«Вы несомненно влюблены, Соло…»

Нет, это было совершенно невероятно. Кайло не мог поверить, принять для себя эту нелепую мысль — а с подачи Диггона, так особенно нелепую. И все-таки вновь и вновь возвращался к ней, сидя в одиночестве за плотно запертой дверью своей камеры, и очень скоро понял, что иначе у него попросту не выходит.

Он не мог поверить. Однако возможно хотел верить в это. Слова разведчика разбередили в нем что-то тайное, скрытое доселе в самой отдаленной и сумрачной части души. Казалось, Диггон по воле судьбы, стреляя наугад, попал в самую точку, прямо в сердцевину — так что иной, даже хорошенько прицелившись, не сумел бы повторить этот выстрел.

Влюблен?

Никогда прежде с ним не происходило ничего даже близко похожего. Ни разу в жизни Бен Соло не знал женщины, хотя право, сейчас смешно об этом говорить! Когда мужская его натура стала понемногу брать свое, Бен быстро научился успокаивать плоть при помощи медитации, как испокон веку поступали джедаи, принесшие обет безбрачия. Его семья уготовала ему долю монаха; юноша смирился с этим задолго до того, как в нем пробудились естественные желания молодости. Несмотря на то, что мастер Люк часто отзывался о своем племяннике, как о «будущем семьи», сам Бен в глубине сердца полагал, что станет, скорее всего, последним Скайуокером. И — странное дело — прежде ему никогда не думалось, будто у него забрали нечто важное; важное не только для продолжения прославленного рода, но и для других, более личных и притягательных целей.

Никогда — до настоящего момента.

Кайло Рен недалеко ушел от Бена в этом вопросе. Он знал, что в древности ситхам, в отличие от джедаев, дозволялось иметь семьи. Однако орден Рен и сам Верховный лидер придерживались здесь более консервативных традиций. Рыцарям Первого Ордена воспрещались длительные отношения с женщинами, хотя, говоря откровенно, братия могла иной раз закрыть глаза на кратковременные любовные вылазки. Сам Кайло, впрочем, никогда так не поступал. Он был «более чем человек», даже более чем магистр — он был эмблемой, живым идолом. Его душа, как и тело, были совершенно чисты перед орденом. Этим можно было по праву гордиться. Кроме того, каждый из рыцарей хорошо помнил трагическую историю одного из братьев, который решился тайно завести семью и поплатился за это жизнью, причем, не только своей.

Верховный часто, слишком часто говорил о слабости человеческого духа и об искушении Света, перед которым некогда не устоял сам Дарт Вейдер. Любовь, семья, а уж тем более дети — все это может быть опасным для того, кто избрал путь воина Силы. Ученик, в общем-то, разделял эту точку зрения; разделял, с одной стороны, потому что горький пример деда был, на его взгляд, достаточно весомым аргументом, а с другой — потому что тогда еще не задумывался всерьез о подобных вещах.

И вот, пожалуйста. Тот, кто прежде представлял собой образец чистоты и правильности; тот, кто дожил почти до тридцати лет, не ведая радостей, которые способно дарить мужчине женское тело, внезапно попал в западню.

Влюбился…

Всякий раз, думая об этом, юноша с решительным упрямством тряс головой, словно оправдывался сам перед собою.

Ему доводилось слышать историю о преданной, трогательной, очаровательной любви молодого Вейдера — историю о девятилетнем мальчике с Татуина, который, однажды увидав свою нежную возлюбленную и в будущем горестную жену, пронес чувство к ней сквозь годы, сквозь все мыслимые запреты, сквозь войну и смерть. Историю, казалось, созданную для поэтических строк; если бы Кайло не доверял рассказчику, своему учителю, он решил бы, что все это повествование от начала и до конца — дешевый вымысел, порождение любовной лирики. Но пример именно такой любви — любви-поклонения; любви, разом сбивающей с ног — он и считал единственно верным.

Но с этой девчонкой-мусорщицей он не испытывал чувств, даже отдаленно похожих на возвышенные чувства рыцаря к своей королеве. В его глазах она не сделалась ангелом, достойным поклонения. Она была обычной оборванкой. Худощавой сиротой с сухой, покрытой неровным загаром кожей, с ломкими волосами, в которых притаились крупинки песка, как последняя память о проклятой пустыне Джакку, с грязными ногтями и суровым, недоверчивым взглядом. В этой девчонке не было женственности, не было одухотворенности, не было даже обычной юной и свежей красоты. Возможно, ей требовалось совсем немного, чтобы назваться красивой — но тогда посреди леса, отчаянно запыхавшаяся, сверлившая его немилосердным взглядом, она вовсе не показалась Кайло привлекательной.

Так каким образом могло случиться, что он так ужасно заболел ею? Это и вправду была болезнь, сродни раковой опухоли, которая день за днем высасывала из него силы, уверенность в себе, лишая его былых возможностей. Даже не зная наверняка о необыкновенном свойстве Рей с Джакку, Кайло не мог не чувствовать, что это она, мысли о ней опустошают его. Но как он сам это допустил, величайший одаренный? Как вышло, что он пропустил тот особый порог, ту границу, за которой его поджидала гибель? Почему преследовал девчонку, погружаясь все глубже в омут? Почему позволил природе возобладать над разумом (а чего хотела природа в отношении него — полного сил молодого мужчины, лишенного уродства и увечья Вейдера — понять не так уж и трудно).

Кайло вспоминал их первую встречу. Испуганные выстрелы — будто оса пытается ужалить штурмовика сквозь его броню. Страх и отчаяние в глазах девчонки, рваное ее дыхание, которое в тишине леса звучало, словно безмолвный крик о помощи. Бусины пота в нижней части шеи, которые Кайло успел подметить, когда однажды наклонился к ее уху. В этот миг он отчетливо ощущал в ней что-то необычное, еще робкое — и в то же время поразительно опасное.

«Ты могла убить меня. Не зная обо мне ничего».

«Почему бы и нет? Мне достаточно знать, что такое Первый Орден».

Она испугалась монстра, которого сама себе придумала. Ведь он не нападал на нее.

Впрочем, он сам виноват. Что еще оставалось думать этому недалекому существу при виде тех самых нечеловеческих, инфернальных стати и пластики, которые столько лет служили ему прикрытием? Он ведь и хотел внушать другим страх. Хотел, чтобы в нем видели смертоносную тень, а не человека.

Глупо отрицать, что он и вправду похитил ее не только ради того, чтобы разыскать вожделенный фрагмент карты. Скайуокер, конечно, интересовал его; но в то время куда больший интерес представляла сама девушка. Кайло хотел понять, является ли она тем Пробуждением, той бурей, которую ощутили и его учитель, и он сам.

А после, проникнув в ее мысли, он разглядел то, что придало его необъяснимому любопытству еще один, быть может, более важный смысл. Одиночество… томление в ожидании чуда — того, чему заведомо не дано свершиться; сомнения, горечь потерь, отчаяние, гнев — о, сколько гнева! — кошмары по ночам… Все это настолько напоминало агонию души Бена Соло, что Кайло казалось, будто он глядит сквозь время на себя самого — двадцатидвухлетнего, растерянного, озлобленного, одинокого парнишку, впервые ушедшего из-под опеки дяди и оказавшегося в руках врага. Никогда прежде Кайло не встречался человек, чей внутренний мир был бы так изумительно похож на его собственный. Человек, которого он понимал бы так хорошо, как ее.

Он чувствовал жалость к ней, это правда. И нагоняй, полученный от Верховного, в этом смысле был абсолютно заслуженным. Но разве смесь сочувствия и смутного, непонятного ощущения родства можно назвать влюбленностью? Нет, вовсе не так он себе это представлял.

«Ты боишься… боишься так и не достигнуть могущества Дарта Вейдера!»

Кайло помнил, с какой ошеломительной силой она вышвырнула его из своих воспоминаний. И как он, смущенный и униженный, отшатнулся от нее, словно обжегшись.

Боится… да, она угадала, черт побери! Он боялся не оправдать возложенных на него чаяний Верховного лидера. Боялся оказаться недостойным славы великого предка. Боялся, что все усилия, вложенные в него, пропадут впустую. Он — тщеславный ублюдок, не пощадивший во имя будущих власти и славы ни малых детей, ни бывших друзей, ни монахов на Джакку, ни даже родного отца. Наказание, которое он понес, когда утратил контроль над Силой — неважно, что послужило тому причиной: она ли, его ли собственные чувства, или же воля провидения, — это наказание было справедливым. И когда власти Новой Республики, наконец, поставят его к стенке, он, несомненно, получит по заслугам.

Он — монстр, хотя и не такой, как она полагала вначале. Истинное чудовище ужасно внутри, а не снаружи.

Приходилось признать, что их судьбы связаны. Их ад — один на двоих. Их встреча на Такодане и допрос на «Старкиллере», его попытка взять под контроль ее разум — все это было не более, чем еще одним витком воли великой Силы, которая привязала их друг к другу.

Проклятье! Он действительно влюбился. Влюбился, словно последний глупец.

Рен выдавил из себя это признание отнюдь не сразу, как только неотвратимая правда, произнесенная Диггоном, насмешливо коснулась его слуха. Нет, он долго не желал признаваться себе. Он спорил с собой, безмолвно плача от восторга и изумления, от бессилия и счастья. Он искусал себе все пальцы и губы до крови. Он готов был рвать и метать, но вместо этого, на удивление, впервые за долгие годы удерживал сам себя от неистовства и разрушения. Вместо этого он продолжал сидеть, по-дурацки глядя в одну точку, улыбаясь и рыдая одновременно.

Признание далось ему нелегко. Но оно, по крайней мере, облегчило его совесть, позволив больше не обманывать себя самого, не отрицать очевидного и прекратить, наконец, глупый внутренний спор.

В это и вправду невозможно поверить — как он день за днем не отпускает от себя мыслей о крохотном худом теле в своих руках, о стальном запахе ее пота, о гневных складках у краев губ и о горделивой ее осанке, когда Рей торжествующе расхаживала вокруг него, поверженного, израненного, истекающего кровью и теряющего сознание — и как опьяняют его эти мысли. Теперь-то он знает, что такое бесконтрольный интерес к женщине, необъяснимая, изнуряющая тяга. Безумие, которому поистине нет конца. Ловушка, от которой он уходил так долго, но в которую вдруг угодил, когда меньше всего ожидал этого. Джедаев учили не поддаваться страстям; ситхов — управлять страстями как орудием для достижения цели. Но никто не погружался, как он, Кайло Рен, в самую гущу бушующего урагана.

В душе Кайло стремительно разрастались уродливые, темные ветви страха — страха перед той мрачной неизвестностью, которую сулил ему такой поворот. Быть может, где-то в другой жизни, где они оба были бы не потерянными одаренными детьми, а счастливыми и состоявшимися личностями; где его не раздирали бы надвое Свет и Тьма; где он мог бы стать совершенно другим человеком — обычным человеком; открытым, немного застенчивым парнем в белой сорочке и кожаном жителе с внутренней кобурой для бластера, сыном своего отца, юным контрабандистом, каким иногда видел себя в детских мечтах, — в этой жизни любовь могла бы принести счастье ему, им обоим. Но сейчас его ожидали только новые сомнения, новые муки, новый соблазн. Опять бороться с собой, преодолевая слабость, торопливо твердя себе, куда может завести мужчину отчаянная страсть. Поочередно припоминая то деда, отдавшего себя в рабство Императору во имя любви, то Дэрриса, предательски поддавшегося жажде обладания и умершего в назидание другим рыцарям, то отца, который так и не сумел стать безмолвным слугой горделивой и деспотичной Леи Органы.

Страшно подумать, что будет, если учитель узнает о том, что еще один его ученик не сумел подавить в себе мужской инстинкт и возжелал запретного? А может быть, он уже знает? Может, он оказался куда прозорливее самого Кайло, и тот его упрек вовсе не ограничивался одной насмешкой?..

Если подумать, то Сноук вероятнее всего давно угадал, что происходит. Коль скоро даже этот хаттов слизняк Диггон без особого труда разглядел то, чего сам Кайло не заметил разве что потому, что не желал замечать.

Впрочем, даже если и так, что с того? Теперь, когда он крепко пойман. Ему пора, позабыв о гордости, признать раз и навсегда, что его сил не хватит, чтобы освободиться. На сделку с властями Республики он не пойдет, помощи от врагов не примет, а Верховный лидер, похоже, и вправду бросил его на произвол судьбы. Выходит, его смерть — лишь вопрос времени.

Рыцарю Силы полагается принять свой жребий достойно — не пытаясь вывернуться благодаря влиянию матери, и не прибегая к унизительным отговоркам, вроде помутнения рассудка. Кайло старательно подавлял боязнь, напоминая себе о том, что любой жизненный путь конечен. Тогда почему же ему кажется особенно обидным умирать сейчас? Почему воля к жизни заговорила в нем так неожиданно?

Проклятье!

* * *

Рейми Дэррис, внезапно ожившей дочерью которого Рей себя назвала, был знаком Кайло лишь опосредованно — со слов тех людей, которые знали покойного рыцаря, начиная с самого Верховного лидера и заканчивая служителями храма на Малакоре. Но поскольку и первого ученика Сноука, и его второго ученика окружали одни и те же личности, молодой магистр поневоле слыхивал о брате Д’ашоре довольно много.

Он знал, что Рейми родился на Кореллии и обладал, судя по всему, характером, типичным для этой сорвиголовой нации, где каждый второй — контрабандист, солдат удачи, жулик и романтик. Бен помнил единственное изображение, сохранившееся в архивах храма: моложавый, крепкий парень, короткие светлые кудри, уверенный, лукавый взгляд из-под широких, белесых бровей — изумительно не похожий на него самого.

Случалось, что Кайло ощущал туманный след, оставшийся в Силе от человека, чей жизненный путь сделался своего рода прелюдией к его собственному возвышению — невидимый шлейф былых его мыслей, чувств и воспоминаний, слишком маленький и нечеткий, чтобы преобразиться в призрака, но все же достаточно явственный, чтобы одаренный с продвинутыми телепатическими способностями и высоким внутренним чутьем мог его уловить. Кайло видел живой ум и отвагу, обаяние и немалую долю юношеского тщеславия. Рей всегда искал лучшей доли, разрывая то, что воспринималось им как мучительный вакуум однообразия. Это был человек весенней красоты и прелести, нахальный и очаровательный. Из тех людей, что ступают по жизни непринужденно и весело. Из тех, что искренне верят, будто они способны подчинить мироздание своим желаниям. Вероятно, это ему, Дэррису, следовало родиться сыном Хана Соло.

Когда и при каких обстоятельствах Рейми обнаружил в себе чувствительность к Силе и связался с преступной сектой, из которой позднее родился орден Рен — эти подробности так и остались скрытыми за пеленой неизвестности. Верховный лидер говорил, однако, что отыскал Дэрриса в одной из тюрем Коронет-сити, где тот отбывал очередной незначительный срок за мелкое хулиганство и разбой — похоже, что в жизни Рея проблемы с законом были обычным делом. Ходили слухи, что в то время, когда он оказался в тюрьме, молодой человек уже был посвящен в рыцари и имел собственный красный световой меч.

— Ты хочешь выбраться на свободу? — спросил тогда Сноук, и Рейми принял его помощь без дополнительных разъяснений; он с готовностью протянув неожиданному спасителю скованные руки, чтобы тот избавил его от цепей.

Случилось это незадолго до битвы при Акиве.

«Я вижу в тебе огромный потенциал. Вижу великую судьбу, которая тебе уготована, — эти слова Сноук говорил и самому Бену. Десятки раз. — У тебя большое будущее, мой юный ученик. Со мной ты обретешь цель и сумеешь исполнить свое предназначение».

Дэррис легко поддался искушению. Он не был связан, как Бен Соло, семейными узами и верностью кодексу джедаев. Его дорога к вере в Единую Силу и Избранного, как ее воплощение, оказалась с самого начала прямой и свободной.

Сейчас трудно судить, считал ли Сноук своего первого ученика тем же, чем считал второго — новым Избранным, идеальным воином Света и Тьмы. Даже если и считал, то здесь у Кайло, родного внука прежнего Избранника Силы, имелось несравненное преимущество. Наверняка же ему было известно лишь то, что Д’ашор занимал в ордене особую роль связующей нити между остатками Империи и непосредственно рыцарями Рен. Благодаря своему талантливому ученику Верховный лидер впервые обратил внимание на фанатичных приверженцев Вейдера; именно Сноук позволил им обосноваться в малакорском храме и заняться изучением ситхских голокронов. А со временем полностью подмял под себя орден, превратив его в подобие былого инквизитория.

Рей мог бы без труда сделаться магистром ордена, если бы стремился к этому. Однако он откровенно говорил, что считает должность магистра крайне скучной; а на самом деле, возможно, опасался взваливать на себя заботу о других, поскольку и о себе-то мог позаботиться с трудом. Куда проще оставаться человеком маленьким, человеком ведомым, ни за что на этом свете не отвечая.

Да, Рейми было свойственно легкомыслие, которое невероятным образом уживалось в одном человеке с упомянутым уже тщеславием, а иной раз даже перевешивало. Но эта черта никак не влияла на трудолюбие Рея, его активность, стремление к знаниям и способности в Силе. А учителю так и вовсе была только на руку, ведь не склонным к голосу разума учеником было намного проще управлять.

Что же произошло потом и что разрушило сложившуюся идиллию?

Кайло знал об этом доподлинно. Знали и другие, поскольку, как уже было сказано, Верховный лидер приложил максимум усилий, превратив расправу над Дэррисом в урок для непокорных, а из назидания не принято делать тайны.

Рио Веруна — так звали эту девочку с Набу. Как-то раз Кайло случилось увидеть ее имя, означающее название священного горного цветка, на покосившемся, наполовину ушедшем в землю надгробном камне посреди леса, рядом с Лианормскими болотами — имя, которое он, будучи с детства знакомым с набуанским диалектом, прочел без труда. Это было одно из воспоминаний Рей — украденных у нее и вот теперь постепенно возвращающихся. Воспоминаний, которые он подметил, сам того не желая.

Известно, что Палпатин в свое время полагал, будто старая аристократия на Набу себя изжила. А после того, как королева Апайлана была казнена за укрывательство джедая, Император начал притеснять знатные набуанские семейства. Нет, никаких явных репрессий не происходило. Глава Империи лишь создавал такие условия, чтобы набуанская знать понемногу уходила с внешнеполитической сцены и загнивала в своем крохотном мирке. Это и начало происходить в скором будущем. Год за годом век шика и помпезности уходил, оставляя после себя лишь легкий след былого аромата.

В годы правления королевы Соруны родовитые особы Тида были наперечет. Зато при таком малом числе почти каждый из них являлся местной знаменитостью. Благодаря влиятельной матери и не менее влиятельной тетушке Пудже маленький Бен в свое время лично познакомился со многими из них.

Рио запомнилась Кайло лишь весьма смутно. Крохотная и худенькая, с острыми коленками, с короткой густой челкой и рисунком соболиных бровей, исполненным нежного удивления. Поразительно юная, но с тем же спокойным и глубоким взглядом, который отличал теперь и ее дочь. Этот взгляд не подлежит возрастной оценке. Казалось, им должно обладать некое древнее, мудрое божество.

Эта девочка принадлежала к королевскому роду. Правление Эрса Веруны, дальнего ее родича, предшествовало восхождению на трон Тида Падме Амидалы Наббери. Рио была младшей дочерью Дореи Веруны — тогдашней главы клана, и ее супруга Кита; она также доводилась крестницей самой королеве и, по крайней мере, несколько лет вела весьма активную общественную жизнь. Окруженная с самого рождения фальшивым блеском загнивающей знати, выросшая среди жемчугов и кружева, среди пустых помпезных ритуалов и нескончаемых рассуждений о благе демократии и о тонкостях торговли плазмой. Люди в этой среде живут, подобно стайке мотыльков, кружащихся в красивом, однако бесполезном танце. Ибо за роскошью и очарованием их жизни не стоит ничего — это пустая самобытность, это чванство ради чванства. Так, по крайней мере, рассуждал Дэррис. Он часто говаривал, что аристократия Набу — это вовсе не королева, и лишь нищенка, желающая казаться королевой. Но на деле кажущаяся скорее куртизанкой, дорогостоящей шлюхой.

Рио была ребенком, не знавшим детства — однако по иной причине, нежели позднее Рей с Джакку. Дочь привыкла задыхаться в нескончаемой нужде — мать же в свое время задыхалась в роскоши. В тяжелых многослойных платьях, в изысканных и странных головных уборах. Возможно, встреча с Дэррисом — с прекрасным негодяем, который как никто другой годился на роль героя девичьих грез, — сделалась для нее своего рода вызовом устоявшемуся порядку, долгожданной возможностью вырваться за пределы окружающего ее мирка.

О подробностях их романа — о свадьбе, о дальнейшей жизни и о рождении ребенка — оставалось только гадать, поскольку достоверных фактов не сохранилось. Единственный, пожалуй, очевидный факт — это то, что Дэррис по понятным причинам с самого начала старался держать запретные отношения в строгом секрете, оттого эта история и оказалась покрытой тайной еще большей, чем некогда брак Энакина Скайуокера.

Когда эта пара умудрилась познакомиться? Вероятнее всего, во время тайной миссии рыцарей Рен на Набу, когда возглавляемый Дэррисом небольшой отряд должен был выяснить, насколько правдивы слухи о секретном имперском хранилище кибер-кристаллов среди подземных галерей в недрах пещер к западу от Тида. Тогда Рей и его товарищи провели больше месяца на этой планете, ковыряясь среди камней. Однако он мог встретить Рио и при других обстоятельствах, не имеющих к этому случаю никакого отношения. Они могли, например, свести знакомство на Чандрилле, где юная аристократка не раз бывала со своей родней и где время от времени появлялся и Дэррис. Словом, возможностей было немало. В те годы рыцари Рен еще не имели своей мрачной славы и не настолько отгородились от внешнего мира, как теперь.

Было ли возникшее между ними чувство истинной любовью? Нет, любой, знающий хоть немного о характере Рейми, подумал бы, что тот лишь попросту увлекся игрой. Что внимание юной красавицы из высшего света, отведшей ему роль романтического героя своих мечтаний, подкупила его самовлюбленную натуру, притупив осторожность. К тому же, Дэррис, как уже говорилось, был человеком легкомысленным. А такие субъекты не чураются опасности и редко думают о последствиях своих деяний. Вероятно, ему хотелось обладать дорогой игрушкой, тем более что та сама шла к нему в руки. И он взял ее, не спросив ни у кого разрешения.

Но может быть, все происходило совсем иначе, и Рей в свое время испытал ту же томительную тревогу, ту же муку сомнений, которую вкушает сейчас и он, Кайло. Кто знает…

Когда Рейми и Рио поженились? Тут все просто. Сразу после свадьбы молодожены ударились в бега — причиной тому послужили, видимо, не только обязательства Рейми перед орденом и перед его учителем, но и косные нравы семейства Веруна, которые едва ли готовы были принять в свой клан чужака с сомнительным прошлым. Тайная свадьба выпала на 9 год ПБЯ. Именно в том году, припомнил Кайло, они с матерью гостили в Озерном краю у семейства Наббери. Это было последнее лето «маленького принца» перед началом первого в его жизни учебного года. По этому случаю друг Леи, старый художник, сделал им подарок — совместный портрет, который затем долгое время хранился среди вещей падавана Соло в храме на Явине (а затем, кажется, на «Нефритовой сабле»). В воспоминаниях Бена этот год был отмечен особой важностью. В этом же году крестница королевы бесследно исчезла.

Кира появилась на свет между 15 и 16 годами ПБЯ (когда именно, она, кажется, сама не знала). Значит, пять или шесть лет в жизни молодой четы протекли бесплодно, чему могли послужить причиной двойная жизнь Дэрриса и его вечные отлучки.

Где Рейми с женой жили все это время? Скорее всего, где придется. Перебирались с места на место, боясь осесть где-нибудь надолго. Ведь неподвижную мишень поразить гораздо легче. Беглецов, облюбовавших стабильное гнездышко, не составляет труда выследить и поймать. В голове у Рей Кайло видел остров посреди океана. Возможно, это были воспоминания из ее раннего детства, или же наследственная память, впитанная чувствительным к Силе, не рожденным еще ребенком от матери.

Почему Дэррис с самого начала не забрал жену с Набу? Почему ставил ее перед необходимостью существования в глуши вместо того, чтобы поселиться с нею на какой-нибудь отдаленной планете, но среди людей, которых им обоим можно было не избегать? Похоже, в глубине души Рей боялся увозить Рио далеко от родни. Понимая, что им может грозить опасность куда большая, чем преследование разгневанных родичей девушки, и зная, что в том случае, если обстоятельства все-таки вынудят их разлучиться, по крайней мере, ее, Рио, семья не откажется защитить.

Так или иначе, Рио скончалась рано — в 16 году ПБЯ, если верить дате, выведенной на могильной плите. Значит, это случилось на седьмом году брака, либо сразу после рождения дочери, либо в течение ближайших месяцев после этого события. Что послужило причиной смерти этой девочки? Возможно, родовая травма, или зарожение — почему бы и нет? Аналогичным образом, через рождение детей, неумолимая природа погубила и Амидалу. Тем более, что хронология тех событий вполне служит косвенным подтверждением подобной теории. Но могли быть и другие причины: длительные скитания вдали от цивилизованных поселений и от врачей, болезнь, несчастный случай… Как бы то ни было, правду на этот счет не дано узнать никому.

Известно только, что к моменту ее смерти семья Дэрриса уже жила в том лианормском захолустье, где их и обнаружили позднее рыцари Рен. Могила Рио обнаружилась именно там.

Что произошло потом? Говорят, участь отца-одиночки в таком молодом возрасте значительно изменила Рейми, чего, разумеется, не могли не заметить в ордене. Рождение ребенка и гибель жены сделалась для него началом собственного конца, ибо Дэррис с той поры уже не имел ни возможности, ни внутренних сил продолжать свою двойную жизнь, которая и прежде-то должна была порядком его тяготить. Маленький человек, само рождение которого являлось преступлением. Ребенок, не имеющий родных, кроме отца. Единственная память о любимой женщине, которая и сама ушла, будучи еще почти ребенком. Отцовская любовь, сострадание к одинокому крохотном существу, наконец, ответственность, подобной которой Рей прежде не знал — все это должно было связать его по рукам и ногам, и подвести к самому краю пропасти.

Конечно, это только догадки последователя Дэрриса (как оказалось, тоже не слишком-то удачливого, коль скоро выяснилось, что Кайло Рен оказался подвержен той же слабости). И все же очевидно, что Рейми любил дочку — любил больше, чем свое будущее в ордене и саму свою жизнь, ведь ради нее он подверг опасности и то, и другое. А любовь многое заставляет переосмыслить — теперь Кайло это понимал. Так происходит, если покориться, позволить этому чувству взять верх над собственной волей; а у Дэрриса, похоже, не оставалось выбора.

Знал ли Рей, что его дочь на самом деле чувствительна к Силе? Обманулся ли он, как и другие, внешним отсутствием каких-либо проявлений у девочки способностей одаренных, или намеренно скрывал правду от Сноука? Об этом Кайло не решался даже гадать.

И последнее. Каким образом девочке удалось выжить? Как получилось, что она, сама о том не зная, одурачила и Верховного лидера, и всех его присных? Это могло произойти только при вмешательстве Силы. Но почему Сила выбрала это дитя, избавив ее от смерти, и столько лет скрывала ее способности от всех, включая саму Рей? Вот тут, без сомнения, кроется самая главная загадка.

Размышляя обо всей этой истории, Кайло поневоле ощущал иронию Силы, которая так подло и притом забавно распорядилась их судьбами: его обрывочные знания, ощущения и собственные сумбурные выводы — и те были настоящим сокровищем по сравнению с горьким неведением самой Рей. Выходит, она не ошиблась на его счет. Тогда, во время битвы на «Старкиллере», когда его глаза — а потом и его голос — сказали ей «это ты», он и вправду знал кое-что о ее родне; знал, во всяком случае, больше, чем она сама.

* * *

Наступил срок перевести заключенного Кайло Рена из госпиталя в тюрьму. Срок, которого Лея опасалась теперь больше всего, стоило ей подумать о сыне — а она думала о нем практически беспрестанно. О том страхе, который он хотел и не мог от нее укрыть, поскольку в мыслях они по-прежнему оставались связаны друг с другом. О допросах, которым его подвергнут, как только Бен полноценно окажется в руках правосудия, и — помилуй, Сила! — о наркотиках, которые ему давали в дороге сюда (несчастная мать не могла заставить эти страшные воспоминания хотя бы притупиться на время; вновь и вновь, закрывая глаза, она видела Бена безвольно ослабленным, с болезненно замутненным взглядом, тяжело ступающего в кандалах навстречу своей участи). Она знала, что вторично ее сердце не выдержит подобного зрелища. Но также понимала, увы, что ей еще не раз придется увидеть его в подобном, а возможно, и в худшем состоянии. Едва ли Диггон станет гнушаться использования во время допросов специальных химических составов, которые служат для подавления чужой воли. Конечно, перечень оных на территории Новой Республики был куда более скуден, нежели в Первом Ордене, но все же и он, этот перечень, оставлял определенное пространство для маневра.

Когда майор разведки явился к генералу Органе с одним щекотливым делом, которое он лукаво назвал «маленькой личной просьбой» — а именно, ему требовалось, чтобы Лея сопровождала эскорт, ведущий пленника на Центакс-I — та поначалу готова была ответить отказом.

Она хорошо видела, что Диггон и его люди все еще боятся Кайло. Даже сейчас — закованного в цепи, ослабевшего. Боятся куда больше, чем хотят показать. Им требовалась помощь другого одаренного, чтобы сдержать пленника в узде, если тот вдруг предпримет попытку вырваться на свободу.

На самом же деле все было немного сложнее и любопытнее. Диггон подозревал одну тонкость, которую он подметил еще на Эспирионе — и как раз эта самая тонкость сейчас привела его к генералу. За минувшее время майор не раз задумывался о том, почему опасный преступник не предпринял ни единой попытки избежать ареста. И выработанная годами профессиональная проницательность подсказывала ему, что дело тут именно в Лее Органе. Сколько бы щенок Соло не твердил, как он ненавидит свою матушку, самая очевидная причина его тогдашнего смирения — это ее присутствие. Ведь если бы в медицинском центре началась пальба, Лея могла бы пострадать.

Мальчишка не желает, чтобы кто-нибудь знал об истинных его чувствах; возможно, он и сам не хотел бы знать о них. И все же, упрямство само собой его выдает. В том, как настойчиво он раз за разом отказывается от свиданий с матерью, прослеживается нечто куда большее, чем просто отчуждение или отвращение. Он боится не за себя, а за нее — и опасается, что кому-то станет понятна эта его слабость.

Достаточно, в конце концов, вспомнить, как он защитил генерала от наемных убийц, сам подставившись прямо под взрывную волну. Стоит ли говорить, что ни один человек не станет рисковать собственной шкурой ради того, к кому питает разве что ненависть?

Одаренным не требуется много ума, чтобы понять, что скрывается в мыслях у другого. Но по-настоящему ценная способность — это безо всякого дара Силы угадывать тонкости человеческих чувств, иной раз даже опережая того, кому эти чувства принадлежат.

Поразмыслив, однако, Лея поневоле сменила гнев на милость. Майор пока постеснялся озвучить то, что слишком уж напоминало угрозу, но эта мысль, тем не менее, витала между ними и отчетливо проглядывалась: если Лея откажется, что еще остается ему, Диггону? Придется вновь прибегнуть к испытанному средству — наркотикам. Слишком уж парень неуправляем и непредсказуем.

К тому же, это — долгожданный ее шанс, наконец, увидеть Бена. Можно будет придумать, как вызволить его из тюрьмы, пока за него не успели взяться всерьез.

Хвала Силе, что Люк теперь здесь! У Леи ни за что не вышло бы решить это дело в одиночку. А просить о помощи у друзей из Сопротивления она не имела права. Иматт, Бранс, Калония, По Дэмерон — они и так сделали для нее и для Бена слишком много; куда больше, чем позволяла гражданская сознательность каждого из них. К тому же, теперь, когда требовалось помочь бежать важнейшему для правительства заключенному, это подразумевало нарушить закон уже напрямую, без всяких оговорок, и даже если кто-то из ее товарищей согласится пойти на это, Лея никогда себе не простит. Но вдвоем с братом, могучим джедаем, ей во всяком случае было не так жутко. Рядом с Люком поставленная задача уже не казалась Органе такой уж невыполнимой. Она верила, что может помочь сыну — верила хотя бы потому что ей не оставалось ничего другого. Она не могла потерять Бена, уж лучше умереть самой! А тот, у кого нет выбора, будет стоять до конца.

… Самым тяжким в нынешнем положении Леи было, пожалуй, то, что ей все еще — а в последнее время даже больше, чем прежде — приходилось посвящать себя не только заботам о сыне. На фоне недавно начавшейся войны руководство Сопротивлением отнимало у нее столько сил и времени, что Органа чувствовала себя предательницей по отношению к Бену; но если она станет думать только о нем, она предаст интересы своих товарищей, тех людей, что готовы ей верить и идти за нею. Поэтому ей оставалось разрываться, как и ранее, уповая лишь на помощь брата как на единственную возможную поддержку.

Как раз накануне адмирал Статура предложил отправить на Набу отряд добровольцев, поручив им выполнение сразу нескольких задач: обеспечить связь Сопротивления с планетой и ее жителями, узнать, насколько набуанцы готовы бороться с врагом — а в том, что они готовы, Лея, хорошо знавшая этот горделивый и отважный народец, не сомневалась ни секунды, — и, быть может, помочь людям объединиться в партизанские отряды. Все это было, разумеется, заманчиво. Плохо, однако, то, что прорваться через блокаду — задача отнюдь не легкая. Слишком рискованная, чтобы идти на это, не имея никакого козыря в рукаве.

Во время обсуждения Дэмерон предложил воспользоваться маневром, который применила прославленная группа генерала Соло во время операции на Эндоре. А именно — попытаться выкрасть военное судно Первого Ордена, получить секретный код для свободного прохода через блокаду (наверняка таковой должен быть), и высадиться на планете, не привлекая внимания. Он сам вызвался повторить давний подвиг капитана Веджа Антиллеса, тем более что опыт в похищении вражеских кораблей у него имелся едва ли не самый богатый среди пилотов Сопротивления. Чего стоил хотя бы случай с «Хевурион Грейс», или СИД, угнанный с «Финализатора».

— Плохо только, что капитан Каре Кун и капитан Иоло Арана уже не с нами, — сказал По, улыбаясь, хотя глаза его оставались грустными. — В прошлый раз у нас с ними вышла неплохая команда.

Однако генерал Органа немного остудила его пыл, сказав, чтобы молодой человек не торопился с решением. Сперва надо было хорошенько продумать все моменты, попытаться предвидеть все возможные опасности. А главное, отыскать людей, помимо сорвиголового коммандера, которые отважатся пойти на это самоубийственное задание.

Впрочем, в том, что отряд наберется сполна, Лея не сомневалась. В Сопротивлении имелось немало отчаянных парней, мечтающих о подвигах и готовых отдать свои жизни во имя правого дела. Так уж повелось. Трусам среди повстанцев делать нечего.

… Наконец, мать снова увидала сына — и сердце ее защемило от уже знакомой ей пугающей смеси чувств: сострадания и ощущения собственной вины.

На сей раз шаг Бена был твердым. Диггон и вправду не стал прибегать к наркотикам, поскольку Органа согласилась участвовать в перевозке пленника. Однако предупредил: «Без глупостей, генерал. Мои люди постоянно будут держать вашего сынка на мушке». Впрочем, это обстоятельство не избавило Лею от горечи в душе. Ведь ясно, что зрелище родного ребенка в роли заключенного само по себе является тяжелым испытанием для любого родителя.

Стоило их взглядам встретиться, как генерал почувствовала идущий от Бена испуг — испуг такой резкий и такой сильный, что Лее показалось, словно ее в этот момент ударило молнией. Юноша не хотел показывать своих истинных чувств — но, как и прежде, не мог справиться с ними. При виде матери Кайло замер на миг, как замирает хищник, почуявший опасность — и оставался в таком положении несколько мгновений, бледный и как бы парализованный, пока его не пробудили нетерпеливые понукания конвоиров. Лея отчетливо видела его страх и знала почти наверняка, о чем думает ее сын: «Конечно, генерал здесь. Кому же еще быть среди его тюремщиков, как не родной матушке?»

Лея поднялась на борт тюремного транспортника сразу следом за Беном и его сопровождающими. Диггон же, как и предполагало его положение человека, ответственного за происходящее, замыкал процессию, не спуская глаз с пленного рыцаря.

Оказавшись внутри, Органа присела на скамью напротив Кайло, окруженного военными.

Юноша не пытался сопротивляться. Но сейчас, как и прежде на Эспирионе, даже в его покорности явственно проглядывалась какая-то скрытая угроза. Люди Диггона, как будто чувствуя его настроение, были начеку и ни на секунду не опускали бластерных пистолетов.

— Здравствуй, Бен, — Лея постаралась сохранить голос спокойным, однако это потребовало от нее усилий несколько больших, чем она ожидала.

Пленник не отозвался, лишь нервно дернул головой и поспешно отвернулся, делая вид, что наблюдает, как закрывается главный шлюз корабля.

Лея не собиралась отступать. У них с братом имелось немного времени, чтобы обдумать ситуацию и представить хотя бы примерно, что ей следует сказать — что вслух, а что на самом деле, так, чтобы ее слова достигли только его, избегая лишних ушей.

Она попыталась вновь увидеть глаза сына.

— Бен, я хочу, чтобы ты знал: я здесь, чтобы извиниться перед тобой, — она намеренно соблюдала сдержанный тон, чтобы не выдать окружающим своих истинных чувств; Кайло же они были доступны на ментальном уровне. — Я понимаю, что ты скажешь. Что у меня нет права просить прощения, и все же, для меня важно, чтобы ты меня выслушал.

Транспортник мягко тронулся с места — генерал почувствовала едва ощутимую вибрацию ионных двигателей, сообщающих кораблю необходимую энергию, чтобы, преодолев притяжение планеты, вырваться в открытый космос.

Чтобы достичь одного из ближайших спутников звездолету не требовалось совершать гиперпространственный прыжок. Капитан судна обещал, что время в пути будет недолгим — менее часа.

Когда юноша, наконец, вновь поднял на нее взор, уголки тонких, покрытых паутинкой морщин губ Леи слегка дернулись вверх, словно мать хотела и опасалась улыбнуться.

«Постарайся сохранить спокойствие, малыш. Не выдавай нас. Я знаю, как вытащить тебя отсюда».

Бен напряженно дрогнул.

«Мне не нужна ваша помощь».

«Выслушай, — спокойно продолжила Лея, как будто и не заметила его дерзости. — Скажи Диггону, что ты готов предоставить необходимые сведения, но только Сопротивлению».

Ранее генерал Органа уже говорила Викрамму, что у нее одной есть шанс уговорить сына сотрудничать с властями. Стоит Бену подтвердить это — и возможно, его превосходительство все-таки уступит.

— Мне правда жаль того, что я сделала, — продолжал вещать ее голос. — Но сейчас я бы хотела помочь тебе, чем смогу.

— Вы ничем мне не поможете, — на первый взгляд, суровый отказ означал в действительности, что Бен понемногу включался в игру, затеянную его матерью. — К тому же, с меня и так хватило вашей заботы.

«Я никогда не стану предателем», — сказал он мысленно.

— Прошу тебя, дай мне шанс, — продолжала Лея.

«Я и не прошу у тебя предавать Первый Орден. Только подыграй мне».

Она по-прежнему тщательно избегала любого проявления негативных чувств. Однако внутри, на совершенно не поддающихся контролю глубинах ее души все же заговорило раздражение: «Глупый мальчишка! Разве ты не видишь, что я искренне пытаюсь тебе помочь? Разве не понимаешь, что эти люди готовятся пытать тебя? Разве не знаешь, что они расстреляют тебя, как только получат формальное одобрение суда? Неужели ты не можешь засунуть подальше свою идиотскую гордость хотя бы на время?» Как только у него хватает совести продолжать сыпать лозунгами, словно не слыша ее вовсе?

— Какого еще шанса вы у меня просите? — Кайло гневно поджал губы.

«Помнится, в прошлый раз вы придерживались иного курса, не так ли, генерал?»

Он поверил ей. Более того, он доверился ей, бессознательно обнажив свои истинные чувства в мгновения опасности. И как поступила она? Растоптала его еще робкую, болезненную веру в честность матери и в ее любовь.

И вот, генерал снова перед ним. Со своими извечными заверениями в раскаянии и с надеждой на примирение во взгляде — такой искренней, что право странно, как это он до сих пор не лежит, растроганный, у ее ног. Она смеет говорить с ним, несмотря на то, что прежде он неоднократно давал понять, что не желает больше видеть мать никогда в жизни — но разве его истинные желания когда-либо волновали себялюбивую принцессу? Она имеет наглость смотреть ему в глаза, не стесняясь своей вины.

Нет, то, как ужасно он обжегся, многому его научило. Больше Кайло не намерен поддаваться на уговоры этой женщины, хотя бы от этого и зависела его жизнь.

— Если бы ты знал, как я сожалею… — выдавила Лея, на сей раз ничего не прибавив мысленно к своим словам.

— Ваше сожаление не мешает вам сидеть сейчас среди конвоя, сопровождая меня в тюрьму, — едко отозвался юноша.

— Я здесь только для твоей защиты.

— Так говорят все допросчики, — он сказал это спокойно. Зная, что первоочередная задача опытного палача — добиться расположения пленника, это означало верный путь к победе. — Скажите, ваша роль оканчивается после прибытия на Центакс? Или вы намерены участвовать и в том, что вскоре последует? Быть может, если я буду находиться под действием химических препаратов, у вас получится завершить то, что вам так и не удалось завершить на Эспирионе…

Кайло перевел дух и продолжил — на сей раз телепатически, с явственным оттенком усталости:

«Что изменилось с нашей последней встречи, генерал? Будете утверждать, что вы многое переосмыслили? Что готовы измениться, если я вновь поверю вам?»

Вместо ответа Лея пересела ближе.

Руки Кайло, скованные наручниками, прикрытые широкими рукавами куртки до самых верхних пальцевых фаланг, лежали ровно на его коленях — чтобы конвоиры могли постоянно видеть их.

Мать попыталась коснуться его руки, накрыв видимые пальцы своей ладонью — это был известный ее жест, неосознанная защита на тот случай, если слов уже не останется. Но в тот момент, когда она дотронулась до него, в ней всколыхнулось ощущение ужаса, знакомого Лее со дня их прибытия на Корусант. Она отчетливо вспомнила леденящее душу зрелище на платформе, и лицо ее побледнело.

Вместо того чтобы задержаться на пальцах, рука ее прошлась выше к основанию кисти, и далее, несмело приподнимая рукав. Кайло не противился ее действиям. Напротив, находил даже правильным, если генерал увидит все, как есть.

Его глаза слегка сузились. Заключенный пристально изучал чувства, мелькавшие на лице Леи, когда она, наконец, смогла разглядеть бесконечную россыпь глубоких багровых синяков, которые сияли на коже его руки от запястья до локтя, и даже на внешней стороне ладони, пересекая давнишние линии шрамов — следов опасного детского баловства Бена Соло.

Лея вздрогнула и рывком поднялась на ноги. Теперь она поняла: Бена и вправду пичкали лекарствами постоянно. С самого первого дня ареста. Но хуже всего, что это — лишь начало.

Предупредительный кашель майора Диггона, призванный напомнить генералу, что они с сыном тут не одни, заставил Лею вернуться на прежнее место.

«Если бы не вы, мама всего этого бы не было», — заключил Кайло с торжеством. Он почти радовался тому, что имел возможность упрекнуть ее — и упрекнуть справедливо.

Если бы она отпустила его. Если бы и вправду заботилась о нем, а не о своем материнском чувстве.

Лея отозвалась не сразу.

«Прости меня…»

«Чего ради? — усмехнулся пленник. — Чтобы вы и дальше пытались манипулировать мной? Если так, то лучше вам и вправду принять участие в допросе. Так, во всяком случае, будет честнее. И потом, глядишь, таким образом вы добьетесь большего».

Генерал сжала кулаки, подавляя в себе злость — злость на собственное бессилие.

«Я знаю правду о том, как ты попал к Сноуку. И понимаю теперь, почему ты хочешь поквитаться с Люком. Прости, что не поверила тебе сразу», — это были те слова, которые она должна была сказать; единственные слова, способные заставить ее сына поверить в то, что она сейчас и вправду на его стороне. Однако она не имела права говорить этого, ведь тем самым выдала бы брата, о присутствии которого поблизости Бен не должен был узнать.

Лишь троим было известно о событиях шестилетней давности: самому Бену, Верховному лидеру и пропавшему магистру Скайуокеру. Лея понимала, что Кайло быстро сопоставит в уме простейшие факты.

Как ни крути, жизнь ставила ее перед выбором: брат или сын. Лея пока не готова была к такому страшному выбору.

— Как мне убедить тебя поверить мне?

— Никак, — отрезал юноша. На сей раз ему было все равно, какой способ изъяснения выбрала его матушка. — Вы уже приложили достаточно усилий, чтобы я убедился в обратном.

«И все же выслушай меня, — по-прежнему умоляла она. — Вдвоем мы можем заставить канцлера вновь передать тебя в распоряжение Сопротивления. Если это случится, я помогу тебе бежать. Куда угодно. Хоть назад к Галлиусу Рэксу…»

«О… — Кайло изобразил удивление. — Вам известно настоящее имя Верховного лидера? Жаль, что оно больше не имеет значения».

«Ты понятия не имеешь, с какой ужасной тварью связался. Если бы Республике раньше стало известно, что Рэкс выжил при крушении «Разорителя», он был бы первым, кого бы мы расстреляли, не задумываясь. Этот человек не щадит ни врагов, ни союзников. Он не пощадит и тебя».

Пленник спокойно покачал головой. Это движение могло иметь множество значений, но на самом деле выражало сейчас лишь сожаление — о том, что предостережение генерала, хоть и всецело правдивое, теперь не играет никакой роли. Магистр рыцарей Рен был почти уверен, что Сноук оставил его — а вернее, положил ему умереть, чтобы, играя на чувствах генерала Органы, спровоцировать размолвку между нею и Верховным канцлером. Только что меняет этот факт? Ровным счетом ничего.

«Хотите говорить откровенно? — спросил, наконец, Кайло. — Так послушайте-ка меня, мама. Для своего же блага, для блага ваших друзей забудьте, что у вас когда-то был сын. Или, если угодно, думайте, что Бен Соло в самом деле погиб на Явине — это будет самой милосердной правдой для вашего сердца. Не пытайтесь помочь мне. Верховный лидер желает именно этого».

Органа изумленно уставилась на него. Бен говорил не как военнопленный, ведущий борьбу с палачами, а как человек, которому не безразлична ее судьба — именно этот человек совсем недавно спас ей жизнь. И тот же человек не нашел в себе сил убить мать, когда мог это сделать.

Но то, что он говорил, казалось ей совершенно немыслимым.

На долю секунды Бен призадумался: какого, собственно, черта он делает? Ведь лучшее, что можно предпринять в той ситуации, в которую он угодил — это заткнуться и приготовиться сражаться если не за свою жизнь, то по крайней мере за доброе имя магистра рыцарей Рен; за то, чтобы умереть достойно, не снискав славы предателя. А в том, что он умрет в любом случае, юноша не сомневался. Даже если уступит властям Республики. Верховному канцлеру нужна показательная расправа над преступником как ответ на поступок Терекса, чтобы удовлетворить жажду мести своего народа — не только за Тид, но и за систему Хосниан. А если глава правительства желает приговорить преступника к высшей мере, он сделает это — или так, или эдак.

Искать помощи у Сопротивления? Зачем? Даже если его мать не лжет канцлер наверняка не поверит ей. Кайло Рен — его единственный козырь, нельзя позволить этому козырю одурачить себя и скрыться. Но даже если отыщется возможность бежать, тогда ему придется предстать перед Верховным лидером, который предал его, и которого (чего греха таить?) он, Кайло, предал тоже. В тот самый час, когда спас генерала Органу, он подчинялся запретным сыновним чувствам, а вовсе не туманным желаниям своего учителя — Сноук, конечно, сразу поймет это. Не говоря уж о преступной влюбленности, за один намек на которую рыцарю Рен можно поплатиться головой.

Кайло был готов к смерти; во всяком случае, ему хотелось так думать. По большому счету, он жалел только о том, что так и не сумел разыскать Люка Скайуокера. Этой встречи он желал, как голодный человек желает пищи, а жаждущий — влаги. Но теперь надежды на нее почти не осталось.

Все зашло слишком далеко. И он, и его мать должны отыграть отведенные им роли до конца. Ее задача — не поддаться на провокацию; его задача — быть верным Сноуку, полноценно исполнить то, чего желает Верховный лидер. Сидеть смирно, не дергаться, собраться с силами и держать язык за зубами, пока это возможно. Так поступил бы любой человек, преданный Первому Ордену — начиная с обыкновенных штурмовиков и заканчивая высшим командованием.

Тогда почему он сейчас так живо убеждает генерала Органу не идти на поводу у врагов и не пытаться освободить пленника, ведь этого поступка власти Республики ей не простят? Неужели в нем вопреки всем его внутренним зарокам вновь пробудился наивный дурачок Бен Соло, который слепо позволял своей родне вертеть собой, как угодно?

«Если вы в самом деле хотите победить в этой войне, не думайте обо мне — заботьтесь, как и прежде, о всеобщем благе. У вас это хорошо выходит».

— Бен… — едва слышно прошептала Лея с мольбой и со слезами в голосе.

Без сомнения, сейчас в нем проявилась светлая природа. Но неужели Свет требует именно этого — оставить все, как есть, позволить Бену погибнуть?

«Попробуйте немного пораскинуть мозгами — и поймете, что я прав», — грубо отозвался Кайло.

Лея хотела возразить, однако в это время голос первого пилота громко сообщил, что корабль вышел на орбиту луны, и пассажирам надлежит приготовиться к посадке. Диггон воспользовался удобным случаем, чтобы прервать разговор генерала Органы с заключенным. Он подозревал, что Лея и ее сын способны общаться через Силу — так, что другие не могут их услышать, и это обстоятельство отнюдь не приводило его в восторг, хотя майор и знал, что бессилен им помешать.

… Исправительная тюрьма на Центакс-I была одной из самых старых среди тюрем Новой Республики. Воздвигнутая здесь почти две сотни лет назад, и лишь один раз — во времена Войн Клонов — переоборудованная на время в военный гарнизон; но немного позднее, уже в эпоху Галактической Империи, вновь сделавшаяся местом наказания, в основном, военных и политических преступников — опасных элементов, которых нежелательно было увозить далеко от столицы, из-под пристального внимания властей.

С первого взгляда тюрьма напоминала бункер: бесконечные коридоры, многочисленные уровни, уходящие далеко под землю, стальные решетки — холодная строгость во всем, вплоть до мельчайших деталей. На поверхности спутника располагались только несколько строений. В частности, основной пропускной пункт и две посадочные платформы — для легких судов и для грузовых.

Транспортник приземлился на одной из них, всего в ста метрах от блокпоста.

У подножья трапа сопровождающую пленника процессию встретил вооруженный отряд местных охранников. Увидев Клауса Диггона, стоявшие впереди офицеры, как полагается, отдали честь.

Теперь уже целая небольшая толпа направилась к тюремным воротам.

Лея шла позади. Миссия, возложенная на нее Диггоном, была исполнена, оттого майор потерял к генералу интерес. Надломленная горем пожилая женщина потихоньку семенила следом за остальными — и ей казалось, словно это не Бена, а ее саму ведут туда, откуда ей уже не дано возвратиться. Теперь она готова была на что угодно, лишь бы изменить то, что случилось. Но что толку от ее горячей готовности и от ее заботы, если сам Бен бесповоротно их отверг?

Как ей теперь быть? Как спасти того, кто не желает спасения?

Ее шаг все больше замедлялся, силы как будто оставляли генерала вместе с надеждой. В какой-то момент она и вовсе остановилась. Низко опустив голову и захлопнув накрепко веки, Лея беззвучно зарыдала.

Ветер холодил залитое слезами ее лицо, развивал волосы у лба. Кто-то из охраны подбежал к ней, предлагая помощь — Органа никак не отреагировала на это, словно не услышала. Погруженная в свое несчастье, она не замечала ничего вокруг. Перед глазами у нее стояло лицо сына.

«Я люблю тебя…» — Этот безмолвный крик вырвался из самого ее сердца так неожиданно, что Лея сама изумилась.

Но еще удивительнее оказалось то, что Бен услыхал его и вдруг обернулся, взирая на мать каким-то совершенно новым взглядом. Выражение, возникшее на его бледном лице, трудно описать — слишком много чувств оно вмещало: и неверие, и настороженность, и вместе с этим трепетный, беззаветный, почти детский восторг. Несомненно, это было то самое просветление сердца, те самые надежда и раскаяние, которых так долго ожидала от него мать и которых, как Кайло понял только теперь, он сам ждал от себя столь же долго и отчаянно. Нынешний его взгляд мог бы принадлежать восьмилетнему Бену Соло, если бы мама в роковой день их разлуки позволила бы сыну остаться дома, рядом с нею.

Поначалу Лея не поняла, что случилось; что могло спровоцировать в нем такую перемену. И только мгновение спустя вдруг осознала. О Сила, сколько слов они успели сказать друг другу за последние пару месяцев! Сколько увещеваний, извинений, споров, даже угроз! Но эти главные слова, с которых, если подумать, ей и следовало начинать знакомиться заново со взрослым уже сыном — эти слова она почему-то вырвала из себя только сейчас, когда ей приходится прощаться с Беном и отдавать его в руки правосудия.

Вновь и вновь Лея непонимающе моргала, боясь поверить в то озарение, которое постигло их обоих. Затем она улыбнулась сквозь слезы и слегка кивнула, подтверждая, что Бен не ослышался.

«Я люблю тебя, малыш».

Неужели он и впрямь хотел услышать именно это? Неужели всерьез полагал, что мать, которая рискнула ради него всем, что было для нее важно (и рискнула бы большим, если бы он позволил), может не любить свое глупое потерянное дитя? Конечно же она любит его, этого бестолкового юнца. Отцеубийцу. Мальчишку, заплутавшего во тьме. Любит со всеми его недостатками, со всеми совершенными ошибками. Дерзкого, упрямого, капризного. Такого непохожего на других. Такого похожего на нее саму.

Какой невероятный, безжалостный урок! Как мало иногда требуется, чтобы разбить стену, преодолеть пропасть, образовавшуюся по каким-либо причинам между родными людьми. Но свой шанс она упустила.

Оставалось радоваться тому, что мать все же успела сказать, пусть и в последний момент, вдогонку, что любит его; и тому, что ее сын, похоже, несмотря ни на что, поверил ей, почувствовал, что она не лжет. Да и кто бы сейчас заподозрил ее во лжи?

Кайло продолжал глядеть на мать, не смея оторваться, и глаза его были красны. Удивительным образом ее слова задели в нем что-то важное. Заставили вспомнить давно позабытую мечту детства, противиться непостижимому волшебству которой он, взрослый уже мужчина, отчего-то по-прежнему не смел.

Так продолжалось несколько секунд, пока один человек из охраны не тронул пленника за плечо. Тогда юноша инстинктивно дернулся в сторону, желая отмахнуться от конвоира — и тот вдруг, сбитый с ног, упал на землю на расстоянии доброй пары шагов от того места, где стоял только что.

Во мгновение ока оставшиеся военные вскинули пистолеты, направляя дула прямо в голову заключенному. Тот оглянулся немного растерянно, как будто и сам не успел понять, что произошло.

Лея поторопилась было к ним, однако майор Диггон движением руки попросил ее оставаться на месте.

— Все в порядке, господа, — сказал он, многозначительно поглядывая на Бена: «Ведь так, Соло?»

Юноша вновь устремил взгляд к матери — и неторопливо кивнул.

Его, ухватив за руки, утащили прочь.

Лея осталась одна посреди платформы, открытая ветру, дрожащая и плачущая.