#img_7.jpeg

Перевод М. Михелевич

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Т о п у з о в.

Ш и ш м а н.

А с п а р у х.

К ы н ч о.

Т р а к т о р о в.

В е л и ч к а.

Г е н а.

А н о м а л и я.

Й о т а.

З а в е д у ю щ а я.

Ш а б а н.

А л о и с.

М а л е н ь к и й  с т а р и ч о к.

Г е ч о.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Эта пьеса написана в 1976 году, несколько раз переделывалась, прежде чем приобрела свой теперешний завлекательный вид.

Дом престарелых в селе Геша, что в трех километрах от города Дряново. Ниже, по диагонали, находится прославленный Дряновский монастырь. В глубине виднеется шоссе Тырново — Габрово и туннель. В туннеле ничего не виднеется.

Дом этот предназначался не престарелым, В те годы, когда в стране еще не начался процесс миграции и село еще не обезлюдело, здесь размещалась школа, а до школы что-то еще. Отсюда далеко до больших городов. И еще дальше отсюда цивилизация, автоматизация, неврозы, санитария и гигиена. Каждое утро под окнами проходит, направляясь в горы, отара овец. Под вечер она возвращается с более крутых горок на менее, с менее крутых на более. Вот более или менее особенности этого дома.

Автор купил старый домик рядом с приютом престарелых по следующим соображениям:

во-первых, видна перспектива — ведь у молодости впереди всегда старость;

во-вторых, ежедневные встречи с пожилыми людьми поддерживают в человеке ощущение быстротечности всего сущего. А это ощущение куда приятней ощущения вечности.

Предлагаемая нами история произойдет в ограниченных пределах галактики дома престарелых. Точнее, в комнате, которая служит его обитателям гостиной — той территорией, где, выражаясь языком большой политики, осуществляются контакты. Территория для контактов — естественная необходимость для стариков, хотя жизнь, естественно, лишает их многих контактов.

На стульях, столах, телевизоре — на всем здесь печать усталости… Телевизор уже два года как порвал всякие контакты с политическими обозревателями, телеспектаклями и «Золотым Орфеем». Эпоха телеинтервью здесь уже давно закатилась.

Обладают ли старики чувством юмора? Маркс сказал: «Человечество, смеясь, прощается со своим прошлым». О стариках можно сказать, что они, смеясь, прощаются со своим будущим. Иначе говоря, стариковский юмор мрачноват. Потому что смерть не перехитришь, никуда от нее не денешься.

Можно ли смеяться смерти в глаза? Можно, только не в глаза — она ведь безглазая. Приходит без разбору и к простому смертному, и, скажем, к директору театра. Иными словами, смерть — это неизвестность. И чем смеяться ей в глаза, лучше, пока жив, глядеть в оба… и желательно вовремя. А то запутаешься в собственных сетях и других запутаешь. Сидел, говорят, один человек на берегу моря, плел сеть. Увидали это селедки я говорят: «Ну, у кильки дело дрянь…» А потом в консервной банке удивляются: «Сеть для кильки была, зачем же нас-то сюда напихали, как сельдей в бочку?»

Поздний вечер. Старики, поужинав, разошлись по своим комнатам. Они выиграли у времени еще день жизни, а время еще на день сократилось.

Две фигурки — мужчины и женщины — единственные, кому здесь весело и бездумно. Их вырезал из дерева Аспарух. Он считает, что это Адам и Ева. Вы вольны считать иначе.

Темнота медленно рассеивается, но свет неяркий, сумеречный. Адам и Ева сейчас вынесены на авансцену. На одной фигурке висит табличка с надписью «Аспарух», на другой — «Величка». С головы Евы, то бишь Велички, в глубь сцены протянулась белой дугой фата, конец ее закреплен в руке человеческого скелета.

В белом медицинском халатике-мини входит  А л о и с — молодая стройная негритянка, несет подносик с лекарствами. При виде скелета она роняет поднос. Входит  З а в е д у ю щ а я. Она ведет за собой старика, только что прибывшего автобусом, чтобы занять освободившееся в доме место. Нельзя сказать, что Заведующая вполне хладнокровно отнеслась к встрече со скелетом, но все же сумела сохранить хладнокровие, усадила новичка на стул и только тогда торопливо удалилась.

Вбегает  Ш а б а н, завхоз, звонит в большой школьный колокольчик.

С т а р и к и, еще не успевшие лечь спать, поспешно выходят из своих комнат.

Ш а б а н (указывая на скелет). Кто притащил сюда этот символ?

А н о м а л и я. Это не символ, а скелет.

Ш и ш м а н. Еще от школы остался…

Т р а к т о р о в. В чулане стоял.

Ш а б а н. Ох и врежу я кому-то, чтоб неповадно было, только пока не знаю кому… Чмари несчастные!.. (Отодвигает фигурки к стене, срывает фату, уносит скелет.)

Пауза.

Ш и ш м а н. Глядите, на воре шапка горит!

Гена и Кынчо инстинктивно хватаются за головы.

Ш и ш м а н. Вот это кто, значит! Забыли притчу, ослы старые…

Снова тишина.

Г е н а. Посмешить хотели…

К ы н ч о. Показать, что смерть бессильна. Как в «Ромео и Джульетте».

Й о т а (подходит к Кынчо и, поскольку она немая, отчитывает его с помощью жестов и мимики.)

Ш и ш м а н. Со смертью не шутят. Смерть — это неизвестность.

А с п а р у х (обращаясь к Кынчо). Я их для красоты вырезал, Кынчо. Хотел как лучше… Это Адам и Ева. Ты артист, должен иметь уважение к чужой выдумке.

К ы н ч о. Я же в шутку, Аспарух!

Ш и ш м а н. Со смертью нельзя шутить. Смерть — это неизвестность. Помню, как началась эта самая, как ее, миграция, к нам в село повалил народ из города…

А н о м а л и я. Тсс!

Т р а к т о р о в. Говори, Шишман, говори!

Ш и ш м а н. Я и говорю, когда началась эта самая миграция, повалил к нам народ из города… Был там один, Топузов по фамилии, начальник из министерства земледелия, животноводством заправлял… Приехал он к нам сюда и облюбовал под дачу участок моего брата. Когда-то это поле было, потом его к селу прирезали, для расширения территории. И что этот Топузов организовал? Из города поднажали по телефону. Брат мой — в сельсовет, к председателю. Не отдам, говорит, участок, для сына берегу. А Топузов опять поднажал, и в один злосчастный день сгрузили там камни, лес, кирпич да завели песню «Не кочегары мы, не плотники…». Пятьдесят дней стоял на участке сивушный дух. Брат мой Кунчо — что за человек! Поди пойми его. Все возле стройки крутился… Они поют «Не кочегары мы, не плотники…». И он подтягивает «Не кочегары мы, не плотники…».

В е л и ч к а. Он-то с чего распелся?

Ш и ш м а н. «Ты-то с чего распелся?» — спрашиваю его. Молчит.

К ы н ч о. На нервной почве, наверно.

А н о м а л и я. Тсс!

Ш и ш м а н. Ну, думаю, не иначе получится у него короткое замыкание, пробки перегорят…

Неожиданно гаснет свет.

А с п а р у х. Черт бы побрал эти пробки! Опять перегорели!

А н о м а л и я. Зажгите спичку!

Т р а к т о р о в. Нету у меня спичек.

А с п а р у х. На, держи!

Т р а к т о р о в. Где?

А с п а р у х. У меня в руке.

Т р а к т о р о в. А рука где?

А с п а р у х. Вот она!

Т р а к т о р о в. Не вижу. Чиркни спичкой, чего зря коробок трясешь?

А с п а р у х. Держи!

Т р а к т о р о в. Держу.

Слышно чирканье спички о коробок.

А с п а р у х. Не тем концом чиркаешь.

Т р а к т о р о в. Да у нее головки нету.

К ы н ч о. Другую возьми.

Т р а к т о р о в. И у другой нету.

А с п а р у х. Третью возьми.

Т р а к т о р о в (пытается зажечь спичку). Такая же…

Снова чирканье спички о коробок.

И у этой, у этой тоже!

А с п а р у х. Дай сюда коробок!

Т р а к т о р о в. Там больше спичек нету…

А н о м а л и я. Господи, я сойду с ума!

Т р а к т о р о в. Нашел! Все в порядке!

Свет зажигается.

Ш и ш м а н (продолжает рассказ). Ну, думаю, не иначе получится у него короткое замыкание, пробки перегорят…

А с п а р у х. Дальше, дальше давай!

А н о м а л и я. Тсс!

Ш и ш м а н. Злопамятный у меня был брат — я таких сроду не видел. Брат, говорю ему однажды — осторожненько так, с подходом, — не таскайся ты туда, не пой, а то пойдут по селу пересуды, ненормальным прослывешь, того и гляди, еще и трудодни не засчитают. Ничего, скажут, Кунчо не наработал, только и знает, что петь да гулять. Конечно, говорю, труд — это песня, но только когда работаешь так, что не до песен. А примешься петь — это уж получается песня, а вовсе не труд… Тем временем дачу под самую крышу подвели, стены оштукатурили. Сегодня четверг, послезавтра, значит, суббота. Послезавтра, говорит мне брат, устрою я Топузову встречу. В субботу под вечер, когда бабы скотину загоняют, слышу со стороны новой дачи крик. Женщина вопит — да так, будто ее тупым ножом режут: «Не нужна мне эта дача, будь она трижды проклята! Ноги моей больше тут не будет! Нашел, куда меня привезти…» Жена топузовская криком кричит, все село кинулось к ихнему дому, и я со всеми. И что же вижу? Гляжу — и собственным глазам не верю. Будто в кошмарном сне… Брат мой над окном топузовской дачи в чистой рубахе висит, как партизан, язык прикушенный, умолк навеки. Эх, братец, думаю, перегорели все-таки у тебя…

К ы н ч о. Шишман, умоляю, поосторожнее с пробками!

Ш и ш м а н. Висит, значит, а в руке письмо. Подпрыгнул я, перерезал веревку, он сполз и письмо из руки выпустил…

Т р а к т о р о в. Это надо же!

К ы н ч о. Печальная история…

Й о т а (спрашивает знаками: «Что было в письме?»).

Ш и ш м а н: В письме-то? Как сейчас помню… За всю мою жизнь единственное письмо…

Г е н а. Ну и жизнь, мать вашу за ногу!

А н о м а л и я. Тсс!

Ш и ш м а н (читает). «Милый брат мой Шишман! Наши родители окрестили тебя именем славного болгарского царя Шишмана. И благодаря одному только этому имени жизнь твоя пройдет хорошо. А меня окрестили Кунчо. Ни царя такого не было, ни других больших людей. Но помяни мое слово, все равно я Топузову отомщу, рассчитаюсь с ним. Я, брат, всегда был против мести и мстил для того, чтоб поскорей она мне обрыдла… Потому как общество у нас братское. А братское общество строится на братоубийственной любви… Только я это уразумел не сразу. Умные люди говорят, кто мстит, тот убивает самого себя. А я, когда мстил, не чувствовал, что сам себя убиваю. Значит, неверно это. Вот я и решил: дай-ка сделаю наоборот, убью себя и тем за себя отомщу. Помяни мое слово, Топузов и его семейка больше сюда не сунутся, потому что это смерть, брат, а смерть — это неизвестность. Скажи председателю, чтоб дачу под школу не отдавали, как-никак здесь человек себя жизни лишил. Целую тебя. Твой брат Кунчо…» И приписка внизу: «Запомни, человек сам запутывается в своих сетях и других запутывает».

Пауза.

К ы н ч о. Печальная история.

Ш и ш м а н. Откуда мой брат знал, что председатель отдаст дом под школу?

Т р а к т о р о в. А он отдал?

Ш и ш м а н. Отдал.

Т р а к т о р о в. Материалистами мы стали. Не верим в указания.

Ш и ш м а н. А во время миграции, когда все, кто помоложе, разбежались отсюда вместе с детишками, отдали школу под дом престарелых.

Пауза.

Й о т а (жестами и мимикой спрашивает: «Этот самый дом и есть?»).

Ш и ш м а н (отвечает тоже знаками: «Он самый»).

А н о м а л и я. Где же ваш брат повесился, господин Шишман?

Ш и ш м а н. Как раз над вашим окном, госпожа Аномалия.

А н о м а л и я. Господи, зачем же вы нам про это рассказываете?

Ш и ш м а н. Слух потом был, что жена Топузова наглоталась каких-то таблеток, а сам он после этого повесился… Вот до чего доводит игра со смертью.

Н о в и ч о к. Хороший человек был Кунчо.

Пауза.

Ш и ш м а н. А вы почем знаете?

Н о в и ч о к. Я Топузов.

Изумление. Испуг. Входит  З а в е д у ю щ а я.

З а в е д у ю щ а я. Вы еще не спите? В чем дело? Что случилось? Товарищи, это товарищ Топузов, ваш новый сосед. Только что прибыл к нам. (Берет чемодан Топузова, уносит.)

А н о м а л и я (подняв глаза к потолку). Господи!

А с п а р у х. Не смотри на пробки!

Снова гаснет свет.

А с п а р у х. Говорил я тебе!

А н о м а л и я. Что ты мне говорил?.. Зажгите спичку!

Т р а к т о р о в. У меня нету…

А с п а р у х. На, держи.

Т р а к т о р о в. Где?

А с п а р у х. У меня в руке.

Т р а к т о р о в. А рука где?

А с п а р у х. Вот она!

Т р а к т о р о в. Не вижу…

А с п а р у х. Держи!

Чирканье спички.

Не тем концом чиркаешь!

Т р а к т о р о в. У нее головки нету.

К ы н ч о. Другую возьми.

Т р а к т о р о в. И у другой нету… (Снова чиркает.) И эта такая же… Эта тоже!

А с п а р у х. Дай сюда коробок!

Т р а к т о р о в. Там больше спичек нету.

А н о м а л и я. Господи, я сойду с ума!

Т р а к т о р о в. Нашел! Все в порядке!

Свет зажигается. Все молча переглядываются.

А н о м а л и я. Где же господин Топузов?

Й о т а (показывает жестами, что Топузов исчез).

Т р а к т о р о в. Чудеса…

Старики в ужасе расходятся, ощупывая пространство перед собой руками.

Г е н а. У-у, мать вашу за ногу! А вдруг это не он, а в него вселилась душа того Топузова…

Ш и ш м а н. Чушь какая!

А н о м а л и я. Тсс!

Г е н а. Что ты все «тсыкаешь»?

А с п а р у х. Говорят, переселение душ есть.

Ш и ш м а н. Чепуха!

В е л и ч к а. Ты же сам сказал, что он… того…

Ш и ш м а н. Ну и что?

А н о м а л и я. А он не…

Т р а к т о р о в. Смерти нет! Душа человека переселяется в кого-то другого…

К ы н ч о. О!

Г е н а. Кынчо, ну пожалуйста!..

К ы н ч о. О!

А н о м а л и я. Господа, не надо!

А с п а р у х. Переселение душ есть.

Ш и ш м а н. В таком случае где же мой брат?

Й о т а (объясняет знаками, что никакого переселения душ нет).

А н о м а л и я. Йота говорит, что никакого переселения душ нет.

А с п а р у х. Тогда объясните мне такой реализм: сколько раз — и не во сне, а наяву — сижу я, Шишман, в нашей с тобой комнате и чувствую, что вовсе я не в нашей с тобой комнате…

Т р а к т о р о в. Материалистами стали, не верим в указания…

А н о м а л и я. Тсс!

Ш и ш м а н. Рассказывай, Аспарух, рассказывай!

А с п а р у х. Так вот, значит, не сплю, сижу в комнате, а чувствую, что вовсе я не в комнате, а за рулем автофургона — знаете, которые на международных перевозках? Везу свиные окорока, вокруг — одни львы и дикари. Торможу, начинаю бриться электробритвой. Потом отрезаю кус сала, кидаю львам. А они не едят. Брать берут, но отдают дикарям. Те закапывают свинину в землю, я и добриться не успел, гляжу — дерево выросло, сплошь свиными окороками увешано. Подхожу к нему, а дикарь мне кукиш под нос сует, в точности как наш брат болгарин. Ну, львы, дикари, дерево, кукиш — этому я не удивляюсь, одного взять в толк не могу — с чего это я каждые пять минут бреюсь? Наверно, вселилась в меня душа какого-нибудь немца. Это я рассуждаю так, пока передо мной видения, а как приду в нормальное состояние, оглядываю комнату и думаю: с какой это стати попал я вдруг на международные перевозки? Не иначе как работал я на них бог весть сколько тысяч лет назад, еще когда на земле жили одни дикари. Больше эти международные перевозки ничем не объяснишь.

Ш и ш м а н. Международные перевозки всего лет двадцать как появились. Не мог ты на них работать тыщу лет назад. От нервов у тебя это. Больно нервный народ стал!

А с п а р у х. Нервы у меня есть, спорить не буду. Вот у тебя их, Шишман, нету. Поэтому ты и не замечаешь того, что реализм считает нереальным.

Ш и ш м а н. Реализм-то есть, а переселения душ нету.

Г е н а. Да почему же нет, мать вашу за ногу!

К ы н ч о.

Т о п у з о в (появляется в дверях).

К ы н ч о.

Т о п у з о в.

К ы н ч о.

Т о п у з о в.

К ы н ч о.

Т о п у з о в.

К ы н ч о.

Т о п у з о в.

К ы н ч о.

Т о п у з о в.

(Уходит в свою комнату.)

К ы н ч о. Видели?

Ш и ш м а н. Ты про что?

К ы н ч о. Явился.

Т р а к т о р о в. Кто?

К ы н ч о. Призрак.

А н о м а л и я. Никто сейчас сюда не являлся.

Й о т а (тоже объясняет, что никто не являлся).

Т р а к т о р о в. Завязал бы, Кынчо… Пьянка никого еще до добра не доводила.

К ы н ч о. Неужели вы его не видели?

Т р а к т о р о в. Да не было тут никого, кроме своих.

Г е н а. Будь я проклята, мать вашу за ногу, если переселения душ нету!..

Скрип двери. Входит  Т о п у з о в.

Т о п у з о в. Никакого переселения душ не существует. Существует смерть, одинаковая для всех и разная для каждого в отдельности. (Подходит к Величке.) У вас пуговички не хватает. Я сразу обратил внимание, как вошел. (Протягивает ей пуговицу.) Вот, пришейте. Я совершенно бескорыстно.

В е л и ч к а (взглянув на пуговицу). Она самая!

Т о п у з о в. Потрясающая тишина! Я будто заново родился. Все бури и штормы позади, товарищ Топузов! Наконец-то и ты сможешь отдохнуть. (К Кынчо.) Очень рад, что мы с вами в одной комнате. Покойной ночи!

Топузов возвращается к себе. Старики стоят, точно загипнотизированные. Кынчо не решается последовать за своим новым соседом. Старики пожимают плечами.

Г е н а. Не к добру мы с тобой, Кынчо, сотворили эту штуку со скелетом. Прими таблеточку элениума. (Дает ему таблетку.)

А н о м а л и я. И две седуксена.

Т р а к т о р о в. И валерьяночки!

А с п а р у х (протягивая Кынчо бутылку). Хлебни-ка лучше водочки… И не раскисай!

Г е н а. Покойной ночи, Кынчо!

Все тихонько расходятся по комнатам. Кынчо глотает таблетки, осушает одним духом бутылку, идет к себе, но тут же возвращается. Слышны негромкие, отдаленные звуки барабана. Кынчо прижимается к стене.

Барабан звучит все более четко. Это ритмы Африки. Вместе с ними в комнату врывается  А л о и с. Все быстрее удары барабана, все более бурным становится танец. Обнаженная Алоис танцует перед оцепеневшим Кынчо. Мало-помалу африканский ритм сменяется болгарским народным танцем хоро́. И медленно, тяжело и жутко вливается в комнату призрачная вереница танцующих хоро́ стариков и старух в ночных одеяниях. Впереди — Топузов. Кынчо выбегает на середину комнаты. Цепочка белых призраков смыкается в круг. Потом размыкается. Кынчо распростерт на полу. Белые призраки выстраиваются над ним, подобно хору в античной трагедии.

Т о п у з о в. Помни: человек сам запутывается в ту сеть, что плетет, и запутывает вместе с собой других!

Хор повторяет его слова. Топузов вместе с хором удаляется.

Кынчо приподымается, протирает глаза.

Затемнение. Потом снова светлеет.

Утро следующего дня. Поют птички.

Входят  А н о м а л и я  и  В е л и ч к а.

А н о м а л и я. Скажешь ты мне или нет?

В е л и ч к а. Я тебе уже сказала.

А н о м а л и я. Теперь-то какой смысл скрывать?

В е л и ч к а. Каждый день спрашиваешь. Если бы я… я бы сказала.

А н о м а л и я. Зачем ты меня мучаешь, Величка?

В е л и ч к а. Это ты меня мучаешь.

А н о м а л и я. Вот видишь, обе мучаемся. А скажешь — обеим станет легче.

В е л и ч к а. Я же сказала… Что тебе еще надо?

А н о м а л и я. Если не скажешь, я скажу Аспаруху!

Уходит к себе. Величка всхлипывает. Входит  Т о п у з о в, держа в руке портативный магнитофон.

Т о п у з о в. Почему вы плачете?

В е л и ч к а. Я не плачу.

Т о п у з о в. Кто-то обидел?

В е л и ч к а. Никто меня не обижал. А что?

Т о п у з о в. Товарищ Топузов не просто интересуется… Он помогает. (Показывает на дверь Аномалии.) Она?

В е л и ч к а. Она.

Т о п у з о в. А в чем суть дела?

В е л и ч к а. Покоя не дает…

Т о п у з о в. Может, объясните почему?

В е л и ч к а. Я у них в прислугах жила… Десять лет.

Т о п у з о в. В домработницах. В этом нет ничего плохого. Зарабатывали себе на жизнь. И что же?

В е л и ч к а. Сколько лет прошло — и каждый день пристает: «Скажи да скажи!» А что сказать? Все уже сказала.

Т о п у з о в. Что именно?

В е л и ч к а. Неудобно мне…

Т о п у з о в. Перед кем? Перед товарищем Топузовым?!

В е л и ч к а. Каждый день спрашивает… Даже ночью.

Т о п у з о в. О чем?

В е л и ч к а. Пока я у них жила… было у меня что с ее мужем или не было?

Т о п у з о в. А у тебя не было. Правильно?

В е л и ч к а. Правильно. Говорю — не верит. Скажи, говорит, ради моего спокойствия.

Т о п у з о в. Если ради спокойствия, скажи, что было.

В е л и ч к а. Но ведь не было!

Т о п у з о в. Неважно. Важно успокоить человека.

В е л и ч к а. Ужасная женщина. У нее взгляд убийственный. Мужа своего взглядом прикончила.

Т о п у з о в. Как это — взглядом?

В е л и ч к а. Он печенью мучился. Перед тем как ему помереть, у нее десять дней про одно про это разговор. Ухватила меня за руку, подвела к нему, спрашивает: «Было у тебя с ней?» Утром однажды говорит ему: «Тебе стыдно мне в глаза взглянуть!» Он глаза поднял, она как глянет, из него и дух вон…

Входит  А л о и с  с лекарствами на подносике.

А л о и с. Товарищ Топузов, прошу вас! Лекарства…

Т о п у з о в. Спасибо, у меня свои. Сын присылает из ФРГ. Он у меня там торговый представитель. (Смотрит на ее коротенькую юбку.) Вам не холодно?

А л о и с. У нас на острове Мадагаскаре вообще ходят раздетые. Горячая кровь…

Т о п у з о в. В Болгарии ветры…

А л о и с. Я люблю Болгарию.

Т о п у з о в. Бабушка Величка тоже любит Болгарию.

Алоис улыбается, уходит.

В е л и ч к а. Славная девушка. Выучилась тут на докторшу, теперь практику проходит у доктора Стояновой. С утра до ночи, бедняжка, в беготне. А все равно улыбается.

Т о п у з о в. Людоедка.

В е л и ч к а. Что вы такое говорите, товарищ Топузов! Славная очень девушка.

Т о п у з о в. Я, конечно, не утверждаю. Может, людоедка, может, нет…

В е л и ч к а. Товарищ Топузов, Аспарух меня любит…

Топузов взглядывает на нее так, что Величка не в состоянии понять, есть в его взгляде упрек или нет.

Величка уходит. Топузов погружается в чтение газеты. Похоже, А н о м а л и я  только того и ждала. Осторожно входит.

А н о м а л и я. Ливанская трагедия?

Т о п у з о в. Синайский полуостров.

А н о м а л и я. Будет война, товарищ Топузов?

Т о п у з о в. Нет! Если мы возьмем дело мира в свои руки и будем отстаивать его до конца.

А н о м а л и я. Кынчо, наш артист, говорит, в Америке перепись населения проводят… Выясняют, значит, сколько народу лишнего.

Т о п у з о в. Перепись населения проводится совсем с иной целью.

А н о м а л и я. А вообще-то нам живется прекрасно, только вот… Аспарух и Величка, они…

Т о п у з о в. Вы насчет моральных устоев?

А н о м а л и я. Вообще-то моральные устои у нас на высоте…

Слышатся звуки кавала — народного музыкального инструмента, похожего на свирель.

Т о п у з о в. Кто это играет?

А н о м а л и я. Шишман. Он из простых… Устроил у себя в комнате «уголок болгарского народного быта» и играет на кавале — народные песни в основном.

Т о п у з о в. Народные можно.

А н о м а л и я. Кто такой товарищ Топузов, интересуются. Кем работал? А я им говорю: какое это имеет значение? Здесь мы все равны! Полная гармония!

Т о п у з о в. Номенклатура… Товарищ Топузов — номенклатурный работник. В распоряжении…

А н о м а л и я. Я так и сказала: распоряжался… И любопытство тут ни к чему. Вы читайте, читайте, не буду вам мешать.

Аномалия уходит, входит  К ы н ч о.

Т о п у з о в. Все артисты поздно встают.

К ы н ч о. Башка просто разламывается.

Т о п у з о в (протягивая ему таблетку). Держи. Фээргешная. Сын прислал. В свое время я…

К ы н ч о. «В свое время»… В свое время я какие роли играл! А потом развелось всякой бездари, склока пошла, кто заслуживает звания, кто нет…

Т о п у з о в. Ты-то заслуженный?

К ы н ч о. Нет.

Т о п у з о в. Ясно. Народный.

К ы н ч о. Народного секретарь парторганизации получил. На мою долю не досталось. А знаете, Аномалия — она из бывших…

Вбегает разгоряченный  Т р а к т о р о в. За ним — Ш и ш м а н  и  А с п а р у х.

Т р а к т о р о в. Что за народ! В автобус хоть не садись. Чуть кого нечаянно заденешь, весь автобус начинает выяснять, что и почему. Убьют кого — все будут молчать. А плечом заденешь — такой поднимается крик… Но зато похороны были что надо. Погода отличная, уйма народу пришло поразмяться. Вот зимой умирать нехорошо — является человек пять самое большее. (Увидев Топузова, представляется.) Почтовый работник, фамилия Тракторов. Мой папаша, было время, привез в село первый трактор. И значит, в честь машины…

Т о п у з о в. Звучная фамилия. Для той эпохи прогрессивная.

Т р а к т о р о в. Замечательные получились похороны… Дорогой дядя Кольо, говорю, работники почты-телеграфа никогда, говорю, не забудут…

А л о и с  проходит по комнате, несет подносик с лекарствами.

Ш и ш м а н. Алоис Хуана Перес-и-Перальта!

А с п а р у х. Что передавали? Какая сегодня погода, Алоис?

А л о и с. Преобладающая. (Улыбается.)

А с п а р у х. Алоис теперь уже все-все понимает.

Ш и ш м а н. А когда нас кто-нибудь не понимал?

Алоис подает лекарства сначала Топузову, потом остальным.

Т о п у з о в. Благодарю вас, мне не надо, пусть товарищам больше останется.

Алоис раздает лекарства, к Кынчо она подходит последнему.

К ы н ч о. А можно две?

А л о и с. Можно.

К ы н ч о. Душенька ты моя! Ох, случится в нашей богадельне какая-нибудь скверность.

А л о и с. Не поняла.

К ы н ч о.

Снова улыбнувшись, Алоис уходит.

Ш и ш м а н. А Кынчо два пакетика дали. Почему, как думаете?

К ы н ч о. Эх, брат, через мои руки столько артисточек прошло… Но тут другой коленкор… Черненькая. С такой закрутить — все сдохнут от зависти.

Т о п у з о в. А вам никогда не приходило в голову, что она, возможно, людоедка?

К ы н ч о. Да ладно вам!

Ш и ш м а н. Не у каждого голова доросла до того, чтобы такое приходило в голову.

Т о п у з о в. Правильно. Например, людоеды еще не доросли до вопроса «Быть или не быть?». Они говорят: «Мне быть, а тебе не быть».

Ш и ш м а н. А вот и культурные люди говорят: кто пляшет и поет, тому зло на ум нейдет. Людоеды же перед тем, как сожрать человека, поют и пляшут. Это что же значит? Что они ему добра желают?

Т о п у з о в. В доме престарелых не стоит прибегать к парадоксам. Мы люди немолодые, а парадокс — вещь внезапная, опасная…

Т р а к т о р о в. Знаете, товарищ Топузов, какие есть люди на свете! Перемывают мне косточки за то, что я на похороны езжу. Мол, кто любит похороны, тот жестокий человек. Это я-то жестокий! Если я жестокий, почему же всегда меня просят речь произнести над могилой? Потому что умею утешить. Вот я и думаю: набралось у меня десятка три надгробных речей, которые я произносил людям в утешение. Можно ведь, в конце-то концов, напечатать у нас «Избранные надгробные речи Ивана Тракторова» и использовать их для траурных церемоний в зависимости от того, кого хоронят. Сколько бумаги исписано про шпионов и сыщиков! Про разводы и некультурность молодежи! Я смотрю, писатели даже половой акт взялись описывать…

Ш и ш м а н. Это на Западе, наши поскромнее. Они еще только про миграцию писать собираются.

Т р а к т о р о в. Денег я не прошу.

Ш и ш м а н. А вот это, Тракторов, ты зря. Любой скажет: «Ежели задаром отдает, значит, товар у него завалящий». Слыхал ты, чтоб, скажем, написал человек книжку и отдал ее задаром? Да такую книжку никто и в руки не возьмет.

К ы н ч о. Книги пишутся из любви к живому человеку. За такую любовь надо платить, потому что, если живому человеку не заплатить, никогда он другого живого человека любить не будет.

Ш и ш м а н. А мертвого любят бесплатно.

А с п а р у х. Я читал, что обязательно надо раз в неделю ходить на кладбище, очищает душу.

Ш и ш м а н. А никто не ходит. В субботу и воскресенье за город едут, на природу. Постелят на траву одеяло, консервов поедят и кричат: «Йе-йе-йе-йе, йе-йе-йе-йе!»

Т р а к т о р о в. От «тру-ля-ля» душа чище не станет.

К ы н ч о. И здоровья, по-моему, тоже не прибавится.

Ш и ш м а н. Потому что ненормально это. Я сорок лет пас скотину в горах, ни разу «тру-ля-ля» не крикнул. Стыдоба… Меня бы за сумасшедшего приняли.

К ы н ч о. А ведь сумасшедший — это больной человек.

Ш и ш м а н. Нервный народ стал. Вчера ходил я в Дряново. В скверике возле бани ромашка растет. Я сосчитал… Четыре ромашки в траве и триста семьдесят шесть пластмассовых ложечек. Нервный стал народ!

Т о п у з о в. Когда оторвешься от своего корня — трудно.

К ы н ч о. Шишману-то ничего, он себе соорудил уголок народного быта.

Т р а к т о р о в. А у кого такого уголка нет, тем худо.

Т о п у з о в. Не тяжело тебе мимо родного дома проходить?

Ш и ш м а н. Тебе было бы тяжело, если б ты там автомобильную покрышку увидел?

Т о п у з о в. Автомобильную покрышку?

Ш и ш м а н. Ну четыре покрышки… Отец, говорит, мы за эту развалюху четыре импортных покрышки возьмем. Ровно столько за нее и дали — шесть сотенных… Еще у меня три улья было, так и на запаску хватило. Дом бухгалтер один купил. Дядя, говорит, Шишман… Я бы ему тоже сказал, да чего уж…

К ы н ч о. А бог с ним, с домом! Важно иметь хорошую компанию.

Т р а к т о р о в. И покой.

Т о п у з о в. Примите. (Протягивает им таблетки.) Мне сын присылает из ФРГ. Он у меня торговый представитель, доцент.

К ы н ч о. У нас в театре артист был, Кисимов, так он говорил: доцент — это звучит несерьезно.

В комнату неслышно входят  ж е н щ и н ы.

Г е н а (шепотом подает команду). Три-четыре.

В с е (скандируют). Помогите, товарищ Топузов, погибаем!

Пауза.

Топузов обводит их недоумевающим взглядом.

Г е н а. Ты, говорит, мыльную воду пьешь? Нет, говорю. И овцы, говорит, тоже не пьют. Проваливай отсюда, а то как палкой огрею…

Т о п у з о в. Не понял.

Г е н а. Воды у нас нету, товарищ Топузов. Всю воду в соседнее село отводят, для телят, там у них телятник… Я стою у колонки стираю, а чабан здешний подогнал овец и сказал то самое, что я вам сейчас пересказала.

В е л и ч к а. И канализацию у нас прорвало. Течет под ограду, на шоссе. Дизентерия может…

Й о т а (что-то объясняет жестами).

А н о м а л и я. Йота хочет сказать, что надо у входа вкрутить лампочку. Снаружи темно, и мы тут как на рентгене.

Г е н а. Заведующая при кухне трех поросят держит. Вонища невыносимая. Я официанткой в ресторане работала — и то не помню такого, чтобы мы поросят откармливали…

К ы н ч о. И телевизор не работает. Мы за два года девяносто шесть телеспектаклей пропустили.

Й о т а (делает руками какие-то боксерские движения).

А н о м а л и я (Йоте). Не «тренирует», Йота, а «третирует»… (Топузову.) Йота хочет сказать, что здешний завхоз Шабан нас третирует. Физически.

Т о п у з о в. Как это может быть?

А н о м а л и я. А вот так. Я, говорит, цыган, нацменьшинство, имею привилегии.

Г е н а. Три-четыре!

В с е (скандируют). Помогите, товарищ Топузов! Погибаем!

Топузов поднимается, идет к двери. Все смотрят ему вслед. Затемнение.

В темноте слышен шум, топот. Радостные возгласы: «Идет! Несет! Ура!»

Свет зажигается. Ш а б а н  вносит починенный телевизор. Следом входит  Т о п у з о в  с магнитофоном в руке.

К ы н ч о (встает перед экраном). Быть или не быть?

Ш а б а н. Отойди ты со своим Гамлетом! Шушига старая!

К ы н ч о. Ничтожество!

Ш а б а н (поднимает Кынчо, насильно сажает на стул). Сиди тут, покуда не съездил по пьяной твоей роже!

Т о п у з о в. Так не положено, Шабан!

Ш а б а н. А чего он глотку дерет? Нарушает!

Т о п у з о в. Нужно иметь подход, вежливость, проявлять внимание.

Ш а б а н. Потому что я нацменьшинство, да? Эх, товарищ Топузов!

Телевизор заработал, звучит музыка.

А с п а р у х. Звук есть.

В е л и ч к а. Музыка!

Г е н а. Зато изображение пропало.

А с п а р у х. Шабан, изображение где?

Ш а б а н. В мастерской.

Т о п у з о в (Шабану). Ты сказал в мастерской, что ты от товарища Топузова?

Ш а б а н. Сказал.

Т о п у з о в. А они?

Ш а б а н. Спросили: какой еще Топузов?

Т о п у з о в. И ты не смог им объяснить?

Ш а б а н. Нет.

Т о п у з о в. Завтра поедешь и скажешь: товарищ Топузов недоволен.

Ш а б а н. А если они опять спросят, какой еще Топузов?

Т о п у з о в. Второй раз не спросят.

За дверью звенит колокольчик.

Ш а б а н. Марш в столовую!

А н о м а л и я. Шабан, вы…

Ш а б а н. «Вы»… Нас что — двое Шабанов? Нет, не двое… С вас и одного хватит! Мотаются тут, как прангулы, туда-сюда! Давай, катись!

Все, кроме Велички, Аспаруха и Топузова, уходят.

А с п а р у х. Ну, Величка, очень тебя прошу! После ужина и объявим.

В е л и ч к а. Совестно мне… Товарищ Топузов смотрит…

Аспарух с Величкой уходят. В дверях появляется  З а в е д у ю щ а я.

З а в е д у ю щ а я. Товарищ Топузов? А я думала, вы в комнате. Пойду, думаю, взгляну, не случилось ли чего. Весь день сегодня кручусь.. Продукты завезли поздно. Трубу прорвало. Тут у нас прекрасно, вы привыкнете, поправитесь… Прошу в столовую!

Т о п у з о в (направляясь ей навстречу). Товарищ заведующая, очень любезно с вашей стороны… (Предлагает ей стул.) Присядьте.

Заведующая садится.

(Вынимает записную книжку.) Есть у вас записная книжка?

З а в е д у ю щ а я. Нет.

Т о п у з о в (достает из кармана вторую записную книжку). Держите! Сегодня чудесный день!.. Пишите: визитные карточки. Второе: теннисный корт. Третье. Пишите, пишите, я все потом объясню. Третье: противоатомная защита… Так. Записали?

З а в е д у ю щ а я. Ничего не понимаю.

Т о п у з о в. Молоды еще. Представьте на минутку, кто-нибудь из руководящих товарищей заглянет сюда и скажет: «У вас тут проживает товарищ Топузов, а вы его не используете!»

З а в е д у ю щ а я. Визитные карточки… для…

Т о п у з о в. Я привык правильно ставить вопросы. Можно поставить вопрос так: может ли быть чувство национальной гордости у народа, у которого никогда не было визитных карточек? Теперь вы и сами легко ответите. Визитная карточка заменяет человеку все, чего у него нет… Когда я готовил доклад для ЮНЕСКО…

З а в е д у ю щ а я (улыбаясь). Теннисный корт… Да у нас тут одни старики. Он никому не нужен.

Т о п у з о в. Вот ваша логика: не нужен! А вы поставьте вопрос иначе: если он не нужен, почему у товарища Топузова возникла мысль, что он нужен?

З а в е д у ю щ а я. Ну…

Т о п у з о в. Вот видите? Не может быть ненужным то, что далеко не последней голове кажется нужным.

З а в е д у ю щ а я. Но корт… Ей-богу, нет никакой необходимости…

Т о п у з о в. Тогда поставьте вопрос так: необходимости нет, а западная пресса есть?

З а в е д у ю щ а я. Есть.

Т о п у з о в. Следовательно… Минутку! (Включает магнитофон. Звучит запись трех последних реплик.) Японский! Сын из ФРГ прислал… Вот что я заметил. Вы отвечаете правильно лишь в тех случаях, когда правильно задан вопрос.

Заведующая, заглянув в записную книжку, снова улыбается.

Вам что-то показалось смешным?

З а в е д у ю щ а я. Гражданская оборона…

Т о п у з о в. Да, вы правильно записали.

З а в е д у ю щ а я. Никто у нас этим не занимается. Нету смысла.

Т о п у з о в. У нас, говорите?

З а в е д у ю щ а я. Я не верю, что будет война.

Т о п у з о в. А во что вы верите?

З а в е д у ю щ а я. Как — во что? В человеческий разум.

Т о п у з о в. В настоящий момент человеческий разум может быть помрачен. Поставьте вопрос так: верите ли вы в то, что человеческий разум может быть помрачен? Вот вы уже и не знаете, что ответить.

З а в е д у ю щ а я. Я не верю в войну, потому что у меня сын, ему десять лет…

Т о п у з о в. Здоровый мальчик?

З а в е д у ю щ а я. Не очень. Совсем маленьким перенес воспаление легких. Нужен санаторий. А я одна, мужа нет… С путевками трудно.

Т о п у з о в (встает, протягивает ей руку). Теперь уже не будет трудно…

З а в е д у ю щ а я. Очень трудная жизнь, товарищ Топузов!

Т о п у з о в. Жизнь? Жизнь есть жизнь.

З а в е д у ю щ а я. Я читала одну статью. Там двое американцев пишут, что нас запрограммировала другая цивилизация и, как только она закончит свой эксперимент, жизнь на Земле тоже закончится.

Т о п у з о в. В таком случае нас создала не цивилизация, а варвары.

З а в е д у ю щ а я. Почему? Люди ведь заражают животных, чтобы найти способы исцелять человека. Это же не считается варварством. А они, возможно, создали нас для того, чтобы исцелять себя. Мы для них как белые мыши… Или кролики, например.

Т о п у з о в. В настоящий момент вообще трудно определить, кто сильнее — волк или заяц, то есть тот, кто программирует, или тот, кого программируют. Не случайно есть поговорка: «Пришел час зайцу волка…» Впрочем, в доме престарелых неудобно…

З а в е д у ю щ а я. Товарищ Топузов, а почему такие статьи всегда американцы пишут?

Т о п у з о в. Наше дело работать! В этом весь смысл. Вперед!

Топузов уходит в свою комнату. Заведующая, постояв минутку в недоумении, уходит тоже.

Входят  А н о м а л и я  и  В е л и ч к а.

А н о м а л и я. Зачем ты меня мучаешь, Величка?

В е л и ч к а. Это ты меня мучаешь.

А н о м а л и я. Вот видишь, обе мучаемся. А если скажешь — обеим станет легче.

В е л и ч к а. Я же сказала. Что ты еще от меня хочешь?

А н о м а л и я. Эх, Величка, Величка…

Уходит. Входит  А с п а р у х.

А с п а р у х. Величка, очень тебя прошу…

В е л и ч к а. Неудобно… В нашем-то возрасте… Что люди скажут?

А с п а р у х. Другие женятся, мы же ничего про них не говорим? Полюбили — и женятся. Кто в двадцать лет, а кто в шестьдесят. Сын у меня обеспеченный. Образование имеет.

В е л и ч к а. Страшно…

Входит  Ш а б а н, показывает яблоко.

Ш а б а н. Это что?

В е л и ч к а. Яблоко.

Ш а б а н. Яблоко на яблоне, а это фрукт. Так и в накладных обозначено… Третье блюдо. Де-серт. Фрук-ты. А что у тебя под матрасом?

А с п а р у х (выхватывает у него яблоко). Ты зачем под матрасами шаришь? Старые люди под матрасами деньги прячут… Деньги, говорю! Где они?

На шум входят все обитатели дома.

Ш а б а н. Ты-то что лезешь? Ты тут при чем? Я ей говорю… Ладно, первый раз прощается. Сам понимаешь, обязанность моя такая, приглядывать, проверять…

А с п а р у х (протягивает ему яблоко). Ешь!

Ш а б а н. Будем считать, что ничего не было. (Хочет уйти.)

А с п а р у х. Здесь! Здесь ешь, при всех! Давай-давай, не то хуже будет. К заведующей сведу! Ешь!

Входит  Т о п у з о в.

Ш а б а н. Товарищ Топузов, Аспарух оскорбляет меня при подчиненных!

Т о п у з о в. Величка, попроси заведующую опустить эти письма в городе. (Вручает Величке два конверта и уходит.)

В е л и ч к а. Уж не написал ли чего про нас?

Входит  А н о м а л и я, подходит к Величке.

А н о м а л и я (читает адреса на конвертах). Министру здравоохранения… Министру обороны…

По комнате проходит  А л о и с. За ней по пятам  К ы н ч о.

К ы н ч о. Ох, случится в нашей богадельне какая-нибудь скверность.

А н о м а л и я. Кынчо, господин Топузов письма написал министрам.

К ы н ч о. Топузов — он…

А н о м а л и я. По-вашему, кто?

К ы н ч о. Никто и ничто!

В дверях появляется  Т о п у з о в.

Т о п у з о в. Люди должны свободно выражать свое мнение.

А н о м а л и я. Кынчо — большой талант!

Топузов снова уходит к себе.

Й о т а (объясняет жестами, что Топузов большой человек «с таким вот большущим сердцем»).

Т р а к т о р о в. Топузов, Йота, может, и большой человек, но сердца таких размеров не бывает. Ты говори, да не заговаривайся.

Г е н а. Мать вашу за ногу. Знаешь, Аномалия, гляжу я на него и думаю… А Величка где?

А н о м а л и я. Министров понесла заведующей.

Й о т а (объясняет, что не министров, а письма министрам).

А н о м а л и я. Ты что, Йота, не веришь?

Т р а к т о р о в. Она говорит, не министров понесла, а письма министрам.

А н о м а л и я. Естественно, как это она министров понесет?

Г е н а. Ты так сказала.

А н о м а л и я. Господи, зачем изображать людей идиотами!

Г е н а (помолчав). Мать вашу за ногу. Этот человек…

А н о м а л и я. Тсс! Не надо под его дверью. Вдруг товарищ Топузов отдыхает, думает…

Все тихонько расходятся. Затемнение. Старики скандируют: «То-пу-зов! То-пу-зов!» …На сцене светлеет. Старики сидят на стульях. Входит  Т о п у з о в, жестом приказывает: «Тише!»

Т о п у з о в. Дорогие товарищи! Товарищ Топузов — не солнце, чтобы светить всюду и везде. Тем не менее, как вы сами видите, наша жизнь катастрофически движется вперед. Еще вчера вы были просто-напросто обитателями дома престарелых, но с сегодняшнего дня вы должны стать личностями, коллективом личностей. Все вы слышали о том, как Ньютону на голову упало яблоко и он додумался до земного тяготения. Мы, романтики, отрицаем эгоистическое общество одиночек. Яблоко должно падать на весь коллектив, и весь коллектив должен додумываться.

Ш и ш м а н. У меня вопрос.

Т о п у з о в. Говори, Шишман!

Ш и ш м а н. А если яблоко упадет не на весь коллектив?

Т о п у з о в. Товарищи, вопросы, конечно, задавать можно. Лично я вопросов не боюсь. Итак, речь идет о коллективе личностей. А что такое личность? К чему сводится этот вопрос? К сознательности… Вот вы, госпожа Аномалия, и ты, Величка, знаете ли вы Аввакума Захова?

А н о м а л и я. Я с ним не знакома.

Т о п у з о в. Знаменитый болгарский разведчик. (Протягивает ей книгу.) Прочтите с Величкой! Это про Аввакума Захова. Она на многое раскроет вам глаза, а главное — научит отличать шпионов от наших разведчиков.

К ы н ч о. Я ее читал.

Т о п у з о в. Я знаю, Кынчо. Теперь возьмем, например, Шишмана. Он у себя в комнате оборудовал уголок болгарского народного быта. Прекрасная инициатива! Но почему для себя одного? Разве, кроме тебя, тут болгар нету?

Т р а к т о р о в. Мы все болгары.

Т о п у з о в. Совершенно верно! Разве плохо будет, Шишман, если ты перенесешь кое-какие экспонаты сюда, в общую комнату, как наглядную агитацию для всего коллектива? Можно, скажем, повесить на стену кремневое ружье — чтоб напоминало о славном прошлом болгарского народа. В углу поставить колесо от телеги. И душу трогает, и служит символом — колесо истории, так сказать. Рядом с ружьем можно повесить твою старую косу, Шишман, — как напоминание не только о былых лугах и пастбищах, но и об экономическом кризисе на Западе. Все это должно сделаться общим достоянием. Я бы даже выразился так: вся Болгария должна стать уголком болгарского народного быта.

Аплодисменты.

Ш и ш м а н. У меня вопрос.

Т о п у з о в. Говори, Шишман!

Ш и ш м а н. Разумно ли превращать Болгарию в уголок народного быта?

Т о п у з о в. И разумно и необходимо.

Ш и ш м а н. А не приберет ее тогда к рукам «Балкантурист»?

Т о п у з о в. Товарищи! «Балкантурист» принадлежит всем нам!

К ы н ч о. Но мы-то ему не принадлежим. (Отпивает из бутылки.)

Т о п у з о в. Не понимаю, товарищи, откуда у Кынчо эта неоправданная смелость… Как известно, он сам нуждается в товарищеской помощи… Это большой наш артист… который заслуживает высокого звания заслуженного и даже расперезаслуженного!

Г е н а. Мать вашу за ногу. Кынчо, перестань ты водку пить! Послушай, какие интересные вещи говорит товарищ Топузов.

Т о п у з о в. Вот Гена интуитивно затронула главную его проблему.

Г е н а. Не трогала я его проблему, товарищ Топузов.

Т о п у з о в. Ты не совсем поняла… Я имею в виду, что Кынчо слишком много пьет.

А н о м а л и я. Пьешь, Кынчо, пьешь.

В е л и ч к а. Тебе добра желают…

К ы н ч о. Значит, вы тоже, как тот тип… Двадцать лет ходит за мной, покоя не дает. Вчера в автобусе опять — стоит за спиной и бубнит: «Пока я, — говорит, — директор, не видать тебе звания!» Я ему так врезал по физиономии, что весь автобус обмер.

Т р а к т о р о в. Зря ты, Кынчо, вчера человека ударил.

А с п а р у х. Пастух он оказался, из соседнего села.

К ы н ч о. Как знать. Завтра его могут назначить директором театра.

Т о п у з о в. Вполне возможно. Люди растут, выдвигаются.

К ы н ч о. Не они выдвигаются, а их выдвигают. Потому я и воюю.

Т о п у з о в. Соки, Кынчо, соки…

К ы н ч о. Какие еще соки?

Т о п у з о в. Безалкогольные.

К ы н ч о. Кому?

Т о п у з о в. Тебе.

К ы н ч о. А-а, чтоб не воевал? Чтобы тот тип ходил за мной и говорил: «Взялся за ум наконец?» Был, дескать, дурак дураком, а как начал соки пить — поумнел. Так, что ли? И потом покажут меня по телевидению в рекламе: «Пейте фруктовые соки!» А на Гамлета возьмут другого!

Г е н а. Мать вашу за ногу, дался тебе этот Гамлет!

Т о п у з о в. Правильно, Гена! Фрукты здесь в изобилии. Поэтому я обращаюсь к тебе. Ты могла бы ежедневно выжимать для него соки.

В е л и ч к а. Сок — тоже питье, Кынчо.

Г е н а. Кынчо, я берусь выжимать тебе соки!

К ы н ч о. Ох, произойдет в доме престарелых какая-то скверность.

Т о п у з о в. Товарищи, вы вправе сказать, что у бабушки Йоты тоже своя трагедия. Столько лет, как онемела. Лишилась самого драгоценного человеческого дара — дара речи.

Ш и ш м а н. У меня вопрос. Почему товарищ Топузов считает, что в доме престарелых речь — самый драгоценный дар?

Т о п у з о в. Разве ты сам не в состоянии ответить на этот вопрос, Шишман?

Ш и ш м а н. В состоянии.

Т о п у з о в. Зачем же тогда спрашиваешь?

Ш и ш м а н. А затем, что у меня не такой ответ, как у тебя.

Т о п у з о в. Тогда правильно делаешь, что не отвечаешь. Два разных ответа на один и тот же вопрос могут подорвать наше единство… Йота, дорогая наша бабушка Йота! Ты должна жить такой же полноценной жизнью, как и все мы. Давайте же вернем ей полноценную жизнь. Пусть она, например, заведет переписку с космонавтом, заживет его жизнью. А?

А н о м а л и я. Какие по радио трогательные письма передавали — от юных пионеров!

Ш и ш м а н. У меня вопрос!

Т о п у з о в. Сам на него и ответь, Шишман! На перебивай меня.

Ш и ш м а н. Не могу я ответить. Зачем Йоте впадать в состояние невесомости?

Т о п у з о в. А кто должен впадать? Дом престарелых? Скажи, Йота, ты согласна?.. Видишь, Шишман?

А н о м а л и я. Товарищ Топузов, а нельзя здесь на потолке нарисовать ангелов? В натуральную величину.

Т о п у з о в. Нельзя, потому что неизвестно, какая у них натуральная величина, и нас могут обвинить в искажении объективной действительности… А ты-то чего улыбаешься, Тракторов? Ты-то по крайней мере человек скромный.

Т р а к т о р о в. Как чего? Радуюсь.

Т о п у з о в. Это другое дело. А то есть ехидные люди, которые так улыбаются, что не поймешь, радуются они или насмехаются.

А с п а р у х (себе под нос). Я, например.

Т о п у з о в. А ты, Аспарух, чем займешься?

А с п а р у х. Я бы мог по столярной части. Клетки сколотить, к примеру.

Т о п у з о в. Клетка — это тюрьма.

Г е н а. Да и птиц уже не стало.

Т о п у з о в. А почему? Потому что нету гнезд. Не клетки — гнезда нужны.

А с п а р у х. Сделаем гнезда.

Т о п у з о в. И тогда птицы снова прилетят сюда.

Т р а к т о р о в. Один я остался без всякого дела.

Т о п у з о в. Я что-то устал, Тракторов… но дело я тебе подыщу. Благородное и гуманное. В начале осени организуем встречу с нашими близкими, детьми, сестрами, братьями… Устроим концерт самодеятельности. Литературно-музыкальную программу организуем… А сейчас перейдем к нашей основной задаче. Входи, Шабан!

Появляется  Ш а б а н. Он в противогазе, нагружен огнетушителем, лопатой, киркой, фонарем, ведром.

Визг. Затемнение. В темноте что-то падает. Свет зажигается. На сцене никого, кроме  Й о т ы. Она в противогазе. Входит  Ш а б а н.

Ш а б а н. Где противогаз взяла?

Й о т а (объясняет: «Отсюда, из шкафа…»).

Входит  Т о п у з о в.

Ш а б а н. Ты зачем казенное имущество трогаешь, а? Ведьма старая! Я за него перед товарищем Топузовым отвечаю! Тебе это известно? Убью на месте! (Бьет ее по щеке.)

Йота падает, лежит на полу не шевелясь.

(В испуге склоняется к ней, потом, выпрямившись, замечает Топузова.) Пришиб я ее…

Топузов склоняется над старухой, щупает пульс.

Ш а б а н. Что ж теперь будет, товарищ Топузов?

Топузов молчит.

Товарищ Топузов, ведь я из-за вас!

Топузов бросает на него суровый взгляд.

Давайте скажем, что она сама упала.

Топузов молчит.

Товарищ Топузов, я нацменьшинство!

Йота медленно приподымается.

Й о т а. За что ты меня, Шабан?

Топузов и Шабан отшатываются в изумлении: она заговорила!

За что ты меня ударил? (Сама не может поверить тому, что к ней вернулся дар речи.) За что ты меня ударил?

Ш а б а н. Тсс!

Т о п у з о в. Заговорила!

Й о т а. Заговорила, верно? Я заговорила! Заговорила!.. Товарищ Топузов, вы ведь слышите меня?

Т о п у з о в. Слышу, Йота!

Й о т а. Я заговорила!.. Спасибо, Шабан!.. Шабан, братец ты мой, спасибо тебе великое!

Ш а б а н. Тсс!

Й о т а. Я заговорила! Спасибо, брат.

Ш а б а н. Тсс!

Й о т а (кричит). Соседи! Люди! Я заговорила! Слышите?

Один за другим вбегают обитатели дома, ошеломленно смотрят на Йоту.

Й о т а. Вы слышите? Я говорю! Ведь вы меня слышите? Шишман, ты меня слышишь? Я тебе говорю! Аномалия, Величка! Все здесь? Тракторов, ты не ругайся… Я заговорила! Мне хочется говорить… Люди! Ведь столько лет… Журналисты, футболисты, оптимисты, карьеристы — все говорили. Одна я молчала. Копила в себе боль, копила слова, только произнести не могла. Сколько я золота скопила за эти годы!

Т р а к т о р о в. Какого еще золота?

Й о т а. Молчание, Тракторов, и есть золото. Все знают, а ты нет. Не заговори я, так бы никогда не узнал. Скажи спасибо, что я заговорила. Не согласен? А ты поспорь со мной, поспорь. Миновало то времечко, когда со мной можно было спорить! Руки прочь от Ливана! Свободу народам Африки! Дорогу большой химии! Все на защиту окружающей среды!

К ы н ч о. Остановись на минуту!

Й о т а. Попробуй останови меня! Я сама остановиться не могу, а ты меня остановишь? Как же! Сейчас даже овцы чуть заблеют в горах, пастух им сразу: «Чем недовольны? Вас на демонстрацию мод поведут, в отеле «Хилтон» поселят!» Экология, симпозиумы… Реки по земле текут черные, как в «Божественной комедии» Данте Алигьери. У нас, мол, Миссисипи и Амазонки нету! Можно подумать, что Искыр и Марица есть! Ни одной речечки чистой не осталось! А за чистоту нравов боремся! Где мы эти нравы отмывать-то будем, а? В Искыре? Да там такая вонища, скотина не выдерживает, а тем более нравы… Но зато… искусство, Театральный институт, «Травиата», ансамбль камерной музыки… Да? Искусство, дескать, облагораживает. «Облагораживает»! Тьфу! Я и в молодые-то годы еле это слово выговаривала… Обворовали мы страну, вот что! Чья это страна, а? Не соседская ведь, собственная! Кто мы есть — клептоманы или борцы за мир? Худо мне, люди добрые, я-то ведь не «Балкантурист», у меня «уголок народного быта» в сердце, не в корчме. Поэтому буду говорить и говорить, пока все пробки не перегорят.

Пробки перегорают. На сцене темно.

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Декорация та же, что и в первом действии, только сейчас в комнате появился «уголок народного быта». На почетном месте — кремневое ружье, коса и тележное колесо. Как и в финале первого действия, все обитатели дома на сцене. Й о т а  продолжает свою речь.

Й о т а. Карьеристы! На каждом шагу, на каждом углу! За столом и под столом! Ползут и ползут, как улитки, лезут по веткам дерева государственного. Государство для них басни сочиняет, чтоб перевоспитать, а они ползут да про себя усмехаются, и пахнет после них всякой мерзостью. Заберется такая улитка на самую макушку — и, откуда ни возьмись, у нее крылья орлиные, раскинет она их и летит над учреждением. Помню, к нам в село орел прилетал, крылья огромнющие, так он бросался на тучи, чтобы беду отвести, хлеба от града спасти. А теперь над учреждением вьется орел-стервятник, учреждение дрожит как заяц, уши навострило, морковку грызет. И ведь не за жизнь свою дрожит, за морковку только… Выстроилось душ двадцать охотников, идут по полю кукурузному строем, как крестоносцы, сами лают — собаки уже осипли лаять зря, — а учреждение знай морковку грызет, у батареи греется, кроссворды решает и думает: «Пуля нас не возьмет, лишь бы под сокращение не попасть…» Нашего округа это не касается, говорит один округ и на соседний поглядывает, а соседний в затылке чешет и по телевизору многосерийный фильм смотрит выпуск за выпуском — так бы, кажется, и запустила в них чем потяжелее… Кто виноват, товарищ пароход? Докеры, отвечает пароход «Дерзкий», они меня не загрузили. Товарищи докеры, почему не загрузили пароход «Дерзкий»? Потому что завод груз не прислал. Товарищ завод, почему груз не прислал? Потому что другой завод детали не прислал. Товарищ другой завод, почему не прислал детали? Потому что пароходство не прислало пароход «Дерзкий». Товарищ пароход, почему не взяли детали? Потому что докеры их не погрузили… Товарищи докеры-ы-ы… От плановости не продохнешь. Но зато… Искусство, Театральный институт, «Травиата», ансамбль камерной музыки… Да? Искусство, дескать, облагораживает… Обворовали мы страну! Чья это страна-то?.. Чье государство?

Зашатавшись, падает на руки Шишмана и Аспаруха. Общее смятение.

Г е н а. Позовите доктора!

Т р а к т о р о в. Доктор Стоянова! Алоис Хуана Перес-и-Перальта!

Ш и ш м а н. Воды ей дайте.

В е л и ч к а. Расстегните кофту.

А н о м а л и я. Побрызгайте на нее водой, но не трогайте!

Входят  А л о и с  и  З а в е д у ю щ а я. За ними  Ш а б а н.

З а в е д у ю щ а я. Что с ней?

Т р а к т о р о в. Выдохлась… Трое суток говорила без перерыву.

Алоис щупает Йоте пульс.

А л о и с. Пульс есть.

Т о п у з о в. Отнесите ее в кабинет врача. Без паники, товарищи! Прошу разойтись! Шабан, поднимай тело!

Затемнение. Потом свет снова зажигается. Старики и старухи построены для коллективного приветствия. На всех одинаковые халаты. Т о п у з о в  стоит впереди, почти на авансцене, как режиссер или дирижер. Рядом, за столом, Ш а б а н. Топузов вскидывает руки, давая знак начинать. Шабан включает магнитофон. Музыка.

А н о м а л и я. Дорогие…

В е л и ч к а. Наши…

Г е н а. Дети!

В с е. Добро пожаловать!

Й о т а (хриплым голосом. Горло у нее перевязано). Давно ждали мы этой встречи…

Т о п у з о в (знаком прерывает ее). Минутку, Йота! Неясно, чего мы ждали. Аспарух, возьмешь эту реплику себе, а Йота скажет следующую. Сначала! (Подает знак.)

А н о м а л и я. Дорогие…

В е л и ч к а. Наши…

Г е н а. Дети!

В с е. Добро пожаловать!

А с п а р у х. Давно ждали мы этой встречи…

Й о т а (хрипло). С неописуемым терпением и любовью…

Т о п у з о в. А теперь непонятно, с каким терпением. Пусть это скажет Тракторов, а Йота что-нибудь другое. Сначала!

А н о м а л и я. Дорогие…

В е л и ч к а. Наши…

Г е н а. Дети!

В с е. Добро пожаловать!

А с п а р у х. Давно ждали мы этой встречи…

Т р а к т о р о в. С неописуемым терпением и любовью.

Ш и ш м а н. Так же, как ждали ее вы.

В с е. Добро пожаловать!

К ы н ч о. Живется нам хорошо.

В е л и ч к а. Нас кормят.

А н о м а л и я. У нас есть телевизор…

Т р а к т о р о в. Теннисный корт…

А с п а р у х. Визитные карточки…

Г е н а. Гражданская оборона…

Й о т а. Уголок болгарского народного быта…

Топузов делает ей знак остановиться.

Ш а б а н. Ни черта про уголок не слышно. (Топузову.) Она это нарочно… Эх, кабы можно было ей вмазать…

Т о п у з о в (отводит его в сторону). Насилие здесь неуместно, Шабан! Шишман, будь добр, скажи про уголок так, чтобы до всех дошло. Возьми эту реплику себе, Йота скажет следующую. Давайте! (Дает знак начинать.)

А н о м а л и я. Дорогие…

В е л и ч к а. Наши…

Г е н а. Дети!

В с е. Добро пожаловать!

А с п а р у х. Давно мы ждем этой встречи…

Т р а к т о р о в. С неописуемым терпением и любовью…

Ш и ш м а н. Так же, как ждали ее вы.

В с е. Добро пожаловать!

К ы н ч о. Живется нам хорошо.

В е л и ч к а. Нас кормят.

А н о м а л и я. У нас есть телевизор…

Г е н а. Теннисный корт…

А с п а р у х. Визитные карточки…

К ы н ч о. Гражданская оборона…

Ш и ш м а н. Уголок болгарского народного быта…

В с е. Добро пожаловать!

Т о п у з о в. Молодец, Йота, вот теперь прекрасно!

Кынчо выходит вперед, читает монолог Гамлета.

К ы н ч о.

Ш а б а н. Товарищ Топузов…

Т о п у з о в. Спокойно, Шабан, это Гамлет.

Ш а б а н. А я думал — Кынчо.

Т о п у з о в. Конечно, Кынчо, но в роли Гамлета.

Ш а б а н. Я решил, это у него с фруктового сока…

Т о п у з о в. При чем тут сок? Он репетирует. (Кынчо.) Все прекрасно, и чувство есть, только надо больше подчеркнуть смысл… (Протягивает ему листок.) Попробуй, я тут внес кое-какие поправки…

К ы н ч о.

Т о п у з о в (со слезами на глазах). Ну, Кынчо, до слез довел! Сколько гражданственности! Ты избавил Гамлета от вредного раздвоения, которое вот уже три-четыре столетия не дает покоя критикам. Если б Шекспир был жив, он бы сказал: «Больше мне сказать нечего». Репетиция окончена.

Старики разбредаются по своим комнатам.

Ш а б а н (Топузову, тихо). Товарищ Топузов, а Кынчо те слова с насмешкой говорил…

Т о п у з о в. Я это заметил, Шабан, заметил…

Ш а б а н. Товарищ Топузов, я уже полгода никого пальцем не тронул.

Т о п у з о в. Это большое достижение. Ты поосторожнее…

Ш а б а н. Пойду корт полью. (Уходит.)

Топузов включает магнитофон. Маршевая музыка. Мгновенно один за другим появляются обитатели дома. Первой проходит по сцене  В е л и ч к а, в руке у нее плакат «Добро пожаловать!». А н о м а л и я  читает на ходу книжку про Аввакума Захова.

А н о м а л и я. Зачем ты меня мучаешь, Величка?

В е л и ч к а. Не мешай! Я задание выполняю.

Г е н а (в руках у нее графин и пишущая машинка). Кынчо, Кынчо!

К ы н ч о (идет ей навстречу). Я здесь!

Г е н а. На, пей. (Подает ему графин с фруктовым соком.)

К ы н ч о. Спасибо, Гена. Один мой друг говорил: «Нет ничего лучше фруктового сока… на другое утро». (Уходит.)

А с п а р у х (вносит большое птичье гнездо). Вчера укрепил под карнизом два ласточкиных гнезда. А это — на дымовую трубу, для аистов. Какие бывают аисты на свете! Клюв как рожок для обуви… (Уходит.)

Ш а б а н (уходя). Пойду корт полью.

З а в е д у ю щ а я (входит с банкой масляной краски и кистью в руках). В доме такое оживление, товарищ Топузов. Что происходит?

Й о т а. Пойду докончу письмо космонавту. (Уходит.)

З а в е д у ю щ а я. Хочется мне, товарищ Топузов, написать над входом…

Т о п у з о в. Пишите, пишите, это можно…

Заведующая уходит. Гена ставит пишущую машинку на стол. Вбегает  Ш а б а н  с дамским лифчиком в руке.

Ш а б а н. Чьи это принадлежности? Чьи принадлежности, я спрашиваю!

Старики и старухи испуганно выглядывают из дверей.

Г е н а. Мои!

Ш а б а н. Вот, товарищ Топузов, на корте нашел, на теннисной сетке сохло.

Т о п у з о в. Нехорошо, Гена, дорогое спортивное сооружение…

Г е н а. Я же не знала, что сетка — не для этого…

Т о п у з о в. Ничего, ничего. Откуда ты можешь знать? Раньше теннисные корты были только у богачей, аристократов. Надо корты беречь. Могут гости приехать, посмотрят и скажут: «Интересно!»

Ш а б а н. Вообще-то многие смотрят, товарищ Топузов. Удивляются даже.

Т о п у з о в. Пусть удивляются. Нам незачем скрывать свои достижения. (Шабану.) Поливаешь?

Ш а б а н. Утром и вечером, товарищ Топузов. Очень я к этому корту душой прикипел. Вчера во сне шланг видел — толстенный такой шланг, пять дюймов, и струя из него бьет! До того я разволновался во сне, проснулся — весь мокрый. «Почему не разбудила? — жене говорю. — Я на корт опаздываю!» Автобус уже ушел, пешком пришлось добираться.

Г е н а. Прошу вас, товарищ Топузов! (Протягивает ему визитную карточку.)

Т о п у з о в. Что это?

Г е н а. Моя визитная карточка. Прошу вечером на домашнее варенье. И вы тоже приходите. (Раздает всем визитные карточки.)

Й о т а (шарит в кармане блузы). Куда я дела свои?

Т о п у з о в. На что они тебе?

Й о т а. Я тоже хочу дать Гене визитную карточку.

Т о п у з о в. Это лишнее. Приглашает ведь Гена.

Й о т а. Хорошо… Я тебе завтра дам, Гена!

Т о п у з о в. Гена, зайди ко мне на минутку, уточним кое-что насчет завтрашних занятий. (Уводит Гену к себе.)

Остальные направляются к своим комнатам.

Й о т а. Шабан, подожди секундочку! (Знаками просит Аномалию и Величку уйти. Когда те уходят, протягивает Шабану бумажку в десять левов.) Давно собираюсь, Шабан… Возьми!

Ш а б а н. За что ты мае десятку суешь?

Й о т а. В благодарность. За то, что ударил. Я же от этого заговорила! Рубаху себе новую купишь…

Ш а б а н. Да ты что? Чтоб потом говорили, что я взятки беру?

Й о т а. Какие взятки за оплеуху? Бери, бери! (Сует деньги ему в руку.)

Шабан идет к двери.

Постой-ка, Шабан, постой! (Достает из кармана листок бумаги.) Это знаешь что? Заметка. Сама сочинила, благодарность тебе выражаю. Хочу в газету послать.

Ш а б а н (встревоженно). Бабушка, бабушка, поди сюда! (Возвращает ей десятку.) На, бери мою десятку, только заметку не посылай. Про нацменьшинство и так пишут больше, чем надо… Бери, бери. Купишь себе от меня тапочки и косынку! (Засовывает ей деньги в карман кофты.) Давай сюда заметку!

Й о т а. Ну, если ты против… Только пусть заметка у меня останется. По вечерам перечитываю — и на душе приятно, сплю спокойно.

Ш а б а н. Никому больше не читай!

Й о т а. Это как же? Ведь все свои…

Ш а б а н (в сторону, как в классической пьесе). И дернуло же меня облагородиться! (Уходит.)

Слышатся соловьиные трели. Входят  Г е н а  и  Т о п у з о в. Гена подражает соловью, Йота завороженно слушает.

Й о т а. Ты просто артистка, Гена! Как это у тебя получается?

Г е н а. Воздух, чувство — вот и все!.. Товарищ Топузов в восторге от моего номера!

Й о т а. Еще разочек! Пожалуйста!

Г е н а. Курица, петух и цыпленок. (Подражает курице, петуху и цыпленку.)

Й о т а. Ой, у меня же письмо космонавту не дописано!.. (Уходит.)

Вбегает  Т р а к т о р о в, бросается к Топузову и Гене.

Т р а к т о р о в. Обидно мне, товарищ Топузов!

Т о п у з о в. Что случилось?

Т р а к т о р о в. Все при деле. Шишман вон какой уголок оборудовал. Гена, я смотрю, каждый день соки выжимает, поет по-птичьему, «мать вашу за ногу» от нее уже не услышишь, даже наоборот, «с полным нашим удовольствием» говорит. Йота уже полписьма космонавту написала, Аномалия с Величкой вполне могут в разведчики поступать, Аспарух соломинки подбирает, гнезда вьет не хуже ласточки, Кынчо вовсю стихи читает. Все что-нибудь делают… Один я — ничего!

Т о п у з о в. Я же сказал. Тебе достанется самое благородное дело.

Т р а к т о р о в. За благородное дело я могу всю кровь, по капле…

Т о п у з о в. Кровь, говоришь?

Т р а к т о р о в. Кровь.

Т о п у з о в. Нам могут сказать: «Столько сделали хорошего, а вот донора среди нас нету!»

Т р а к т о р о в. Зачем же? Я себя чувствую хорошо. Мне крови не надо.

Т о п у з о в. Зато другому надо.

Т р а к т о р о в. Вы хотите сказать…

Т о п у з о в. Дело это добровольное. Подумай. Не к спеху. Сейчас ты пока еще в шоке.

Т р а к т о р о в. Схожу на теннисный корт. Я когда на него гляжу — спокойнее думаю…

Тракторов уходит. В комнату чуть ли не вбегает  А н о м а л и я  и  В е л и ч к а.

А н о м а л и я. Товарищ Топузов, вы были правы! Раньше мы не замечали, но, как прочли про Аввакума Захова, уже почти уверены. Она людоедка!

В е л и ч к а. Я, товарищ Топузов, еще не так чтоб совсем уверена… Славная девушка!

Т о п у з о в. Излишняя подозрительность нам не нужна… Все хорошо в меру… Само собой, не обязательно она людоедка. Алоис Хуана Перес-и-Перальта… У некоторых людоедов есть обычай: съедят человека — и присваивают его имя.

Г е н а. Выходит, Алоис с полным нашим удовольствием могла съесть и Хуана, и Переса, и Перальту?

А н о м а л и я. А если она еще и Кынчо съест, ее будут звать Алоис Хуана Перес Перальта и Кынчо?

В е л и ч к а. Не такая она…

Т о п у з о в. Само собой, возможно, что и не такая…

Входит  А л о и с.

А л о и с. Товарищ Топузов, все почему-то отказываются принимать лекарства.

Т о п у з о в. Работа — вот лучшее лекарство, Алоис! Вперед!

Топузов включает магнитофон, звучит марш. Алоис, маршируя, уходит. Входит запыхавшаяся  З а в е д у ю щ а я.

З а в е д у ю щ а я. Товарищ Топузов, из министерства здравоохранения ответили. Место в санатории выделено! Вот путевка. Подпись, печать… Как я вам благодарна, товарищ Топузов! Уж всякую надежду потеряла, а ведь надежда — это для человека опора.

Т о п у з о в. Это раньше надежда была опорой, теперь добрый дядюшка — опора для надежды.

З а в е д у ю щ а я. Вы такой остроумный, товарищ Топузов. (Уходит.)

В е л и ч к а. Хорошая женщина, добрая… У нее сейчас от радости все пробки перегорят.

Г е н а (взглянув на пробки). Не перегорают больше пробки, товарищ Топузов.

Т о п у з о в. Пошли, Гена, уточним кое-что насчет завтрашних дел.

Уходят.

А н о м а л и я. Зачем ты меня мучаешь, Величка?

В е л и ч к а. Это ты меня мучаешь.

А н о м а л и я. Вот видишь, обе мучаемся. А скажешь — обеим станет легче.

В е л и ч к а. Я же сказала… Что тебе еще надо?

Ш а б а н  подслушивает их разговор.

А н о м а л и я. И не грех тебе? Я тебя кормила-поила… Не только места в приюте, у тебя и могилки бы не было… Ну говори же!

В е л и ч к а. Не кричи. Совестно…

А н о м а л и я. Буду кричать! Весь дом созову! У меня уже нервы не выдерживают! Слышишь? В последний раз спрашиваю: было у тебя с ним или не было? Говори.

В е л и ч к а. Было.

А н о м а л и я (бросается к ней, обнимает, целует). Спасибо! Спасибо тебе! Наконец-то! Упал камень с души! Больше уж я не чувствую себя перед ним виноватой!

Обе торопливо уходят. Шабан стучится к Топузову. Раз, другой. Наконец Топузов открывает. Шабан заглядывает в приотворенную дверь.

Т о п у з о в. Что тебе, Шабан?

Ш а б а н. Вы не опасайтесь, товарищ Топузов… Я все понимаю…

Т о п у з о в (строго). Что ты понимаешь?

Ш а б а н. Товарищ Топузов, Величка призналась, что было у нее… До чего ж хорошо, товарищ Топузов.

Т о п у з о в. Что хорошо?

Ш а б а н. Что вы к нам приехали. Раньше я как скотина жил безмозглая. Бывало, съездишь кому из них, а потом самому противно. А сейчас просто не жизнь — малина.

Т о п у з о в. Почему?

Ш а б а н. Раньше Кынчо сказанет что-нибудь этакое, я ему тут же вмажу. А теперь он сказанет, а я все вам перескажу. И сразу на душе легчает. В прежнее время меня, товарищ Топузов, за человека не считали. Темный я был, нацменьшинство. А теперь я доносчик. А доносчики — они уже не меньшинство. Спасибо вам большое, товарищ Топузов, за перевоспитание!

Т о п у з о в. За воспитание… Перевоспитание — это когда воспитанного воспитываешь вторично.

Ш а б а н. Вторично мне не надо.

Т о п у з о в. Будь добр, объясни, что значит «пранзела»?

Ш а б а н. Ничего не значит, товарищ Топузов.

Т о п у з о в. А «чмарь»?

Ш а б а н. То же самое, что «шушига», — ничего не значит. Я эти слова для страху придумал. Помню, помоложе когда был, прочел раз в газете: «Трансатлантические координаты» — и обмер со страху. Я раньше говорил им: «Дрыхнете, как сурки!» — а им хоть бы что… Потому что знают, что такое сурок. А теперь как скажу: «Дрыхнете, точно прангулы!» — их страх берет, и они встают, когда положено.

Т о п у з о в. Далеко пойдешь, Шабан… (Озадаченно качает головой.) Прангулы… Чмарь… Шушига… (Уходит к себе.)

Входит  Й о т а.

Й о т а. Шабан! (Протягивает ему десятку.) Очень тебя прошу, не ломайся. Возьми, купи себе рубаху! (Сует ему деньги в карман.)

Ш а б а н. Заметку свою никому не читала?

Й о т а. Нет! Но дописала и сегодня пошлю. (Идет к двери.)

Ш а б а н. Бабушка Йота, постой, поди-ка сюда… Вот оно дело какое… держи… возьми мою десятку. (Протягивает ей деньги.) А заметку отдай мне. Если вправду хочешь меня уважить за то, что я тебя вылечил, возьми! Я человек скромный, напишут про меня в газете — краснеть буду. А так будем мы с женой по вечерам читать твою заметочку, слезы лить да тебя поминать! (Кладет ей деньги в карман.) Давай заметку!

Й о т а. Хорошо, сынок. Будь по-твоему! (Протягивает ему листок.) Дай бог здоровья товарищу Топузову, новая у нас жизнь пошла. (Уходит.)

Ш а б а н (поспешно разворачивает листок, принимается по слогам разбирать написанное). «Товарищ космонавт, пишет вам Йота Станкова, родом из села Старый Прогресс, бывшая телефонистка, в настоящее время пенсионерка. С детства мечтала иметь кор-рес-пон-денцию с космонавтом…» Вот сумасшедшая старуха! Что она мне сунула? При чем тут космонавт? Да нет, не сумасшедшая, раз десятку взяла… Ах, чмарь проклятая! Раньше бы я ей… К чертовой матери это вежливое обращение! Жить надо, как природа велит, естественно! Скажет кто с улыбочкой: «Очень я тебя уважаю, товарищ Шабан!», а ты ему за это вмажешь — и всем все понятно. А теперь я, видите ли, тоже обязан сказать: «И я тебя уважаю», а потом ворочаюсь с боку на бок ночь напролет и голову ломаю: «С чего это он мне так сказал?» Еще загнешься не хуже Гамлета, а наутро обязательно кто-нибудь скажет: «Да я только вчера видел Шабана, здоров был и свеж как огурчик». К чертовой матери! От этого все инфаркты и пошли — не от затрещин, а от вежливого обращения! (Уходит.)

Из комнаты Топузова, кокетливо охорашиваясь, выходит  Г е н а. Нарочно задерживается на пороге. Мимо проходит  А н о м а л и я. Гена преграждает ей дорогу.

Г е н а. Интересно очень, да?

А н о м а л и я. Ты про что?

Г е н а. Про что! Спрашивай, спрашивай, не увертывайся.

А н о м а л и я. Я не увертываюсь, а прохожу мимо.

Г е н а. Мать вашу за ногу! Чуть только кто немножко возвысится — все сразу же проходят мимо с полным нашим удовольствием.

А н о м а л и я. Я достаточно деликатна… Не понимаю, откуда всем уже известно?

Г е н а (радостно). Неужели всем? Что за народ!

А н о м а л и я. Замолви за меня словечко товарищу Топузову… Она, скажи, из бывших, но порвала окончательно и бесповоротно и теперь полностью «за»… На нее, скажи, даже больше можно положиться, потому что осознает свою вину.

Входит  Т о п у з о в. Аномалия с виноватым видом исчезает.

Т о п у з о в. На чем мы остановились?

Г е н а. На падении доллара.

Топузов садится за пишущую машинку.

(Диктует.) «Согласно официальным данным, курс доллара за последние восемнадцать месяцев упал на одиннадцать процентов по отношению к японской иене…» (Кладет голову Топузову на плечо.)

По комнате проходит  Т р а к т о р о в.

Т р а к т о р о в. Извините… (Уходит.)

Т о п у з о в. Зачем ты, Гена?.. Я же сказал, нужно соблюдать осторожность. Наша связь потрясает основы. Если о ней узнают, я перестану быть «самим товарищем Топузовым». А ты станешь обыкновенной, рядовой Геной. Хочется тебе быть рядовой?

Г е н а. Ни за что на свете!

Т о п у з о в. Ты кому-нибудь говорила?

Г е н а. Что я, ненормальная?

Топузов садится за машинку.

По официальным данным, курс доллара за последние восемнадцать месяцев… (Снова опускает голову Топузову на плечо.)

По комнате проходит  А н о м а л и я.

А н о м а л и я. Прошу прощения! (Уходит.)

В е л и ч к а (появляясь на пороге своей комнаты). Извините!

Т о п у з о в. Постой, Величка! Я понимаю, тебе неловко… Это ваше личное с Аспарухом дело…

В е л и ч к а. Мы ничего худого не делали, товарищ Топузов.

Т о п у з о в. А я ничего и не говорю. Но мы — коллектив. У тебя дочь, зять, внучка… Что скажут другие? А вдруг и Гена захочет последовать твоему примеру? Ты бы такое допустила, Гена?

Г е н а. Никогда в жизни!

Т о п у з о в. Для нас выше всего интересы этого дома, который дал нам приют в нашем несчастье. И мы обязаны это несчастье сохранить как пример и передать тем, кто придет после нас… Не плачь! Я знаю, ты меня поняла…

Величка уходит к себе. Входят  Ш и ш м а н  и  А с п а р у х.

Ш и ш м а н (делая вид, будто не замечает Топузова и Гены). Да нет же, Аспарух! Она официанткой работала и выкинула номер с одним посетителем…

А с п а р у х. Чаевые содрала?

Ш и ш м а н. В загс повела. А он вроде большим начальником был по внешней торговле. Потом жизнь сыграла с ним еще одну шутку. Я и думаю: жизнь — очень она сильная, наверняка у нее кто-то есть за спиной.

Г е н а. Не напускай туману, Шишман! Ну, работала я официанткой, что особенного?

Ш и ш м а н. А-а, Гена? Я и не заметил… прости. В автобусе сейчас человек один рассказывал эту историю.

Г е н а. Туману напускаешь. Остряк. А остряки — они, бывает, того… у них, бывает, не все дома. Так что не стоит обращать внимание. Жизнь, говорит, оттого сильная, что у нее за спиной кто-то есть! А боишься спросить — кто?

А с п а р у х. Кто?

Г е н а. Смерть. Жизнь потому сильная, что у нее смерть за спиной. Иди-ка ты лучше мастери гнезда!

Ш и ш м а н. Замечаю я, Гена, умная ты женщина.

Г е н а. Книжки читала… про жизнь. А ты только книгу жизни читал. Вот и разница. Я и сыну образование дала! Он у меня эксперт. Кто такой эксперт, знаешь?

Ш и ш м а н. Не знаю…

Г е н а. Эксперт — это кто заключение дает… Жуткое дело! Покажут, например, подсудимому параллелепипед и спрашивают: «Это что?» Он говорит: «Кирпич». Спрашивают эксперта, он говорит «Параллелепипед!» И тогда подсудимого за решетку, поскольку дает неправильные показания.

Ш и ш м а н. Фаворитка!

Г е н а. Я этого слова не знаю, но тебя-то с полным нашим удовольствием знаю. И ты поосторожией напускай туману! (Уходит в слезах.)

Т о п у з о в. Давно за тобой наблюдаю, Шишман. Не принимаешь ты участия в нашей жизни. Посмеиваешься… Знаю я, чего ты хочешь. Ты брата своего Кунчо забыть не хочешь. А чтоб я свою жену забыл, да? Мы с тобой оба за ту жуткую историю заплатили. И теперь в расчете! Ты о другом помни: дом этот выстроил я. Он мой. Так что ты живешь у меня в доме. (Уходит.)

Ш и ш м а н. С панталыку сбивает… Одного уразуметь не могу: кто он есть?

А с п а р у х. Как это «кто»? Ты же его с коих пор знаешь!

Ш и ш м а н. А вдруг это не он? Когда мой брат повесился, тот от дома этого отказался. И этому было объяснение… А вот этому человеку объяснения нету…

А с п а р у х. Почему так получается?

Появляется  Т о п у з о в.

Т о п у з о в. Я объясню тебе, Аспарух.

А с п а р у х (Шишману). Ты гляди, как он появляется. Я так появляться не могу.

Т о п у з о в. Каждый человек задает вопросы — либо другому человеку, либо себе самому. Вот ты сейчас спросил Шишмана: «Почему так получается?» Однако это не вопрос, потому что на него нельзя ответить. Вопрос следует задавать так, чтобы на него был ответ, причем правильный. Например, я спрашиваю тебя: «За что ты любишь товарища Топузова?»

Ш и ш м а н. Да он, может, вовсе тебя и не любит.

Т о п у з о в. А это не ответ на вопрос. Я же не спрашиваю, любит ли он меня, я спрашиваю: за что любит. Таким образом, вопрос задан правильно. И следовательно, ответ тоже будет правильный. Приведу пример неправильного вопроса: «Считаешь ли ты, что Аспарух должен жить в одной комнате, а товарищ Топузов в трехкомнатной квартире?» Как поставить этот вопрос правильно? А вот как: «Почему товарищу Топузову полагается трехкомнатная квартира?» Ответ: «Трехкомнатная квартира полагается товарищу Топузову потому, что…» — и далее излагаются причины.

Ш и ш м а н. А если трехкомнатная Аспаруху полагается, как тогда поставить вопрос?

Т о п у з о в. Вот как: «Почему Аспаруху не полагается трехкомнатная квартира?» Ответ: «Не полагается потому, что…» — и перечисляются причины. Учитесь правильно мыслить. (Уходит.)

А с п а р у х. С панталыку сбивает…

Ш и ш м а н. Величка идет… Я пошел! (Уходит.)

Входит  В е л и ч к а  с небольшим узлом в руках.

А с п а р у х. Величка!

В е л и ч к а. Не могу я больше. Без тебя не могу и с тобой тоже… Грех… Люди шушукаются. И товарищ Топузов сказал, что надо держаться за свое несчастье, иначе получается нарушение морали…

А с п а р у х. Я этому Топузову… (Озирается.) Из-за таких, как он, народ и стал нервный. Мораль будет мне читать. А сам с Геной…

В е л и ч к а. Гена — дело другое. Если вправду любишь — не удерживай. Я черным ходом… (Идет к двери.)

А с п а р у х. Величка!

В е л и ч к а. Ты почему без фуфайки? Иди надень. Прощай! (Подходит к двери, возвращается.)

А с п а р у х. Ты что?

В е л и ч к а. Вдруг поняла, что некуда мне идти…

А с п а р у х. Величка…

Во время их разговора в комнату тихонько, на цыпочках, входят все обитатели дома, З а в е д у ю щ а я  и  А л о и с  с подносиком для лекарств. На подносике письмо. Алоис подает его Величке.

Й о т а. Величка, тебе письмо!

З а в е д у ю щ а я. Первое письмо с того дня, как открылся наш дом…

В е л и ч к а (дрожащими пальцами распечатывает конверт и протягивает письмо Алоис). Алоис, прочти мне, будь добра!

А л о и с (читает). «Дорогая мама, сегодня наконец выдалась свободная минутка, и я решила написать тебе письмецо. У нас все хорошо. А ты как?» (Прослезившись, передает письмо Аномалии.)

А н о м а л и я (читает). «Октавиан работает, как и раньше, директором аграрно-промышленного комплекса. На работе его очень уважают и, наверно, повысят в должности. Даниела уже в первом классе, отличница. Занимается французским и музыкой, играет на скрипке. Вчера решила уравнение Лоренца с одной ошибкой, но учительница сказала, что для Лоренца и это хорошо…» (Растроганная, передает письмо Йоте.)

Й о т а (читает). «Она вообще у нас очень умная девочка. Мы записали ее в балетную школу и в кружок «Умелые руки», она там нарисовала проект Эйфелевой башни так хорошо, что руководительница сказала, что его можно использовать для птицефермы».

Т р а к т о р о в (отбирает у нее письмо, читает). «Каждый день вяжет для тебя кофту с длинным рукавом, чтобы, говорит, бабушка зимой не мерзла. Но Октавиан вечером незаметно распускает, чтоб не слишком быстро довязала, то есть чтобы подольше обучалась вязанию…»

Ш и ш м а н (в свою очередь отбирает письмо и читает). «Что ни день спрашивает, когда же бабушка вернется с ярмарки, она ведь знает, что ты три года назад поехала на ярмарку в Бяла-Слатину, и мы ей каждый день говорим, что ты не приехала, потому что опоздала на поезд. А вчера приходит она из школы и говорит: «Неправда, что бабушка на поезд опоздала, у нас в селе поездов нету…» (Передает письмо Аспаруху.)

А с п а р у х. «Все ожидаем, когда нам дадут квартиру побольше, и тогда ты приедешь, хочется, чтоб и Даниела послушала бабушкины сказки, а то Лоренц Лоренцом, но без бабушкиных сказок…»

З а в е д у ю щ а я (читает). «Шлем тебе самые сердечные приветы, береги себя, ешь хорошенько. Каждый вечер вспоминаем тебя и очень, очень скучаем. Целуем тебя. Твоя дочь Василка».

Тишина. Молчание. Медленно гаснет свет. В темноте раздается взрыв, воет сирена, звучит апокалипсическая музыка, видны космические вспышки.

Г о л о с а.

В убежище!

Помогите!

Спасайся, кто может!

Ложись по направлению взрывной волны!

Огнетушители!

Противогаз!

Дом сейчас рухнет!

Где мой противогаз?

Товарищи, соблюдайте спокойствие!

Ложись!

Свет зажигается.

Т о п у з о в. Достаточно! Что, испугались? Ничего страшного нет. Плохо только, что вы усвоили материал неверно и бессистемно. Тревога была учебная.

Входят  З а в е д у ю щ а я  и  А л о и с.

В е л и ч к а. Зачем вы нас пугаете, товарищ Топузов?

А н о м а л и я. Предупредили бы, что учебная…

А с п а р у х. У меня ботинок пропал.

Г е н а (сняв противогаз). Вот твой ботинок! (Показывает на свою ногу.) Пока я во время тревоги сидела в подвале, кто-то мне на ногу ботинок натягивал…

А с п а р у х. Это я… Думал, я на свою… (Надевает ботинок.)

Г е н а. А мой где?

А с п а р у х. Я не брал.

Г е н а. Где мой туфель?

А с п а р у х. Я почем знаю?

Йота всхлипывает.

Т о п у з о в. Что с тобой? Почему ты плачешь?

Йота объясняет жестами, что опять потеряла речь.

А л о и с. Бабушка Йота опять онемела! (Уводит ее.)

Г е н а. Товарищ Топузов, меня так и трясет от страха.

А н о м а л и я. А будет война, товарищ Топузов?

В е л и ч к а. Товарищ Топузов, зачем вы нас пугаете?

Ш и ш м а н. Товарищи! Среди нас завелся идиот!

Т о п у з о в. Что, что?

Ш и ш м а н. Слышите, отзывается?

Т о п у з о в. Где Кынчо и Тракторов? Я хочу дать отпор при всех!

Ш а б а н. Где Тракторов, неизвестно, а Кынчо сейчас распаяют.

Т о п у з о в. Как распаяют?

Ш а б а н. Он в трубе теплопровода бутылку прятал. Сварщики не заметили и запаяли его. Теперь вот распаивают. С минуты на минуту вытащат.

Ш и ш м а н. Все слышали, что среди нас есть идиот?

Г е н а. Нету здесь идиотов, Шишман!

Т о п у з о в. Ты кто такой, а?

Ш и ш м а н. Шишман, прототип из эпохи миграции. Получаю от народа пятьдесят левов пенсии и тем горжусь. А ты чем гордишься?

Т о п у з о в. Слушай, Шишманов!

Ш и ш м а н. Я не Шишманов, а просто Шишман. В чиновниках не ходил, поэтому можешь без фамилии.

Ш а б а н (Топузову). Врезать ему, а?

Т о п у з о в. А вы почему молчите, товарищи? Товарищ заведующая!

З а в е д у ю щ а я. Нехорошо, дядя Шишман!

Ш и ш м а н (швыряет свои визитные карточки Топузову в лицо). На, забирай свои дурацкие карточки!

Т о п у з о в. Это в благодарность? За все, что я для вас сделал?

Ш и ш м а н. У нас тут из-за тебя не дом престарелых, а сумасшедший дом стал!

Г е н а. Шишман, что ты мелешь, мать вашу за ногу!

Т о п у з о в. Товарищи! У него невроз… Среди нас идиотов нет…

Ш и ш м а н. А ты? Говори, кто ты на самом деле, самозванец!

Т о п у з о в. Я самозванец?! Я?!

Ш и ш м а н. Ты. Тебя разве кто-нибудь выбирал?

Т о п у з о в. Так, значит, я самозванец… Эх, товарищи, товарищи! Молчите… Как вам мало нужно, чтобы… (Вытирает слезы.) Хорошо… Я уйду… Я не жалею о том, что думал и трудился для вас… Прощайте! (Направляется к двери.)

А н о м а л и я (бросается за ним). Нет! Товарищ Топузов!

Г е н а. Мы его не отпустим!

З а в е д у ю щ а я. Не надо, товарищ Топузов, это недоразумение.

А с п а р у х. Не прогоняй его, Шишман. Несчастный ведь человек.

Т о п у з о в. Я не несчастный, я гордый! Пустите меня!

А н о м а л и я. Ни за что на свете!

Г е н а. Товарищ Топузов, я лично прошу вас! От своего имени!

А с п а р у х. Шишман, пусть останется! Грех это!

Т о п у з о в. Оставьте, товарищи! Либо я, либо он!

Ш и ш м а н. Ты!

Т о п у з о в. Прощайте!

З а в е д у ю щ а я. Товарищи, никто никуда не уедет! Это для меня катастрофа!

Ш и ш м а н. Товарищ заведующая, поимейте гордость!

З а в е д у ю щ а я. Гордость? Я заведующая, меня поставили руководить, вы от меня зависите… Мне так много дали в жизни, так что гордость у меня есть. Не уезжайте, товарищ Топузов! А то меня снимут как несправившуюся!

Входят  К ы н ч о  и маленький  С т а р и ч о к  с чемоданом в руке. Они поддерживают с двух сторон  Т р а к т о р о в а.

Ш а б а н. Кынчо распаяли!

Общее удивление, испуг, перешептывание.

К ы н ч о. Меня-то распаяли, а вот Тракторов… Спасибо деду, новенький он, только сейчас с автобуса, помог мне…

А с п а р у х. А что с Тракторовым?

Заведующая и Алоис бросаются к нему.

З а в е д у ю щ а я. Где ты его нашел?

К ы н ч о. Упал в нужнике.

З а в е д у ю щ а я (Тракторову). Что с тобой? Сердце?

Т р а к т о р о в. Не сердце! (С гордостью.) Я кровь отдал!

З а в е д у ю щ а я. Какую еще кровь?

Т р а к т о р о в. Донор я!

З а в е д у ю щ а я. Без разрешения? Кому ты ее отдал?

Т р а к т о р о в. В город ездил…

Ш и ш м а н. Кто тебя на это подбил?

Пауза.

Г е н а (показывает на Топузова). Он!

Т о п у з о в. Эх, Гена, хорошая из тебя вышла предательница!

Г е н а. Я не предательница! Просто проговорилась.

Т о п у з о в. Проговориться в неподходящий момент и есть предательство.

Пауза.

Ш и ш м а н. Говорил я вам, что тут есть идиот! Но скоро его не будет! (Бросается к стене, где висит кремневое ружье.)

Топузов, опередив его, вооружается косой.

Т о п у з о в. Назад!

Ш и ш м а н. Верни Тракторову эти триста граммов крови, не то я всю твою кровь выпущу!

Т о п у з о в. Слышите, товарищи? Из-за каких-то трехсот граммов крови! Что же вы молчите?

А н о м а л и я. Мы потрясены.

Все снимают с себя форменные халаты, швыряют на стол.

Т о п у з о в. Вы потрясены, а он, значит, герой. Так?

Ш и ш м а н. Ну за это уже мало убить! (Хватается за ружье.) Ты кого героем называешь? За что? За то, что я все это время улыбочки перед тобой строил? Шут я гороховый, а не герой!

Т о п у з о в. Из-за трехсот граммов крови! Подумаешь, жертвы… Хитренькие какие! Почему это вы жертвы? Потому что поверили мне? Да ведь я убедил вас! А если вы добрые и хорошие, почему дали себя убедить?

Ш и ш м а н. Сейчас я тебе отвечу! (Спускает курок.)

Выстрел. Но Топузов остается на ногах.

Т о п у з о в. Большое дело пулей не убьешь, Шишман. Оставь эту реликвию в уголке народного быта. Пулей принципы не пробьешь! А мой принцип такой: когда виселица построена, то, даже если на ней никто не висит, надо ее сохранить, иначе вопрос повиснет в воздухе. А висящий вопрос пострашнее висящего человека. И помни: наступит час расплаты! Мы рассчитаемся!

Ш и ш м а н. С кем это ты рассчитаться хочешь? С домом престарелых? Мы-то при чем?

А н о м а л и я. У нас ничего общего…

Т о п у з о в. Старость у нас общая.

Ш и ш м а н. И старость у нас тоже не общая. Я не старый. Это ты устарел.

Т о п у з о в. Кого же ты собираешься убить? Старого романтика. Ну хорошо… Я прошу прощения.

К ы н ч о. А нам не надо прощения. Нам месть нужна!

Т о п у з о в. Значит, и не прощаете и прощения не просите. Вам месть подавай! (Кынчо.) А если бы тебя не распаяли, как бы ты отомстил за себя? Если бы горячая вода понесла тебя по трубам, как торпеду, пока бы ты не застрял где-нибудь в радиаторе? Вот уж тогда бы ты прославился на весь мир — первый актер, погибший в радиаторе парового отопления. И я бы просто лопнул от зависти. Да? Ладно, давайте убивайте, ликвидируйте меня! Но сначала одно вам скажу: ликвидированный человек становится потом героем. Ликвидируйте меня, ликвидируйте!

А с п а р у х. Шишман, а ведь и вправду могут объявить героем… Может, лучше не рисковать?

Ш и ш м а н. Товарищи, я сбит с панталыку!

Алоис начинает слегка пританцовывать возле Топузова.

Т о п у з о в. Почему? Почему меня? Я ведь кожа да кости!

Г е н а. Что с вами, товарищ Топузов?

Т о п у з о в. Людоедка…

А н о м а л и я. Нет здесь никаких людоедок. Это Алоис.

Т о п у з о в. А зачем она танцует?

Т р а к т о р о в. Не танцует она, просто стоит тут, с нами.

К ы н ч о. Пришел срок призраку увидеть призраки.

Т о п у з о в. Товарищи, я такой же, как вы… Я люблю вас… Не верите? Как мне вас убедить, что я как вы? Чудо сотворить, что ли? Вот скажу, что сейчас будет землетрясение, и, если оно действительно будет, тогда поверите?

Дом неожиданно начинает трястись. Качается из стороны в сторону большой абажур. Слышен гул. Падают вещи. Кынчо рухнул на стул. Землетрясение.

А н о м а л и я. Землетрясение!

Г е н а. И вправду трясет, мать вашу за ногу!

К ы н ч о. Что происходит? Товарищи, что вы толкаетесь?

А с п а р у х. Землетрясение, Кынчо!

А н о м а л и я. Все на улицу! Это конец!

Все убегают. В доме остается один Топузов. Землетрясение прекращается. Входит  Ш а б а н.

Ш а б а н. Товарищ Топузов, а вы почему здесь? Ведь землетрясение!

Т о п у з о в. Никакого землетрясения не было, Шабан…

Ш а б а н. Было, товарищ Топузов. Я его на корте почувствовал.

Т о п у з о в. Тебе померещилось, Шабан… Не было. Землетрясения редко бывают. Померещилось, сынок, померещилось.

Все один за другим возвращаются. Смотрят на Топузова. Шабан — то на Топузова, то на остальных.

А н о м а л и я. Товарищ Топузов, а вы так здесь и оставались?

Т о п у з о в. А что?

В е л и ч к а. Да ведь землетрясение…

Т о п у з о в. Не было никакого землетрясения. Верно, Шабан?

Шабан неопределенно мотнул головой.

В е л и ч к а. Очень сильно трясло.

Т о п у з о в. Вам показалось. Потому что я сказал «землетрясение».

Г е н а. Я тоже считаю… Вроде бы не все качалось…

Т о п у з о в. Должно быть, порыв ветра.

Ш а б а н. Ага, это ветер… Был ветер, это точно…

Все снова облачаются в форменные халаты, обступают Топузова. Входит  З а в е д у ю щ а я.

З а в е д у ю щ а я. К нам гости!

Шабан включает магнитофон. Вое поворачиваются лицом к двери. Входит  Г е ч о.

Г е ч о. Отец!

Ш и ш м а н. Сынок!

Обнимаются. Входит  А л о и с.

Г е ч о. Сильно оно тут чувствовалось?

Ш и ш м а н. Что чувствовалось?

Г е ч о. Землетрясение. Автобус так тряхнуло!..

Ш и ш м а н. Не знаю, сынок. Было оно или не было, это уж как ты скажешь…

Г е ч о. Было, отец, но кончилось. Все мы целы и невредимы.

Ш и ш м а н. Целы и невредимы… А ты разве один? Больше никого в автобусе не было?

Г е ч о. Нет, я один. Как у вас тут с питанием?

Ш и ш м а н. Хорошо с питанием. Ты как?

Г е ч о. Я — хорошо… Значит, кормят хорошо?

Ш и ш м а н. Хорошо, хорошо… Знаешь, сынок, я так и думал: не может такого быть, чтобы мой Гечо не приехал. Внучек-то как?

Г е ч о. Хорошо. Значит, питание хорошее?

Ш и ш м а н. Хорошее.

Т о п у з о в. Дети! Дорогие наши дети! Добро пожаловать! Рассаживайтесь, занимайте места! Мы так рады вам. Вот сюда… Прошу… (Усаживает Гечо. Обращается к остальным, воображаемым гостям.) Садитесь, садитесь, стульев всем хватит…

К ы н ч о. Этот опять выкрутится!

По одну сторону сцены рассаживаются старики и старушки, по другую — Алоис, Заведующая, Шабан. Посередине, на почетном месте, — Гечо.

Т о п у з о в. Дорогие наши дети! Гордость наша и радость! Добро пожаловать! Давно ждали мы этой встречи, с неописуемым терпением и любовью — так же, как ждали ее вы. Живется нам хорошо. Нас тут кормят. У нас есть телевизор, теннисный корт, визитные карточки, уголок болгарского народного быта, все у нас есть. Мы живем прекрасно, дорогие дети! А вы как? Будьте тихими и послушными, не возражайте, думайте о своих детях, как мы думаем о вас. Вы — смысл нашей стариковской жизни. Ради вас переносили мы трудности, обиды и лишения, ради вас иногда казались непорядочными… (Гечо.) Вы должны гордиться своим отцом! Я многому от него научился! (Обнимает Шишмана.) Спасибо, Шишман, брат ты мой!

К ы н ч о. Этот всегда выкрутится!

А с п а р у х. Потрясающий тип!

Т о п у з о в. Как хорошо, правда, Шишман?

Ш и ш м а н. Правда, правда…

Т о п у з о в. А теперь, дорогие дети, начинаем в вашу честь концерт художественной самодеятельности. Сейчас бабушка Гена с помощью подражания птичьим голосам перенесет вас назад, в прекрасную пору детства. Это, дети мои, настоящее подражание, как в жизни!

Гена смущенно выходит вперед, начинает свой номер. Топузов приближается к ней, но вдруг, качнувшись, выпускает из рук палку.

А л о и с. Товарищ Топузов, что с вами?

Т о п у з о в. Не плачь, Алоис! Ты не людоедка! Человек превратил человека в пластмассовую ложечку, чтоб наспех поесть и второпях выкинуть! Расскажи об этом молодежи на острове Мадагаскар!

А н о м а л и я (подходит к Топузову). Вы не плачьте, товарищ Топузов! Смотрите, как все чудесно! (Заглядывает ему в глаза.)

Топузов хватается за сердце и падает.

Пауза.

В е л и ч к а. Аномалия убила его взглядом.

А н о м а л и я. Товарищи, я успокоить его хотела, утешить… Товарищи, клянусь вам, я просто хотела успокоить…

Ш и ш м а н. Конечно, Аномалия, конечно!

Алоис наклоняется над Топузовым.

Пауза.

А с п а р у х. Тихо-то как, Шишман…

Ш и ш м а н. Топузов угомонился.

К ы н ч о. Случилась все-таки скверность в нашей богадельне, Алоис Хуана Перес-и-Перальта!

Т р а к т о р о в. Как же мы теперь… без него-то?

А с п а р у х. Дом престарелых потерял смысл…

Г е н а. Это я виновата. Я предала его.

А н о м а л и я. Товарищи, что нам делать?

М а л е н ь к и й  с т а р и ч о к (Величке). У вас тут пуговички не хватает. Я сразу обратил внимание, как вошел. (Протягивает ей пуговицу.) Вот, пришейте!

Все отшатываются от него.

Я это совершенно бескорыстно.

В е л и ч к а. Как вас зовут?

М а л е н ь к и й  с т а р и ч о к. Стоичко… А фамилия — Топузов. Какая потрясающая тишина. У меня такое чувство, будто я второй раз родился. Покойной ночи!

А н о м а л и я (вздымая глаза к потолку). О боже!

А с п а р у х. Не смотри на пробки!

Свет гаснет. В темноте слышны голоса.

А н о м а л и я. Зажгите спичку!

Т р а к т о р о в. Нет у меня спичек.

А с п а р у х. На, держи!

Т р а к т о р о в. Где?

А с п а р у х. У меня в руке.

Т р а к т о р о в. А рука где?

А с п а р у х. Вот она!

Т р а к т о р о в. Не вижу! Чиркни спичкой, что ты коробок трясешь?

А с п а р у х. Держи!

Т р а к т о р о в. Держу.

Слышится чирканье спички о коробок.

А с п а р у х. Головка с другой стороны!

Т р а к т о р о в. Нет у нее головки.

К ы н ч о. Другую возьми.

Т р а к т о р о в (чиркает). И у другой нету!

А с п а р у х. Возьми третью.

Т р а к т о р о в. И третья такая же… И эта тоже…

А с п а р у х. Дай сюда спички!

Т р а к т о р о в. Кончились!

А н о м а л и я. Господи, я сойду с ума!

Т р а к т о р о в. Нашел! Готово!

Свет зажигается. Одновременно начинает звучать «Свадебный марш» Мендельсона. На переднем плане  А с п а р у х  и  В е л и ч к а  в длинной фате. Конец фаты держит  А л о и с. Все выстроены в две шеренги. Продолжает звучать музыка Мендельсона. Все выходят еще ближе к авансцене. Из глубины сцены выступает  Т р а к т о р о в  и произносит в честь «молодоженов» речь.

Т р а к т о р о в. Дорогие скорбящие!.. Ох, простите… Дорогие новобрачные! Товарищи! Смерти нет! Жизнь выше смерти! Вот, опять стали перегорать пробки — значит, жизнь снова возвращается. Жизнь тем и хороша, что она с перебоями… В эту торжественную минуту я хочу пожелать покойным… то есть, простите, новобрачным… Извините, товарищи! Всю жизнь произносил одни только надгробные речи — привычка, будь она неладна! Жизнь сильнее всего… Дорогой Аспарух! Сколько птичьих гнезд ты укрепил под карнизом… Может быть, в них никогда и не будут выводить птенцов. Но есть в этом что-то символическое… Ты свил гнездо для себя. В нем найдут приют две немолодые ласточки. Вы с Величкой не полетите в теплые страны, потому что крылья у вас не молодые. Но люди будут глядеть на вас, удивляться и говорить: «Ого!» А разве это мало, когда люди говорят: «Ого! Гляди-ка!» Потому что, когда женятся молодые, никто не говорит: «Гляди-ка!» Когда я раньше ночью на телеграфе выстукивал точки и тире, мне чудилось, что я посылаю сигналы в небо. Они взлетали над почтой, неслись в другие почтовые отделения, а вовсе не на небо. Но я глядел и думал: «Ты, Тракторов, не Тракторов сейчас, а Коперник». А когда думаешь так, не умираешь. Почем знать, может, Коперник в свое время смотрел на звезды и думал при этом: «Не Коперник ты сейчас, а Тракторов!» И поэтому Коперник жив и сегодня. Звезды — это глаза тех стариков, которых уже нет с нами. Вон те две звездочки, думалось мне, глаза моего покойного отца, рядом — глаза деда… А вот те — прадеда… дальше — прапрадеда… А еще дальше — пра-пра-прадеда… и так до миллиарда. Дорогой мой сын, говорил я своему сыну, гордись своим отцом, ведь он вычислил твой род по звездам, и когда-нибудь, когда меня не будет, на небе станет двумя звездочками больше… Миллиард и еще две звезды… Дорогие дети! Взглядывайте на небо и вспоминайте нас! Вы ведь будете нас вспоминать, верно? И придете к нам… Непременно придете, потому что мы — это будущее. Не молодые — нет! Ведь будущее молодости — старость. То есть мы! А ну, Гена, спой! Пой, пой! Начинай!

(Гена подражает птичьим голосам.)

Слышите? Видите? Из ее уст выпархивают птицы! Вот видели? Выпорхнул самец. Слышите, как хорохорится?.. А это самочка… Завлекает его. А вот и птенцы… Глупенькие… Через миллиард лет эти птицы долетят до неба и тоже превратятся в звезды. Надо только терпеливо смотреть ввысь.

Все смотрят ввысь.

Занавес.