13
Ее звали Хейли Морган. Тридцать два года. Единственная дочь Адама и Ширли Морган. Оба уже скончались. Жила она одиноко, в квартире, расположенной в Челси.
Временами ей удавалось найти работу актрисы, временами — модели. Чаще всего она позировала для каталогов, что считается низшей ступенью в этом бизнесе. Когда приходилось туго, то есть почти всегда, она устраивалась временной секретаршей в какой-нибудь офис. На чем и попалась. Чуть меньше двух лет назад ее приняли на несколько месяцев в инвестиционную фирму на Уолл-стрит. Ту самую, в которой работал Конрад Берч.
Дальше можно не рассказывать. Так, во всяком случае, считали газеты и радиостанции. Я узнал все это после того, как меня отпустили из больницы, — я оставался там в течение суток, одна часть которых была посвящена сну, а другая поглощению болеутоляющего.
— Но ведь есть и что-то еще, так?
Я смотрел через стол на Терри, которая ответила на мой вопрос знающей улыбкой. Прошло два дня, и мы, выполняя нашу договоренность относительно «когда все это закончится», ужинали вдвоем.
— Да, есть. Пресса еще не добралась до ее полицейского досье. Два ареста: один за хранение кокаина, второй за кражу у врача незаполненных бланков для рецептов, — и самое печальное, что Хейли Морган была далеко не дурой. Как-никак, выпускница Вассара.
— Вы выяснили все это с помощью Магнита? — спросил я.
— Нет, мне показали в полиции ее дело. Они теперь поджали хвосты. Чем больше они нам рассказывают, тем реже мы публично тычем их носом в ваше дело. Хеммерсон оставил в моей голосовой почте, на рабочем номере, сообщение. Любезное донельзя, он даже пообещал угостить меня выпивкой.
— Какая щедрость. А о наших друзьях Трентино и Лопесе вы случайно ничего не слышали?
— Не больше, чем вы, — ответила она. — Нечто среднее между ничего и почти ничего. Кстати, хорошо, что вспомнила. Виктор собирался вам позвонить. Он это сделал?
— Да. Поздравил меня. Сказал, что я храбрец, а я ответил, что «дурак» — слово, пожалуй, более верное. Но, как выразился Виктор, в счет идет лишь результат.
— Он известный приверженец Макиавелли. Хотя и в хороших манерах ему не откажешь. Послал Саманте Кент письмо от имени фирмы. Красивый жест.
— Согласен. И что было сказано в этом письме?
— Не знаю. Собственно, она его не получила. Виктор отправил письмо с посыльным, однако выяснилось, что она переехала в «Дрейк».
— Да, она что-то говорила насчет отеля. Впрочем, тут ее винить не в чем.
Терри спросила у Магнита, как Хейли Морган удалось помешать мне записать наш телефонный разговор.
Мне она объяснила все так:
— Это называется «распылителем». Устройство, которое испускает высокочастотный звук, не позволяющий магнитофону записывать что-либо, передающееся по волоконно-оптическому каналу. Его можно заказать через Интернет.
— И все-таки странно, что Хейли Морган не только знала о существовании такого устройства, но и держала его дома.
— Есть и еще кое-что, — сказала Терри. — Около года назад она сделала аборт.
Это объясняло, почему Хейли так ненавидела Конрада Берча. И почему весь ее обман был построен на ребенке.
Официант унес тарелки, стряхнул со стола крошки. В этом было нечто символическое, потому что лишь тогда мы с Терри и сообразили, что у нас как-никак свидание, а не взаимный отчет о проделанной работе.
Разговор перешел с прошлого на будущее.
Обычно люди стараются побольше узнать друг о друге, прежде чем вступать в близкие отношения. У нас с Терри все получилось наоборот. Мы приобрели почти фронтовой опыт в зале суда, а основные обстоятельства нашей жизни остались где-то позади.
Об одном из них, моем вдовстве, Терри и заговорила со всей откровенностью. Ее не затрудняло обсуждение моей эмоциональной привязанности к другой женщине, и то, что могло стать для наших отношений минным полем, стало темой самого важного для нас разговора.
Наблюдая за тем, как Терри слушает меня, как задает точные и правильные вопросы, я сознавал: она понимает меня как никто другой. И сознавал также, что наконец-то готов изменить свою жизнь.
Мы покинули ресторан, прошли несколько кварталов, я держал Терри за руку. Я не выпустил ее и в такси, которое везло нас ко мне домой. В лифте мы поцеловались. И перед моей дверью тоже.
В спальне мы постояли, глядя друг другу в лицо.
— Я не делал этого несколько лет, — сказал я.
— Ты хочешь, чтобы я тебе картинку нарисовала или еще что-нибудь?
— Нет, основную механику я помню. А вот с нюансами могут возникнуть сложности.
— Звучит так, точно ты готовишься выступить с фортепьянным концертом.
Я смотрел ей в глаза, стараясь не моргать. И чем дольше смотрел, тем спокойнее себя чувствовал. Не было ни боли, ни сломанных ребер, ни воспоминаний о жизни, которую мне не хотелось тянуть и дальше.
Она прижалась ко мне всем телом и прошептала на ухо:
— Думаю, с этим у нас все будет хорошо.
Дело мое официально еще не было закрыто, но из всех щелей уже начали вылезать персонажи моего недавнего прошлого.
Прежние пациенты, захотевшие вернуться ко мне. Жильцы нашего дома, больше не отводившие при встрече со мной глаза.
Ну и, наконец, мой литературный агент, Дебра Уокер Койн. Если быть честным, во время моих испытаний она не избегала меня. Звонила по делам, касающимся зарубежных лицензий на мою книгу и тому подобного, неизменно спрашивая, как я, и выражая сочувствие. И тем не менее я никак не мог избавиться от циничной мысли, что все это было продумано. Виновный или не виновный, я был потенциальным автором еще одного бестселлера.
Однако вернемся в гриль-зал «Четырех времен года».
— Ну-с, как поживает мой любимый и прославленный автор бестселлера? — осведомилась Дебра, вставая, чтобы расцеловать меня в обе щеки. — Я знала, о том, чтобы вы пятьдесят с чем-то раз проткнули кого бы то ни было ножом, и речи идти не могло. Для этого ваш литературный стиль слишком экономен. И потому следующую вашу книгу следует посвятить тому, что вы пережили.
— Не уверен, что мне так уж хочется наживаться на моих переживаниях, — усаживаясь и разворачивая салфетку, сказал я.
И Дебра, как будто сменив тему разговора, а на деле нисколько от нее не отступив, принялась расспрашивать меня о людях, участвовавших в моей истории, — о детективах, о моих адвокатах, о несчастной вдове, и конечно, о Хейли Морган, моей Таинственной пациентке.
Я рассказал ей, что знал, то есть совсем немного.
Дебра нахмурилась:
— Но вы по крайней мере выяснили, нашла ли полиция что-нибудь у нее в квартире?
— Что, например?
— Если хотите узнать правду о женщине, нужно всего лишь порыться в ее стенном шкафу.
— Не думаю, что мне представится такая возможность.
— Может быть, да, может быть, нет. Но вам все же следует порасспросить полицейских. Бьюсь об заклад, они ее квартиру обшарили.
Мне эта мысль ни разу и в голову не приходила, о чем достаточно красноречиво свидетельствовало недоумение, обозначившееся на моем лице. А Дебра продолжала:
— Эта женщина едва не разбила вашу жизнь, Дэвид. Разве она вам хоть немного не интересна, пусть даже с профессиональной точки зрения?
Дебра вела на меня массированное наступление, уговаривая описать то, что я пережил. Когда же она оплатила далеко не маленький счет, я сообразил, что могу хотя бы пообещать ей подумать об этом.
Мы попрощались, и я пешком отправился к себе по Парк-авеню. «Разве она вам хоть немного не интересна, пусть даже с профессиональной точки зрения?»
Как ни хотелось мне оставить Хейли Морган в прошлом и жить своей жизнью, я понял, что сделать это не смогу. Пусть она и мертва, но ведь воздействие, оказанное ею на мою жизнь, никуда не делось.
Хейли выбрала меня в жертвы. Неистовый гнев, который я из-за этого испытывал, заглушил все прочие чувства, какие я мог питать к ней. Однако теперь, когда ее не стало, гнев начал таять. И на смену ему понемногу приходила жалость.
Если бы только она и вправду была моей пациенткой. Может быть, мне удалось бы помочь ей. Ничего из того, что я знал о ней, я не знал наверняка. Именно это меня и угнетало. Я хотел знать больше. Иначе в моей голове так и будет отдаваться эхом еще одна фраза: «Самое главное, чтобы никто не имел над вашей жизнью большей власти, чем вы сами».
Я подошел к перекрестку, к знаку «переход закрыт». И, стоя в ожидании, случайно взглянул на скамейки перед одним из офисных зданий. Два старика сидели там, глядя на то, что стояло между ними, — на шахматную доску.
Я вытащил сотовый и набрал номер.
Этан Грини смотрел на меня, точно на существо о трех головах:
— Вы хоть понимаете, о чем просите?
Мы сидели с ним в баре неподалеку от Рокфеллеровского центра. К своей кока-коле я так и не прикоснулся.
— Да, — ответил я. — Об услуге.
— Нет. Вы просите меня нарушить закон.
— Ну, самое большее — немного обойти.
— С каких это пор вы стали таким знатоком права?
— С тех пор, как помог вам выиграть дело.
Этан приложился к своему бокалу с пивом.
— Допустим на секунду, что я проведу вас в ее квартиру, что вы там будете делать?
— Просто огляжусь. У меня такое чувство, что там еще можно найти кое-что.
— А что, если вы ошибаетесь? Если там и искать-то нечего?
— Если я узнаю именно это, что ж, хорошо, — ответил я. — Мне не дает покоя само отсутствие знания.
Этан допил пиво и с силой хлопнул ладонью по стойке бара.
— Ладно, — сказал он. — Однако ключа вы от меня не получите. То есть вы его получите, но я к нему прикасаться не стану.
Я рассыпался в благодарностях, спросил, когда можно ожидать ключа.
— Завтра, и на два дня самое большее.
На следующее утро, сразу после девяти, кто-то громко постучал в мою дверь. Открыв ее, я увидел посыльного-велосипедиста с множеством косичек на голове. Он спросил меня, я ли доктор Ремлер.
Да, это я.
Посыльный вручил мне маленький желтый конверт и удалился.
Такси высадило меня на Восемнадцатой улице, между Девятой и Десятой авеню. Я отпер стеклянную дверь дома, в котором жила Хейли, и вошел в него с таким видом, будто сам здесь живу лет десять. И, оглядевшись в фойе, порадовался, что это не так. На крысиную нору дом не походил, но запущен был неимоверно. Все вокруг казалось серым. Единственные цветовые пятна создавались высыпавшимися из почтового ящика рекламными листками китайского ресторана.
Я направился к лестнице и, поднявшись на третий этаж, увидел паутину из желтой ленты. Я поспешил вытащить из кармана резиновые перчатки. Все же осторожность не помешает.
Обходя полоски желтой ленты, я подобрался к двери Хейли, вставил в замочную скважину ключ. Один его поворот, и я в квартире. Маленькой, похожей на студию.
Я постоял посреди комнаты. Кровать, книжный шкаф, комод, диван, кухонька. Разбросанные повсюду журналы, одежда, книги. Я заглянул в стенной шкаф. Чемоданы и обувные коробки, тесно висящая на плечиках одежда. На полу — вентилятор, увлажнитель воздуха и переполненная плетеная корзина. Я отступил на шаг, повернулся к шкафу спиной и задумался: правду ли я сказал? Могу ли уйти отсюда и чувствовать себя удовлетворенным? Просто уйти, ни разу не оглянувшись? К моему удивлению, мое сознание выдало ответ положительный.
Может быть, его породило то же, что привело меня сюда, — годы работы психотерапевтом. Годы, за которые я узнал суровую правду: то, что ты способен сделать, чтобы помочь кому-то, включая и себя самого, имеет свои пределы.
Я встал, тяжело вздохнул и направился к двери. Я собирался уйти из квартиры. Но — просто на всякий случай — оглянулся назад.
И в самом скором времени уже летел в самолете.
Зажегся знак «пристегните ремни», пилот объявил о посадке. Температура в Атланте, сказал он, сорок градусов по Цельсию.
Еще направляясь в аэропорт, я позвонил по сотовому, представился сотрудником службы телемаркетинга. Спросил, действительно ли я разговариваю с Эвелин Старк. Она подтвердила это. Затем сказала, что ничего у меня покупать не собирается, и повесила трубку.
Но я уже получил то, что мне требовалось, — подтверждение. Это была она — Эвелин Старк. Родная мать Хейли.
Хейли действительно удочерили, как она мне и сказала. Глаза мне открыла почтовая открытка. С изображением цветов и словами: «Моей дочери». Открытка лежала в желтом конверте, уголок которого торчал из-под стоявшей на комоде шкатулки с украшениями. С расстояния в несколько метров он был едва виден. А когда я обернулся, стоя у двери, конверт просто ударил мне в глаза, точно неоновый свет.
Текст на открытке был коротким:
Моей дочери Хейли
То, что ты нашла меня после стольких лет, так много для меня значит. Спасибо, что простила. О том, что ты мне рассказала, я никому не скажу.
С любовью, Эвелин
И я тут же вспомнил разговор с Хейли о ее матери, о том, сколько пользы может принести встреча с ней. Опять-таки реальный совет в реальной ситуации, погруженной в сплошную ложь.
Однако больше всего меня поразил содержавшийся в этом парадокс. Радость воссоединения с матерью и холодное, жестокое убийство Конрада Берча. Не говоря уж о том, что вину за него Хейли свалила на меня. И потом, эта последняя фраза на открытке: «О том, что ты мне рассказала, я никому не скажу». Неужели Хейли действительно рассказала матери о том, что сделала? Это казалось мне маловероятным.
Нужное направление указала мне наклейка в верхнем левом углу конверта — адрес отправителя:
Миссис Эвелин Старк
Трэгер-Милл-роуд 114
Гриффин, Джорджия 30224
Три с половиной часа спустя я, покинув самолет компании «Дельта», взял напрокат машину в аэропорту Атланты. Полученная мной бесплатно дорожная карта привела меня в Гриффин. Служащий автомобильной заправки объяснил, как добраться до нужного дома, оказавшегося крошечным ранчо.
Она открыла мне дверь.
— Миссис Старк, я доктор Дэвид Ремлер.
Достаточно было всего лишь взглянуть на женщину, стоявшую передо мной в рваном, выцветшем синем халате, чтобы понять: у человека с таким жестким взглядом уже не осталось в душе никакого страха. Мне предстояло сказать ей, что Хейли мертва.
— Я приехал сюда из-за вашей дочери, — сказал я.
— Моей дочери?
Ее холодный взгляд говорил: я узнал нечто такое, чего мне знать не следует.
— Да, мэм, — сказал я. — Я психотерапевт.
— Хейли ничего мне о психотерапевте не говорила. Она у вас лечится?
Настоящее время. Она не знала о смерти дочери.
— Миссис Старк, боюсь, я принес вам страшную новость.
Пока я рассказывал ей все, она не сводила с меня холодного взгляда. А после спросила, когда это случилось и где.
— На прошлой неделе, на Манхэттене, — ответил я.
Она молча кивнула. Я выразил свои соболезнования, и она кивнула снова.
— Я приготовлю кофе, — вдруг сказала она.
Однако, успев сделать всего один шаг, миссис Старк начала оседать на пол. Я успел подхватить ее, и она уцепилась за меня, точно за борт спасательной шлюпки. Из ее глаз хлынули слезы, она глухо заплакала, прижавшись лицом к моей груди.
— Пойдемте, сядем, — сказал я и практически оттащил ее к дивану, который стоял в обитой деревянными панелями комнате.
Спустя несколько минут Эвелин Старк начала приходить в себя. Я понимал, что она примется расспрашивать меня о том, как умерла ее дочь. Придется отредактировать мой рассказ.
Я решил постараться вести разговор скорее о жизни Хейли, чем о ее смерти. Побуждения мои не были полностью альтруистическими. Мне нужно было получить ответы на свои собственные вопросы.
— Так, значит, вы все-таки встретились с Хейли? — сказал я.
— Только в прошлом году, — ответила Эвелин.
Она заговорила о том, что всегда помнила о дочери. Хотела увидеться с ней, но понимала: если встреча и состоится, то лишь по инициативе Хейли. И вдруг, сказала Эвелин…
— Прошлой осенью Хейли позвонила мне. А через несколько недель приехала сюда. Мне выпало в жизни не много счастливых дней, но это был один из них.
— Она рассказывала о своем романе с женатым мужчиной?
— Нет.
— Как по-вашему, она не была чем-то рассержена?
— Да, в общем, нет.
Я не терял надежды.
— Миссис Старк, о чем вы разговаривали с дочерью?
— О многом, нам столько всего нужно было наверстать. Похоже, она выросла в хорошей семье. Училась в университете, работала моделью, Хейли рассказывала мне об этом. Она была такая красивая. — Эвелин примолкла. — Хотите, я покажу вам ее фотографию?
— Какую фотографию?
Эвелин пояснила, что Хейли привезла с собой камеру, и они сделали несколько снимков с помощью такой «штуковины», которая позволяет нажать на кнопку, а после отбежать и встать перед аппаратом, чтобы он тебя сфотографировал. И через неделю, сказала она, Хейли прислала ей по почте один из снимков.
Эвелин поднялась с дивана, подошла к книжному шкафу и сняла с верхней полки маленькую коробку.
— Я его в особом месте держу, — сказала она.
Я увидел двух улыбающихся женщин, мать с дочерью, сидящих после их воссоединения на том самом диване, на котором сидел сейчас я.
— Действительно красиво, — сказал я и уже собрался вернуть фотографию, когда рука моя вдруг замерла.
Я увидел дату в нижнем правом углу снимка. Это была та самая ночь, когда Конрада Берча более пятидесяти раз пырнули ножом. «Ночь проходимцев».
Я спросил у Эвелин, верна ли дата. Не исключено, что камера была запрограммирована неправильно.
— Нет, — снова взглянув на снимок, ответила она. — Хейли как раз тогда здесь и была. В ночь перед Хэллоуином. Я помню, потому что на следующий день она сходила в магазин и купила мне конфет, чтобы раздавать их детям.
На следующий день?
— Вы хотите сказать, что Хейли провела ночь здесь, с вами?
— Да.
— Всю ночь, целиком, так?
— Да, так. А что?
Голова у меня пошла кругом. Если Хейли находилась в Джорджии, на Манхэттене она быть не могла. А с другой стороны, откуда следует, что она там была? В ночь убийства она могла позвонить мне откуда угодно. Но тогда все приобретало иной смысл: у Хейли Морган имелся сообщник.
— Миссис Старк, я хочу попросить об одолжении, — сказал я, стараясь оставаться спокойным. — Мне нужно позаимствовать у вас этот снимок — всего на один день.
— Куда вы с ним отправитесь?
— Домой, на Манхэттен. Я обещаю, через сутки, в понедельник, он к вам вернется.
Это ее не убедило.
— Я вам, конечно, доверяю…
— Я понимаю, — сказал я. — Но я еще не объяснил вам, зачем мне эта фотография. Я хочу показать ее полиции.
— Для чего?
— Она снимет с вашей дочери обвинение в убийстве.
Лицо Эвелин изменилось, и его выражение сказало мне все, что требовалось. Я был человеком, способным спасти доброе имя Хейли.
— Но вы обещаете прислать мне снимок?
— Да. Даю слово.
Я снова попросил у нее прощения за то, что мне пришлось принести ей столь печальные вести. И со снимком в руке выскочил из дома. Мне необходимо было успеть на самолет, однако еще важнее было другое — позвонить Терри. Я расскажу ей обо всем, и она сообщит в полицию.
Я вытащил сотовый, посмотрел на часы — шесть двадцать пять. Позвонил Терри домой. Терри, разумеется, устроит мне выволочку за то, что я уехал, ничего ей не сказав, однако хорошо уж и то, что она, быть может, забудет о заказанном нами на восемь часов столике в ресторане. Три гудка… четыре. Ну же, Терри, окажись дома.
Дома ее не было. Я оставил на автоответчике просьбу перезвонить мне при первой же возможности и попытался дозвониться на ее сотовый. Дома она трубку не берет, сотовый не берет тоже. Где же она?
Затем я попытался связаться с Виктором. Позвонил ему домой, потом на сотовый — безуспешно.
Я проехал еще немного, размышляя, как мне поступить. Первое мое побуждение состояло в том, чтобы позвонить в полицию, может быть, даже попытаться поймать по телефону детективов Трентино и Лопеса. Прежде они мне не верили. Теперь придется. Я прикинул, что́ стану им говорить. Что повидался с родной матерью Хейли Морган и… я представил себе их реакцию. Почему я отправился к ее матери? Как узнал, кто она и где живет? Мне придется отвечать, стараясь одновременно не выдать Этана. Придется врать.
Куда лучше позвонить прямиком Саманте Кент. Конечно, услышав мой рассказ, она запаникует. Но я постараюсь успокоить ее. А после, как бы между прочим, посоветую запереть дверь на два оборота, припереть ее туалетным столиком и незамедлительно спрятаться под кровать.
— Адрес, пожалуйста?
— Манхэттен… отель «Дрейк».
Я получил телефон, позвонил, попросил соединить меня с ее номером. После восьми гудков меня подключили к голосовой почте. Я оставил номер своего сотового и попросил перезвонить мне как можно быстрее.
Потом позвонил в компанию «Дельта», чтобы зарезервировать место в ближайшем самолете до Нью-Йорка.
— Есть место на рейс в девять сорок вечера, — сказала женщина-оператор.
— Раньше ничего?
— Есть рейс в семь тридцать, но до него осталось меньше часа.
Я снова взглянул на часы — шесть тридцать пять. Она права, на этот самолет мне никак не успеть.
— Хорошо, пусть будет девять сорок.
Едва я отключился, как затрезвонил мой телефон.
— Алло?
— Доктор Ремлер?
Это была Саманта Кент. Подумав, что она, быть может, позвонила откуда-то на свой ответчик, чтобы прослушать оставленные там сообщения, я сразу спросил, где она сейчас.
— Здесь, в «Дрейке». Разговаривала по другой линии, — ответила она. — Что-нибудь случилось?
— Пока нет, — ответил я. — Рассказывать долго, однако суть в том, что Хейли Морган вашего мужа не убивала.
Ей потребовалась секунда, чтобы усвоить услышанное.
— Как это?
— В ночь убийства Конрада Хейли находилась в Гриффине, штат Джорджия. Это город, в котором живет Эвелин Старк — родная мать Хейли. Всю ту ночь Хейли провела с ней.
— Откуда вы знаете?
— Я только что разговаривал с Эвелин.
— Но если Конрада убила не Хейли Морган, тогда кто же?
— Должно быть, у нее имелся сообщник.
— О господи, Дэвид. Та женщина на суде, Габриэль Деннис.
— Что вы имеете в виду? Вы разговаривали с ней?
— Она позвонила мне вчера, — ответила Саманта. — Попросила о встрече, сказала, что хочет лично извиниться передо мной.
— Вы же не…
— Нет. Я сказала, что это невозможно. Что не хочу иметь с ней ничего общего. Но она так настаивала. Мне страшно.
— Ей известно, где вы остановились?
— Да, — дрогнувшим голосом ответила Саманта. — Все поступающие ко мне в квартиру звонки автоматически переадресуются на номер отеля.
В ее голосе звучал ужас.
— Что же мне делать?
Я чуть было не посоветовал ей позвонить в полицию, но тут услышал сигнал со второй линии. Я решил, что это Терри.
— Подождите секунду.
Я переключился на новый вызов. Это и вправду была Терри.
— Мы ведь еще собираемся поужинать вместе, верно? — бодрым голосом спросила она.
— В общем-то, нет, — ответил я. — Ты где сейчас?
— Выхожу из спортивного зала. В чем дело? Какие-то неприятности?
Я, как мог, быстро рассказал ей все. Добавив, что на другой линии меня ждет Саманта Кент.
— Она перепугана до смерти, — сказал я. — Думаю посоветовать ей позвонить в полицию.
Терри перебила меня:
— Есть идея получше. Звонить в полицию, пока ты не вернешься сюда со снимком, не стоит. А Саманта может тем временем побыть у меня. Дай ей мой адрес и скажи, что я буду дома через пятнадцать минут.
— Хорошо, спасибо, — ответил я. — Тогда я прямо из аэропорта к тебе и приеду.
Я переключился на Саманту, пересказал ей наш план. Едва я закончил, сотовый умолк. Сел аккумулятор. И я погнал машину в надежде успеть на более ранний рейс — в полвосьмого.
Следующие двадцать минут я нарушал все возможные правила уличного движения, едва не разбив при этом прокатную машину. Потом взял штурмом билетную кассу, а следом бросился к бреши в рядах сотрудников охраны аэропорта. Пассажиров было немного, мне удалось проскочить в эту брешь, и я бегом понесся к выходу на летное поле.
Два с половиной часа спустя я уже подходил к красивому дому Терри в Вест-Виллидж. Я позвонил, услышал, как загудел, открываясь, замок на входной двери. Квартира Терри находилась на верхнем, третьем этаже. Я побежал, перескакивая через ступеньки, по лестнице.
Войдя в квартиру, я увидел в гостиной на диване Терри. Улыбнулся. А следом все вокруг потемнело.
14
— Ну никак вам не живется тихо-мирно, правда? — таковы были первые слова, услышанные мной, когда я открыл глаза. И произнесла их Саманта Кент.
— Нет, вам непременно надо лезть во все дыры и разыгрывать мелкого сыщика. — Она сидела за маленьким столом в кухне Терри, скрестив ноги, с дымящейся сигаретой в руке. — И посмотрите, куда это вас привело.
Если быть точным — на пол. Я лежал лицом вниз, мои руки и ноги стягивала клейкая лента. Рядом — в той же позиции — Терри. Сколько времени я провел без сознания, понять было трудно.
— Так что вы можете сказать в свое оправдание, Дэвид?
Вопрос был риторическим. Тем более, что рот мне закрывала полоска все той же ленты. Такая же, как на рту Терри.
Я еще не пришел в себя, однако сообразить, что к чему, было не так уж и трудно. Все верно, Хейли Морган действовала не в одиночку. Однако назвать сделанный ею выбор сообщницы «неожиданным» значило не сказать почти ничего. Любовница и обманутая жена. Два-один в пользу женщин.
Я попытался поднять голову, чтобы получше разглядеть Саманту.
Она, задумчиво улыбаясь, рассматривала меня:
— Хотите сказать что-нибудь, Дэвид? Разумеется, хотите. Столько вопросов. — Она наклонилась вперед. — Вы ведь никаких глупостей делать не будете?
Я затряс головой. Саманта встала со стула. И все-таки, прежде чем подойти ко мне, она сняла со стола сковороду. На всякий случай.
Одним резким движением Саманта сорвала с моего рта ленту. И постояла немного, глядя на меня сверху вниз и взвешивая сковороду в руке.
— С тобой все в порядке? — сразу спросил я у Терри.
Она кивнула.
Саманта снова села:
— Ну, так о чем вы хотели спросить?
— Почему? — только и спросил я.
Она глянула на Терри, потом перевела взгляд на меня.
— Ну да, вот в чем вопрос, не правда ли? Почему? Почему я желала Конраду смерти? Почему взяла себе в напарницы, так это, во всяком случае, выглядит, женщину, с которой он мне изменил? И почему козлом отпущения оказались вы? — Саманта посмотрела на часы. — Как бы мне ни хотелось объяснить вам все это, боюсь, у меня слишком мало времени.
Я пошевелил связанными руками:
— Я тоже так думаю.
— У вас мрачноватое чувство юмора. Мне оно нравится. Конрад тоже им отличался.
— До того, как вы его убили.
— Да, до того, как я его убила.
— И лишь потому, что он вам изменил.
Саманта затянулась сигаретой:
— Дело было не только в оскорбленном чувстве.
— А в чем еще?
— Вспомните о деньгах.
Я не понял. Она же была дочерью миллиардера.
— Вы о страховке?
— Можете назвать это так, — ответила Саманта. — Правда, ее срок истек в начале прошлого года. Прямо на десятую годовщину нашей свадьбы.
Вот теперь я понял. Она говорила о брачном контракте. Каких бы успехов ни достиг Конрад, его деньги не шли ни в какое сравнение с капиталами семейства Кент.
— Там что же, не было дополнительной статьи о супружеской неверности? — спросил я.
— А, это вы насчет оговорки о скандальном поведении одного из супругов? Да, она существовала, однако мои переговоры с юристами по ее поводу зашли в тупик. Я хотела продлить контракт еще на десять лет, но первым делом следовало определить сумму вносимого мной залога. К тому же адвокат настаивал на семи годах вместо десяти.
— И сколько он хотел от вас получить?
— Около семидесяти миллионов, — спокойно ответила она.
— И вы предпочли не платить Конраду, а убить его?
— Во-первых, речь шла о семидесяти миллионах долларов. Во-вторых, на стенах почтовых контор висят полицейские плакаты, на которых изображены люди, куда более симпатичные, чем Конрад. Хейли, будь она еще жива, согласилась бы со мной.
Вот теперь мы действительно подошли к сути дела. И чем дольше мы разговаривали, тем больше появлялось у меня шансов придумать что-либо. Какую-нибудь уловку.
— Вы и Хейли — странное партнерство, вам не кажется?
— Что ж, в этом-то и состояла вся прелесть. Существует нечто куда более опасное, чем отвергнутая женщина. Это две отвергнутые женщины.
— Хейли злилась из-за того, что Конрад порвал с ней?
— Хейли злилась, еще бы! Когда она заявилась ко мне, ей хотелось лишь одного — перевернуть все в моей жизни вверх дном. А я не могла оторвать глаз от синяка на ее лице. Это Конрад ударил ее, когда она начала упрекать его.
— За что?
— За средство, которое он тайком подсыпал ей через несколько дней после того, как Хейли сказала ему, что беременна. Ублюдок. Вам приходилось слышать о майфипрестоне?
Разумеется, приходилось. Правда, сейчас он более известен под названием «РУ-486».
Саманта продолжала:
— После того как у нее случился выкидыш, врач обнаружил в ее крови следы этого средства. Нужно ли говорить, что она более чем созрела для мести?
— Да, но убийство?
— Мысль об убийстве пришла в голову не ей. Пять сотен тысяч смогли убедить ее. Половина в виде задатка, половина — когда все будет сделано.
— Так что же пошло не так? — спросил я. — Почему Хейли захотела убить вас?
— Да будет вам. Тем утром она хотела получить расчет. А у меня, естественно, были иные планы.
— То есть вы собирались убить ее?
— В конце концов, она крутила любовь с моим мужем. И кроме того, она подставилась. Ее фотографии уже висели повсюду. — Саманта в последний раз затянулась сигаретой и раздавила окурок о поверхность стола.
Я представил себе, как Саманта бросается на Хейли. Однако Хейли учуяла опасность. Вовремя обернулась. Началась борьба. И тут прискакал я.
Саманта неторопливо похлопала в ладоши:
— Это вы спасли положение, Дэвид.
И я увидел лицо Хейли. Ее глаза. Они встретились с моими в тот миг, когда Хейли подняла с ковра гостиной нож. Я был уверен, что она бросится на меня. Но теперь понял — все было иначе. На самом деле в ту долю секунды передо мной стояла женщина, попавшая в западню.
— Она не знала, что Конрад посещал психотерапевта. Зато знала я.
— Откуда?
— Наткнулась на чек, который Конрад выписал вам за первый сеанс. Беда была в том, что других чеков я не видела.
— Оттого, что не было других сеансов.
— Вот именно. Но ведь я-то этого знать не могла. И потому несколько месяцев спустя, когда истек срок нашего брачного контракта и я узнала о Хейли, вы обратились в проблему — серьезную и нерешенную. Если Конрад постоянно встречался с вами, вы должны были знать очень многое. А я не могла допустить, чтобы после внезапной кончины Конрада вы вылезли бы вдруг на всеобщее обозрение и связали меня с его смертью. Как выяснилось впоследствии, он и за один сеанс успел вам много чего наговорить.
— Он хотел порвать с любовницей.
— Нет, не порвать, всего лишь создать впечатление, будто он этого хочет. Если бы я узнала о ней, пока брачный контракт еще оставался в силе, его адвокаты смогли бы вызвать вас в суд и доказать, что Конрад переживал внутренний конфликт. И он получил бы пусть и не семьдесят миллионов, но хотя бы тридцать пять.
— Стало быть, подставить меня вам ничто не мешало?
Саманта покачала головой:
— Вы пытаетесь обратить нашу беседу в сеанс психоанализа. Получить факты, проникнуть в мое сознание. Быть может, уговорить меня отпустить вас. Какая любезность с моей стороны — подыгрывать вам, вы не считаете?
— Позвольте мне просто задать вам еще один вопрос.
Саманта снова взглянула на часы:
— Боюсь, я слишком долго вам потакала. — Она потерла подбородок. — Ну, и что мне с вами делать?
Она встала, подошла ко мне, держа в руках клейкую ленту. И вновь залепила мне рот. Повернула ручку на плите. Я увидел боковым зрением, как вспыхнуло голубоватое пламя. Саманта задула его. Кухню начал заполнять едкий запах газа.
Саманта подошла к одному из кухонных шкафчиков, открыла его и вытащила оттуда форму для пирога.
— Полагаю, полицию может заинтересовать, зачем это вы мне сегодня звонили, Дэвид.
Она перешагнула через меня и Терри, приблизилась к раковине, открыла кран и, негромко напевая, налила в пирожницу немного воды.
— А я, разумеется, скажу им, что вы пригласили меня поужинать с вашей новой пассией.
Газ, металлическая форма, вода — после этого Саманта могла направиться только в одну сторону: к микроволновке.
— Увы, у меня были другие планы.
Она сунула форму в печь, захлопнула дверцу, нажала несколько кнопок. Микроволновка заработала.
— Иначе им пришлось бы разбираться с учетными карточками целых трех дантистов.
Времени на то, чтобы медлить, у нее не оставалось. Как и времени на игру в вопросы и ответы. Саманта, отвратительно улыбаясь, оглядела нас обоих:
— Bon appetit, ребятки.
Она направилась к двери. И исчезла. Минут через пять-шесть исчезнем и мы с Терри. Мы оказались внутри бомбы с часовым механизмом. Металлическая форма начнет искрить, микроволновка превратится в скороварку. Кипящая вода еще повысит давление в ней, в конце концов оно сорвет дверцу, и микроволновка откроется — посреди заполненной газом кухни. Ба-бах!
Я взглянул на Терри. Разговаривать мы не могли, однако нуждались хоть в каком-то способе обмена мыслями. Более того, нам необходимо было придумать что-то, и поскорее. Придумать способ освободиться, выбраться из кухни. Я увидел, как глаза Терри расширились. У нее появилась какая-то мысль, и она пыталась передать ее мне. Она указала подбородком на шкафчик рядом с плитой.
Я, перекатываясь, начал подбираться к шкафчику. Потянулся, изогнулся и исхитрился прикоснуться пальцами связанных за спиной рук к дверце шкафчика. Ручка ее находилась слишком высоко. Я скреб ногтями по краю дверцы, пока мне не удалось ухватить ее покрепче и распахнуть. Внутри оказались посудные полотенца, средство для чистки духовки и станиоль.
Я повернулся к Терри. Что я должен искать?
Она пыталась мне что-то сказать.
Я догадался. Станиоль. Рулон фольги. А точнее, зазубренный металлический край коробки, в которой этот рулон лежал. Не нож, конечно, но почти то же самое.
Я потянулся к рулону и тут же, услышав громкий хлопок, оглянулся и увидел первую искру. Времени у нас оставалось все меньше. Я снова ухватился за коробку, лежавшую в самой середине полки. Вытянул ее и, подцепив, перекатился обратно к Терри. Хлоп! Микроволновку осветила изнутри еще одна оранжевая искра.
Терри тоже перекатилась, встретив меня на середине пути. Мы прижались друг к другу спинами. Она вытянула руки, подставив мне обмотанную вокруг ее запястий ленту. Я перевернул коробку зазубренным краем вниз, прижал к ленте. И принялся работать ею, как пилой. Над нами постанывала микроволновка, стенки которой начинали испытывать неумолимый нажим изнутри. Счет шел на секунды.
Я лихорадочно продолжал пилить ленту, Терри изо всех сил старалась раздвинуть руки, надрывая ее. Дело шло слишком медленно. Я выпустил коробку, нащупал ленту. Если мне удастся разорвать надрезы на ней, мы победим. Если нет, мы, считай, уже мертвы.
И наконец липкая лента поддалась. Руки Терри освободились. Она мгновенно оттолкнулась от меня, поднялась на связанных ногах и запрыгала к буфету. Вытащив из него ножницы, Терри разрезала ленту у себя на лодыжках и опустилась на пол, чтобы разрезать мою. Когда она принялась за мои руки, я взглянул на микроволновку. Из-под ее дверцы валил густой, черный дым.
Последний рывок избавил меня от остатков ленты, я вскочил на ноги. Мы выбежали из кухни и помчались к прихожей. Пол, стены, потолок — всё содрогнулось. Грохот взрыва оглушил нас. Ударная волна грянула нам в спины, едва не оторвав от пола. Если бы Терри в последний миг не рванула меня за руку, нас поглотило бы пламя.
Рывок этот позволил нам запрыгнуть в ванную, и мы с грохотом повалились на пол. Стена ванной рухнула, стекло разлетелось мелкими осколками, и, не прикрой нас большая фаянсовая ванна, нам, скорее всего, пришел бы конец. Мы были все в крови. Но живы. Я крепко прижимал к себе Терри.
— М-м-м-ф, — промычала Терри. Рот ее все еще был залеплен лентой. Мы сорвали каждый свою полоску и постарались умерить боль, которую при этом почувствовали, долгим поцелуем.
— Ну что, — сказал я, когда нам удалось перевести дыхание, — ты все еще хочешь взглянуть на фотографию Хейли с матерью, прежде чем мы позвоним в полицию?
— А вот финал придется изменить.
— Почему?
— Любая студия заартачится. Такое окончание не пройдет экспертной оценки, — сказал он. — Оно неубедительно.
— Для меня оно было более чем убедительным, — сказал я.
Кевин Дэниэлс улыбнулся и провел рукой по своим непокорным каштановым волосам. После отъезда в Голливуд — в утробу зверя — он оказался в Нью-Йорке впервые. Пока он сидел в Голливуде, «культурно отсталые, капризные шлюхи, задавшиеся целью обращать кинозрителей в довольных всем на свете идиотов», все-таки купили один из его сценариев. Кевин стал официально признанным сценаристом. Теперь, всего через неделю после того, как Саманту арестовали и обвинили в убийствах первой и второй степени, Кевин пролетел четыре тысячи километров, чтобы повидаться со мной. Он хотел переделать мою историю для экрана.
— Все, что я предлагаю, — сказал он, — это слегка изменить конец. Вы с Терри, вместо того чтобы сразу после взрыва позвонить в полицию, сами бросаетесь в погоню за Самантой. Вам хочется увидеть, как ее возьмут.
Честно говоря, такое желание меня посещало. Увидеть это было бы здорово. Выражение ее лица. Потрясение. Неверие.
Кроме меня, существовал только один человек, знавший, что Хейли Морган не убивала Конрада Берча, и это была ее мать. И только один человек знал, что она это знает: Саманта. Я сам назвал ей имя, город, штат — все необходимое, чтобы найти мать Хейли. Так что, навсегда распрощавшись со мной и Терри, Саманта, несомненно, должна была отправиться в Гриффин, штат Джорджия, — повидаться с Эвелин Старк. Саманте требовалось, чтобы ее тайна умерла вместе с Эвелин.
Однако до самолета она так и не добралась. Хватило одного звонка Терри в полицию, чтобы в аэропорты Кеннеди и Ла-Гуардиа были отправлены патрульные машины. Саманту задержали в Ла-Гуардиа.
После ареста она заговорила. Адвокаты собирались упирать на психическое расстройство и считали, что, несмотря на предумышленный характер ее преступлений, это их лучший шанс. Я не мог не думать о том, что́ отсюда следовало: ее должны были сразу же показать психиатру.
Не спрашивайте, как мне попал в руки отчет полиции. Я могу сказать только одно: он был сохранен в электронном виде и помещен в компьютерную сеть с «хромающей» 128-битовой зашифровкой. Простите, но после всего случившегося я просто не мог не заглянуть в него.
На допросах Саманта была очень разговорчива. Она рассказала, как выскользнула из отеля «Риц-Карлтон» в Бостоне, доехала до Манхэттена и никем не замеченной вернулась назад. Поездка туда и обратно заняла время, прошедшее между звонком в регистратуру отеля — с просьбой разбудить ее по телефону — и минутой, в которую эту просьбу исполнили.
Рассказала она и о том, как получила подпись Конрада на письме, подброшенном в мою квартиру. Саманта просто поймала мужа, когда он спешил на работу, и сунула ему под нос стопку требовавших его подписи документов. «Он даже читать ничего не стал, — пояснила она. — Просто расписывался и рявкал: „Дальше!“»
Потом речь пошла о Хейли. В ночь убийства у нее было только одно задание — позвонить мне. Однако Хейли не сказала Саманте, что позвонить собирается из Гриффина, штат Джорджия. Возможно, это было решением, принятым случайно. А возможно, хитрым ходом, вызванным недоверием к сообщнице. Первый в ее жизни визит к матери заодно давал Хейли и алиби. На случай, если таковое понадобится.
Звонок Хейли ко мне после приостановки процесса был идеей Саманты. Использованный ими «распылитель» принадлежал Конраду. По-видимому, он опасался, что кто-то записывает его телефонные деловые переговоры.
Угроза убить «суку-жену» Конрада имела целью в еще большей степени отвести подозрения от Саманты. По крайней мере так она сказала Хейли. На деле же этот звонок позволял ей уйти от ответственности за второе убийство. Нечего и сомневаться, Саманта понимала, что я, надеясь очистить себя от обвинений, с готовностью расскажу всем об этом звонке.
Другое дело, что быстрота, с которой я это проделал, стала для Саманты сюрпризом. К тому же она явно не думала, что я устрою засаду рядом с ее домом.
Тем не менее она сумела извлечь выгоду и из этого промаха. Более того, весьма вероятно, что мое появление у нее тем утром спасло ей жизнь.
К тому же я так и не понял, что там на самом деле происходило.
Кстати, насчет «так и не понял»…
Через несколько дней после разговора с Кевином Дэниэлсом я направлялся в супермаркет, как вдруг рядом со мной остановился лимузин. Сидевший на заднем сиденье пассажир окликнул меня по имени. Это был Арнольд Кеспер.
— Приятно снова увидеть вас, доктор Ремлер.
— Как и мне вас, мистер Кеспер.
— Могу я вас подвезти?
— Не стоит хлопот.
— В таком случае нельзя ли мне задержать вас на минутку?
Он открыл дверцу лимузина и подвинулся, уступая мне место. Я сел в машину.
Первое, что бросилось мне в глаза, — этот лимузин нисколько не походил на тот, который когда-то подвозил меня с моей девушкой на танцы. Этот весь изнутри был отделан кожей и полированным орехом. По обеим сторонам от пассажира располагались плазменные экраны и жидкокристаллические мониторы, на которых мелькали последние новости и свежие рыночные показатели. А прямо напротив нас сидела все та же низенькая, суровая помощница Кеспера, которая водила его по залу во время коктейля. Она коротко кивнула мне и углубилась в какие-то лежавшие у нее на коленях документы.
— Кстати, о хлопотах, за последний год с небольшим у вас их было немало. Сначала суд над раввином, потом над вами.
— А, так вы о нем слышали?
— Как было не услышать, — ответил Кеспер. — Меня он весьма заинтриговал.
— И что вы об этом думали?
— Вы хотите узнать, считал ли я поначалу, что вы виновны? — Он смахнул со штанины какую-то ворсинку. — Если быть до конца честным, в первый момент я был совершенно безразличен к вашему положению. Виновный или невиновный, вы, как мне представлялось, попали примерно в ту же западню, что и раввин. Два человека, рассчитывающих, что им поверят на слово. Правда, вы раввину не поверили, не так ли? И потому, возможно, было справедливо не верить и вам.
— Мистер Кеспер, то, что вы питали сомнения на мой счет, не кажется мне обидным.
— Однако вы-то были правы. А я ошибался. Вы видели ситуацию такой, какой она была, а я — такой, какой, как я надеялся, она быть не могла. Вы оказались гораздо прозорливее меня.
Он кивнул своей помощнице, и та, порывшись сбоку от себя, отыскала конверт и вручила его мне.
— Что это? — спросил я.
— То, в чем я больше не нуждаюсь, — ответил Кеспер.
Я открыл конверт. Внутри лежали негативы и фотографии, с этих негативов отпечатанные. И все они изображали одного человека: меня.
Меня, входящего в офис. Меня, останавливающего такси. Меня, покидающего ресторан.
— Когда человек богат до абсурда, Дэвид, он имеет возможность делать практически все, что ему захочется. Включая и сбор исчерпывающих сведений о любом человеке. Существуют люди, которые по той или иной причине пробуждают во мне острый интерес. Вы стали таким человеком вследствие роли, которую сыграли в суде над раввином, а также из-за вашей книги. Мне стало любопытно, что вы на самом деле собой представляете.
Я сидел рядом с ним, пытаясь понять, как мне следует поступить. Мне хотелось вспылить, обругать Кеспера за высокомерие и неуважение к людям. Но еще сильнее мне хотелось поблагодарить его.
Кеспер продолжал:
— Когда я услышал о предсмертном признании раввина, мое безразличие к вашему положению как рукой сняло. И я еще раз просмотрел сделанные по моему распоряжению снимки. Чудо из чудес, на одном из них вы оказались вместе с женщиной, отвечавшей данному вами описанию.
— Но откуда вы знали, что судья Ломакс поступит именно так, как он поступил?
— А я и не знал. Однако решил, что доставка ему этой фотографии может быть неплохим первым шагом. Как выяснилось, второго не потребовалось.
Я сунул снимки обратно в конверт и протянул его Кесперу.
— Нет. Мне они больше не нужны. Я уже знаю, что вы на самом деле собой представляете. — Арнольд Кеспер протянул мне руку. Я пожал ее. — Удачи вам, Дэвид.
— Спасибо. Спасибо за все, — сказал я.
И потянулся к ручке на дверце.
— Да, чуть не забыл, — сказал он. — У меня же есть для вас еще кое-что.
Кеспер кивнул помощнице, та открыла лежавшую на сиденье папку, извлекла из нее еще один конверт и отдала мне. Я начал вскрывать и его.
— Думаю, вам лучше сделать это снаружи, — сказал Кеспер.
— Да, конечно.
Я вышел из лимузина, и тот сразу уехал. Я открыл конверт. Внутри лежал чек, выписанный на «Дом полумесяца». Выглядевший точь-в-точь как чек на миллион долларов. Только нулей в нем было на один больше.