В это же время Лао пришел в гости к Яковлеву на тайную квартиру где-то в пространстве. Он поднимался по узкой лестнице; был пьян, возможно, от вина; и чувствовал себя трагично и дружелюбно. Дверь в квартиру предстала перед ним, словно некий вход к другу, готовому разделить одиночество, как кусок хлеба. Лао постучал, и позвонил в звонок, и замер, слушая звуки за дверью.

На пороге возник Яковлев. Он был страшен и многорук, нимбы блистали над ним, словно лампа в операционной, несколько голов с глазами мрачно смотрели на Лао, испуганного торжественным явлением.

— Это — Я! — заявил Яковлев, выдохнув огонь из своих ртов. — Кто потревожил мое бытие, явившись в этот миг?

— Оставь это, — сказал Лао и икнул.

— Ты пьян, как свинья.

— Я выпил напиток богов!

Яковлев отвернулся и принял какой-то другой вид. Они прошли в комнату, в которой почти ничего не было. Был только старый обеденный стол, и на нем стояла чашка кофе. Из тьмы Яковлев достал две табуретки.

— Садись и пей! — сказал он.

Лао сделал глоток и поставил чашку на место.

— Что будем делать? — спросил он. — Я люблю тебя! Нам угрожает некая реальность! Я уже слабею без притока новых самостей в мою таинственную сущность! Похоже, они замкнулись сами в себе.

— Кто они? — спросил Яковлев.

— Не знаю. Но нам нужны их души. Что получается? Это какой-то открытый атеизм! Давай уничтожим их всех!

— Кого? — спросил Яковлев. — Ты бредишь, мой брат. Никого нет, просто тебе скучно и ты придумал себе тайну.

— Если бы и так! Но я рвусь в бой, чтобы прекратить это безобразие! Кто придумал все это?! Они хотят навсегда остаться в своем маленьком мире! Их не интересует наш гениальный рай.

— Они уже в раю, — надменно сказал Яковлев.

Лао сделал еще один глоток. Он встал, щелкнул пальцами, потом опять сел. В это время кто-то постучал в дверь.

— Это что еще такое? — спросил Лао. Яковлев задумчиво произнес:

— Так… Увеселения.

Раздался оглушительный удар, и сломленная дверь раскрылась. В комнату вошло десять людей во френчах.

— Гражданин Яковлев? — спросил старший из них, похожий на исторического деятеля. — Вы объявлены врагом народа! Сейчас вас повезут в тюрьму и после пыток расстреляют. А может быть, отправят в концлагерь. Приступайте.

— Да пошел ты! — сказал ему Лао, плюнув куда-то.

Старший испуганно замер, поглядел на Яковлева, закрывшего глаза, потом сказал:

— А, извините… Мы не вовремя.

После чего вся компания резко ушла, быстро починив дверь.

— Ну что ты скажешь?! — раздраженно проговорил Лао. — Совсем опустился? Развлекаешься всяким маскарадом. В то время как появилось настоящее дело. Мы должны стереть в порошок эту мерзость! Посмотри туда!

— Они не в нашей власти, — сказал Яковлев.

— Мы что, не можем их уничтожить?

— Нет, конечно. Они самодостаточны. Все, что самодостаточно, неуязвимо.

— Черт побери! — сказал Лао.

— Черта не существует.

Они молчали, впитывая благовоние астрала. Какие-то миры возникали и рушились везде, но они не знали этих миров. Какой-то Антонов собирался умереть и думал о смысле. Какой-то мальчик смотрел в окно. Лао сказал:

— Я хочу видеть этих существ!

— Есть только один способ, — произнес Яковлев, посмотрев вдаль с хитрым видом. — Чтобы видеть их и уничтожить, ты должен быть с ними. Ты должен разделить их беды и радости и дать им пут истинной смерти, ибо только она приведет их к Истине!

— Что есть истина? — спросил Лао.

— Истина — это мы.

— Давай раскроем карты, сказал Лао.

Они лежали на морском берегу и смотрели на пальмы. Где-то вдали шумела иная жизнь. Милиционеры охраняли их пляж от людей. Яковлев пил коктейль и напрягал свои руки, чтобы показать кому-нибудь сильные мышцы.

— Итак, Николай Федорович, — сказал он, обращаясь к Лао. — Что мы имеем в конце концов? Мы имеем прелесть! Мы ждали ограничений, поскольку всякое табу создает космос из хаоса, а тут они сами пришли к нам. Кто они? — неизвестно. Где они? Где-то. Они бессмертны, но как-то извращенно. Они не приходят к нам, а перерождаются. Они не ждут высшего, так как они погружены в себя. Это вырождение мира. И ты, Николай Федорович, должен пожертвовать собой ради них!

— Я? — прокричал Лао, восставая над планетой, как новая звезда.

— Только ты, мой любимый. Ты должен дать им смысл, потому что у них сейчас есть только разнообразная бесконечность.

Лао бросился в море и плавал там на большой глубине. Он выплыл, опутанный водорослями, и прекрасный, потом дошел по воде до Яковлева и отвесил ему поклон.

— Ты должен возникнуть среди них и по-настоящему умертвить их всех. Мы же с тобой знаем — зачем?

— Знаем! — прогремел Лао, играя звездами в снежки.

Они стояли в подъезде и пили портвейн. На другом этаже какие-то юные люди занимались любовью. Миша откусил кусок торта.

— Но как это сделать? Но как это сделать? — пьяным голосом пролепетал Лао.

— Ты должен родиться, мой мальчик! Мы должны тебя родить из себя. Ты еще не рожден.

— Я готов, — сказал Лао, и его начало тошнить.

— Тьфу ты… — раздраженно проговорил Яковлев, отвернувшись. — Тебе надо на воздух.

Они стояли в зимнем лесу, заключающем в себе таинственный восторг холодной природы. Не было ни медведей, ни кедров. Снежинки падали на остальной снег. Ночь была чудесна и восхитительна.

— Итак, ты готов? — спросил Яковлев.

— Да, я готов. Я их ненавижу. Я разберусь, что это за идиотский мир. Может быть, он — не наш.

— Он будет нашим! — сказал Яковлев и подумал: «Ну и отправляйся к черту!»

— Я хочу быть рожденным! — закричал Лао, словно пионер, согласный посвятить свою субботу металлолому.

— Вот и хорошо. Есть только один способ родиться в этом мире. Это — любовь. Ты любишь меня?

— Я… попробую, — заявил Лао.

«Лао… — мысленно передавал свои чувства великий Яковов, — приди ко мне, милый. Только родившись в облике этого существа, ты поймешь и уничтожишь мир. Я буду писать тебе любовную записку, неужели ты устоишь? Больше нет никого здесь, и нет никого там. Падай вниз, в мои объятья, и, может быть, ты спасешься!»

Лао сжигал в солнечном свете свою высшую нравственность. Он повернул свой лик назад и улыбнулся. Только новый ребенок мог разобраться во всем. Яковлев, словно воплощенная женственность, ждал его. Пусть будет совершен грех!

«Но это же бред, — подумал Иисус Кибальчиш, наблюдающий жизнь. — Это полный бред».