Тот вторник, после дня рождения его дочки Юльки, пришел через месяц. Он заболел воспалением легких, попал в больницу. Общались мы только по телефону. Возможность встречи у постели больного с его женой, дочерью или мамой ни меня, ни его совсем не устраивала. Он звонил мне на работу со сводками о состоянии своего здоровья. Я очень тосковала.

В тот день мы проводили Мишку Гаминского в Израиль. Ребенка мы ему так и не родили, дачу он нам так и не подарил. Мы отметили это печальное событие в буфете аэровокзала.

– Ну, пора. Может, когда прилетим тебя навестить, – сказал Гена.

– Да уж скорее я сюда приеду обратно, – ответил, смеясь, Мишка. Глаза у него были грустные-прегрустные.

Мы поехали в нашу квартиру, зашторили окна, зажгли свечи, открыли коньяк. Начали наш разговор – глазами.

– Ты сказал?

– Нет. А ты?

– Я жду тебя. Ты должен сделать это первым.

– Завтра, – ответил мне он вслух. – Нет, сегодня вечером... Нет – завтра. Давай сегодня никуда отсюда не уходить.

– Давай, – сразу согласилась я, набирая свой домашний номер: врать.

– Я сказал, что уезжаю в командировку.

– Но я же ничего не сказала...

Когда я решила все свои домашние проблемы, он сообщил с деланным равнодушием.

– Олюшoк... Знаешь, я тебе изменил.

– Да что ты? – бодрым голосом уточнила я, чувствуя, как лицо мое покрывается красными пятнами. – Впрочем... Ты ведь мне все время со своей законной клушей изменяешь, – грубо заметила я.

– Да не с ней. Тем более что ты знаешь, что я со своей половиной не сплю. В отличие от тебя.

– А с чего ты взял, что я с ним сплю? Мы никогда об этом с тобой не разговаривали.

– А у него что, есть любовница?

– Не знаю, не думаю.

– Тогда как же он живет эти семь лет?

– Ну, не семь...

– А сколько?

– Ну, год, наверное. Может, больше.

– Пусть год. Как?

– Я не знаю, меня это не интересует.

– Поинтересовалась бы. Может, чем помочь мужику нужно.

– Пошлятина какая трамвайная. – Я брезгливо передернула плечами.

– Так вот: я тебе изменил. Хочешь знать, с кем?

– Надеюсь, это была женщина, приятная во всех отношениях.

– Ты так легко об этом говоришь.

– Совсем нелегко, а что мне делать? Зачем вообще ты мне об этом сказал?

– Не знаю. Я ведь всегда был честен с тобой.

– Тебе нужно было что-то доказать себе?

– Нет. Это была медсестра из больницы.

– Она тебе понравилась?

– Нет. Это я ей понравился.

– Тебе с ней было хорошо?

– Это было всего один раз. Значит, не очень хорошо, как ты думаешь?

– Я не знаю. Ты говорил ей наши слова?

– Не сходи с ума. Я вообще ничего не говорил.

– Как бычок на заклании, тьфу, мерзость какая...

– Ощущение мерзости было потом.

– Слава богу, хоть потом... А во время – хорошо было?

– Не знаю.

– Сам начал этот дурной разговор. Ты ж с ней спал, не я. Бывает, что и один раз – но все так прекрасно.

– Ах да, забыл совсем. У тебя же такой богатый опыт в этой области. Ты можешь сливаться в экстазе на кафедре со своим профессором, на сеновале – с инструктором по туризму, в зимнем лесу возле аэропорта со своим Славиком и так далее... Море ощущений – оргазм на взлетной полосе...

– Романов, ну зачем ты так? Это ж все было до тебя. Мне вообще кажется, что все это было не со мной. До тебя меня просто не было... Мы же просто рассказывали друг другу, как жили «до друг друга». Ты тоже не ангел.

– По сравнению с тобой я – ангел.

– Я просто не понимаю, чего ты хочешь. Давай не будем обижать друг друга, просто разойдемся по домам.

– Нет, мы не разойдемся сегодня.

Я поцеловала его в лоб:

– Что с тобой, Ромашка? Мы не виделись так долго. Что-то случилось?

– Я же сказал: я тебе изменил.

– Но ты ж изменил мне телом, не душой? Так?

– Так. Но я изменил тебе. И от нее не пахло парным молоком, как от тебя.

– Это естественно. У каждой женщины свой запах. Обидно, что ты сообщаешь мне об этом с каким-то сладострастием, – заметила я, поджигая сигарету. – Я тебя не понимаю.

– Оль, я люблю тебя. Я так люблю тебя, что мне страшно. И переспал я, чтобы проверить себя – смогу ли я быть с другой женщиной. Я не могу, не получается. Все было чисто механически. И самое главное: все было, но ничего не было. Никакого ощущения полета, никакого растворения, никакой сладости от слияния с другим телом. Никакого превращения в одно. Прости меня, золотой мой ребенок. Милый мой ребенок, прости меня...

– Ты – полный дурак, катастрофический олух, непроходимый. Если бы ты знал, как я испугалась. А сейчас я обожаю твою медсестру. Она замечательная, она помогла тебе определиться в своем отношении ко мне.

– Не смейся, пожалуйста. Я чувствую себя таким подонком – ужас.

– А я чувствую себя восхитительно! Давай-ка лучше выпьем за первую измену в нашей совместной жизни. И «не клянись луной непостоянной», что их больше не будет. Представь, Романов, я все равно люблю тебя – даже после медсестры, даже если б она была не медсестрой, а сказочной принцессой, даже если б тебе было с ней так же хорошо, как со мной, даже если б после нее ты решил бы меня бросить. Я ползала бы перед тобой на коленях, хватала бы за ноги, не отпускала. Нет во мне никакой женской гордости – одна лютая к тебе любовь...

– Ольк, я принес деньги. Много денег. Пусть они будут у тебя. Потому что завтра, после всех объяснений и Галькиных слез, у нас в доме начнется скандал неимоверный. Дичайший скандал будет, и я уже не смогу ничего с собой взять.

– Нет. Нельзя брать деньги из семьи. Ты знаешь, я этого не люблю.

– Это мои деньги. Я откладывал их, чтобы летом поехать отдыхать. С тобой.

Потом была целая половина дня, потом была целая-целая ночь. Вдвоем: мы и целый мир. Такой огромный и такой маленький, точно поместившийся в пространстве нашей маленькой квартирки.

Потом было субботнее утро. И мы разошлись по домам – объясняться. Я сообщила мужу, дочери и маме, что много лет люблю одного человека и не могу больше жить без него.

Реакция была на редкость сдержанная. Коля молчал. Дашка сказала, что все понимает. Мама провозгласила, что она так и знала, что все это рано или поздно случится, потому что нельзя же жить с мужем, который не зарабатывает денег, без конца уткнут в компьютер, а в доме текут краны в ванной и труба в туалете.

Дома было неуютно, и меня все время бил озноб, хотя на улице стояла сумасшедшая жара.

Я ушла к знакомым. Стыд разъедал душу, как уксусная кислота. Позвонила ему. Мобильник не отвечал, по домашнему телефону ответила Галя – голос у нее был безмятежно-спокойный. Я бросила трубку.

К вечеру я услышала все же его голос. Он был какой-то рваный, лоскутный, как одеяло-пэчворк, сильно выцветшее от долгого употребления.

– Ну что?

– Пока ничего. Во-первых, у нее опять язва открылась, во-вторых, Юлька сообщила, что выходит замуж. Не время. Завтра.

Я вернулась домой, где со мной никто не разговаривал. Легла в постель, взяла книгу. Коля ушел спать в другую комнату.

Воскресенье прошло как во сне. Хорошо, что весь день прошел вне дома – брат позвал нас на природу. Вечером я зачем-то затеяла стирку. Алешин мне помогал. Потом мы сели на кухне и выпили бутылку вина. Муж спросил:

– Когда ты уходишь?

– Завтра.

– Ты понимаешь всю неуместность моего дальнейшего пребывания в квартире твоей матери?

– Значит, будем менять квартиру, – тупо ответила я.