Ах, как она ошибалась! У нее ведь еще оставалась работа. Любимой ее назвать было нельзя: как можно любить бизнес по-русски, он бездарен, нахален, весьма примитивен.

Она любила людей, с которыми работала. Это случилось не сразу. Несколько лет подряд Ольга настойчиво и плавно избавлялась от тех, кто был ей неугоден. Она патологически не терпела конфликтов, ссор, всегда ведущих к взаимным обидам. Избавиться от людей, которые ее не устраивали, можно, конечно, было и в два дня.

Она же медленно подводила их к решению уйти из фирмы так, что они считали, что это было их собственное желание.

В итоге имела рядом с собой друзей-товарищей: им она доверяла безоговорочно, те понимали ее с полувзгляда, на них можно было положиться в любых ситуациях. Все они были очень разные, и их действительно объединяло лишь общее дело, которое выполняли они, следуя мушкетерскому девизу: один за всех, и все за одного.

То есть каждый, безусловно, занимался своим конкретным участком работы. В тревожные же, опасные моменты они были все вместе, независимо от того, был ли участник любого конфликта на стороне – их человек – прав, не очень, а то и вовсе спровоцировал неприятность по причине независимости своей натуры, рвущейся наружу всегда в самый неподходящий момент.

Все выяснения подробностей были уже позже, в офисе: с криками, возмущениями, недовольством, упреками. Много раз Ольге приходилось выручать своих ребят-продавцов из цепких жадных лапок налоговой, санэпидемстанции, милиции. Это потом уже кричалось:

– Разговаривать нужно с ними по-другому. Уважительно.

– Что, задницу, что ли, лизать?

– Я лизала? Ты видел?

– Ты начальник, с тобой они по-другому говорят. А мы люди маленькие. Считается, если ты торгаш, то у тебя денег навалом. А им кушать хочется всегда, сама знаешь. А я, между прочим, бывший мичман и никому не позволю с собой разговаривать как с падалью.

– Ладно, ладно, не кипятись. Кстати, все забываю тебя спросить, а за границу ты плавал?

– Не плавал, а ходил. Плавает, Ольга батьковна, знаешь что?

– Ой, прости, неграмотная я.

– Ты разговор-то не переводи. Это когда было. А теперь...

– Ну что теперь? Давай сопли на кулак мотать. Я тоже сидела бы в своей газете, не ездила бы по всем этим ментовкам тебя выручать, взятки давать. И Игорь в своем кукольном театре Аладдина бы играл... На что только бы все жили? Думаешь, мне не надоели эти сытые, тупые рожи: чем шире морда, тем теснее ряды? Выть иногда хочется. А что делать? Найди мне интеллигентный бизнес. Только чтобы он деньги, помимо удовольствия, давал. Все мы тут собрались нереализованные да непонятые. Нужно учиться свои амбиции прятать подальше.

– В отличие от всех этих сборщиков податей я себя уважаю!

– Так это же отлично. И я тебя уважаю. И даже больше того. Люблю я вас всех, Юрочка, – с улыбкой завершала очередное разбирательство Ольга.

Потому и тянула она на первых порах с ответом на Ленкино предложение о переезде: знала, что другой такой команды на новом месте ей уже не создать.

Прошло месяца два после всех печальных событий.

В течении времени Ольга тогда разбиралась слабо – оно для нее вообще воспринималось как стоячее болото с чавкающими кочками. Перепрыгивая с кочки на кочку, она двигалась, сама не зная куда, потому что цели как таковой не было – одно безбрежное, темное, густое и вязкое пространство вокруг, в придачу довольно мерзопакостное. Цели не было, и в жизни остались одни обязанности.

Она все время ходила, держа в уме фразу фадеевского Левинсона из «Разлома»: «Но надо было жить и выполнять свои обязанности».

В жизни есть вещи, которые нужно делать, несмотря ни на что, – кормить семью, например, если никто, кроме тебя, такую обязанность исполнять не может. Эта великая миссия переносится легко, если твое существование облагорожено наличием одной или нескольких отдушин, где всегда может пожить в собственное удовольствие та самая бессмертная душа. Самой главной теперь не было. О создании новой она и не помышляла. Она чувствовала себя абсолютно одинокой. Усмехалась про себя, что даже ее ангел-хранитель на весь этот тяжелый в ее жизни период взял отпуск по собственному желанию и так ему в нем понравилось, что он продлил отдых на неопределенный срок.

Уже совершенно отчаявшись в своих безуспешных попытках отыскать Елену, сидела она, вяло перебирая бухгалтерские документы. «Ничего не понимаю – откуда взялась такая огромная сумма дебиторской задолженности?» – отметила про себя.

– Светик, дай мне расшифровку, кто у нас нынче в должниках ходит.

Их фирма практиковала отдачу товара под реализацию с последующим погашением задолженности. Сумма долга всегда находилась в рамках разумного подхода к делу. К тому же всех своих клиентов-реализаторов они знали давно, многие из них были друзьями и знакомыми учредителей. А на доступ каждой новой кандидатуры к бесплатному получению автошин, зная короткую память своих не вылезающих из казино и разных гулянок сомнительного свойства начальников, Ольга брала письменное распоряжение.

– Что-то не так, Оль? – поинтересовалась ее цветущая добродушная главбухша.

– Да просто цифра задолженности огромная, хочу понять, кто ж нам так задолжал, – ответила она, принимая список. – Кто эта – Кашаева? Чья протеже? Я лично первый раз слышу эту фамилию, да и никогда никто из баб у нас резину не брал. Погоди-погоди. Обалдеть... не устоять... берегите детей... Да она два месяца назад взяла колес на триста двадцать тысяч и с тех пор не внесла ни рубля! Почему я узнаю об этом накануне сдачи баланса? Откуда вообще эта Кашаева вылезла, и где она? Как она резину-то вывозила. «КамАЗом», что ли? Впрочем, какая разница... У меня есть подозрение, что мы больше никогда ее не увидим.

– Да успокойся ты, Оль.

– Удостоверение частного предпринимателя неси, договор, накладные.

Через секунду на стол Ольги легло бессрочное удостоверение частного предпринимателя Кашаевой Марии Алексеевны.

С фотографии смотрело на нее очаровательное остроносенькое личико, украшенное большими выразительными глазами, обнесенными частоколом длинных ресниц. Все бы хорошо в этом лице, если б оно не улыбалось. Обнажились редкие неровные маленькие зубы, не щедро брошенные его владелице при распределении господнего зубного запаса.

– Чего она улыбается-то? Как в налоговой такую фотографию приняли? И почему удостоверение бессрочное? Она что, герой Афгана, России или инвалид какой?

– Именно инвалид. У нее диабет.

– Час от часу не легче...

– Ты, Оля, не волнуйся даже. Я сейчас тебе все объясню. Думала, честно говоря, что ты сама все знаешь.

– Да ничего я не знаю о ней ровным счетом, – сказала Ольга, смотря договор и накладные. – Господи, на всех бумагах моя подпись, – тревожно заныла она, будто если бы подпись была не ее, то весь инцидент яйца бы выеденного не стоил.

– Да ты послушай меня.

– «Послушай мой рассказ про нашу Родину, про нас», – раздраженно процедила Ольга. – Что ты можешь мне сказать, родная? А вот я могу тебе сказать со всей определенностью, что эту щербатенькую фею я сейчас вижу впервые в жизни. И голову ломаю – откуда на всех документах подпись твоей покорной слуги, то бишь начальницы. То есть далеко не покорной. А возмущенной до глубины самой разъяренной души на свете.

– Но подпись-то ты свою узнаешь?

– Без сомнения.

– Так вот, отпустить ему автошины просил Геннадий Андреевич. Он с ним вместе приезжал, тебя, кажется, не было.

– Ты соображаешь, что говоришь? О ком вообще речь?

– Да имей же терпение! Геннадий Андреевич приезжал с этим мужиком – своим другом. А это удостоверение его жены...

– Чьей? Геннадия Андреевича, что ли? Он ко всему прочему еще и многоженец, вот какие ужасные подробности выясняются. А я-то, балда, сколько лет по нему с ума сходила!

– Что за некрасивая привычка – перебивать!

– Прости. Дальше рассказывай. Какая коллизия вырисовывается! Значит, у друга Геннадия Андреевича удостоверения собственного не было, и он воспользовался удостоверением своей жены. Неизвестно еще, жена ли она ему.

– Да жена. Романов сказал. Просто, понимаешь, поскольку она – диабетик, то она, кажется, даже налогов не платит со своей предпринимательской деятельности. По крайней мере у нее льготы большие.

– Понятно, уклонение от налогов – дело святое. На ентих людях земля русская стоит.

– Не уклонение, а законные основания, поскольку государством предусмотрены. Разные же вещи совсем.

– Ладно, допустим. Дальше как события развивались?

– А дальше все как обычно. Копию удостоверения отксерили, договор заключили, накладные выписали.

– На которых она, тьфу, он, да какая теперь разница, забыла расписаться.

– Да не может быть!

– Смотри сама!

– Царица небесная...

– Это ты царица полей – кукуруза. Шины отпускал Васильков?

– Кроме него, некому.

– Зови.

Появился Васильков с очередным томом Перумова. Ольга всегда очень трепетно относилась к читательским пристрастиям своих коллег. Тихофанатичное помешательство Игоря на фэнтези она не совсем понимала, а разделить не могла по причине своей полной некомпетентности в литературе подобного рода. Каждый раз она обещала Василькову открыть яркую толстую книжку с изображением ведьмаков, мечей, амулетов, орлов и старинных замков да прочитать. Но все никак не хватало на это времени. Когда же оно появлялось, не было желания. В конце концов Игорь, устав от своей надсадной агитации, оставил желание завлечь Ольгу в загадочно-прекрасный мир человеческой фантазии.

– Все читаем? Как там поживает наша изба-читальня, в которой на стеллажах – шины вместо столь любимых тобой Сапковского, Асприна, Перумова? Извини, больше не знаю никого. Мне больше по сердцу нокии и гудиэры.

– Ты чего, двинулась, что ли?

– Да вроде того. Ты вот эти колеса отпускал? – ткнула Ольга ему в лицо накладную.

– Я, больше некому.

– Почему в твоем экземпляре накладной она не расписалась?

– Даже не знаю, как получилось. В одном экземпляре она расписалась точно, сам видел. Сказал ей, чтобы передала его в бухгалтерию. А она, видно, перепутала, другой отдала. Там еще Геннадий Андреевич был, и муж ее.

– Ты не удивился, что резина отпущена на такую сумму?

– Не слишком, потому что Геннадий Андреевич же с ними был.

– Да вашу мать совсем! – заорала Ольга. – Кто такой этот Геннадий Андреевич? Он у нас работает? Он ваш начальник? Учредитель? Кто?

– Но я думал, как всегда...

Ольга орала на Светлану и Игоря от безысходности. На самом деле она прекрасно знала, что давно приучила всех «своих», а Романов частенько поставлял им клиентов, поскольку отлично знал: резина у них была самая дешевая в городе и на ней можно было заработать.

– И еще. Когда ты отпускал товар, подпись моя была на накладной, не помнишь?

– Помню точно – не было.

– Почему отпустил?

– Так Светина подпись была, и опять же – Геннадий Андреевич!

– Чего заладил-то придушенным попкой: «Геннадий Андреевич, Геннадий Андреевич»... Никогда впредь больше ничего никому не давай, если на то нет моего разрешения.

– Понял.

– Прости меня за грубость. Просто ситуация слишком уж запущенная.

Васильков ушел дочитывать историю про войну мага, а они остались со Светой одни.

– Свет, мне в принципе все ясно, но откуда на бумагах моя подпись – без понятия. Когда это было, что меня на месте не было. Я вроде всегда здесь, – засомневалась Ольга.

– Да месяца два с полтиной, кажется. Ай, совсем крыша поехала – вот же дата стоит.

– Черт, что же я раньше-то на нее не посмотрела. Ну, все понятно – ты мне эти документы домой на подпись приносила задним числом тогда, после Романова... Кто же расписался вместо меня на кашаевском-то экземпляре?

– Так Геннадий Андреевич говорил, что сам тебе накладную потом подвезет.

– Сплошь и рядом, опять и снова – Геннадий Андреевич, – досадливо заметила Ольга. – Вот ведь как все поворачивается – не обойтись без звонка тому же Геннадию Андреевичу.