БОЛЬШИЕ ПЕРЕЛОМЫ Б ВОЙНЕ

Разочарование войной и внутриполитические осложнения в самом конце 1916 года вынудили воюющие страны впервые произнести слово «мир». Предложение, которое содержало его, сделано было Центральными державами, однако в лагере противника расценили, что это не искренне, что рассчитывается главным образом на то, чтобы поправить свой международный авторитет среди нейтральных государств, а не на то, чтобы действительно прекратить войну. Результатов не дало и то, что за окончание войны выступали США. Так что конец 1916 и начало 1917 годов ознаменованы безуспешностью «мирного предложения», а для союзников — формулированием военных целей.

В новом году эксплуатация оккупированных территорий стала еще более систематичной. Уничтожение целых отраслей производства, демонтаж и перемещение предприятий, вывоз оборудования, запасов сырья осуществлялись не только для укрепления германской и австро-венгерской военной промышленности, но и с целью долгосрочного устранения конкуренции в годы после завершения войны. Воюющие государства вынуждены были одновременно вести борьбу на «внутреннем фронте», сражаться на «линиях фронтов» и вступать в столкновения на оккупированных территориях. Германия и Австро-Венгрия прилагали большие усилия, чтобы сломить моральное сопротивление своих врагов и поощряли проявления различий в менталитетах, языках, вероисповеданиях и национальных чувствах. Участники Тройственного союза и Тройственного соглашения (Антанты) состязались в даче обещаний. чаще всего связанных с привлекательными концессиями на таких территориях, в колониальных владениях, с материальной и военной поддержкой либо с послевоенным статусом — это предлагалось имеющимся или потенциальным союзникам. Военные программы обеих сторон были аннексионистическими, предполагающими большие территориальные жертвы. Год 1917 принес значительные перемены на театрах военных действий, прежде всего — выход из войны России, и вступление в войну США.

Французские военные планы предусматривали, что после года, за который были парализованы потенциалы Центральных держав, наступит время, когда будет подавлена оборонительная мощь этого военного союза. Поэтому операции, запланированные на 1917 год, должны были иметь решающий характер. Французское верховное командование полагало, что ключевые сражения будут вестись на Западном фронте, тогда как на остальных театрах военных действий врага нужно сдерживать постоянным изнурением. Планы для Балканского театра действий предусматривали наступление на Болгарию и принуждение этой страны к миру, затем продолжение наступательных действий в направлении Турции и оккупированных областей Румынии. Британцы, между тем, повели разговоры об изменении союзнической тактики на всех фронтах. Согласно их планам, главное наступление на Австро-Венгрию нужно было осуществлять с Итальянского фронта.

Подготовка совместных действий союзников началась в конце 1916 года. Однако развитие событий во многом расстроило намеченные планы. В России разразилась революция, которая существенно повлияла на ее военные возможности; а затем и трудности, с которыми столкнулась Италия, посодействовали тому, что от первоначальных планов о всеохватных совместных действиях союзников мало что осталось.

Наступление союзников на Западном фронте началось 9 апреля 1917 года. Большие сражения велись при Аррасе, на реке Эне и в Шампани, однако, наряду с военными причинами, все более проявлявшиеся недоразумения из-за компетенции политиков и военных влияли на решительность в ведении операций. Таким положением на фронте пользовались немецкие части, проводя мощные контрудары.

Весеннее наступление союзников завершилось в конце мая 1917 года без прорыва линии фронта. Его скромные результаты не могли оправдать численности жертв. Согласно германским источникам, потери союзников составили от 250 000 до 300 000 погибшими, ранеными и пропавшими без вести, а потери немцев — около 163 000. Боевой дух союзнических частей резко падал, что сопровождалось явлениями коллективного отказа подчиняться офицерам, пацифистской пропагандой, революционными настроениями. Между тем, локальные наступления союзников под Верденом и на Шмен де Дам завершились победами. Фронт был сдвинут и под Камбре, но германский контрудар аннулировал все достигнутое.

Военный и экономический потенциалы не давали возможности Центральным силам планировать наступательные действия большего масштаба в 1917 году. После смерти императора Франца Иосифа в 1916 году, новый король и император Карл принял на себя обязанности верховного командующего Австро-Венгерскими войсками и этим поставил под вопрос договоренности, согласно которым командование военными частями Центральных держав было доверено Вильгельму II и германскому Верховному командованию. Не будучи готовым на безусловную преданность Германии, новый правитель хотел сам принимать связанные с военными действиями решения, завершить войну и сохранить престол, что привело его к столкновению с военной верхушкой Монархии во главе с фельдмаршалом Конрадом фон Хётцендорфом. Его попытки для заключения мира вступить в контакт с государственными деятелями Франции и Великобритании, без ведома Германии, ocтались безуспешными. Мешала этому также Италия, которая в течение 1917 года была основным противником Австро-Венгрии. Кроме того, ход сражений на Соче показал, что Габсбургская монархия не способна осуществлять наступательные действия без германской поддержки. План совместных действий был принят в сентябре 1917 года, наступление началось 24 октября и уже после двух дней дало результаты — прорыв итальянского фронта и победа возле Кобарида (Капоретто). Удар германских и австро-венгерских частей вызвал настоящую панику в итальянских подразделениях, создав для них угрозу полного краха. По данным из итальянских источников, войска Италии до конца ноября потеряли около 800 000 солдат. Особенно большой была численность дезертиров. Поражение возле Кобарида (Капоретто) убедило итальянскую общественность, что война ведется не ради осуществления националистического лозунга: «Триест, Горица, Тренто», а чтобы в ней защищать Италию. Масштабы страданий вызвали усталость от войны и антивоенные настроения. Продвижение неприятельских войск все-таки было остановлено, а фронт снова установился по реке Пьяве. В конце ноября и у наступающих «не хватило дыхания».

Германия в течение 1917 года не отказалась от амбициозных военных целей и не была готова к компромиссному миру. Ее военное командование считало, что Польша и республики Балтии должны находиться под контролем Рейха, как и Бельгия, и рудные бассейны Франции. Не желая оставаться полностью в стратегической обороне, она повела неограниченную подводную войну, задав себе цель, чтобы Великобритания к лету 1917 года была «поставлена на колени», а война выиграна. Первые результаты ведения войны встревожили Лондон значительными потерями кораблей. По оценкам военных специалистов, 25 % кораблей, покидавших английские порты, в них не возвращались. Из-за этого Великобритания вынуждена была начать операции во Фландрии, где находились важные подводные базы. После начальных успехов наступление ослабло, а потеснение немецких линий фронта лишь на несколько километров было оплачено выводом из строя около 324 000 союзнических солдат. При этом немецкие подводные базы на побережье, ради уничтожения которых операции и проводились, не подвергались прямой угрозе. Потери немецкой стороны также были большими — 217 000 солдат, выведенных из строя. На пространствах Адриатического моря особенно активными были подводные базы Центральных держав в Пуле и Которе.

России в первые месяцы 1917 года удавалось сохранить военную мощь, но ее войска — без надлежащей организации и эффективного снабжения, с бременем тяжелых поражений и больших потерь являлись самым слабым звеном в обруче, который Антанта сжимала вокруг Центральных держав. Развал экономики, стремительный рост цен на продукты питания, паралич транспортной системы, исчерпанность хозяйственных ресурсов, голод, нищета, отступление с огромных территорий, многомиллионные человеческие потери и психологическая усталость населения вызвали волну забастовок и все нарастающее недовольство. Царский режим потерял силы, а революционное недовольство охватило и армию. В феврале 1917 года забастовки переросли в демонстрации и в открытое восстание, к которому присоединились войска, отказывающиеся подчиняться властям. Решающий момент наступил, когда войска, вынужденные исполнять полицейские функции, отказались стрелять в бунтующих граждан и присоединились к протесту. Мятежники прорвались в Думу, захватили царскую резиденцию и взяли под арест членов царского правительства. Во время этих событий Николай II был на фронте с армией, поэтому не мог непосредственно включиться в решение наступившего кризиса. В итоге разразившейся революции царь 15 марта 197 года подписал акт отречения, и таким образом династия Романовых после более чем 300 лет правления покинула российский престол. Монархия была упразднена. Не имея достаточно сил для решающего удара против России, германское верховное командование констатировало, что революционный произвол не ставит под угрозу его военные действия, а всеми средствами им благоприятствует.

Временное правительство пыталось на основании осуществленной либеральной революции учредить демократическую республику, а с другой стороны продолжить войну на стороне союзников. В противовес этому большевики стремились к осуществлению социалистической революции, установлению социалистического строя и выходу России из войны. Таким образом, различия во взглядах на будущее и продолжавшееся двоевластие усугубляли российский кризис. Нерешаемые проблемы снабжения и все более неблагоприятная обстановка на фронтах вызывали массовые волнения и восстания. Войска терпели поражения и испытывали голод, солдаты все чаще дезертировали. Веря, что Россия может быть спасена только в том случае, если власть примет на себя армия, генерал Корнилов в сентябре 1917 года попытался совершить военный переворот. Однако напуганное ростом анархии Временное правительство раздало оружие большевикам, чем их еще больше укрепило. Залпами из орудий крейсера «Аврора» моряки поддержали восстание 25 октября (7 ноября) 1917 года. B следующие два дня были захвачены самые важные учреждения города — почта (телеграф), железнодорожные вокзалы, электростанции, а так же Зимний дворец, в котором размешалось Временное правительство. После его свержения был создан Совет народных комиссаров, который в качестве нового правительства взял на себя управление страной. Во главе его оказался Владимир Ильич Ленин. Первыми законодательными актами которого стали два декрета: Декрет о земле и Декрет о мире, а в них содержались призывы к воюющим народам и их правительствам приступить к переговорам о справедливом демократическом мире, без аннексий и контрибуций.

Во второй половине ноября 1917 года советская власть вручила представителям Антанты предложение заключить перемирие на всех фронтах и начать переговоры на основе Декрета о мире. Поскольку это предложение не было принято, Ленин в конце ноября дал указание командующим фронтов, чтобы они с частями Центральных держав установили перемирие. Он также обратился с призывом к народам союзнических стран, чтобы вынуждали свои правительства прекратить войну. Советская власть уведомила силы Антанты, что в случае, если не установится «всеобщий мир», она приступит к заключению мира сепаратного. Между тем, предложения советского правительства в лагере Центральных держав были восприняты с большим интересом. Австро-Венгрия была готова заключить мир без каких-либо аннексии и контрибуций, а вот Германия, Болгария и Турция не готовы были отказаться от территориальных притязаний. В начале декабря новое советское правительство заключило перемирие с Центральными державами, а в марте 1918 года подписало невыгодный Брест-Литовский мир. По его условиям, Россия теряла около 25 % довоенной территории — Польшу, балтийские земли, части Белоруссии и Украины. При этом она обязалась выплачивать Германии репарации продовольствием, сырьем и золотом. Поскольку она таким образом вышла из войны, Восточный фронт был расформирован, а Германия могла все силы перебросить на запад.

В течение 1917 года произошел еще один большой военный поворот — вступление в войну США. Эта огромная страна в первые годы войны проводила политику изоляционизма, не вмешиваясь в европейские события, что в экономическом плане приносило ей большую выгоду. Воюющие государства, особенно члены Антанты, были вынуждены приобретать у Америки нужные им промышленные товары, оружие, военное снаряжение и продовольствие. Вследствие этого американский экспорт в эти государства увеличился в четыре раза. Одновременно увеличились и займы, которые им также предоставляли США. Так что победа Антанты была в американских экономических интересах. Кроме того, часть граждан США, происхождением связанные со странами-членами Антанты, добровольно отправлялись на поля сражений. А вот гражданам немецкого происхождение этого делать не позволялось. Между тем, поскольку становилось все более очевидным, что союзники на полях сражений войну выиграть не могут, а если она продолжится, это грозит втягиванием США в конфликт европейских государств, президент Вудро Вильсон под конец 1916 года выступил за выработку приемлемых для всех сражающихся сторон условий, на которых был бы заключен «мир без победы». Берлин в таком призыве увидел стремление США исполнять роль арбитра в деликатной процедуре определения мирных условий, а силы Антанты усмотрели намерение уравнять виновников войны с теми, кто в нее был втянут не по своей воле. По-разному обосновывая свои позиции, обе стороны отвергли американскую инициативу.

Во второй половине января 1917 года президент Вильсон продолжил выступать за прочный мир. По его мнению ни одна из противоборствующих сторон не была в состоянии выиграть войну. И в таких обстоятельствах он при каждом удобном случае подчеркивал, что его страна «не желает быть вовлеченной» в войну, считая устремления такого рода «авантюризмом» и «преступлением». Однако развитие событий на фронте повлияло на изменение упомянутых позиций. Решающим образом изменило настроения американской общественности принятое в феврале 1917 года Германией решение вести неограниченную подводную войну, в ходе которой немецкие подводные лодки должны потоплять и держащие курс в союзнические порты суда нейтральных стран. Поскольку среди потопляемых оказались и суда американские, последствия были далеко идущими. Тревога, этим вызванная, еще усилилась, когда стало известно, что Германия попыталась склонить Мексику к войне против США, обещая ей присоединение Техаса и Аризоны.

Под влиянием этих событий и стремлений, чтобы престиж США сохранился также после войны, 3 Февраля были прерваны дипломатические отношения с Германией, а 6 апреля 1917 года президент Вильсон объявил а вступлении США в войну против нее. Для хода войны в Европе это было решающим событием, которое имела экономическое, финансовое, военное и дипломатическое значение. Хотя переброска американских войск на европейские поля сражений была закончена лишь год спустя, когда была доставлено около двух миллионов американских солдат, огромная экономическая и военная мощь, которой располагали США, решительно изменила соотношение сил воюющих сторон. К тому же, американские конвои сопровождались большими миноносцами, так что вся операция была осуществлена без потерь. Помимо громадной военной и экономической поддержки, которую США оказали союзникам, вступление в войну этого большого демократического государства вселило надежду малым народам, что их послевоенные национальные требования будут более справедливо учитываться. Следуя своим идеалам и таким ожиданиям. Вудро Вильсон B начале января 1918 года направил в Конгресс послание, известное под названием Четырнадцать пунктов, в котором помимо всего прочего выступал за права народов на самоопределение, восстановление захваченных стран, аннулирование тайных соглашений, посредством которых большие державы до тех пор защищали свои интересы и реализовывали территориальные притязания, свободное судоходство на морях.

По мере того, как бойня затягивалась, росло недовольство все более тяжелой жизнью, бедностью, закрытыми школами, численностью погибших, массовыми разрушениями. Люди устали и желали возвращения к мирной жизни. Все чаще стали происходить забастовки, участились отказы повиноваться властям. Государства были вынуждены усилить цензуру прессы, публикуемых книг, устраиваемых театральных представлений и частной переписки. Особенно внимательно просматривались письма, приходившие с франтов, чтобы известия о военных ужасах не приносили еще большего беспокойства гражданскому населению. С другой стороны, была усилена пропаганда, чтобы народы оставались привязанными к военным планам и целям.

Изнуренность давала о себе знать и на фронтах, и в тылах. Дух и солдат и населения ослабевал день ото дня. Измученные военными действиями, нечеловеческими условиями жизни, опасностями массовой гибели и, по их мнению, бессмысленными страданиями из-за нескольких сотен метров захватываемой территории, солдаты очень хотели бы бросить оружие и вернуться домой. О состоянии боевого духа свидетельствовали начавшиеся бунты и отказы повиноваться начальству. Участились случаи саморанений и дезертирства, наиболее массовые в австро-венгерской армии, в рядах которой служили представители подъяремных народов, не желавшие погибать за имперские цели Австро-Венгрии. Почти на всем пространстве Двойной монархии усиливались национальные движения славянского населения, которое стремилось к созданию самостоятельных государств. Сопротивление существующему порядку оказывали и рабочие, недовольные низкой заработной платой, нехваткой основных продуктов питания, высокими ценами.

СЕРБИЯ ПО ОБЕ СТОРОНЫ ФРОНТА

После успешных наступательных операций, проведенных в конце 1916 года боевые действия на Солунском фронте затихли. Началась позиционная война, а соотношение воюющих сил было уравновешено. Союзники закрепились на позициях, которые обеспечивали надежную оборону и представляли хороший плацдарм для осуществления дальнейших наступательных действий. Противостоящие им Центральные державы владели доминантными горными вершинами, которые не могли быть захвачены без использования значительных вооруженных сил.

Положение сил Антанты было благоприятным и на других фронтах, однако это не означало, что война будет закончена победой и в короткий срок. По этим причинам все чаще стали появляться мысли о заключении мира, и такая идея была близка правящим кругам Австро-Венгрии. Поскольку утомленность войной одолевала, а желание вести войну ослабевало, об условиях мира стали размышлять и в других столицах воюющих сил. Готовый к посредничеству, президент Вильсон просил противоборствующие стороны изложить мирные условия, на которых они были бы готовы приступить к переговорам о завершении войны. В такой обстановке в первые дни января 1917 года в Риме прошла межсоюзническая конференция, на которой обсуждались условия мира, осуществление военных целей, освобождение порабощенных народов и положение на балканском театре боевых действий. Для Сербии это было значительным во многих отношениях.

Определяя свои позиции на случай, если инициатива президента Вильсона о заключении всеобщего мира принесет результаты, члены Антанты внесли в свою программу требования о возрождении Бельгии, Сербии и Черногории, об освобождении оккупированных союзнических территорий, о реорганизации Европы на основе принципа национальности, о возврате областей, ранее отобранных или присвоенных против воли народов, которые на них проживают. Было внесено и требование об освобождении итальянцев, славян, румын, чехов и словаков «от прежнего господства», а также освобождении народов, порабощенных Турцией. Упоминая в числе тех, кого нужно было освободить, «славян», союзники подразумевали югославян, однако из-за возражений Италии это не могло быть именно так указано. Кроме того, перечисление народов Габсбургской монархии, которые необходимо освободить, могло создавать впечатление, что Антанта в качестве своей военной цели предвещает ее разрушение, что на тот момент не было выражением политической воли. Речь шла лишь о попытке ослабить посредством стимулирования национальных движений против господства немцев и венгров.

Другая важная тема, обсуждавшаяся в Риме, касалась привлечения союзников на Солунский фронт. Представители Великобритании

и Италии отклонили требование французов, чтобы фронт под Солунью был усилен новыми войсками. Премьер Великобритании Ллойд Джордж полагал, что вследствие поражения Сербии «ворота Балкан» на некоторое время закрыты, а начальник Королевского генерального штаба Уильям Робертсон настаивал на том, что ради облегчения обороны линии фронта следует покинуть Битоль. Согласие союзников по вопросу командования усилило авторитет генерала Саррайля, но не был решен вопрос о задачах, которые должны выполнить войска на Солунском фронте. Достигнутый компромисс колебался между требованиями французов, чтобы военный контингент был усилен для будущих наступлений. и упорными заявлениями британцев, что оставить нужно только силы, обеспечивающие надежную оборону занятого пространства. И одни, и другие соглашались с тем, что задача союзнических войск на этом фронте «связать» максимальное число неприятельских частей, чтобы наступления союзнические на главных театрах боевых действий были как можно успешнее. Различия в подходах касались способов, как все это выполнить. Французы вели речь о наступательных акциях — в частности, чтобы пресечь транспортные пути Белград — Стамбул, тогда как британцы больше внимания уделяли оборонительным планам. Поскольку Центральные державы не приняли условий заключения мира, которые поставила Антанта, война продолжилась, а разногласия союзников по поводу участия войск на балканском театре действий должно было разрешить развитие событий на франтах.

Большие военные усилия и жертвы сербских войск в последние месяцы 1916 повлияли на принятое в январе 1917 года союзническим командованием решение, что для них следует укоротить линию фронта. Они концентрировались на горном и очень ответственном участке франта между рекой Црна и селом Нонте на rope Кожуф. Одновременно производилась и реорганизация — количество армий была сведено к двум. Первую армию составляли Моравская, Дринская и Дунайская дивизии, а в состав Второй вошли Шумадийская, Тимокская и Вардарская дивизии. В качестве самостоятельного военного соединения осталась Кавалерийская дивизия.

В планах, которые намеревался реализовать, генерал Саррайль рассчитывал на наступательные действия войск в области реки Црна и горы Ветерник. Планировалось, что в операциях будут участвовать Вторая армия под командованием воеводы Степы Степановича и Первая армия под командованием воеводы Живоина Мишича. Ставилась цель взять Добро Поле перерезать коммуникации врага на линии Градско — Прилеп, захватить вершины Ветерник и Козьяк и выйти к Вардару. Все весеннее наступление имела целью оказать поддержку союзническим операциям российских и румынских войск на Восточном фронте. Как оказалось, союзнические части на этом фронте были не в состоянии одновременно перейти в наступление на позиции, удерживаемые болгарами и немцами, так что весенние наступательные операции, которые планировал генерал Саррайль, потеряли стратегический смысл. По этим причинам названные планы и не были реализованы. Наступление, которое сербская армия начала с атаки на Добро Поле, прекратилось прежде, чем можно было увидеть его результаты. Французские, российские и итальянские части на фронте под Солунью активности не проявили, так что наступление сербских частей было сведено к символическим действиям. По решению союзнических правительств, все усилия должны быть направлены на то, чтобы свергнуть прогерманское правительство Греции. Осознавая, что речь идет о политических, а не о военных делах Верховное командование сербских войск не желало в этом участвовать, вследствие чего было отклонено требование генерала Саррайля предоставить ему в распоряжение одну сербскую дивизию.

В начале августа 1917 года на конференции в Лондоне союзники пришли к согласию, что Солунский фронт является театром военных действий, который в общих операциях Антанты имеет важную роль. В соответствии с этим генералу Саррайлю было поручено начать наступательные действия, целью которых было ослабление натиска сил Центральных держав на российско-румынском франте. Между тем, обнаружилось, что после неудач весеннего наступления у союзнических военачальников на Солунском фронте нет особого желания вести наступательные операции. Во французских частях проявлялись открытые бунты, а российский контингент вынужден был выйти из действий. Некоторый упадок духа наблюдался и в сербской армии, что обусловливалось длительной пассивностью и удаленностью от родины. По мнению членов Верховного командования, общее настроение воинского состава было все-таки удовлетворительным. Однако следовало создавать условия для успешных действий, чтобы восстановить волю и энергию, которые с течением времени отчасти ослабли. Некоторые наступательные действия, обусловленные необходимостью более активного взаимодействия с итальянскими частями в Албании, велись только на участке фронта у Охрида и Корчи. Поскольку генерал Саррайль не смог оправдать надежд союзнического командования — сохранить «целостность фронта» у Солуни, он утратил поддержку французского правительства и был отстранен от обязанностей в декабре 1917 года.

Правительство Сербии внимательно следило за событиями, которые происходили в первой половине 1917 года, а его реакции на гражданскую революцию в России и падение царского режима были весьма сдержанными. Однако за кажущимся спокойствием скрывалось драматическое осмысление перемен, которые это событие вызвало внутри союзнической коалиции, а также последствий, которые ожидались для Сербии. Никола Пашич с правительством победу Февральской революции рассматривали как поражение германофильских сил, стремившихся заключить сепаратный мир с Центральными державами, а победу гражданских демократических сил. Они, как и остальные союзники, признали новое правительство России. Надежду вселяло то, что оно в духе Гражданского либерализма будет отстаивать соблюдение «принципа национальности». В поздравительной телеграмме, направленной 23 марта 1917 года российскому министру иностранных дел Павлу Николаевичу Милюкову, была выражена «радость», что перемены осуществлены без больших жертв и «без ущерба могуществу и престижу братской для нас России». Отречение царя от престола расценивалось как «высокий пример патриотизма» и поступок, совершенный ради того, чтобы во время окончательной расправы с неприятелем сохранить единство и сплотить силы всей России. Новым властям было заявлено, что Сербия в своей борьбе всегда опиралась на «братскую и единоверную Россию» и что будет это делать и впредь. Было также высказано пожелание, чтобы демократическая Россия превзошла старую в «славе, могуществе, культуре, процветании».

Сербию вполне удовлетворяло адресованное общественности заявление нового правительства России, прежде всего та часть его, которая касалась исполнения союзнических обязательств по отношению к Сербии, права народа распоряжаться своей судьбой и участия в войне до окончательной победы над противником. Особое значение имела позиция, согласно которой «Сербии будет не только возвращено то, что ей принадлежало в прошлом, но и все ее национальные планы будут осуществлены». Либеральное правительство России таким образом впервые ясно указало на югославскую программу сербского правительства как составляющую российских военных задач.

Министр Милюков такое отношение к Сербии считал «долгом чести». По его мнению, в интересах Европы было, чтобы Сербия из войны вышла «новой, свободной, большой», а границы будущего сербского государства должны быть такими, чтобы защищали «от любого вторжения». Более того, сильная Сербия в будущем была бы «заслоном от германской экспансии», а демократический дух и все новое, что в ней будет учреждаться, имело бы значение и для развития «свободной России». В последующие месяцы, когда Россию потрясали внутренние кризисы, отношение к Сербии не изменилось. Поддержка ее национальных устремлений была безусловной, отражаясь во взглядах на будущие границы, на место и роль Солунского фронта в совокупной стратегии союзнических армий, на правомерность требований, чтобы сербские представители получили право участвовать в союзнических конференциях. Важной была также позиция русского генералитета по вопросу отказа румынской стороны от права на весь Банат. Такое отношение России укрепляло международное положение Сербии. Однако ее беспокоило то, что в России, охваченной революционным брожением, власть имела все меньше авторитета как внутри своей страны, так и на внешнеполитической арене. Уже к концу весны 1917 года Никола Пашич и многие другие сербские политики стали осознавать, что российское влияние на мировые события значительно слабеет и для Сербии это представляет большую опасность.

Предположения, что резко возрастает влияние США на окончательный исход войны и вопросы, которые они поднимают, день ото дня становилось все бóльшими, побуждали правительство Николы Пашича проявлять дипломатическую активность и в этом плане; тем более, что до вступления в войну США не являлись значительным фактором в реализации военных задач Сербии. То, что правительство США провозглашало принцип равноправия больших и малых народов, поддерживая борьбу за полное национальное освобождение, соответствовало стремлениям сербского правительства интернационализировать югославянский вопрос. Никола Пашич в послании, направленном президенту Вильсону 13 апреля 1917 года, вступление США в войну назвал великим ободрением и надеждой на «окончательную победу права, свободы и человеческой культуры», особенно подчеркнув важность позиции президента Вильсона, «чтобы каждый народ имел свою национальную свободу и правительство, которое от него будет зависеть». Именно поэтому председатель сербского правительства назвал сербов, хорватов и словенцев «трехименным», но «единоплеменным» народом, выражая веру, что наступает «час их национального освобождения и объединения в единое государство».

Уже в начале мая 1917 года Никола Пашич планировал направить в США официальную сербскую делегацию, чтобы она там ознакомила официальные круги с национальными устремлениями Сербии. Одновременно был поднят также вопрос о направлении туда югославянской делегации с целью объяснить американским властям сущность югославянского вопроса. Поскольку США были в состоянии войны только с Германией, но не с Австро-Венгрией, то американское правительство согласилось принять осенью 1917 года сербскую делегацию, а не югославянскую.

Решение о том, чтобы направить миссию в США, было принято на заседании сербского правительства 5 октября 1917 года. Миссии было поручено высказать признательность американскому правительству за оказанную Сербии помощь и «выразить благодарность» сербского народа за то, что Америка защищает свободу и право малых народов, выступает «против насилия и завоевания других народов». Одновременно следовало привлечь внимание США к «устремлениям треxименного народа сербов, хорватов и словенцев и попросить, чтобы их взяли под защиту в момент решения судьбы всех народов», которые воюют. В указаниях, которые были даны главе миссии Миленко Весничу, Никола Пашич настаивал, чтобы югослявянский вопрос был в центре внимания, поручая, чтобы собеседникам он указал на связь Австро-Венгрии с «общими германскими целями» и постарался убедить правительство США, что ему следовало бы объявить войну Двойной монархии. Помимо этого перед членами сербской миссии ставилась задача разъяснить американцам, сколь важно достижение согласия между Италией и будущей Югославией по всем спорным вопросам. Собеседников в США необходимо было предостеречь, что мира на Балканах не будет, если Болгария в итоге войны будет увеличена. В этом контексте подчеркивалось «сходство ситуаций» — Эльзас-Лотарингия и Македония. Члены миссии должны были попросить усиленной финансовой и материальной помощи, а также особым «мемуаром» ознакомить американскую сторону c целями Сербии и «границами нашего трехименного народа».

Миссия сербского правительства отбыла в США в конце декабря 1917 года. Во время пребывания там, продлившегося до начала февраля 1918, ее участники имели возможность президента Вильсона, правительство, Конгресс, Сенат и общественность США ознакомить с военными целями Сербии и сущностью югославянского вопроса. Общим впечатлением было то, что миссии хозяевами оказывался «неизменно радушный прием», подобный тем, которые имели представители других союзнических государств. Соответственно, верилось, что к Сербии был пробужден интерес и завоеваны симпатии, вследствие чего может родиться также интерес к югославянскому вопросу.

Хорошие отношения с США облегчали работу по привлечению добровольцев и обеспечению финансовой помощи. Правительство США уже в мае 1917 года выделило три миллиона долларов, предназначенных для оказания помощи пленным, интернированным лицам и наиболее подвергающимся опасности гражданам оккупированной Сербии. В ноябре 1917 года на союзнической конференции в Париже США согласились в качестве финансовой помощи сербскому правительству до конца войны предоставлять ежемесячно субсидии в размере одного миллиона долларов. Поэтому Никола Пашич в официальных заявлениях неизменно отмечал демократический дух США, последовательную политику президента Вильсона и принцип, согласно которому каждый народ призван «сам собой управлять и быть кузнецом своей судьбы». Между тем, наибольшее внимание и далее посвящалась дипломатическим отношениям с большими европейскими союзниками и их взглядам на возможность реализации сербских военных целей.

Длинный ряд проблем, связанных с ситуацией на Солунском фронте, международное положение, взаимодействия с союзниками и их отношение к сербским военным целям подпитывали жестокие внутриполитические схватки, достигшие апогея в первой половине 1917 года.

Жизнь в изгнании, споры по вопросу ответственности за военный крах, внутренние разногласия и борьба за политические и личные преимущества привели к аресту полковника Драгутина Димитриевича Аписа и нескольких десятков офицеров, близких к нему. Аресту предшествовали предъявленные членами организации «Черная рука» правительству и Николе Пашичу обвинения, что они несут ответственность за военный крах и трагедию, которая постигла Сербию и сербскую армию. Из угроз, адресованных некоторым членам правительства, особый вес имело заявление, что им будет запрещено возвращение в страну. Этим возобновлено было столкновение военных и гражданских властен, отодвинутое началом войны на второй план. «Черцорукцы» выступали и против регента Александра. По их мнению, военное поражение было, помимо прочего, следствием неправильной политики, проводившейся радикалами, которых по этой причине следует отстранить от власти. Радикалов обвиняли в том, что они пытались армию полностью вытеснить из политической жизни, я регента Александра — в намерении присвоить себе ведущую роль, в осуществлении внутренней и внешней политики. И вот, объявляя себя представителями национальной миссии, истинными толкователями и защитниками национальных и государственных интересов, «чернорукцы» оказывали давление на государственные органы и конституционный строй страны.

Заручившись поддержкой Николы Пашича и радикалов, а также группы преданных офицеров, регент Александр смог расправиться с полковником Аписом и «Черной рукой». По отношению к ним, обвиненным в организации неудавшегося покушения на Александра Карагеоргиевича и подготовке переворота, в результате которого армия должна была захватить власть, весной 1917 года в Солуни был организован большой судебный процесс, после обжалования вынесенных приговоров смертная казнь осталась в силе для полковника Драгутина Димитриевича Аписа, майора Любомира Вуловича и добровольца Радо Малобабича, тогда как остальные обвиненные были осуждены на многолетние сроки тюремного заключения.

Солунский процесс и казнь полковника Аписа почти совпали с повторным возникновением вопроса о сепаратном мире с Центральными державами. Поэтому, при многих неясностях, связанных о обстоятельствами судебного разбирательства, большинство историков соглашается, что в расправе с «чернорукцами» решающими были причины внутриполитические, однако имелись также и внешнеполитические. В этом контексте на полковника Аписа была возложена ответственность за Сараевское покушение, несмотря на то, что это трудно было доказать. Так или иначе, судебное разбирательство сильно отразилось на внутриполитической жизни. Считая, что вина осужденных офицеров не доказана и что речь идет о «судебном убийстве», из правительства сначала вышли Любомир Давидович и Милорад Драшкович — два министра от Самостоятельной радикальной партии, которая и ранее поддерживала «чернорукцев». И многие другие их товарищи по партии тогда окончательно повернулись, к республиканским идеям, становясь в ряды самых решительных противников монархии. Солидаризируясь с министрами-«самостоятельниками», покинул правительство и Воислав Маринкович из Прогрессивной партии. Совет министров вследствие этого перестал быть многопартийным, и с июня 1917 года в состав его входили только радикалы, против которых образовалась мощная политическая оппозиция. На другой стороне стало усиливаться влияние преданных регенту офицеров так называемой «Белой руки» (Бела рука), которая сыграла значительную роль в «чистке» армии и государственных учреждений от сторонников «чернорукцев».

В то время как сербское правительство в эмиграции боролось за сохранение Солунского фронта, за признание государственно-правовой преемственности Королевства Сербии и за поддержку югославской программы, жизнь оккупированной страны проходила в тяжелых материальных и национальных условиях, когда под вопросом оказывалось даже физическое существование сербского народа. Сербия жила под гнетом многочисленных запретов, ограничений, постоянных штрафов, санкций, избиений, тюремных заключений, интернирований.

Поздней осенью 1915 года после прекращения военных операций объединенных немецких, австро-венгерских и болгарских войск это была опустевшая страна. В некоторых округах оставалось лишь около 20 % прежнего населения. И когда беженцы вернулось в свои дома, в девяти округах «старых областей» недоставало от 650 000 до 750 000 (23,5 %) по сравнению с прежним. Численность жителей под австро-венгерским оккупационным управлением снизилась с 65 до 51 на квадратный километр, а в болгарской оккупационной зоне это снижение было еще более значительным. Особенно чувствовалась нехватка мужчин возраста от 17 до 55 лет. Сокращение мужского населения, по сравнению с женским, достигло 36,7 %. Демографический дисбаланс более чувствовался в городах, чем в селах; а число умерших было почти в два раза больше нежели рожденных. Вообще, сокращение населения за один год составляло 0,8 процента. В Австро-Венгрии и Германии в 1917 году находилась около 127 500 взятых в плен и 79 000 интернированных лиц из Сербии. В том же году на территории Болгарии было 32 000 взятых в плен и около 100 000 интернированных сербских гражданских лиц. Общее число пленных и интернированных составляло в конце 1917 года 341 500 человек.

К многочисленным тяжким бедам добавился и голод. Поскольку в 1916 году урожай зерновых культур был очень невысоким, а реквизиции большими, то уже в первые месяцы 1917 года недостаток продовольствия стал устрашающим. Военный генерал-губернатор продовольственную норму на одного жителя в феврале уменьшил с 8 до 6 килограммов муки в месяц или до 36 килограммов на период с 1 февраля по 31 июля. Все излишки продовольствия подлежали принудительному откупу, по ценам которые устанавливали власти. В Вене сочли, что в сербских селах имеются излишки запасов кукурузы объемом около 1 500 вагонов. Одна из основных задач в 1917 году формулировалась так: «урожай в оккупированных областях как можно основательнее собрать и сюда перевезти, а с другой стороны — жизненный уровень оккупированной Сербии, изъятием излишков урожая, держать справедливо, на том уровне, который соответствует условиям в Монархии». В соответствии с этим, оккупационные власти должны были осуществлять реквизицию продовольствия по необходимости с помощью жандармерии. Сельское население, которое не выполняло предписанных норм подвергалось индивидуальным и коллективным наказаниям. Любое сопротивление заканчивалось взятием заложников, которые в случае невыполнения установленных норм интернировались в лагеря Австро-Венгрии. Указанные действия основывались на законодательстве, согласно которому на оккупированных территориях все сборы урожая, мельницы и скот были поставлены под надзор властей. Пользуясь этим, оккупационное правление навязало монополию на производство и продажу зерна. Под аналогичным режимом контроля оказались и другие продовольственные товары — фрукты и овощи, вина, ракия, сахар, табак, кофе… Прекращение оборота основных продовольственных товаров и строгий контроль за выносом продуктов сельского хозяйства на рынок самым непосредственным образом ставили под угрозу здоровье и жизнь населения. Одновременно, навязываемый голод являлся своеобразным средствам принуждения, которое использовалось, чтобы наказать Сербию. Между тем оказалось, что армия, которая своим отношением к гражданскому населению привела к тому, что оккупированное пространство приобрело все признаки «тюрьмы», одновременно была и той силой, которая, контролируя коррумпированные гражданские власти, косвенно препятствовала массовому разграблению продовольствия и сделала так, что голод не достиг еще больших масштабов.

О положении в оккупированной Сербии в 1917 году очень красноречиво свидетельствовал Меморандум сербских социалистов, в котором, помимо прочего, было сказано: «Все оккупационное правление в Сербии целиком представляет собой непрестанную войну против мирного населения. Впрочем, это и не оккупационное правление, а скорее карательная экспедиция со стороны Австро-Венгрии, да еще больше со стороны Болгарии… Враги Сербии почувствовали уже с первых дней, инстинктивно, что эта страна не останется навсегда под их властью. Поэтому решили Сербию полностью лишить способности к дальнейшей жизни».

Эта констатация была верна по отношению как к австро-венгерской, так и к болгарской оккупационным зонам. Однако в степени террора, который осуществляли оккупационные власти, имелись некоторые отличия. Австро-венгерские чиновники посылали в Вену информацию о том, что «счастье» испытывают сербы, находящиеся в австро-венгерской, а не в болгарской оккупационной области. И в Меморандуме сербских социалистов подчеркивалось, что все происходящее «в Гувернмане» надо возводить «в квадрат, когда речь заходит о болгарском правлении». Ведь «все же в австро-венгерской части существуют суды, какими бы они плохими ни были. И в них пытаются, хотя бы время от времени, заворачивать деспотизм власти в некоего рода легальные формы… В них дают почувствовать, пусть и в наименьшей мере, что человек связан какими-то бледными нормами международного права и морали». Все упомянутое «полностью исчезало» в тех областях Сербии, которые оккупировала Болгария: «С той стороны Моравы начинается Азия… В болгарской части Сербии не знают судов… там полиция имеет неограниченную власть. Законная свобода каждого сербского гражданина, как и его жизнь, полностью и исключительно зависят от доброй воли любого полицейского агента, любого болгарского жандарма. В этих областях сербы унижены до положения рабов. В австро-венгерских областях наблюдается хотя бы какая-то внешняя видимость общественного порядка. В областях, оккупированных болгарами, и общественная безопасность не гарантирована».

Оккупационные власти особенно обеспокоены были впечатлениями своих чиновников и солдат, что сербский народ не считает себя «окончательно побежденным и основательно покоренным», а надеется на какую-то помощь со стороны, «причем с уверенностью». Развитие событий показало, что в качестве противника они имели весь народ. Стремление интернировать из Сербии все оставшееся мужское население в возрасте от 17 до 55 лет не дало ожидаемых результатов, ибо оказалось, что в одинаковой степени опасность исходит и от молодежи, и от более старых поколений мужчин, и от женщин. Австро-венгерские агенты докладывали, что в народе существуют «укоренившиеся повстанческие настроения», а болгарские чиновники сообщали, что сербы к оккупантам проявляют нескрываемую ненависть и намерения поднять восстание «при удобном случае». Подозрительность оккупационных властей подогревали явно недоброжелательные взгляды, сборища в трактирах, склонность молодых людей к чтению, черная одежда на женщинах и девушках, а также слухи, которым сербы верили больше, нежели официальной информации. На каждом шагу они сталкивались с упрямством, антипатиями, своего рода политическим протестом и едва скрываемым пренебрежением, поэтому делали вывод, что общество Сербии представляет собой «общество сопротивления».

На такое состояние сербского народа под оккупацией рассчитывалось и при разработке военных планов на Солунском фронте, когда встал вопрос о возможности поднять восстания на юге Сербии. После отступления сербской армии осенью 1915 года на территории Сербии оставались отставшие и вылеченные после ранений воины, которые избежали плена и со временем стали создавать повстанческие отряды. Осенью 1916 года эти отряды начали вступать в бои с австро-венгерскими и болгарскими оккупационными силами. Тогда и сербское Верховное командование повело работу по организации повстанческого движения с целью дестабилизировать оккупационное правление и ослабить линии фронта оккупантов.

Массовость сопротивления была следствием жестокости, которую проявляли оккупационные власти. В начале следующего года сопротивление распространилось, охватив территорию, которая была под болгарским оккупационным управлением. В феврале 1917 года оно переросло в Топлицкое восстание, которое было вызвано решением болгарских властей мобилизовать в свои войска и сербских новобранцев. Предводителями восстания были Коста Воинович, подпоручик сербской армии, который из-за ранения не ушел вместе с сербской армией через Албанию и Kocта Милованович Печанац, поручик, которого Верховное командование еще в сентябре 1916 года самолетом перебросило в Сербию для подготовки повстанческого движения. Его задачей была организация четнических отрядов, которые бы вступили в действие, когда союзнические части выйдут к Вардару и приблизятся к Скопью.

Восстание вспыхнуло спонтанно, опережая директивы Сербского верховного командования и планы главнокомандующего Солунским фронтом генерала Саррайля. В его основе было желание поскорее освободиться. повстанческая армия насчитывала почти 13 тысяч бойцов. Ее действие разрушило планы по созданию так называемой «Болгар-Моравы», всполошило все вражеские тылы и помешало оккупантам осуществлять реквизиции продовольствия на этой территории. Между тем, оказалось, что Коста Печанац был не в состоянии ни направлять повстанческие действия, ни согласовывать их с имеющимися планами союзников Если учитывать стратегический аспект, восстание было поднято преждевременно и не сопровождалось наступательными действиями на Солунском фронте, которые бы использовали его потенциал. При большой поддержке населения повстанцы все же освободили Куршумлию, Прокупле, Лебане, Пусту Реку и части Нишского, Враньского и Рашкского округов, создав угрозу германско-болгарским коммуникациям в долинах Mopавы, Нишавы и Вардара. Область, которую повстанцы контролировали, была окружена территориями, на которых не чувствовалась власть оккупантов, но и влияние повстанческих сил тоже. Оккупационные власти на подавление восстания собрали около 30 000 солдат. Наряду с болгарскими частями были задействованы и австро-венгерские. О серьезности ситуации, в которой оказались Центральные силы на Балканах, свидетельствовал и тот факт, что ряд подразделений, участвовавших в подавлении восстания, был переброшен с фронта на Соче.

Бои начались 8 марта и длились до 25 марта 1917 года. После этого еще происходили спорадические столкновения с меньшими группами повстанцев. А расправах над ними и над гражданским населением была проявлена чрезвычайная жестокость. Сжигались целые и жестоким наказаниям подвергалось все население. При подавлении восстания в марте 1917 года болгарские оккупанты убили около 20 000 сербских гражданских лиц. Предводитель восстания Коста Воинович был ликвидирован в декабре 1917 года, но это не стало концом сопротивления.

ЮГОСЛАВЯНСКИЙ КОМПРОМИСС СЕРБСКОГО ГОСУДАРСТВА

Военно-политическое положение, в котором Сербия находилась в 1917 году, вынудило Николу Пашича несколько отступить от мнения о том, что именно она должна создавать югославянское государство и формировать его внутренне устроение. Нужно было преодолеть неблагоприятные международные условия, которые возникли после Февральской революции в России, осмыслить перемены, вызванные падением царизма и выходом на историческую сцену «крайне неразумных элементов», как Никола Пашич называл большевиков, приобрести благосклонность нового военного союзника — США, развеять сомнения союзников относительно намерений Сербии и возможностей объединения югославян, убедиться в том, что Центральные державы не потерпели военного разгрома и что о распаде Австро-Венгерской монархии мало кто думает. Было ясно, что военную программу Сербии впредь нужно реализовывать без опоры на «могущественную славянскую защитницу». Видя беспомощность новых властей России, Никола Пашич с осторожностью следил за тем, что происходило, сохраняя осмотрительность по отношению к их заявлениям о желании «освободить подчиненные народы Австро-Венгрии», о создании Югославии и защите Сербии от германской опасности в будущем. Сам по себе красноречивым являлся уже тот факт, что он без ведома Петрограда организовал Корфскую конференцию.

Различия, проявлявшиеся у сербского правительства и Югославянского комитета во взглядах на добровольческий вопрос, довел до кульминации кризис в дискуссиях по поводу способа объединения и характера внутреннего устройства будущего государства. Сербия не отказалась от тех представлений о государственности, которые были провозглашены в военной программе в декабре 1914 года. Весной 1917 гада Никола Пашич держался позиции, что Сербия — «носитель нашей общей идеи, ее официальный и ответственный представитель перед нашими союзниками и всем остальным миром». При этом он готов был воздать должное Югославянскому комитету за его «патриотическую и священную работу». Но сопротивление было и с другой стороны. Анте Трумбич утверждал, что «Сербия с ее людьми имеет сотню недостатков», но и признал: «ни одна из наших стран не способна быть таким кровавым Пьемонтом нашей эпопеи, как она». Несмотря на все разногласия, обстоятельства вынудили Николу Пашича и Анте Трумбича в некоторой мере сблизить свои позиции.

В то же время, когда, 30 мая 1917 года на Корфу была созвана конференция представителей сербского правительства и Югославянского комитета, то на впервые после трех лет войны собранном заседании парламента в Beнe Югославянский клуб проголосовал за Майскую декларацию. Состоящий из 33 словенских, хорватских и сербских депутатов Парламента Империи, Югославянский клуб в своем обращении к Парламенту заявил, что «на основе национальных принципов и хорватского государственного права» требует «объединения всех земель Монархии, в которых живут словенцы, хорваты и сербы, в единое самостоятельное, от любого господства чужих народов свободное и на демократической основе созданное государственное образование, под жезлом Габсбургско-Лотарингской династии». Отражая совершенно противоположные устремления, компромиссы и оппортунизм, Майская декларация в то же время обозначала разрушение дуалистического устройства австро-венгерской монархии и представляла собою своеобразный набросок южнославянской программы. Ее значение, как отмечают историки, было не в наличном содержании, а в процессе, который она предвозвестила и в который вылилось много недовольства национальной, политической и социальной природы. Уже следующим шагом было решительное требование «всего славянского юга Монархии», изложенное на Соборе 13 июля 1917 года: «чтобы на основе принципа народности, исторического права, а также права самоопределения народов, все земли Монархии, в которых живут словенцы, хорваты и сербы, объединились в единое полностью самостоятельное, независимое образование».

На конференции, которая проходила с 5 июня по 27 июля 1917 на Корфу, состоялись первые официальные переговоры представителей сербского правительства и Югославянского комитета по поводу внутреннего устройства будущего государства. На противопоставлении подходов к унитарной и федералистской модели внутреннего устройства отразились взгляды на национальный вопрос, на сущность национального единства «трехплеменного народа» — сербов, хорватов и словенцев. На содержание национального унитаризма, на форму государственного устройства, на основы провизориума. Никола Пашич был убежден, что в данных исторических обстоятельствах будущее может иметь только сильное унитарное и централистски устроенное государство. Он допускал возможность, что положения о местном самоуправлении, которые содержала Конституция Королевства Сербии, могут быть несколько изменены и применяться на всей территории будущего государства. Отрицая федералистское устройство как слабое и непрочное, он соглашался, что будут сохранены особенности, которых держались хорваты — например, имена, письмо и эмблематика, но не существующая автономия. В противовес централистическим и унитаристским концепциям, которые представляла сербская сторона, хорватские политики настаивали на том, что параллельно центральным законодательством и управлением должны также существовать особые автономии, законодательные органы, исполнительные органы и соборы отдельно взятых исторических областей. Поскольку расхождения преодолеть было невозможно, достигнуто согласие о необходимости государственного объединения в монархической форме и компромиссном варианте унитаризма («трехименный народ»), а вопрос внутреннего устроения решена отложить на будущее.

Корфская декларация недвусмысленно подчеркивала, «что этот наш трехименный народ един по крови, по языку разговорному и письменному, по чувствованию этого единства, по преемственности и целостности территории, на которой он нераздельно живет, и по общим жизненным интересам своего национального существования и всестороннего развития своей духовной и материальной жизни». Как главная цель войны указывалось право свободного самоопределения и во имя его высказывалось требование, чтобы югославянский народ «был полностью освобожден от чужеземного рабства и объединен в едином свободном, национальном и независимом государстве». Таким образом, были подчеркнуты принцип национального единства и принцип самоопределения народа, а все территории, населенные сербами, хорватами и словенцами, поставлены под защиту принципа народности. Названные принципы подтверждали два существенных обстоятельства: новое государство создается на основе свободного волеизъявления народных представителей и что речь не идет об аннексии южнославянских территорий со стороны Сербии.

В своих тринадцати пунктах Корфская декларация отражала принципы внутреннего устроения будущего югославянского сообщества. Государство должно было получить название «Королевства сербов, хорватов и словенцев», являясь свободной, независимой, конституционной, демократической и парламентской монархией во главе с династией Карагеоргиевичей. Государственные символы его — герб флаг, корона — должны быть общими и как таковые символизировать единство, но составленными из отдельных национальных эмблем. Предусматривалось, что народное представительство будет выбираться общим, равным, прямым и тайным голосованием. Народной скупщине предстояло выработать Конституцию, как наивысший государственный закон, численно квалифицированным большинством и по согласованию с короной. Полное равноправие гарантировано сербскому, хорватскому и словенскому именованиям. Оба письма, кириллица и латиница, также были бы равноправными. Признанным вероисповеданиям — православному, римско-католическому и мусульманскому — обеспечивалась свобода, а их отношения с государством во всем должны были быть равноправными. Для всех граждан был предусмотрен одинаковый статус внутри государства и перед законами. Как территория будущего государства определялись все те области, в которых сербы, хорваты и словенцы проживают компактно и массово. Отвергалась любая возможность частных решений национального вопроса, и «как одна нераздельная целостность» ставилась проблема освобождения от Австро-Венгрии и объединения с Сербией и Черногорией. Королевство сербов, хорватов и словенцев (СХС) задумывалось как единое государство, но не исключалась возможность образования внутри особых единиц в соответствии с природными, территориальными и экономическими условиями. Из всего высказанного было ясно, что государство образуется на основе равенства и равноправия всех его народов и всех его областей, так что речь идет не а расширенной Сербии, а о новом государстве. Представление о централистском государстве, основанном на принципах парламентской демократии, являлось компромиссом, который никого не мог удовлетворить. Анте Трумбич, например, интегралистическую концепцию объединения принял, судя по всему «из-за страха перед Великой Сербией в Югославии».

В ходе работы Корфской конференции вопрос Черногории отдельно не решался. поскольку и представителями Югославянского комитета он рассматривался как внутреннее дело сербов. Между тем, отношения между двумя сербскими государствами были сопряжены со многими проблемами. В эмиграции споры вокруг объединения имели дополнительную остроту. Подозрения, недоразумения, проявления личной неприязни, противопоставленные династические интересы и неискренние отношения между двумя правительствами ослабляли связи двух союзников. Династия Петровичей-Негошей настаивала на там, чтобы в будущем югославянском государстве был обеспечен особый статус Черногории. Она была склонна принять триалистическую концепцию устроения государства, однако надеялась на широкую автономию, которую получила бы как монархический дом, а наряду с этим прилагала усилия, чтобы Черногория оставалась независимым государством. С этой целью она желала территориального расширения в окрестностях Скадара (Шкодера), на адриатическом побережье до Неретвы, в Герцеговине и Боснии с Сараево. Не были ей чужды и идеи о сепаратном мире. Сербия же «черногорский вопрос» воспринимала как исключительно внутренний, сербский, стремясь при его решении сохранять самостоятельность по отношению к союзникам. По мнению Николы Пашича, финансовая, военная и политическая зависимость от союзников не должна была стеснять «свободу наших действий хотя бы в тех сербских вопросах, которые не должны подпасть под их контроль или управление». Эта позиция относительно того, что «объединение Черногории с Сербией должно… осуществиться, будет Югославия или нет», имела многочисленных сторонников. Часть их, при поддержке сербского правительства, в марте 1917 года объединилась вокруг «Черногорского комитета за народное объединение» с целью сломить сопротивление черногорских династических кругов и поддержать безусловное объединение Черногории с Сербией. В воззвании, обнародованном 27 марта в Париже, представители Черногорского комитета подчеркивали, что после войны «не может быть речи ни о чем другом, кроме как о полном объединении Черногории с Сербией — о едином народном государстве». Комитет, свои позиции еще более ясно изложил в Декларации от 11 августа 1917 года. Принимая Корфскую декларацию в целом, он отметил, «что Черногория этой войной завершает свою роль как отдельное сербское государство и что ей как таковой, в, соответствии со всем, предстоит только вхождение в Королевство сербов, хорватов и словенцев».

По окончании заседания на Корфу с принятой Декларацией были ознакомлены представители союзнических правительств; но их она ни к чему не обязывала. Из союзнических государств ее с симпатиями восприняла одна Россия.

В Великобритании к ней «с интересом и симпатиями» начали относиться лишь в ноябре 1917 года, когда правительство ознакомила с ее содержанием парламент и когда русский фактор, спустя некоторое время, удалился с Балкан. До этого времени англичане смотрели на Корфскую декларацию как на документ «зловещего» содержания. Только под нажимом общественного мнения правительство сделало заявление, что восприняло ее «с большим интересом и симпатиями».

Франция официально не отреагировала. В кругах, близких к французскому генеральному штабу, Декларации большого значения не придавали. В Париже взяло верх мнение, что союзники не обязаны обеспечивать объединение всех сербов, хорватов и словенцев в одно государство. Объединению Сербии, путем аннексии, с Хорватией, Далмацией и Славонией они были готовы помешать — с мотивировкой, что это не «в интересах самих сербов». Генеральный штаб предусматривал, что Сербия получит выход к морю путем федеративного объединения с Черногорией. Согласно этим проектам, Австро-Венгрию следовало обязать, чтобы она часть Боснии и Герцеговины уступила Сербии, а всему югославскому населению предоставила автономию. Кроме того, на позицию французов влиял «итальянский фактор» вкупе с незнанием истинного политического положения югославян в Австро-Венгрии.

Италия критиковала появившуюся Корфскую декларацию, отвергала ее содержание. Итальянские дипломаты старались всеми средствами воспрепятствовать дальнейшему сотрудничеству сербского правительства с Югославянским комитетом. Любое упоминание объединения воспринималось ими как отсрочка обещаний, гарантированных тайным Лондонским соглашением. Поэтому с появлением Корфской декларации усилилась антисербская и антиюгославянская кампания итальянского правительства и прессы.

Правительство США появление Корфской декларации всего лишь зафиксировало.

События в России вызывали у сербского правительства исключительно большое беспокойство. Участвуя в работе межсоюзнической конференции в Париже, Никола Пашич столкнулся с тем, что союзники после того, как российское влияние при решении международных вопросов начало ослабевать и исчезать, стали все меньше заботиться о Сербии, ее интересах. Особенно опасным эго было для решения югославянского вопроса, который и в предыдущий период не встречал особого понимания. Николе Пашичу не без оснований казалось, что союзники не нашли еще окончательного решения, что по окончании войны делать с Австро-Венгрией: поделить ли и уничтожить, уменьшить или сохранить ради равновесия в соотношении сил европейских стран. С целью укрепления позиций Сербии после Парижа он посетил и Лондон.

Встречи и переговоры с представителями властей — Ллойд Джорджем, сотрудниками Министерства иностранных дел и членами Парламента и британской общественности дали ему возможность разъяснить самым влиятельным кругам Великобритании значение югославянского вопроса и важность Солунского фронта для решения сербских, а также и союзнических военных задач. В этой ситуации он старался представить британской общественности Корфскую декларацию как документ, который служит осуществлению одной из существенных целей союзнической политики — «обеспечению независимости и объединения малых народов».

Переговоры, которые Никола Пашич вел с наивысшими представителями властей Франции и Великобритании, подтвердили убеждение, что Италия является основным препятствием на пути достижения сербами своих военных целей и осуществления югославянского объединения. Поскольку отношения союзников с Италией за осень 1917 года укрепились дополнительно, ему посоветовали сделать все, что в его силах, чтобы и отношения Сербии с Италией улучшились. Основная проблема, которую нужно было решить, касалась того, как согласовать обещания, которые союзники дали Италии в апреле 1915 года, и стремление Сербии сформировать югославянское государство. Для самого Николы Пашича и сербского правительства согласие с Италией было возможным только на основе уважения принципов Корфской декларации. Отталкиваясь от этого, он и вел в первой половине сентября переговоры с итальянским министром иностранных дел Соннино. Итальянская же сторона не готова была идти на пересмотр Лондонского соглашения, которое, по ее мнению, представляло «минимум», ей предложенный в качестве компенсации за вступление в войну. Любое уменьшение того, что этим соглашением гарантировалось, она считала утратой мотивации для дальнейшего участия итальянцев в войне. Вследствие этого для Италии Корфская декларация стала основным препятствием на пути к согласию с Сербией. Предложение Николы Пашича, чтобы Италии достались Трст (Триест), Пула, половина Истрии часть островов и Валона (Влёра), была неприемлемым для итальянского правительства. Впрочем, и сам Никола Пашич не был склонен к компромиссу с Италией, но идти на переговоры его вынуждала все более усложнявшееся международное положение Сербии — утрата опоры на Россию, молчание союзников по поводу Корфской декларации, нежелание их высказываться по поводу решения югаславянского вопроса, неизвестность в вопросе о сохранении Салунского фронта. Опытный политик, он осознавал также, что если бы Италия согласилась на компромиссное решение, которое предлагала Сербия, это бы означало, что признается ее право на создание «югославянскаго государства.