— Разбежались наши друзья кто куда! — прострекотал Валпракс. — Шныряют где-то, и не уследишь за ними!

— А мы на что? — глухо отозвался Тунгри. — Это ведь наша игра — что захотим, то и сделаем.

— И то верно! А то сидим, словно зеваки на представлении. Только смотрим да смотрим!

— Давай-ка раскинем дороги, как в самом начале. Глядишь, и повеселее игра-то пойдёт.

— А тебе, наверное, не терпится отыграть свой последний смертельный ход, а Тунгри?

— Вот уж нет! Свой последний ход я поберегу до самого конца. У тебя ведь ещё все три!

— Точно, точно! — с довольным видом затарахтел Валпракс, неспешно отрываясь от земли и поднимаясь над кронами деревьев.

— Погоди, давай решим, куда направить наших друзей, чтобы им тоже было не скучно, — Заструился Тунгри вверх вслед за Валпраксом.

— Давай, давай решим… — донёсся из вышины голос набирающего высоту красного демона.

* * *

— Учитель! Смотри! Лес стал совсем другим! Вот эти деревья… И поляна другая!… — возбуждённо восклицал Олкрин, едва заметив, что Сфагам вышел из медитации.

— Ничего не понимаю! Лошади на месте… а всё совсем другое! — продолжал Олкрин в растерянности метаться по поляне.

— Когда мы ни с того, ни с сего оказались на дороге в Амтасу, ты вроде бы не слишком беспокоился, — спокойно проговорил Сфагам.

— Тогда… да, тогда тоже…

— Кто-то не оставляет нас своим вниманием с того самого дня, как мы уехали из Братства. Помнишь, я рассказывал тебе, как меня накрыли шапкой и подставили лактунбу?

— Кем же это надо быть, чтобы ТЕБЯ накрыть шапкой?

— Уместный вопрос. Но ещё важнее понять, чего он хочет. Что он от нас ждёт? Каков смысл его действий? И кто мы здесь — просто шарики на столе?

Олкрин замолк, напряжённо задумавшись.

— Я давно всё это заметил, — продолжал Сфагам. Мне кажется, я научился чувствовать связь с этими силами. Это значит, что ЕГО решения обусловлены МОИМИ действиями. Именно так, а не наоборот. Но если ему что-то не понравится… Правда, он там не один. Это я почувствовал через медитации…

Олкрин слушал учителя с подавленным видом, широко раскрыв глаза.

— Ты теперь тоже в этой игре, — сказал Сфагам. — И ты сам это выбрал, хотя мог несколько раз уйти. И правда, мне было бы за тебя спокойнее, если бы ты ушёл. Но теперь это вряд ли получится. Похоже, я всё-таки научил тебя выбирать.

— Да что им от нас нужно?! Убить, что ли нас хотят?

— Вот! Это и есть главный вопрос! Убить нас им ничего не стоит. Не в этом суть… Когда здесь у нас должно что-то произойти, то это сначала происходит в тонком мире. А потом люди придают этому форму. Всё это было известно ещё в давние времена. Ты помнишь?

— Да, да… Первая часть Книги Круговращений.

— Так вот… В тонком мире что-то созрело… Что-то очень важное, иначе этим не занялись бы такие мощные силы. Они наводят меня на то, чтобы я это почувствовал и сделал. В этом и есть смысл их действий. Сначала они меня проверяли, затем, не переставая проверять, следили, куда ведёт меня моя судьба, а теперь — выводят на главную дорогу. Но главное… Самое главное знаешь в чём? В том, что сделать это могу только я. Я и больше никто. Другой сделает по-другому, и это уже будет не то. Такого в прежние времена не было. Теперь некоторые люди стали настолько особенны и самостоятельны, что стали вровень с богами и другими силами тонкого мира. Вот таким людям и предстоит менять мир. Поэтому, чтобы придать форму событиям тонкого мира, я должен САМ всё понять и ЗАХОТЕТЬ это сделать. Это должно стать главным, по сути, единственным делом моей жизни. Иначе ничего не выйдет. Поэтому не только мы зависим от них, но и они от нас. Главным образом от меня… Потому я так за тебя и беспокоюсь.

— Значит, я буду ещё ближе к тебе!

— Посмотрим… Ты пока не познал закон своей судьбы. И ещё… тут есть ещё кое-что… Это я тоже понял через медитации. В тонком мире созрело не одно событие… Как бы это сказать… Ох уж этот наш несчастный язык! Словом, или одно, или другое. Или я, или кто-то другой. И мир станет другим. Это в том мире можно одновременно идти и вправо и влево. А здесь — никак…За тем, другим, стоят большие силы. Очень большие. Но если они победят, а решится это всё здесь у нас и довольно скоро, то мне нечего будет делать ни в этом мире, ни в том. Понимаешь?

Олкрин ошалело смотрел на учителя.

— Так вот оно что! — наконец выдавил он, почему-то стянув с головы шапочку и сжав её в руках.

— Пожалуй, со всей ясностью я понял всё это только сейчас. И ты помог мне найти слова, — закончил Сфагам своё размышление. — Ну ладно, — словно очнулся он, — неплохо бы выяснить, куда нас на этот раз закинули.

— Раньше дорога была там, — Олкрин указал рукой в сторону.

— Теперь её там нет, можно не проверять.

Перед тем, как вскочить в седло, Сфагам усмехнулся.

— Помнишь, у Тианфальта…

— Вот именно, не тебе…То есть не нам… Поехали… Куда-нибудь приедем. Пусть они сами заботятся, чтобы мы не заблудились.

Лошади легко ступали по гладкой почве редколесья, и вскоре за деревьями показалась просёлочная дорога. Двинувшись по ней, всадники нагнали неспешно едущий обоз из нескольких купеческих повозок.

— Куда ведёт эта дорога? — спросил Олкрин у долговязого охранника на пегой лошади.

— Эта дорога? — с удивлённым видом переспросил тот. — Она всегда вела на большой тракт под названием Дорога Белых Камней. Неужели не слышали?

— Как не слышали? Она идёт с юго-востока к самому Канору.

— Ну да! Чего ж спрашиваешь?

— И далеко ли до главного тракта?

— Если боги помогут — к вечеру дойдём до города Митралфа, а там — до большой дороги — день, полтора. А вы что, не знаете, куда заехали?

— Ну, да, что-то вроде… — проговорил Олкрин, отъезжая в сторону и притормаживая лошадь.

— Ты слышал, учитель? — обратился он к Сфагаму — Выходит, мы перелетели через всю страну и оказались в центральных землях недалеко от Канора!

— Похоже на то. Уж они-то точно знают, где находятся и куда едут.

— Учитель… — голос ученика стал сбивчивым и неуверенным. — Ты знаешь, если от Митралфа свернуть не на большую дорогу, а на юго-запад, то в двухй пути будет Лантарк… А там мои родители живут… Ты ведь говорил, что когда-нибудь мы их навестим… Может быть…

— Почему бы нет? Ведь не зря же мы здесь оказались. И то, что до столицы недалеко, — тоже не зря. Что ж, заедем на пару дней к твоим родителям. Они ведь знают, что ты уехал из Братства?

— Конечно, знают. Настоятель сказал, что напишет им письмо.

* * *

Маленький городишко Лантарк затесался между вторым и третьим поясом крепостей, окружающих столицу империи. Сюда, в центральные земли Алвиурии вот уже много веков не ступала нога неприятеля, и местные города по примеру Канора жили и росли, не замыкаясь в кольце крепостных стен. Лишь самые древние из них сохранили кое-где, в память о былых временах, старые бойницы и измельчавшие, заросшие бурьяном рвы. Жизнь в этих местах была размеренной, спокойной и скучной. Если что и происходило — то только в столице или больших городах. Здесь же ничего не менялось веками. Таким благополучно-сонным городком был и Лантарк. Жили в нём большей частью лесорубы, ремесленники и мелкие торговцы, то есть народ самый обычный и незатейливый. Правда, жители Лантарка считали себя выдающимися огородниками, но то же самое говорили о себе и обитатели соседних городков, а выяснение истины в этом вопросе никого особенно не интересовало.

Приближаясь к родным местам, Олкрин волновался всё больше и больше, а когда за последним поворотом открылся спуск в лесистую долину, где среди подёрнутого дымкой кудрявого лесного моря темнели, сгрудившись тесно друг к другу, невысокие крыши Лантарка, он почти совсем потерял равновесие духа. Он то начинал беспричинно тревожиться, не случилось ли чего с его родными, то беспокоился, не рассердятся ли родители на то, что он покинул Братство, то сокрушался, что оставил их одних, покинув отчий дом. Впрочем, невозмутимые замечания учителя в ответ на его сумбурные и подчас бессвязные реплики в немалой степени успокоили юношу, и, въезжая в город, Олкрин уже не рисковал "потерять лицо". Только напряжённо-растерянный вид и неровное дыхание выдавали его волнение.

Была середина дня, и отец Олкрина, как и большинство жителей города, работал на лесоповале. Но мать его оказалась дома. Открыв дверь, она долго не могла вымолвить ни слова, переводя взгляд широко раскрытых глаз с нежданно появившегося сына на стоящего рядом Сфагама. А потом были долгие объятия, слёзы, много-много слов, радостные хлопоты… Мать собралась было отправиться на базар за продуктами для праздничного стола, но Олкрин побежал туда вместо неё. Ему хотелось заодно пройтись по родному городу. К Сфагаму мать Олкрина испытывала не только заинтересованное восхищение, но и своеобразное подобие почтительного страха. Она всё время боялась что-нибудь не так сказать или сделать. Видимо, в своём письме патриарх дал Сфагаму такие характеристики, которые обычный человек мог принять за сверхчеловеческие. По этому поводу Сфагам, как всегда в таких случаях, испытывал не только неловкость, но и некоторую внутреннюю боль. От не любил, когда люди выставляли перед ним барьер страха, пусть даже незлобного и уважительного. Он знал, что его сосредоточенная немногословность и внешняя непроницаемость поначалу производит на простых людей немного гнетущее впечатление. Но с этим приходилось мириться. Впрочем, когда женщина в шутку назвала его человеком-загадкой, а он ответил, что человек-загадка стремится стать человеком-отгадкой, барьер скованности между ними исчез и разговор стал живее и проще.

Время летело быстро, и пришедший, наконец, с базара Олкрин застал учителя беседующим с возвратившимся домой отцом. Для парня было особенно важно увидеть рядом отца и учителя, и глаза его засветились счастьем. Отец Олкрина был высок и широк в плечах, а движения его были неторопливы и даже медлительны. Говорил он не спеша, задумчиво глядя в потолок, часто моргая маленькими светлыми глазками и теребя тронутую сединой бороду своими большими натруженными пальцами. Была в нём не только та особая умудрённая непосредственность, которая часто бывает присуща простым людям, но и какое-то невыразимое всепонимание, то тихое и далёкое от всяких рассуждений и скрытое от всех суетящихся "знание заранее", что даётся лишь постоянным и непосредственным внутренним вслушиванием в мир. "Не только крепкое здоровье передал он сыну", — отметил про себя Сфагам.

Стены комнаты раздвинулись, принимая всё новых и новых гостей. Неожиданному появлению Олкрина были рады все — и родственники, и соседи. Мать героя дня с поразительным проворством священнодействовала, никого не подпуская к кухне, и вскоре на длинном столе одно за другим стали появляться соблазнительные кушанья — пышущие жаром домашние булочки с румяной корочкой, печёный речной окунь, приправленный свежей зеленью и красным перцем, свежеиспечённые пироги с грибами и капустой, варёные бобы с острым соусом, горячие сырные лепёшки с золотым озерцом растопленного коровьего масла наверху. Но особый восторг гостей вызвало появление огромной бутыли с домашним вином, которую хозяйка втащила в комнату, высоко держа её двумя руками над головой. Тут Сфагам краем глаза заметил, что мать Олкрина всё же не совсем одна в своих кухонных заботах. За спиной хозяйки суетилась миловидная светловолосая девушка в скромной, но опрятной одежде. В конце концов её всё же удалось отправить к гостям, и она, как-то особенно тепло и открыто улыбаясь Олкрину, присела рядом с ним.

Надежды Сфагама тихонько отсидеться в сторонке оказались безнадёжно наивны, а все просьбы не делать его рабом гостеприимства — тщетны. Довольно скоро ему пришлось понять, что его отказы от непривычной еды и вина не будут поняты, и он решил смириться — едва ли не в первый раз за многие годы.

"Хочешь узнать человека — попробуй еду в его доме". Сегодняшнее застолье давало прекрасный повод убедиться в справедливости этой старинной пословицы. Еда была не просто вкусной, а словно пропитанной теплом и жизненными силами приготовивших её рук. Сфагам чувствовал это особенно остро после долгих и жёстких самоограничений, необходимых при монашеском образе жизни. А отпив немного сладкого домашнего вина из глиняной кружки, он увидел внутренним взором всю жизнь родителей своего ученика в мельчайших подробностях. Но сосредоточиться на своих мыслях не удавалось. Олкрин увлечённо рассказывал о произошедших с ними приключениях, не упоминая, впрочем, о походе к гробнице Регерта — учитель запретил об этом рассказывать, и внимание гостей то и дело обращалось на Сфагама. Тому приходилось вступать в разговор, что-то пояснять, отвечать на вопросы. При этом чьи-то руки непрестанно подливали вина в его кружку, и увиливать от возлияний удавалось не чаще, чем через два раза на третий. В конце концов Сфагам почувствовал, что на фоне лёгкого головокружения его воля начинает терять контроль над сознанием, а это состояние было для него одним из самых невыносимых. Надо было выйти на воздух. Он прервал разговор и сколь можно незаметно вышел из дома, обещав хозяевам через некоторое время вернуться. Он уже укорял себя за то, что позволил этим простодушным людям заставить его нарушить правила самоограничения. Да и для ученика это было не самым лучшим примером. Решив завтра поговорить с ним об этом, Сфагам присел на землю возле скрытого вечерней тенью простенка, откуда взору открывалась безлюдная вечерняя улица, и начал упражнения по концентрации ума и очистке силовых потоков своего тела. Упражнения длились недолго, но когда мастер, завершив занятие шестью глубокими вдохами, поднялся с земли, на городок уже спустилась ясная осенняя ночь. Светила яркая полная луна, и её свет рассыпал лимонные блики по стенам и крышам домов. Состояние Сфагама улучшилось, но он остался недоволен — его обычная сверхчувствительность сильно притупилась. Он собрался было вернуться в дом, откуда на всю улицу разносились весёлые возгласы, но тут перед ним как из-под земли вырос маленький тщедушный человечек с клюкой в стареньком плаще и широкой, надвинутой на самые глаза повязкой на лбу.

— Почтеннейший мастер, — обратился он к Сфагаму, горбясь и глядя снизу вверх, выворачивая голову, — как прекрасно, что именно сегодня ты почтил эти места своим посещением!

— А что особенного в сегодняшнем дне?

— Полнолуние… — незнакомец вскинул голову вверх, и его маленькие буро-зелёные глазки тускло блеснули. — Первый день полнолуния… В этих местах это день особенный. Не так просто… Именно об этом тебе хотели рассказать мои друзья. Ты ведь человек не простой, — корявый палец осторожно указал на пряжку с уроборосом, — и уж наверняка не откажешься увидеть что-нибудь новое и необычное, а?

Ни сам человечек, ни его разговор Сфагаму не понравились. Да и та волна, которая от него исходила и которую мастер, несмотря ни на что, безошибочно схватывал, была какой-то странной. Предложение незнакомца вполне могло таить в себе опасность, и самым благоразумным решением было бы, разумеется, прекратить разговор и вернуться в дом.

Незнакомец застыл, согнувшись с почти неестественно задранной вверх головой. Сфагам задумался. Возвращаться в дом, где из него делали героя и заставляли пить превосходное домашнее вино, мучительно не хотелось. К тому же он понимал, что в его присутствии ни Олкрин, ни его родители не чувствуют себя в полной мере свободно, и это его тяготило. Но главное было даже не в этом. Он отчётливо понимал, что, пойдя за незнакомцем, он попадёт если не в опасную, то, по крайней мере, глупую и бестолковую историю. И в то же время ему как никогда остро хотелось отключить контроль здравого смысла и отдаться игре случая. Это было бы настоящей проверкой его догадки о том, что теперь кто-то внимательно следит за тем, чтобы с ним больше не происходило НИКАКИХ СЛУЧАЙНОСТЕЙ. Хотелось не противиться течению неясных и неправильных обстоятельств, а следовать им и наблюдать развитие ситуации со стороны — так он ещё с собой не играл. И именно сейчас, после того, что он узнал и понял в гробнице Регерта, что-то настойчиво подталкивало его к этой игре. Конечно, такие игры могли кончиться плохо, но он мастер Высшего Круга, мог кое-что себе позволить.

— Уж не боишься ли ты, мастер? — хихикнул незнакомец, ещё сильнее выворачивая голову.

"Да, ничего хорошего тут не будет, — подумал Сфагам. — Ну, тем лучше! Может быть, дела пойдут так, что тем, кому я нужен, придётся показаться. Вот это будет здорово. Хотя, скорее всего, это какая-нибудь скучная чушь".

— Так где, ты говоришь, твои друзья?

— Не то чтобы далеко! — оживился незнакомец. — Как выйдем из города — так до перекрёстка дорог. А оттуда — чуть в сторонку. Близко, рукой подать!

Беззубый рот уже открылся, чтобы отвечать на следующие вопросы, но их не последовало.

— Ну, пошли…

Незнакомец даже немного удивился быстрой сговорчивости мастера. Его пегие брови на миг высоко приподнялись, а в следующий миг он уже шустро шагал вперёд по ярко освещённой лунным светом улице.

Сфагам едва поспевал за своим странным проводником, чья походка по мере удаления от города непостижимым образом менялась. Подскакивая на каждом шагу, незнакомец словно застывал на миг в воздухе, и чем дальше, тем дольше становились эти мгновения странного парения. Сфагам удивлялся сам себе. "Откуда такая необычная уверенность? Даже Гембра не рискнула бы лезть в такие авантюры", — подумалось ему. На некоторое время воспоминания о подруге нахлынули на него тёплой волной, и он почти перестал обращать внимание на зеленовато-серое мерцание дороги, уводящей всё дальше от города.