К чести генерала Органы следует сказать, что ее оцепенение продолжалось недолго — всего пару мгновений, в течение которых Лея отчаянно пыталась пробудить в себе то самое весьма прославленное свое нахальство, которое сопровождало ее на протяжении всей жизни, и даже в более катастрофических ситуациях, чем эта. К примеру, перед лицом Таркина, когда ее держали пленницей на «Звезде Смерти», или в период своего кратковременного рабства во дворце Джаббы. Или же позднее, когда леди Синдиана представила на обозрение сената давнюю голозапись Бейла Органы, чтобы обличить родственницу, как тайное дитя Дарта Вейдера. Можно припомнить массу случаев, когда врожденные наглость и отвага помогали Лее держаться и не падать духом, так пусть помогут и сейчас!

Наконец, когда пробуждаемые свойства ее натуры все-таки пробудились, Лея смерила вторженца горделивым взглядом и холодно произнесла:

— Приветствую, майор. Что вам угодно?

— Может, будет лучше продолжить разговор с глазу на глаз? — предложил Диггон, решив, что все же стоит хотя бы из уважения попытаться избежать излишней огласки.

Лея, однако, решительно замотала головой. Как ни противна ей была мысль о разборке на публике, генерал опасалась покинуть коридор, полагая, что в ее отсутствие вооруженные пришельцы могут начать обыскивать ближайшие палаты. Что если они обнаружат Бена и заберут его, пока она будет пытаться поставить на место Диггона?

Она стояла посреди коридора, словно часовой на посту, на страже главного своего сокровища, и не смела сделать даже шагу в сторону. Конечно, в случае самого дурного развития событий ее сил едва ли хватит, чтобы остановить целый отряд военных. Но, по крайней мере, ее суровая непоколебимость послужит им укором и, быть может, задержит хотя бы ненадолго.

Майор пожал плечами; если генерал Органа сама ведет к тому, чтобы это чудовищное дело стало достоянием любопытных ушей, ему ли мешать?

— Я здесь, Лея, оттого, что до Верховного канцлера дошла информация о причинах, отчего вы упрямо остаетесь на Эспирионе, когда вас уже которую неделю ожидают в столице.

— Это неслыханно! — возмутилась глава Сопротивления. — С каких пор канцлер считает себя вправе диктовать мне, куда отправиться? Я уже снесла достаточно его нападок, но ваш приезд — это перебор. Знайте, Диггон, я немедленно свяжусь с Викраммом и потребую у него объяснений.

Тот лишь прозрачно улыбнулся — и эта его улыбка содержала намек на снисходительность, даже на жалость. Он видел, что Лея скалит зубы, как это делает зверь, угодивший в западню, которому не остается ничего другого.

— Полно вам разыгрывать из себя оскорбленную добродетель, генерал. Я знаю, что вы укрываете где-то в этих стенах раненого человека, которого пленили ваши люди во время операции на «Старкиллере». Это — один из рыцарей Рен. Их главарь. Более того, — добавил Диггон немного тише, — мне известно, почему вы сразу не отдали пленника властям. Будете отпираться и дальше? Вам угодно, чтобы общественность снова начала обсуждать ваше ужасающее родство?

Лея скрипнула зубами. Шесть лет назад группа сенаторов-оппозиционеров тяжко унизила ее перед широкой публикой; и хотя никакого злого умысла со стороны бывшей принцессы Альдераанской тогда, по существу, обличено не было, центристы подали правду об ее происхождении с такого мерзкого, искажающего истинные события ракурса, что одна эта правда стала в глазах общественности преступлением. Лея Органа лишилась многих друзей, лишилась уважения, лишилась сына и едва не лишилась — хотя, по сути-то, как раз и лишилась места в сенате, решив реально, во плоти, никогда больше не появляться там. А сейчас Диггон посмел прямо угрожать ей повторением того былого кошмара.

Вся ее горькая надменность, вся старая боль унижения поднялись в душе Леи, восстав единым махом против этой угрозы.

— Как вы смеете? — прошептала она, едва удерживая гнев. — Кто сказал вам, что вы имеете право являться сюда и обвинять меня невесть в чем? Райла, дорогая, будь свидетельницей, я не преступила ни один из законов. Хотите правду? Так вот она: здесь со мной и в самом деле живет один мальчик — это мой сын, которого я не видела много лет. Вам ведь это известно, Диггон? Недавно он получил тяжелую рану и перенес сложную операцию. Ему нужен покой, поэтому я ни под каким предлогом не подпущу вас к нему, по крайней мере, пока он не поправится.

— Сын? — госпожа Беонель воззрилась на нее в полном недоумении. Потом перевела взгляд на Диггона. — Что за дичь, майор? Одно невероятнее другого. То этот пленник — сын Леи, то магистр рыцарей… как там его имя? Прошу, нельзя ли придерживаться какой-нибудь одной истины?

— Глупенькая моя пташка, — трогательно усмехнулся Диггон. — Так ведь магистр рыцарей Рен, Кайло Рен — и есть сын генерала Органы.

Слух Леи тотчас уловил приглушенные вздохи изумления, доносящиеся со всех сторон.

Глаза Райлы еще больше округлились.

— Как же так? — спросила она совершенно потерянным голосом.

— Очень просто. Одно не исключает другого.

— То есть, он — и то, и другое? Все вместе, верно?

— Именно так.

Диггон восторжествовал. Разоблачение, которое он предвкушал, когда ехал сюда, и которое представлял себе, надо сказать, не без удовольствия — разве это не удовольствие, устыдить обманщиков перед всеми? — произвело даже больший эффект, чем он рассчитывал.

Райла неожиданно рассмеялась, согнувшись пополам и вцепившись в руку Охара хищной хваткой, с широко растопыренными пальцами. Смех ее продолжался так долго и был таким самозабвенным, что еще немного, и впору обеспокоиться душевным здоровьем очаровательной альдер-эспирионки.

— Вот так история! — выдавила она сквозь хохот. — Мало того, что дорогой моей кузине приписали родство с этим чудовищем Вейдером, так теперь она еще, выходит, и мать этого… Кайла Рена! Такой несусветной чуши мне раньше слышать не доводилось.

— Это правда, — сказала Лея, опустив взгляд.

— Что касается Вейдера, — вставил Диггон, — его отцовство — именно с биологической точки зрения, поскольку относительно родственных чувств никто ничего не возьмется утверждать наверняка — в отношении Леи Органы (а точнее, Леи Скайуокер) — это факт, давно установленный. Трудно судить, имеет ли прежняя история какое-либо отношение к той, что происходит сейчас, но лично я собираюсь выяснить это. Генерал, вы все еще не хотите подыскать более подходящее место для беседы?

В этот миг Лея подумала, что еще никого и никогда ей не хотелось убить так, как этого отвратительно самонадеянного человека.

— Так где ваш сын, Лея? — снова спросил майор своим невозможно спокойным тоном. — Не заставляйте меня прибегать к крайним мерам.

Та молчала, лихорадочно соображая. Диггон не оставлял ей пространства для маневра с удивительным упорством. Очевидно, он прекрасно понимал, что сейчас только одна несчастная мать стоит между охотником и его жертвой. Однако он, судя по всему, не был склонен недооценивать силу природного инстинкта и естественного желания женщины любой ценой защитить свое чадо. Тем более, если женщина эта занимает генеральский пост, и у нее за спиной имеется какая-никакая, а военная поддержка.

Между тем краем глаза Лея, даже погруженная в тревожные свои мысли, заметила, что каждый из помощников Диггона держит руку на карабине с оружием. Что Бранс уже принял знакомую генералу стойку, готовый в любой момент выхватить пистолет. И что Райла с отчаянием глядит в глаза Охару, и нервно трясет его за плечо, как бы говоря: «ну что же ты, дурень, ничего не сделаешь?»

Ах, глупышка Райла! Она подчинялась, прежде всего, сиюминутному импульсу, эта пташка. Ее решениями неизменно руководили чувства, которые нередко противоречили одно другому. И сейчас, хотя прежний ее страх никуда не делся, видя безнадежное положение генерала Органы, госпожа Беонель готова была помогать «кузине» до конца (по-прежнему, впрочем, не исключая, что в ближайшее же время может горько об этом пожалеть).

Лея к своему ужасу осознала, как мало сейчас требуется собравшимся вокруг людям, чтобы между ними пролилась кровь. Если солдаты Диггона попытаются прорваться дальше силой, Охар и вся губернаторская охрана встанут у них на пути.

— Послушайте, — сказала она Диггону, разом переходя от угроз и оскорблений к другой, не менее известной и распространенной тактике — теперь она умоляла. — Майор, выслушайте меня. Позвольте мне оставить пленника у себя, под опекой Сопротивления. Неважно, является ли он моим сыном. Но у него есть важные сведения, которые могут изменить ход войны. Под пыткой он не расскажет ничего. Канцлеру придется его убить, но какой прок с этой смерти? Вам ведь нужна информация — и я обещаю, рано или поздно вы ее получите. Мало-помалу я попытаюсь узнать у сына все, что требуется.

Сейчас она готова была обещать любые золотые горы, лишь бы Диггон не тронул Бена и согласился убраться восвояси.

— Знаете, генерал, — начал майор таким размеренным, отвлеченными голосом, что сразу стало понятно, горячая, запальчивая мольба Леи нисколько не проняла его. — В такие моменты, как этот, я начинаю понимать, насколько разумно поступал всю жизнь, избегая значимых постов. Не допуская даже мысли, чтобы мне принимать решение за кого-либо, кроме себя самого. Зато сейчас я могу сказать вам с чистой совестью, что ничего ровным счетом тут не решаю. Мне было приказано доставить на Корусант вас и вашего мальчишку, на этом моя миссия себя исчерпывает. Если вы хотите торговаться, извольте торговаться с Верховным канцлером. Уверен, он будет только рад наконец-то увидеться с вами.

— Но мой сын и вправду ранен. Он не выдержит перелета до Корусанта.

— Я предупрежден об этом. На моем корабле присутствует военный врач. Не беспокойтесь, за пленником будет осуществлен необходимый уход.

Органа готова была завыть в голос. У этого ужасного человека, похоже, имелась отговорка на любой случай.

Она решилась прибегнуть к последнему аргументу:

— Вам и вашим людям не совладать с ним. Кайло Рен чувствителен к Силе и прекрасно обучен, как темный джедай. Только я, его мать, тоже будучи одаренной, способна удерживать его мощь. Разве не было бы разумно со стороны Викрамма пойти мне на встречу и позволить держать пленника подле себя?

О нет, она не намерена была сообщать о его слабости; напротив, мыслила необходимым утаивать это небольшое, но важное обстоятельство столько времени, сколько сможет.

Глаза Диггона засветились лукавым, недобрым огоньком.

— Не волнуйтесь на этот счет, генерал. Неужто вы всерьез считаете, что я не предусмотрел такого важного обстоятельства, как способности вашего сына? На борту корабля его ожидает одна любопытная компания, хотя она, к сожалению, вряд ли покажется ему приятной.

Волна ужаса затопила мысли Леи. Ее материнское чувство отыскало в прозвучавших словах необъяснимо зловещий смысл.

В ее представлении все, что выходило за рамки ее полномочий являло собой тайную угрозу для Бена; везде она видела намек на самое ужасное, и даже там, где этого намека не было в помине. Как же можно было отступить? Как же отойти в сторону, допуская к сыну этих людей? Он и так будет порядком напуган и сбит с толку, когда очнется — и все в результате ее отвратительной выходки. А если они отыщут его бессознательным, и так унесут с собой? Лея опасалась даже подумать, каким испугом и отчаянием наполнится в этом случае сердце Бена, когда тот придет в себя, с каким головокружительным натиском, с какой безудержной силой он набросится на первого же тюремщика, который посмеет к нему приблизиться. Ненамеренно вымещая при этом злобу еще и на обманщицу-мать.

Нет, невозможно допустить, чтобы так вышло! Часовой готов был до последнего не покидать свой пост, даже если он отлично видел, к каким катастрофическим последствиям способно привести его упорство, и даже если в глубине души все же понимал, что голос разума рано или поздно принудит его подчиниться. Потому что Лея, как ни полно было ее сердце той совокупности чувств, которая, как ни одна другая, способна толкать любого человека на безрассудные поступки, все же не готова была взять на себя ответственность за смерти ни в чем не повинных людей, а возможно, и гражданских лиц. Ведь никто не может ручаться, как выпадут карты, если вдруг начнется суматоха и завяжется перестрелка; кому случится победить, а кому умереть.

Пока представители обеих противопоставленных друг другу сил — люди Диггона и подчиненные Охара — хмуро разглядывали друг друга, дожидаясь, когда наступит решающий момент, который повлечет за собой развязку; в это время ни одна из сил не обратила поначалу внимания на показавшийся в глубине коридора, за спиной генерала белый силуэт, который вскоре приблизился; приблизился неровным, трясущимся от слабости шагом, постепенно преобразившись в высокого и бледного молодого человека. И только когда он подошел так близко, чтобы все вокруг могли ясно увидеть его, и остановился рядом с Леей, в сознание каждого ударили мрачная торжественность и неожиданность его появления, его многозначительное, осуждающее молчание и угрюмо-внимательный взгляд, то и дело перебегавший от одного лица к другому.

Заметив появление юноши, генерал в бессильном ступоре попятилась на пару шагов, готовая теперь ожидать, чего угодно. Трудно поверить, но матери вдруг показалось, что само напряжение молчаливого противостояния этих людей каким-то образом привлекло, и даже позвало ее сына выйти всем напоказ. И что этот его поступок был каким-то злосчастным образом связан с нею.

— Довольно, — приказал его спокойный и твердый голос с налетом отвращения. Юноша явно давал людям понять, что их возня неприятна ему до глубины души.

Лея внезапно поняла, что за выдержанностью этого голоса таится нечто, не имеющее определения, для нее по-настоящему невыносимое.

Толпа же, позабыв о всяком воинствующем беспокойстве, медленно прозревала, что происходит. Раскрыв пошире глаза, люди увидели белизну больничных одежд молодого человека и такую же белую повязку, скрывающую рану на его голове, видели его тяжелый взгляд, по-звериному внимательный, содержавший легкую насмешку и даже своеобразный лоск, видели бескровные его губы, которые то ли улыбались, а то ли просто дрожали — и болезненный его вид, и особые его повадки прямо сообщили им, кто это такой.

В ту самую секунду, когда все взгляды ожидаемо устремились к нему, и стало ясно, что присутствующие угадали его личность, Кайло сделал еще один небольшой шаг вперед, навстречу онемевшей враждебности. И тем самым единственным шагом он вдруг удивительно превозмог себя.

Прежде ни единожды упоминалось, что Кайло когда-то носил свой черный доспех и непроницаемую маску с одной простой целью — визуально искоренить в себе человечность, придав своему телу форму и пластику абстрактного, потустороннего существа. И утаив при этом лицо, которое так потрясающе обличало всю фальшь и напыщенную показательность избранного им темного, сильного образа. Такой подход нельзя осуждать. Напротив, можно даже счесть его оправданным, если вспомнить ореол мистической славы, уже много лет окружавший организацию рыцарей Рен.

Именно поэтому юноше пришлось сейчас сделать над собой титаническое усилие — чтобы явиться с открытым лицом, беззащитным и как бы оголенным, даже не перед матерью и ее приятелями, не перед немногими, отдельными медиками, чья работа, в конце концов, подразумевает видеть обнаженную суть любой жизни, а перед целой праздно собравшейся толпой и перед вооруженными военными. Тем самым он заявлял со всей открытостью: «Я — Кайло Рен. Я у вас в руках, но вам все же не взять меня голыми руками». Это было и смирение, и одновременно вызов.

Одна только Лея полноценно знала об огромном его усилии; ведь у нее имелось довольно возможностей понять сына, изучив мотивы его души. Но сейчас Кайло не замечал ее и не глядел в ее сторону — словно матери для него не существовало вовсе.

В какое же замешательство пришли окружающие, когда увидели его лицо! Сколько раз уже было описано недоумение, подобное этому, и надо сказать, что описывать его, это разрушение общепринятых понятий — настоящее удовольствие.

Не лицо существа, бесповоротно преступившего общеизвестную грань нравственности, обезображенное жестокостью и вседозволенностью. А лицо чистое и открытое, с бледной решительностью и пронзительным бархатом темных, живых глаз — лицо истинно человеческое.

Даже сотрудники медцентра, которым уже случалось созерцать юношу прежде, испытали сомнения. Тогда большинство воспринимали его только в качестве одного из пациентов, хотя и содержавшегося одно время под стражей — ведь правду о нем экипаж «Радужного шторма» не раскрывал никому. Теперь же, когда устрашающее имя — Кайло Рен, магистр рыцарей Рен — прозвучало, наконец, открыто, каждый готов был поклясться, что никогда не заподозрил бы устрашающего палача Первого Ордена в этом пленном мальчишке.

Но больше всех поразился Диггон. Замешательство майора было крайним, ошеломленно-немым. Молодой человек, представший его глазам, одним только своим обликом посягнул на весь накопленный им жизненный опыт, который до сего момента позволял отличить массового убийцу, убежденного злодея практически безошибочно (ведь годы работы в разведке стоили немало).

И что хуже всего, удивительное появление этого человека — надо сказать, всецело добровольное — тотчас же необъяснимо возвысило его над другими, и даже над самим Диггоном. Чего произойти, по мнению майора, никак не должно было.

— Стало быть, это вы? — произнес Диггон, обстоятельно оглядывая высокую фигуру Бена.

Тот не стал отвечать, да ответа и не требовалось.

— Полагаю, вас не удивит тот факт, что вы арестованы? Именем закона Республики, — майор кашлянул, чтобы скрыть волнение.

Только теперь глаза Кайло выстрелили острым взглядом в сторону Леи. Ее сын жестоко улыбнулся, как бы говоря, что еще в его власти если не вырваться на свободу — соотношение сил вкупе с его недавним ранением все равно не позволяли говорить о сопротивлении всерьез — то хотя бы снискать достойную смерть. Не позволить этим дрянным лицемерам выпотрошить себя на пыточном столе и не доставить им удовольствия от публичной казни.

«Ну, что вы теперь скажете, мама? — горделиво вопрошал его взгляд. — Ведь вам отлично известно, что меня ждет».

Таинственный темный рыцарь, изобличенный и пойманный в сети, лишенный маски; одна из загадок Темной стороны, которую героям Новой Республики удалось разгадать и поставить на колени. Вот как к нему станут относиться.

Его превратят в военный трофей. Попытаются выбить все, что возможно; когда же убедятся, что он ни при каких условиях не откроет того, что знает (а он не откроет), пленник станет бесполезен. Его протащат связанным и беззащитным через гневную толпу, жаждущую отмщения за поверженные миры Внешнего кольца и за гибель системы Хосниан, и показательно пристрелят под ликующие возгласы поборников демократии. Прежде Кайло доводилось видеть старые документальные кадры казней нескольких имперских офицеров, которые были приговорены к высшей мере военным судом. Он хорошо усвоил, что подобная унизительная смерть хуже любой другой. Безумию толпы всегда нужна мишень. Тысячи людей будут рваться к нему, готовые растерзать его тело в припадке благочестия; они легко возненавидят его, а через него — собственную слепоту и глупость, которые не позволили им вовремя изобличить угрозу Первого Ордена.

«Будь вы на моем месте, генерал Органа, разве вы сами не предпочли бы погибнуть, забрав с собой как можно больше врагов?»

Недавние события подтвердили, что он еще может управлять Силой, когда это действительно необходимо. Кайло все еще не был уверен в собственных возможностях, но разве нынешняя ситуация — не из тех, когда стоит попытаться?

И все же, ему была интересна реакция матери. Он намеренно создавал иллюзию, словно это она теперь решает, как ему поступить, и с нездоровым интересом ожидал ответного хода. Чему она отдаст предпочтение — поддержит ли его, или вновь начнет гнуть собственную линию?

Лея, распознав его мысли, вытянула вперед шею и со страхом закачала головой. Ее лицо покрыла маска беззвучной мольбы, хотя несчастная женщина даже не надеялась, что сын прислушается к просьбе ее сердца. Одна только мысль, что Бен может умереть немедленно, на этом самом месте, да еще послужит причиной смерти других людей — сама такая мысль была для нее мукой. Уступив Диггону, ее сын, по крайней мере, будет жить, а пока он жив — есть надежда ему помочь.

«Умоляю, Бен, не делай этого…»

Она прекрасно понимала, что не имеет морального права просить его. И все же просила, подчиняясь бессознательной мудрости чувств.

Кайло глядел на нее, не отрываясь — сперва с лихорадочной угрозой, потом на грани между ненавистью и отвращением; и наконец, просто устало и отрешенно. В какой-то момент иллюзия сделалась реальностью. Юноша вдруг понял, что само присутствие генерала Органы необъяснимым образом начисто лишает его страсти к борьбе.

Кайло перевел полный обреченной готовности взгляд на Диггона.

— Как угодно.

Он вытянул вперед руки, давая одному из спутников Диггона, носившему нашивки лейтенанта, закрепить на запястьях железные браслеты — точь-в-точь такие же тонкие и блестящие, изящной выделки, что Кайло носил еще недавно.

Кажется, он проиграл в игре, которую сам же и затеял.

Молчаливая покорность пленника еще больше озадачила майора. По долгу службы Диггону приходилось слышать о несдержанной, истеричной натуре Кайло Рена, которому приписывали свойства безжалостного монстра, и о его невиданных способностях. Так где же теперь и то, и другое?

Диггон обещал себе непременно выяснить, в чем тут дело.

— Вас отправят на Корусант, в Правительственный тюремный госпиталь. До выяснения всех обстоятельств.

Кайло лишь кивнул.

Двое военных, ухватив его за локти с обеих сторон, повели к выходу.

Проходя мимо матери, юноша не обернулся, но внезапно вздрогнул всем телом.

«Последний подарок обманутого вами сына. Теперь вы довольны?»

Короткой, едкой фразы оказалось достаточно, чтобы горечь захлестнула Лею без остатка. Она отчаянно простерла руки к сыну и непроизвольно ухватила край его рубашки.

Кайло тотчас высвободился, раздраженно дернувшись.

— Вы тоже арестованы, генерал, — сообщил Диггон. — По прибытии в столицу вас ожидает глава правительства.

— И на меня наденете наручники, майор? — язвительно осведомилась Органа.

— Думаю, в этом нет нужды.

Известно, что мать и так пойдет за своим ребенком — без принуждения, без цепей и охраны.

— Прошу вас, следуйте за моими людьми. Они проводят вас на мой личный линкор. Надеюсь, вы найдете его удобным.

— Вам это с рук не сойдет, — пообещала Лея, зло прищурившись.

Когда оба арестанта в сопровождении военных удалились, майор поцеловал руку Райлы, глаза которой блестели слезами.

— Не печальтесь, душа моя, — Диггон изобразил грустную мину. — Обещаю, вас никто ни в чем не обвинит. Еще одно… — майор отступил на шаг, оглядывая собравшихся. — Лейтенант Бранс, майор Калония.

По его данным, они являлись последними членами офицерского состава Сопротивления на Эспирионе. Диггон знал, что Калуан Иматт недавно прибыл в столицу, а коммандер Дэмерон отправился выполнять некое поручение генерала Органы, которое (если верить информации, предоставленной их осведомителем) имело какое-то отношение к пропавшему Люку Скайуокеру. Майор был уверен, что канцер приложит все усилия, чтобы внести ясность и в эту пока малопонятную историю; однако его самого и его миссии здесь она никоим образом не касалась.

Доселе не охваченные вниманием протеже Викрамма, эти двое, робея, вышли вперед. Хартер вся — с головы до пят — тряслась от гнева, подобно натянутой до предела струне. Ее руки были крепко сжаты в кулаки. Тэслин глядел на Диггона исподволь и, казалось, все еще раздумывал, уж не пристрелить ли ему эту паскуду прямо сейчас?

— Вам приказано оставаться на Эспирионе. До особого распоряжения Верховного канцлера.

— Мы не подчиняемся канцлеру, — напомнил Бранс. — Наш командир — генерал Органа. А в ее отсутствие заместителем назначен адмирал Джиал Акбар.

— Все верно, — кивнул Диггон. — В свою очередь адмирал Акбар, будучи членом военного совета, подчиняется Верховному канцлеру как главнокомандующему военных сил Республики.

Лейтенант отвернул лицо и беззвучно выругался. Но выругался так круто, что тут же усовестился и клятвенно обещал сам себе никогда больше не повторять этих отвратительных слов.

— Всего хорошего, господа.

Не скрывая довольства, Клаус Диггон триумфальным шагом двинулся к выходу, уводя за собой оставшихся своих молодцев.