курткой хозяина, едва профессор шевелился — встряхивал пепел в окно, например.

Лёхин проснулся, как от толчка, — вздрогнул и одновременно резко открыл глаза. Не сразу сообразил, где находится, но тепло успокоило. И оглянулся на Соболева в ожидании вопросов. Но профессор нагнулся и открыл дверцу.

— Выходите.

— В смысле — разговора не будет?

— Нет.

— А вот фиг вам! — Раздражённый Лёхин захлопнул дверцу. — Как вы там оказались? У этого дома?

— Следил за вами, — равнодушно сказал Соболев и закурил очередную сигарету. На пассажира не смотрел — только в ветровое стекло.

— За мной? Какого!.. Зачем?

— Я думал — вы из этих.

— А теперь не думаете?

— Я видел, как эти трое следили за вами от кафе. Да, теперь не думаю.

— Зачем вам вообще всё это? Слежку тоже придумали!

— Я люблю свою сестру, Алексей Григорьевич. Возможно, вам покажется это странным, но мне хочется видеть её счастливой.

— Ах, какой сарказм! "Покажется странным"! Интересно, за кого вы меня принимаете, ежели выражаетесь столь высокопарно?

— За опасного для Анюты человека.

Лёхин молча вышел из машины. Ещё немного в ней посидеть — и он активно вспомнит весь матерщинный репертуар коллег по рынку.

Оглядываться не стал, раскрывать зонта — тоже. Прыгнул под навес к подъезду и, пока прикладывал ключ к домофону, скосился на дорогу. Машина на месте, профессор прикуривает очередную сигарету.

Открывая уже металлическую дверь в квартиру, почувствовал себя больным; открывая вторую, деревянную, — виноватым: в нос шибануло крепким, сытным запахом только что напечённых блинов. А ведь обещал Елисею прийти пораньше…

По пути в спальню заглянул в зал и не удивился при виде толпы домовых, вкруговую обсевших компьютер. Лёхин негромко поздоровался и хотел было уйти. Но краем глаза заметил выпученные наверх глазища Шишика и глянул сам: под самым потолком, словно современные воздушные шарики-фигурки, лениво колыхались все четыре призрака. Домовые, кажется, очень спокойно воспринимали факт горизонтального положения "своих" призраков, поэтому и Лёхин не стал ни о чём спрашивать, а быстренько удалился: "Спать! Спать! Всё — завтра! Всё!"

И, натягивая на ухо одеяло, с надеждой пожелал: "Пусть приснится Аня! И пусть мы будем вместе!"

… Елисей на "здоровканье" Лёхина покивал и заторопился снова в "компотер" уставиться. И вдруг хлопнул себя по лбу. "Ах ты, батюшки! Голова дырявая!" Забыв обо всём, домовой помчался за хозяином. Но Лёхин уже крепко спал. Закрыв рот, Елисей вздохнул, злясь на память и виня во всём суматошные дни, но сообразил-таки. Утром хозяин встанет — и увидит на полу бумажку с коряво накарябанными буквами: "Зелёные тени".

… По широкой лестнице Лёхин легко сбегал в какое-то странное подземелье, по первому впечатлению здорово напоминавшее станции метро: лестницы — везде, есть выход на огромную площадку, которая далеко-далеко упиралась в другую широкую лестницу, по обеим сторонам которой уходили уже довольно узкие коридоры.

Лёхин добежал до конца противоположной лестницы и заглянул в узкий коридор слева. Здесь тоже коридоры. Это не метро. Рельсов нет. И запахи другие. Как в погребе, где хранится уже проросшая картошка и потихоньку гниют яблоки, — запахи подвальной сырости и прокисшего яблочного компота.

Четыре коридора. Два здесь — два там. Куда идти?

Холодный влажный воздух мазнул по уху. Из "его" коридора, у начала которого стоит. Сюда? Лёхин нерешительно сделал несколько шагов и прислушался. Снова сквозняк — и почти иллюзорный шёпот: "Вот город теней… В нём реки дорог…" Лёхин завертел головой, пытаясь определить, откуда донесло знакомые слова. Явно со сквозняком. Значит — надо идти дальше.

Лёхин знал, что спит. Во сне он не задавался вопросом, почему он здесь, в этом странном, хорошо оборудованном и пустынном месте. Этот вопрос не главный. Он знал другое: необходимо до конца пройти коридор, откуда, словно на последнем вздохе, донеслись слова, ставшие почти паролем.

Сначала коридор будто плыл назад, хотя временами накатывало ощущение, что Лёхин шагает на месте. Если бы не огромные настенные лампы-кругляшки с надписью "Выход", он бы уверился, что его движение — блеф…

Дальше — легче. Исчезла чистота каменных полов. Появился мусор — сначала по мелочи, затем — окаменевшими грудами. Стало плохо с освещением, и Лёхин нашарил в карманах куртки фонарик-брелок. А плохо со светом стало, потому стены постепенно старели: кое-где отбита облицовочная плитка, вдребезги разбиты лампы… Чем дальше, тем заметнее разрушения, зато архитектура вырисовывалась разнообразнее: виднелись какие-то цоколи, ниши, вместо гладких стен перед глазами вырастали полуразрушенные стены, в провалы которых и заглянуть страшно. Ко всему прочему добавились проблемы с шагом: идти теперь надо очень осторожно — росло впечатление, что по коридору пробежал псих, бросающий через плечо "лимонки".

"Дождь, разыщи меня! Ветер, найди меня!"

Лёхина пробрало дрожью. Теперь в дырявом коридоре он не мог определить, откуда выдохнули странные слова, больше похожие на часть колдовского заклинания, чем на песню, как он думал ранее.

Он перелез через пласт бетона и плиток, вставший дыбом, и растерянно остановился. Словно равнинный город, подвергшийся бомбардировке, в полумраке расстилалось перед ним бесконечно громадное подземелье. Куда же дальше? Сможет ли он отсюда потом выйти?

Выключив фонарик, минуту спустя он понял, что видит достаточно, и стал ждать, не будет ли какого сигнала, подсказки ли, куда двигаться дальше.

Справа, чуть впереди — показалось — шевельнулась часть каменно-бетонной осыпи. Лёхин присел прячась, когда понял, что это. Точнее — кто. Сначала они здорово походили на серые камни мягких очертаний, заросшие шёрсткой мха. Но камни не двигаются так ловко и бесшумно в беспорядочно нагромождённых кучах. Один камень обернулся, проехав по Лёхину направленным светом призрачно-зелёных глаз. Крысы из "Ордена Казановы".

Две. Обе деловито перенюхались и мелко засеменили вперёд. Кажется, бесконечная каменная равнина им хорошо знакома.

Лёхин насторожённо вышел из коридора. Эх, нить бы Ариадны сюда, чтоб вернуться без потерь. А так — сможет ли он без подсказок дойти хотя бы до коридора? Машинально обернулся — и у него перехватило дыхание. На арматуре, торчащей из стены коридора, висел человек. Классическая поза повешенного или повесившегося. С неожиданной надеждой — а вдруг это произошло только что? — Лёхин поспешил к несчастному. Не дошёл: порывом ветра тело качнуло, разворачивая, — и в пол уставилось дырявоглазое лицо черепа. Лёхин дошёл. Заметил на ноге что-то вроде бирки, какие вешают в морге.

Совсем рядом. Осмелел, протянул руку взглянуть.

Не бирка — фотография.

Лёхин смотрел молча и ничего не чувствовал.

Молодой мужчина, наверное, ровесник ему, симпатичный и улыбчивый, смотрит влюблённо и преданно на девицу-красавицу. Девица на него не глядит, вперилась скучающе в объектив, и выражение её лица отчётливо и ясно: "Чёрт, когда же всё это кончится? Надоело!"

"Дождь, разыщи меня!"

Сдёрнув фото, Лёхин поспешил за двумя мягкими холмиками, неторопливо скользящими по мусорной свалке — бывшей некогда частью подземного города.

Внезапно его взгляд жёстко притянул к себе угол разрушенного дома. Что в нём не так? Всё: и лестницы, словно ленты Мёбиуса, из ниоткуда в никуда; и двери, врастающие друг в друга; и медленно кружащий по часовой стрелке балкон… Балкон, который гуляет — кружится! — сам по себе? Не здесь ли дрался Лёхин в августе со зверюгами — агрессорами из другого мира?..

Крысы остановились — и Лёхин быстро шагнул за какой-то щит. При ближайшем рассмотрении щит превратился во фрагмент деревянного пола с драным линолеумом поверху.

Как будто посовещавшись, крысы побежали дальше. Лёхин мелкими перебежками — за ними. Там, где они притормозили, застыл и он. Глазам не поверил. Подошёл ближе, присел на корточки.

Щуплый сидел на полу, раскинув ноги и прислонившись к камню, словно здорово устал. Усадили его так, что голова оказалась между двух чудовищно огромных, недовбитых гвоздей. Чтоб не упала. Щуплый едва заметно улыбался, полуприкрытыми глазами упершись в свои ноги или в пол. Что-то чёрное сползало с левого виска. Чёрный блестящий червь. Лёхин смотрел бездумно и долго, пока в мозгах не щёлкнуло. Кровь. Кто-то убил Щуплого этой ночью, совсем недавно.

"Ветер, найди меня!"

Лёхина затрясло от бессильной ярости. Он встал и, больше не прячась, побежал за крысами. Он знал: не они убили. Но они часть происходящего — и, кажется, не самая лучшая.

Как-то сверху его уведомили, что это сон. А может, подсказали. "Я помню", — надменно сказал Лёхин и положил руку на меч-складенец, похлопывавший по бедру. И выскочил прямиком на ровную — сравнительно — площадку с крысами.

И не только с ними. На площадке вповалку лежали четверо мальчиков-красавчиков. Крысы, выросшие за время похода размером в крупных собак, шастали между ними, деловито принюхиваясь к каждому. Пока ещё не замеченный ими, Лёхин наблюдал. Компаньоны связаны по рукам и ногам, но живы. Одна из крыс вынюхала что-то нужное у светловолосого красавчика. Тот лежал близко к Лёхину, и Лёхин, стиснув зубы, заставил себя смотреть.

Длинная крысиная лапа обхватила шею светловолосого и вынудила его сесть. Тот смотрел сонно, словно одурманенный чем-то, и сопротивляться, кажется, не думал. А крыса, убедившись, что красавчик сидит так, как ей надо, снова обнюхала его. Лёхин стоял метрах в пяти от них, но даже отсюда ему стало физически плохо, когда он представил: мокрый чёрный нос в щетине жёстких усов почти тычется в лицо… А потом чёрные крысиные пальцы заставили компаньона откинуть голову… Лёхин сначала не понял… Вздёрнулись мешочки щёк, обнажая длинные клыки, капнула длинная слюна на ключицы человека… Рассвирепевший Лёхин, дёрнув меч из ножен, прыгнул на отскочившую от неожиданности крысу…