Обычный порядок жизни в доме Хачо несколько изменился. Салман, которого здесь звали по-прежнему Дудукджяном, очень часто уходил вместе с Варданом из дома. Нередко он отлучался из села О… на несколько дней. Айрапет и Апо сделались необщительными. Для остальным же братьев эти двое чужеземцев — их гости — стали невыносимы, и их «сумасбродства» совсем не нравились им. Сам старик был очень занят делами сельского общества, которые с каждым днем становились все запутаннее и причиняли ему немало забот. Поэтому ода старика пустовала, и с некоторого времени не слышно было в ней прежних оживленных споров.

Перемены не замечалось только в жизни женской половины дома. Там по-прежнему текла патриархальная, однообразная жизнь, оторванная от жизни мужчин. В армянской семье женщина ведет обособленное, замкнутое существование, не принимая участия в разговорах и беседах мужчин.

Кроме хозяйства и домашних забот, никакая другая мысль не занимала этих женщин; никто из них не знал о совещаниях, происходивших в ода старика. Этот маленький клуб был недоступен для женщин.

— Необходимо притянуть к делу также и женщин, — говорил часто Салман, — тогда, несомненно, удача будет на нашей стороне.

— Рано еще, — отвечал ему Вардан, — нужно прежде подготовить их к этому.

— Нельзя изменить жизнь народа без участия женщин. Если наш народ коснеет в невежестве, то это отчасти и потому, что женщина не играет в обществе никакой роли. Эта сила, эта жизненная энергия, будучи втиснута в узкий круг семейной жизни, пропадает у нас даром. Дело образования в нашем народе надо начинать с женщин. В этот приезд я объехал всю Армению и везде наблюдал армянку; сведения, добытые мною, оказались утешительными. Насколько мужчина измельчал под влиянием турок, потерял свою национальную самобытность, настолько женщина сохранила неиспорченность и нравственное целомудрие. Нет худа без добра. Если запертая в четырех стенах женщина не сделалась общественным человеком, то в этом заключении она сумела сохранить дух нации. Это — великое дело. Таким образом, поддерживается постоянное равновесие: то, что теряет мужчина, восполняет женщина. Наблюдать это можно на самых мелочах. Ненависть женщины к магометанству доходит до фанатизма; все, что исходит из рук магометанина — противно; она не ест мяса животного, зарезанного турком, не ест сыра и хлеба, приготовленного рукой мусульманина. Мужчины не знают такой брезгливости. Мне рассказывали о многих случаях, когда похищенные магометанами армянки старались убежать, если это удавалось; если же нет — то кончали самоубийством. Есть еще одно очень важное обстоятельство: во многих местах, в особенности в городах, турецкий язык сделался обыденным для армянина, но я не видел ни одной армянки, которая говорила бы по-турецки или хорошо знала бы этот язык. Женщина сохранила наш родной язык и вложила его в уста детей. Это отразилось на курдах, служащих в армянских домах: все они говорят по-армянски. Женщина дала нам язык, национальность и сохранила основы нашей семьи. Армянка — чистый, неиспорченный материал в наших руках, из которого можно создать чудеса.

Салман часто говорил на эту тему. Но несмотря на его хорошее мнение о женщинах, женщины в доме Хачо ему не сочувствовали. Они не могли понять и оценить его умственных и душевных достоинств, хотя и внешность Салмана могла обратить на себя внимание. Но женщина каждого сословия, смотря по тому, насколько она развита, имеет свои вкусы, которыми и руководствуется при оценке достоинств мужчины. Поэтому неудивительно, если невестки Хачо отдавали предпочтение Вардану.

Как-то в послеобеденное время все они сидели в большой комнате за работой: одни занимались чисткой шерсти, другие пряли; кто ткал на станке цветной ковер, кто шил платье для работ, словом, у всякой была работа. Говорили о Салмане.

— Сара! — обратилась жена одного из младших братьев, молоденькая Паришан. — Зачем толчется в деревне этот человек, что он думает делать?

— Говорят, хочет открыть школу.

— Но ведь он не дьячок, — допрашивала Паришан, понятие которой об учителе не шло дальше.

— Нет, дьячок, константинопольский дьячок, — ответила Сара.

— Почему же он не ходит в церковь читать псалмы?

— Он дьячок особого рода, — сказала Сара, не найдя другого ответа.

В разговор вмешалась жена Апо, красивая Маро.

— Муж мой говорит, что будут учить и девушек. Слова Маро вызвали смех.

— На что девушке учиться! Ведь не будет же она потом учителем!.. — сказали все в один голос.

Одна из женщин обратилась к маленькой Назлу:

— Слышишь, Назлу, с нынешнего дня ты будешь ходить в школу учиться.

— Назлу, дочь Айрапета, довольно смело ответила:

— Ну и что же, буду учиться; потом стану ходить и в церковь петь с мальчиками.

— Провались ты сквозь землю! Этого еще не доставало! — заметила наивной девочке Паришан, начавшая этот разговор, и продолжала:

— Учит же наших детей дьячок Симон, к чему нам другой учитель? Не может быть, чтоб этот господин был умнее дьячка.

— Конечно, он менее учен, — ответила Сара. — Дьячок Симон читал много, но у него есть недостаток — он любит пить и бьет детей. Помните, как сильно он побил сына нашего соседа Каспара, и его принесли на руках домой? Мальчик и двух дней не прожил.

— Чем виноват дьячок Симон? Если не бить ученика, — чему же он научится?

Разговор этот возник не без причины. Салман предлагал открыть в селе две школы — для мальчиков и для девочек. Он уговаривал крестьян, обещал пригласить учителей и не брать платы ни за учебу, ни за учебники и письменные принадлежности.

Крестьянин смотрит на все даровое с подозрением, а потому Салману стоило большого труда уговорить сельчан, которым особенно не нравилась мысль об открытии женской школы. Народ, привыкший учить своих детей у попов и дьячков, считал не только странным и диким, но даже греховным поручать воспитание своих детей человеку, который не ходит в церковь, не читает псалмов и, как говорят, даже не соблюдает поста.

Старик Хачо, во многом не соглашавшийся с Салманом, в вопросе школы был с ним заодно. Как старшина и глава села, он сумел повлиять на крестьян, и они отвели место, где Салман нашел удобным построить здание школы. Дело уже пошло, начали копать землю, как вдруг среди крестьян поднялось какое-то волнение и они, собравшись, в одну ночь засыпали яму. Наутро никто из них не вышел на работу, хотя Салман увеличил поденную плату.

Мы знаем из разговоров женщин, что в селе был дьячок, по имени Симон, который учил детей грамоте. Он собирал их зимой в сарае и учил читать псалтырь и другие церковные книги, а весною, когда начинались полевые работы, распускал их, — ученики его к будущей осени забывали все, что выучили зимой. Дьячок был женат на дочери приходского попа — отца Марука. Был он пьяница, и увидев, что новая затея подорвет его заработок, уговорил своего тестя Марука помешать этому делу.

Достаточно было одного слова попа, чтобы возбудить предубеждение крестьян и прекратить дело в самом зачатке. Отец Марук так и сделал: в церкви в своей проповеди он объявил, что Салман «фармасон», то есть не признает бога и всех детей может сделать еретиками. Затем он прибавил, что учить девушек грамоте — грех, что мудрый Соломон проклял женщин, ибо по желанию женщины отсекли голову Иоанну Крестителю. Привел он и еще несколько примеров из святого писания смерть пророка Самсона, в которой была замешана женщина, указал на Еву, из-за которой Адам был изгнан из рая. Словом, приведя много таких фактов, он доказал вред грамоты для женщин. Конечный вывод его проповеди был таков: ученая женщина — дьявол.

Вообще сам дьячок Симон пользовался большим уважением среди женщин: он писал им заклинания, гадал, предсказывал будущее. После этого не удивительно, что женщины настроили своих мужей против постройки школы и заставили их помочь дьячку, чтобы он не лишился куска хлеба.

Поп и дьячок Симон, поднявшие волнение против Салмана, нашли поддержку в лице Томаса-эфенди, этого большого врага школ и ученья. Кроме того, дьячок был даровым секретарем Томаса-эфенди; он писал его счета и во время молотьбы обходил с его жандармами местных крестьян для сбора десятины.

Вся эта история причинила много забот старику Хачо, но не пошатнула решимости Салмана. Вечером, придя домой, он сказал Вардану:

— Я решил обращаться с этими негодяями так, как поступают миссионеры. Те, куда бы ни проникли, встречают первых соперников в лице духовенства и местных грамотеев. Спустя некоторое время эти самые господа делаются первыми последователями миссионеров, так как миссионеры поручают им разные дела, хотя те ничего не делают и получают только хорошее жалованье. Таким образом, ярые гонители миссионеров впоследствии превращаются в горячих поборников их ученья.

— Это верно, — ответил Вардан, — но что ты думаешь предпринять?

— Нужно быть практичным, — сказал Салман с самоуверенностью. — Надо уметь привлекать людей. Я хочу узнать, сколько получал этот глупый дьячок от их учеников. Предложу ему вдвое больше, чтобы он находился при школе и ни во что не вмешивался. Увидишь, что после моего предложения он завтра же первый явится с киркой и лопатой строить школу.

— Я тоже так думаю, — согласился Вардан, — но надо подкупить и попа.

— И это будет сделано.

Несмотря на неприятности этого дня, Салман казался веселее обыкновенного. Неудача пробудила в нем энергию, и надежды на светлое будущее наполнили его воодушевлением.

— Знаешь, Вардан, какую широкую будущность обещает нам школа? Она даст нам все, о чем мы мечтаем. Только она исцелит наши вековые раны и вырастит новое поколение для здоровой и обновленной жизни Бездеятельность предков причиняет нам немало забот — нам многое предстоит сделать. Они не облегчили нашего теперешнего положения. Но не беда. Можно еще надеяться, что будущее принадлежит нам. Нужна лишь серьезная практическая работа. Я думаю, недостаточно только развивать ум и облагораживать душу ребенка, надо воспитать его и физически. Ты не заметил, как неуклюжи и медлительны здешние дети? Надо укрепить их нервы и развить мускулы; гимнастика должна входить в программу нашей школы, только тогда дети вырастут здоровыми и крепкими телом и душой…

— Да, должен сообщить тебе приятную новость. Сегодня я был у курдов и говорил с ними о школе и пользе учения. И представь: они изъявили готовность посылать своих детей в армянские школы. Как видно, они и сами не особенно довольны тем, что их дети превращаются в разбойников. И в самом деле, чем виноват этот народ, что остался диким и должен добывать себе хлеб разбоем и убийством? Виноваты мы, что не смогли воспитать их, когда и наши личные выгоды требовали этого. Если мы хотим избавиться от жестокости зверей, то должны приручить их. Нужно стремиться к тому, чтобы курды привыкли к мирной, цивилизованной жизни. Турция нисколько не заботится об их просвещении, и это понятно: в дикости курдов правительство усматривает известную выгоду. Но мы обязаны позаботиться о курдах, потому что вред, который приносят они, ложится на нас. Не будем касаться их веры, а только займемся их воспитанием — и тогда все устроится само собой…