ПОБЕДИТЕЛИ И ПОБЕЖДЕННЫЕ

Октябрьская революция определенно повлияла на дальнейший ход войны и вызвала потрясения в Центральных державах. Идеи революции были близки и солдатам на фронте, и массам, жизненный уровень которых резко снизился, и самым широким слоям граждан, столкнувшимся с ужасами войны. Нажим, который испытывали виновники войны, был усилен дипломатическим наступлением президента Вильсона. Он предложил и представил Конгрессу США исходные позиции для восстановления всеобщего мира, опиравшиеся на соблюдение самых справедливых принципов, которые следовало использовать при устроении послевоенного мира. Тяжелое положение на фронтах, социальные волнения и протесты народов оккупированных стран ставили под вопрос существование Двойной Монархии. Бунты в армии, дезертирство, появление так называемых «зеленых кадров», утрата способности к большим наступательным операциям и общая изнуренность представляли картину положения, которое сложилось в Двойной Монархии. Внутри политические конфликты сотрясали также Германию. Союз элит (военные верхи, высшее дворянство, крупная буржуазия, высокие государственные чиновники), который с намерением добиться мирового могущества втянул и свое государство, и весь мир в войну с непредсказуемыми последствиями, в начале 1918 года не был готов заключить мир «без выигрыша». Германские военные верхи такую возможность считали предательством интересов государства, приравнивая ее к полному поражению в войне. А продолжение войны являлось знаком, что германские военные и политические верхи, независимо от общих условий, в которых находилась страна, и дальше имели сильное желание победить и осуществить свои военные цели. В таких обстоятельствах политика Германии была милитаристской и подчиненной планам генералитета. В Берлине было невозможно даже представить, что право вести войну будет предоставлено политикам. Забастовки рабочих жестоко подавлялись, революционных вождей ликвидировали, ужесточался режим военного положения. Чувства реальности при постановке военных и политических целей в начале 1918 года просто не было, так как и далее преобладали убеждения, что необходимо оказать поддержку армии, дав шансы тем, кто ею командует. Об этом свидетельствовали и слова генерала Людендорфа, произнесенные им на заседании Коронного Совета 13 февраля 1918 года: «Борьба будет ужасной, начнется она в одном месте, а продолжится в другом. Потребует много времени; будет жестокой…».

Мирные договоры, заключенные с Россией и Румынией, дали возможность Германии и Австро-Венгрии сосредоточить свои войска на Западе. Тот факт, что впервые с начала войны войска Центральных держав на этом театре боевых действий имели численное преимущество над противником, создавал иллюзию, будто война может быть выиграна в итоге так называемой «решающей операции». Немецкое верховное командование в последние дни декабря приняло решение, в соответствии с которым нужно было мощными наступательными действиями отбросить британские войска к портам на Ла-Манше. Разработка всего плана завершилась к концу января, а операции должны были начаться в марте 1918 года. Предусматривались также действия против французских сил, если они придут на помощь своим союзникам. Всю операцию необходимо было провести до того, как прибудут основные части американских войск и нарушат стратегическое превосходство Центральных держав.

Действиями немецкой артиллерии на линии протяженностью около 70 километров ночью с 20 на 21 марта 1918 года в Пикардии началось одно из самых больших сражений Первой мировой войны. После нескольких дней боев немецкие части прорвали первые линии обороны и в нескольких местах перешли реку Сомму. С новых позиций дальнобойная артиллерия начала обстреливать Париж. В сражении, которое сначала шло при явном преимуществе войск Германии, в последние дни марта 1918 года наступил перелом. Потерпев неудачу, германское наступление полностью прекратилось в начале следующего месяца. Оказалось, что Германия не имеет достаточно сил, чтобы решить исход войны на фронте. Сдвиг союзнических линий фронта приблизительно на 45–60 километров был оплачен выводом из строя около 239 000 немецких солдат. Потери союзников составили около 212 000 солдат. Попытки продолжить войну с привлечением меньших военных сил не дали результатов и в последующие месяцы. Сражение во Фландрии, которое велось в течение апреля, и битвы на Эне с конца мая 1918 года показали, что время работает не в пользу Центральных держав. Прорывы немецких войск через Эну, Велу и Марну не приблизили к ожидаемой цели — взятию Парижа. Жертвы снова были огромными: 176 000 у союзников и 123 000 у немцев. Германская военная мощь после этого стала заметно ослабевать, и в течение июня 1918 гола бои приобрели локальный характер.

Германское командование с марта по июль 1918 года предприняло три наступления. Все три были неудачными, а после этого контрнаступления союзников начались и на Западном, и на остальных фронтах. Прежде всего был прорван Солунский фронт, на котором завершающие операции развернулись 15 сентября 1918 года. Две недели спустя, 29 сентября, капитулировала Болгария, и на следующий день и Турция. Австро-Венгрия признала военное поражение 3 ноября 1918 года.

«Вижу, что нужно объявить о крахе. Мы на пределе сил. Война должна быть завершена», — такими словами один из виновников войны признал поражение своих войск, а также и крах всех устремлений к мировому могуществу. Намного «тверже» его были представители генералитета, не признававшие, что они побеждены. Однако же 11 ноября 1918 года в Компьенском лесу, недалеко от Парижа, Германия подписала акт о капитуляции. Ее капитуляцией была завершена Первая мировая война.

По приблизительным данным, в ходе Первой мировой войны было мобилизовано 65–70 миллионов человек. Из этого числа 40,7 миллионов воевало на стороне Антанты и США, а 25,1 — на стороне Центральных держав. Погибло около 10 миллионов, умерло столько же, ранено в два раза больше. Окало 4 миллионов человек остались инвалидами. Ужасы плена, лагерей и тюрем изведали 8 миллионов человек. По численности погибших Сербия была на первом месте, она потеряла 26 % воинского состава. У Франции этот процент также был высоким — 16,8 %; затем Германия — 15,4 %, Великобритания — 12,5 %, Россия — 11,5 %, Италия — 10,3 %, США — 2 %. К концу войны экономики многих стран были сильно разорены, и материальный ущерб оценивался в 360 миллиардов долларов. Европа, в которой война началась и все время велась, вышла из нее с измененными границами, упавшей экономической мощью и новым соотношением сил. Победители в войне питали надежду, что мир, до которого дожили после многолетней борьбы, смертей и разрушений, в самом деле будет «справедливым миром». Для тех же, кто проиграл войну, мир являлся только передышкой до нового военного соблазна.

Мировое сообщество из войны вышло разделенным на победителей и пораженных. Победители изо всех сил старались, чтобы наладить новое международное устроение в соответствии со своими интересами. В Европе начала свое существование первая социалистическая страна, вследствие чего социализм перестал быть всего лишь мощным революционным политическим движением. Победой большевистской революции в России он утвердился как социальная и историческая действительность. С этого момента конфликт капитализма и социализма стал одним из основных политических вопросов всего XX века. Усталость от войны усугубляла протесты прочив властей, вызывала социальное недовольство и пробуждала активность национальных и революционных движений. Война внесла изменения в мировую экономику, повлияв на государственный контроль над экономической жизнью. Наибольшие разорения испытала экономика Европы, а ускоренное развитие получили США, Канада, Австралия и Япония. Возникло массовое перемещение населения, и миграции обусловили значительные социальные перемены во многих странах, влияя на людей, которые ими были охвачены. Война способствовала эмансипации женщин, которые перестали быть исключительно домохозяйками. Ужасы войны оставили глубокий след в сознании всех современников. Больше, чем когда-либо прежде, война повлияла на художников и искусство, но также и на развитие науки, ориентируя ее на служение интересам государства и политики.

РЕЗУЛЬТАТ ПОЛИТИКИ И ДИПЛОМАТИИ

Последние месяцы 1917 и первые дни 1918 года не обещали благоприятного решения вопроса сербско-хорватско-словенского объединения. Казалось, что предпосылки объединения — победа в войне и распад Австро-Венгерской Монархии — не будут созданы. Страх из-за революционного брожения в средней Европе и «вакуума», который бы создался при развале Австро-Венгрии, решительно влияли на мнения союзников, что Монархию необходимо федерализовать предоставлением автономий.

Выступая 5 января 1918 года перед представителями тред-юнионов с речью о целях Британии, Ллойд Джордж высказал благосклонное отношение к этой идее; югославянским народам он пообещал в рамках Монархии автономию, а Сербии и Черногории гарантировал восстановление и возмещение убытков. Почти одновременно, 8 января, президент Вильсон в послании Конгрессу свое отношение к возможностям решения югославянского вопроса определил следующими двумя пунктами: «Народам Австро-Венгрии, место которых среди иных народов мы желаем видеть обеспеченным и гарантированным, будут предоставлены самые широкие возможности для автономного развития»; «Сербию и Черногорию нужно реэвакуировать, оккупированные территории восстановить. Сербии предоставить свободный и надежный выход к морю, а взаимоотношения отдельных балканских государств упорядочить с помощью дружественных договоров по исторически установленным линиям принадлежности и национальности».

Югославянское движение в рамках Австро-Венгерской монархии не имело сил более серьезно пригрозить дезинтеграцией. Радикальный антисербизм официальной политики несомненно оставил глубокие отпечатки. И выступая за объединение Хорватии, Славонии, Далмации, Боснии и Герцеговины в рамках Венгрии, и требуя триалистического переустройства Монархии, все политические силы заявляли о верности дому Габсбургов. Открытых требований по поводу объединения с Сербией и Черногорией не было. Требования австрофилов Сербии созвать Учредительное собрание, свергнуть правительство на Корфу, сменить династию Карагеоргиевичей и сформировать австрофильское правительство в Белграде, а также настояния династических кругов Черногории заключить сепаратный мир вписывались в вынужденную тактику Вены и Будапешта достичь «почетного мира» дипломатическими средствами. Казалось, все подтверждало тезис, что Австро-Венгрия будет великой силой и в будущем.

Кризис в решении югославянского вопроса вызвал неизбежные изменения в политическом сознании главных действующих лиц событий. В предыдущие годы формирование сознания об этническом родстве растворяло Сербию и сербов в югославянской общности, навязывая отказ от своей особенности. С другой стороны, объединение воспринималось как способ избавления от чужой власти Австро-Венгрии. Соответственно, отказ от существующей исторической традиции и от сербской государственности имел смысл, поскольку в перспективе было югославянское объединение. Если же оно не осуществлялось, то возникала потребность, чтобы сербский вопрос решался посредством расширения Сербии за счет областей, которые сербская политическая элита считала своими. С другой стороны, у хорватских политиков, которые входили в Югославянский комитет чувства национальной особенности и далее были весьма сильны. Сербская внешняя политика в те месяцы, после утраты опоры и поддержки co стороны российской дипломатии, находилась в поисках новой политической концепции. Программы сербского правительства и Югославянского комитета, несмотря на совместную Декларацию, все больше расходились. Общим у них было лишь представление o территории, которую необходимо «собрать» под одной государственной крышей, тогда как взгляды на способы объединения и внутреннего устроения государства все больше разнились и отдалялись.

Никола Пашич специальным Меморандумом от 31 марта 1918 года официально ознакомил союзников с внешнеполитической программой Сербии. B качестве «минимума наших требований» он указал территорию от Скадара (Шкодера) и границы с Грецией, определенной Бухарестским мирным договором от 10 августа 1913 года, до Темишвара (Тимишоары), Сегеда, Баи, Целовца (Клагенфурта) и Горицы. Распад Австро-Венгрии он считал предварительным условием мира. Требования, которые Сербия выдвигала Болгарии, претензии на Банат, где необходимо было установить границу с Румынией, территориальные притязания на северную Албанию и вопрос объединения с Черногорией и Воеводиной им определялись как вопросы исключительно Сербии, независимые от остальной части территориальной программы. В соответствии с этой тенденцией, наметившейся еще во второй половине 1916 года, Сербия вошла бы в югославянское государство территориально расширенной и объединенной с территориями, на которых преимущественно сербское население.

А Югославянский комитет пытался укрепить свои дипломатические позиции и получить международное признание как представительство словенцев, хорватов и сербов под властью Австро-Венгрии. С этой целью он опирался на все более акцентируемое утверждение, что Хорватия является наследницей всех территорий Двойной монархии, под которыми подразумевались Хорватия, Славония, Срем, Далмация, Риека, Междумурье, Босния и Герцеговина, Истрия с островами и все словенские земли. Выражая опасение, что возможна аннексия югославянских земель Сербией, Анте Трумбич опровергал исключительное право Сербии в международных отношениях представлять всех югославян, напоминая, что она и по территории, и по численности населения составляет всего третью часть совокупной югославянской нации. У союзников он просил для сербов, хорватов и словенцев статуса союзнического народа, права на разрыв государственных связей с Австро-Венгрией, независимость в соответствии с принципом народности и объединение с Сербией и Черногорией в независимое государство.

Самостоятельная политика Югославянскогo комитета не отвечала интересам сербского правительства. Никола Пашич, по необходимости, ссылался на Корфскую декларацию, подчеркивая, что в ней, так же как и в Нишской, Сербия «отождествила свою государственную программу и свои военные задачи с решением юго-славянского вопроса. Имея замысел и цель освободить и объединить весь наш трехплеменный народ». Из этого делался важный пропагандистский вывод: «Сербия, соответственно, является Югославянским Государством, ее армия — югославянская, и ему как независимому государству принадлежит право официально представлять нашу национальную проблему». Дабы предупредить возможное развитие событий, при котором бы силы Антанты все-таки признали Комитет как представительство югославян под властью Австро-Венгрии, Пашич в начале октября 1918 года просил союзников сделать заявление, в котором бы они «объявили, что считают Сербию союзником с самого начала войны, а вследствие этого — также ее братьев сербо-хорватов и словенцев Австро-Венгрии; что готовы помогать их объединению c Сербией в одно демократическое и свободное государство, как это было (предусмотрено) в Корфской декларации».

Подвергнутый критике союзников, что его политика представляет собой попытку Сербии занять доминантное положение в будущем государстве Никола Пашич в середине октября 1918 года подчеркнул, «что Сербия считает своим национальным долгом освободить сербов, хорватов и словенцев», не оспаривая их право на самоопределение. А в душе он до конца оставался противником формирования другого центра объединения, считая, что таким образом всем недовольным предоставляется возможность агитировать против Сербии, ее династии, внешней политики, армии, а также способа объединения. Наметившиеся тенденции для него являлись верным признаком того, что вопрос объединения будет решаться в европейских столицах, вероятнее всего — вопреки воле Сербии. Между тем, события на полях сражений и прорыв Салунского фронта предопределяли дальнейшую судьбу объединения, просто-напросто «пресекая» колеблющиеся настроения союзников. Вопрос, является ли Сербия в процессе объединения «освободителем» или «партнером» становился все менее важным.

Унитаристская, централистская и «пьемонтская» концепция государственного объединения, которую отстаивало правительство Королевства Сербия, имела, помимо югославянского комитета, и других оппонентов.

Нераздельность идеалов и целей, благодаря которым их можно достичь, была характерна для политиков из Самостоятельной радикальной партии. В их видении будущего сопрягались демократия, социальная справедливость и национальное освобождение. Объединение они считали необходимостью, отмечая, что оно «лучше, нежели прозябание и вымирание в этой тюрьме, которая завтра бы называлась (отчасти) реставрированной Сербией, навсегда отделенной от остальных частей, которые неизбежно должны были бы повернуться к новому центру». Югославянство ими воспринималось как «conditio sine qua non будущего», как «спасительную идею», во имя которой они были готовы на растворение сербства. Сербию они считали «страной миссии», но под этим имели в виду не претензии политических элит на территории и могущество, а для них это была «неосознанно мощная идея и воля всего народа». B военные годы они были противниками концепции объединения, которую радикалы выражали лозунгом: «С Сербией, от Сербии и вокруг Сербии» («Са Србиjом, од Србиjе и око Србиjе»). А в то же время были убеждены, что национальные интересы югославян могут «солидаризироваться с интересами Западной Европы». Они отстаивали принцип демократии, равноправия и самоопределения. Для них объединение было «условием жизни», возможностью, чтобы «атмосфера очистилась и продезинфицировалась», когда откроются «широкие горизонты». Выступая за равноправное объединение, некоторые из них имели в виду федеративное, да и республиканское, устроение будущего государства.

В спорах по поводу центpализма, федерализма, самоуправляющихся областей и других форм внутреннего устроения выражалось много полярных мнений. Выдающийся ученый Йован Цвиич выступал за югославскую федерацию американского типа и формирование, со временем, «югославянской цивилизации». Любомир Стоянович придерживался мнения, что необходимо создать федеративную республику, которая бы состояла из Сербии, Черногории, Боснии и Герцеговины, Хорватии в границах прежней бановины, Далмации, Словении, Баната и Бачки. Коста Кумануди и Милан Грол считали, что нужно создать федерацию, которая бы переросла в балканскую. Божидар Маркович определял объединение в свободное и независимое государство как идеал «всего нашего народа», придерживаясь позиции, что сербы, хорваты и словенцы должны быть «в одинаковой степени… державотворными элементами будущего государства». По его мнению, «лишь при сотрудничестве всех, представляющих все края, можно сформировать основательное государство». Югославянская молодежь, в первые военные годы придерживавшаяся линии централизма-унитаризма, в последний год войны склонилась к федеративному решению. Партии социал-демократической ориентации требовали создания «Югославянской федеративной республики». Декларационно это движение стояло на позициях народного единства и самоопределения народов, желая независимости и государства, устроенного на демократических основах.

В то время как на фронтах сохранялось относительное спокойствие, а сербская и югославянская эмиграция вела споры по поводу характера будущего государственного содружества, Сербия жила в голоде, нужде и страхе. Военные власти предприняли некоторые меры по организации производства для военных нужд, прилагая усилия, чтобы на территории Сербии все время сохранялась производственная активность, способность обеспечивать оккупационные войска, а производимые излишки передавались Монархии и шли на обеспечение собственного населения. Чтобы выполнять названные задачи в условиях значительно сократившейся численности населения и рабочей силы, тягового скота, сельскохозяйственных орудий, промышленного оборудования и объемов сырья, оккупационные органы прибегали к террору, все более жестокому, поскольку Монархия сталкивалась со все большими трудностями.

Из-за голода, который зимой и весной 1918 года стал угрожать Вене и другим городам Австро-Венгрии, оккупационные власти в Сербии стали требовать, чтобы в рамках обязательного откупа был поставлен дополнительно миллион квинталов зерна. С этой целью был введен строжайший контроль за объемами урожая как собранного, так и предстоящего. Сельскохозяйственное производство требовалось поднять и непосредственно использовать на нужды оккупатора. Любое «попустительство или небрежение» в контроле за ним строжайше карались. Результатом таких методов работы в течение летних и осенних месяцев 1918 года явилась поставка 11 478 вагонов хлебного зерна, 470 вагонов сушеных продуктов, 42 вагона фасоли, 1 140 вагонов картофеля, 6–7 000 вагонов кукурузы и около миллиона квинталов говяжьего, бараньего и свиного мяса. Оккупационными властями широко эксплуатировались леса и рудные богатства. Из совокупных материальных богатств Сербии, которые на начало войны оценивались в 11 миллиардов динаров, за войну было уничтожено, разграблено и реквизировано на сумму около семи миллиардов. Грабеж сельскохозяйственных и остальных продуктов производства прикрывался пропагандистской кампанией: дескать, в этой оккупированной, «пацифицированной» стране жили лучше, чем в государствах, которые вели войну. Этим оправдывалось и уменьшение на 50 % квот, предписывавшихся для снабжения местного населения.

На сербских территориях, которые оккупировала Болгария, повседневная жизнь была еще тяжелее. Для того, чтобы уменьшить экономические трудности в собственной стране, оккупационные власти не гнушались бесстыдной экономической эксплуатацией и грабежом Сербии. Оба вида этой деятельности подразумевали расправы, вымогательства, шантажи, дополнительные реквизиции, денежные штрафы и присвоение денег в ходе служебных процедур. Расправы сопровождались убийствами, сжиганием домов, грабежами имущества и скота. Поводом для них чаще всего становилось повстанческое движение в среде, которая подвергалась каре. Грабительства осуществлялись без особых поводов, а сила применялась для отнятия денег, продуктов питания, домашней утвари и другого имущества. Аналогичным видом грабежа являлись также вымогательства, когда оккупанты, злоупотребляя своим положением, использовали ситуации интернирования, пребывания в плену и высоких налогов. Дополнительные реквизиции сельскохозяйственных продуктов продовольствия тоже происходили вследствие произвола и надменности болгарских оккупационных властей.

ПРОРЫВ СОЛУНСКОГО ФРОНТА

Согласно военным планам, разработанным в конце 1917 года в Париже, Солунский фронт должен был выполнять преимущественно оборонительную роль. Задействованные там войска имели задачу не допустить вторжения Центральных держав в Грецию. И лишь на втором плане были идеи относительно того, чтобы осуществлять наступательные действия против неприятеля. Для оптимального выполнения оборонительных задач силы были распределены на три части. Восточный (правый) фланг фронта удерживали британские войска и Первая группа дивизий. На центральной части фронта размещались сербские войска, а западная часть находилась под контролем французов. Основу плана обороны составляла идея, что горный массив в центре фронта, занятый сербскими войсками, должен быть защищен любой ценой, тогда как на флангах линии столкновений было предусмотрено маневрирование в соответствии с ситуацией. Основное предположение, на котором опирался план операции заключалось в том, что Болгарию невозможно будет вынудить к капитуляции, а Сербию освободить прежде, чем на Западном фронте или на Итальянском театре действий произойдет особая, «решающая битва». Эта позиция совпадала с мнениями политических вождей Антанты, что на Балканах не может быть выиграно сражение, которое бы решило исход войны. По этим причинам Солунскому фронту отводилась роль второстепенного театра военных действий.

Начало немецкого весеннего наступления полностью изменило отношение к оборонительному характеру и роли Солунского фронта. Инструкцией от 4 апреля 1918 года главнокомандующему, генералу Гийома была предписано, чтобы войска, которыми он командует, усилили вдвое свою активность и «привязали» все вражеские силы на балканском фронте, а также чтобы готовы были «перейти в наступление, если этого потребуют обстоятельства». Противника нужно было постоянно беспокоить, препятствовать его оперативным действиям и нападать на уязвимые цели. В соответствии с данными предписаниями действия оживились. В то же время, поскольку под натиском германского наступления и на Западном театре боевых действий требовалась усиление активности, Франция и Великобритания начали сокращать сваи силы на Солунском фронте. А части, переброшенные на Западный фронт, были заменены греческим и итальянским контингентами. Велась и работа по привлечению на свою сторону австро-венгерских пленных сербского и югославянского происхождения, чтобы они в качестве добровольцев вступали в ряды сербской армии или в новые формируемые югославянские части.

Для самой Сербии ситуация на фронтах была благоприятной. Государства, которые владели ее территорией либо имели притязания на территории, населенные югославянами, были ослаблены в военном, политическом и моральном планах. Переход от оборонительных задач к наступательным действиям предоставил сербскому Верховному командованию возможность самостоятельно планировать операции наступательного характера, конечной целью которых было освобождение отечества. Сербское предложение осуществить прорыв Солунского фронта в направлении между рекой Црна и Ариянской горой было принято как самое лучшее и генералом Франше д'Эспере, который незадолго до этого был назначен командующим силами союзников. Упомянутое предложение, между тем, не соответствовало инструкциям, полученным 2 июля 1918 года из Парижа, в которых требовалось, чтобы Восточные армии союзников локальными действиями до осени «разрушили болгарскую оборонительную систему», таким образам для сербских и греческих войск «открыли выход к утраченной территории». Ознакомившись с местностью на театре военных действий, д'Эспере более реальным счел план сербского Верховного командования. В его реализации командующий рассчитывал на военные знания, умения и опыт сербских офицеров, равно как и на высокую нравственность и фанатичный боевой дух солдат. Вместо «приковывания» противника к фронту предпочтение отдавалось «решающему наступлению», которое бы сломило болгарское сопротивление на фронте и открыло перспективу освобождения Сербии. Планировалось, что прорыв начнут две сербские и две французские дивизии, к которым присоединились бы потом еще четыре сербские дивизии, сербская и французская кавалерия. Главный удар нужно было нанести на узком участке, примерно в 12–14 километров, в районе Добро Поле, Ветерник и Козьяк с целью занять линию Кавадарцы — Неготин. Наряду с этим были запланированы удары на Cтрyмy и участок на линии Вардар — Дойран. Командование всей операцией д'Эспере поручил воеводе Живоину Мишичу, который, начиная с 20 июня 1918 года, исполнял обязанности начальника штаба сербского Верховного командования. При встрече с воеводой Мишичем в начале июля и в обобщенном плане будущего наступления, который передал несколькими днями позже, д'Эспере ясно указал, что цель наступления — «разгром болгарской армии» и прорыв сербских частей на свою государственную территорию. Он считал очень важным, чтобы у сербских войск на протяжении всей операции прорыва фронта имелась помощь союзнических сил. Между тем, согласие союзнического командования на это было получено лишь в сентября 1918 года.

Независимо от расчетов Лондона и Рима подготовка к прорыву Солунского фронта началась в середине июля. Колебаний не было у воеводы Мишича, сербских офицеров и солдат, но также и у генерала д Эспере. Даже французское правительство после анализа общей ситуации на фронтах пришло к выводу, что наступление на Балканах, с учетом колебаний Болгарии, имеет политическую оправданность. В военном же плане, по оценкам Парижа, усилия союзников будут иметь целесообразность в той степени, в какой их результаты выйдут за локальные рамки. В соответствии с этим Верховный военный совет 29 июля окончательно дал разрешение начать на Солунском фронте наступление. После многонедельных уговоров, 4 сентября, правительство в Лондоне также дало согласие на начало прорыва фронта, а 9 сентября это сделало и правительство в Риме. На основании полученных согласий генерал д'Эспере принял решение артиллерийскую подготовку всей операции начать 14 сентября 1918 года.

Союзнические войска на Солунском фронте располагали 685 026 солдатами: 202 061 француз, 117 344 серба, 183 229 греков, 136 831 британцев, 2 296 албанцев. Против них воевало примерно 626 000 вражеских солдат. У обеих сторон было по 1 800 пушек, но союзники имели перевес в авиации (200 самолетов к 80). Войска были рассредоточены по фронту длиной в 450 километров.

На основании инструкций, полученных от генерала д'Эспере, воевода Мишич уже 4 сентября от имени регента Александра отдал приказ сербским войскам. Вторая армия имела задачу после совершенного удара на главном и вспомогательном направлениях вырваться на линию Демир Капия — Неготин — Кавадарцы. Задачей Первой армии было отбросить врага через реку Црну и там создать предмостное укрепление, а затем совершить прорыв к Прилепу. Было предусмотрено, что в операциях сербским войскам должны оказывать содействие союзнические части. В приказе о наступлении предписывалась после артиллерийской подготовки одновременно совершить мощный удар силами пехоты первой линии Второй армии и левого фланга Первой армии с целью овладеть стратегическими позициями неприятеля и без остановки совершить как можно более глубокий прорыв за линии его обороны.

Для всего плана операции важное значение имел темп наступления. По замыслу планировавших ее, продвижение без передышки, до последних сил солдат, было необходима для того, чтобы вызвать панику и «дезинтеграцию неприятеля», исключая возможность его консолидирования и контрудара. В тактическом плане вся операция основывалась на перевесе союзнической артиллерии, но расчет делался также и на более высокую степень снаряженности, снабжения и физической готовности боевого состава. На линии прорыва фронта, где были сосредоточены сербские войска, имелся троекратный перевес в численности батальонов, пулеметов и самолетов, четырехкратный — по артиллерийским орудиям. Действия союзнических восточных армий поэтому должны были зависеть от успехов, которых на фронте достигнет сербская армия. Задачей англо-французско-греческих войск, после прорыва фронта и выхода сербских частей на линию Неготин — Кавадарцы, было совершить прорыв к Вардару с целью овладения ключевыми транспортными путями, которые проходили по его долине. Планировавшие операцию рассчитывали на кризис охвативший болгарские войска после решения германского верховного командования находящиеся в его распоряжении силы перебросить на Западный фронт. У болгарских войск, прибывших с Румынского фронта, не было надлежащего боевого духа. Изнуренные боями, придавленные нуждой, поколебленные революционными идеями и знающие о германских поражениях по информации как союзников, так и немецких разведывательных служб, они теряли желание воевать дальше.

Сосредоточение войск и вооружений, как и вообще подготовка союзнических армий к наступательным действиям, не остались незамеченными для болгарского и германского военного командования. По их оценкам, нападения следовало ожидать в районе Доброго Поля. Болгарская сторона недооценила силы удара, считая, что вся операция будет иметь локальное значение. Немецкие же офицеры излишне понадеялись на отпор болгарских войск. Несмотря на отсутствие оборудованных тыловых позиций и достаточного оперативного резерва, они все-таки считали, что линия фронта не будет прорвана. A вот австрийские военные власти в Сербии замечали все более выражавшуюся враждебность сербского народа. По их мнению, с которым были ознакомлены Вена и Берлин, в случае возможного успеха союзников и прорыва Солунского фронта необходимо было учитывать вероятность восстания сербов, что бы дополнительно осложнило общую ситуацию для Центральных держав. Между тем, учитывая предстоящее наступление на Итальянском фронте, Австро-Венгрия больше не имела сил и возможностей военными средствами защитить оказывающиеся под угрозой позиции на Балканах, на которых именно поэтому применяла жестокий террор.

Прорыв фронта начался мощной артиллерийской атакой 14 сентября 1918 года. На следующий день, 15 сентября, французы и сербы атаковали болгарские позиции у Доброго Поля и прорвали линию обороны. Пойдя в наступление вдоль всех своих линий, союзники вынудили болгар ускоренно, почти панически отступать и сдаваться. Решающую роль в этих операциях сыграли сербские войска, которые в конце сентября пробились к границе Болгарии. Оказавшись рассеянными, болгарские войска еще раз пустились в безоглядный грабеж областей, которые держали под оккупацией. При ускоренной военной развязке генерал Франше д'Эспсре 29 сентября 1918 года заключил перемирие с Болгарией которым она была «выведена из войны».

Устремляясь дальше, сербские войска держали направление на Сербию. В постоянных боях, неудержимо атакуя, пехота их продвигалась настолько быстро, что за ней едва поспевала французская кавалерия. Попытки германского Верховного командования любыми способами остановить прорыв сербских армий остались безрезультатными. Не помогла и переброска дополнительных воинских формирований с других театров действий. Вся Сербия «закипела», и оккупационные войска столкнулись с нарастающим сопротивлением, которое оказывало население, с возобновившимся повстанческим движением. Вследствие этого частям на местах был дан приказ, взять 2 % мужского населения в качестве заложников, которые бы своими жизнями гарантировали, что в их краях не будет нападений повстанцев. Германские офицеры в сообщениях с фронта отмечали, что сербские войска, если не будут остановлены, в самые короткие сроки создадут угрозу границам Австро-Венгрии, что и произошло. Сербские войска 24 сентября освободили Скопье. Первая сербская армия разбила немецкие дивизии у Ниша и освободила город 12 октября. Наконец, 1 ноября 1918, после трех лет оккупации был освобожден Белград. Всего за семь недель сербские войска преодолели более 700 километров.

Считая, что необходимо использовать социальные волнения и национальные движения, которые охватили Австро-Венгрию, Верховное командование приказало, чтобы сербские части форсировали пограничные реки — Дрину, Саву и Дунай — и заняли области, населенные сербами, хорватами и словенцами. Переправа началась 4 ноября 1918 года, а затем сербские войска вошли в важные города: Нови Сад, Сараево, Загреб, Риеку… Настроение народа в Воеводине наилучшим образам выразил заместитель председателя Сербского народного комитета города Нови Сад доктор Игнят Павлас, который 9 ноября приветствовал сербскую армию следующими словами: «…Герои сербские, славные соколы, опора наша! Отворяются врата темниц, первые солнечные лучи озарили нас, мы открыли глаза и увидели освобождение свое. Слетают оковы, забились сердца, текут слезы и гулко разносится: «Мы свободны!». Мы дождались часа, чтобы раскинуть скованные прежде руки, крепко нас обнять этими руками и с высоким воодушевлением прокричать всем: «Никто нас больше не разлучит, никто нас больше не смеет разлучить!» Пришли к нам вы, герои наши! Счастье наше! Вы оставили дома свои, оставили прекрасные долины и горы свои, оставили все, что вам мило и дорого, и пришли нас освободить, ибо понимали тяжкие вздохи наши».

В большинстве городов, на улицах настроения собиравшегося народа были аналогичными. Любляну заняли освобожденные сербские военнопленные. Австро-Венгрия была в полном развале.