1

Пёс бежал, низко опустив голову, слегка раскачиваясь на ходу. Носом почти касаясь булыжников мостовой, он ловил запахи человеческих ног, лошадиных копыт, но тех, которые были ему так нужны, какие он искал уже вторые сутки в этом чужом городе, не было.

Хозяин исчез, исчезла арба на высоких скрипучих колёсах, за которой пёс пришёл в город из родного аула. Этот скрип колёс он тоже отличил бы от сотни других – ведь у каждого колёса свой голос. Но знакомого скрипа тоже не было. Чужие арбы скрипели чужими противными голосами.

Он был очень красив: могучая киргизская овчарка, из тех, что в одиночку берут волка. Волнистая тёмно-коричневая шерсть поседела от дорожной пыли, широкий лоб и кругло подрезанные уши делали его похожим на медведя. Он сильно прихрамывал на переднюю ногу: на городском базаре вчера на него накинулась добрая дюжина собак. И показал же он им, каждой досталось на память! У него тоже прокушена лапа, разорван бок. Но он почти не чувствовал этого: арба хозяина, его арба исчезла во время боя. Это было хуже всего.

День прошёл, за ним ночь, началось уже новое утро, а пёс всё брёл по улицам города, вправо, влево, вперёд, но только не назад: хозяин должен быть где-то впереди, его нужно догнать.

И вдруг переулок, в который он свернул, закончился тупиком. Его перегородил высокий забор с воротами и калиткой.

Повернуть назад? Но как же тогда догнать хозяина?

Густая шерсть на загривке поднялась дыбом. Блеснули клыки. Пёс зарычал на ворота.

Ворота на это никак не отозвались. Но калитка в стене вдруг открылась. В ней появилась маленькая девочка, остановилась и попятилась.

– Ой! – сказала она так звонко, что пёс вздрогнул, и схватила за руку мальчика постарше, стоявшего позади. – Боря, смотри, это, наверно, медведь!

– Глупости, – важно ответил мальчик. – У медведя хвост такой длинный не бывает.

– Да-а, а уши какие? А смотрит как? – спорила девочка. – В зоопарке медведь совсем так на меня смотрел, я помню. Может быть, он только спереди медведь?

Она нерешительно подняла руку, пёс попятился и тихо зарычал.

– Слышишь? – испуганно проговорила девочка. – Это он чего говорит?

– Есть, наверно, хочет, – догадался мальчик.

– Пойдём принесём! – торопливо сказала девочка, и калитка захлопнулась.

Пёс нерешительно переступил лапами, однако остался на месте. Он не понял, о чём говорили дети, но враждебности в их голосах не было, он это чувствовал. Что же делать дальше?

Но тут опять послышались быстрые шаги, калитка снова распахнулась. Девочка, одной рукой держась за косяк двери, другой протягивала большой ломоть хлеба.

– Собачка, – ласково проговорила она, – собачка, пожалуйста, скушай!

Ещё бы ему не хотелось скушать, вырвать этот ломоть, проглотить его разом!

Но девочка была уж очень не похожа на знакомых детей в ауле. Нет ли тут какого обмана?

Пёс мучительно глотнул, не сводя глаз с хлеба. И вдруг… ломоть мелькнул в воздухе и шлёпнулся перед самым его носом в дорожную пыль.

– Хам!.. – Куда исчез хлеб, пожалуй, ни девочка, ни сам пёс этого не заметили. Нет его – и всё!

– Ой! – тихонько проговорила девочка. – Как ты кушаешь!

Пёс стоял молча, не сводя с девочки больших тёмных глаз. От этого куска есть захотелось ещё сильнее. Но девочка повернулась и опять убежала. На этот раз калитка осталась открытой. Пёс осторожно, не сходя с места, вытянул шею, стараясь заглянуть в неё. Дом… двор… А вот опять бежит девочка и несёт что-то, уже в обеих руках.

– Извини, собачка, – сказала она очень серьёзно, – я не знала, что тебе так сильно хочется кушать. Возьми сама, а то хлеб будет грязный.

И пёс согласился. Он взял сначала один, потом другой кусок осторожно, прямо из маленькой руки. А когда кончил третий, девочка тихонько подняла руку и опустила её на лохматый загривок.

– А теперь пойдём к маме, – сказала она, будто старому знакомому.

Пёс вздрогнул, но не отстранился: прикосновение маленькой руки было приятным. Он не привык к ласке, хозяин его был суровый человек. Но пёс чувствовал, что сейчас нельзя ни зарычать, ни даже оскалить зубы. И он стоял не шевелясь и удивлённо смотрел на девочку.

– Не хочешь? – с сожалением спросила она. – Ну так я сама маму позову.

Пёс опять остался один перед раскрытой калиткой. Есть хотелось уже не так сильно, можно, пожалуй, отправиться опять на поиски хозяина. Но звонкий голос девочки чем-то тронул угрюмое сердце, не знавшее ласки. Пёс нерешительно переступил с ноги на ногу, но тут же подался назад и слегка наморщил губы. Он ещё не зарычал, но всем своим видом показывал, что до этого недалеко: вместе со знакомыми лёгкими шагами за глиняной стенкой забора послышались другие – взрослые шаги. Густая жёсткая шерсть пса встопорщилась, он приготовился… но к чему можно приготовиться, когда на вздыбленный загривок опять легла знакомая маленькая рука и девочка радостно сказала:

– Вот он, мама, он уже меня любит. Правда, какой он милый?

– Катя, не трогай его! – поспешно проговорила мать. Она протянула руку, чтобы отстранить девочку, но сдержанное рычание остановило её. Губы пса ещё больше сморщились, сверкнули белые клыки… Пёс совсем не выглядел милым.

– Катя, – испуганно повторила мать. – Катя, отойди скорей!

– Перестань! – строго сказала девочка и дотронулась до клыка величиной с её палец. – Закрой рот! Ты невежа!

И губы пса опустились, клыки исчезли. Сам не понимая, что с ним делается, он нерешительно повернулся, чуть помедлил, и вдруг… его большой красный язык проехался по щеке и курносому носику.

– Ай! – девочка от восторга даже руками всплеснула. – Целует! Мама, я же сказала, что он милый!

– Не совсем, – нерешительно ответила мать. – Ну, оставь же его наконец, лучше мы принесём ему поесть. Хочешь?

Вместо ответа девочка обхватила обеими руками мохнатую шею.

– Иди же, – попросила она. – Не надо упрямиться! Мама тебе даст кушать, полную тарелку.

И огромный дикий пёс без сопротивления дал себя ввести в калитку.

– Я сам, я сам донесу! – крикнул с террасы мальчик. Он осторожно спустился со ступенек, держа обеими руками полную до краёв чашку, и поставил её перед самым носом пса.

– Ешь, пожалуйста, – пригласил он его так же вежливо, как девочка, но чуточку менее уверенно. Пёс больше не смог сдерживаться: пахло слишком вкусно. Он так и накинулся на еду, глотая с жадностью, почти не разжёвывая, однако глаза и уши его не переставали следить за всем, что делается вокруг. И вдруг… за его спиной хлопнула калитка. Мальчик толкнул её ногой. Западня! Попался!

Пёс ощетинился и с рычанием отскочил от миски. Глаза его дико смотрели то на калитку, то на верх забора, мускулы напряглись, готовясь к прыжку. Но тут девочка уже без всякого страха опять обняла его за шею.

– Ну будь же милый! – услышал он и снова покорно опустил голову к чашке.

Дети с восторгом следили, как исчезает в могучей пасти принесённая еда. Вот последний глоток – и пёс поднял голову.

– Да отойдите же от него, – повторила мать. – Мы покажем его папе, и он скажет, что дальше делать.

– Он всё равно просится к нам, – решительно заявила Катя.

Пёс, по-видимому, охотнее попросился бы в открытую калитку. Вместе с сытостью в нём опять пробудилась тоска по хозяину, по скрипу арбы, по родному аулу. Здесь всё чужое. Впрочем, нет, не всё: вот дети… идут к дому, поминутно оборачиваясь и кивая ему.

– Пёсик, не скучай! – крикнула девочка с террасы.

– Мы опять придём! – крикнул мальчик, и дверь за ними закрылась.

Пёс постоял, навострив уши, не сводя глаз с террасы, вздохнул и осторожно лёг, не ослабляя напряжении мускулов, готовый к прыжку и обороне. Но как болят израненные ноги, прокушенный бок, как всё тело ноет и просит отдыха здесь, в тени у высокого дувала. И потом… дети, может быть, они всё-таки придут, опять положат руку ему на спину… Голова пса медленно-медленно опустилась на вытянутые лапы, глаза утомлённо мигнули, ещё раз… и закрылись окончательно.

Он не знал, что из окна столовой за ним пристально наблюдают.

– Замечательный пёс, – говорил отец. – Наверное, отстал от хозяина и заблудился. Если согласится остаться у нас, я буду очень рад.

– Мы тоже, мы тоже рады! – кричали дети. – Мамочка, и ты тоже?

– Не знаю, – нерешительно ответила мать, – уж очень он страшный, а дети к нему так и лезут. И потом, как его вымыть?

– Детей он не тронет, – отозвался отец, – разве не видишь? А мыть пока не советую, дай ему привыкнуть.

– Спит, – проговорила Катя и прижалась к оконному стеклу так, что курносый носик приплюснулся и побелел. – Боря, давай придумаем ему имя, очень подходящее, например, – Миленький.

– Эх ты, девчонка! – рассердился Боря. – Что он с тобой, в куклы будет играть? Громобой! Вот как. Ты слышала, как он рычит? Как гром!

На подоконнике явно готовилась драка, но тут вмешался отец.

– Имя нужно короткое, чтобы легко выговаривать. Назовём его Джумбо. Ну как, подойдёт?

– Подойдёт! Подойдёт! – захлопал в ладоши Боря. – Катька, не лягайся! Всё равно не по-твоему. Имя настоящее, мужское!

А пёс продолжал спать так крепко, что даже перевалился на бок и вытянул ноги.

Было уже далеко за полдень, когда большой чёрный петух вздумал заглянуть в чашку – не найдётся ли там вкусных кусочков. Ну, пёс-то позаботился, чтобы не нашлось; чашку вылизал до блеска. Петух постучал клювом по краю, клюнул дно и, наверное, от огорчения захлопал крыльями и заорал во всё горло.

– Ку-ка-ре-кууу!..

Пёс тотчас же оказался на ногах, повернулся к забору, рассчитывая силу прыжка, и…

– Собачка! Джумбик, собачка! – раздались плачущие голоса, дверь на террасу раскрылась, и дети скатились со ступенек во двор.

– Не уходи! Не прыгай! Не надо! – кричали она наперебой.

Пёс быстро обернулся. Он ждал весь напряжённый, высоко подняв голову, точно готовясь принять бой.

– Джумбик! – крикнули дети подбегая. И вдруг… нос пса сморщился, губы раздвинулись, он тихо, неумело взвизгнул и замахал хвостом.

В следующую минуту дети повисли у него на шее, кричали, смеялись, а он стоял, нелепо расставив ноги, растерянный и довольный. Такого с ним ещё никогда не случалось, но это было самое приятное, что он когда-либо испытывал в жизни. Пёс опять тихо взвизгнул и ещё усерднее замахал хвостом.

– Неужели ты не боишься? – повторила мать, стоя на террасе. – Посмотри какие зубы! И грязный какой!

– Отмоется, – смеялся отец. – А зубы, ничего не скажешь, прекрасные зубы. Такому и волк не страшен. Самая надёжная нянька для детей.

– Нянька! —охнула мать. – Катя, Катя, да оставь ты это страшилище!

– А я говорю – он миленький, – ответила девочка и ласково потрепала круглое ухо. – Посмотри, какое у него личико добренькое!

Мать в отчаянии взмахнула руками, а дети, подталкивая и уговаривая, подвели упиравшегося пса к террасе. Однако войти на террасу он отказался, лёг на землю около ступенек и принялся усердно зализывать раненый бок и лапу. Время от времени он насторожённо поглядывал на манившую его калитку, но тут же опять поворачивался к террасе.

– Если полезете целоваться – уведу вас в комнаты! – пригрозила мать.

Вздыхая, дети сели на нижнюю ступеньку лестницы и оттуда стали кидать псу кусочки хлеба и кости из супа. Кости он разгрызал с хрустом, как сухие хлебные корочки, а от сахара равнодушно отвернулся – сладкого он не знал.

– Джумбик не привык жить на террасе, правда, жалко, мамочка? – огорчались дети.

– Очень будет приятно, если и вовсе не привыкнет, – ответила мать. – А теперь идите спать, можете сказать ему «спокойной ночи».

– Спокойной ночи, Джумбик, – в один голос проговорили дети и ушли опечаленные.

Если бы мать заметила, каким взглядом, полным грусти, пёс проводил их, она, наверное, перестала бы его бояться.

…От полной луны на дворе было светло, почти как днём. Пёс лежал около лестницы, где его с вечера оставили дети. Вдруг он поднял голову, прислушался и быстро вскочил на ноги: дверь тихонько отворилась, и на террасе появились две маленькие белые фигурки. Они что-то тащили.

– Джумбик, – послышался радостный шёпот. – Ой, Боря, подушка мешает, я упала!

Белая фигура споткнулась и покатилась вниз по ступенькам, другая, путаясь в чем-то длинном, кувыркнулась за ней. Пёс радостно замахал хвостом и шагнул ближе. Послышался смех.

– Ой, Боря, опять целуется!

– Тише ты! Маму разбудишь, и всё пропадёт. Клади сюда одеяло и подушку. Ой, он и меня тоже!

Утром мать остановилась на террасе в молчаливом ужасе: пёс лежал на прежнем месте с очень довольным видом. А по бокам, тесно прижавшись к нему и завернувшись в одеяла, крепко спали маленькие ночные путешественники,

– Ты понимаешь, – в отчаянии говорила мать отцу, – ведь мне и подойти нельзя. Боря, Катя! Вставайте сейчас же, несносные дети!

«Несносные дети» вскочили, торопливо протирая заспанные глаза. Вид у них был до того растерянный, что отец быстро отвернулся и ушёл с террасы: смеяться тут не следовало.

– Сегодня за обедом не получите сладкого, – строго сказала мать. – А если ещё такое безобразие устроите – прогоню вашего Джумбо, так и знайте!

Она повернулась и ушла. Но глаза у Бори были зоркие.

– Мама сама сердится, а сама смеётся, – шепнул он Кате, поднимаясь по ступенькам. – Только ты ей не говори, пускай думает, что мы не видали.

 

2

Хозяин, знакомая юрта и привычный скрип колёс старой арбы не исчезли из памяти дикого горного пса. Но с каждым утром он всё радостнее встречал весёлых ребят, и непривычные ласки становились привычнее и от этого были ещё более приятны.

Прошло несколько дней. И случилось так, что детей почему-то не было дома, а пёс уныло лежал на земле, не отводя глаз от калитки – ждал их. Мать сидела на террасе и, незаметно для себя положив шитьё, задумалась. Вдруг что-то большое осторожно просунулось под опущенную руку. Мать вздрогнула: тяжёлая голова легла ей на колени, умные карие глаза смотрели доверчиво и вопросительно.

«Ну, что?» – казалось, говорили они.

– Джумбо, – удивлённо сказала мать.

Пёс стоял не шевелясь, прижимаясь всё крепче, не сводя с неё глаз. Он спрашивал и ждал ответа.

– Джумбо, – повторила мать, наклонилась и, уже не колеблясь, обняла лохматую шею. Пёс застучал хвостом. Обоим было понятно: дружба заключена навек!

Новая жизнь оказалась во многом и проще и сложнее старой. Теперь пёс был всегда сыт без всякой о том заботы. Это было удивительное ощущение: полная чашка вкусной еды, и не нужно торопиться, рычать и оглядываться – не выхватит ли куска другой, такой же голодный пёс.

Но зато с первых же дней Джумбо пришлось узнать и запомнить много нового. Например, в одном углу двора он обнаружил целый ряд маленьких домиков – клеток. В них сидели и, подёргивая носиками, с аппетитом грызли свежую траву белые длинноухие зверьки. Джумбо осторожно, издали принюхался. Пахнут удивительно вкусно, даже слюнки текут.

Ему вспомнилась весёлая охота в горах за зайцами и сусликами, хруст нежных косточек на зубах… Хозяин там, в ауле, не очень-то заботился о пропитании собак. Проголодаются – сами промыслят, что удастся. Но здесь белые длинноухие неожиданно оказались под запретом. Правда, одного удалось раз незаметно словить, когда тот выскочил из незапертой клетки. Джумбо съел его только наполовину, потому что был сыт, а остаток спрятал за бочку в уголке двора.

Ну и досталось же ему! Не били, нет. Только Катя плакала, а новый хозяин долго и строго отчитывал его, держа недоеденную половинку перед самым носом. Пёс понял: длинноухие похожи на зайцев, но трогать их нельзя, так же, как, например, в горах нельзя трогать овец и маленьких ягнят. Вечером, когда длинноухих выпускают побегать по двору, на них можно смотреть, сидя около Кати, и только. Но овец надо было пасти. Джумбо отлично умел по приказу пастуха собирать их и гнать, куда скажут, не давая разбредаться. Скучно сидеть без дела. Может быть, можно Кате и Боре помочь, когда они вечером загоняют длинноухих в маленькие клетки?

И вот в один из вечеров пёс всех удивил. Самый крупный озорной кролик, белый с чёрным носом, расшалился и никак не хотел заходить в клетку. Дети в который уже раз подгоняли его к ней, но хитрюга молнией пробегал между ними и нёсся в дальний угол большого двора.

– Опять! – со слезами в голосе крикнула Катя. – У меня ноги даже заболели!

Но тут же остановилась и схватила Борю за руку.

– Ой! Опять съест! – крикнула она.

Джумбо, до этого спокойно лежавший на траве, вдруг вскочил и одним прыжком загородил кролику дорогу. Лукавый зверёк попытался проскочить мимо. Не тут-то было: везде он натыкался на страшную лохматую морду. Пришлось попятиться назад, ещё назад… Наконец не осталось другого пути, как в нежеланную клетку. Прыжок – и Боря радостно захлопнул дверцу.

– Спасибо! Спасибо, Джумбик! – И Катя кинулась обнимать пса. – Ты всё понимаешь, как человек!

А Джумбо стоял, широко расставив лапы, и весело морщил губы – улыбался. Он был очень доволен: сам развлёкся и заслужил похвалу.

С этого вечера пёс получил новое занятие, которое ему очень нравилось. После ужина дети бежали отворять клетки, и кролики весёлой стайкой высыпали на волю, подскакивали к самой морде лежавшего пса. Пёс не шевелился, только взглядом спрашивал детей: «Не пора начинать?»

Наконец мать говорила:

– Дети, довольно. Джумбо, загони кроликов!

Джумбо радостно вскакивал. «Гав-гав», – коротко лаял он, что, вероятно, означало: «Слушаю и исполняю!» И дальше начиналось представление: кроликам, наверное, казалось, что перед ними вырастала стена из дюжины собак – так молниеносно Джумбо перегораживал им дорогу, оставляя лишь один свободный путь назад. Путь этот становился всё короче, пока оставалось только, одно: спасаться в клетки, что кролики и выполняли с большой быстротой. Дети успевали только захлопывать дверцы. А Джумбо, довольный, важно поднимался на террасу.

– Молодец, Джумбо, – ласково говорила мать, и перед его носом появлялся большой кусок сахара. Джумбо быстро разобрался в приятном вкусе сладостей. Но что ему было приятнее: сахар или ласка? Мать утверждала, что удивительный пёс ласку ценит больше, и все с ней соглашались.

Как-то вечером Катя принесла от подруги хорошенького котёнка: весь серый, а мордочка белая.

– Зина подарила, – объяснила она, – мне давно хотелось котёночка. Можно, мамочка? Джумбик, посмотри, какой хорошенький, тебе нравится?

Джумбо из приличия ткнул носом в пушистую шёрстку и отвернулся: котята не дичь, а значит, не интересны. Котёнок отнёсся к этому совершенно спокойно. Собак он ещё не боялся.

Но утром произошло неожиданное. Все собрались, как всегда, пить чай на террасе, и Катя, тоже, как всегда, поставила на пол миску самого аппетитного супа.

– Кушай, Джумбик, – приветливо предложила она.

Джумбо никогда не бросался на еду с жадностью. И сегодня он подходил медленно и важно, с наслаждением втягивая вкусный жирный запах, но вдруг остановился, и шерсть на его загривке заметно встопорщилась: серый пушистый комочек проворно соскочил со стула и сунул мордочку в миску, в его собственную миску!

Джумбо знал тощих злых аульных котов. Они тоже были вечно голодны, и потому сами промышляли где что попадётся: полевых мышей, ящериц. И конечно же, ни один из них не пробовал перехватить кусок у такого же голодного пса. Сам бы попал ему на закуску. А этот…

Но Джумбо уже успел многому научиться. Прежде чем схватить маленького нахала за шиворот и вытряхнуть из него одним разом дерзкий его дух, он вопросительно оглянулся: что прикажете делать? Это спасло котёнка.

– Джумбо, – строго сказал отец. – Не смей!

И умный пёс понял: маленького нахала нельзя трогать, как и тех белых длинноухих. Но тех можно загонять в клетки. А куда загнать этот комок шерсти? Или просто нельзя с ним связываться?

Пёс стоял в нерешительности, беспомощно поглядывал то на котёнка, то на нового хозяина. Ну вот, этого ещё недоставало: котёнку еда не понравилась, он фыркнул и, подойдя к Джумбо, доверчиво потёрся мордочкой о его громадную лапу. Пёс в растерянности отдёрнул лапу да так и остался стоять на трех ногах, тревожно поглядывая на котёнка: не придётся ли поднять и остальные.

Катя подбежала и схватила котёнка.

– Не смей обижать Джумбика, – строго сказала она. – Не мешай ему кушать.

Джумбо с облегчением проводил девочку глазами и повернулся к чашке.

– Не смейтесь! – сказал отец. – Он понимает больше, чем вы думаете, и обидится.

Вечером Катя тихонько потянула отца за руку.

– Скорее иди. Что-то покажу.

В углу террасы на коврике лежал Джумбо, неудобно высоко подняв голову, а между передними лапами его клубочком свернулся котёнок. Ему, видимо, очень нравилось новое место: он лежал и пел самым нежным голосом, вероятно, о том, какая у него нежная и хорошая няня.

– И тут им не мешайте, – опять сказал отец. – У нашего Джумбо золотое сердце. Он, наверное, и кролика-то съел по ошибке.

Теперь в детский сад Катю отводила не одна бабушка. Ровно в семь часов утра открывалась калитка и выходил Джумбо, оглядываясь и помахивая хвостом, словно приглашая поторопиться. Дождавшись выхода бабушки и Кати с большой куклой на руках, он становился впереди и выступал торжественно, часто оглядываясь, точно показывал дорогу. Так они доходили до садика.

– Прощай, Джумбо, – говорила Катя, нежно его обнимая.

– Не пачкай рук! – восклицала бабушка. – Сколько раз тебе говорить. Ещё целовать не вздумай. Скажи воспитательнице, чтобы тебе руки вымыла.

Бабушка, как и все, очень любила Джумбо, припасала для него самые вкусные кусочки, а гладить – никогда не гладила и детям не позволяла.

Но вот калитка садика захлопывалась.

– Ну, веди меня домой, конвоир, – говорила бабушка. И Джумбо со вздохом поворачивался и шёл так же важно впереди, изредка оглядываясь на бабушку: не отставай!

Когда наступало время идти за Катей, Джумбо начинал волноваться: подходил к бабушке, брал её за платье и осторожно тянул к калитке.

– Отстань, – отмахивалась бабушка, – рано ещё!

– Да пускай он один сходит, – говорила мать. – С ним девочку никто не обидит.

Джумбо пристально смотрел на бабушку. Ждал.

– Ладно, иди уж один, – соглашалась бабушка.

Джумбо как ветром сдувало с террасы, и вскоре перед калиткой садика раздавалось басистое:

– Гав! Гав!

– Катя, твоя няня пришла! – смеялась воспитательница.

Домой они шли рядом – ни шагу вперёд или назад. Если встречались знакомые, Джумбо разрешал им поговорить с Катей, но… на определённом расстоянии. Чуть ближе – коричневая шерсть на спине «няни» топорщилась и раздавалось тихо, но внятно:

– Рррр… пожалуйста, отойдите подальше!

Знакомые и незнакомые слушались беспрекословно.

У своей калитки Джумбо останавливался и пропускал Катю вперёд, но требовал, чтобы она шла вместе с ним показаться бабушке. Не послушаться было нельзя: пёс осторожно, но решительно тянул девочку за подол. Подойдя к бабушке, останавливался и, всё ещё держа Катю за платье, скромно ждал похвалы.

– Молодец, Джумбо, славная собака, – говорила бабушка. И Джумбо от удовольствия потешно надувал губы и так колотил хвостом, что стулья летели в стороны. После этого Кате позволялось бежать куда угодно. Джумбо был доволен: поручение выполнил честно и заслужил благодарность.

 

3

Это случилось в воскресенье. Кате в детский сад идти было не нужно, родителям на работу тоже, и потому решили утром, пока не жарко, всей семьёй отправиться в зоосад. Катя долго упрашивала взять с собой и Джумбо.

Но Джумбо оставили дома. Он скучал с достоинством, не визжал и не метался по дому, – он же не щенок какой-нибудь, а серьёзный пёс. Но в доме, в саду и на дворе стало так томительно пусто и тихо – никто не смеётся, не просит его дать лапу и поиграть в прятки. А может быть, Катю уже увели в детский сад и его не взяли? Надо проверить. Калитка на улицу была закрыта, но Джумбо давно уже научился её открывать. Сильная лапа упёрлась в забор, другая нажала на ручку и потянула к себе. Довольно и маленькой щели, чтобы просунуть нос, потом плечо… и пёс волчьим галопом помчался по улице.

Вот и садик. Ворота открыты, и во дворе – самый любимый Борин друг Санька, сын поварихи. Джумбо, весело махая хвостом, подбежал к нему – где Санька, там, наверное, и Катя с Борей найдутся. На минуту он было скосил глаза и насторожился: Санька стоит около телеги, а на телеге кто-то чужой, и уже лошади трогаются в открытые ворота. Ну, двор не наш, его это не касается. И Джумбо снова повернулся к мальчику. Санька ласково обнял его за шею.

– Тебе чего, Джумба?

Чужой вдруг натянул вожжи и остановил лошадей.

– Ишь ты, откуда ты такого зверя знаешь?

– Борькин пёс, – объяснил мальчуган. – Катю из садика домой сам водит. Умный такой… никого не подпустит.

– Ишь ты, – повторил чужой. – А тебя как, слушается?

– Хочешь, верхом сяду? Он знает, мы с Борькой первые дружки. Вон как!

– Так, так, – поддакнул чужой. Он повозился в телеге, там что-то брякнуло. – А ну, покажи, как он тебя слушает. Зацепи ему ошейник, вот крючок на цепи. Да нет, не сумеешь.

– Сумею, – обиделся Санька. – А ну, давай крючок. Так цеплять? Вот и всё. А говоришь – не сумею.

Джумбо удивлённо поднял голову – что это Санька делает с его ошейником? Но чужой человек на телеге вдруг подхватил вожжи, взмахнул кнутом, лошади дёрнули, и телега покатилась к воротам. Джумбо, озадаченный, ещё не понял, что случилось, – его рвануло и потащило за телегой: другой конец цепи был крепко привязан к задку. Пёс яростно зарычал и упёрся всеми четырьмя лапами, но они проехались по земле, поднимая густую дорожную пыль.

– Дедушка! – испуганно крикнул Санька, – дедушка Максим! Ты это что же? Джумба, ой!

Но телега уже выехала за ворота, а за ней тащился, падал и опять поднимался на ноги, рыча и беснуясь, разъярённый лохматый пёс. Он пытался на ходу прыгнуть в телегу, добраться до чужого на передке, смутно подозревая в нём виновника неожиданной беды. Но лошади бежали так резво, что задок телеги, выскальзывал из-под его лап, и он снова падал и волочился по земле, чуть не свихивая себе шею. Хозяин телеги и сам этого опасался, но ярость пса так напугала его, что он не решался замедлить ход.

– Чёрт, как есть чёрт, – бормотал он испуганно. – Назад бы заворотить, да теперь его и Санька не отвяжет – заест. А пена-то валит, как у бесноватого.

Лошади продолжали бежать, и силам Джумбо пришёл конец. Он снова упал и потащился за телегой, а когда лошади перешли на шаг, встал и побрёл шатаясь, опустив голову, но уже не пытаясь прыгнуть на телегу. Рот его был окровавлен: стальные кольца цепи оказались крепче его мощных клыков.

Время шло, и телега всё дальше и дальше катилась. по пыльной дороге.

Сытые отдохнувшие лошади соскучились по дому. Они нетерпеливо мотали головами и норовили прибавить ходу. Что им за дело до пыльного, как клубок свалявшейся шерсти, пса, который тянулся за телегой.

Дед Максим давно уже перестал радоваться пленнику.

– Жалко новой цепи, не то отвязал бы тебя, лешего от телеги и ступай с цепью на все четыре стороны, – сердито ворчал он.

Услышав ненавистный голос, пёс поднимал голову, тусклые глаза загорались, но вместо могучего рычанья слышался слабый хрип: изувеченное цепью горло распухло, пересохло от жажды. Злоба придавала силы: пёс опять пробовал упереться лапами, остановить телегу. Лапы скользили, и жёсткая, как камень, земля сдирала с них кожу.

Километр за километром, прыжок, падение, капли крови с раненых лап в пыли дороги – и силы пса кончились: его потащило за телегой, и он уже не пытался подняться.

– Будь ты неладен, – окончательно рассердился дед. – Никак помирает. Отвяжу-ка я тебя, и дело с концом.

Остановив лошадь, он слез с телеги и с опаской подошёл к Джумбо. Тот не пошевелился. В одной руке дед, на всякий случай, придерживал дубинку, другой, осторожно нагнувшись, дотронулся до ошейника. И тут ярость заставила пса очнуться. Молча, потому что и хрипа в горле уже не было, он повернулся и изо всех сил зубами вцепился в сапог старика.

– Спасите! – завопил дед и, выпустив ошейник, взмахнул дубинкой. Удар пришёлся прямо по голове. Пёс разжал зубы и вытянулся. Глаза его закатились, лапы дёрнулись и застыли.

– Кончился! – отдышавшись, проговорил дед и сердито ткнул концом дубинки в косматый пыльный бок. – Не шевелится. Ну, принял я с тобой греха на душу, хоть нога цела и то ладно, вишь, сапог прокусил, проклятый. Удружил мне, Санька, чертёнок!

Свалив таким образом вину на Саньку, дед почувствовал облегчение. Он уже смелее отстегнул цепь от ошейника и потащил было пса в сторону, через арык на хлопковое поле, да вдруг, оглянувшись, бросил его и кинулся к телеге: лошади в нетерпении тронули и чуть не ушли без хозяина.

– Тпру, негодные! – крикнул он, уже на ходу вваливаясь в телегу и хватая вожжи. А пёс так и остался лежать, задние ноги в арыке, передние – на краю дороги. Он не пытался пошевелиться – дотянуться до воды, которой так мучительно жаждал, тащась за телегой. Дыхания не было слышно, глаза по-прежнему стеклянные, видно, уж очень мало оставалось жизни в измученном теле, если дедова палка так легко смогла выколотить остатки её.

 

4

Тем временем ребята, ничего не подозревая, почти целый день веселились в зоопарке, потом купались, были в кино, домой вернулись к вечеру и сразу встревожились:

– Джумбо! Где Джумбо?

Дети обежали все закоулки в саду и на дворе, заглянули под кровати: может, он там от мух спрятался, – никого.

– Он без вас очень скучал, – сказала бабушка, – просто места не находил. Не побежал ли вас разыскивать?

Когда мама позвала ужинать, Катя не вытерпела и расплакалась:

– Папа сам говорил, овчарки любят пасти овечек. Ты почему не купил нам немножко овечек, чтобы мы с Джумбиком их пасли? Вот он соскучился и убежал.

Она была безутешна, пока не заснула, и во сне всё вздрагивала и всхлипывала. Боря крепился, но, добравшись до кровати, тоже уткнулся лицом в подушку и расплакался, только тихонько, чтобы не услышали: ведь ему скоро исполнится восемь лет! Сон не шёл. Мальчик вскакивал и подбегал к окну на каждый шорох.

– Джумбик, – звал он чуть слышно и прислушивался. Ответа не было…

Уже перед утром мальчик наконец забылся сном, но вдруг опять вскочил и прислушался: за окном на этот раз зашуршало уже явственно. Показалась вихрастая голова. Боря бросился к окну.

– Санька, ты?

– Ходи сюда, – послышался осторожный шёпот. – Скорее, ну! Мне мамка не велела, я в окошко убег!

– Джумбо? – догадался Боря и чуть не крикнул: – Нашёлся? Где?

Санька отчаянно тряхнул хохлом.

– Увели Джумбу. Дед Максим. Мамка не велела говорить. Тебе, говорит, ещё попадёт. Чепь-то я причепил.

Санька всхлипнул и вытер глаза кулаком.

– Какой Максим? Где Джумбо? Санька, говори скорей!

– За телегой увёл. Джумбу-то, – плакал Санька. – Дед Максим сказал: «Накинь ему крючок на ошейник. Да где тебе, не сумеешь, забоишься!» А я говорю – как не сумею! И начепил. А он, а он… лошадей ка-ак кнутом хлест! И утащил. Джумбу-то.

Санька расплакался по-настоящему. Он любил Джумбо.

– Замолчи, – сказал Боря и толкнул Саньку в плечо. – Ещё Катьку разбудишь, заревёт на весь дом. Сегодня папе я всё расскажу. Он этому деду Максиму покажет и Джумбо домой заберёт.

– Ладно. Я домой побегу, а то мамка хохлы надерёт, – торопливо проговорил Санька, видимо, довольный, что всё устроилось. И вихрастая голова исчезла из окошка.

Катина кроватка стояла в углу за шкафом, и мальчикам не было видно, что Катя давно проснулась. Она лежала тихо, как мышка, широко открыв глаза, слушала и не пропустила ни одного слова.

«Так вот оно что! Джумбика увели. Утащили на цепочке. И никто-никто не заступился! А Борька только и знает: „На весь дом заревёт!“ И вовсе не буду. Вот! Правда, Пушиночка?»

Пушинка тоже проснулась, сладко потянулась и попробовала засунуть мордочку под Катин подбородок.

Но Катя играть с ней не собиралась.

– Вставай, лентяйка! – сказала она сердито. – Я плакать не буду. И ты не плачь. Мы сейчас пойдём искать Джумбика. И Борьку нам не нужно. Вот!

Сборы были недолгие. Платье, шапочка, тапки – всё в одну минуту. Теперь Пушинку в руки и скорей-скорей, пока никто не увидел.

Катя быстро перебежала двор, нажала на ручку калитки. Калитка скрипнула, открылась, пропустила её и… закрылась.

Катя на минуту остановилась, прислонившись спиной к дувалу. Глиняная стена, ещё не прогретая солнцем, холодила сквозь тонкое платьице. Оказывается, улица какая-то совсем не такая, если нет ни Джумбо, ни бабушки. Даже немножко страшно… «Мя-а-а», – тихонько позвала Пушинка. Может быть, ей тоже стало страшно?

Катя осторожно прижала её к себе.

– Маленькая моя, – сказала она так ласково, как ей говорила мама. – Не бойся, маленькая, ведь я с тобой. Мы пойдём искать Джумбика.

И маленькая фигурка в розовом платьице с серым котёнком на руках торопливо засеменила по переулку и тут же свернула за угол. В какую надо идти сторону, куда именно увели Джумбо, об этом девочка не думала. Они ведь непременно найдут Джумбика… где-нибудь.

 

5

Солнце выжгло дорогу до того, что земля под лёгким горячим слоем пыли сделалась твёрже кирпича. И вода в арыке, что тянулся вдоль дороги, была тёплая, точно кипячёная. Но и такая вода была отрадой для израненных, стёртых до костей собачьих лап. Тихо струясь, она постепенно вымывала жёсткие частички земли, застрявшие в ранках. Теперь все четыре лапы пса были погружены в арык, но похоже было, что не сам он опустил их в воду, а они соскользнули с бережка под тяжестью тела. Потому что и проблеска жизни не было заметно в неподвижном теле – глаза закрыты, кончик пересохшего прикушенного языка виднелся меж стиснутых челюстей.

Было ещё очень рано. Солнце невысоко поднялось над горизонтом, но успело жарко нагреть землю и неподвижный воздух: ни малейшего ветерка, ни клочка тени на всей длинной раскалённой дороге.

– Карр…– хриплый крик в тишине раздался особенно резко. – Карр!

Две вороны описали широкий круг над неподвижным телом. Ещё круг – ниже, ближе…

– Карр…– опять прокаркала одна.

– Карр…– отозвалась другая. И, точно договорившись, они разом опустились на землю.

Не шевелится. Похоже на труп, но всё же осторожность не мешает. И боком, боком, подскакивая, любопытно вытянув шеи, птицы начали подбираться к голове собаки. Глаза – самое лакомое, с этого хорошо и начать. Но вид даже неподвижной собаки внушал серым бандитам нерешительность: не так-то просто вплотную подскакать к оскаленной морде.

– Карр, карр, – подбадривали друг друга вороны. Теперь они находились уже в нескольких шагах от собаки. Склонив головы набок, они испытующе оценивали будущий обед и поглядывали друг на друга; каждой хотелось оказаться первой, но не надёжнее ли уступить первую очередь, посмотреть, как оно получится.

– Бабушка, – раздался вдруг детский голос, такой звонкий, что вороны вздрогнули и одновременно обернулись, нов воздух пока не поднялись. – Бабушка, собака какая большая, чего это она так лежит? Она спит? Да?

В увлечении вороны не заметили, что на дороге появились старушка и девочка лет шести. Старуха шла медленно, опираясь на палку. Девочка тоже устала, но, увидев собаку, оживилась.

– Какое спит, похоже, мёртвая она, – отозвалась старуха и остановилась. – Кши, проклятые, вот уж проведали, глаза хотят выклевать.

– Бабушка, как глаза? Я прогоню, не дам такую хорошую собаку обижать.

И девочка живо замахала руками.

– Вот я вас! Уходите!

Вороны неохотно взлетели и опустились немного подальше. Ну что же: эти двое тут надолго не останутся. Можно и подождать.

– Собачка! – грустно повторила девочка. – Бабушка, она пить хочет!

– Пойдём, Машенька, – отозвалась старуха. – Пойдём, нам ещё далеко, а ей уж теперь пить не захочется.

– Нет, хочется, – упрямо проговорила девочка. Нагнувшись, она зачерпнула руками воду из арыка и вылила на голову Джумбо.

– Пей же, – повторила она. – У тебя даже язык сухой. – И новая пригоршня воды вылилась на зажатый в оскаленных зубах язык. Девочка, увлекаясь, черпала всё новые пригоршни воды и вдруг воскликнула: – Бабушка, она смотрит! Посмотрела на меня!

Старуха подошла ближе, опираясь на клюку, нагнулась.

– Смотрит, дочка, – проговорила она. – Видно, и правда напиться ей, бедной, надо. И кто такого хорошего пса на жалкую смерть покинул? Совести у человека не было!

Джумбо, действительно, открыл глаза, и взгляд их становился всё более сознательным. Вода арыка освежила его, он слабо шевельнулся, поднял голову, взглянул на девочку.

– Пей! – ласково сказала она и подставила ему полную пригоршню.

С трудом сгибая израненную одеревеневшую шею, пёс протянул морду и сделал несколько слабых глотков. Горло распухло и страшно болело, вода проходила с трудом, но она проходила, и это было, возвращение к жизни. Он пил по капельке, язык его увлажнился, глаза посветлели, пёс взглянул на девочку и слабо шевельнул хвостом: поблагодарил.

– Карр, – злобно и разочарованно каркнула одна ворона и поднялась в воздух. Ясно, обед не состоялся.

– Карр, – отозвалась другая ворона, также снимаясь с места.

Старуха погрозила им палкой.

– Летите, бессовестные, на живого пса собрались. Машенька, дай ему лепёшки кусок, небось, голодный.

А Джумбо всё больше приходил в себя. Он признательно махнул хвостом, но от лепёшки отказался: еда в распухшее горло не проходила. Вот он поднял голову и медленно, чуть шевелясь, совсем сполз в арык. Теперь можно было напиться вволю. Густая шерсть пропиталась водой, это тоже доставило большое облегчение.

– Положи лепёшку в воду, перед самым его носом, – сказала старуха. – Вот так, она размокнет, и он её съест. Доброе ты дело, внучка, сделала. А теперь пойдём, Машенька, нам самим идти ещё далеко. Ну, пёс, прощай, авось, ты с Машенькиной лёгкой руки поправишься.

И Джумбо понял: приподняв голову, он опять с трудом пошевелил хвостом.

– Он спасибо говорит, бабушка, – весело воскликнула девочка. – Прощай, пёсик, прощай! Бабушка, а вороны ему глаза не выклюют?

– Нет, не выклюют. Они теперь к нему подойти побоятся.

Бабушка и внучка скоро исчезли за поворотом дороги. В последний раз девочка оглянулась и помахала рукой. Пёс посмотрел ей вслед и опять опустил голову в оживляющую воду. Избитое тело медленно возвращалось к жизни, и так же медленно вернулась тоска по дому.

Джумбо ещё полежал в арыке. Осторожно поворачиваясь, он поднимался и вылизывал искалеченные, изодранные лапы, на которые нельзя было ступать. Нельзя… если бы его не ждали дети, их ласковые голоса, руки, которые так нежно обнимали его могучую шею…

Джумбо со стоном приподнялся, выполз на дорогу, встал и, шатаясь, опустив голову, пошёл. Горячая земля жгла лапы, сухие комочки её впивались в открытые раны. Джумбо дышал тяжело, временами будто всхлипывал, останавливался и снова шёл. Его нестерпимо тянуло лечь, но он чувствовал, что тогда больше встать не сможет. Любовь к детям, тоска по ним поддерживали его гаснущие силы. Он шёл.

 

6

Это была чистая случайность, но Катя повернула из переулка направо – как раз на ту дорогу, по которой увели Джумбо. На ту, по которой он теперь с трудом тащился обратно. Мог ли он знать, что навстречу ему так же упорно шагает маленькая фигурка, прижимая к груди котёнка в белой тряпочке. Котёнку путешествие скоро надоело: их перегоняли или ехали им навстречу то скрипучая арба, то автомобиль. Это было страшно. И для девчушки – тоже. Но она крепилась, шла как могла быстро и только повторяла:

– Пушинка, не пугайся, мы скоро найдём Джумбика. Очень скоро!

Но вот из-за угла, медленно и важно шагая, выплыл целый караван верблюдов. Они шли по середине улицы, позвякивая колокольцами под мордой, но вдруг испугались чего-то, заревели и все как один шарахнулись в сторону, к забору. Катя в ужасе присела и оказалась под брюхом самого большого верблюда. Он боком прижался к глиняной стенке дувала, а его огромная мохнатая лапа чуть не наступила на Катину тапочку.

– Ой! – закричала девочка, но тут, к счастью, казах, сидевший на верблюде, услышал её крик в общем гаме и успел повернуть верблюда в сторону:

– Домой иди, зачем бегаешь!

Ох, как страшно! Кате очень хотелось заплакать погромче. Может быть, мама услышит и придёт… Но тут Пушинка жалобно, тоненько мяукнула. Надо её успокоить.

– Это только верблюдики, не бойся, Пушинка, – начала Катя дрожащим голосом и, вдруг всхлипнув, закончила: – А я, я очень боюсь, Пушиночка!

Она всхлипнула, но верблюды уже прошли, осталась только душная горячая пыль, которую они подняли неуклюжими лапами. Пыль лезла в глаза и щекотала в горле. Катя минутку посидела у забора, вздохнула и, крепче завернув котёнка в тряпочку, встала. Она старалась шагать самыми большими шагами, как её учил Боря. Так они скорее найдут Джумбо.

А идти становилось всё труднее. В тапочке оказался камешек, и он больно резал ногу. Но руки были заняты. И девочка, стиснув губы, шагала всё дальше.

А Джумбо брёл по улицам, опустив голову, не глядя по сторонам. Этого ему и не нужно было: он бессознательно держался правильного направления. Но он уже два раза чуть не попал под колёса встречной телеги, и один возница крепко огрел его кнутом. Пёс даже не поднял головы: что значила боль от кнута перед болью в израненных лапах!

Камешек в тапке так резал ногу, что Катя не обратила внимания на большую жёлтую собаку. Собака сидела на тротуаре и равнодушно смотрела на прохожих, но вдруг навострила уши и повернула голову: близко, совсем рядом, пискнул котёнок. А, вот он, на руках у девочки! Глаза собаки загорелись, она вскочила и загородила Кате дорогу.

– Отдай котёнка, – зарычала она.

Ну, нет! Этого не будет!

– Не дам! – рассердилась девочка. – Уходи, собака! Ты противная!

– Ррр – сама возьму! – ответила собака и подступила ближе.

– Не дам! – крикнула Катя, и кинулась бежать не разбирая дороги.

Собака в два прыжка догнала бы лёгкую добычу, но вдруг с визгом отскочила: какой-то человек сильно стукнул её палкой.

– Не обижай ребёнка, негодная! – сказал он и уже повернулся идти дальше по своим делам. Но тут Катя с разбегу споткнулась обо что-то большое, лохматое, неподвижно лежавшее на тротуаре. Падая, она закричала так громко, что все прохожие оглянулись.

– Джумбик! Джумбик! – повторяла девочка и, горько плача, прижималась лицом к жёсткой, седой от пыли шерсти.

Пёс слабо шевельнулся и поднял голову. Мутные глаза его смотрели безучастно, видимо, он плохо понимал, что случилось.

Вокруг странной группы начала собираться толпа, но все держались на некотором отдалении.

– Укусит! Он её укусит! – заговорили люди. – Девочка! Встань! Отойди скорее!

– Джумбик! – со слезами говорила девочка и, одной рукой удерживая вырывавшегося котёнка, другой пыталась повернуть к себе огромную голову. – Встань, Джумбик! Ай!..

Жёлтая собака успела обежать ударившего её человека и в два прыжка оказалась перед Катей: теперь-то котёнок будет её! На лежавшего неподвижно Джумбо она не обратила внимания.

– Ррр! Гав! – сказала она торжествующе.

В ту же минуту глаза Джумбо вспыхнули. Он понял: чужой пёс угрожает девочке! Его девочке!

Исчезла боль в раненых лапах. Джумбо молча, без звука, оказался на ногах. Катю так и подкинуло в воздух, и она в ужасе прижалась к дувалу. Жёлтое и коричневое сшиблись в одном прыжке, и тут же рычанье жёлтого сменилось жалобным воем. Минута – и жёлтая собака мчалась по улице с поджатым хвостом. А Джумбо быстро повернулся и, боком прижав Катю к дувалу, стал ощетинившись, сверкая клыками. Он был так страшен, что толпа невольно отодвинулась подальше.

– Девочку нужно взять, как бы он её не загрыз! Ишь, остервенился! – послышались неуверенные голоса. Человек, отгонявший собаку, шагнул ближе.

Джумбо молча наморщил губы. Катя поспешно положила ему руку на спину.

– Это мой Джумбик, – сказала она и опять всхлипнула. – Я его нашла. И Пушинка – тоже нашла. Папа скоро придёт и нас возьмёт. Джумбик очень добрый, только он вас очень укусить может.

Через несколько минут в доме родителей Кати зазвонил телефон.

– Ваша девочка нашлась. Про которую заявляли. Сидит на улице, от вас недалеко. А взять нельзя. Собака не подпускает, кидается, а сама, видно, идти не может. Ещё котёнок там… Скорее приезжайте!

Бабушка тихо охнула и уронила трубку телефона. А потом опять охнула, выскочила на улицу и побежала так быстро, как не бегала уже много лет. Отец, мать, Боря – все где-то искали Катю, и бабушка горевала, что не может их сейчас обрадовать и успокоить.

Джумбо всё ещё стоял, крепко прижимая Катю к дувалу. Увидев бабушку, он повернулся, взял в зубы кончик розового платья и потянул Катю к бабушке, как делал, когда приводил её из детского сада. Потом со стоном опустился на тротуар, опрокинулся на спину и протянул бабушке раненые лапы.

– Ты видишь, – без слов сказал он, – я защитил её и больше ничего не могу.

А бабушка опустилась около него на колени и…

– Бабушка обняла Джумбика за шейку, – рассказывала потом Катя, – и поцеловала. И совсем не сказала, что он грязный и его нельзя целовать.