Зинник воспарял в бане своего шестимерного дома. Он выглядел, как и всякий звезд — житель преображенной планеты Звезда — в центре был его сияющий, переливающийся, перламутрово-радужный, горящий загадочно-мудрым огнем центр, и по краям крона из суетящихся, почти нереальных, мерцающих щупиков. Щупики могли образовывать любые формы и плоти; сейчас они тяжелыми телесными бежевыми веревками оплели центр Зинника, превратившийся в большой радостный глаз с желтым зрачком, и источали зеленые капли, падающие на инкрустированный пол с каким-то бзделковым звоном. Хруст — и щупики закрутились вокруг центра, потом замерли, срастаясь, и стали массивной розовой волосатой тушей. Появилась вонька на краю, она проклюкала:
— Жэжжжжжь!..
Зинник выявил руку из глубины, и по ее мановению все раскололось на четыре части. В одной из них за столом сидел Зинник, другая была наполнена сизо-мазыми трубешниками, в третьей убивали, а четвертая вспыхивала зарей и гасла, становясь тьмой. Поскольку Звезда была преображенной планетой, ее жители — высшие преображенные существа Звезды — могли осуществлять всякие такие штучечки, и Зинни блаженствовал, а потом погрузился в убийственное, зёмковское отчаяние. Все состояния здесь равны, и ни одно нелучше другого, поскольку каждый здесь был запускником и вечно находился в хуре-мазде.
Зинник с наслаждением отрезал себе вонесцо, но потом принял строгий вид и решил рожать. Он понятия не имел, какой его партнер ему заделал плод, поскольку всегда соглашался на забеременение, и решил пригласить некоторых своих любовников к себе в гости, дабы устроить праздник рождения нового звезда и заодно придумать совместно лучший способ его появления в этом чудесном высшем мире. Зинник смаркнул и раскалился дожелта, вызывая своих друженьков, убрал всю эту четверню реальности, оставив только себя, а затем превратился в прозрачный белесый куб на подоконнике, издающий легкий стон и громкий хрип.
— Хонннннь!.. — раздался свыше великий трепетный животворящий глас Склаги. Склага в синем сиянии смачно сцеживал сок сна себе в специальный сосательный скрык. Он понял зов Зинника, обратился к этому времени, пробил душой потолок своего жилища, блистательно поглядев направо-налево на Звезду, возник гузненькой на джёпке, оторвал личностный шаг, бросив его на грунтик сверкающей поверхности планеты, и скакнул над кубом-Зинником, словно ангельская прыгалка.
— Ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, ви, — сказал Зинник.
— Я сру, — сказал Склага, вращая своим центром и сделав невидимыми щупики. — Ты хочешь выродить выродоченьку здре здре?
Зинник вычленил центр, изобразив сеть щупиков, которые хранили все секреты мира-мира.
— Я мечтаю о нашем плоде, помнишь как ты выржванел щепоть кунца из себя двести мильонов свет-лет отсюда, и тем самым оплодотворил мою чревовысь?
— Не уверен, — ухмыльнулся Склага, расчесываясь. Они стояли посреди огромной полированной залы, очертания которой трепетали словно солдат перед демобилизацией, и дули в широкую алмазную трубку, сжимая ее одновременно своими полугубками.
— Спасибо, что прибыл, — сункнул Зинник, свинчиваясь.
— Я любил тебя, — взмок Склага.
— Уй ли? — заострился Зинник.
— Между нашими тёлками многое наклалось, — увлажнил Склага. — Мы могли бы сейчас все это прервать и во временной дыре так наебаться, что даже ушкуйники наши втерлись бы.
— Же ше рише, же ше рише, — вывернул Зинник.
— Ты прелестен, — сказал пычок, которым стал Склага. — Но: я зрю, что хочешь ты позвать Хню? Я взревновал, я уйду под плоть.
Пычок обкружился розоватыми лежепатостями.
— Абзац! — радостно молвил Зинник. — Эй, Хня!
— Тут, — раздалось с небес, обращенных в простор горнего сияния и писания.
Хня семизубцем поразил эту гору и залу, вызвал червный огнь из зева землистой звездистости, пронесся, как силя сквозь этот скулль, шнапкнул огорченного величайшего пычка, и как шестороечка, представл перед Зинником, подпирающим свод дома своего.
— Да, сила твоего духа твоего сна, сна, твоего духа, сила молитвы к тебе тебе, твоей свлоно сон лик лик, твой дух, твои творения твари, твари, я принимаю, о, о, о, я пред тобой — открой, открой мне, Хня же…
— Спасибо.
Хня серьезно посморкался и посмотрел на мельтешение своих пальцев вокруг центра.
— Хня же, пред тобой мы, помнишь ночь любви, пиписька к пипиське?… Ты — мой партнерище, сегодня я рожу существо, похожее на наш высший свет.
— Ты хочешь его наколоть? — спросил Хня, мигая.
— Не ведаю, — выкопал Зинник. — Позову-ка еще двух своих любимцев, может, вы порвете мне плод?
— Он пойдет в учёбище, кого-нибудь полюбит, станет почти вечным, как мы. Мы, звезды, похожи на драгоценную пыль Вселенной, на налет божественности на корпусе мира.
— Да, мы — самые великие!.. — выкрикнул Зинник.
— Мы — чудо, чудо, чудо!!! — взревел Склага, перестав быть пычком.
Они втроем сочленились, срослись, стали монолитом зелено-огнистым, вобрали в себя дома и город, и вместе с народом единым ухом вдруг вздрехнули:
— Мы — зыезды!!!! Высь! Высь!
Затем все мгновенно распалось и ужалось до предыдущего состояния и расположения.
— Я понимаю, знаю, что мы более всего любим хвастать и орать о себе, — зажгурил Зинник.
— И о Звезде, — добавил Хня.
— И… Щец! Иди к нам!
— Он застыл в сто свет-лет отсюда, он любит камешки одной маленькой планеточки, он берет ее сок и душу, сосет, сосет…
— Я! — завопил Зинник.
— Мы! — укакали Склага и Хня.
Они немедленно вылетели со скоростью божественной мысли, и через галактические просторища вышли к лунке Выжапрошельгонененененененененененененененененененененене.
— Здорово, попцы, — сказал Щец. — Хочешь выродрочиться?
— Угю, — продышал Зинник.
— Это не я. Когда я лип к твоему иголищу, ты не раскрыл ушняк.
— Ну и сабага с ним, — плюхнулся Зинник.
— Давай, Щец, мы же акцы! — процецекали Хня и Склага.
Щец зашевелил своими щупиками и начал качаться туда-сюда в неоновой атмосфере сей планетки. Он скакал, словно мячишко некоего ребеночка, резинисто запрыгавший по дорожке. Затем его щупики возгорелись, и он сжегся.
— Щец уже на Звезде, — доложил радостный Хня, закрывая собой пол-неба.
— Ну и восклюзь!! — кал Зинник. — Поползем?
— У тебя? Как ты хочешь? Что ты подготовишь? Закрой зонку, чтобы была тайна.
— Сейчас мы все равны. Мы — звезды!! — выпалил искрящийся Зинник.
— Так полетели ж! Остановим время и обратимся в сплошной духовный огонь!
— Жа!
— За!
— Лукь!
— Кукь!
И они метеорно устремились во Вселенной, распушивая хвостики своих взреакторов, и соцветие любовных комет клубящимся фейерверковым шаром неслось за ними, как радостный плевок Господа.