Хош
Спустя минут пять мы уже карабкались вверх по склону, торопясь укрыться в лесу. Я даже не успел, как следует согреться у разожжённого вновь костра, Хлох высказал мысль, что к тем, внизу, могут подойти другие. И притащить с собой гранатомёты, или как он выразился «гранатобои», что для нас представит смертельную опасность. Одно попадание в пещеру и всё — не осталось ни х… только хвост да чешуя. Про хвост это метафора, само собой. Слава Алху — хотя бы этого «счастья» не привалило.
Там в пещере, открыв глаза, Хлох полез в карман куртки и достал что-то навроде компаса. Секунд десять он тупо смотрел на эту штуку, потом несколько раз встряхнул, словно градусник, и наконец, протянул с разочарованием.
— Руды в горе много, видимо. Стрелка кругаля вырисовывает.
Я подошёл и глянул. Полного кругаля она, конечно, не вырисовывала, но металась из стороны в сторону с диапазоном градусов в двести.
— А он сильно нужен? — спросил я.
— Уходить теперь только через лес можно, а в лесу заблудиться раз плюнуть. Да и местности этой я не знаю.
В общем, взбираясь наверх мы отчётливо понимали, что положение наше не из лучших. Внизу шестеро занявших удобную позицию теплокровов, а вверху лес, в котором, по словам Хлоха, можно не только заблудиться, но и быть съеденным щерами.
На своих территориях и хлады и теплокровы с ними успешно борются и на данный момент сократили их популяцию в районах проживания почти до нуля, а вот на Рубежке… Ширина этой нейтральной полосы, опоясывающей всю планету, примерно сто километров, где-то, конечно, меньше, где-то больше, но суть не в этом. Суть в том, что природа на этих территориях до сих пор почти не подверглась изменению разумными существами и полностью принадлежит дикой флоре и фауне Алхоша. Значительную часть этой природы составляют мелкие хладнокровные и теплокровные животные, ведущие между собой каждодневную борьбу за выживание на том уровне, на котором сегодняшние разумные вели её ещё триста тысяч лет назад. То есть — охотятся друг на друга, перегрызают глотки, разоряют кладки, гнёзда, норы, уничтожают детёнышей, отбивают ареалы.
Но с ними проблем никаких. Самые крупные представители из этой братии размером не сильно отличаются от нас. Другое дело щеры…
— Хлох, — спросил я, прервав его рассказ, — А разве эти щеры не хладнокровные? В смысле, они что — не на нашей стороне?
— Нет, — Хлох помотал головой. — Хош, иногда у меня такое ощущение, что ты придуриваешься. Неужели, правда, таких простых вещей не помнишь?
— Да говорю же, память напрочь отрубило. Под самый корешок, — недовольно пробурчал я.
— Ладно-ладно, — Хлох состроил извиняющуюся мину. — Всё никак не свыкнусь с тобой таким. Щеры, Хош, они какой-то переходный вид. И вроде хлады, а в тоже время и теплокровы. Щер поймёшь, в общем, — Хлох захохотал, но быстро смех подавил, — Пусть с этим учёные разбираются, это их дело.
— И чего они, очень большие?
— Кто?
— Да щеры.
— А-а. Ну на Рубежке разные есть. Самые опасные тира-щеры. В высоту как три нас, Хош. Если друг другу на плечи станем. Хищные твари. Их ещё называют машинами смерти.
— И много их тут?
— Да нет, средненько, — ответил Хлох и усмехнулся. — Не больше чем остальных.
Я внимательно огляделся по сторонам. Шли мы, держа оружие наготове, на предохранители не ставили, но всё равно — от рассказов Хлоха страх и неуверенность росли, как грибы после дождя.
Тропинок в лесу не было, мы пробирались напролом через кустарники. Жёлтая, оранжевая и красная осенняя листва мельтешила перед глазами, до минимума уменьшая обзор местности. При таких раскладах хотя бы успеть отреагировать на атаку этого самого тира-щера.
— А мы сейчас вообще куда идём? — спросил я. — На юг?
— Ну да, — кивнул Хлох. — Примерно. Потом нам нужно будет чуть правее взять, чтобы к заданной точке выбраться.
— А что за точка? Секретное что-то?
— Да нет. Обычная рубеж-застава. Мы с тобой, Хош, на ней полгода оттарабанили. Жаль, что ты не помнишь. Много весёлых случаев там было. Как-то раз один из тира-щеров, кстати, на территорию ворвался, а мы пьяные были, помнишь? Так ты в бронмашину прыгнул и стал с ним «бодаться», — Хлох снова рассмеялся.
— Ну и что, забодал? — спросил я с улыбкой.
— Забодал. Тира-щер хоть и махина, но против бронмашины тягаться и ему глупо. Так он сам на неё кидаться начал, не помнишь? Решил, видимо, что это какое-то крупное животное. Иногда думаю, хорошо, что хоть щеры эти неразумные, а то… Вот бы и теплокровы неразумными были, а? Мы бы их разом с лица Алхоша стёрли.
— А ещё какие щеры есть?
— Ну, ало-щеры, трито-щеры. Да много всяких. Подвидов тридцать. Но они не очень опасны. Хотя… те, которые стаями живут, те тоже не подарок. У них же способ охоты стайный, если в одиночку, то можно и не отбиться даже с оружием.
Мы взяли чуть правее, где между густого кустарника виднелся узкий, в пару локтей проход. Хлох время от времени доставал компас, пялился на него, встряхивал пару раз, но судя по дальнейшей реакции — изменений пока не было. Видимо, тут все горы полны руды.
Первое время мы шли по вершине той, на которой и ночевали в пещере. Потом пришлось спуститься вниз, потому что лес наверху закончился, а идти по открытой местности было опасно. Чем ниже мы спускались по склону, тем гуще и непроходимей становился кустарник, и нам пришлось карабкаться на следующую гору. Наверху лес был всё-таки не таким густым, как в низине. Так мы и тащились по горам вверх-вниз, изрядно выматываясь. Часа через четыре от усталости стали подкашиваться ноги, но этот неприятный нюанс сняло как рукой, когда мы вышли на небольшую поляну.
С одной стороны хорошо, что мы сами на него наткнулись, а не он кинулся на нас из засады. У меня было несколько секунд, чтобы сбросить нахрен баул с термоброном, выпустить короткую очередь и стартануть к самому высокому дереву, которое, слава Алху, было довольно-таки раскидистым. Хлох проделал то же самое, за исключением сбрасывания баула, который мы несли по очереди, и который в этот момент был у меня.
На дерево я взобрался с проворностью леопарда, несмотря на дрожащие руки и ноги. Тира-щер, размера действительно внушительного, бросился за Хлохом, и тот едва успел взобраться на безопасную высоту. Челюсть твари клацнула в нескольких сантиметрах от его пятки.
Я же за это время кое-как приспособился на одной из толстых веток и выстрелил ящеру по задним лапам. Отдача хорошенько шатнула, и мне пришлось срочно хвататься за ствол дерева. Ящер повернулся в мою сторону и оглушительно проревел, но пока решил мною не заниматься, а сделав пару шагов назад, с короткого разбега ударился бочиной об дерево. Послышался треск, ящер снова взревел, и Хлох обнял ствол, как ребёнок любимую плюшевую игрушку.
Я выпустил очередь по лапам чудовища, нервно перебирая в мозгу варианты действий, которых было не очень-то и много.
— Хош! — заорал Хлох, кое-как извернувшись бочком и не отрывая рук от ствола. — Мочи его из подствольника.
— Да как, нахрен?! — прокричал я в ответ. — Тебя ж осколками нашпигует!
Ящер тем временем, не отвлекаясь на наши разговоры, приложился к дереву ещё разок, и то заскрипело и затрещало уже угрожающе.
Нужно было что-то делать. И как можно быстрее.
Я дрожащими пальцами вставил гранату в подствольник, и торопливо перебирая конечностями, спустился вниз.
— Эй, щер хренов! — прокричал и глупо запрыгал на месте, привлекая внимание. — Иди к папочке!
Щер медленно развернулся, поразмыслил секунды две и бросился вперёд, издав очередной злобный рык. Ну и правильно. Я б тоже такой выбор сделал. А что? Пища вот она на земле, накрыто так сказать, садитесь жрать, пожалуйста.
Но оставаться внизу я не собирался, а выждав, когда расстояние между мною и хищником сократится вдвое, снова полез на дерево, правда намного медленнее, чем в прошлый раз. Для этого мне приходилось себя что есть силы сдерживать. Если б не сдерживал, то уже б давно на самой макушке куковал.
Щер, видя мою неторопливость, наоборот ускорился и издал рёв такой силы, что мне с великим трудом удалось остановиться на высоте, до которой, по моим расчётам, эта тварь дотянуться не могла. Всего сантиметров на двадцать — тридцать не могла. И если я в расчётах ошибся, то…
Я тяжело сглотнул, схватился одною рукой за ветку и развернулся, чувствуя, как холодеет кровь. Может и показалось, конечно, но ощущение было такое, что меня окатили ледяной водой. Ну ничего, такое и у теплокровов случается.
Тварь бросилась на меня, открыв пасть и приподнявшись на задних лапах. Колотящейся рукой я навёл винтарь, уперев в плечо рожок, и нажал на спусковой крючок подствольника. Целился я щеру между зубов, искренне надеясь, что тот словив гранату, пасть по инерции закроет и тем самым убережёт меня от осколков. Отдача толкнула, едва не свалив на землю, но я успел вцепиться обеими руками в ветку, и не ожидая, что произойдёт дальше, тут же ужаленным в задницу медведем закарабкался вверх.
Раздался взрыв, мне в спину что-то ударилось, потом появилась обжигающая боль в ноге, и через пару секунд из глубины к горлу подкатила тошнота. Я застыл на месте, обернулся, и от боли и увиденного выругался земным матерком сквозь стиснутые зубы.
Голову щеру разнесло хорошенько, но это не помешало ему снова зарычать. Зрелище не для детей и беременных женщин. Из дыры, которая, по всей видимости, была гортанью, вырывался рык вперемешку с фонтаном крови. Кусок нижней челюсти с изорванной на ошмётки губой болтался на куске кожи, а в верхней не хватало приличного фрагмента. Глаз, на более-менее сохранившейся правой стороне, вылез из глазницы и смотрел на меня с ненавистью и в то же время с безграничной тоской. Предсмертной, видимо. Я не выдержал, надавил на гашетку, и не целясь, высадил весь рожок, надеясь разнести этот глаз в брызги, но к моему ужасу, так в него и не попал.
Щер стал пятиться назад, продолжая реветь. Но рёв быстро перешёл в хрип, а вскоре и вовсе захлебнулся в потоке хлынувшей из горла крови.
Почти обезглавленное тело тут же в агонии метнулось в сторону, пробежало немного полубоком, налетело на дерево и от удара завалилось. Но слазить я не спешил, впрочем, как и Хлох. Мы, как два загнанных на деревья кота, ждали, когда опасность минует окончательно. Туша продолжала тяжело хрипеть, с бульканьем и свистами, и даже пару раз пыталась подняться. И только когда хрип прекратился полностью, я обведя окрестность взглядом и не обнаружив ничего подозрительного, осторожно спустился вниз.
Но едва моя левая нога коснулась земли, как я взвыл от боли. Видимо, всё-таки несколько осколков прошили ногу. Я плюхнулся на задницу и прижал ладони к ране, отчего стало только хуже. А Хлох уже спешил ко мне, что-то выкрикивая, но из-за своего громкого стона я не мог разобрать слов.
— Задело? — участливо спросил он, подбежав. — Ты «крапа» уколи. Помнишь где он?
— В кармане который? — сквозь зубы процедил я.
— Он самый. И кровь остановит и обезболит. Давай я вколю. А-то ты, наверное, и не помнишь, как вкалывать.
После того, как этот «крап» был введён в место проникновения осколка, слава Алху, единственного и прошедшего навылет, сразу полегчало. Боль быстро отпустила, и я прислонившись к шероховатому стволу дерева спиною, стал смотреть, как Хлох срезает ножом толстую шкуру на окороке щера. А и правильно, яйцекладку его дери, давно уже не мешало бы плотненько пожрать.
Дара
Грубые тычки в спину и шутки, в которых основной составляющей была ненависть, не предвещали ничего хорошего. Ей крепко связали запястья за спиною и зачем-то приложились прикладом промеж лопаток. От неожиданного удара она повалилась носом в пожухлую траву. Едва успев подогнуть колени, сумела смягчить удар, но всё равно он был такой силы, что в глазах резко вспыхнуло, нос скальпелем резанула боль, потом всё вокруг потемнело, и во рту почувствовался солёный вкус крови на пару с нахлынувшей тошнотой. Казалось, стоит пошевелиться и начнёт неостановимо рвать. Она и не пыталась подниматься…
Но её тут же, грубо схватив за руки, поставили на ноги, и через каждые пять секунд, подталкивая то в плечо, то в спину, а то и в затылок, погнали в сторону высокого кустарника. Ветки захлестали по лицу, она пыталась уворачиваться, но тот муж, что обещал выстрелить, больно заехал по затылку, приказав не дёргаться.
Боясь, что её и вправду могут никуда не довести, а убить прямо здесь, Дара решила больше не обращать внимания на ветки, и только наклонила сильнее голову, чтобы удары приходились по лбу, а не по глазам. Почувствовав на верхней губе тёплую жидкость, она высунула язык и облизнула её. Солёная и тёплая. Значит, из носа кровь течёт, хотя, и не сильно. А может, и порезалась обо что-нибудь в траве.
Через пару минут они вышли на тропу, и проблема с ветками отпала, но от этого легче не стало. И даже наоборот. Эти ветки отвлекали Дару от основной мысли, более страшной и тяжёлой — что теперь с нею будет? Убьют? Боже, но за что?
— Ты убила одного из них, — подсказал мозг.
— Он был плохим человеком… — возразила Дара.
А больше и не оставалось ничего теперь. Только и говорить со своим мозгом, чтобы не сойти с ума от страха. В ситуациях, когда возникает опасность для жизни, так поступают почти все. Большинство считают, что это голос Бога, или какого-то другого высшего существа, многие и обращаются сразу к Богу, но Дара никаких иллюзий по этому поводу не питала. Демиурги никогда не станут говорить с простыми смертными, и тем более, отвечать на их вопросы. Да и вообще, даже энжи не поступают так, о чём речь? Этот голос — только другая часть тебя, и неизвестно лишь одно — какая? Может та, что больше других хочет жить? Какая-то животная сущность? По-моему — я схожу с ума.
Дара, погрузившись в размышления, не заметила, как усмехнулась своей последней мысли. Тяжеленный удар в ухо отбросил её, и она полетела вбок, машинально выставив перед собою руки, отчего только добавила к общим страданиям резкую боль в запястьях и области ключиц. Хорошо ещё, что какой-то пышный кустарник смягчил падение. Благодаря ему Дара не коснулась земли, а так и повисла среди густых веток, словно попавшая в силки птица. Её снова резко поставили на ноги.
— Ещё раз усмехнёшься, сучка, я тебе лично всё между ног вырежу. Я вас перебежчиц с детства ненавижу.
— Я не перебежчица.
Удар тыльной стороной ладони по губам, разбивающий их в кровь.
— И язык вырежу.
Лес закончился, и они пошли по вспаханному полю, почти по диагонали. Облизывая разбитые, сочащиеся сукровицей губы, Дара увидела впереди дома. Невысокие, каменные, покрытые чем-то вроде соломы, с резными ставнями на окнах…
Ставни она разглядела чуть позже, когда поле осталось позади, и под ногами почувствовалась твёрдая поверхность, а не рыхлая пахота, которая проваливалась под ногами, ускользала куда-то, отчего ступни становились как попало. Пару раз они стали так неудачно, что где-то в щиколотках даже легонько хрустнуло, и Даре пришлось закусить без того израненную губу, чтобы не вскрикнуть. Какое-то животное, похожее на пса, бросилось в их сторону, и глухо зарычало. Метров десять оно, прижимаясь к земле и продолжая злобно скалиться, просто следовало рядом, но улучив момент, нырнуло между ног хозяев и попыталось укусить пленницу. Но Вик в последнюю секунду успел отогнать «пса». Что ж, хоть на этом спасибо. Зачем ты только сделал это Же… Вик? Шли бы с тобой сейчас, разговаривали, шутили, смеялись… всё хорошо было бы. Как раньше…
— Ты ему руку продырявила. И родственничка завалила, — снова подсказал мозг.
— Заткнись! — ругнулась на него Дара. Нет, это явно не та её часть, которая больше других хочет жить.
Они вошли в посёлок и направились по широкой улице, потом свернули в узкий проулок. Встречные смотрели на пленницу с ненавистью и презрением.
— Перебежчица, — объясняли по очереди мужи в ответ на эти взгляды.
В конце переулка Дара увидела покосившийся деревянный сарай, и внутри неё слабо шевельнулась надежда. Может, если её оставят в этой развалюхе, то удастся сбежать?
Но надежду тут же вновь парализовало, когда в сарае на шею накинули стальной хомут. Сжали его так, что между шеей и сталью осталось не больше трёх миллиметров свободного пространства. Дыши, но не дёргайся.
Дара и не дёргалась. Она, замерев, сидела и смотрела, как один из мужей укорачивал цепь, одним краем приваренную к хомуту, а вторым к толстому листу железа весом килограмм в сто, или даже все двести. По виду точный вес не определить, но и так понятно — убежать с таким якорем можно не мечтать, и Дара вдруг почувствовала, как из глаз потекли слёзы.
За что? — снова спросила она, и сразу же бросила… Заткнись! — попытавшемуся вновь ответить на этот вопрос мозгу.
Стиснув зубы, Дара усилием воли заставила себя не разрыдаться. Этого ещё не хватало! Ничего-ничего, стала она успокаивать себя, вспомни, и похуже было. Правда, в восточной башне замка Арьяка ей не надевали хомут на шею, но за лодыжки приковывали. Зато на допросах… Дара вздрогнула.
Плётки с металлическими шипами, вплетёнными в перекрученные конские волосы, толстые иглы под ногти, «вилка еретика»… она всё это вытерпела, и только, увидев «ведьмин стул», не выдержала, и разревевшись от боли и отчаяния, призналась в связях с Дьяволом, что и послужило основанием для вынесения приговора. Арьяку не нужно было, чтобы ей отрубили голову, как обычному убийце, он хотел, чтобы её сожгли.
— Можно воды? — тихо попросила она, осторожно повернув голову в сторону старшего, который стоял в проёме, наблюдая за действиями укорачивающего цепь. Для этого тот просто свёл два отдалённых друг от друга звена и продел в них дужку большого амбарного замка. Раздался щелчок, но Дара даже не повернулась. Она продолжала смотреть на того, что стоял в проёме, но он попросту игнорировал её.
Дара хотела было повторить просьбу, но внутри неё вдруг что-то тоже щёлкнуло, не так как замок секунду назад, а совсем бесшумно, но закрыв намного прочнее. Что закрыв? Дара не ответила бы на этот вопрос, если бы у неё даже кто-нибудь спросил. Но то, что теперь из её уст не прозвучит больше ни одной просьбы, даже пусть внутри всё сгорит от жажды или вывернет наизнанку от боли — в этом она была уверена.
— В гарнизоне тебе всё дадут, — неожиданно всё же ответил стоявший в проёме, оскалившись ухмылкой. — Если б не приказ доставлять всех перебежчиц в комендант-пункт, тебе бы уже давно вода не в надобность была. Так что заткнись. Ещё слово от тебя услышу, изобью до полусмерти. Поняла?
А как тут не понять? Но Дара не кивнула в ответ, а только уткнула в пол напитанный слезами и злостью взгляд.