Неофрон был доволен и недоволен. Феокрит уезжать не собирался. При первой встрече сказал, что погостит и Лампсаке дней десять, но прошел целый месяц, а об отъезде и речи не было. Эпикурейцу все чаще и чаще мерещились свитки будущей биографии поэта. В какой-нибудь ее книге расскажут и о том, что Феокрит провел счастливые месяцы в Лампсаке, пользуясь гостеприимством своего друга Неофрона. Порой, однако, его одолевали сомнения. Биографию-то, конечно, составят, но когда?.. Снова и снова вспоминал о том, что комментаторы и грамматики пишут только о древних поэтах. Эпикуреец был бы рад и посмертно прослыть другом Феокрита, но, если за его биографию примутся лет через двести-триста, много ли там будет правды?.. Могут и о путешествии в Лампсак позабыть и о нем, Неофроне, не написать ни строчки. Жаль, что не в обычае у поэтов самим описывать свою жизнь.

Знаменитому гостю понравилась гетера Миртилла. Когда Феокрит отправился к ней пировать и вернулся только ночью, Неофрон обиделся. Столько времени не виделись, приехал на две недели, и вот... Потом обрадовался. Решил, что раз появился такой магнит, значит, Феокрит надолго останется в Лампсаке, Не обижался больше и на отлучки поэта. Близилось время жатвы, когда земледельцу дорог каждый день, а порой и каждый час. Дружба-дружбой, но пшеницу надо убрать вовремя — иначе перестоит и начнет осыпаться на здешней жаре.

Как ни рад был Неофрон приезду знаменитого друга, но порой он побаивался, что в страдную пору гость будет ему в тягость. Когда увидел, что Миртилла становится его постоянной подругой, обрадовался. Пусть Феокрит подольше возится с этой загорелой девчонкой, а кончится жатва, хозяин снова вступит в свои права. Феокрит приехал к нему… Землевладелец собирался даже купить Миртилле кольцо с хорошей жемчужиной, но раздумал. Послал три воза сухих дров. Хватит с неё и этого…

Вскоре, однако, пожалел, что послал и дрова. Не то получилось, на что он надеялся. Начал ревновать друга к Миртилле. Завладела она им. Не мог понять, в чём тут дело. Слов нет — красива, очень красива. Одни глаза чего стоят, и сложена удивительно. Если увидит скульптор, быть ей богиней. Во время пира в честь Феокрита эпикуреец, хотя и редко, обращал внимание на женщину, сам любовался ее прекрасным телом, едва прикрытым туманом косской ткани. Престарелый стоик Филоксен, и тот пошутил после многих чаш:

— Как будто я все-таки кое-что понимаю, а вот никак не могу понять, одета эта гетера или раздета?..

В ту ночь немало было говорено о Миртилле. И приветлива она и бойка. Умеет беседовать, умеет, когда нужно, и помолчать. Молода, но в своем деле опытна. К деньгам не очень жадна. Все это так — отчего же не провести с ней месяц-другой. Феокрит не стар, жены у него нет. Понятно, очень понятно, если бы так... Неофрон, однако, вскоре почувствовал, что это не обыкновенная связь с гетерой. Девчонка Миртилла, кажется, стала осью жизни его гостя. О чем ни примутся беседовать, кончит тем, что заговорит о ней. Сам, наверное, не замечает. На вид помолодел. Каждый день зовет цирюльника, Пишет стихи, а прочесть не хочет — говорит, не окончены. Наверное, о ней или для нее. Уверяет, что такой еще за всю жизнь не встречал. Она, как лучезарная весна после зимних морозов, как восходящая заря, как цветниковая роза, окропленная утренней росой...

Неофрон в делах любви был слепорожденным, хотя порой охотно рассуждал о ней. Пока был помоложе, все собирался жениться, потому что все женятся. Так и не собрался. Знался с гетерами и с эфебами, как и другие. Платил им исправно — не обманывал. С годами надоели и те и другие. Лишь изредка делил ложе с женщинами. Умножал свои доходы и занимался философией. Знал, что кроме всем доступной Афродиты-пандемос, любви земной, есть и другая любовь. Знать знал, но Киприда небесная никогда к нему не приближалась.

Неофрон видел Феокрита изо дня в день, старался разгадать, что творится с другом, и ничего не мог понять. Опоила она его, что ли, любовным зельем. Бывает так… Или открыла ему какую-то свою тайну — поэты любят необычное.

Неофрон поручил надёжным людям разузнать, как и что. Никакой тайны не оказалось. Просто-напросто молодой афинянке не повезло на родине. Но эпикурейцу очень не хотелось, чтобы она попала в биографию Феокрита. Чего доброго, напишут потом, что поэт приехал в Лампсак для того только, чтобы встретиться с гетерой Миртиллой. Неправда это, но через два-три столетия никто проверить не сможет, а любовные истории читатели любят превыше всего. Иной из всех творений Платона только и знает, что эпиграмму, которую мудрец будто бы написал гетере Археанессе. Другой об Аристотеле понятия не имеет, а помнит твердо, что у него был сын от Герпеллиды. Везет же этим девкам непутевым...

Наступило лето. Появилось у лампсакского богача много новых хлопот и забот. Урожай предвиделся богатый, а рабочих не хватало. Свободных найти было трудно, особенно мужчин. Нанимались неохотно, брали дорого, да и возни много со свободнорожденными. Чуть что не по нему — уйдет... Следовало прикупить с десяток рабов. Неофрон, как и другие хозяева, для земледельческих работ предпочитал азиатов, близких и дальних — фригийцев, каппадокийцев, галатов, сирийцев, армян. Народ всё работящий, смирный, привыкший повиноваться. Труднее было с фракийцами и северными варварами — скифами, сарматами, бастарнами. Эти сильные выносливые люди крепко любили свободу и, случалось, лишали себя жизни, не желая работать на господ. Домашних рабов, эллинов, Неофрон, как и его отец, выращивал дома. Послушным позволял плодиться. Пришлых не покупал — хороши-то эллины хороши, но, того и гляди, убегут. На этот раз купил бы кого угодно, но в продаже рабов нигде не было — ни в самом Лампсаке, ни в соседних прибрежных городках — Дардане, Парии, Приапе. Посылал за ними не раз и на фракийскую сторону — в Сест, Каллиполь, Кардию, но и там ничего не вышло. Не в Херсонес же Таврический ехать?..

Неофрон был мастер покупать рабов и рабынь. Знал все проделки торговцев, умевших обманывать покупателей. Нельзя его было провести ни нарядными одеждами, ни здоровым загаром, ни блеском умащённого тела. Требовал, чтобы раздевались донага. Заставлял ходить бегать, прыгать, поднимать тяжести. Пробовал, не охрой ли натёрта коричневая кожа. Продавцы его побаивались, но платил Неофрон исправно. Если бы мог уехать сам на неделю-другую, раздобыл бы рабов, но уехать было нельзя. И Феокрит гостит, и других хлопот немало.

На яблони напали мохнатые черви. Объедали листья, вили паутинные гнёзда, десятками ползали по стволам. Садовницы собирали их от зари до зари, но червей не убывало — никогда их столько не было в садах Лампсака. Пришлось нанять чуть ли не сотню мальчишек и девчонок. Те кое-как справились. Обошлось это недорого — детям Неофрон платил по оболу раз в три дня, но хлопот с ними было много.

Только истребили червей, начали вдруг падать овцы. Наелись какой-то ядовитой травы.

Что ни день, то новые заботы и неприятности, а тут еще Миртилла... Феокрит у нее в плену. Живет, правда, по-прежнему у него, Неофрона, умно беседует, старается, видно, не обидеть хозяина, но душой он там, в ее домишке. Повадился повторять одни и те же стихи:

«Гибнут деревья от стужи, от засухи гибнут потоки,

Птицам погибель — силки, сеть и капканы — зверям.

Гибель мужчине — от нежной красавицы...»

Иногда Неофрон думал теперь о знаменитом друге с немалым раздражением. Чем это только все кончится?.. Пожалуй, уедет и ее с собой возьмёт. Угораздило же меня пригласить тогда эту девчонку на пир. Подумаешь, Архиппа какая выискалась, да и Феокрит тоже хорош... И Софокл, правда, потерял голову, но не в такие же лета. Похоронил двух любимых жен, дожил до старости, а уж потом влюбился в эту самую Архиппу. Ну, мало ли что со старым человеком не бывает, а Феокрит ведь совсем еще не стар. О чем только такой человек может часами рассуждать с ничему не учившейся девчонкой?..

Часто думал Неофрон о госте-поэте. Вспоминал примеры. Не один Софокл. Перикл, Сократ... И равный богам Эпикур. Он, говорят, не только беседовал со своей ученицей, гетерой Леонтион. Любил ее. Но умница Леонтион философский трактат написала, а Миртилла... Развязаться бы с ней Феокриту да жениться на богатой вдове, лет сорока. За такого мужчину любая пойдёт. Можно найти в Лампсаке, если как следует поискать, а если не здесь, то в одном из соседних городов. Тогда и в Египет, на царские хлеба, не за чем возвращаться. Останется здесь, а свадьбу отпраздновали бы у него, Неофрона. Опять честолюбивый эпикуреец подумал о свитках будущей биографии. Хотят не хотят, а когда-то напишут, что великий поэт Феокрит женился по совету своего друга Неофрона из Лампсака, который…

Неофрон всё же богатой вдовы для друга не подыскивал. Чувствовал, что ничего из этого не выйдет, — пожалуй, ещё и обидится. У Феокрита всё по-прежнему. О гибели мужчины от нежных красавиц, правда, перестал твердить, но теперь новая песня. Повторяет чуть не каждый день:

«Всюду весна, и повсюду стада, и повсюду налились

Сладким сосцы молоком, юных питая телят.

Девушка мимо проходит красотка; когда же исчезнет,

Чахнут, тоскуя, быки — с ними зачахну и я.»

Неофрон терпеливо слушает влюбленного друга, иногда поддакивает, но мысли у него ревнивые и злые. Убрать бы эту Миртиллу из Лампсака... Жаль, что не рабыня — купил бы тайком, не жалея денег, да и отправил куда-нибудь подальше.

Много огорчений у помещика-философа. Жатва, для которой не хватает рабов, мохнатые черви, падеж овец, а больше всего гетера Миртилла. Из-за неё не удастся, пожалуй, увековечить своё имя в будущем жизнеописании поэта Феокрита.