Вот уже много дней над хижиной отшельника шёл дождь. — начал свой рассказ Сфагам. Нескончаемые потоки воды, как будто, хотели смыть её с высокого уступа горы, испытывая на прочность ветхую крышу. Отшельник сидел неподвижно возле маленького окошка и с самого утра молча вглядывался в бездонный шумящий туман, пронизанный водяными нитями.

— Послушай, — сказал он ученику. — Четыре дня мой дух будет витать в созерцании иных пределов. Я оставляю моё тело на твоё попечение. Ты должен всё время находиться рядом и следить, чтобы оно не стало добычей чуждых сил. Ты знаешь, как это делать. Если вдруг тебе надо будет во что б это ни стало отлучиться — сожги тело, но ни в коем случае не оставляй без присмотра. Иначе твоим учителем может стать кто-нибудь посторонний.

Ученик ответил, что выполнит всё в точности. Отшельник ещё долго смотрел в окошко, а затём лёг на циновку и погрузился в глубокую медитацию. Его тонкое тело, отделившись от бренной оболочки, которая осталась недвижно лежать в тесной хижине, поднялось высоко вверх. Оно летело навстречу ветру и дождю, пропуская сквозь себя потоки густого влажного воздуха, внимая бурым и сине-серым песням гор, отталкиваясь от вязко-колких замшевых волн, которые испускала смятая дождём трава и ловя неслышные шевеления затаённой в камнях жизни. Туманно-серая оболочка пейзажа сделалась прозрачной и открыла сияющее плетение бесчисленных тончайших нитей, пронизывающих всё — и небо, и землю, и камни, и воду и воздух. Все эти нити колебались и вибрировали так, что задень, казалось, одну — и это мельчайшее движение тотчас же отзовётся во все стороны, меняя рисунок мироздания. Но парящие облачка голубых и серебряных блёсток-звёздочек — тонкие тела, путешествующие в эфире, проплывали сквозь эти нити, почти не колебля их. Привычные контуры предметов просматривались сквозь эти сотканные из сияющего кружева фигуры, как едва различимые слабые очертания, как смутный набросок, сделанный художником, ещё не начавшим накладывать краски. Здесь не было разницы между зрением и слухом, а звуки-формы не сталкивались с оформляющей их мыслью, а сами были знанием. Полёт был лёгок и быстр.

Гембра слушала, как заворожённая, слегка покачиваясь на стуле, машинально стирая грязь с большого пальца ноги.

Первые два дня ученик провёл в неустанных занятиях, не забывая присматривать за телом учителя. Но уже к середине третьего дня тягостная тревога прочно поселилась в его сердце. Занятия не ладились и он не находил себе места. А присутствие в тесной хижине застывшего в неподвижности тела учителя ещё более усиливало чувство тоски и заброшенности. «Это учитель посылает мне испытание.» — думал ученик, решив выдержать срок до конца. Но будто какая-то сторонняя сила терзала его изнутри, подталкивая к тому, чтобы покинуть тесную обитель. Окутанный туманом простор, открывавшийся с горы казался ему тюрьмой. Ему нестерпимо хотелось спуститься с горы в деревню, с кем-нибудь повидаться, с кем-нибудь поговорить, увидеть человеческие лица, услышать голоса. «Ты ещё недостаточен сам для себя. Нити, привязывающие тебя к обыденному миру ещё крепки, как железные цепи.» — вспомнились слова учителя.

Утром четвёртого дня ученик, совершив все необходимые ритуалы, сжёг тело учителя на площадке для обрядов перед хижиной. Теперь его уже ничего не держало и он стал спускаться с горы.

А внизу в деревенском кабачке играла тростниковая флейта, разносились запахи вкусной еды и слышался тихий неспешный разговор. Ученик присел возле очага рядом с каким-то больным стариком, который пытаясь согреться, всё ближе придвигался к огню. Ученик заговорил со стариком. Тот отвечал глухо и невразумительно, но ученик не обращал на это внимания. Как и большинство людей, он слышал в разговоре только себя.

Тем временем, дух учителя, возвратившись назад и, обнаружив вместо тела лишь обгорелые останки, тоже направился к подножью горы. Залетев в кабачок, он увидел своего ученика, сидящим у очага и вдохновенно рассказывающего о преимуществах отшельнической жизни и необходимости самоограничений на путях поиска Истины. Старик уже давно не слушал его. Он умирал. Жизненная сила тонкими струйками мельчайших мерцающих частичек исходила из него, как мука из прохудившегося мешка и вот-вот должна была иссякнуть совсем. Дух же учителя, к этому времени, пребывал в затруднении, ибо не мог слишком долго существовать вне телесной формы. Силы его стали уже истощаться и тогда, не дожидаясь, пока последние искорки жизни покинут старика, он стал вселяться в его тело. На короткий момент их тонкие тела встретились и прошли друг сквозь друга. Учитель увидел залитый солнцем берег и убегающий из под ног песок, затем шум фруктовых деревьев высоко над головой. Кто-то сидел на дереве и звал его чужим именем. Потом замелькала неразличимая череда образов и ощущений. Девушка вытряхивала красное покрывало. С каждым взмахом возраст её мгновенно, но в то же время неуловимо менялся. Последний взмах — и из-за тяжёлых складок показался силуэт сгорбленной старухи. Тяжесть… Усталость… Тоска. И боль разочарования — умирающий старик тоже пролистал жизнь учителя.

— Что с тобой? Тебе плохо? — ученик потряс старика за руку.

Старик широко открыл невидящие глаза и медленно обвёл ими всю комнату. Затем он устало опустил голову и обмяк на грубом деревянном стуле.

— Ну, отдыхай, отдыхай.

Теперь дух учителя должен был осваиваться в новом, случайно обретённом доме. Он проникал в изношенные члены и органы, возрождая их к жизни. «Придётся немало потрудиться, чтобы приблизить это тело хотя бы к малому совершенству.» — думал учитель, направляя силовые потоки, то в измученные ревматизмом плечи, то в больную печень, то в ослабленное, отработавшее свой срок, сердце.

А ученик ничего не заметил. Он продолжал болтать, не подозревая, что перед ним сидит уже совсем другой человек. Тем более странными показались ему слова старика, который, казалось спал и вовсе его не слушал.

— Кто так горячо доказывает, тратя много слов, не имеет в себе подлинной уверенности, и слова его к себе же и обращены, чтоб смолкла неуверенность, — голос старика был одновременно и чужим, и знакомым. И страх объял ученика…

— Погоди-ка… У нас, кажется, гости, — тихо проговорил Сфагам, медленно поднимаясь с места, — Меч… и не показывай вида. Он уже в комнате.

Гембра напряглась, сжав рукоятку меча.

— Зеркало… — шепнул Сфагам.

Скосив взгляд на полированную бронзовую поверхность, девушка увидела в нём перетекание смутных очертаний, которые, с каждым мгновением, становились всё более отчётливыми. Сфагам схватил масляный светильник и резко повернулся, держа его на вытянутой руке.

Существо, стоявшее в двух шагах от них, с трудом поддавалось описанию. Первое, что бросалось в глаза, была массивная, покрытая короткой серо-бурой шерстью фигура. Она была не менее чем на три головы выше самого высокого из людей. Спина была согнута, едва ли не в горб, но при этом держалась неестественно прямо. Фигура двинулась немного вперёд и из густой тени показалась огромная голова летучей мыши с пастью, усеянной редкими, но крупными и острыми зубами. Шеи, будто бы, не было вовсе — оставалось только удивляться, каким образом голове, прилепленной прямо к сутулым плечам, удается так легко вертеться во все стороны. Невероятно длинные руки-лапы гнулись не как у людей, а наоборот, как у насекомого и подгребали к себе сверху. Существо сделало ещё один медленный шаг вперёд. Теперь стало видно, что оно передвигается не на двух, а на трёх ногах. Эти ноги, не то козлиные, не то человеческие, заканчивались мощными тяжёлыми копытами. Голова легонько покачивалась, словно принюхиваясь, руки-лапы тоже слегка шевелились, ощупывая воздух. Внезапно третья «лишняя» нога с неожиданным проворством метнулась вперёд, плотно прижав Сфагама к каменной обкладке очага. Шестипалая перепончатая ладонь с длинными когтистыми пальцами-крюками опустилась сверху на голову Гембры и, сжав в кулак волосы, подняла девушку в воздух. Та выронила меч, но несмотря на пронизывающую боль в шее и позвоночнике, пыталась сопротивляться. Она извивалась, болтая ногами и нанося беспорядочные удары по держащей её лапе. Всё это, однако, нимало не беспокоило нападавшего. Он спокойно поворачивал извивающуюся фигуру то одним, то другим боком, видимо что-то рассматривая в свете огня. Затем Гембра увидела, как открылись, наконец, его как оказалось, закрытые до тех пор, глаза. Они были огромны и светились красным светом. Зрачки были размыты и почти не различались. То ли изо рта, то ли из носа этой безобразной головы стала вытягиваться узкая белая трубочка. Делаясь тоньше, она тянулась всё дальше и дальше, вплотную приближаясь к глазу девушки. Та отчаянно дёргала головой и, превозмогая боль, пыталась отвернуться или отмахнуться рукой. Это, по-видимому, вызывало у чудовища лёгкое раздражение. Тем временем Сфагам сумел таки освободиться от давящего пресса, стремившегося сравнять его со стенкой. Тяжёлое копыто уткнулось в кирпичи, а Сфагам в прыжке нанёс противнику три сильнейших молниеносных удара — в подбородок, в грудь и в пах. Мощнейший из бойцов, получивший хотя бы один такой удар, тотчас же упал бы замертво с размозжёнными внутренностями. Но чудовище лишь слегка отпрянуло, недовольно-удивлённо мотнув головой. Гембра, как пушинка, полетела в дальний угол. Она больно ударилась головой об пол и в глазах у неё потемнело. Последнее, что она увидела, была нелепая тень твари, взметнувшей над головой Сфагама свои длинные крюковатые лапы.

Но сознание вернулось к ней уже через несколько мгновений. В комнате стоял шум и грохот. Сфагам и его страшный противник метались из стороны в сторону пытаясь достать друг друга. Движения монстра казались противоестественными — так могла ходить деревянная статуя. Каждое движение начинаясь вроде бы неуклюже и вяло, но затем вдруг, приобретало поразительную скорость и гибкость. Его стремительные развороты и выпады невозможно было предугадать. Но Сфагаму удавалось уворачиваться, хотя кое-где на его одежде уже виднелись следы крови. Удары меча Сфагама, которые уже давно превратили бы плоть любого живого существа в бесформенную груду мяса, нередко достигали цели, но оставляли на серо-бурой шерсти лишь едва заметные белёсые полоски, не причиняя противнику явного вреда и лишь на несколько мгновений блокируя его движения. Сфагам чувствовал, что все его удары словно вязнут в непробиваемой оболочке, плотно облегающей тело врага. Едва ли чудовище чувствовало и четвёртую часть силы его ударов. Это была известная неодолимая защита лактунбов, их страшно знаменитое «яйцо», против которого бессильно любое обычное оружие. У воина первой ступени почти не было шансов. Для выхода на вторую ступень требовалось время. Совсем немного, но противник это знал и свободных мгновений не было. Побоище продолжалось. Самое большее, что удавалось Сфагаму — это кое-как отбивать атаки чудовища, уворачиваясь и маневрируя. Не в силах пробить «яйцо», он всё же продолжал искать наиболее уязвимые места. В какой-то момент ему удалось в прыжке сделать сильную и неожиданную подсечку, ударив изнутри под колено опорной ноги. Тварь повалилась на пол, но падая успела поддеть Сфагама своей длиннющей лапой. Тот упал неудачно, сильно ударившись и потеряв несколько секунд. Он ещё не успел вскочить, а над ним уже взметнулись лапы-крюки. Но в следующий момент в голову чудища полетел подхваченный монахом масляный светильник. Пронзительный писк, наполнивший комнату разрывал сердце. Тварь мотала головой и размахивала лапами, поднося их к глазам. Противник был ослеплён, по крайней мере, на время. Успев немного прийти в себя, Гембра двинулась на помощь. Тварь тотчас же повернула голову в её сторону.

— Осторожно! Он чувствует нас по теплу!

Даже лишившись зрения, противник неплохо ориентировался в обстановке. Подхватив, как невесомую дощечку, огромный дубовый стол, он с чудовищной силой швырнул его в сторону окна, где стоял Сфагам. Не успей тот увернуться и стол расшиб бы его в лепёшку. Выбив окно вместе с куском стены стол вылетел на улицу. Какая-то щепка или гвоздь из этого грохочущего месива зацепила Сфагама за одежду и потащила за собой. Тварь плавным, замедленно-растянутым прыжком через всю комнату последовала за ним. Гембра, шатаясь, подошла к пролому. Бой продолжался возле дома. Здесь, на маленьком пятачке твёрдой земли противник чувствовал себя ещё увереннее, чем в комнате, где его явно раздражал зажжённый огонь. Его неуклюжие и тяжеловесные движения сменились лёгкими упругими прыжками. К тому же теперь ему было несравнимо легче ориентироваться по теплу, излучаемому телом. Сфагам, пропустивший в первые минуты боя на улице несколько тяжёлых ударов, отступал, выискивая пространство для манёвра. Мерзкий писк не прекращался ни на секунду. Единственная мысль, колоколом раскалывающая отяжелевшую голову Гембры звучала коротко и непреложно. «Это надо прекратить. Как угодно. Немедленно.» Видеть и слышать всё это дальше было невыносимо. Как заворожённая, она приблизилась к дерущимся и каким-то для неё самой непонятным образом запрыгнула на спину чудовища. Её меч наносил отчаянные беспорядочные удары куда попало. Затем она почувствовала, как железная лапа вновь поднимает её в воздух и с силой отшвыривает в сторону. Сфагам, в это время, уворачиваясь от удара тяжёлого копыта отпрыгнул на несколько шагов назад и увяз почти по колено в трясине. Сразу поняв, что не успеет выбраться до следующей атаки, он принял самую низкую и самую устойчивую боевую позицию, крепко сжав обеими руками, выставленный вперёд меч. Ничего не оставалось, как вложить все оставшиеся силы в последний удар.

Чудовище не спешило нападать. Оно протягивало лапы, ощупывая пространство вокруг того места, где стоял Сфагам. Затем наклонилось, вытянулось и принюхалось, не желая или не решаясь подойти вплотную. То ли нечёткость зрения, то ли нежелание ступать в болотную хлябь, то ли уверенность в том, что главный противник скован и никуда не денется заставили тварь отступить. Последнее соображение не было лишено оснований, так как ноги Сфагама всё глубже и глубже погружались в вязкую жижу. Тварь повернулась и направилась к Гембре, которая едва успела прийти в себя после очередного падения.

— Не беги в болото! — крикнул Сфагам.

Гембра полезла на дерево. Глаза твари всё ещё оставались незрячими и противник не сразу сообразил, куда подевалась его жертва. С высоты дерева Гембра видела, как нелепая серая фигура наугад блуждает вокруг, испуская пронзительный писк.

В эти драгоценные мгновения Сфагам начал глубокую концентрацию. Враг, почуяв, наконец тепло, поднял вверх безобразную морду. Ухватившись когтистой ладонью за ствол он одним резким подскоком преодолел половину высоты, но дальше стал подниматься медленно и осторожно. Мерзкая голова летучей мыши с закрытыми глазами становилась всё ближе. Гембра в отчаянии колотила её ногой, чувствуя, что её удары гаснут в упругой непробиваемой оболочке. Чудовище открыло глаза. Несколько мгновений оно неподвижно смотрело вверх, не обращая никакого внимания на удары. Когтиста лапа сжалась в воздухе — Гембра успела отдёрнуть ногу.

Тонкое тело Сфагама оторвалось от физической оболочки и поднялось над ней. Теперь тело было послушным инструментом, не чувствующим ни боли, ни слабости. Мощный поток эфирных волн пронизал его с головы до ног и влился в меч, как пружиной сжав в нём сокрушающие силы стихий. Докатившись до острия, этот силовой поток остановился и застыл, будто трепеща в поисках выхода. Воин второй ступени был готов к бою. Вырвать тело из болота было делом пары мгновений.

Тварь, наконец, поймала Гембру за ногу. Несильного рывка оказалось достаточно, чтобы девушка полетела вниз. Всё дальнейшее виделось ей как в тумане. Ломящая боль в спине и затылке, кофейно-чёрное небо с тусклыми блёстками звёзд, посеребрённые луной лоскуты облаков и огромная голова летучей мыши, медленно склоняющаяся над ней. Красные глаза, холодные лунные блики, скользящие по чудовищным формам и опять тонкая белая трубочка. Она не видела, как Сфагам оказался у твари за спиной и как лапа-крюк, метнувшись назад, со всей силы врезалась в бок монаха, так и не остановив его. Не виден был и замах меча над головой — двумя руками под углом. Она заметила лишь тусклый блеск лезвия, неожиданно вылезшего из-под подбородка чудовища и едва не задевшего её саму. Голова отпрянула и подалась вверх. Лунный свет обдал всю огромную, нелепо выпрямленную сутулую фигуру с клинком, торчащим из того места, где должна была быть шея. Оглушительный писк разнёсся по болотам. Волна острой боли встряхнула сердце Гембры и иголками засвербила в ушах. Кофейно-чёрное небо померкло. Девушка потеряла сознание.

Толчки доходили притуплённым эхом, становясь всё чувствительнее. Гембра открыла глаза. Снова небо, звёзды, уходящие вверх ветки дерева, залитые зеленовато— серебристым светом.

— Ну, ты как? — Сфагам осторожно приподнял её голову.

— Лучше не бывает. — хотела ответить она, но вместо этого её губы издали какие-то невнятные хриплые звуки.

— А это… где? Где этот? — наконец выговорила она.

— Отдыхает… С ним всё кончено. Не бойся.

— Вот ещё! — прохрипела Гембра, с трудом поборов очередную волну тошноты и слабости.

— Можешь подняться? Пошли в дом. Приведём себя в порядок.

Поднявшись, Гембра бросила взгляд на распростёртое на земле тело. Человек в коричневой шляпе лежал, раскинув руки и задрав вверх свою бесцветную бородёнку.

— А он что… опять того? Как это он, а? А я не видела…

— И хорошо, что не видела. Хватит с тебя.

Пошатываясь, они доковыляли до дома. Очаг ещё горел. Языки пламени испуганно уворачивались от порывов сквозняка, врывавшихся через пролом в стене. Ветер взбивал и гонял по комнате огненные блёстки.

Первым делом надо было осмотреть раны.

Гембре и на этот раз повезло. От её одежды остались едва ли не клочки, но серьёзных ран, кроме ушибов и царапин, не было, если не считать огромной шишки на голове, оставшийся от полёта через комнату. У Сфагама дела обстояли серьёзнее. У него было сломано ребро и сильно разодран бок. На плече и на руках сильно кровоточили глубокие рваные раны. Вероятно, были повреждены мышцы. Ещё одна глубокая колотая рана была на спине у левой лопатки. Множество мелких царапин, вывихнутые суставы и растянутые сухожилия — не в счёт. Они вправили вывихи, перевязали бок широким жгутом. В дело пошли эликсир и травы.

— Теперь я должен совершить медитацию. — сказал Сфагам. Надо немного восстановить силы, иначе я могу не дойти. Постарайся отдохнуть за это время. После этого сразу уйдём.

— Мне тоже здесь не очень нравится. Но может быть дождёмся утра?

— Нельзя. Скоро прилетят его приятели, чтобы забрать его дух и поделить его силу. Я бы никому не посоветовал бы при этом присутствовать. Они сделают такую силовую воронку, что любой смертный, оказавшись рядом, превратится в кучку мусора, а дух его пойдёт им в пищу. В распыл, понимаешь?

Подруга растеряно кивнула.

— Так что, делать нам здесь больше нечего — хочешь-не хочешь, придётся уходить. — Сфагам принял неподвижную позу и, соединив пальцы, закрыл глаза.

Гембра пребывала в странном состоянии. Смертельная усталость перемешивалась с лихорадочным возбуждением. Она подошла к подвалу, машинально подёргала дверь — заперто. Девушка вышла наружу. Её непреодолимо тянуло к тому самому дереву. Это было не просто любопытство и даже не желание преодолеть страх. Что-то внутри требовало удостовериться в подлинности всего произошедшего.

Поверженный враг лежал в той же позе. Из страшной раны на шее сочилась вязкая тёмно-жёлтая жидкость. Гембра долго не могла отвести взгляд. Всё произошедшее казалось одновременно и совершенно противоестественным и, в то же время ужасающе реальным. Глядя на распростёртое тело, она словно стояла у порога разгадки. Казалось, что-то должно открыться или произойти и всё сразу станет понятным. Наконец она повернулась и сделала пару шагов назад к дому.

— А-кх-х-х-х — послышалось сзади.

Девушка резко обернулась. Человек в коричневой шляпе стал медленно подниматься с земли. Он поднимался не по-человечески, а как шест — совершенно прямо. Парализующий страх приковал Гембру к месту, не позволяя пошевелить ни рукой, ни ногой. Потянулся хриплый, тяжёлый вздох и лица поравнялись. Красные глаза бессмысленно смотрели перед собой.

— К-х-х-х-фа. Бесцветные губы что-то пробормотали. Сквозь ледяной ужас в парализованном сознании Гембры проступило даже что-то вроде безразличия и покорности судьбе. Она не могла не только сопротивляться, но и с трудом стояла на ногах.

— Кх-х-х-а… О-о-о… Рука с длинными жёлтыми ногтями потянулась было к шее, но застыла на полпути. Рот приоткрылся и неистребимый оборотень рухнул на спину на этот раз окончательно, как почему-то сразу поняла Гембра. Она ещё долго смотрела на неподвижное тело, боясь поверить своим ощущениям. Из раны на шее заструилась тонкая струйка дыма. Девушка, шатаясь, направилась к дому. Сделав несколько шагов, она вдруг громко вскрикнула. Что-то мокрое и холодное скользнуло по голой ступне и отскочило в сторону. Ноги подкосились и она едва не упала «Вот так и лягушка может убить.» — пронеслось в голове.

Сфагам ещё не вышел из медитации. Гембра присела рядом, не в силах пошевелиться. Глаза сами закрылись. Вскоре её разбудил голос друга.

— Проснись, надо уходить. Доберёмся до деревни — там отдохнём.

— Там этот… Теперь вроде всё. Дымок из него пошёл. Слабенький такой…

— Это значит, что они скоро начнут собираться. Ты ничего не забыла?

Сфагам выхватил из очага несколько недогоревших поленьев и разбросал их по комнате.

— Пошли.

— Может прихватим? Интересно всё-таки. — Гембра осторожно вертела в руках страшную колдовскую книгу.

— Интересно будет, когда кто-нибудь из них к тебе за ней заявится. Они свои книжки не разбрасывают.

— Чего-о!? — девушка отшвырнула книгу, как ядовитую змею.

— К тому же хранить такие книги считается преступлением. Их положено сдавать и сжигать, что мы и сделаем.

Книга полетела в очаг.

* * *

Идти было мучительно тяжело. Зарево горящего дома, хотя и светило сзади, но всё же помогало находить тропинку. Багровые сполохи раскрасили ночные болота диковинными красками. Путники потеряли ощущение времени. Проклятая ночь, казалось, никогда не кончится. Они всё шли и шли, время от времени оглядываясь на горящий дом.

— А знаешь, Гембра, кого здесь сейчас не хватает?

— Ну?

— Разбойников.

— Под предводительством Охотника.

— Ну, а в такой компании не стыдно показаться и на собрании лактунбов.

Гембра нервно расхохоталась. Сфагам тоже было засмеялся, но закашлялся от боли.

— Ребро, — сказал он, — Всё-таки здорово он меня зацепил… У наших наставников давних времён была поговорка — когда рядом творилось что-то ужасное, отрицающее привычный разумный порядок, они называли это «свадьбой лактунбов». Теперь эту поговорку почти забыли… Видишь вон там такие серебристые разводы?

— Где?

— Возле дома. Видишь, кружатся.

— Это дым, вроде.

— Смотри лучше. Рядом с деревом и выше.

— А, вижу…

— Это они.

— А они за нами не погонятся?

— Нет. Они заберут его дух и улетят. И в этих местах никогда больше не появятся. Это их правило. Ты чувствуешь, как будто на голову давит.

— Ага, есть.

— Это от их воронки. Мы ещё вовремя ушли. Но лучше здесь не стоять. Помнишь сухое дерево, где тропинка пошире идёт? Там отдохнём немножко.

Наступившее, в конце концов, утро застало Сфагама и Гембру ещё в пути. Стоял уже ясный день, а деревня лишь только показалась из-за низкого холма. Но уже и это вселяло радость. Дома становились ближе. Видна была и группа крестьян, неподвижно стоящих и смотрящих в их сторону. Наконец, путники вошли в деревню. Взгляды крестьян выражали немое удивление и страх.

— Можете занимать дома в той деревне, — Сфагам кивнул в сторону болот, — Там теперь не опасно.

Молчание. Круглые неверящие глаза…

Хозяйка вышла на порог с застыла, сжимая в руках полотенце. «Живые.» — только и смогла она вымолвить.

— Приготовь побольше горячей воды и чистые тряпки, — распорядилась Гембра, — Чем скорей, тем лучше.

Уже готово всё! Я ведь вас ещё издали заметила.

— Кажется мы не ошиблись, оставив у неё коней, — заметил Сфагам.