7
По-моему, вопрос этот лучше всего сформулировали в одной из своих песен Дэвид Бирн и его группа «Токинг хэдс»: «Как я сюда попал?»
«Сюда», то есть в Верховный суд Нью-Йорка, а точнее, в кресло за столом защиты. Справа от меня сидела Терри Гарретт, слева — Виктор Гласс. Этакий адвокатский сандвич, в котором мне досталась роль куска ветчины.
Но первым делом вопрос: «Как я сюда попал?»
Со времени первой нашей встречи в офисе Виктора Гласса прошло семь месяцев. Семь месяцев моего знакомства с Терри Гарретт. И все они были посвящены прохождению ускоренного курса американского законодательства.
Урок первый: опасайтесь бесплатного медицинского обслуживания.
В тот день мы перебрались из просторного офиса Виктора в тесную комнату для допросов Двенадцатого участка.
Две представленные там команды были равны по численному составу. По одну сторону стола сидели детективы Трентино и Лопес. Им составлял компанию помощник окружного прокурора Гленн Хеммерсон — худой сорокалетний мужчина с темными глазами, большими ушами и стрижкой, наводившей на мысль, что либо сам он, либо его парикмахер проходил армейскую службу.
По другую сторону стола расположилась моя команда: Паркер, Терри и Виктор. Три с половиной, три с половиной и четыре сотни в час соответственно. Паркер несколько облегчил мое финансовое бремя, предоставив мне на правах лучшего друга скидку — ровно сто процентов. К тому же он отдал меня в очень умелые руки.
Терри умела, что называется, «подать себя». Двум детективам было решительно наплевать, как она выглядит, зато Хеммерсона Терри определенно взяла за живое. И потому всякий раз, как она вступала в разговор, ее взгляд — длинные ресницы и все прочее — неизменно упирался в Хеммерсона. А тот получал от этого слишком большое удовольствие, чтобы заподозрить нечто неладное.
Кроме того, с нами был Виктор.
Никогда еще не видел я человека, способного вот так контролировать всех, кто находится в комнате. Он был высокомерен, задирист, дерзок. Какая часть его поведения представляла собой чистое актерство, я бы сказать не взялся. Зато мог с уверенностью утверждать, что он обладал способностью держать наших противников на коротком поводке, а стало быть, и управлять ходом встречи.
Однако какое бы удовольствие я ни получал, наблюдая, как с детективов Лопеса и Трентино спадает все их самодовольство, отрицать весомость собранных ими улик не приходилось. Все складывалось хуже, чем я ожидал.
Я появился на месте преступления по причине, само существование которой доказать не мог. Удар первый. Орудие убийства принадлежало мне. Удар второй. И мотив преступления. Откуда он взялся? Из библиотеки моей же квартиры. Нам наконец стало ясно, что означали указанные в списке изъятого «Различные документы».
Собственно, документ был один — отпечатанное на машинке и подписанное письмо, которое Конрад Берч, по всей видимости, прислал около месяца назад. Когда Хеммерсон выложил передо мной на стол копию этого документа, я мысленно воспроизвел события вечера, проведенного мной в обществе Таинственной пациентки. Шутя и улыбаясь, она подкинула мне письмо. И нанесла третий удар.
Я прочитал письмо. Виктор, Терри и Паркер, столпившись за моей спиной, тоже прочитали его. Два коротких абзаца. Конрад Берч извещал меня, что ему не нравится избранный мной способ лечения. Некая банковская ошибка не позволяет ему перевести мне деньги сию же минуту. Впрочем, подчеркивал он, ничего страшного не случилось. Скоро все будет улажено. А до этого времени мне придется потерпеть.
— Можете вы объяснить нам, доктор Ремлер, о чем, собственно, идет речь в этом письме? — осведомился Хеммерсон.
— Нет, этого он не может, — мгновенно, не дав мне ответить, сообщил Виктор. — И не сможет, пока мы не получим результаты графологического анализа подписи.
— Ладно, — сказал Хеммерсон. — Но, возможно, настало время вторично задать доктору Ремлеру вопрос, на который он уже один раз ответил.
И Хеммерсон обратился ко мне:
— Вы знали Конрада Берча?
Я глянул на Виктора — тот не повел и бровью.
— Мистер Берч был пациентом доктора Ремлера, — сказал Виктор. — Правда, в течение лишь одного сеанса.
— Простите? — полным неверия тоном переспросил Хеммерсон.
— Вы слышали, что я сказал, — отозвался Виктор. Он достал из папки копию полученного от Милы чека Берча.
Хеммерсон просмотрел чек.
— Почему же ваш клиент солгал?
— Сохранение личности пациента в тайне — профессиональная обязанность доктора Ремлера.
— Имеющая целью не навредить пациенту. Но пациент был уже мертв. Убит, могу я добавить.
— Это ничего не меняет.
Хеммерсон вытаращил глаза:
— А как же Таинственная пациентка доктора Ремлера? Почему он не распространил эту привилегию и на нее?
Виктор быстро нашелся с ответом:
— Тут речь шла о жизни и смерти.
— Вы хотите сказать, о жизни и смерти женщины, само существование которой доктор Ремлер доказать не способен?
— Как быстро мы забываем о том, на кого возлагается бремя доказательства.
Хеммерсон ухмыльнулся:
— Вряд ли это можно назвать бременем — в данном случае.
И тема была отставлена, во всяком случае на время, и это лишь подчеркнуло подлинное назначение нашей встречи и неизбежность того, что́ за этим разговором последовало.
— И последнее, — произнес Хеммерсон. — Не поговорить ли нам о том, как и почему на теле жертвы оказалась кровь вашего клиента?
Паркер ответил без всякой заминки.
— Прежде всего, вам известно: доктор Ремлер признал, что дотрагивался до тела убитого, — холодно заявил он. — Вопрос же о том, как у вас вообще оказался образец крови доктора Ремлера, мы обсудим, когда перейдем к теме улик, полученных незаконным путем.
— Вы полагаете, будто я понимаю, о чем вы говорите? — поинтересовался Хеммерсон.
— Спросите об этом у ваших детективов, — ответил Паркер. — Когда они приказали полицейскому медику обработать рану доктора Ремлера, они наверняка попросили у последнего разрешение взять его кровь для анализа.
Помощник окружного прокурора взглянул на Лопеса и Трентино — те явно ни в чем признаваться не собирались.
— Это вполне приемлемая улика, — сказал Хеммерсон.
Паркер покачал головой:
— Скорее, полностью неприемлемая.
Тут вмешалась Терри.
— Господа, почему бы нам не заняться чем-нибудь другим, — произнесла она, глядя Хеммерсону в глаза. Тот мгновенно смягчился и с энтузиазмом согласился с нею.
Урок второй: не сутулься.
Отпечатки пальцев. Фотографирование. Заполнение бумаг. Мне зачитали мои права и официально объявили, что я арестован. Убийство второй степени. Ко времени, когда меня привезли на Сентр-стрит, в главное управление, тамошние настенные часы показывали половину второго.
Часов около двух я уже сидел в комнате для задержанных, ожидая, когда мне предъявят обвинение. Глянув в угол, я увидел там камеру внутренней системы безопасности, и она напомнила мне еще об одном тупике, в который зашли попытки доказать существование Таинственной пациентки: наведя справки у управляющего моего дома, Терри выяснила, что ни одна из установленных в доме камер записи не ведет.
В четыре тридцать седой пузатый полицейский отвел меня из камеры в зал суда. Первым я увидел Паркера. Он сидел на другой стороне зала, у прохода. Рядом с ним разместилась Терри, пославшая мне быструю улыбку и ободряющий взгляд. Пристально глядя на меня, она медленно расправила плечи.
К чему эти телодвижения?
Не отрывая от меня взгляда, она выпрямилась еще больше, и тут до меня дошло: «Сидите прямо, Дэвид». Вот что она пыталась мне сказать. Первая репетиция роли обвиняемого. Хорошо выглядеть. Казаться полным энергии. Правильная постановка тела значит очень много. И для судей, и для присяжных.
Впрочем, при предъявлении обвинения присутствовал только судья. Относительно молодой, светлые волосы, квадратная челюсть, очки в роговой оправе. Говорил он быстро и все время жестикулировал.
Через несколько минут подошла моя очередь. Не успели мы занять место перед столом судьи, как он уже выпалил:
— Итак, вы не требуете…
— Да, ваша честь, на данном этапе мы не требуем слушания, — выпалил в ответ Виктор.
Последовал обмен репликами между судьей и помощником окружного прокурора Хеммерсоном. Тот был подчеркнуто деловит и, коротко излагая версию обвинения, в мою сторону почти не глядел.
Единственная заминка возникла в связи с просьбой Хеммерсона о предварительном заключении. Этот термин мне был известен. Виктор начал возносить мне хвалы как образцовому гражданину. И попросил судью установить разумный залог. Хеммерсон парировал его просьбу, указав на серьезность преступления, в котором меня обвиняют. Интересы общества требуют, чтобы я оставался под стражей.
Тут вмешался Паркер:
— Ваша честь, доктор Ремлер — психотерапевт, имеющий массу пациентов, чья жизнь зависит от советов, которые они от него получают. Как вы знаете, вина его в настоящий момент не доказана, и потому я прошу вас учесть отрицательные последствия, которые могут возникнуть, когда он исчезнет из их жизней…
Судья прервал его:
— А вам не кажется, адвокат, что, узнав о положении, в которое попал доктор Ремлер, его пациенты попросту разбегутся?
Паркер улыбнулся:
— При всем уважении, сэр, я полагаю, что произойдет прямо противоположное.
— Это почему же?
— Очень просто, — ответил Паркер. — Страдальцы любят общество себе подобных.
Назовите это малым чудом: судья откинулся на спинку кресла, хмыкнул; затем взял со стола молоток, занес его в воздух.
— Устанавливается залог в миллион долларов, — объявил он.
Молоток опустился.
Урок третий: большое жюри способно предать суду и булочку с корицей.
Слушание в большом жюри должно было состояться через три недели после предъявления обвинения. Я полагал, что мне придется давать показания. Я ошибся. А Виктор объяснил, что, как бы красноречиво и убедительно я ни говорил, в конечном счете я все равно навредил бы себе.
Я спросил почему.
— Память, — ответил Виктор. — Сейчас вы можете со стопроцентной точностью припомнить все произошедшее с вами за последний месяц, хотя можете и не припомнить. Однако спустя полгода в памяти что-нибудь да разладится, если не забудется полностью. А им только того и надо. Скажете перед большим жюри одно, а на процессе другое — и готово! — обвинитель поймает вас на непоследовательности. После чего вы обратитесь в мальчика для битья.
Обдумывая услышанное, я смотрел на Виктора.
— А кроме того, — прибавил он, — покажи большому жюри булочку с корицей, оно и ее отдаст под суд.
Процесс, который благодаря известности обвиняемого старательно освещался прессой, начался в первых числах мая, впрочем, взглянув на термометр, никто бы и не подумал, что май уже наступил. Необычайно холодная, сырая весна еще не закончилась, и лето представлялось далеким будущим.
Кто они, все эти люди? То был первый вопрос, который я задал себе, только-только оказавшись в зале суда. Места по обеим сторонам прохода были заполнены любопытствующими, почти синхронно повернувшими головы, чтобы уставиться на меня. Если бы они еще и улыбались при этом, я бы, наверное, понял, что́ испытывает невеста, когда входит в церковь.
Паркер уже сидел в первом ряду, прямо за столом защиты. Такое расположение более чем отвечало его участию в деле — он неизменно пребывал на втором плане.
— Стэйси тоже хотела прийти, однако у нее в центре разразился какой-то кризис, — сказал он, выйдя в проход, чтобы поздороваться со мной.
— Подумать только, — отозвался я, — кризис в женском кризисном центре.
Он улыбнулся:
— Вот и хорошо. Ты чувствуешь себя свободно. А это очень важно.
Паркер кивнул только что вошедшим Терри и Виктору. Им нужно было обсудить кое-какие детали вступительного заявления. Паркер участвовал в его подготовке.
Несколько минут спустя справа от судейского стола открылась дверь. Вот-вот должны были появиться присяжные. Паркер вернулся на свое место, мы трое направились к столу защиты.
Я вздохнул.
— Дела у нас идут не очень хорошо, правда?
Сидевшая за письменным столом Терри подняла глаза от своих заметок. В ее кабинете нас было только двое. Процесс продолжался уже три дня.
— Дэвид, мы еще даже разгон не взяли, — сказала она.
— Зато они взяли. У меня такое чувство, что мы потерпели серьезное поражение.
Уголки губ Терри чуть приподнялись.
— Обвинению пришлось-таки основательно повозиться с этой вашей Таинственной пациенткой.
— А почему вы улыбаетесь? — спросил я.
У Терри сузились глаза:
— Потому что теперь наш черед.
Что верно, то верно. Обвинение успокоилось. Выдвинутые им доводы выглядели исчерпывающими: пространный серологический отчет, показания эксперта-графолога, подтвердившего подлинность подписи Конрада Берча на подброшенном в мою библиотеку письме, подробнейшие показания Лопеса и Трентино — после всего этого я и сам начал задумываться: уж не я ли в самом деле убил Конрада Берча? А что думают присяжные, мне оставалось только гадать.
Присяжные.
Когда речь заходила о происходившем в зале суда, мало находилось такого, о чем у Виктора не имелось бы четкого мнения. Однако состав присяжных вызывал у него особую гордость.
— Вы не играете в джин-рамми, Дэвид? — спросил он.
— Джин я все больше пью.
— Все происходит следующим образом, — пустился в объяснения Виктор. — Кандидаты в присяжные — это карты, которые вам сдали. Первым делом вы определяете сильные карты, которые стоит сохранить, — людей, которых вы хотели бы видеть в составе присяжных. Затем начинается стратегия — вы понимаете, какие еще карты вам нужны и какие следует сдвинуть, чтобы их получить. Разумеется, как бы хорошо вы ни играли, для победы все равно требуется некоторое везение.
Подход Терри был мне более по душе.
— Я отношусь к этому так, — сказала она перед самым определением состава присяжных. — В общем и целом к авторам книг принято относиться с определенной почтительностью. Поэтому наша цель — отобрать как можно больше людей, читавших «Человека-маятника». Цель обвинения, по идее, должна быть противоположной. Однако истинный смысл «Человека-маятника» переворачивает все с ног на голову. В вашей книге говорится, что при определенных обстоятельствах на злое дело способен каждый из нас. Иммунитетом не обладает никто.
Я кивнул:
— Включая и автора книги.
— Автора в особенности, — сказала Терри. — Нельзя, зная вашу книгу, не учитывать возможности того, что, убив Конрада Берча, вы просто-напросто доказали справедливость собственных утверждений.
— То есть нам требуются присяжные, не охочие до чтения, люди, с моей книгой незнакомые, так?
— Именно.
Она была права. Начался отбор присяжных, и один из первых вопросов, которые задавал кандидатам Хеммерсон, состоял в том, знакомы ли они с «Человеком-маятником». К тем, кто был с книгой знаком, он относился как к своим лучшим друзьям. И наоборот, люди, с ней незнакомые, обращались в лучших друзей Терри.
В конце концов людей, благодаря которым я стал автором бестселлера, среди присяжных практически не оказалось.
— Игра сделана! — провозгласил Виктор.
Из отобранных в присяжные семи мужчин и пяти женщин никто «Человека-маятника» не читал. И только двое хотя бы слышали об этой книге.
Тем не менее Хеммерсон то и дело ссылался на нее. Ему нравилось напоминать присяжным о том, что я отыскал для своей теории практическое применение. На второй день процесса он, стоя прямо перед судьей, провозгласил на весь зал, что уже связался с офисом «Книги рекордов Гиннесса». Поскольку мой «Человек-маятник» представляет собой самое длинное в мире признание.
8
Когда появился Виктор, я все еще сидел в кабинете Терри, сетуя на старания и Хеммерсона, и обвинения в целом.
— Ну что, он решился? — спросил Виктор.
Он интересовался вовсе не моим визитом к зубному врачу. Виктор спрашивал о том, решился ли я дать показания.
Риск состоял в том, что Хеммерсон может вынудить меня ляпнуть что-нибудь не то, поймать на противоречии. Однако, если мне удастся этого избежать — или получится произвести приятное впечатление, — наградой нам будет целый фонтан обоснованных сомнений в моей виновности.
— Положение сложное, — сказала Терри. — В особенности потому, что Хеммерсону, похоже, дана полная свобода действий. Ей-богу, мне начинает казаться, что Ломаксу ничего не стоит отклонить любое возражение защиты.
Она говорила о судье Бартоне Ломаксе, человеке далеко не молодом и жестком, казалось, не столько сидевшем в судейском кресле, сколько выраставшем из него. За почти тридцать лет, которые Ломакс провел, председательствуя на манхэттенских судебных разбирательствах, он показал себя судьей своенравным, ядовитым, раздражительным и нетерпимым ко всякому, кто осмеливался оспорить его власть.
С секунду Терри взвешивала все за и против.
— Давайте подождем, посмотрим, что будет дальше, — сказала она. — Через пару дней станет ясно, как все складывается, вот тогда и решим, что нам делать.
Виктор согласился с ней без колебаний:
— Ладно, ты у нас босс.
Терри приложила ладонь к уху:
— Как-как?
— Очаровательно, — сказал Виктор и пояснил, повернувшись ко мне: — «Ты у нас босс» — ее любимая поговорка.
— Только когда она исходит из ваших уст, босс, — добавила Терри.
Виктор хмыкнул:
— Ну хорошо, что у нас еще?
— Список свидетелей, — сказала Терри.
В следующие двадцать минут мы обсуждали людей, способных, как я надеялся, спасти мою задницу. Свидетели, которым предстояло дать показания о моем моральном облике, среди них отсутствовали, поскольку в моем первом литературном опусе утверждалось, что моральный облик никакого отношения к подобным делам не имеет.
Далее: оценка понесенного нами ущерба. Понесенного прежде всего благодаря стараниям детективов Лопеса и Трентино. Для обвинения они оказались истинным кладом. Хеммерсон заставил обоих пересказать все их разговоры со мной. Сначала Трентино, затем Лопеса. И эти показания, пусть и чересчур многословные, оставляли впечатление, что детективы излагают не столько свое мнение, сколько подлинные факты.
Надо сказать, Хеммерсон постарался на славу:
— Скажите, детектив Лопес, при посещении вами квартиры обвиняемого вы не заметили в его поведении чего-либо странного?
— Заметил, — с готовностью подхватил Лопес. — Мне показалось, что доктор Ремлер немного не в себе. И я, и детектив Трентино, мы оба обратили внимание на то, что от него попахивает спиртным.
— Вы полагаете, что он был в это время пьян?
— Утверждать определенно я бы не взялся. Однако поведение доктора Ремлера отличалось непоследовательностью, он то изъявлял готовность помочь нам, то вел себя совершенно оскорбительно.
Хеммерсон очень «удивился» этому открытию.
— Вы чувствовали, что вам угрожает опасность? — спросил он.
— Ну, поскольку я ношу с собой оружие, «опасность» для меня понятие относительное, — ответил, выпячивая грудь, Лопес. — Достаточно сказать, что, по моему мнению, поведение доктора Ремлера выглядело нерациональным.
В ходе перекрестного допроса Терри удалось немного поквитаться с обвинением. Она сумела посадить Лопеса с его намеками на то, что я пьяница, в лужу. Спросила у него, не представляется ли ему возможным, что и предыдущей ночью, в особняке Конрада Берча, от меня также несло спиртным. Подчеркнув при этом слово «возможным», за которое Лопес и ухватился, как за средство, позволяющее легко уклониться от истины.
— Возможным? — повторил он. — Да, это представляется мне возможным.
— В таком случае почему же вы не взяли кровь доктора Ремлера на анализ? В данной ситуации любой суд счел бы ваши действия оправданными.
На это Лопесу ответить было нечего. Однако обвинение уже прозвучало, подозрение было посеяно: доктор выпивает.
Я решил, что и вправду слишком много пью. Сначала смерть Ребекки, потом этот процесс. Стараясь притупить боль, я чрезмерно налегал на спиртное. А оно угрожало притупить для меня все на свете.
И я решил временно сесть на безалкогольную диету. Довольно. Наверняка можно засыпать и без четырех бурбонов.
Впрочем, сегодня, три дня спустя, после многих часов, проведенных в кабинете Терри, и разговоров о показаниях детективов, от выпивки я бы не отказался.
Детективов сменила Мила. Бедняжка очень хотела помочь мне. Однако в игре, посредством которой меня произвели в убийцы, она оказалась беспомощной пешкой и в результате попала в свидетельницы обвинения.
В суде Хеммерсон спросил ее:
— Мисс Беннингофф, вы ведь ни разу не видели ту женщину, которую доктор Ремлер именует Самантой Кент, так?
— Я уверена, что…
— Будьте добры, мисс Беннингофф, отвечайте только «да» или «нет».
— Нет, я эту женщину не видела, — сказала Мила. — Но я хотела бы…
— Спасибо, мисс Беннингофф. А какие-нибудь ее платежи, помимо тех наличных, что передал вам доктор Ремлер, через ваши руки проходили?
— Но вы не понима…
— «Да» или «нет», мисс Беннингофф.
— Нет.
— И отсюда следует, что она вполне могла оказаться выдумкой доктора Ремлера, правильно?
— Нет.
— Нет? Почему же, мисс Беннингофф?
— Да просто я не верю, что Дэвид способен на такое.
— Вот именно, — подхватил Хеммерсон. — Вы доверяли ему. И он знал, что вы ему доверяете. Что лишь позволило ему с большей легкостью обмануть вас.
Терри выступила с возражением — третьим за три минуты. На сей раз она указала, что при последнем обмене репликами Хеммерсон, по сути дела, никакого вопроса Миле не задал. Судья Ломакс, к моему удивлению, отреагировал мгновенно:
— Поддерживается. — Затем он не без сарказма добавил: — Ну а теперь, мистер Хеммерсон, ответить «да» или «нет» придется вам. У вас имеются еще какие-либо вопросы к свидетельнице?
Хеммерсон мигом утратил все высокомерие:
— Нет, ваша честь. Больше вопросов не имею.
— Свидетельница ваша, мисс Гарретт.
Терри встала:
— Мисс Беннингофф, обвинение пытается внушить нам, что именно доктор Ремлер посылал вам по электронной почте письма от имени Сэм Кент. Однако, если цель доктора Ремлера состояла в том, чтобы создать видимость существования пациентки, которую он в дальнейшем сможет объявить любовницей Конрада Берча, зачем же он поначалу пытался убедить вас в том, что его пациентка — мужчина?
— Понятия не имею.
— Вот и я тоже, — сказала Терри и затем повернулась к судье. — У меня больше нет вопросов, ваша честь.
В то время я не понял, к чему она клонит. Теперь, уже в своем кабинете, она объяснила мне это.
— Они пытаются представить вас обладателем выдающегося криминального ума, Дэвид. Вам удалось обмануть не только чужих вам людей, но и тех, кто очень хорошо вас знает. Вы — преступник блестящий, коварный и изворотливый. И знаете, что следует сделать нам?
— Что? — спросил я.
Терри улыбнулась:
— Показать им, что так оно и есть. Что вы и вправду обладаете выдающимся криминальным умом.
Я недоуменно уставился на нее, а Виктор расхохотался.
— Отлично, — сказал он. — Это единственное, о чем обвинение не подумало. Если вы настолько умны, как же вышло, что вы так глупо попались? Представьте дело в таком свете, и присяжные примутся гадать, действительно ли перед ними стоит тот, кто задумал это преступление?
— Вы понимаете, Дэвид? Если мы сможем заставить их задуматься, — сказала Терри, — то сможем и заставить поверить, что ваша Таинственная пациентка совершенно реальна и разгуливает на свободе.
Следующим вечером я поужинал у себя на кухне едой из китайского ресторанчика. А через пару часов после того, как проглотил «печенье судьбы», включил телевизор, чтобы посмотреть поздний выпуск местных новостей.
Я сидел перед телевизором, с недоумением слушая репортершу, рассуждавшую о «процессе над раввином-убийцей», который в прошлом году «приковал к себе внимание всего города». На экране появилась фотография раввина, потом фотография женщины, за убийство которой он был осужден. А следом снова возникло лицо репортерши. «Сегодня, — сказала она, — раввин скончался».
То было явное самоубийство. «Источники» сообщали, что раввин оставил предсмертную записку. И признался в ней, что действительно совершил преступление. Он и в самом деле убил ту женщину.
Особая ирония была в том, что раввин покончил с собой тем самым способом, который его адвокаты норовили приписать жертве преступления, — «самоубийством посредством удушения». Раввин отбыл в мир иной, чтобы примириться там с Богом.
Я досмотрел программу до новостей спорта и прогноза погоды. Потом выключил телевизор и отправился в постель. Какие именно чувства мне надлежит испытывать, я не знал.
Утро понедельника, время — без самой малости девять. Через несколько минут предстояло выступить первому свидетелю защиты — моей защиты. Я стоял между Виктором и Терри, слушая объявление о скором выходе в зал судьи Ломакса. И внезапно краем глаза заметил ее.
Сэм Кент. Саманту Кент. Миссис Саманту Кент. Настоящую.
Единственный ребенок. Выросла в Ларчмонте, штат Нью-Йорк. Училась в Университете Брауна. И даже работала когда-то закупщицей в «Бергдорфе».
Лже-Саманта эти сведения получила скорее благодаря разговорам в постели, чем собственным изысканиям. Конрад Берч вполне мог, пока длился их роман, порассказать ей кое-что о своей жене. Как бы там ни было, Таинственная пациентка хорошо вжилась в роль.
Среди немногого, не присвоенного ею, оказался семейный бизнес.
Саманта Кент была единственной дочерью Арчибальда Кента, основателя компании «Кент оушеник», построившей большую часть грузовых судов мира и заработавшей на этом кучу денег. Семидесятисемилетний вдовец Арчи обладал собственным капиталом в четыре миллиарда долларов. А единственной его наследницей была Саманта.
Однако важнее всего было то, что́ моя Таинственная пациентка явным образом выдумала. И в особенности два обстоятельства.
Во-первых, няня, Селеста. Никакая няня у Саманты Кент и Конрада Берча никогда не работала. Поскольку, во-вторых, у них не было ребенка. Двухлетний сын, вокруг которого вращалось все — предстоящая борьба за право на опеку и в конечном счете желание убить Берча, — представлял собой совершеннейшую фикцию.
К уже обрисованному мной характеру настоящей Саманты Кент можно добавить еще одну черту — недоверие. Во всяком случае, мне она явно не доверяла.
Она заявила, что о визитах мужа к психотерапевту ей ничего не известно. И учитывая то, что рассказал мне Конрад Берч во время нашей единственной встречи — о том, что он обманывает жену, — я был склонен поверить ей.
И вот теперь я разглядел ее. Волосы у настоящей Саманты Кент оказались светлее, чем на виденных мной фотографиях. Да и причесана она была иначе. Волосы спадали до плеч и, разделенные косым пробором, под углом прикрывали ей лоб. Худощавая, с высокими скулами, с виду лет сорок-сорок пять. Привлекательная женщина, хотя можно было предположить, что прежде привлекательности в ней было куда больше.
Тут она повернулась и взглянула прямо на меня. И если судить по тяжести ее взгляда, увиденное ей не понравилось.
— Вы можете вызвать вашего первого свидетеля, мисс Гарретт.
Терри поднялась и слегка одернула жакет.
— Спасибо, ваша честь, — сказала она. — Защита вызывает доктора Ганса Ленбаккера.
Так началась операция «Блестящий идиот».
Свидетели шли в стратегическом порядке. Один подтверждал мою несомненную гениальность во всем, что касается к планирования убийства. Показания следующего демонстрировали, каким полным ослом я оказался, пытаясь его осуществить. Это повторялось несколько раз, дабы основная идея дошла до присяжных наверняка. Для того чтобы совершить это преступление, я не был ни достаточно умен, ни достаточно туп.
Доктор Ганс Ленбаккер принес присягу и занял свидетельское место. Седая борода его была аккуратно подстрижена, тем не менее он обладал достаточной, чтобы создать впечатление устрашающего интеллекта, эйнштейновской растрепанностью.
Терри попросила доктора вкратце рассказать о полученном им образовании и профессиональных достижениях. Специальной областью доктора была датировка живописных полотен, а также письменных документов — бумаг и пергаментных свитков. Ко времени, когда доктор добрался до своей нынешней должности — директора Совета по установлению подлинности произведений искусства при Смитсоновском институте, — я мог с уверенностью сказать, что должное впечатление он на присяжных произвел.
Терри подошла к столу защиты, открыла папку и вынула из нее запечатанную в прозрачный пластик страницу отрывного блокнота. И отнесла ее доктору Ленбаккеру.
— Я предъявляю вам то, что названо защитой вещественным доказательством номер один, — сказала она. — Вы узнаете этот документ?
— Да, я проводил его исследование.
Терри начала зачитывать вслух мои записи по Конраду Берчу. Его признание в том, что он завел роман. Слова о невозможности бросить жену. О страхе перед разрывом с любовницей.
— Страх, — повторила Терри. И она перечислила основные отмеченные мной моменты — вспыльчивый нрав любовницы, ее склонность к низким поступкам, — а затем взглянула на присяжных. — После этого доктор Ремлер записал, что Конрадом Берчем владеет, я цитирую, «неодолимая тревога по поводу реакции любовницы».
Она вручила покрытую пластиком страницу доктору Ленбаккеру.
— Как вы знаете, доктор, мой клиент утверждает, что эти заметки представляют собой запись, посвященную одному, и притом единственному, сеансу, проведенному им с Конрадом Берчем, — сказала она. — Что вы, основываясь на вашем исследовании и опыте эксперта, можете сказать о времени, когда она была сделана? В прошлом месяце? В прошлом году?
— Много раньше — скорее всего, около двух лет назад. Серьезным свидетельством этого служит хотя бы разрушение частиц, из которых состоят чернила. А их насыщение кислородом почти гарантирует истинность сказанного мною.
— Таким образом, доктор Ленбаккер, если доктор Ремлер выдумал, чтобы обеспечить себе алиби, будто он когда-то лечил Конрада Берча, сказанное вами свидетельствует, что к осуществлению составленного им блестящего плана убийства мистера Берча он приступил почти два года назад?
— Возражение! — выкрикнул Хеммерсон. — Прежде всего, само убийство произошло около семи месяцев назад. И что более важно, доктора Ленбаккера вызвали сюда, чтобы он оценил состояние чернил, а не намерения обвиняемого.
— Поддерживается, — отозвался судья Ломакс.
— Прошу прощения, — сказала Терри. — У меня больше нет вопросов, ваша честь.
— Свидетель ваш, — сказал, кивнув Хеммерсону, Ломакс.
Помощник окружного прокурора встал:
— У нас вопросов нет.
— Что ж, очень хорошо. Мисс Гарретт, ваш следующий свидетель.
Терри только-только успела вернуться к своему креслу.
— Ваша честь, со времени проведения перекрестного допроса детективов Трентино и Лопеса у защиты появились дополнительные, связанные с нашим делом вопросы к ним. Поскольку они сегодня присутствуют в зале суда, я хотела бы снова вызвать их для дачи показаний.
Хеммерсон начал было возражать, однако судья Ломакс, подняв ладонь, заставил его замолчать.
— Разрешаю, — сказал судья.
— Защита вызывает детектива Джозефа Трентино, — объявила Терри.
Вот так сюрприз.
Подойдя к месту для дачи показаний, Трентино клятвенно пообещал говорить всю правду и уселся, а Терри между тем кратко пересказала суть дела.
— Детектив Трентино, вы застали на месте преступления психотерапевта, который пояснил, что ищет свою пациентку. Он сказал, что эта пациентка призналась в убийстве своего мужа. Однако затем выяснилось, что убит не ее муж, а муж другой женщины. Более того, пациентка выдавала себя за жену этого человека. Звучит довольно путано, не так ли?
— Да.
— Я хочу сказать, что если бы я пыталась соорудить для себя алиби, то выбрала бы что-нибудь не столь изощренное. А вы?
Хеммерсон возразил, сославшись на то, что это вопрос гипотетический. Терри парировала его возражение, заявив, что детективу по долгу службы приходилось иметь дело с множеством алиби и потому он обладает уникальной компетентностью, позволяющей судить о практичности того, что выдвинуто ее клиентом. Ломакс велел Трентино ответить на вопрос.
Детектив сказал:
— Как алиби это выглядит не очень правдоподобно. Нет, я бы такого не выбрал.
— Иными словами, если доктор Ремлер сфабриковал свое алиби, то проделал это довольно глупо, верно?
— Это ваши слова, не мои.
— Допустим, я скажу, что доктор Ремлер мог бы состряпать алиби, если он действительно таковое состряпал, и поумнее. Эти слова могли бы принадлежать нам обоим, детектив?
— Да, конечно. Он мог бы проделать это поумнее.
— Хорошо. Благодарю вас. — Она прошлась немного по залу, не говоря ни слова. — А теперь вернемся к той роковой ночи, когда полицейские застали доктора Ремлера в доме Берча. Доктор в это время поднимался из подвала, верно?
— Так значилось в донесении двух прибывших на место преступления полицейских.
— Известно ли вам, что доктор Ремлер делал в подвале?
— По его словам, он искал там свою пациентку.
— И вы поверили словам доктора Ремлера?
— Поначалу.
— А сейчас вы им верите?
— Не знаю, — отрывисто произнес Трентино.
— Быть может, тут способно помочь следующее, — сказала, оборачиваясь уже к присяжным, Терри. — Отпечатки пальцев доктора Ремлера обнаружены практически в каждой комнате особняка, включая и подвальное помещение. Это согласуется с поведением человека, который ищет кого-то, не правда ли?
Хеммерсон возразил:
— Я не могу понять, к чему ведут все эти вопросы.
То была попытка бросить своему тонущему свидетелю спасательный круг.
Судья Ломакс прищурился, глядя на Терри:
— Мисс Гарретт, вы не могли бы перейти либо к сути ваших вопросов, либо к чему-то другому?
— Суть моих вопросов проста, ваша честь. Обвинение пытается уверить нас в том, что мой клиент спланировал и осуществил хитроумное убийство. Но если это так, оставлять по всему дому отпечатки своих пальцев было с его стороны глупостью. Разумеется, мой клиент говорит правду, что я и пытаюсь доказать, он действительно искал в ту ночь свою пациентку, и именно она убила Конрада Берча.
— Черт, вы даже не можете доказать, что она существует.
Терри на миг замерла, точно пантера перед прыжком.
— Вы правы, детектив Трентино. Но почему мы не можем доказать это? Да потому, что именно к этому она и стремится. Так она намеревается избежать ответственности за убийство. Она манипулирует вами, точно так же, как манипулировала доктором Ремлером. А вы помогаете ей в этом!
— Здесь судят не детектива Трентино! — вскричал Хеммерсон.
Ломакс отчитал Терри. Он напомнил Трентино, что тот вызван на свидетельское место для того, чтобы отвечать на вопросы, а не отпускать комментарии.
— У вас есть еще вопросы к детективу, мисс Гарретт?
— Нет, ваша честь, я больше вопросов не имею.
Ломакс поинтересовался у Хеммерсона, не желает ли тот допросить Трентино. Хеммерсон не желал. Обвинителю пришлось перейти на аварийный режим, и лучшее, что он мог сделать, — это поскорее убрать детектива со свидетельского места.
— Можете вернуться в зал, — сказал Ломакс.
Трентино так и сделал, напоследок смерив холодным взглядом самую неприятную ему здесь женщину. Терри ответила ему тем же. Виктор, улыбаясь от уха до уха, повернулся ко мне.
— Вот она, моя девочка, — прошептал он.
Я кивнул, тоже коротко улыбнувшись. «Вот она, моя девочка». Меня вдруг озарила догадка: может быть, Виктора и Терри связывает не только общее дело? Он — красивый мужчина, она — красивая женщина. Они работают вместе и хорошо осведомлены об уме и талантах друг друга. Мне стало неприятно.
Причина могла состоять в том, что это чревато осложнениями. Меня судили за убийство, и я не мог позволить, чтобы какая-нибудь размолвка двух влюбленных поставила под угрозу мою защиту.
Но на самом деле я думал совсем о другом. Если говорить всю правду, мне просто не хотелось, чтобы Терри с кем-то встречалась. Ни с Виктором. Ни с кем другим.
9
То был их последний свидетель. Защита успокоилась, решив, что дело уже сделано. Времени было около трех дня, среда. Хеммерсон встал и, глядя на судью Ломакса, объявил:
— Ваша честь, обвинение вызывает Габриэль Деннис.
Я услышал, как Виктор и Терри в один голос прошептали:
— Кого?
Все мы повернулись и увидели молодую красотку, поднимавшуюся с сиденья в заднем ряду зала. Лет двадцать пять-двадцать шесть, рыжие волосы и формы, оставлявшие мало сомнений в ее отношении к грудным имплантатам.
Девушка миновала наш стол и подошла к свидетельскому месту. Пока она приносила присягу, Виктор сказал:
— Приготовьтесь к худшему.
Терри кивнула и начала что-то записывать. Виктор открыл кейс, вытащил ноутбук. И торопливо застучал по клавишам.
Хеммерсон приблизился к молодой женщине:
— Будьте добры, назовите суду ваше имя.
Она склонилась к микрофону:
— Меня зовут Габриэль Деннис.
— Вы пришли сюда сегодня, мисс Деннис, потому, что хорошо знали убитого, Конрада Берча, верно?
— Да, это так.
— И в каком качестве вы знали мистера Берча?
Она не колебалась ни мгновения:
— Я была его любовницей.
В зале поднялся шум. Ломакс призвал присутствующих к порядку. Терри вскочила на ноги:
— Ваша честь, нас не уведомили заранее о существовании этой свидетельницы, а с учетом сделанного ею заявления выбор времени для ее появления здесь по меньшей мере сомнителен.
Теперь вскочил и Хеммерсон:
— Ваша честь, управление окружного прокурора узнало о существовании мисс Деннис только вчера вечером. Она услышала в программе новостей о заявлениях защиты и сочла своим долгом выступить перед нами.
— Неужели обвинение утверждает, будто у него не хватило времени на опрос свидетельницы? — неверящим тоном поинтересовалась Терри.
— Правосудие работает круглосуточно, — с довольной ухмылкой ответил Хеммерсон. — На это нам времени хватило.
— Но только не на то, чтобы проинформировать защиту.
Хеммерсон смерил Терри злобным взглядом и снова повернулся к судье:
— Ваша честь, если вы позволите мне продолжить, вам станет ясно, что появление нашей свидетельницы нисколько не противоречит закону. Мисс Деннис располагает информацией, которая, уверен, изменит весь ход процесса.
Ломакс поднял ладонь и объявил, что допрос свидетельницы можно продолжить. Взгляды всех присутствующих обратились к мисс Габриэль Деннис.
— Когда вы впервые познакомились с Конрадом Берчем? — спросил Хеммерсон.
— Около двух с половиной лет назад.
— Где вы с ним познакомились?
— Мы занимались в одном спортивном зале, в «Макс фитнес», — ответила она. — И каждый день оказывались на соседних беговых дорожках. У меня были проблемы с программой занятий, и он предложил мне помощь.
— Если говорить о сексуальных отношениях, инициатором их был он?
— Мы взрослые люди, нам обоим хотелось этого, однако я бы ответила на ваш вопрос утвердительно.
— Вы знали, что он женат?
— Да, что он женат, я знала. Он сам сказал мне об этом.
Тут я сообразил, что все это слышит Саманта Кент. Появление новой свидетельницы и мне-то ничего хорошего не сулило. Однако Саманта Кент должна была испытывать неудобство совсем иного рода. Я украдкой взглянул туда, где она просидела всю последнюю неделю. Ни на том месте, ни на каком другом ее видно не было. Я почувствовал облегчение. Она не слышит показаний этой секс-бомбы.
Хеммерсон продолжал допрос своей звездной свидетельницы.
— Как долго продолжались ваши отношения, мисс Деннис?
— Около девяти месяцев.
— Итак, мисс Деннис, вам известно заявление обвиняемого о том, что Конрад Берч был его пациентом и рассказал ему о своей любовной связи, правильно?
— Да.
— Согласно собственноручным записям обвиняемого, эта связь имела место примерно два года назад, что, по-видимому, совпадает с тем временем, когда у вас завязались отношения с Конрадом Берчем, так?
— Да.
— Более того, вы узнали из выпуска новостей, что защита считает, будто Таинственная пациентка доктора Ремлера и была любовницей Берча, верно?
— Да, верно.
— В таком случае я задаю вам вопрос, — произнес, выдержав театральную паузу, Хеммерсон, — состояли ли вы когда-либо в пациентках доктора Ремлера?
Мисс Деннис взглянула в мою сторону.
— Нет, не состояла, — ответила она.
— Видели ли вы его когда-либо прежде?
— Нет, не видела.
— Именно потому вы и решили выступить в суде, не так ли?
— Да. Я сочла происходящее нечестным.
— Мисс Деннис, придя сюда, вы проявили большую отвагу, — сказал Хеммерсон. — У меня больше нет к вам вопросов.
Судья Ломакс:
— Свидетельница ваша, мисс Гарретт.
Свой первый вопрос Терри задала, не вставая с места:
— Мисс Деннис, где вы обычно занимались этим с Конрадом Берчем?
— Возражение! — вскричал Хеммерсон. — Она пытается унизить свидетельницу.
— Я переформулирую вопрос, — сказала Терри. Она поднялась и, обогнув стол защиты, встала перед ним. — Мисс Деннис, где именно происходили ваши любовные свидания с мистером Берчем?
Та ответила, хоть и не очень громко:
— Главным образом в отелях.
— Не могли бы вы назвать нам один из них?
Свидетельница, лишь с мгновение помедлив, произнесла:
— «Уолл-стрит инн».
— Вы сами когда-нибудь платили за номер?
— Нет, это делал Конрад.
— Вам приходилось видеть, как он расплачивается кредитной карточкой?
— Я вообще ни разу не видела, как он расплачивается, — ответила свидетельница. — Мы просто…
Терри перебила ее:
— Вам не хотелось, чтобы вас видели на людях. То есть мало вероятно, чтобы кто-нибудь когда-нибудь видел вас вместе, так?
— Да, мы старались вести себя скромно.
Я бросил взгляд на Виктора, он читал что-то на экране ноутбука. Терри демонстративно посмотрела на часы.
— Мисс Деннис, у вас вспыльчивый характер?
— Бывает, что какие-то вещи выводят меня из себя, если вы это имеете в виду.
— Нет, не это. Я спрашиваю о другом. Если кто-то опишет вас как женщину, способную на низменные поступки, вы сочтете такое утверждение верным?
Мисс Деннис поразмыслила немного:
— Нет, не думаю.
Терри кивнула.
— Удивит ли вас в таком случае то, что Конрад Берч, рассказывая моему клиенту о своей любовнице, произнес именно эти слова?
— Нет, на самом деле не удивит.
— И почему же?
— Конрад был склонен к преувеличениям. Иногда даже ко лжи. В конце концов, он же завел роман на стороне.
— Понимаю, — произнесла Терри, глядя теперь уже на присяжных. — Итак, от человека, вступающего в тайную любовную связь, ждать правды не приходится. Это интересное замечание, в особенности если учесть, что и вы тоже вступили в тайную любовную связь.
— Но…
— По крайней мере так вы сказали нам сегодня, — продолжала Терри, глядя поверх ее головы. — Скажите, мисс Деннис, чем вы зарабатываете на жизнь?
— Я актриса.
Терри помолчала. Ответ свидетельницы оказался неожиданной удачей. Поскольку подразумевал, что играть чужие роли ей не впервой.
— У вас сейчас есть работа?
— Нет.
— Когда она была у вас в последний раз?
— Ну, я еще работаю официанткой.
— Понятно. И все же, что касается актерской игры, когда вам в последний раз за нее платили?
— Месяцев шесть назад. Я снималась в телерекламе.
Хеммерсон вылез с репликой:
— Здесь у нас суд или редакция таблоида?
Ломакс с ним согласился:
— Не затягивайте допрос свидетельницы, мисс Гарретт. Время уже позднее.
Лицо Терри посветлело, как будто Ломакс произнес самые что ни на есть волшебные слова.
— Согласна, ваша честь. Учитывая это, а также неожиданность появления свидетельницы, я хотела бы попросить, чтобы слушание было отложено до завтрашнего утра.
Времени было без десяти пять. Ломакс, видимо, решил, что на сегодня хватит.
— Слушание дела откладывается до девяти часов завтрашнего утра.
Габриэль Деннис покинула свидетельское место, люди в зале вставали, собирали свои вещи. Терри подошла к нам с Виктором.
— Ответил? — спросила она у Виктора, кивком указав на ноутбук.
— Угу. Он уже занимается этим.
Я уставился на них обоих:
— Чем занимается? И кто «он»?
— Увидите, — сказал Виктор.
«Он» носил имя Энтони Магнетти, однако Виктор называл его Магнитом. Причина, объяснил мне Виктор, проста. Этот человек обладал способностью вытягивать из своего компьютера информацию практически о ком угодно. Впрочем, не только из своего.
— Есть хакеры, а есть Магнит, — сказал мне Виктор. Похоже, он даже не замечал, что говорит о Магните как ребенок о супергерое.
Человек, появившийся в офисе Виктора после нашего возвращения из суда, был настоящей находкой для карикатуриста. Не больше ста шестидесяти сантиметров ростом и не меньше центнера весом. Темным очкам более чем соответствовала кожаная байкерская куртка. Венчали образ забранные в хвост волосы.
— А вот и Магнит! — радостно воскликнул Виктор, поднимаясь из-за письменного стола.
Они обнялись, как старые друзья. Секретарша Виктора — брюнетка — задержалась в кабинете, давая возможность попросить что-нибудь принести.
— Кофе, пожалуйста. С молоком и сладкого, — сказал Магнит.
Магнит. Даже когда Виктор познакомил нас, мне не удалось убедить себя, что я вправе называть его так.
— Познакомьтесь с Магнитом, Дэвид, — сказал Виктор.
— Энтони Магнетти, — произнес Магнит, протягивая мне руку.
— Здравствуйте, Энтони, — сказал я, пожимая ее. — Дэвид Ремлер.
Ожидая Терри, мы расположились в больших кожаных креслах Виктора и завели разговор. Виктор выразил разочарование игрой команды «Кникс», а Магнит сообщил, что всего через несколько дней взломает новый код шифровки внутренних файлов Пентагона. Секретарша-брюнетка принесла Магниту кофе. Следом появилась Терри.
— Привет, Энтони, — сказала она. — За время работы здесь я провела три процесса и три раза встречалась с вами. Того и гляди разговоры пойдут.
— Ну и ладно, — отозвался он. — Я смогу пересказывать вам их содержание — один мой приятель как раз обучает меня прослушиванию телефонов.
В том, что он не пошутил, я убедился всего через минуту.
Пожав Магниту руку, Терри опустилась в кресло. Совещание началось.
С той минуты, как Виктор послал ему по электронной почте первое письмо, Магнит усердно откапывал все, так или иначе связанное с Габриэль Деннис, женщиной, утверждавшей, будто она была любовницей Конрада Берча.
— Ну хорошо, — сказала Терри. — Варианты таковы. Первый: она говорит правду. Второй: она — подставное лицо…
— Назовем ее имплантатом, — сострил Виктор.
Магнит опустил чашку с кофе на стол и перекинул страницу своего блокнота.
— Хирургическая операция по увеличению объема груди Габриэль Деннис была проведена на Манхэттене четыре года назад доктором Рубеном Штольцмайером и обошлась ей в шесть тысяч четыреста восемьдесят семь долларов.
На миг в кабинете наступила тишина.
Затем Виктор широко улыбнулся, совершенно как цирковой конферансье:
— Леди и джентльмены, Магнит!
Я не смог удержаться от вопроса. Возможно, вызванного всего лишь наивным любопытством:
— Энтони, как вам удалось это выяснить?
Он взглянул на меня:
— Вам этого лучше не знать, поверьте.
Терри заговорила снова:
— Что касается возможности третьей, и последней, она такова: Габриэль Деннис пытается создать себе рекламу, для продвижения карьеры. — Терри спросила у Магнита: — Что там со спортивным залом, Энтони?
Магнит вернулся к первой странице блокнота.
— Она и Берч посещали его в одно время, — сообщил он. — Зал принадлежит клубу, который использует для идентификации клиентов систему магнитных карточек и ведет с их помощью регистрацию посещений. Информационный пул централизован, все филиалы связаны с ним довольно хилой виртуальной сетью, так что отслеживать посетителей не составляет труда.
— Перестаньте выпендриваться, Энтони, — чуть улыбнувшись, попросила Терри.
Магнит улыбнулся в ответ и перешел к сути дела:
— Как я уже сказал, Габриэль Деннис посещала зал гораздо чаще, чем Конрад Берч.
— А если говорить о совпадающих датах? — спросила Терри.
— Начиная с первого дня, который вы мне назвали, их было восемнадцать.
— Хорошо, значит, Габриэль Деннис и Конрад Берч могли встречаться там, как она и утверждает, — сказал Виктор.
— Или же она именно там о нем и узнала, — отозвалась Терри. — Что вам удалось выяснить насчет «Уолл-стрит инн», Энтони? Или насчет каких-то других отелей?
— У Берча было четыре кредитные карточки, плюс корпоративная, от фирмы, — ответил тот. — Ни одна из них ни в каких манхэттенских отелях не предъявлялась.
— Он мог платить наличными. Кредитные карточки способны уличить человека в супружеской неверности, — сказал Виктор. — Хотя у меня на этот счет особого опыта нет.
— Ну еще бы, — откликнулась Терри.
Черт! Вот оно снова. Мучительное чувство, твердящее: между Виктором и Терри что-то происходит. И — показалось мне или нет? — при последних своих словах он ей подмигнул.
— А как у этой девицы с деньгами? — спросила Терри.
— С какими деньгами? — ухмыльнулся Магнит. — Габриэль Деннис придает понятию «пробивающаяся актриса» совершенно новый смысл. У нее один-единственный текущий счет в «Чейзе», да и его остаток она за последние три года превышала трижды. И никаких единовременных платежей или устойчивого повышения вклада на время, когда она, по ее словам, была связана с Берчем, не приходится.
Виктор встал, подошел к окну:
— То, что я от вас услышал, на редкость подозрительно с одной стороны, а с другой…
Терри перебила его:
— В ее показаниях нет ничего, что она не могла бы выудить из газет или телепрограмм.
Магнит протянул руку к чашке кофе:
— Вы не заглядывали в отчет о вскрытии трупа Берча? Может быть, у него были какие-нибудь родимые пятна, на незнании которых ее можно поймать?
— Нет, не было, — ответила Терри. — Я это уже выяснила.
— Что еще, Маг? — спросил Виктор.
— Я проверил аптечные сети. Год назад у нее имелся рецепт на транквилизатор «ксанакс» — рецепт возобновлялся три раза, но, с другой стороны, у кого их нет, верно? — Он в который раз просмотрел свои записи и сказал: — Есть еще кое-что, способное заставить задуматься о ее подлинных мотивах.
— Что именно? — насторожилась Терри.
— Запись телефонных звонков, — ответил Магнит. — Два дня назад Габриэль Деннис трижды звонила в компанию «Эпик ВанМедиа». А эта компания издает «Национальный таблоид».
— То, что она пыталась продать свою историю, может подорвать доверие к ней, — сказала Терри. — Однако не доказывает, что она лжет.
Магнит пожал плечами:
— Я и не думал, что дам вам улику.
— В дело может пойти и это, — сказал Виктор. Он взглянул на часы, потом на Терри. Та кивнула.
— Что ж, Энтони, пожалуй, на этом мы можем вас отпустить, — сказала она.
Магнит, негромко покряхтывая, оперся о подлокотники своего кресла и встал. Пожимая ему руку, я поблагодарил его за старания. Виктор еще раз обнялся с ним, Терри вызвалась проводить его до дверей офиса.
— Сейчас вернусь, — сказала она.
Едва они вышли, Виктор направился к бару.
— Выпить хотите?
— Нет. Мне и так хорошо, — солгал я.
В ту минуту мало что могло порадовать меня сильнее, чем выпивка. По счастью, в состав этой малости входил и мысленный маркер, которым я вычеркивал дни в календарике под названием «Как давно я уже не пил». Дней этих набралось уже десять.
Вернулась Терри. Села, сбросила туфли, положила ноги на стеклянный столик. Виктор налил себе, разумеется, моего любимого бурбона и присоединился к нам.
— Итак, к чему мы пришли? — спросила Терри.
— Пятьдесят на пятьдесят, — сказал Виктор. — Габриэль Деннис либо говорит правду, либо врет. Хотя, если она врет, готов поспорить на любые деньги, что ты ее расколешь.
— То-то и оно, что «если», — сказала Терри.
В дверь постучали. Это были секретарши Виктора.
— Ничего, если мы уйдем, Виктор? — спросила блондинка.
Виктор кивнул.
— Да, — сказал он. — Приятного вечера.
Девушки, пожелав того же и нам, удалились.
Когда они скрылись из виду, Терри шутливо поинтересовалась:
— Тебе действительно нужны сразу две секретарши, Виктор, или ты одержим идеей мужского превосходства?
— О, именно ею, — улыбаясь, ответил он. — Бывает, что одной женщины мужчине оказывается мало.
И он рассмеялся.
— Господи, ну конечно! — воскликнула Терри.
Мы оба уставились на нее. Что такое?
— Я просто сообразила, как нам поступить завтра, — сказала она.
На следующее утро Терри, поднявшись из своего кресла, уведомила судью Ломакса, что у нее нет больше вопросов к Габриэль Деннис.
— Вместо этого, ваша честь, я хотела бы вызвать на место свидетеля доктора Ремлера.
— Клянусь, — подняв правую руку, сказал я судейскому секретарю. — Всю правду, и ничего, кроме правды.
Ломакс знаком предложил мне сесть. Терри приблизилась ко мне и, сохраняя на лице серьезное выражение, все же ухитрилась ободряюще кивнуть.
— Вы просили меня вызвать вас для дачи показаний, доктор Ремлер, не так ли?
Я, как мы заранее договорились, улыбнулся.
— Не столько просил, — сказал я, — сколько изводил вас просьбами.
В зале послышались смешки.
— Так или иначе, — сказала Терри, — я не хотела, чтобы вы давали показания. До вчерашнего дня я считала, что мы, доказывая вашу невиновность, поработали очень неплохо. Однако затем мы услышали показания молодой женщины по имени Габриэль Деннис.
Терри выдержала паузу.
— Вы ее видели прежде, доктор Ремлер?
— Нет, не видел, — ответил я.
— Это ведь не та женщина, что стала, назвавшись Самантой Кент, вашей пациенткой, верно?
— Нет. Совсем не та.
— Следовательно, услышав вчера показания Габриэль Деннис о том, что у нее был роман с Конрадом Берчем и как раз в то время, когда он рассказывал вам о своей любовной связи, вы, надо полагать, испытали настоящее потрясение, — сказала Терри. — Если Габриэль Деннис — это не та пациентка, что подставила вас, то кому же мы должны верить, вам или ей?
Вопрос прозвучал так, словно Терри начала сомневаться в невиновности своего клиента.
Мой ответ это впечатление лишь усилил:
— Вообще говоря, на мой взгляд, логический выбор состоит в том, чтобы поверить нам обоим.
Терри склонила голову набок:
— Это как же?
— Я думаю, что обвинение оказало мне услугу. С помощью Габриэль Деннис оно доказало, что я говорил о Конраде Берче правду — он был склонен к супружеским изменам.
— Да, — согласилась Терри. — Однако обвинение пытается внушить нам, что, раз его любовница не была вашей Таинственной пациенткой, значит, вы лжете.
Я смотрел теперь прямо на Терри.
— На самом деле обвинение доказало, что одна из его любовниц моей пациенткой не была, — спокойно произнес я.
— Что вы имеете в виду, доктор Ремлер? Что если мужчине недостаточно одной женщины, то вряд ли ему будет достаточно одной любовницы?
— Вот именно, — ответил я. — Будучи психотерапевтом, я видел немало мужчин и женщин, заводивших по нескольку внебрачных связей одновременно. При этом ключевым моментом — во всяком случае, у моих пациентов — было нежелание признаться в содеянном.
— И в чем тут причина, по-вашему?
— Я усматриваю ее в усвоенных нашим обществом взглядах. Мы неодобрительно относимся к людям, заводящим романы на стороне, однако поневоле признаем, что это явление распространенное. Но два романа одновременно? Позорно вдвойне.
— Однако Конрад Берч рассказал вам об одном своем романе. Вы полагаете, что именно боязнь позора и помешала ему рассказать о втором?
— Да, хотя в случае Конрада Берча мы должны прежде всего помнить о цели нашей с ним встречи. Его тревожили возможные последствия разрыва с женщиной, способной на низменные поступки. Чувство вины тут основной роли не играло.
— И опять-таки обвинение утверждает, будто вы сочинили эту историю и даже подделали, почти два года назад, записи о вашем пациенте. Что вы можете сказать об этом?
— Это означало бы, что я не только проявил, задумывая убийство, редкостное терпение, но также и оказался на редкость удачливым человеком: каким-то образом мне удалось догадаться, что Конрад Берч активно гуляет на стороне.
Терри отошла к отгородке присяжных.
— Иными словами, — сказала она, — вы не только психотерапевт, но еще и член «Содружества медиумов».
По залу прокатился смех.
Терри взглянула на судью Ломакса:
— У меня больше нет вопросов.
Еще до того, как она приблизилась к своему креслу, Хеммерсон, встав, сделал свой первый ход:
— Доктор Ремлер, скажите, нож, которым Конраду Берчу нанесли более пятидесяти смертельных ударов, принадлежал вам?
— Да.
— Да, — повторил Хеммерсон, — это был ваш нож. А письмо, из которого следует, что ваши отношения с Конрадом Берчем выходили далеко за пределы отношений доктора и пациента, письмо, подписанное самим Берчем, — где оно было найдено?
— Письмо было найдено в моей квартире.
— И вы не отрицаете, что оказались на месте преступления.
— Верно.
— А ваше алиби сводится к тому, что вы пришли туда, чтобы помочь вашей пациентке, женщине, само существование которой вы доказать не можете, это тоже верно?
Я старался оставаться спокойным.
— Да, верно и это.
На сей раз и Хеммерсон подошел поближе к присяжным.
— А теперь, если я правильно вас понимаю, вы хотите уверить нас, будто Конрад Берч был манхэттенским донжуаном, у которого имелся целый гарем.
— Это вы так говорите.
— Да, правильно. Вы намекаете, будто у него было одновременно несколько любовных связей. Очень удобный для вас аргумент, вы не находите? На самом же деле доказательств того, что Конрад Берч имел связи более чем с одной женщиной, у вас не больше, чем доказательств существования вашей Таинственной пациентки. Вы с этим согласны?
— Нет, не согласен. Я всего лишь объяснил, что произошло в ночь, когда был убит Конрад Берч, — изложил свою версию случившегося.
— Совершенно верно, доктор Ремлер. И версию абсолютно невероятную. — Он обратился к Ломаксу: — У меня все, ваша честь.
Мы с Терри ехали на такси. Она возвращалась в свой офис, я — домой.
— Ну уж нет, — сказала Терри. — Хеммерсон ткнул вас носом в улики, однако тут ничего нового не было. Присяжные уже все о них слышали. И что более важно, Хеммерсон даже не попытался сразиться с вами по поводу существования нескольких любовниц. Он лишь коснулся этой темы, однако в психологические тонкости вдаваться не стал. Значит, присяжные обдумывают сейчас вполне реальный и разумный вопрос о том, мог ли Конрад Берч иметь несколько романов сразу.
— То есть Хеммерсон меня не съел?
— Разве что надкусил, — сказала Терри. — Когда присяжные наблюдают за тем, как обвинитель набрасывается на подсудимого, они ожидают нокаута. Вы либо виновны, либо нет, решение должно быть недвусмысленным. Вы не поддались Хеммерсону, и в итоге он выглядит проигравшим схватку. Выиграть он мог только нокаутом.
Я молча смотрел вперед. Мы обсуждали процесс на протяжении вот уже тридцати кварталов, и я вдруг понял — еще тридцать, и Терри покинет машину. И решил сменить тему:
— Скажите, вы всегда хотели заниматься этим? Юридической практикой.
— Я поняла, что хочу этого, когда мне было двенадцать.
— Звучит так, словно вы точно помните миг, когда это случилось.
— Помню. Это случилось, когда я увидела Пола Ньюмена в «Вердикте».
Я рассмеялся:
— Как странно. А я хотел стать психотерапевтом с тех пор, как увидел в «Обыкновенных людях» Джадда Гирша.
— Ух ты, — сказала Терри. — Двое впечатлительных подростков позволяют Голливуду навязывать им их будущее.
— И что на самом деле удивительно — мы оба его послушались.
— Вы — быть может. А мне еще предстоит пройти этот путь.
— О чем вы?
— Мой план состоял в том, чтобы защищать бедняков, — ответила она.
— И что же с вашим планом случилось?
— Да ничего. Он по-прежнему при мне, правда, в пересмотренном виде. Как мне ни хочется заниматься «законом для бедных», я понимаю, жить, как живут люди, которых я собираюсь представлять, у меня нет ни малейшего желания. Поэтому вот уже десять лет занимаюсь «законом для богатых». Которые с удовольствием оплачивают мои счета.
— Весьма впечатляюще.
— Да чего уж там. Своего я так и не добилась.
— Еще добьетесь.
Терри одарила меня признательным взглядом. В глазах ее читалась самая искренняя благодарность. В тот миг мы с ней не были адвокатом и клиентом. Что создавало определенную неловкость. Поскольку оба мы знали — именно адвокатом и клиентом мы и являемся.
Я приехал домой и лег в ту ночь, ничего на сон грядущий не выпив. Ровным счетом одиннадцать дней. Наутро, в семь сорок пять, у меня зазвонил телефон.
— Алло?
— Дэвид, это Терри.
В голосе ее различалась тревога.
— Что-то случилось?
— Точно не знаю, — ответила она. — Пять минут назад мне позвонил судья Ломакс. Он хочет, чтобы все мы, обвинение и защита, к девяти тридцати пришли в его кабинет. И он особенно просил привести с собой вас.
— Как по-вашему, что это значит?
— Не знаю, что и сказать. Я звонила Виктору, он об этом тоже ни малейшего представления не имеет. Единственное, что сказал Ломакс: «Произошло нечто весьма необычное».