Финн (о котором этот рассказ незаслуженно позабыл) даже не пытался скрыть волнения, которое вызывало у него одно упоминание о столице. Галактик-сити представлялся ему — юноше, с детства не знавшему ничего, кроме казарм, дисциплины, понуканий командиров и того чувства, которое дает человеку ощущение принадлежности к толпе, но лишает его важной части себя самого — местом вечного праздника, где жизнь не течет, а проносится в стремительном и завораживающем танце. Столица являла в его воображении мир свободы и других порядков, к которым юность испытывала естественное тяготение, однако военное воспитание разбавляло ощущение восторга некоторой настороженностью и отчужденностью. Посему, услыхав распоряжение генерала Органы, которое обязывало его сопровождать майора Калуана Иматта на Корусант, молодой человек был, конечно, обрадован, но радость эта горчила легкой стыдливостью, словно он, Финн, намеревается без спросу явился на чужое торжество, где ему заведомо нет места.

Впрочем, если разобраться, это был прекрасный случай превозмочь себя, навек распрощавшись в душе с прежней жизнью. Какой-то частью сознания Финн наверняка рассматривал будущее свое приключение, как определенную веху на пути к самостоятельности, к новому самоощущению и самовосприятию. Иначе говоря, на пути от FN-2187, обезличенной воинской единицы, раба и пушечного мяса Первого Ордена, к Финну, борцу Сопротивления; к полноценному человеку.

Подоплека происходящего понятна и предельно проста: если он желает нормальной человеческой жизни, то не должен робеть перед нею. Вполне вероятно, что генерал Органа, принимая решение относительно Финна, руководствовалась, хотя бы и подсознательно, пониманием именно этой истины, и тем самым исходила всецело из интересов юноши, за что тот, когда он пришел к пониманию ее мотивов, преисполнился благодарности.

Майор Иматт мрачно оглядел крепко сложенного темнокожего юнца, навязанного генералом ему в попутчики, и коротко кивнул в ответ каким-то своим мыслям.

Ему уже случалось видеть Финна прежде, и теперь Калуан вовсе не намерен был отказываться от своего первоначального мнения — этот малый, конечно, годится в качестве прикрытия на случай, если им случится вступить в схватку, но для помощника и советчика он слишком простодушен и недальновиден. «Впрочем, — оборвал себя Иматт, — можно ли требовать многого от бывшего штурмовика, которого годами натаскивали, как рядового бойца, как объект подчинения, как часть смертоносной команды; и которому ни разу не дозволялось думать собственными мозгами?»

Выходит, что ему, Калуану — который и сам-то с трудом представляет себе порядок расследования криминальных дел — придется, к тому же, руководить действиями еще более несведущего компаньона. Что ж, просто превосходно!

— Значит так, — обратился он к Финну, решив говорить с парнем максимально простым языком приказов, — тебе придется кое-что усвоить, если хочешь, чтобы у нас с тобой не возникло проблем.

Этого Финн определенно не хотел.

— Во-первых, никому и ни при каких обстоятельствах не смей говорить о сыне генерала Органы. Позабудь об этом человеке, словно его вовсе не существует.

«С радостью», — буркнул юноша себе под нос.

Он в самом деле был бы только счастлив напрочь выбросить из головы сам факт существования Кайло Рена. Вот только память о нем осталась на спине в виде уродливых борозд, выжженных лезвием светового меча.

— Если вздумаешь трепать языком, я не стану церемониться. Просто прострелю тебе голову, и не погляжу, что генерал тебе симпатизирует, учти это, — пообещал Иматт. И, не поведя и бровью, продолжил: — Во-вторых, опять-таки не говори никому, что ты был штурмовиком.

Сказав так, майор на миг прикрыл глаза, и щеки его вспыхнули — не то от досады, не то от стыда: «Если бы кто-нибудь со стороны послушал, о чем мы говорим, то непременно решил бы, будто на Эспирионе целое сборище первоорденцев, которые скрываются от властей».

— Да и к чему тебе самому темная слава?

Финн растерянно почесал в затылке.

— Тогда как мне представиться руководству Сопротивления? И леди Антиллес?

Иматт только отмахнулся.

— Основному командованию Сопротивления о тебе известно. Как же они упустят из виду героического штурмовика, который помог отключить защиту на «Старкиллере»? — Седоволосый воин ехидно ухмыльнулся. — А вот мелкой рыбешке вовсе не обязательно знать о твоем подвиге, иначе еще чего доброго начнут перемывать кости и тебе, и генералу Органе, и всему составу нашей базы на Ди’Куаре.

Отношение общества к перебежчикам всегда было и всегда останется настороженным. Предатель — есть предатель, с какой стороны ни погляди.

— Скажем, что ты — служащий базы. На пилота не потянешь — любой раскусит, стоит тебе только раскрыть рот. Ты ведь в летном деле ни хатта не смыслишь, так что, будешь считаться членом обслуживающего персонала.

— На «Старкиллере» я был сантехником, — вставил Финн, желая, очевидно, сказать тем самым, что слава обычного служащего вовсе его не смутит, и кичиться своими заслугами перед Сопротивлением он отнюдь не намерен.

Хотя не будет большим грехом против истины сказать, что если не обида, то какая-то легкая ее тень, какая-то неясная горечь все-таки коснулась сердца юноши. Да и кто бы не почувствовал себя задетым, осознав немилосердную иронию судьбы — что прошлое по-прежнему неотступно волочется за тобой, заставляя возвращаться к тому, от чего желаешь уйти?

Калуан Иматт, рассудив, что негоже попусту гонять туда-сюда генеральский корвет, решил воспользоваться общественным транспортником. При таком способе передвижения, к тому же, они с Финном наверняка привлекут к себе меньше внимания. Генерал одобрила предусмотрительность старого друга, равно как и Финн (хотя его мнения никто не спросил).

Майор, не теряя времени даром, заказал через голонет два билета первого класса до Корусанта, о чем Лея тут же поспешила известить командование Сопротивления в столице. А также леди Полу Антиллес, которая с обыкновенной для нее решительностью обещала лично посодействовать расследованию такого возмутительного преступления, как покушение на жизнь генерала, всеми доступными способами, и которая попросту не приняла бы отказа.

Тем же вечером доверенные лица главы Сопротивления, собрав нехитрый скарб, выдвинулись в путь.

Уже в полете, сидя на борту старого республиканского транспортного корабля лицом друг к другу, майор и бывший штурмовик поневоле разговорились. Путь до Корусанта при скорости движения транспортника в гиперпространстве занимал почти двое суток, так что молчать все это время, упершись взглядом в датапады или рассматривая в иллюминатор усыпанную звездами гладь космоса, было попросту невозможно.

— Мне интересно, — сказал Иматт, — какая нелегкая подвигла тебя выручить нашего По?

Финн поначалу отмахнулся — долго, мол, рассказывать — однако уже через пару мгновений, видя осуждающе-разочарованное лицо Калуана, который, нахмурив брови, как бы говорил своему собеседнику: «Прекрати юлить», решил рассказать все, как есть.

— Вы ведь слышали, что я числился на «Старкиллере», как сотрудник сантехслужбы. Я прошел лишь общую боевую подготовку, никто не учил меня, как убивать людей…

«… и не убить при этом себя самого», — с горечью прибавил он в мыслях.

Он не должен был оказаться в том десантном отряде, который занимался штурмом и зачисткой Туанула; не должен был видеть убийство Лор Сан Текки и других жителей деревни — безоружных монахов-пустынников, среди которых присутствовали женщины и старики. Именно зрелище расправы окончательно его надломило. Что можно тут добавить? FN-2187 с треском провалил первую же серьезную миссию.

Юноша живо вспомнил на своем шлеме кровь товарища FN-2003 — единственного из всего отряда, с кем он успел свести дружбу — как зловещее предупреждение. Красное на белом — замыленный символ утраты невинности, гибели души, не нуждающийся в дополнительном толковании.

— Я понял, что никогда не смогу стать бездушным убийцей.

— Но ведь тебе все равно пришлось убивать, — напомнил Иматт, прищурив глаза. — Или твои бывшие приятели-штурмовики позволили тебе дезертировать просто так?

Финн скосил взгляд к иллюминатору.

— По крайней мере, я убивал не по чужой указке, — глухо произнес парень. — Я сам принимал за себя решения. И не нападал, а только оборонялся.

Майор промолчал, очевидно, полагая, что слова тут излишни. Однако кивнул с явным одобрением.

Калуан готов был согласиться с тем, что его молодой спутник заслуживает уважения. Эта мысль впервые — походя — посетила майора, когда тот узнал, что небольшой след от ожога на левом плече, который Иматт приметил у Кайло, держа руки пленного рыцаря в момент его пробуждения, был оставлен именно Финном. Поражал не столько тот факт, что юноша умудрился ранить более сильного соперника — ранение получилось явно вскользь, в пылу схватки всякое случается; к тому же, Рен во время дуэли (если майору не изменяет память) уже получил удар из арбалета Чубакки — а то, как у парня вообще хватило отваги взять оружие, с которым он и обращаться-то не умеет, и, позабыв обо всем, сражаться, чтобы защитить бессознательную девушку от взбесившегося убийцы. Этот поступок Калуан готов был до конца жизни во всеуслышание ставить в пример молодым бойцам. Хотя распространяться самому Финну о своем восхищении его действиями на «Старкиллере» не собирался — еще зазнается.

— Слушай, — вдруг нахмурился старый вояка, — ты-то хоть не из этих… чувствительных к Силе? — последние слова он произнес, существенно понизив голос.

Не хватало Сопротивлению еще одного больного на голову.

— Вот еще! — фыркнул Финн. — Я нормальный.

— Но ты ведь тоже размахивал сейбером?

— Размахивал. А как иначе?

— У тебя что, не было при себе нормального бластера?

Юноша пожал плечами.

— Бластер был у Рей, только какой с него прок? Эта гадина, Рен, умеет плазменные заряды в воздухе замораживать. Сам видел.

Повисла пауза, во время которой, как водится, каждый подумал о чем-то своем.

— А сейчас Рен что, будет сражаться за Сопротивление? — спросил вдруг Финн, казалось, сам не веря тому, что говорит.

Калуан едва не подпрыгнул в кресле.

— Ты с чего это взял?

— Он погубил отца. Но спас мать от убийц.

Как ни старался, юноша не мог отыскать всему этому никакого рационального объяснения.

— Нет уж, — сурово заявил Иматт, — сражаться за Сопротивление я ему не позволю! Неизвестно, что у этого парня на уме. Сам ведь сказал. Вчера убил отца, сегодня спас мать, а завтра, неровен час, подорвет всю планету.

Будь его, Калуана, воля, он бы, наверное, надел на Кайло смирительную рубашку до конца жизни. Тем более что доктор Калония, кажется, тоже разделяла мнение о невменяемости своего пациента.

— Все-таки генерал права, — поначалу Иматт даже не заметил, что озвучил свои мысли, — нам не хватает Люка Скайуокера.

Как ни крути, только он и может положить конец безумию. Иначе как бы генералу Органе не пришлось до конца жизни прохлаждаться на Эспирионе, укрывая чокнутого сынка.

* * *

На посадочной платформе прибывших ожидала целая процессия во главе с ангелоподобным созданием в легком белом сатиновом одеянии, традиционном для девиц, принадлежащих к альдераанской знати. Леди Антиллес (или «представитель Антиллес», как к ней принято было обращаться в сенате) дожидалась доверенных лиц генерала Органы в сопровождении тройки охранников, своих подруг и компаньонок, навязанных ей по воле Леи, а также своего родственника, учителя и (до недавних пор) опекуна — лорда Реймуса Мериана, который, на первый взгляд, представлял из себя неуклюжую смесь образов добродушного старичка и мудрого (или, по крайней мере, желающего казаться мудрым) наставника.

Пола Антиллес обладала изысканной юной красотой и традиционной для всей ее родни внешностью. Ее кожа была смуглой, а волосы, уложенные в замысловатую прическу, украшенные золотой лентой, которая, пролегая между ухоженными, лоснящимися прядями, пересекала лоб — холодно-черными, с оттенком синевы, подобно ледяным вкраплениям. Кроме того, Пола была счастливой обладательницей поистине царственной осанки и восхитительных тонких запястий, которые выглядывали из-под широких рукавов ее просторного платья в обрамлении тяжелых браслетов, ненавязчиво, однако заметно. Для любой женщины не является секретом, что лучший способ подчеркнуть достоинства своей внешности — это наполовину скрыть их.

Это молодое дарование, только-только начинающее пробивать себе дорогу на политическом поприще, было восхитительно дерзким; именно дерзость, пронизывающая каждую черту ее облика, делала Полу особенно очаровательной.

Когда они с Калуаном приблизились к встречающим их людям, Финн, впервые увидав Полу Антиллес, вдруг почувствовал, словно какой-то неизвестной природы жар рождается у него в животе и затем стремительно расходится по всему телу. Его дыхание тотчас сбилось, а пульс участился. Юноша внезапно побледнел, однако глаза его засветились особым блеском счастья и одновременно смущения, который нельзя спутать ни с чем другим.

В тот момент, разглядывая одетую в белое воздушную девушку, являвшуюся вершиной встречавшей их процессии, Финн еще не видел двух других, не менее привлекательных молодых особ. Кайдел Ко Конникс — широкоплечая, спортивного телосложения блондинка с бледной кожей и добрыми карими глазами — как раз шептала что-то своей подруге, зеленокожей тви’лечке Чале, которая была, как и все женщины ее народа, изящной и тонкой в кости, с женственно округлыми бедрами и такими прекрасными, длинными пальцами, покрытыми черной росписью, что иной счел бы один их вид неприличным, как бы провоцирующим мужчин на бесстыдные мысли. Ее лекку были уложены так, что одно обхватывало грудь от правого плеча до левого, а другое точно так же обхватывало лопатки.

Остановившись в паре шагов от леди Антиллес, Иматт с самым почтительным видом поклонился ей.

— Доброго дня, ваше благородие. Генерал передает вам поклон.

— Здравствуйте, майор, — прозвенела Пола своим веселым и тонким голоском. — Я рада вашему прибытию и намерена настаивать, чтобы вы и ваш помощник, прежде чем встретиться с командирами Сопротивления, побеседовали со мной. Я являюсь официальным представителем сенатора Органы, кроме того, ее родственницей, и считаю своим долгом помочь расследованию случившегося. Мы прямо сейчас проедем в мои апартаменты в Сенатском округе, где вы сможете отдохнуть с дороги. А после мы обстоятельно поговорим.

— Спасибо, ваше благородие, но мы…

— Мы не откажемся, — вставил вдруг Финн, отчаянно недоумевая, какая это муха его укусила. Пойти против Иматта почти наверняка означало получить серьезный нагоняй.

Майор смерил наглеца уничтожающим взглядом. Однако идти на попятную было поздно, а затевать пререкания на глазах у леди и ее спутников, смущая их, майор не собирался.

— Лорд Мериан, — Пола перевела взгляд на своего слугу и воспитателя, — проследите, чтобы гости были обеспечены всем необходимым.

Старик подобострастно кивнул.

Уже дорогой леди Антиллес между горячих разглагольствований о своей исключительной преданности генералу Органе и о доверительности, как о главном залоге счастливой преемственности, в какой-то момент обратила взгляд на незнакомого юношу, который, надо сказать, заинтересовал ее еще там, на платформе — и, обратив взгляд, уже больше не оставляла Финна своим вниманием.

Старший товарищ послушал его, хотя сам явно намерен был поступить по-другому — это ли не доказательство того, что юноша вовсе не прост? Встречается масса примеров, когда воображение, подогреваемое явными недомолвками со стороны собеседников, способно увести человека далеко, гораздо дальше того места, где скрывается истина, которая чаще всего оказывается проще и логичнее невероятных домыслов. Это — как раз один из таких примеров торжества мнительности и свободы мысли. Пола готова была поверить, что именно Финн является доверенным лицом генерала, а Иматт — только его сопровождающим.

Оглядев молодого человека с ног до головы и высокомерно улыбнувшись, она спросила:

— Как ваше имя?

— Финн, — ответил тот, пряча глаза в пол.

Он и вправду решил не распространяться о том, что «Финном» стал зваться по воле случая, что это имя дал ему впопыхах коммандер Дэмерон, когда они улепетывали с «Финазизатора» на краденом TIE-истребителе, просто потому что не имел никакого желания запоминать труднопроизносимый порядковый номер неожиданного попутчика. А настоящего своего имени (если только оно у него вообще имелось) юноша давно уж не помнил. Такого рода подробности — не для ушей благородной девушки.

— Я очарована нашим знакомством, — кивнула Пола так что парень, не имеющий понятия об условностях светской беседы, начал нервно кусать губы. — Откуда вы родом?

В этот момент Финн впервые по-настоящему пожалел о том, что совсем недавно настоял на дальнейшем обществе этого ангела. Он совершенно не знал, что отвечать.

— С Вджуна, — выдавил юноша севшим голосом первое, что пришло ему в голову.

Врать он не умел. Более того, как показало их знакомство с Рей, еще и испытывал невыразимые муки совести, если ему все-таки приходилось говорить неправду.

Впрочем, девушка пока не заподозрила ничего. Лишь, изумленно покачав головой, воскликнула:

— Подумать только! Я слышала, там круглый год темно, постоянно дуют холодные ветра и выпадают кислотные дожди.

Финн беспомощно поглядел на Иматта, умоляя выручить его — попытаться перевести беседу в иное русло, или вовсе ее прекратить. Однако майор, мстительно усмехнувшись, сложил руки на груди, как бы говоря: «Уволь! Ты сам этого хотел — сам и выпутывайся».

Молодой человек мысленно выругался.

Делу, однако, помогла сама Пола, истолковав растерянность собеседника по-своему:

— Простите меня, Финн, вы почти двое суток тряслись в общем транспортнике и наверняка устали с дороги. Вам не до расспросов.

С этими словами она умолкла, решив, что, возможно, позднее юноша окажется более словоохотливым.

Руководствуясь распоряжением леди Антиллес, лорд Мериан разместил посланников Леи Органы в отдельных, хотя и смежных комнатах, уютных и просторных. С высокими потолками, с широкими окнами и парапетами, окрашенными в цвет золота. Все, что Финн видел кругом — это роскошь и комфорт, огромное количество свободного места — казалось, даже в коридорах поместилось бы целое поле для игры в мяч и стрельбы по мишеням — и свет, нескончаемый, всепроникающий, пронизывающий даже самые укромные уголки. Сейчас на Корусанте стояла летняя пора, так что, окна во всех коридорах и в главной зале стояли распахнутыми настежь в течение целого дня, и затворяли их разве что на ночь. Главная зала напрямую сообщалась с открытым балконом — таким широким, что там без труда удалось разместить небольшую посадочную площадку для легких пассажирских судов.

Пола сообщила, что в последние годы существования Старой Республики эти покои принадлежали леди Наббери, кровной матери сенатора Органы (она называла Лею именно так, не уставая подчеркивать, что в ее глазах та в первую очередь «сенатор», а уж затем «генерал»).

Когда их оставили вдвоем, Калуан Иматт, глядя, как его молодой приятель с восторгом раскачивается туда-сюда на мягкой перине, внезапно рассмеялся — отчаянно, самозабвенно, до слез в глазах. Он упал в кресло и схватился за живот.

Финн воззрился на него с явной обидой.

С первого взгляда и впрямь могло показаться, словно майор всего-навсего насмехается над тем легким чувством восторга и восхищения, которое юноша испытывал вблизи леди Антиллес — однако это вовсе не так. На самом деле Калуан искренне радовался тому, как одна проблема вдруг запросто решила другую.

Он понимал, что Финн с его простодушием и молодецкой сорвиголовостью станет скорее обузой в деле, требующем таких аккуратности и тщательности, которые Иматту еще только предстояло пробудить в себе самом. С другой стороны, теперь на его плечах лежала еще и обязанность отделаться от юной избалованной дуры, которая своим активным вмешательством, своей истовой готовностью помочь, скорее навредит делу. К тому же, в ее присутствии, за этой пустой светской болтовней Иматт каждую секунду опасался сболтнуть что-нибудь не то. Уже несколько раз Пола интересовалась, как здоровье генерала Органы и как Лея переживает случившееся, имея тайной целью прояснить хотя бы отчасти, отчего ее родственница все еще не покинула Эспирион.

Если эти двое, как водится, займут один другого, он, Калуан, только выиграет. Никто не станет ему мешать и путаться под ногами. Никто не будет раздражать, или вводить в смущение лишними вопросами.

Существовала, правда, вероятность, что уж если он, повидавший виды старый вояка, несколько раз ощущал себя близким к тому, чтобы проговориться о чем-либо важном, то уж молодой дурачок с кипящими гормонами и подавно может распустить язык — и этой вероятности никак нельзя было не учесть. Однако Калуан, довольный удачным стечением обстоятельств, быстро успокоился на том, что с его стороны будет достаточно как можно чаще напоминать о себе Финну, тем самым поддерживая у парня необходимую бдительность.

Наутро, проведя завтрак в компании молодых людей и вновь выслушав заверения Полы в том, что люди сенатора Органы всегда могут рассчитывать на ее поддержку, Иматт вдруг поднялся из-за стола, сообщив, что его нынче утром ожидает адмирал Статура, стало быть, у него нет более ни одной свободной минуты. Однако, сообщил майор, Финн с радостью останется и ответит на любые вопросы леди. Затем он учтиво раскланялся и с едва скрываемой поспешностью вышел за дверь следом за охранником, которому Пола — признаться, правда, в некоторой растерянности — поручила проводить гостя.

Молодой человек, впрочем, остался — и это по понятным причинам льстило самолюбию девушки и до определенной степени подпитывало ее амбиции. Она все еще считала, что главой миссии является именно Финн.

* * *

Весь оставшийся день протек для Финна в компании леди Антиллес, которая отчаянно не желала оставлять его своим вниманием, и внимания которой он, признаться, хотел с такой же силой. Он слушал ее болтовню и молча кивал, не вникая и даже не предпринимая попыток вникнуть в то, что она говорит, а думая только о том, что прежде ему никогда не встречалось таких прекрасных, утонченных и таких умных девушек.

Пожалуй, он еще не влюбился, во всяком случае, влюбился отнюдь не по уши — слишком еще кратковременным было их знакомство. Однако Финн определенно ощущал в себе готовность влюбиться, и шел к этому, не замечая абсурдных доводов разума: «какой же будет парой для леди неотесанный штурмовик-перебежчик?» Можно ли вспомнить хоть один случай, когда здравомыслие всерьез встало поперек стремительно растущему юному чувству?

Нельзя сказать, что в то время, которое он провел с Полой, Финн не вспоминал о Рей. Напротив, он думал о ней даже, быть может, больше, чем прежде. Его ветреная влюбленность и чрезвычайная очарованность необыкновенной девушкой с Джакку никуда не исчезли; только вот изменилось его собственное восприятие этих чувств.

Как это ни парадоксально, его отношение к Рей все больше казалось Финну слишком светлым, чтобы вылиться во что-то большее. Исполненное целомудренной дружеской заботы, оно было напрочь лишено элемента флирта, элемента ласковой игры, в которой один из возлюбленных стремится обыграть и покорить другого. А ведь это важный элемент, без которого не могут состояться здоровые, взрослые отношения.

Поневоле он сравнивал Рей с Полой. Юную оборванку с Джакку, которая покорила его открытостью души, добротой и нежностью, с молодой аристократкой. И что удивительно, сейчас, находясь рядом с нею, юноша готов был уверенно отдать пальму первенства Поле с ее обворожительными белыми одеждами, золотыми украшениями и витиеватыми фразами. Хотя Финн прекрасно отдавал себе отчет в том, что образ леди Антиллес не лишен какой-то двойственности, какой-то показательности, свойственной, наверное, каждому политику. Но именно это и привлекало его душу больше всего.

Рей, одинокая сирота, привыкшая добиваться всего собственными трудом и смекалкой, была так понятна Финну, что он поневоле чувствовал к ней и братскую привязанность, и одновременно благоговение — ведь эта девочка являла пример той самой достойной уважения самостоятельности, которой ему, недавнему дезертиру, только предстояло научиться. Пола же казалась ему видением иного, высшего мира, наполненного пышностью, красотой и беззаботностью. Рей воплощала в себе все лучшее, что можно вынести из нищенской среды, которая породила и его, Финна, потому что родители продали его в ранние годы Первому Ордену, как будущего солдата, за гроши, чтобы только не умереть с голоду. Но Пола — это олицетворение мечты; это сами высшие сферы, сосредоточившиеся вдруг в одном восхитительном существе. Теперь Финн вновь и вновь вспоминал, что постоянно хватал Рей за руку, словно стремился защитить; однако он не смел даже подумать прикоснуться к леди Антиллес хоть пальцем без ее согласия.

Полет его чувства, впрочем, еще можно было бы остановить, если бы Пола Антиллес отнеслась к гостю достаточно холодно, с отстраненной вежливостью, как привыкла общаться с большинством людей из своего окружения. Однако девушка и сама была заинтересована в том, чтобы между нею и молодым человеком возникли как можно более близкие, доверительные отношения — и нельзя сказать, что причиной ее заинтересованности послужил один только случай на посадочной платформе. Чем больше времени она проводила в компании юноши из Сопротивления, тем более любопытным его находила. Даже грубые солдатские манеры Финна, которые Пола, разумеется, очень быстро подметила, стали казаться ей наполненными тем, что она — чопорная дочь благородного семейства — охарактеризовала бы как «очарование экзотики». Даже его простецкое имя отчего-то приводило ее в восторг.

Она плохо знала своего нового знакомого, это верно. Однако неосведомленность только способствовала заинтересованности Полы, чья натура жаждала новизны, жаждала скорейшего действия. Претерпев не так давно первые существенные изменения в своей жизни, преобразившись из обыкновенной студентки в представителя сенатора, эта деятельная девушка уже не согласна была терпеть давление рутины, то и дело напоминая себе, что она — не более, чем заместитель, не уполномоченный самостоятельно принимать решения. Она, как и любое юное создание из высшего света в ее годы, задыхалась в своем коконе удушающей роскоши и в глубине души искала приключений.

Финн представлялся ей — как и она ему — пришельцем из другого мира, не ограниченного никакими условностями. Пола видела в юном своем госте героя-повстанца; одного из отважных пилотов, управляющих знаменитыми Х-вингами, которые рассекают просторы космоса и вершат историю. Одного из тех, кто некогда нанес непоправимый удар тирании, уничтожив «Звезду Смерти», а после и другую. А теперь еще и «Старкиллер». То, чего она не ведала, и не могла еще ведать о нем, она домысливала, слепо полагаясь на чуткость своего сердца.

О какой рассудительности тут может идти речь? Нетерпеливо подгоняемое с обеих сторон чувство росло между ними стремительно, и дело шло к самой вероятной развязке.

Еще до полудня обе спутницы леди Антиллес покинули ее, сославшись на то, что им следует заняться подготовкой отчета для генерала Органы — на самом же деле (Финн не сомневался в этом) они обе намеревались еще и лично побеседовать с майором Иматтом, чтобы ответить на его вопросы и, быть может, чем-либо помочь в расследовании. Однако ни Пола, ни сам юноша не обеспокоились их отсутствием, скорее напротив, вздохнули свободнее.

До конца дня они занимали друг друга пространными разговорами, в которых Пола продолжала настаивать на том, чтобы генерал Органа (равно как и сам Финн) доверяли ей, потому что главная ее цель — это быть полезной священному делу борьбы с Первым Орденом, ныне единому как для правительства Республики, так и для Сопротивления. Наверное, решил Финн, она привыкла произносить высокопарные фразы, не особо вдумываясь в их смысл, однако наделяя их особой значимостью благодаря искренним интонациям, благодаря умелой игре своего высокого и звучного голоса, идеально поставленного для прений в сенате. Он еще не знал, но уже подсознательно догадывался, что эта напористость свойственна в какой-то мере всей родне Органа-Антиллес, безоглядно погрязшей в политике задолго до рождения Полы, так чего ж ожидать от нее самой?

Пожалуй, юная леди Антиллес краем сознания чувствовала, что ее влиятельная родственница скрывает что-то важное — скрывает ото всех, и от нее в частности. Догадаться об этом было не так уж сложно. Смущенная подобным обстоятельством Пола с подсознательным трепетом искала способ добиться расположения Леи любыми доступными средствами. По меньшей мере, от генерала Органы не в малой степени зависела ее будущая карьера. Кроме того, Пола восхищалась Леей, как и большинство ее ровесников и сокурсников по академии.

Предприимчивость и участливость этой девушки определенно делали ей честь; однако ее наивность впору считать абсолютно неприемлемой для вероятного будущего сенатора.

Тем не менее, разговоры между нею и Финном, не утихавшие до вечера, непостижимым образом все больше приобретали характер формальных — то есть, становились не более чем удобным прикрытием для растущего чувства, которому, как и любому саженцу, необходимы благоприятные условия, необходимо укрытие от палящих лучей истины, способных погубить его, пока он еще мал и слаб.

Таким образом, Финн, сам того не ведая, с блеском выполнял возложенную на него задачу, при этом получая удовольствие сам и доставляя не меньшее удовольствие своей новой знакомой.

Вечером Пола предложила своему гостю прогулку по городу. Ей хотелось развлечь его, показав, как привыкла развлекаться она сама — это желание естественно для молодости. Финн с радостью согласился, предвкушая знакомство с ночной жизнью столицы, о которой прежде он только слышал; прикосновение к блеску и праздности, к прекрасному танцу жизни Галактик-сити.

На сей раз леди Антиллес, позабыв про шелк и сатин, оделась куда проще — в просторный цветастый комбинезон и кожаную куртку. Ее волосы были теперь закрыты матерчатым головным убором округлой формы с металлическими вставками по бокам. Этот костюм был ее маскировкой, известной всякому представителю высшего света, чтобы он мог не выделяться в толпе. Или по крайней мере, быть уверенным, что не выделяется, хотя его степенная, вежливая речь и гордая осанка все равно едва ли способны обмануть кого-либо. Так рассуждал Финн, видя, как Пола грациозно запрыгивает на переднее сидение личного лэндспидера модели «XP-38» вино-красного цвета с открытым верхом, который выглядел так, как будто обошелся в целое состояние, и, улыбаясь, призывает его не стесняться и сесть рядом.

С некоторыми колебаниями, которые вернее всего было бы истолковать, как последние попытки оглянуться назад и воззвать к собственному разуму, юноша однако последовал за нею. И вскоре спидер поднялся к небу, отдаляясь от посадочной площадки, и вышел на одну колею с другими, как бы растворившись в общем потоке.

— Вы знаете, Финн, я ведь училась в академии на Набу, — вдруг сообщила Пола, когда их легковой репульсорный транспорт пролетал мимо Галактического музея. — Предложение сенатора Органы стать ее заместительницей в сенате заставило меня покинуть эту планету.

Молодой человек, сидевший дотоле спокойно, подставив лицо прохладному ночному ветерку, и изучавший завороженным взглядом великолепные тяжелые колонны у входа в монументальное здание, вздрогнул и воззрился на свою спутницу, не в силах вообразить себе, что только счастливый случай избавил это ангельское создание от несчастного жребия.

Девушка продолжала:

— Однако там, в Тиде остались мои товарищи по учебе, которым сейчас грозит беда. Я беспокоюсь о них.

Тонкие пальцы, сомкнутые на рычаге управления, то и дело сжимались и разжимались, выдавая ее нерешительность. Пола отчаянно убеждала сама себя, что откровенничает сейчас вовсе не для того, чтобы разжалобить собеседника, еще больше пробудив в нем интерес к своей персоне. А только для того, чтобы этот юноша окончательно убедился в ее добром отношении к Сопротивлению.

— Мне можно доверять.

— Я знаю, — кивнул Финн, обеспокоенно сглотнув. Его голос дрогнул. — Поверьте, леди Антиллес, я не сомневаюсь в этом.

В ответ та попросила называть ее «Полой» — попросила с налетом раздражения; таким капризно-очаровательным тоном, которому, тем более, когда он звучит из уст прекрасной девушки, любому мужчине трудно отказать.

Они припарковали спидер у входа в ночной клуб, за полупрозрачными дверями которого мелькали соблазнительные расплывчатые силуэты танцовщиц, принадлежавших к расам тви’леков и родианцев, которые в своей изысканной полунаготе извивались на сцене под одобрительные крики и свист мужской публики. Такова жизнь в большом городе: днем жители идут в театры или музеи, а ночью в клубы, и одно никак не заменяет другого. Пола знала этот порядок и, подобно большинству молодых людей, успела к нему привыкнуть.

— Не волнуйтесь, это приличное заведение, — уверила она, имея в виду, что здешний владелец вовсе не торгует ни проститутками, ни наркотиками, и, кажется, вообще не имеет связей с криминальным миром, что являлось среди подобного рода братии чрезвычайной редкостью.

Ей нравился этот клуб, прежде всего, потому что здесь можно было выпить и расслабиться, не опасаясь, что тебя пырнут ножом, как в большинстве общественных мест — баров, ночных клубов, публичных домов и опиумных дыр — расположенных на нижних уровнях; существующих на грязные деньги хаттов и подобных им дельцов — сброда, приспособившегося к существованию при новом строе, и теперь чувствующего себя не хуже, чем во времена Империи.

Девушка обеспокоенно добавила:

— Впрочем, если пожелаете, мы можем уйти отсюда в любое время.

Финн растерянно кивнул. Не потому, что вид обнаженных девиц вогнал его в краску (хотя это так), а просто потому, что прежде юноше вовсе не доводилось бывать ни в клубах, ни в барах — и сравнивать ему было не с чем.

Они прошли внутрь и сели за столик у стены, подальше от сцены. Один напротив другого, чтобы видеть лица, однако с наибольшей вероятностью избежать неловких ситуаций при столкновении локтями, или случайном соприкосновении пальцев. Они были так забавно стеснительны и так милы!

По настоянию леди Антиллес, которая едва ли не насильно втолкнула ему в руки коктейльную карту, Финн, скрипнув зубами, выбрал коррелианский виски — об этом напитке он, по крайней мере, слышал что-то положительное от Хана Соло, который являлся неоспоримым его любителем. Прочие же названия ничего юноше не говорили.

Вот тогда-то и случилось то, к чему молодые люди уверенно и нетерпеливо шли все минувшие сутки, и как будто даже ненавязчиво подгоняли один другого. Учитывая очевидное рвение обоих участников, произошедшее было неизбежным, а полутьма, царившая в главном помещении клуба, расслабляющая музыка и выпитый алкоголь дал завершающий толчок этому делу.

Уже после третьей рюмки виски, которую они выпили, весело звякнув хрустальными сосудами и торжественно пробормотав: «За Сопротивление!», Финн и Пола почему-то решили подсесть друг к другу поближе. Почему они, не сговариваясь, вдруг разом приняли такое решение, было бы понятно любому человеку со стороны, но только не им самим.

А к тому времени, когда первая бутыль была прикончена на две трети, юноша и девушка в головокружительном похмелье обнимали друг друга, переминаясь на танцплощадке с ноги на ногу, и самозабвенно целовались, словно пара подростков. В мягком касании их губ присутствовала трогательная нерешительность, характерная для первых поцелуев.

Это случилось всего за двое суток до того, как лейтенант Бранс, связавшись по одному из внутренних каналов с Иматтом, сообщил сослуживцу и товарищу тревожное известие об аресте генерала Органы и ее сына. Всего за три дня до прибытия Леи на Корусант и за неделю до того, как вся галактика услышала о чудовищном захвате Тида войсками Первого Ордена.

На душе у Финна порхали бабочки. Он был счастлив и взволнован, не думая ни о чем, кроме всепоглощающего счастья, которое свалилось на него.

* * *

Уже глубоко за полночь, возвратившись в свою комнату, Финн увидел мигание синего огонька голопроектора, возвещавшего о принятом сообщении. Будничным жестом он нажал кнопку воспроизведения.

Говорил Калуан. Как всегда, ворчливо и небрежно тот интересовался, где носит его молодого товарища целый вечер (хотя трудно поверить, что старый майор не догадывался в душе, каков будет ответ на этот вопрос), и напоминал, чтобы тот держал язык за зубами. Он имел в виду, что Финну полагается каждую секунду помнить об осторожности, чтобы не выдать тайну генерала Органы; однако сам юноша, пребывая еще на самой высокой грани удовольствия, расценил предупреждение Иматта несколько иначе — чтобы он ненароком не сболтнул о своем происхождении и о былой принадлежности к Первому Ордену. Что, впрочем, тоже имело определенную важность — и для Иматта, как для его спутника, в том числе.

Голозапись еще не достигла окончания, когда Финну пришлось довольно грубо прервать надоедливое брюзжание майора, поскольку в дверь постучали.

На пороге стояла Чала, которая, весело улыбаясь — «так и знала, что вы не спите» — сообщила, что им есть, о чем поговорить. Юноша обрадовался ее появлению, решив, что общество еще одной очаровательной девушки должно его развлечь.

Когда Финн взглянул на Чалу, расположившуюся на диване — зеленокожую и изящную, чьи движения были наполнены особой, волнительной грацией — то впервые подметил в ней сходство со змеей. Такой же прекрасной, как древнейшие в галактике рептилии, давшие жизнь многим подвидам на почти каждой из обитаемых планет, была эта очаровательница из тви’леков, чьи женщины славятся, как общепризнанный эталон красоты и обольстительности в большинстве цивилизованных миров, и нередко служат самым ценным товаром для сутенеров и работорговцев. Финну, прежде редко сталкивавшемуся с тви’лечками и вообще с инопланетными женщинами (поскольку Первый Орден, будучи верным наследником Империи, не жаловал иные расы, кроме человеческой), был поражен, почувствовав пьянящее обаяние Чалы так близко. Казалось, словно на нее можно глядеть бесконечно; ее облик завораживал, и даже более того — как бы гипнотизировал.

Каково же было удивление юноши, когда Чала, мило улыбнувшись, внезапно осведомилась, как поживают генерал Органа и пленник, которого та скрывает на Эспирионе!

— Майор Иматт рассказал мне обо всем, — пояснила тви’лечка при виде искреннего недоумения и испуга, отразившихся на лице Финна.

Вспоминая впоследствии этот разговор, молодой человек недоумевал, отчего ему не показалось подозрительным, что майор, отличавшийся особой скрытностью, внезапно решил посвятить инопланетную девчонку в свято оберегаемую тайну? Одно объяснение: Финн в это время был пьян и влюблен, и мог думать исключительно о собственных делах (что, впрочем, тоже характеризует его не в лучшем свете).

— Еще ваш друг просил приглядеть за вами, чтобы бы не сболтнули лишнего леди Антиллес, — продолжала Чала.

А вот это уже было вполне похожим на Иматта.

Пересилив себя, юноша осторожно кивнул.

— Я верен генералу и ни за что не предам ее, — пролепетал он, не представляя, что может сказать еще.

Чала расхохоталась хрустальным смехом.

— Ну разумеется… никто и не подумал бы, что вы способны на предательство.

Финн тревожно сглотнул.

Нахохотавшись вволю, гостья добавила немного серьезнее, хотя нежно-салатового оттенка ее глаза все еще блестели заговорческим азартом:

— Это ведь он, сын генерала, спас свою мать во время нападения?

И снова ее собеседник предпочел отделаться кивком.

— Если так, то Лее следует быть осторожнее, поскольку слухи о чудесном спасении благодаря неизвестно откуда взявшемуся джедаю уже достигли столицы. — Она помолчала. — Впрочем, учитывая… кхм… неприятную славу ее сына, полагаю, никого не удивит, если он, сохранив жизнь матери, сам же вскоре и оборвет ее. Надеюсь, генерал понимает это?

В ответ молодой человек промямлил что-то неуверенное. Откуда ему знать, какими поползновениями руководствуется генерал Органа? Сам бы он ни за что не решился держать при себе Рена, пусть даже на самой короткой цепи. Если этому зверю выпадет шанс освободиться, он будет так зол, что растерзает любого на своем пути. И, конечно, не пощадит родную мать, как совсем недавно не пощадил Хана Соло.

Помолчав немного, Чала произнесла задумчиво:

— Насколько мне известно, в Первом Ордене распространена информация, будто Кайло Рен погиб на «Старкиллере». А неуклюжий рейд Хакса на Ди’Куар списали на банальную ошибку генерала, который был сбит с толку и подавлен потерей своей драгоценной станции. Впрочем, я сомневаюсь, что кто-то всерьез верит этим отговоркам; даже Сноук не стал бы держать при себе настолько безнадежных идиотов.

Говоря так, она кусала губы с настолько очевидным, немного растерянным беспокойством, что после Финн опять-таки удивлялся, как это он оказался настолько слепым, что даже не подумал обеспокоиться, ведь поведение собеседницы было явно подозрительным.

— Рабы поверят любому слову хозяина, — печально промолвил бывший штурмовик, — из страха перед ним.

Это высказывание касалось не только его прежних собратьев, обыкновенных штурмовиком. Но также — и даже в большей степени — офицерский состав. Горемычных слуг системы, вроде лейтенанта Митаки, служившего на «Финализаторе» кем-то вроде распорядителя, и… да, капитана Фазмы, о дальнейшей судьбе которой бывший подчиненный мог теперь разве что догадываться — сумела ли он вылезти из мусорного пресса? выбралась ли со «Старкиллера», или погибла при взрыве? и если она осталась жива, какое наказание ее ожидало за отключение дефлекторов, на которое они с Ханом ее вынудили?

Погруженный в раздумья Финн вдруг язвительно хмыкнул. Кажется, за свою бытность на Эспирионе он истинно проникся духом демократии, коль скоро мысленно рассуждает о судьбах отдельных личностей, хотя человека, воспитанного на идеологии тоталитаризма, не должны волновать подобного рода мелочи.

Да, они были рабами, эти люди, и их доля гораздо хуже, чем у товарищей Финна, или у самого Финна. Штурмовиками руководят их начальники; но самими начальниками руководит безликая машина деспотии. И если до человеческих сердец, пусть даже отравленных жестокой идеологией, возможно достучаться, то машина лишена сердца вовсе.

Видя, что юноша задумался о чем-то своем, тви’лечка, деликатно опустив глаза, сообщила, что гость, вероятно, устал, поскольку день у него выдался насыщенным, а значит, ей пора уходить.

— Я рада за вас и за леди Антиллес, — сказала Чала вместо прощания, лукаво подмигнув, и один из ее леку вдруг загадочно шевельнулся.

Конечно, она догадывалась, какого рода отношения стремительно складывались между молодыми людьми. К тому же, на вороте куртки Финна — той самой, которую ему отдал По — отчетливо виднелся след от темной помады, которой пользуется Пола. Женский глаз достаточно наметан, чтобы приметить такие детали. Скорее всего, юноша, не найдя под рукой ничего более подходящего, наскоро вытер губы первым подвернувшимся куском ткани.

Страх, смущение, восторг, недоверие, упоение — все эти чувства промелькнули на лице Финна в одно мгновение, изменяя его выражение, словно кадры на голопроекторе. Мысль, что об их недавнем приключении с Полой знает (или во всяком случае догадывается) еще кто-то, понемногу доходила до разума юноши, ввергая его в замешательство.

Чтобы выйти из положения, он решил сменить тему.

— Надеюсь, Чала, вам не следует отдельно говорить, что правда о сыне генерала Органы должна остаться тайной. Даже для членов Сопротивления, кроме тех, кого выберет сама генерал, — сказал он, показательно выпятив грудь и придав своему голосу как можно более серьезные нотки — так что и сам, услыхав себя со стороны, рассмеялся бы в голос.

Салатовые глаза Чалы улыбнулись ему.

— Полно вам, Финн! Я служу генералу достаточно долго, она знает, что может доверять мне. И майор Иматт тоже знает. Не беспокойтесь на мой счет.

Она повернулась к двери, которая тотчас отъехала в сторону, чтобы выпустить посетительницу из гостевых покоев.

Подумав о чем-то, тви’лечка вновь поглядела на молодого человека — на сей раз с самым серьезным видом.

— У меня только одно условие: я бы попросила не отправлять меня на Эспирион. Мне трудно признаться в этом, Финн, но я смертельно боюсь этого человека, о котором мы говорили. Кайло Рен славится, как бешеный ворнскр на привязи у Сноука. Даже если ворнскру отрубить хвост, я не рискну к нему приблизиться.

Подумав, насколько верно выбранное Чалой определение, юноша едва не засмеялся. Однако он продолжал героически хранить на своем лице суровое выражение, подобающее командиру Сопротивления и доверенному человеку генерала Органы, за которого его здесь повсеместно принимали.

— Не думаю, что генерал потребует от вас чего-то подобного, она ценит интересы своих служащих, — за деловитым тоном Финна скрывалось ощущение, знакомое всякому плохому актеру — будто он сейчас похож на дурака.

— Я надеюсь на это, — спокойно кивнула девушка. — Доброй вам ночи, Финн.

И она легкой походкой выплыла в коридор.

* * *

Пройдя к себе и убедившись, что никто не следит за нею, тви’лечка затворила двери. Она извлекла из складок одежды черное электронное устройство размером не больше горошины и вставила его в специальный разъем, расположенный сбоку на ее датападе.

Несколько минут спустя с нею на связь вышел немолодой мужчина человеческой расы с порядком обрюзгшим, но при этом живым и хитрым лицом.

Чала, ожидавшая вызова, заметно оживилась и, взметнувшись с кровати, подлетела к проектору.

— Вот видите, майор, — произнесла тви’лечка, сладко улыбаясь. — Генерал прячет у себя опаснейшего преступника, какие вам еще нужны доказательства?

Диггон нахмурился, изображая сомнения, которые, впрочем, после всех представленных Чалой подтверждений и вправду казались наигранными.

— Канцлер постарается как можно скорее прояснить, что происходит на Эспирионе, — пока это все, что он мог сказать, положив себе однако немедленно, невзирая даже на неурочный час, довести до сведения Викрамма сногсшибательную правду.

В чем однозначно не приходилось сомневаться, так это в том, что генерала Органу давно пора заставить прибыть в столицу — не пряником, так кнутом. А для этого, похоже, придется кому-то ехать за нею в ту глухомань, где Лея затаилась, оскорбляя нового главу Республики своим показательным пренебрежением.

Даже если изумительное открытие, сделанное его тайным информатором, окажется неверным (на что, впрочем, оставалось мало шансов; разговор с этим пьяным недоумком звучал весьма убедительно), его превосходительство наконец-то получит повод требовать личной встречи с главой Сопротивления. И не иначе, как в официальной обстановке, в здании сената.

— Кажется, Органа напрочь утратила осторожность, — заметила Чала с ноткой философии в голосе. — Мало того, что она доверилась юному болвану, так еще и отпустила его прямиком на Корусант.

— Если то, что вы узнали — правда, нелепостям в поведении генерала есть достаточно простое объяснение. Лея должна быть в смятении, разрываясь между своими чувствами и долгом перед Республикой. В таком состоянии человек едва ли способен рассуждать здраво, поэтому он будет спотыкаться даже не ровном месте. — Диггон помолчал немного. Затем обыденным тоном спросил: — Что мне передать Верховному канцлеру? Какой награды вы пожелаете за представленные сведения?

Тви’лечка лишь помотала головой, давая понять, что не нуждается в дополнительных поощрениях.

— Я служу Республике, майор. Кроме того, прекрасно понимаю, что Кайло Рен — чудовище, которое необходимо уничтожить. Я вовсе не лгала, когда говорила, что боюсь его, как огня.

Даже в Первом Ордене понимают, насколько опасен этот неуправляемый одаренный. Говорят, известие о его гибели многие восприняли, как настоящую удачу.

— Пусть канцлер поскорее поставит его к стенке — это все, что мне нужно.

— Не знай я вас настолько давно, — заметил Диггон, — я бы предположил, что вы руководствуетесь соображениями личной мести. А то и вовсе тайно служите Первому Ордену.

Несомненно, если Викрамм примет решение казнить сына Леи Органы, о добрых отношениях с Сопротивлением можно позабыть. Такое стечение обстоятельств было бы лучшим подарком для Верховного лидера.

Впрочем, молва несколько расходилась со сведениями Чалы. Настойчивые слухи утверждали, что глава Первого Ордена дорожит своим учеником, считая его Избранным по примеру Дарта Вейдера. Если учитель до сих пор не пришел на выручку магистру рыцарей Рен, это еще не значит, что его жизнь вовсе не представляет для Сноука никакой ценности.

— Канцлер во всем разберется, — подытожил Диггон, ясно давая понять, что не намерен давать никаких обещаний. — Благодарю вас.

Голопроектор потух.

Чала устало опустилась на колени и тяжело вздохнула. Диггон крайне догадлив, это стоит признать. Но ни его догадливости, ни его нынешней осведомленности не достало бы, чтобы понять, что на самом деле движет его информатором.

Любовь — это чувство, которое выше любых интриг и могущественнее всех политиков вместе взятых. Поразительно, что даже такое светлое явление подчас побуждает людей к циничности, а то и к откровенной жестокости.

Рыцарям Рен не позволено свободно любить, пока жив Сноук. Но истинной любви не дано превозмочь ни ему, ни фанатику-Кайло, который, если дать ему шанс, рано или поздно погубит орден в угоду своему эгоистичному желанию во что бы то ни стало разделаться со Скайуокером и сравняться ужасающей славой со своим великим предком.

Почти неделю — с тех пор, как капитан Терекс сообщил о происшествии в бывшей императорской цитадели и о побеге с Бисса одной крайне важной пленницы (до которой лично Чале не было, впрочем, никакого дела) — от ее возлюбленного не поступало вестей.

И снова исполненный горечи вздох разорвал прелестную грудь тви’лечки.

«Где же ты, Тодди’барр Тайлес тей? Братец Тей, Лиа тоскует по тебе…»