Второй день войны, а морейская армия уже сломила сопротивление приграничных феодалов Западного Рубайята, захватила все вражеские крепости вдоль реки Рамайн и парочку городов. Противник был разбит и откатывался на восток, а наши легионы продолжали наступление. Мерный топот тысяч солдатских сапог и лошадиных подков сотрясал землю, и царские войска текли по дорогам обреченного королевства сплошным стальным потоком. Настолько плотным, что наш небольшой караван, три десятка всадников и пять повозок с трофеями, едва вклинился между батальонами 11-го резервного легиона. Но мы все же смогли найти прореху, вышли на разбитый ухабистый тракт, наследие былого имперского величия, и направились к ставке командующего Второй Восточной армии, которая находилась в расположении 8-го легиона.

Движение неспешное. Погода хорошая, начало лета. Кругом свои, мы в тылу, диверсантов не видно и не слышно, так что опасаться нечего. Поэтому я не напрягался и, мерно покачиваясь в седле, размышлял. Требовалось навести порядок в своей голове, и я это делал.

Самая главная проблема, конечно же, видения, которые посылались мне, как я считал, матерью, северной колдуньей. Защититься от этих видений и предугадать их приход нельзя. По крайней мере, я такого способа не знал. Но кое-какие выводы из всего, что со мной произошло, и что я увидел, можно было сделать.

Ну и что же в итоге вышло?

Во-первых, я потомок древних людей, которые пришли на материк Ирахо через портал, и моя матушка, соответственно, тоже. Во-вторых, наши предки, которые на закате своей истории проживали в пещерах, обладали возможностью при помощи сложных рунных знаков (иероглифов), не чета современным, открывать магические врата между мирами и делали это очень легко. В-третьих, они старались открывать порталы в тайне от других народов, которые пришли в новый мир, а значит, предки чужакам не доверяли или не воспринимали как равных. В-четвертых, по неизвестной мне причине, племя, которое матушка называла народ Вайда, раскололось. И если часть племени, наиболее многочисленная, хорошо снабженная и имеющая сильного вождя-мага, ушла дальше, то другая вернулась обратно и осталась возле первого большого портала. В-пятых, дела давно минувших тысячелетий влияют на мою жизнь, и мне это не нравится. С одной стороны каждое видение это новые знания, от которых отказываться не хотелось. А с другой стороны я не давал никому разрешения лезть в мои сны. Тем более мифической ведьме, которая родила меня и оставила на попечении отца.

Таковы исходные данные, которые были мне доступны. Но всей картины я пока не видел, а значит, не мог принять правильного решения. Поэтому оставалось ждать развития событий, копить информацию и держать язык за зубами. Не нужно никому знать, что у меня бывают странности, а то ведь могут счесть за сумасшедшего, и конец карьере. Это в лучшем случае, если мне не поверят. А если поверят? При таком раскладе меня могут отдать магам для опытов, и не посмотрят, что я из благородной семьи. А потом на север отправится команда охотников, которая будет ловить мою мать, и снова я окажусь крайним. Так что лучше всего молчать. Папаня молчал, и ни с кем на откровенный разговор не выходил, и я не буду. И для здоровья полезно, и для репутации.

— В общем, ничего не меняется, — прошептал я себе под нос.

— Ты что- то сказал, Оттар? — на меня посмотрел поручик Ян Михар, командир кавалеристов.

— Нет, — я покачал головой.

Поручик отвернулся, а я сосредоточился на другом проблемном вопросе.

Мой ротный командир капитан Агликано практически открытым текстом дал понять, что он поддерживает князя Айрика Раена, который оказывает ему и другим офицерам своей армии особую протекцию. И в этом нет ничего нового. Протекционизм и кумовство везде, и пусть это не очень хорошо, ничего постыдного в этом нет. До тех пор, пока это явления не переходит определенных рамок. Но помимо этого капитан проговорился, что ради князя он готов порвать глотку даже царю. Серьезное заявление и раньше за эти неосторожные слова его подвесили бы на крюк и долго пытали, выясняя, спьяну он это сказал или с умыслом. Да и сейчас тоже, если начнется серьезное разбирательство, миндальничать не станут. Вот только мы беседовали один на один, без свидетелей и все, что я могу, найти майора Кано и доложить об этом ему. Однако сразу возникает вопрос — а оно мне нужно? И ответ очевиден — нет. Я с этого ничего не получу, а хлопоты возникнуть могут, поскольку Кано, наверняка, заставит меня следить за капитаном и братом Роем, и втираться к ним в доверие. А мне что царь, что князь Айрик. Особой разницы между этими двумя сиятельными Раенами для меня нет. И, как я уже отмечал ранее, желание лезть в авантюры отсутствует. Так что долой интриги и подковерную борьбу за власть. Я останусь в стороне и продолжу честно служить. А дальше посмотрим. Как сказал один философ позапрошлого века — будет день и будет пища.

От того, что я определился со своими дальнейшими действиями, на душе сразу стало легче и, подняв голову, я посмотрел на заходящее солнце и улыбнулся. Поручик Михар это заметил и сказал:

— Гляжу, у вас, корнет, настроение приподнялось.

— Да, — я кивнул и спросил: — Нам еще долго ехать?

— Расстояние-то небольшое, семь-восемь миль. Но сегодня до ставки не доберемся. Дорога забита и нашим лошадкам необходим отдых. Видимо, придется остановиться на ночлег в поле или возле какой-нибудь местной деревушки.

— Наверное, придется, — согласился я.

Мы замолчали и продолжили движение. Но вскоре стало смеркаться, и караван, свернув с тракта, остановился на околице небольшого безымянного села. В самом поселении, которое представляло из себя скопище лачуг, сараев и землянок, расположился пехотный батальон. Ну, а нам места не нашлось. Впрочем, не очень-то и хотелось спать в переполненном земляном подвале. Поэтому лагерь разбили на окруженной густым кустарником поляне. Выставили караулы, разожгли костры, и вместе с поручиком Михаром мы раскинули простейшую сигнальную цепь. На что-то более серьезное не хватило сил.

Пока готовился ужин, я присел у огня и достал трофейный вампирский дневник. Несколько секунд смотрел на знакомый иероглиф Смерть, а затем открыл толстый журнал и на заглавной странице обнаружил четверостишие на эльфийском:

Перевод был несложным:

Дальше запись на морейском:

«В мире живых есть много вещей, которые считаются ценными. Это любовь и слава, мудрость и почет, красота и уважение, имущество и деньги. Но когда к живым приходит бледная старуха в белом саванне, все это теряет смысл. Отсюда вывод — смерть сильнее всего и будущее за теми, кто встанет на ее сторону и будет ей служить».

На следующей странице то же самое. Смерть. Смерть. Гибель. Кровь. Страдания. И опять смерть. Ничего нового, сплошной психоз, который навевал тоску. И это писал вампир, которому свыше ста лет? Бред! Мне было трудно в это поверить. Но, тем не менее, против фактов не попрешь. Кровосос, убивший множество людей, был романтиком. Он записывал в дневник стихи и, судя по тому, что все они были мне неизвестны, сочинял их самостоятельно. Странно. Однако, что мне известно о вампирах, кроме того, о чем говорят люди вокруг? Практически ничего. Поэтому исключать, что вампир мог являться романтиком и поэтом, было нельзя.

Я быстро пролистал тетрадь до конца и кое-что интересное все-таки обнаружил. Никаких страшных тайн и схем, по которым можно найти клад. Обычные записи и несколько иероглифов. Уже знакомая мне Смерть и семь дополнительных: Восток, Граница, Тьма, Серый, Башня, Кровь, Спуск. Для чего Закария нарисовал эти знаки и где их увидел? Не понятно. И, подумав, что слишком часто на моем пути попадаются иероглифы древних, словно специально, я убрал дневник вампира в сумку.

— Оттар! — окликнул меня Михар. — Давайте ко мне. Как раз каша поспела. С превосходным вяленым окороком, между прочим. А к нему свежее пиво.

Отказываться было неудобно, и я присоединился к поручику. Сразу получил глубокую глиняную тарелку с кашей, ложку, хлеб, кусок сдобренного перцем хваленого окорока и кружку пива. От ароматных запахов во рту начала выделяться слюна, но поесть не удалось.

С тракта на поляну свернул большой обоз из госпитальных фургонов под охраной полусотни всадников. Ничего необычного, места всем хватит, и мы с поручиком были не против. Вот только вслед за фургонами появилась освещенная светом дорогого магического светильника карета, и из нее вышла девушка, которую я узнал. Это была Юна Эстайн и я не сдержался, встал и, улыбаясь, махнул ей рукой:

— Добрый вечер, госпожа Юна.

Она посмотрела на меня и не признала, что и немудрено. Девушка чистенькая и гладенькая, от нее за милю духами пахнет, а я грязный, уже потертый и закопченный дымом походных костров, стою в полутьме с котелком в руках и скалюсь. Как такого узнаешь?

Тогда я подошел к ней, отвесил вежливый поклон и спросил:

— Какими судьбами вы здесь, госпожа Юна?

Глаза девушка расширились. Теперь она меня вспомнила. Вот только ответить не успела, и со спины я услышал голос:

— Мы сопровождаем груз для военных госпиталей Второй армии. Это дар жителей города Рупьенгарда наших военным.

Я обернулся и обнаружил еще одного знакомца, Сьеррэ Рахова в мундире лейтенанта. Что и немудрено. Если его родной дядя командует 11-м легионом, который он набирает из своих вассалов, карьерный рост Сьеррэ обеспечен.

— Ты-ы-ы! — прошипел он и сжал кулаки.

Смотреть на Сьеррэ было смешно, очень уж комичной выглядела его злость, особенно после кровавого штурма Дер-Вагата. И очень по-детски он себя вел. Но смех пришлось сдержать. Мне не хотелось ссоры, тем более с офицером, который выше меня по званию на две ступени. Однако в отличие от меня молодой Рахов сдерживаться не собирался и, схватившись за меч, он воскликнул:

— Ты мерзавец! И я готов снова бросить тебе в лицо перчатку!

— Ну и зря, — я усмехнулся. — Мы на войне, так что подожди. Вот победим, тогда и встретимся.

— Нет! Поединок! Прямо сейчас! Я требую сатисфакции!

— Да пошел ты, — я снова посмотрел на Юну: — Извините, госпожа…

Договорить не получилось. На затылке шевельнулись волосы. Опасность! И я отскочил в сторону.

— Получи, негодяй!

Сьеррэ все-таки решил вынудить меня на поединок, который по законам военного времени в действующих войсках карался весьма сурово, вплоть до смертной казни, и попытался ударить меня ногой. Однако удар пришелся в пустоту, а он, не удержав равновесия, растянулся на грязной траве, и его ладони, при падении, уткнулись в человеческие экскременты, которых вокруг хватало. Некрасивая ситуация. Можно даже сказать, что позорная, и Сьеррэ закричал:

— Солдаты! Ко мне!

Не понимая, в чем дело, на помощь к лейтенанту бросились его воины, а ко мне поспешили кавалеристы поручика Михара. Заскрежетала сталь и кто знает, что бы произошло дальше, но сработала моя сигнальная сеть. Судя по всему, поручик тоже что-то почуял и начал оглядываться. А затем из темноты вылетели стрелы, и воздух содрогнулся от рева вражеских воинов:

— За короля! Убивай морейских собак!

Раскинув руки и обливаясь кровью, упал кавалерист. В его шее торчала корявая охотничья стрела, простая самоделка с гусиными перьями, и на миг все вокруг меня застыло, словно кто-то остановил время. Но продолжалось это недолго. Ровно столько, чтобы я понял — на нас напали вражеские диверсанты, которых не вычистили морейские егеря.

После этого время побежало с привычной скоростью и, выхватывая клинок, я закричал:

— К бою!

В воздухе свистели стрелы. Одна вонзилась в карету Юны Эстайн и задрожала, а еще несколько попятнали кавалеристов. Свет! Лучники били на свет, который излучался магическим фонарем. И, подпрыгнув, клинком я ударил по магическому светильнику на крыше кареты. Он треснул и погас, а Юна закричала:

— Что вы делаете!?

— Прячься! — без церемоний я толкнул ее в сторону ближайшего госпитального фургона, а затем повернулся навстречу врагам.

Вражеские стрелки били на яркий свет фонаря, но он погас и они переключили свое внимание на лошадей и обозников, которые находились у костров. Стрелы летели стайками по двадцать-тридцать зараз. Обстрел был сильным, и неприкрытые броней и щитами морейцы выбывали из строя. Одному при мне стрела попала в висок. Другому в сонную артерию. Третьему в руку, а четвертому пробила шею и вышибла пару зубов. Поручик Михар при этом пытался стянуть кавалеристов, и своих, и Рахова, в ударный кулак, а испачканный дерьмом Сьеррэ, еще минуту назад такой храбрый, потерял голову и, подвывая, на карачках полз под карету Юны.

«Мразь! Как на дуэль, так первый нарывается, а как начался реальный бой, обделался», — подумал я, кинув на него взгляд, и встал рядом с Михаром.

— Оттар, они за кустарником! — воскликнул поручик. — Сможешь что-нибудь сделать!?

Михар магией владел плохо, хоть и благородных кровей, только защита и сигнальные сети в арсенале. Чародеев рядом не было, а батальон в стороне и в деревне, судя по шуму, тоже шел бой. Значит, рассчитывать можно только на себя, и я предложил поручику:

— Давай так, я бью огнем, и идем в атаку. А здесь оставим десяток воинов, вместе с обозниками они продержатся.

— А если противник только этого и ждет?

— Не думаю. Была бы у вражеского командира пехота, она бы на нас уже налетела, момент подходящий. Так что нет. В кустах только стрелки.

— Ладно! Попробуем! Бей! А я соберу бойцов!

Магические потоки были рядом, и я зачерпнул сколько смог, на пределе своих возможностей. После чего сформировал клубок из жидкого огня и, размахнувшись, кинул его в кусты.

Получилось. Озаряя все вокруг тусклым светом, огнешар улетел в темноту и рухнул именно там, куда я его послал.

Яркая вспышка слегка ослепила меня и огнешар взорвался. Радиус поражения у него небольшой, метров шесть-восемь. Однако он накрыл некоторых вражеских лучников, которые заметались в зеленке, и поджег несколько кустов. Прекрасный ориентир, и следом я отправил второй огненный клубок.

Еще одна вспышка. Люди в кустарнике закричали сильнее, и обстрел почти сразу же прекратился, а поручик Михар отдал команду:

— В атаку!

Он рванулся в кусты первым. Я следом. А за нами несколько десятков спешенных кавалеристов.

— Господин Оттар! — рядом появился сержант Юссир, который на ходу протянул мне круглый кавалерийский щит с массивным бронзовым умбоном. — Возьмите!

Щит оказался у меня и привычно лег на левую руку, а затем мы вломились в кустарник. Треск веток. Хруст сучьев под ногами. Шорох опадающей листвы, которую сбивали тела людей. Крики воинов и звон стали. Все это смешалось, и трудно было понять, что происходит. Подобно другим бойцам, я ломился через кусты в сторону огня. Там находились враги, и вскоре я оказался перед ними.

Кустарник закончился неожиданно. Я выскочил на небольшой покатый холмик с чистой вершиной и оказался на позиции рубайятских лучников, которые грузили на брезентовое полотнище обожженное тело своего товарища.

Они обернулись и, хотя я не видел их глаз, наверняка, в них было недоумение и непонимание. Рубайятцы не ожидали, что мы так быстро придем в себя и полезем в зеленку, и это было их ошибкой. А за ошибки, как известно, надо расплачиваться. Кровью.

— Ха-а! — на выдохе, длинным выпадом я достал первого противника, обычного крестьянина.

Клинок легко проскользнул между ребрами рубайятца, и я потянул его на себя. Два других противника, то ли охотники, то ли собиратели, оказались не трусами. Они выхватили короткие мечи и бросились на меня. На что они рассчитывали, не знаю, но шансов у них не было. Я шагнул навстречу тому, который был справа, отбил его зубочистку и наотмашь ударил ополченца в лицо, которое моментально превратилось в кровавую маску. После чего отступил в сторону, уклонился от выпада второго противника, привычно принял на щит следующий удар и подсек лучнику ногу.

С криком, он упал, и я его добил. Клинок опустился сверху вниз на его голову и раздался характерный треск проломленной черепной коробки. Одновременно с этим из кустов вылез отставший Юссир, который огляделся, покачал головой и с уважением в голосе сказал:

— Вы прямо зверь какой-то, господин Оттар, никого в живых не оставили.

Я не ответил, а двинулся дальше, и он последовал за мной.

Мы вышли на широкую тропу и обнаружили, что на нас валит толпа в полтора десятка вражеских вояк. Ополченцы. Однако стадо баранов даже льва может растоптать, я это понимал, и удержать рубайятцев на пару с Юссиром не смог бы. Поэтому промелькнула мысль — отступить и дождаться подкрепления. Но в этот момент со мной что-то произошло. В голове что-то щелкнуло, и я увидел, как в воздухе возник бледный иероглиф Смерть, с которым я был связан невидимой нитью. А еще пришло ощущение того, что где-то совсем рядом бурлит полноводная река, от которой веет свежестью и огромной магической силой. И эта сила отличается от той, которой оперировали чародеи Ирахо, но я мог ею воспользоваться.

«Что это!? Зачем!? Откуда!?» — пронеслось в голове, а подсознание в это время само потянулось к неведомой силе и стало перегонять ее в иероглиф.

— Нет! — понимая, что ситуация выходит из-под контроля, воскликнул я и усилием воли разорвал нить, которая связывала меня и древний знак.

Иероглиф Смерть рассеялся, но сила в нем уже была, и она выплеснулась на врагов, которые, как и сержант Юссир, ничего не видели и не понимали. И эта энергия, смертоносная и очень опасная, подобно дождевым каплям, опала на тела увидевших нас ополченцев и они замерли. Секунду назад, сжимая оружие, с боевыми кличами, они неслись по тропе и были готовы нас убить. А затем все переменилось. Люди замерли, и один из них, которому досталось больше всего смертельных «дождевых капель», опустился на колени. Его лицо было искажено невыносимой мукой и страданием, настолько сильным, что он не мог даже застонать. Паралич охватил его тело, а потом он умер. Просто взял и скончался. В краткое мгновение жизнь ушла из человека, а его товарищи стали покачиваться и медленно приходить в себя.

— Господин Оттар! — я услышал голос Юссира. — Не знаю, что с ними, но этим надо воспользоваться!

— Да, — согласился я, стараясь сохранять спокойствие. — Атакуем.

Вдвоем мы набросились на рубайятцев и мой клинок испил новую порцию вражеской крови. Удар! И голова с плеч. Выпад! И сталь пронзила грудь сжимающего охотничий лук ополченца. Толчок щитом в лицо другого местного вояки! И бронзовый умбон пробивает его голову.

Ослабленные и ничего не соображающие ополченцы умирали, а мы с Юссиром собирали кровавую жатву. А затем появились кавалеристы, которых вел Ян Михар, и дело было кончено. Пока я бился на фланге и перекрывал тропу, поручик и основные силы нашего отряда уже разобрались с остальными ночными налетчиками. Больше убивать было некого, кто успел, тот сбежал, и мы с Михаром, оставив солдат собирать трофеи и вытаскивать трупы рубайятцев на поляну, вернулись обратно.

— Последние лучники были странными, какие-то сонные, — сказал поручик. — Не знаешь, что с ними, Оттар?

— Не знаю, — я покачал головой.

— Да понятно в чем дело, — в разговор вклинился Юссир. — Наверное, отвара дурманного перед боем выпили, для храбрости, и перебрали.

— Может быть, — сказал Михар и хлопнул меня по плечу: — Ты оказался прав, Оттар. Мы атаковали и победили. Славный бой вышел.

— Славный, — я выдавил из себя улыбку, и мы вышли на поляну, где царила суета.

Ржали подраненные лошади и стонали люди, которых задели стрелы. Юна Эстайн, как и положено целительнице, помогала пострадавшим, и я видел, как от ее рук, которые соприкасались с ранами, исходило легкое зеленое свечение. Девушка была бледна и растрепана, но держалась. Значит, не белоручка, хотя избалованна сверх всякой меры. Так бывает. Человек сам по себе не плох, но излишнее внимание близких может превратить его в домашнего тирана, который знает, что любое желание будет выполнено, а любая проказа прикроется старшими родственниками. Но ничего, жизнь все расставит по своим местам и есть надежда, что красавица Юна поймет, что к чему, и сделает правильные выводы…

Михар и я вернулись к кострам и сменили одежду. Сержанты справлялись без нас, и наше вмешательство в ночную лагерную суету лишь добавило бы хаоса. Поэтому мы с поручиком обновили магическую сигнальную цепь, которая среагирует на чужаков, если они вновь появятся, и стали готовить ужин. Он подкинул в костер смолистых сучьев, я поставил рядом с огнем котел кашей, а дядька Эльвик, который весь бой, сжимая в руках дубину, прятался под повозками и следил, чтобы никто не разграбил трофеи, расстелил на траве полог и стал накрывать новый стол.

Спустя час, обсудив ночной бой и поужинав, мы с поручиком подвели итоги. В нашем отряде трое убитых, семь раненых и выбыло шесть лошадей. В госпитальном караване восемь убитых, два с половиной десятка раненых и выбыло семнадцать лошадей. Серьезные потери, но могло быть гораздо хуже, если бы мы продолжали сидеть в обороне. А у противника двадцать семь убитых и мы взяли пятерых пленников. Главарь банды налетчиков, которая была частью большого подразделения, к сожалению, сбежал. Добычи взяли мало. Что с нищих взять? Разве только оружие из сыродутного железа, а больше ничего не было.

Тем временем, когда трупы врагов были собраны в кучу, появился Сьеррэ Рахов, который сделал вид, что ничего не произошло. Он уже отмылся от дерьмеца и попытался руководить, не только своим кавалеристам, но и нам с Михаром. А мы демонстративно отвернулись, и поручик приказал воинам сносить к мертвым телам хворост для погребальных костров.

При виде такого неуважения, Сьеррэ вскипел:

— Господа офицеры! Я старше вас по званию! Поэтому требую исполнять мои приказы и проявлять уважение!

Поручик улыбнулся и сделал вид, что ничего не слышит. А я кивнул на руку лейтенанта и сказал:

— Господин лейтенант, а у вас ладонь в какашках. Да и пахнет от вас как-то не по-военному.

— Где!?

Сьеррэ вскинул к лицу ладони и, конечно же, ничего не обнаружил. После чего, понимая, что над ним издеваются, резко развернувшись на каблуках, он ушел, и его проводили смешками.

Больше в ту ночь ничего не произошло. Пару раз на нашу стоянку выезжали патрульные из конно-егерского отряда, который должен был обнаружить налетчиков заблаговременно, но прозевал нападение. Им мы передали пленников, которых допросят и повесят, а сами, отринув прочь заботы, завалились спать.

Поутру воины сложили два погребальных костра, и огонь испепелил тела павших воинов, морейских и вражеских. После чего наш караван продолжил путь и на окраине поляны меня окликнула Юна Эстайн:

— Корнет!

Я подъехал к девушке, которая первой обратилась ко мне, что было добрым знаком, и всмотрелся в ее лицо. Она выглядела усталой и глаза Юны лихорадочно блестели. Всю ночь она, избалованная отцом благородная аристократка, помогала раненым и, спрыгнув с лошади, я кивнул ей и сказал:

— Доброе утро, госпожа Юна. Наши встречи не приносят нам радости и заканчиваются неприятностями. Но все равно я рад видеть вас и вы, как всегда, великолепны.

Девушка слегка улыбнулась и сказала:

— Спасибо за комплимент, корнет, и жаль, что все так выходит. Видимо, такова судьба, и опять мы расходимся в разные стороны. Но прежде чем вы снова исчезнете, я должна вам сказать, что была не права. Вы два раза спасли меня. Сначала в Рупьенгарде, а затем минувшей ночью, а я отплатила вам черной неблагодарностью.

«Слава богам! — я кинул взгляд на небеса. — Она все поняла. Наконец-то. И ей понадобилось на это всего каких-то два месяца».

— Рад служить вам, госпожа Юна. Надеюсь, мы еще встретимся при других обстоятельствах.

— Буду рада… — она замялась, а затем все же выдавила из себя: — Будьте осторожны… Сьеррэ затаил на вас зло…

— Мне не страшно, но я буду начеку. Кстати, а он вам кто, не жених, случаем?

— Нет… Просто друг детства… У него с девушками не очень… Впрочем, это неважно… Прощайте, корнет Руговир.

Красавица направилась к госпитальным фургонам, возле которых стоял хмурый Сьеррэ Рахов, а я, запрыгнув в седло, сказал ей вслед:

— До встречи, госпожа Юна. Я уверен, что мы еще встретимся. Обязательно.