1

В 1998 году мне посчастливилось получить место преподавателя в Калифорнийском университете в Санта-Круз – городке у океана в Северной Калифорнии. Я не ожидал этого предложения, и оно застало меня врасплох. Мы с Шэрон – дети мегаполисов, ни ей, ни мне не доводилось подолгу жить в каких-то небольших населенных пунктах (если не считать моего длительного пребывания в Амазонии). Мы прекрасно себя чувствовали в нашей еле-еле отапливаемой квартире в Нижнем Манхэттене, хотя холод из морозильных камер на складе на нижнем этаже часто проедал половицы и прохватывал нас до костей. Но Калифорния… Это показалось нам приглашением к приключениям, зовом в новый мир. Мы собрали пожитки, взяли напрокат машину и отправились в путь, словно пара первопроходцев, пытаясь вообразить, что обнаружится по ту сторону туннеля Холланда, соединяющего Нью-Йорк с Джерси-Сити.

 

2

В Санта-Круз мы облюбовали пляж в парке Уайлдер-Ранч. Он называется Трехмильный пляж.

Мы шли туда пешком вдоль скалистых обрывов в северной части залива Монтерей, откуда открывается вид на Тихий океан. Поскольку Уайлдер-Ранч находится на открытом месте, там обычно дует ветер и часто бывает намного холоднее, чем в Санта-Круз: этот город находится в каких-то двух-трех милях, но представляет собой оазис приятной погоды, поскольку его защищает залив.

Когда идешь вдоль обрыва, бушует ветер, зато вокруг поразительно красиво. Этот вид никогда нам не надоедал. Океан, как и все большие водоемы, каждый божий день выглядит по-разному, и его настроение непременно становится для вас неожиданностью. Крепко упершись ногами в край обрыва, высоко над волнами, мы смотрели на каланов, тюленей и морских львов далеко внизу. Шэрон была чемпионкой по обнаружению китов: она показывала мне фонтаны серых китов и горбачей, иногда довольно близко от берега. Мы запрокидывали головы, подставляя лица ослепительным лучам солнца, когда стаи пеликанов – самое вдохновляющее из этих зрелищ – парили над нами, белым-белые на фоне самого синего неба.

 

3

Однажды мы набрели на мертвого кита. Мы уже несколько дней ощущали запах гнили, когда проезжали мимо плоских артишоковых полей, что тянутся вдоль океанской стороны Первого шоссе, – такое сильное зловоние, что, несмотря на летнюю жару, мы поднимали стекла в нашем пикапе «датсун», не оборудованном кондиционером, и опускали их только через несколько миль. Когда мы в следующий раз отправились в Уайлдер-Ранч, то поняли, что источник вони где-то рядом. Когда мы зашагали вдоль обрыва, запах усилился, и вот, когда над узким заливом тропка исчезла, мы увидели внизу какую-то выцветшую громаду, нечто неопределенное, и мало-помалу эта громадина превратилась в кита.

Кит таял, растекался лужей вязкой жидкости. Его пасть была разинута. Его массивный пенис неуклюже воткнулся в песок. Всё выглядело неуклюже. Всё в нем было не так, как надо. Его кожа облезала липкими голубыми и зелеными клочьями. Всюду вокруг кита жужжали тучи мух.

 

4

Когда было тепло и ветер не поднимал песок в воздух, мы усаживались на Трехмильном пляже и читали. Обычно там было безлюдно, и иногда я раздевался и заплывал в океан, но недалеко, опасаясь встречных течений и отбойных волн; ледяная вода ошпаривала мою нагретую солнцем кожу.

Пляж представляет собой карман – бухточку между утесами, которая с одной стороны отлого спускается в океан, а с другой стороны переходит в болото. Песок мелкий, бледно-золотистый, кое-где заросли жесткой болотной травы. Мы проводили там по несколько часов, растянувшись на песке, впитывая солнце всем телом, под бескрайним небом, под рев прибоя, набегающего на берег, под цокот гальки, который слышался, когда волна откатывалась назад.

 

5

Но при всем том на Трехмильном пляже часто было трудно расслабиться. Тут были крохотные мухи – целопиды, те же самые мухи, которые роились вокруг кита. Они были проворные и целеустремленные – не остановишь. С интервалом в несколько секунд какая-нибудь муха словно бы вонзала острую булавку в голую руку или ногу, а затем уносилась. Места уколов болели. Отметин не оставалось, даже покраснения не было, но сидеть спокойно было трудно, а заснуть – невозможно.

 

6

Согласно результатам недавних исследований, насекомые тоже спят. Или, как минимум, они, подобно большинству других существ, регулярно имеют периоды отдыха и бездействия, в течение которых их реакция на внешние раздражители сильно ослабевает [518]. Хорошо было бы знать, как координировать наш сон со сном целопид, но это невозможно.

Исследователи сна не занимаются вопросом о том, видят ли насекомые сны. Сегодня для биологов это слишком умозрительная тема. Пожалуй, методология такого исследования неочевидна. Но что, если они видят сны? Что им снится? Еще один вопрос, на который невозможно ответить.

 

7

Сейчас насекомые окружают меня со всех сторон. Они знают, что мы подошли к концу книги. Говорят: «Не оставляйте нас за бортом! Не забывайте про нас!» Я всячески стараюсь включить в книгу всех насекомых. Но, честно говоря, их попросту слишком много.

Даже в самой амбициозной и самой богато иллюстрированной инсектопедии не хватило бы места. Даже монументальная «Энциклопедия насекомых» Винсетта Реша и Ринга Карде поневоле отбраковала часть персонажей.

Целопиды не давали нам спать. Кусались – словно кололи булавками. Отказывались оставить нас в покое. А еще у них были абсолютно калифорнийские повадки. Они всё время твердили одно и тоже, мантру в четырех частях: «Это и наш пляж. Приучайтесь к несовершенству жизни. Мы все в одной лодке. Мелкий предмет – подлинно тесные врата – открывает перед тобой целый мир».