— Ро-Киинтор?! — преувеличенно-удивленно воскликнул низкорослый, гладко выбритый человек средних лет, который шел в сопровождении нескольких крепких парней, одетых, как и он сам, в форму военной разведки.

Они столкнулись с бывшим сенатором в холле гостиницы «Кимо», где тот проживал до сих пор и, надо сказать, нисколько не жаловался.

— Диггон? — в тон ему ответил Эрудо и улыбнулся так, что трудно представить улыбку омерзительнее. — Ранкор вас задери, а ведь я надеялся, что та наша встреча в суде была последней.

Вид майора, да еще в полноценном обмундировании и в компании дюжих молодых людей вызвал у него настоящий ступор, от которого Эрудо быстро оправился исключительно благодаря своему природному хладнокровию.

Он не представлял, по каким причинам Диггон явился сюда, однако опыт подсказывал, что этот визит наверняка сулит неприятности.

— Признаться, я тоже хотел бы надеяться, хотя едва ли верил в такую счастливую возможность, — парировал майор, не изменяя своему размеренному тону. И добавил задумчиво: — Как я погляжу, здесь, на Эспирионе настоящее сборище преступников.

— Эспирион испокон веку является таковым, — напомнил Ро-Киинтор. — Что касается меня, я вынужден был бежать с родной планеты и прятаться здесь, у забрака на рогах, прося убежища на самых унизительных условиях, чтобы только сохранить свою жизнь.

— На вашу жизнь покушались? — с интересом осведомился собеседник.

— Да, не так давно. Однако что-то мне подсказывает, что вы осведомлены об этой истории гораздо лучше, чем даже я сам.

Люди в холле взирали на говоривших с очевидным смущением. Уж слишком слащаво и витиевато изъяснялись эти двое, и так старательно улыбались друг другу, что ни у кого не оставалось сомнений — будь их воля, они застрелили бы друг друга на месте.

— Смею вам напомнить, майор, согласно трактату о соблюдении суверенитета отдельных миров, каждая планета имеет право предоставить политическое убежище тому, кому сочтет необходимым.

Диггон только отмахнулся.

— Полно вам, Эрудо! Вы меня никоим образом не интересуете.

Признаться, Ро-Киинтор порядком растерялся, услыхав такое.

— Нет? — переспросил он робко и даже, кажется, с долей обиды в голосе.

— Нет, уверяю вас, — улыбка Диггона растеклась на все его широкое, обрюзгшее лицо. — Я сейчас ловлю рыбку куда крупнее.

— Зачем же вы тогда явились в это захолустье?

— Скажем, я хочу узнать подробности недавнего покушения на генерала Органу.

Майор говорил это таким голосом, что хевурионец сразу смекнул — названная цель не является основной его целью. По крайней мере, не только она.

Ро-Киинтор не удержался, чтобы не съязвить:

— Генерал будет тронута такой заботой. А что именно вам интересно?

— Местные болтают, будто ее спас какой-то мальчишка-джедай…

— Я вас умоляю, Диггон! Здешние суеверные олухи готовы видеть джедаев за каждым углом, но не всему следует верить. Настоящих джедаев давно нет, и признаться, я рад этому обстоятельству. Если среди нормальных людей вновь начнут расхаживать герои со световыми мечами, способные летать, читать чужие мысли и предвидеть будущее, мне лично будет не по себе.

— Тут с вами трудно не согласиться, — кивнул Диггон. — Однако не забывайте, что в распоряжении у Сноука имеются рыцари Рен.

— Вокруг которых тоже полно шумихи. Но никто ничего не знает доподлинно.

— Вы, кажется, недооцениваете роль слухов в нашем обществе. Уважаемый бывший сенатор, молва не берется на пустом месте. Есть какая-то реальная искра, которая разожгла это пламя, и я намерен все выяснить.

— Помилуй нас вселенная, на что вам это? Тот парень наверняка является простым сотрудником местной охраны.

«И сумел остаться в живых, пролетев добрый десяток этажей, да еще героически прикрыть собой генерала?» — Диггон усмехнулся и покачал головой как бы в ответ сам себе.

— Я служу Республике (в отличие, кстати, от вас, Эрудо), — сказал он. — И у меня есть основания полагать, что именно интересы Республики тут и были задеты.

— Тогда вам лучше всего поговорить с генералом, — заключил хевурионец, про себя подумав, уж не разыгралась ли нынче у представителей нового военного совета паранойя вследствие последних тревожных событий?

— Не стоит спешить, — Диггон еще раз улыбнулся и махнул рукой сопровождавшим его военным.

* * *

Прошло несколько дней с той поры, как неизвестные совершили покушение на Лею Органу. И все эти дни она, чудом спасшаяся, не оставляла в своих мыслях того, кто это чудо сотворил. Словно одержимая, она вновь и вновь расспрашивала Калонию, заставляя ее повторять, что жизни юноши нет угрозы, хотя тот и заставил медиков поволноваться.

Хартер, видя обеспокоенность Леи, сглаживала в своих коротких отчетах некоторые моменты. Если же говорить общими словами, у Бена обнаружилась достаточно серьезная черепно-мозговая травма, потребовавшая срочной операции. Несколько крупных и острых каменных осколков угодили в затылочную часть головы, один из них застрял между пластами черепа. Бакта в этом случае была практически бесполезна, она не заменяла хирургического вмешательства. Стало быть, все решала только расторопность врачей.

Весь тот вечер и всю ночь Лея, хотя сама после случившегося едва держалась на ногах, ходила кругами под дверью операционной в травматологическом отделении, игнорируя любые замечания санитаров о том, что ей лучше поберечь себя и отправиться отдыхать. Мол, когда появятся новости, она, несомненно, окажется первой, кому их сообщат. Черта с два! Повинуясь природному упрямству и чувству вины перед сыном, генерал не отступала от своего. Иной раз во время своего добровольного дежурства ей случалось услышать кошмарные слова вроде «перелом костей черепа», «внутричерепная гематома», «проникающая рана» — и от этих слов женщина бледнела и кусала губы.

Наконец, Хартер и еще два врача из местных, выйдя в коридор, успокоили ее, сказав, что операция прошла благополучно. На сей раз молодой человек не проявлял подсознательного сопротивления, не препятствовал вмешательству медиков, а наоборот, всей своей волей держался за жизнь — так что, дело быстро спорилось, и сейчас Калония была уверена, что раненый скоро пойдет на поправку.

До конца следующего дня Бен находился в реанимации, и пройти к нему было нельзя. Калония говорила, что он не приходил в себя, но бывало, что бредил и во сне, в бреду звал отца. Ему вводили антибиотики для профилактики заражения и легкие седативные средства для нормализации внутричерепного давления и уменьшения беспокойства.

Следующий день пронесся быстро под властью отголосков минувшего происшествия. Он был заполнен вопросами, тяжелыми догадками, постоянными разговорами: кто мог сделать такое? почему? как вышло, что наемники сумели подобраться так близко к генералу? Лея, конечно, припомнила рассказ Ро-Киинтора о мандалорских охотниках за головами, которые подорвали его дом. И в кои-то веки готова была признать, что оказалась не права, когда посчитала предупреждение бывшего сенатора или преувеличением, или намеренной провокацией.

Стоит ли признать, в таком случае, что подозрения Эрудо насчет Викрамма тоже не беспочвенны?

К несчастью, личности наемников определить почти невозможно — генерал даже не обольщалась на этот счет. Охотники за головами давно научились скрываться от правосудия, используя вымышленные имена. А с той поры, как печально знакомый Лее Боба Фетт сделался официальным главой Мандалора, вся тамошняя братия стала носить такой же стальной доспех с традиционным мандалорским шлемом и реактивные ранцы.

После короткого разговора с Ро-Киинтором Лея решила последовать его первоначальному совету и просила Калуана Иматта — человека, которому, несмотря на все его подчас ужасные слова — доверяла больше, чем кому-либо, лететь на Корусант и попытаться провести собственное расследование.

Тот согласился, хотя поначалу нехотя. Возможно, вздорная мысль, будто генерал отсылает его прочь, чтобы оградить своего дорогого сыночка от майора с его резкими и смелыми высказываниями, которым, однако, никто не смеет возразить, — эта мысль все же промелькнула в его мозгу. Впрочем, даже если и так, Иматт задушил в себе подобные размышления быстро, с истинно воинской решительностью. Он подумал, что если не доверять генералу Органе, то кому тогда? Тем более что и сам Калуан, вспоминая последний их разговор с генералом, чувствовал лишь горечь и стыд. Что ни говори, а парень получил тяжелую рану (к слову, едва оправившись от предыдущего ранения), когда спасал мать — это должно чего-то да стоить.

— По прибытии отыщите леди Антиллес, поклонитесь ей от меня, — наставляла его Лея. — Сопровождающие ее Кайдел и Чала вхожи в сенат и должны кое-что знать о делах правительства…

По-сути, они для того и находились там, чтобы следить, или если угодно, шпионить за Полой и, краем глаза, за другими сенаторами, не исключая Верховного канцлера.

— Попробуй расспросить у них об окружении Викрамма в последнее время. О его планах, о его настроении. Девочки должны были подметить что-нибудь необычное (если таковое имело место). Начни с этого.

Так, во всяком случае, безопасней, чем если генерал сама будет беседовать с ними по голосвязи. Ведь сообщения могут тайно перехватываться.

Калуан согласно кивал. Конечно, он брался не за свое дело. Будучи обычным солдатом, а не сыщиком, и даже не личным охранником генерала, он не мог ручаться, что добьется успеха, и пока, честно говоря, даже не представлял, как подступиться к намеченной цели. И все же, он согласился — по двум причинам. Причины эти предельно просты: во-первых, он не мог отказать Лее, которой приходится все труднее в последнее время, и во-вторых, ему самому было важно узнать, кто стоит за этой мерзкой выходкой.

Последнее, о чем Органа просила Иматта — это взять с собой Финна, аргументируя свою просьбу тем, что мальчик, который совсем поправился, может вскоре заскучать на захолустной планете без своих друзей. А столица — это все же столица. Калуан не спорил, хотя, признаться, предпочел бы путешествие в одиночку. Странно, в этот раз идея, что генерал, возможно, стремится отослать подальше этого бывшего штурмовика, чтобы избежать конфликтов между ним и Реном, не приходило старому воину в голову. Хотя если приглядеться, в этом было больше правды, чем в его предположении на собственный счет.

Финн тоже не противился такому решению генерала, хотя и воспринял его достаточно холодно. Если бы Лея пожелала отправить его во Внешнее кольцо, в эпицентр боевых действий, юноша отнесся бы к этому с куда большим энтузиазмом.

Окончанием череды разговоров стала беседа с губернатором. Как всегда, возвышенным тоном Райла сочувствовала Лее и извинялась перед нею. Как-никак, она обещала обеспечить «кузине» и сопровождающим ее лицам безопасность, и не сумела сдержать обещание. Значит, все произошедшее — от начала и до конца — на ее совести тоже.

— Вся служба безопасности поставлена на уши, — сказала госпожа Беонель. — Охар лично возглавляет поиски. Он рассчитывает, что его ребята сумеют поймать этих мерзавцев.

Лея только печально качала головой. Да Райла и сама должна была понимать, что ни один наемный убийца, тем более, мандалорец, не возьмется за дело, сперва не обеспечив себе отступление.

Еще губернатор предупредила о том, что по местной столице уже прошел слух о взрыве в медицинском центре. Говорят, будто неизвестный мальчишка, который помог спастись генералу Органе, проявил ни много ни мало способности джедая.

Вообще слухи — это неотъемлемая часть провинции и одна из первейших ее составляющих, необходимая, чтобы здешние жители не умерли со скуки. Возможно, в столице такое происшествие, как крупный взрыв, и считается обыденным — может быть, там каждый день случается нечто подобное — но на Эспирионе это — одно из крупномасштабных событий, которые никак не утаишь от общественности. Законное достояние любителей потрепать языками, ведь не каждый же день им выпадает такая удача.

Впрочем, Райла уверила Лею, что к этим кривотолкам никто не относятся всерьез. «Несколько лет назад одному молодому олуху посчастливилось уцелеть после падения из окна, так что ты думаешь? Толпа тоже записала его в джедаи», — рассказывала она со смехом.

И конечно, госпожа Беонель не преминула подметить, что, коль скоро парнишка, рискуя собой, бросился спасать главу Сопротивления, значит, Лея все-таки сумела добиться с ним чего-то.

Лея успокоила Райлу, сказав, что совсем не считает ее виноватой. Предупреждение о вездесущей молве она обещала учесть, а на последнее замечание «кузины» ответила лишь смущенной улыбкой. К этому времени она уже успела надлежащим образом обдумать случившееся — у нее была целая ночь, проведенная под дверью реанимации — и, кажется, она приняла решение насчет Бена.

Это решение далось ей нелегко. Оно было крайне неприятным, однако, пожалуй, единственно верным. И кто бы что ни говорил и ни думал, решение, которое она приняла, было направлено, в первую очередь, на благо самого Бена.

С одной стороны, его героический поступок значительно облегчил дело, разрешения которого Лея добивалась со всем упрямством своей деятельной натуры — а именно, окончательное возвращение Бена в лоно семьи, которое было возможно лишь в том случае, если юноша пожелает остаться рядом с матерью без принуждения. Но с другой стороны, этот же поступок все значительно усложнил. Поскольку теперь, когда мать убедилась, что ее сын на самом деле любит ее и желает быть прощенным, только проклятые сведения о врагах стояли на его пути в полноценные, уверенные объятия дома. Знания о том, где находится резиденция Верховного лидера, о том, где располагаются другие военные базы Первого Ордена, о которых не ведает Сопротивление, и где расположено логово рыцарей Рен, наконец, настоящее имя Сноука и подлинные его цели — знания, которыми Бен располагал, и даже не отрицал, что располагает. В сложившейся обстановке отыщется немало людей, готовых растерзать молодого человека, чтобы только узнать то, что знает он. И этим людям, если они объединят усилия, Бену, пережившему новое ранение, не способному полноценно контролировать в себе Силу, будет трудно противостоять.

Но Лея руководствовалась и еще одним, самым тайным мотивом. Она понимала, что ее сын вынужден терпеть многолетнюю внутреннюю борьбу. Значит, он независимо от исхода окажется победителем, но вместе с тем — и проигравшим. Сейчас, переступив через себя, мог ли он прийти хоть к какому-то душевному согласию?

Решившись на то, что она собиралась сделать, Лея была намерена не только обезопасить Бена от недоброжелателей, но и грубо отрезать ему путь назад. Это был своего рода ответ его вынужденному отцеубийству, совершенному примерно с теми же целями. Избавить его от тягот выбора. Помочь свершиться тому, что в одиночку совершить он не в силах, хотя и продолжает бессознательно стремиться к этому. В конце концов, разве не сама мать обещала Кайло Рену при первой их встрече, что сделает все, чтобы тот возвратил ей сына, даже если ей придется силком вытравить, выжечь зло из его души? Вынужденная жестокость, направленная лишь на то, чтобы прекратить агонию двойственности и подтолкнуть Бена в верном направлении.

Возможно, Лея так скоро согласилась с мыслью о неотвратимости подобной жестокости, в первую очередь, потому что эти решительные действия больше всего отвечали внутреннему складу генерала Органы, которая с малолетства привыкла рубить с плеча вместо тихого и размеренного движения к цели.

Если все пройдет, как она задумала, сын даже ничего не вспомнит. Но если все же она ошибется, или кто-то помешает им — тогда Бен и вправду возненавидит ее всем сердцем. Значит, надо было действовать осторожно. И поторопиться, пока он полноценно не восстановил силы, ведь сейчас ей было куда проще его одолеть.

Лея ничего не сообщала Иматту о своем решении — оно было только ее решением. И вообще, признаться, была рада, что майор уезжает, планируя осуществить задуманное лишь после его отлета.

Только проводив его и Финна, она осмелилась — глухо и нелепо, спотыкаясь на каждом слове — говорить с Калонией, без помощи которой она не справилась бы с намеченным.

Кайло пришел в себя лишь к исходу дня. Лее сообщили, что юноша чувствует себя вполне сносно для своего нынешнего состояния, несмотря на немного повышенную температуру и на головную боль. В очередной раз взглянув на показания диагностического сканера, Хартер констатировала, что ее пациента можно перевезти в обыкновенную палату.

Наконец-то получив возможность увидеться с ним, Лея с горечью отметила, как ужасно теперь выглядит ее сын. И прежде-то бледная, его кожа сейчас вовсе отдавала синевой. Голова была плотно замотала бинтами. Его черные кудри погибли — так было необходимо сделать перед операцией. И в гибели этих замечательных кудрей Органа углядела недобрый знак; принудительно бреют головы лишь штурмовикам в Первом Ордене и заключенным.

Бен повернулся к матери, и, улыбнувшись, ворчливо произнес:

— С вами, генерал, не соскучишься…

Его голос звучал слабо, едва слышно. Не договорив, Кайло судорожно облизнул белые свои губы.

Лея, услыхав его слова, уже не могла сдержаться. Она рассмеялась смехом облегчения, и глаза ее увлажнились.

* * *

Гостеприимным жестом — показательно широко разведя в стороны изящные руки в обрамлении прекрасных кружевных рукавов — Райла Беонель поприветствовала чужеземца, прибывшего на ее территорию в качестве почетного гостя, хотя вокруг его прибытия никто не поднимал шумихи. Губернатор пока не ведала, как отнестись к этому визиту. Подобные гости бывали на Эспирионе нечасто, и одно это уже побуждало женщину воображать себе самое немыслимое.

Майор Клаус Диггон с видом воплощенной обходительности поцеловал ей руку.

— Райла, вы ослепительны, как обычно, — с улыбкой промолвил он.

Диггон видел ее лишь второй раз в жизни. Их же первая встреча произошла мимоходом, во время какого-то светского раута на Чандриле, где эти двое практически не могли различить друг друга в бесконечном потоке имен и лиц. К тому же, случилось это настолько давно, что память поневоле уступила времени, и теперь майор поначалу даже не вспомнил имени госпожи Беонель. Однако эти оговорки вовсе не были препятствием для комплиментов, звучащих так, будто Диггон всю жизнь был знаком с Райлой и восхищался ею.

— Я поражен вашей красотой и свежестью лица, моя милая, — говорил мужчина.

Эту наигранную светскую обходительность никто никогда не принимал всерьез — в этом ее прелесть и ее особая мудрость.

— Ну что вы! — Райла захихикала, словно маленькая девочка, с благодарностью и смущением. А потом сказала, весело подмигнув: — Располагайтесь, майор.

— Благодарю, — ответствовал он, аккуратно присев на край мягкого, обшитого бархатом стула.

— Выпейте чего-нибудь?

— Не откажусь, — кивнул Диггон.

— Что предпочитаете? Быть может, салластанского красного вина? Мне на днях доставили пару ящиков. Надо сказать, прежде я недооценивала их виноградники, хотя слышала, что на Салластане знают толк в виноделии.

— Что ж, доверюсь вашему вкусу. Тем более что все здесь, и сам ваш вид, свидетельствуют, что вкус у вас отменный.

Госпожа Беонель сама налила вина и подала ему бокал.

Они весело и забавно проболтали друг с другом без малого час, попивая вино и рассуждая на самые различные темы — о войне, о выпивке, о местных нравах, о жизни в столице, о музыке и о тщеславии мужчин. Это была чистой воды светская болтовня — легкая и прелестная настолько же, насколько и бессмысленная. И только развеселившись окончательно, госпожа Беонель мимоходом спросила, что привело в ее владения такого очаровательного визитера.

Диггон и вправду был перед нею само очарование. Настолько, что окажись рядом Охар, и если бы гость, к тому же, был чуть моложе и красивее, чем на самом деле, фаворит губернатора сейчас готов был бы броситься на него с кулаками. Однако майор предусмотрительно настоял на встрече с глазу на глаз, и Райла сочла невозможным отказать одному из лучших друзей Верховного канцлера. В конце концов, планета, где нет ни армии, ни серьезной промышленности, ни каких-либо значимых ресурсов — словом, ничего, что делало бы ее уникальной и ценной, жива одной своей любезностью. И потом, ну какая, скажите на милость, серьезная опасность может грозить первой даме Эспириона в ее собственной резиденции, где полно охраны?

Диггон вновь улыбнулся и, отставив бокал, спокойно произнес:

— Я здесь, милая госпожа Беонель, чтобы спасти вас.

Это заявление прозвучало так неожиданно, что Райла не сдержала изумленного вздоха.

Наклонившись к ней, майор сказал чуть тише:

— Расскажите мне, кого вы здесь прячете?

— Что? — поначалу Райла не уловила смысл его слов, причем абсолютно искренне.

Если жизнь Леи Органы вот уже почти месяц крутилась исключительно вокруг сына, то жизнь ее «кузины» продолжалась в том же темпе, что и прежде. А темп этот был достаточно высок, чтобы, если не вовсе позабыть об опасном пациенте медицинского центра (забыть о нем было бы непростительно), то, по крайней мере, отодвинуть мрачный образ темного рыцаря к самым дальним границам памяти.

— Я хочу сказать, вы и генерал Органа. Вы кого-то скрываете. Уверен, еще со времен взрыва «Старкиллера», и я хотел бы узнать, кто это?

Губернатор возмущенно вскочила на ноги. Однако Диггон оставался все так же на редкость мил.

— О волшебница, не советую вам врать и отнекиваться. Я располагаю информацией, которая не подлежит сомнению. Так кто он?

Госпожа Беонель не отвечала. Диггон печально вдохнул.

— Как я уже сообщал, — сказал он, — я здесь, чтобы вам помочь. Укрывательство военного преступника — это злодеяние, которое влечет за собой самые серьезные санкции. И не нужно говорить мне о трактате и о соблюдении суверенитета. Разумеется, в вашей власти взять этого человека под свое покровительство официально и объявить об этом всем. Но поддержит ли вас в подобном решении ваш собственный народ? А хотя бы и поддержит — что дальше? Эспирион выйдет из состава Республики? Не забывайте, что в этом случае вы лишитесь и военной поддержки республиканского флота, — его тон отдавал умеренной раздражительностью. Майору приходилось озвучивать простые истины, известные даже малым детям. — Подумайте, сколько пройдет времени прежде, чем войска Первого Ордена доберутся сюда. Штурмовики не станут жалеть ни вашей ничем не примечательной планеты, ни вашего изумительного горлышка, которое они, не задумываясь, перережут. Однако канцлер готов пойти вам навстречу. Он, пожалуй, даже согласится, чтобы вы сохранили за собой губернаторский пост, если вы теперь же расскажите все, как есть.

Райла снова опустилась на свое место — с таким глубоко несчастным видом, как будто невидимые руки легли ей на плечи и заставили сесть насильно. Она низко склонила голову и не поднимала ее довольно долго, размышляя и терзаясь сомнениями. Чувство справедливости и верности данному «кузине» обещанию боролись в ее душе с привычкой к беззаботному и размеренному существованию — привычкой, которая определяла течение всей ее жизни, и потому только, увы, держала первенство.

Не стоит осуждать ее, ведь госпожа Беонель искренне хотела — о как же она хотела! — побороть этот свой страх перед опасностью лишиться драгоценной, безопасной рутины. Казалось, если бы дело шло о противостоянии врагам, если бы перед нею маячила угроза смерти или пыток — даже тогда ее страх был бы меньше, а внутренняя борьба — не столь безнадежной. Но Диггон, похоже, знал, куда ударить, чтобы наверняка попасть в цель. Он хорошо представлял себе, какую огромную роль играет в бытие провинциальных жителей незыблемость их жизненного уклада.

Ко всему прочему, ощущение, будто тебя поймали с поличным, уличили в обмане — не самое приятное. А для чувствительных людей, вроде госпожи Беонель, и вовсе не было ничего хуже. Это чувство вводило ее в еще большее смятение, мешая собраться с духом.

Наконец, успокоившись немного, Райла распрямила плечи и подняла голову, причем так высоко, как только допускало ее нынешнее положение допрашиваемой (ведь именно таковым оно и являлось).

— Помилуйте, — сказала она, — надеюсь, вы не повелись на глупые россказни местных остолопов, которые с недавних пор трубят направо и налево, будто в медицинском центре у нас скрывается неведомо откуда взявшийся джедай?

Диггон снисходительно покачал головой.

— Разумеется, нет. Эти слухи только подтвердили информацию, которая стала известна мне немного ранее.

— Тогда кто ваш информатор?

Этот вопрос был с ее стороны не более чем попыткой прощупать почву. Понять, насколько майор в действительности осведомлен о происходящем.

Диггон, впрочем, без труда раскрыл этот не отличающийся особым изяществом ход.

— Я не могу назвать вам имени — по причинам, которые являются неотъемлемой частью работы в разведке (полагаю, вы, госпожа, поймете, о чем я говорю?) Уверяю, однако, что мой источник крайне надежен. — Выдержав паузу, он проговорил доверительным, и одновременно содержащим угрожающие интонации шепотом: — Расскажите, Райла. В противном случае Верховный канцлер будет непреклонен.

Делать было нечего. Госпожа Беонель, сделав трагический вид, приступила к повествованию, по возможности прибегая к самым общим, абстрактным фразам. С ее слов выходило, что генерал Органа, хотя и была главной зачинщицей во всей этой нелицеприятной истории, действовала, однако, целиком на благо Республики, и Верховному канцлеру стоит это учесть.

Когда ее рассказ подошел к концу, Диггон от души рассмеялся.

— Похоже, вы, радость моих очей, знаете о том, что происходит у вас под боком, еще меньше меня.

Райла нахмурилась в ответ. Сколь бы ни были для нее туманными причины его смеха, одно не вызывало сомнений — гость смеялся над нею, и это не могло прийтись губернатору по душе.

— Диггон, что вы говорите? — спросила она, и впервые за время их разговора ее голос неприятно похолодел.

— Я говорю — более того, утверждаю, моя милая — что ваша родственница обманула вас. А вернее, не сказала всей правды о своих целях.

— Как вы смеете?! — взвизгнула вдруг госпожа Беонель.

Диггон только пожал плечами.

— Я повторяю, что желаю лично вам только добра, — молвил он спокойно. — Вы произвели на меня самое благостное впечатление, Райла, и оттого мне невыносимо думать, что кто-то (а тем более близкий вам человек) может обманывать вас и использовать в собственных целях, укрываясь за вашей спиной и навлекая на вас опасность.

— Если вы имеете в виду генерала Органу, то ужасно ошибаетесь, — заявила Райла со всей уверенностью. Благодаря неведению совесть позволяла ей беспрепятственно отстаивать благие намерения «кузины». — Моя дорогая Лея рассказала мне обо всем в первый же день…

Майор мягко перебил ее:

— Умолчав лишь о своем личном интересе в этом темном деле, который, главным образом, и руководил ее поступками.

— Отчего же? Она сообщила мне, что намерена добиться расположения пленника и, если угодно, наставить его на путь добра.

Ответом ей послужил новый приступ хохота.

— Это невероятно! — констатировал Диггон. — «Наставить на путь добра», подумать только! Да вы и в самом деле даже не представляете, кто живет столько времени рядом с вами. Тот рыцарь, которому вы дали свою защиту — это главарь ордена Рен, убийца и фанатик, ученик и любимец Сноука. Один из опаснейших преступников во всей галактике. Рядом с ним любой другой мерзавец, которого вы и ваши предки приютили на Эспирионе — это прах.

Несколько мгновений Райла пыталась осмыслить сказанное.

— Этого не может быть, — возразила она растерянно. — Лея говорила, что ее пленник очень молод, почти юноша. Глава ордена наверняка должен быть куда старше.

— Не всегда возраст является препятствием, — философски заметил Диггон, — а тем более для темных дел.

— Считаю своим долгом довести до вашего сведения, что я не верю ни одному вашему слову, — заявила Райла с упрямством, которое лучше всего свидетельствует о сомнении в душе.

— Нет ничего проще, чем убедить вас. Поедем со мной в медицинский центр.

Только сейчас госпожа Беонель поймала себя на мысли, что ей отнюдь не хочется узнавать правду, какою бы та ни была. Она не желала допустить даже мысли, что дорогая «кузина», возлюбленная подруга в самом деле предала ее и подставила под удар вместе со всеми жителями Эспириона (ведь одно дело — дать приют и поддержку потерянному юнцу, и совсем другое — прославленному на всю галактику темному лорду).

— Я собиралась навестить генерала на днях, — молвила Райла, немного подумав. — Если угодно, я могу взять с собой и вас.

Майор, впрочем, не желал отступать.

— Это было бы весьма любезно с вашей стороны, губернатор. Но возможно, вам стоит подумать о незамедлительном визите. Я крайне дорожу своим временем.

Райла поняла, что Диггон не примет отказа; слишком уж его манеры, несмотря на все внешнее обаяние, напоминали те, которые были приняты в отношении арестантов.

Некоторое время госпожа Беонель горячо и судорожно думала, как ей поступить. Положение явно зашло в тупик.

— Что ж… — сказала она несмело. — Позвольте я хотя бы возьму с собой охрану.

Без дорогого Охара и его подчиненных она и шагу не ступит вместе с этим типом.

— Разумеется, — ответствовал Диггон.

С одной стороны, канцлер Викрамм просил его по возможности соблюдать деликатность, ведь ему вовсе не нужно было поливать грязью славные имена генерала Органы и покойного генерала Соло, тем более, до тех пор, пока не выяснятся все обстоятельства. Но с другой стороны, самому Диггону гораздо удобнее было бы, если бы его правоту засвидетельствовало как можно большее количество народу.

— И извольте подождать немного. Мне перед выездом необходимо освежиться и сменить одежду.

Женские нужды испокон веку служат удобным оправданием для того, чтобы протянуть время.

— Хорошо, — согласился мужчина без всякого, однако, энтузиазма. — Я жду вас.

Райла еще раз одарила его улыбкой, фальшь и напыщенность которой уже не пыталась скрыть. А затем удалилась в свои покои.

У нее хватило сознательности, чтобы, впопыхах отыскав комлинк, попытаться вызвать Лею, рассчитывая, если не предупредить катастрофу, то по крайней мере сделать так, чтобы «кузина» была к ней готова.

Лея не отвечала, что само по себе вызывало беспокойство; не в правилах генерала Органы было расставаться с переговорным устройством в течение дня. В крайнем случае, она могла сделать ответный вызов — как правило, не позже, чем через пять-десять стандартных минут.

Но сейчас этого не случилось — ни через пять, ни через десять, ни через двадцать минут. Райла попыталась снова — и опять осталась без ответа. Время поджимало. Госпожа Беонель нервничала все сильнее: «Да что же с нею произошло?»

Губернатор попробовала вызвать кого-нибудь из спутников генерала. Теперь приближенных Леи осталось всего двое — лейтенант Тэслин Бранс и майор Хартер Калония. Райла первым делом припомнила Бранса, о котором одна из ее подруг некоторое время говорила с интересом.

На сей раз удача оказалась более благосклонна, и госпожа Беонель, прижав динамик комлинка к самым губам и закрыв ладонью нижнюю часть лица, словно это могло защитить от посторонних ушей, наскоро пробормотала несколько слов, которые передавали только самую суть случившегося (все подробности потом!) Она попросила лейтенанта, чтобы тот нашел Лею как можно скорее и передал ей все сказанное.

Окончив с этим, Райла устало смежила веки. В ее голове пронеслась полная сожаления мысль: «Лея, милая, прости…»

Она не могла ничего поделать. Надвигалась настоящая буря.

* * *

— Почему ты спас меня?

Кайло не повернул головы к матери, только сильнее стиснул руки вокруг чашки с кафом. Напиток исходил паром. Чашка обжигала кожу, но молодой человек настойчиво продолжал обнимать ее ладонями, припоминая давние ощущения: не избегать боли, а погрузиться в нее с головой, победить ее, научиться наслаждаться ею…

Шел уже пятый день после его операции. Несомненно, Бен был от крови Скайуокеров, крепких телом и духом. По словам Калонии, он быстро пошел на поправку, и та скорость, с которой восстанавливалось его здоровье, вновь удивила главу медиков Сопротивления.

— Сложный вопрос, — констатировал юноша.

Поначалу он искренне не понимал, отчего все подняли такой шум вокруг него из-за единственного поступка, к тому же, совершенного почти бессознательно. Но быстро догадался, что теперь у генерала Органы появился удобный повод позабыть другой — вероломный и мерзостный его поступок, который Бен и сам никак не мог себе простить.

— Впрочем… пожалуй, я готов ответить, если и вы ответите на мой.

— Какой же?

Лея передвинула свой стул ближе к кровати, где лежал раненый.

Только теперь юноша поглядел на нее — и в его глазах мать увидела то, чего не видела еще ни разу с тех пор, как судьба вновь свела ее с сыном. Это было то же самое выражение — смесь тоски и надежды, — которое она прежде не раз подмечала у маленького Бена.

— Почему вы отказались от своего сына? — спросил он, глядя, не моргая, прямо на мать. — Правда ли, что вас не устраивал чувствительный к Силе ребенок? Вы отрицали его дар, сколько могли, а когда все стало очевидно, решили убрать мальчика подальше с глаз, спрятать в храме на полудикой планете. Это так?

Лея на миг прижала ладонь к губам. То, что говорил Бен, было и правдой, и неправдой одновременно.

— Я только пыталась уберечь тебя, — молвила генерал, низко опустив голову.

Казалось, она сейчас заплачет. Однако Лея лишь побледнела, отчего бархатно-ласковые глаза ее стали казаться еще ярче и выразительней.

Бен молчал.

Мать взяла чашку у него из рук и осторожно отставила на столик поодаль. Юноша не противился этому.

Она коснулась его ладони своей — ладонь его теперь была раскаленно-горячей, как будто Бен только что держал руку прямо над открытым огнем.

«Позволь мне кое-что тебе показать?»

… Через время Кайло видит ночное небо и рисунок звезд, восхитительно яркий — словно чьи-то горькие слезы навек застыли среди вязкого черно-синего вакуума. Приятный ночной воздух предвещает своей свежестью и прохладой скорое наступление нового дня. Где-то в отдалении играет музыка. Барабаны, духовые. А еще, кажется, чье-то гортанное пение, в котором слова сливаются в один надрывный звук, так что даже если песня звучала бы на общегалактическом языке, юноша едва ли сумел бы понять ее смысл.

Но здесь, вдали от шума первенство принадлежит приглушенным звукам ночи — шорохам, стрекотам и глухому уханью. Вокруг раскинулась широкая картина леса, окрашенного темнотой в таинственные тона.

Между двух сучьев огромного дерева пролегает небольшой мост, а прямо на мосту стоит, согнувшись и сложив локти на кажущиеся хлипкими деревянные перила, мужская фигура. Будущий магистр Нового ордена джедаев еще молод. Бен никогда даже не представлял его себе таким молодым.

— Люк, что случилось? Почему ты не веселишься с остальными?

Обернувшись — вместе с молодым Скайуокером — на звук звонкого, задорного девичьего голоса, Бен вдруг замечает мать — такой, какой она была тридцать лет назад. Девчонкой с длинными, густыми кремово-русыми волосами, которые не уложены в одну из ее изысканных причесок, а лежат, распущенные, на плечах и липнут к раскрасневшемуся нежному лицу. Лея улыбается и дышит часто, как после долгого бега. Ее глаза сияют радостью. Похоже, что она только что веселилась. Возможно, танцевала в ночи среди факелов, под ритмичные звуки барабанов, вкладывая в эту все свои природные энергию и страсть.

Никогда прежде Кайло не доводилось видеть генерала Органу такой: простоволосой, веселой и непосредственной. Не обремененной тяжестью политика, или руководителя Сопротивления.

— Лея, ты помнишь свою мать — настоящую мать?

Вопрос явно заставляет принцессу смутиться. Она всегда знала, что чета Органа-Антиллес не являлись истинными ее родителями. Тот факт, что среди многочисленных достоинств королевы Брехи Антиллес имеется единственный, но солидный недостаток — что она так и не сумела подарить семье и народу наследника, несмотря на все свое горячее стремление, — этот факт публичной особе, вроде нее, трудно было утаить. Таков суровый спрос с первой леди Альдераана. Каждый из пяти ее выкидышей сопровождала череда слухов в голонете, и Бреха, скрепя зубы, терпела. Пока наконец не наступила развязка. Личный врач королевы объявил о том, что следующую потерю ребенка, не говоря уж о беременности и родах, она не переживет. Об этом опять-таки знали все, потому что скрыть такую горькую, но важную новость было невозможно. Как раз эта новость позволила общественному мнению допустить, чтобы приемный ребенок, решение о котором тотчас было принято несчастными супругами, получил все права принца, или принцессы. Это было важно, чтобы соблюсти закон, который уже многие десятилетия помогал придерживаться баланса между знатными семействами, не допуская новой междоусобицы. Хитросплетения системы династических браков и привилегий позволяли в этом исключительном случае закрыть глаза на истинное происхождение будущего наследника.

Но как Люк Скайуокер мог знать о том, чего она, Лея, никогда никому не рассказывала?

— Немного, — говорит девушка, потупившись. — Это не образы, а скорее ощущения.

— Расскажи мне.

— Она была красивой, доброй. Только очень грустной. Она умерла давным-давно.

Маленькая женщина с восхитительными черными кудрями и залитым слезами лицом. Она никогда не склонялась над колыбелькой своей дочери, никогда не видела ее и не говорила с ней — все это Лея додумала сама, фантазируя и причудливо играя с теми образами, которые подсказывала ей неведомая сила с самого раннего детства.

Но если бы только судьба дала этой маленькой женщине шанс — Лея уверена — та стала бы самой лучшей матерью в целой галактике.

Люк переводит взгляд куда-то помимо собеседницы.

— А я совсем не помню своей матери.

Близнецы говорят друг другу куда больше, чем звучит в их словах. Их основной язык сейчас — это язык чувств.

Внезапно Бен понимает то, что осознают, к своему изумлению, и они оба — что сейчас имеют в виду не двух разных женщин, а одну и ту же.

— Люк, скажи мне, что тебя беспокоит?

Скайуокер поднимает глаза к небу.

— Вейдер сейчас здесь…

Лея вздрагивает, словно от холодного дыхания и, закусив губу, несмело спрашивает:

— Откуда ты знаешь?

— Я чувствую… — загадочно отвечает молодой человек. — Он пришел за мной. Он ищет меня. Пока я с вами, вся группа в опасности. Наша миссия под угрозой срыва. Я должен уйти… должен встретиться с ним.

Его руки в мертвецки-крепкой хватке ложатся на плечи Леи.

— Но почему?

— Он — мой отец.

— Как?.. — выдыхает принцесса со смесью недоверия, жалости и отвращения. Такое выражение ее сын предпочел бы не видеть никогда.

— И не только, — пальцы Люка сжимаются сильнее, хотя и не причиняют боли.

Лее отчаянно хочется убежать, скрыться где-нибудь. Однако она не пытается вырваться, вместо этого глядя, будто загипнотизированная, в лицо Скайуокеру и мелко дрожа.

— Тебе нелегко будет узнать об этом. Но если мне не суждено вернуться, если я погибну, ты останешься последней надеждой Альянса.

Лея упрямо трясет головой.

— Не говори так… ты наделен силой, которую я не понимаю, и которой у меня никогда не было и не будет.

Скайуокер лишь невесело усмехается.

— Ты ошибаешься, Лея. Ты тоже наделена Силой. Со временем ты научишься пользоваться ею так же, как и я. — Люк выдержал кратковременную паузу, вновь поглядев на небо. — Сила всегда питала мою семью: моего отца, меня самого… и мою сестру.

Лея на миг прикрывает глаза. Неверие, ужас осознания, боль и бесполезный гнев — вся гамма чувств, промелькнув на ее лице со скоростью кометы, исчезает, оставив только странную, на удивление спокойную улыбку.

— Я всегда это знала…

… Лея отпустила руку сына.

— В тот вечер мои глаза впервые открылись. Я осознала себя частью чего-то большого и опасного. Великой Силы, которая дает впечатляющие возможности. Но спрашивает еще больше. Я поняла, что неведомая мощь, которой наделен Люк, дарована и мне тоже. Это — тайна нашей семьи, великая ее сила и великая слабость. И признаюсь, я бы дорого отдала, чтобы возвратить себе прежнее неведение. Чтобы эти зловещие тайны никогда не касались ни меня, ни Хана, ни наших с ним будущих детей.

Правда, о детях она в то время еще не думала. Но уже вскоре ей пришлось задуматься. Ибо следующим же вечером, когда Эндор — а с ним и вся галактика — праздновали великолепную победу Альянса, которая позволила говорить о восстановлении Республики, как о факте почти свершившимся, Лея и Хан стали мужем и женой. Они никогда не были женаты официально, но истинно — в первоочередном значении, едином для всех времен и народов — они сделались супругами как раз тогда, ничего больше не дожидаясь. Победа при Эндоре венчала союз их страсти. А вскоре они бежали ото всех и, блуждая в глубинах космоса, на борту «Тысячелетнего сокола» зачали сына, о чем, возвратившись около трех месяцев спустя, Лея поведала Люку в испуге и смущении.

— Путь Силы — это дорога, скрывающая множество опасностей. Я бы хотела, чтобы ты никогда не знал о них, Бен. Понимаешь? Никогда не мучился от тяжелых соблазнов, не сходил с ума…

— И чтобы не повторил судьбы деда, — окончил юноша, нахмурив брови.

— Да, это так, — не стала отрицать Лея.

— Вейдер был главным страхом на протяжении всей вашей жизни, не так ли? И ту же угрозу, что и в нем, вы видели во мне.

— Не совсем. Я боялась не тебя, но за тебя.

— Вы и Люк Скайуокер обманом лишили меня права выбора.

— Я лишь подумала, что, коль скоро тебе не избежать опасного пути, пусть тот, что сильнее и опытней, чем я, научит тебя, как по нему пройти. Я знаю, что горько ошиблась, — добавила Органа. — Когда ты исчез, мир рухнул для меня, и для твоего отца тоже. Тогда я осознала, насколько виновата перед тобой.

Ее сын ничего не сказал. Он резко отвернул лицо, так что мать уж было решила, что он готов заплакать. Однако он не плакал; бархатные материнские глаза Кайло оставались сухими и печальными. Обида сидела слишком глубоко, чтобы просто и безболезненно выйти слезами.

— Теперь, может, и ты ответишь на мой вопрос? — осторожно напомнила Лея.

— Почему спас? — Бен снова повернулся к ней. — Это трудно объяснить, генерал. Но если попытаться… — он сконфуженно покачал головой. — Когда в нас начали стрелять, я вдруг осознал, что боюсь за вашу жизнь больше, чем за свою собственную.

Поначалу Лея всерьез решила, что ослышалась. Но когда она все же убедила сама себя, что услышанные ею слова — это не иллюзия истосковавшегося сознания, ее сердце, полное благороднейших материнских чувств, заслуженно возликовало. Выходит, она не ошиблась в своей вере, которую многие поначалу считали безрассудной. В душе Бена и вправду еще оставался Свет; оставалось место для любви и прощения.

— Но это ничего не меняет, — поспешно добавил Кайло, видя огонь ее глаз. — Я по-прежнему не намерен делиться с вами никакой информацией.

— Другого я и не ждала, — вздохнула Лея.

Снова в ее сыне говорило упрямство Скайуокеров, о котором упоминалось уже достаточно.

— А сейчас, — сказал юноша, быстро решив сменить тему, — давайте поговорим о насущном. Вы отдаете себе отчет, генерал, что вас пытались убить?

— Конечно, — спокойно промолвила Органа.

— У вас имеются предположения, кто мог это сделать? Мне известно, — усмехнулся он, — что вы за свою долгую и бурную жизнь насолили множеству народа, но чтобы настолько и, кажется, относительно недавно… это, прямо скажем, что-то новенькое.

Он понимал, что одним этим разговором преступает все мыслимые границы — и в первую очередь, собственные внутренние. Но что это значит после всего случившегося? Наверное, ему уже было все равно.

«Как бы то ни было, — с иронией подумал Кайло, — речь идет о моей матушке. И уж если ее кто-то и прикончит в ближайшее время, то разве что я сам».

Лея вкратце поведала ему об еще одном человеке, укрывшемся на Эспирионе, и о том, что Ро-Киинтор успел довести до ее сведения.

Кайло слушал с хмурой сосредоточенностью, не задавая вопросов, не перебивая. Откровенно говоря, рассказ генерала привел его в замешательство. Прежде ему случалось слышать о бывшем сенаторе с Хевуриона, как об одной из пешек Терекса, и сейчас именно это обстоятельство смущало его больше всего.

«Что-то неладное происходит», — упрямо твердил его мозг. Уже одно то, что во главе блокады Внешнего кольца стоял Терекс, а не Хакс, или кто-то из ему подобных — потомственных военных, верных, вышколенных, решительных и не блещущих изобретательностью ума, — только это уже вызывало немало вопросов. Или Верховный лидер после произошедшего на «Старкиллере» разочаровался в служащих такой простецкой породы, или же ставки в этой игре куда больше, чем кажется, и потому игра требует более тонкого подхода.

Размышления Бена прервал медицинский дроид, который, подкатив к раненому, писком известил о том, что пришло время для очередной инъекции лекарств. Юноша без особой охоты вытянул руку.

Лея поднялась со стула и отвернулась, затаив дыхание.

Когда дело было сделано, и мать с сыном снова остались вдвоем, Кайло предложил:

— Думаю, вам стоит познакомить меня с этим хевурионцем. Тогда я пойму, лжет он или нет.

Генерал по-своему истолковала сомнения, проявившиеся на его лице.

— Полагаешь, что за этим покушением может стоять Первый Орден? Что это было сделано для того, чтобы вбить клин между Сопротивлением и Верховным канцлером.

Юноша ничего не стал говорить, подумав, однако, что подобное было бы, несомненно, в духе Терекса.

Внезапно Бен ощутил что-то неладное. Все вокруг сделалось мутным, голова резко закружилась. Он перестал чувствовать пальцы.

— Мне… мне плохо… — процедил Кайло, обхватив лоб ладонями и тяжело дыша.

Он рассчитывал, что мать, услышав эти тревожные слова, немедленно позовет кого-нибудь из медиков. Но Лея, вместо того, чтобы привести помощь, подошла к нему и, обхватив за плечи, заставила посмотреть себе в лицо.

— Все хорошо, Бен, — произнесла она со скрытым волнением в голосе.

«Все хорошо…» — повторил ее голос в его сознании.

Догадка показалась юноше столь невероятной, что он по-настоящему растерялся.

— Что вы… — выдохнул он. — Что мне вкололи?..

«Все хорошо, — вновь сказала генерал Органа, на сей раз чуть настойчивей. — Ничего не бойся».

Сын почти ее не слушал. В волнении, в страхе, в неведении, он взялся метаться по постели в попытках отвернуться от матери, будто зверь, угодивший в капкан.

«Не надо, успокойся… Малыш, доверься мне…. никто не причинит тебе вреда…» — уверяла Лея в неспокойной, ласково-запальчивой манере, краем сознания опасаясь, как бы он не растревожил свою рану. Трудно сказать, кому были адресованы эти увещевания в большей степени — ему, или же ей самой. Говору ее совести, который мешал принятому решению утвердиться до конца.

На мгновение ей удалось снова поймать его взгляд — этого единственного мгновения хватило, чтобы угасающее сознание Кайло окончательно убедилось, что никакой ошибки нет — что это мать, генерал Органа, и никто иная, намерена мучить его и допрашивать.

«Смотри на меня…» — скомандовала она неожиданно резко, усиливая ментальный напор. Борясь с ощущением собственной грязи и мерзости.

Он и так уже не мог отвести взор, мутный и затравленный, наполненный горечью прозрения и бессильным гневом.

«Смотри на меня, малыш. Вот так…» — Лея немного ослабила хватку рук, одновременно налегая всей своей волей на его ментальную защиту.

Из глубин его души исторглось угрожающее:

— Не прикасайтесь ко мне…

Бен сопротивлялся. Даже в состоянии полусна, расслабленный и ослабевший, он сумел дать достойный отпор, и мать, несмотря на тягость собственных усилий, искренне восхитилась его стойкостью.

Каждое из его чувств доносилось до нее так, что ей становилось почти больно, и среди этих чувств растерянность понемногу уступала главенство ярости — как буря, неудержимой, безрассудной, подпитываемой стыдом и отчаянием.

— Не смейте лезть ко мне в голову, — прорычал юноша с такой ненавистью, что разум Леи возопил от испуга.

И все же, она не отступила.

«Где скрывается Сноук? — спросил ее мысленный голос. — Вспомни, сынок. Покажи мне. Не отвергай меня…»

Сейчас она была отвратительна сама себе. Она намеренно насиловала разум сына, подавляла волю, разрывая ее на клочки — и надеялась смягчить удар обычными словами успокоения. Худшего лицемерия и придумать нельзя.

Только бы все получилось. Если он перестанет противиться ее вторжению, она сможет сделать все быстро и без боли, а потом и вовсе поможет ему позабыть.

Но Бен, не замечая уговоров, продолжал упрямиться. Его рассудок бился, точно рыбка в сети. Ему стоило неимоверных усилий удерживать сознание, не позволяя погрузиться в темноту беспамятства, ведь если это произойдет, он окончательно проиграет.

Понемногу ему удавалось взять себя в руки. Ведь он — Кайло Рен, магистр ордена Рен. Ученик Верховного лидера, в чьи воспоминания и самому учителю-то не всегда удавалось пробраться. Неужто он уступит генералу Органе лишь потому, что по глупости доверился ей, подпустив слишком близко? Неужели позволит ей себя обмануть?

Собрав все мыслимые усилия, Кайло ответил решительным отпором:

«Вы — лгунья!»

Когда этот полурык-полустон, полный исступления, горделивый и неистовый, пронесся в голове у Леи, та испугалась, что лишится рассудка. Ей сдавило виски, и резкий толчок выбросил ее из его мыслей, возвращая к реальности.

Бена отбросило назад, на подушки. Его тело дернулось в подобии конвульсии. Горло издало короткий, ужасный хрип.

… Пару минут спустя, придя в себя и оглядевшись, генерал обнаружила сына лежавшим без сознания на сбитой, измятой постели, с запрокинутой головой и полуоткрытым ртом. Сама Лея стояла на коленях, опустив руки и голову на его кровать и со страстью вглядываясь в его лицо, хотя и непонятно, что именно она ожидала увидеть.

Прежде, чем лишиться чувств, Бен сумел изгнать ее из себя, и поединок окончился его победой. Это было и хорошо, и плохо. Несмотря на горечь поражения, Лея была по-своему довольна, что ее сын еще не сломлен. Что даже после всех несчастий, обрушившихся на него, Бен сохранил свою былую твердость и, стало быть, свою личность. Но вместе с тем она видела, что пережив новое предательство матери, еще более жестокое и глупое, тот, скорее всего, уже никогда не сможет доверять ей. А значит, он потерян для нее — теперь уже навсегда.

Навсегда…

Не веря этой мысли, она вскочила на ноги и, отчаянно вертя головой, вновь осмотрелась кругом с таким видом, словно только что воспрянула от какого-то неясного сна гордыни и мрака.

— Что я наделала… — прошептала Лея ломающимся голосом. Ее глаза наполнились хрустальным ужасом с холодным, призрачным блеском отрицания. — О Сила, что же я натворила…

Она медленно попятилась назад. Движимая страхом, не сознававшая, что делает. Больше всего она боялась не реакции сына — о том, что он сделает, когда придет в себя, Лея сейчас попросту не могла думать — а лишь своего отвратительного, гнусного поступка.

«Мерзкая, ограниченная, жестокая дрянь… — сама того не замечая, она повторяла недавние слова Кайло. — Одержимая идиотка…»

Куда же делась обычная ее бойкость, ее уверенность в своих силах?

Бессознательно добравшись до дверей, которые тотчас услужливо открылись перед нею, Органа как будто стряхнула с себя оцепенение и, не замечая ничего вокруг, бросилась бежать. Скорее убраться отсюда! Как можно дальше от Бена, которому она причинила такое немыслимое зло, и от себя самой.

Где-то в самом конце коридора она натолкнулась на Бранса — и не сразу узнала его.

Завидев ее, Тэслин торопливо, скачками, приблизился, и, наклонившись к уху генерала, сбивчиво прошептал:

— Диггон здесь. И он… он знает…

— Как? — ахнула Лея, сложив руки на груди.

В этот момент как будто целое ведро, полное ледяной воды опрокинули ей на голову, прогоняя похмелье недавнего испуга.

Лейтенант покачал головой, давая понять, что не имеет представления, как такое вышло.

— Ступайте к сыну, генерал, — посоветовал он, — вам с ним нужно уходить как можно скорее.

Лея машинально кивнула, не успев подумать о том, что же она теперь скажет Бену.

Но едва она вновь двинулась с места, как коридор наполнился людьми. Это были военные. Кто-то носил белую форму здешней губернаторской охраны, но большая часть принадлежала к столичному отделению Разведывательного бюро. Потом появились Райла и Охар. И бледная, как мел, Калония вместе со своими помощниками. И еще добрая половина сотрудников медцентра; очевидно, они не могли позволить себе пропустить занятное зрелище, ведь каждому понятно, что здесь намечается что-то чрезвычайно важное и интересное.

Последним же перед Леей предстал, вальяжно вышагивая, сам Клаус Диггон.

— Мое почтение, генерал Органа, — промолвил он, слегка поклонившись. Это был дурной знак. Обычное светское приветствие вместо общепринятого военного. — Если позволите, у меня — и также у вашей родственницы — имеются к вам некоторые вопросы.