22 июня, 2278 год

Сегодня из Репродукционного Центра пришло сообщение. В нём меня уведомляли, что наконец-то найдена пара с которой я могу создать продолжателя рода. Я воспринял информацию более чем адекватно, хотя и ожидал её долгое время (если быть точным — семнадцать лет), и написал в Центр благодарственный ответ. Также я поспешил их уверить, что осознаю ту ответственность, которая несомненно возлагается на меня, и заранее готов содействовать любому решению Центра. Центр оценил мою гражданскую сознательность и в свою очередь уверил, что будет самым тщательным образом следить за моими делами и в случае форс-мажора незамедлительно примет решение по моему вопросу.

Все эти тонкости и предосторожности были необходимы, и я понимал это, и был благодарен Центру. Загвоздка заключалась в том, что тридцать четыре года назад, через месяц после моего рождения, в моём геноме был обнаружен опасный рецессивный ген. Родись я на десять лет раньше, я был бы попросту уничтожен, но я родился в те времена, когда интеллектуальная гуманность уже была возведена в ранг имеющей логическое обоснование и прописана в конституции Северо-Западного государства.

Хотя я уже и привык к тому, что могу остаться без продолжателя рода, информация из Центра меня всё же порадовала (сразу же извиняюсь за использование устаревших выражений, которые употребляю лишь для связки предложений). Я стал представлять себе свою будущую пару. Я нарисовал в мыслях её образ — интеллектуально развитая, адекватная, лояльная, желательно с повышенным математическим образованием — и остался этим образом доволен.

Для того, чтобы пара мне подошла, было необходимо присутствие у неё доминантного гена, который блокировал бы мой опасный рецессивный, и раз уж Центр даёт своё разрешение на объединение наших гаплоидных клеток, значит, этот ген у неё присутствует. Семнадцать лет назад мне объяснили в Центре, что мой рецессивный из разряда самых редких и потому опасных, и что отыскать для него доминанту будет непросто. Ещё мне объяснили, что возможно мне не придётся интеллектуально познать отцовство и поздравили меня с прекрасными показателями работы моего мозга. Я поблагодарил Центр, и если быть честным, абсолютно забыл об этом разговоре, окунувшись в интеллектуальную работу. Поэтому пришедшее сообщение оказалось полной неожиданностью для меня. Но, как я уже сообщал ранее, отреагировал я на него более чем адекватно.

25 марта, 2279 год

Я стал отцом. Мой продолжатель рода женского пола, или как говорили раньше — девочка. Всё что она может — громко кричать, пачкаться и иногда спать. Её крик очень отвлекает от интеллектуального труда, и я иногда думаю, что лучше бы уж Центр так и не отыскал мне пары, как бы всё тогда было спокойно и превосходно.

Моя пара женщина адекватная и интеллектуально развитая, и я чувствую к ней уважение, видя, как она стойко справляется со своими новыми функциями. До появления продолжателя рода мы с нею не раз занимались интеллектуальными дискуссами, и я знаю, что работа её мозга соответствует стандартам установленным Главным Интеллект-Центром Северо-Западного государства.

Забыл написать — продолжателя рода мы назвали Ириша.

5 апреля, 2282 год

Мой продолжатель рода уже разговаривает, и я с искренним интересом присматриваюсь к ней, пытаясь угадать каким будет её интеллектуальный уровень. Временами я замечаю некоторые странности в её поведении, о чём своевременно сообщаю в Центр. Но из Центра меня уверяют, что всё в порядке, и что эти небольшие колебания в пределах допустимой нормы. Они говорят, что со временем всё образуется и интеллект приведёт в равновесие всю систему. Я понимаю это, но иногда мой мозг впадает в ступор при виде того, что делает Ириша. На днях она обнимала и гладила дерево, повторяя абсолютно не логичную мысль, что это самое лучшее дерево на всём свете. А две недели назад она натащила в свою комнату камней с улицы, объяснив это тем, что на улице холодно и шумно, и что камни пока поживут у неё. При этом она употребила глагольную форму давно вышедшего из употребления слова — жалость. И где она только набирается всеми этими глупостями? Я начинаю опасаться за её интеллектуальное будущее. Неужели это какие-то подспудные проделки моего рецессивного гена?

К моему удовольствию, Центр отреагировал на мои опасения, и к нам приезжала комиссия. Они наблюдали за Иришой и пришли к выводу, что пока всё ещё в норме, хотя уже в опасной близости к некондиционному поведению.

5 мая, 2282 год

Когда я катаю Иришу на качелях, она мне говорит — Дыщ-дыщ.

И я ей отвечаю — Дыщ-дыщ.

Она смеётся и снова говорит — Дыщ-дыщ.

И я ей отвечаю — Дыщ-дыщ.

Так может продолжаться по нескольку минут, и я уже начинаю опасаться за своё интеллектуальное будущее.

А ещё Ириша говорит: — Папа, ты смешной и хороший.

И смеётся.

Она так смеётся, что…

Совсем забыл написать. В последнии дни я прекратил всякое общение с Центром. Надеюсь, что это временно, ведь всё образуется, и интеллект приведёт систему в равновесие.

15 мая, 2282 год

Из Центра пришло сообщение, что мне нужно срочно с Иришей явиться к ним. Срочно — это значит в течении суток. В моём мозгу шевелится что-то тёмное и неприятное. Возможно они отыскали какой-то изьян, или генетический процесс дал сбой, или доминантный ген моей пары каким-то образом не справился с моим опасным рецессивным. Я не знаю и не хочу об этом думать. И я не хочу думать, что они сделают с моей дочкой (ещё раз извиняюсь за вышедшие из употребления слова), мне просто нужно поступить так, как предписывает Центр. Моя пара подготовила мне костюм, начистила до блеска обувь — Центр это не какой-нибудь гипермаркет, и честь быть приглашённым в него выпадает не каждый день.

16 мая, 2282 год

Я не смог. Наверное, я слишком много думал о том, что они могут сделать с Иришей. А может потому что когда мы подходили к Центру, она посмотрела на меня… так посмотрела… и улыбнулась.

— Папа, мы идём к другим дядям? А у них есть конфеты?

— Нет, звоночек, мы поедем в другой город. Нам нужно поехать в другой город.

— Ура! В другой город!

Она засмеялась и захлопала в ладошки.

18 мая, 2282 год

Не думал, что будет так тяжело. Днём мы прячемся в заброшенном доме, а ночью я выхожу в город. Я прохожу два километра и оказываюсь в окраинном районе. Здесь можно добыть еду и деньги, но для этого приходится идти на нарушение конституции Северо-Западного государства, и хотя мой интеллект противится этому, я не понятно чем соображаю, что должен поступать именно так. Поступать так, потому что моя Иришка должна смеяться и не должна плакать. Никогда.

Прошлой ночью увидел по визиону в одном из гипермаркетов, что мы объявлены в розыск. Центр готов выплатит за любую информацию о нас круглую сумму. Ещё я увидел свою пару, которая убеждала меня не делать глупостей, а прислушаться к своему интеллекту и в течении суток сдаться в руки Центра. Я плюнул на блестящий пол гипермаркета, и развернувшись, спешно покинул его. Теперь мне нельзя появляться в людных местах. Теперь нам будет ещё тяжелее.

20 мая, 2282 год

Я подверг себя и её риску, подавшись в город днём, но мне ничего не оставалось. Моя Иришка проголодалась, и ей очень хотелось пить. Она, конечно, не говорила об этом, она улыбалась и разговаривала с одним из своих камешков. В тот день, когда мы должны были разумно посетить Центр, она взяла с собой два или три. Я точно не знаю зачем, по-моему она не хотела, чтобы камешки скучали без неё.

Я заметил хвост, когда уже вышел из города и прошёл около полутора километров. Кто преследует меня, разглядеть не удалось, но наверняка это люди из Центра. Я бросился бегом к заброшенному дому и ввалился в него тяжело дыша. У Иришки были испуганные глаза.

— Папа, за тобою гонятся?

— Нет, просто решил пробежаться.

Я улыбнулся, стараясь выглядеть искренне.

— Нам нужно пойти в другой домик. Там лучше.

Она только кивнула, и подойдя, вцепилась в мою руку. А я увидел длинную тень.

— Не бойтесь меня.

Голос был женским, неагрессивным. Я резко обернулся. В полуразрушенном проёме стояла женщина. Руки она держала у груди, словно умоляя не бояться. И ещё я увидел её извиняющуюся улыбку.

21 мая, 2282 год

Женщину зовут Мария. Мы вместе вышли из нашего убежища, ставшего опасным, и направились на восток. Сейчас мы укрылись в небольшом лесу, чтобы переждать день. Моя Иришка играется с Марией, они звонко смеются, а я делаю запись, пристроив маленький блокнотик на колене. Иногда я смотрю на них, и внутри меня, где-то очень далеко, появляется что-то неизвестное мне, что-то совсем новое.

По дороге Мария рассказала много странных вещей, и теперь мой интеллект пытается всё это согласовать и проанализировать. Мария заметила меня ещё в городе, а потом стала следить за мною. Она рассказала, что до этого дня работала в архивах, и ей однажды попались какие-то старинные файлы, о которых она и проговорила всю дорогу. Она говорила, что кроме интеллекта людям присущи ещё и чувства. Она пыталась объяснить мне что это такое, но я к сожалению не совсем понял, хотя уровень моего интеллекта намного выше общеустановленного стандарта. Я хотел было возразить, что то что она говорит, полная абракадабра, и что простыми логическими операциями я с лёгкостью могу ей это доказать. Она только грустно улыбнулась и сказала, что однажды это само придёт ко мне, обязательно придёт. Она сказала, что хотя они и боролись с генами отвечающими за чувства, но однажды это всё вернётся, однажды рецессивные гены снова проявятся и люди станут самими собой.

Ещё она очень долго и совсем непонятно говорила о некоем, по её словам, существующем чувстве — любовь. Она говорила, что это главное чувство, и только с ним человек счастлив.

— Ерунда. Этого нельзя доказать, а значит этого нет.

Я ехидно усмехался, а она не обращала на это никакого внимания.

— Ты любишь свою дочь, а это не надо доказывать.

— Я не понимаю терминов, которыми ты оперируешь.

— Однажды ты всё поймёшь.

Надеюсь. Очень надеюсь. Потому что мне так хочется понять. Понять полностью, чтобы не оставалось ничего неизвестного. Понять мою Иришку, понять эту странную девушку Марию. Хм, любовь. Пока ещё я не могу её почувствовать, не могу её отыскать внутри себя, но всё чаще и чаще повторяя это слово в своём мозгу, мне начинает казаться, что в нём что-то есть, что-то… я пытаюсь подобрать определения, но у меня не получается. И тогда мне становится немного страшно, потому что я чувствую… да, чёрт побери, чувствую, что это намного больше моего дурацкого интеллекта.