Пролетел в заботах день. Томительно прошла ночь. Настало утро следующего дня. Но Вени все не возвращалась.

Манибандх в волнении расхаживал по своим покоям. Сегодня его не радовала красота переливающихся в солнечном свете нарядных колони огромного дворцового зала. Взгляд купца равнодушно скользил по фрескам, которыми были расписаны стены до самого потолка.

Вот прекрасная дева-змея купается в священных водах Карсаравини. Свой наряд и украшения она сложила на берегу, и только бедра ее закрывает легкая ткань. Могучий бог Ахирадж пленился нетронутой красотой девы-змеи и воскликнул: «Вот кто может подарить высшее в мире наслаждение!» Волосы Ахираджа спутаны, на могучие плечи накинуто шерстяное покрывало… Ах, Вени, Вени! Манибандх снова зашагал по пустому залу.

На другой фреске у Ахираджа маленькая бородка и волосы, завязанные причудливым высоким узлом. Желая овладеть девой-змеей, Ахирадж затянул небо черными тучами. Блеснула молния. Он протянул к деве руку… но схватил только воздух… Где же Вени? Что произошло той ночью на берегу Инда? Миновал день, еще одна ночь, а она по-прежнему таится в безвестности…

Ахирадж в поисках девы-змеи блуждает по лесам… Вот дева-змея безмятежно спит в реке. Ахирадж подкрался и схватил ее…

Проклятье! Манибандх в отчаянии заметался по залу, затем остановился у колонны и прислонился к ней лбом. Прошло немало времени, прежде чем он очнулся от раздумья…

Манибандх хлопнул в ладоши. В дверях показался Апап. На черном теле раба буграми вздулась иссеченная кожа. Купец поморщился. Как отвратителен этот негр… Даже раны его не вызывали в Манибандхе никакого сочувствия. Он отвернулся.

— Апап!

— Да, великий господин! — откликнулся негр с поклоном.

— Где Вени? — сурово спросил купец.

Апап ответил не сразу. Как угадать, чего хочет господин? Сказать что-нибудь наобум? А если ложь обнаружится? Покосившись на свое обезображенное тело, он тихо, но твердо сказал с покорным поклоном:

— Госпожа? Не знаю, где она, мой повелитель.

Манибандх, обернувшись, сверкнул своими огненными очами. Какая польза от рабов, которые ничего не знают?

— Ступай!

Жесткий голос словно ударил в уши раба. Со склоненной головой Апап вышел за дверь. Сегодня ему повезло, он остался невредимым. На этот раз господин поистине был милостив к нему. Вспомнив вчерашнее, негр задрожал всем телом.

Манибандх некоторое время о чем-то думал, потом снова хлопнул в ладоши. В дверях мгновенно возникла черная фигура.

— Вели приготовить колесницу.

— Как прикажет господин.

Апап бросился исполнять приказ. От быстрого бега рубцы на теле разошлись и выступила кровь, но он боялся медлить хоть мгновение.

Манибандх поднялся на пышно убранную колесницу. На голове его блестела диадема, придавая особенное величие его облику.

— Что прикажет великий господин? — спросил возничий.

— Поезжай, — безразлично сказал купец.

Возничий не посмел ни о чем расспрашивать и натянул поводья. Колесница покатилась в ту сторону, куда смотрели буйволы. Вдруг Манибандх встрепенулся и воскликнул:

— Куда ты едешь?

Возничий не знал, что ответить.

— Я слушаю вас, господин!

— Возничий, Тебя зовут Сайндхав?

— Да, великий господин.

— Ты сопровождал позавчера госпожу Вени?

— Нет, господин!

— Тогда кто же?

— Чатушпад.

— Когда он вернулся?

— В тот же вечер.

— Где он оставил госпожу?

— У поэта, господин.

Манибандх гневно приказал:

— Вези туда!

Буйволы быстро примчали его к домику поэта. Манибандх сошел с колесницы. Дверь была заперта, на стук никто не откликнулся.

— Поезжай на берег Инда! — приказал Манибандх.

Возничий испуганно смотрел на Манибандха. До сих пор ему удавалось избегать участия в делах господина.

В душе купца бушевала буря. Неужели Вени испугалась? Или поэт снова пленил ее душу? Может быть, они вместе скрылись из города? Неужели танцовщица предпочла бедняка, отвергнув великую власть и богатство? Неужели могущество самого знатного купца Мохенджо-Даро не имеет цены в ее глазах? Или в песнях поэта есть неведомая притягательная сила, и он, едва тронув струны своей вины, снова покорил эту красавицу, как робкую лань?..

Но и широкие просторы Инда не принесли Манибандху успокоения. Смиренно и печально текли сегодня его воды, принесенные с великих гор пятью притоками. И печаль Инда усугубила грусть купца…

Весь город занят делом, никто не предается праздности. А тот, кому более других следовало погрузиться в дела, бродит бесцельно по безлюдному берегу, подавленный и растерянный. Разве он стал слабым? Или старым? Сколько же ему лет? Он мог быть уже отцом юноши. Он мог иметь нескольких сыновей; пусть их родили бы разные матери, но это были бы его дети, его плоть. А Вени? У него могла быть такая же дочь и тогда он заботился бы не о себе, а о потомстве, и сейчас, в эти годы, его сердце не испытывало бы горького беспокойства… Стремление к власти и к красивым женщинам всегда отвлекало его…

Манибандх представил себя беззубым старцем, который бродит на подгибающихся от дряхлости ногах среди груд драгоценных камней и золота… Неужели он действительно стареет? И золото, то самое золото, которое он добыл для себя, теперь погубит его самого? Значит, он и за деньги не достанет не достанет себе прелестницу?

Нет! Манибандх никогда не знал поражений! И на этот раз не будет побежден. Его обуяла жажда борьбы.

— Сайндхав! — властно крикнул Манибандх, взойдя на колесницу. — Вези во дворец Амен-Ра!

Под грозным окриком господина Сайндхав съежился. Заметив это, Манибандх улыбнулся. Как случилось, что он, первый человек в городе, оказался в сетях недостойной интриги, подобно простому смертному?

Когда-то… Нет, прочь воспоминания! Если их нельзя выбросить из головы, пусть навечно они будут запрятаны в тайниках памяти. Никогда больше он не увидит черного дыма унижения!

Зазвенев колокольчиками, колесница резко остановилась перед дворцом Амен-Ра. Стоявший у ворот раб побежал обрадовать хозяина известием о прибытии столь важного гостя. Амен-Ра вышел навстречу и почтительно приветствовал самого богатого купца Мохенджо-Даро. Когда они оба сели, Амен-Ра с улыбкой сказал:

— Не кажется ли вам, высокочтимый, что жизнь в великом городе течет слишком скучно? Вы знаете, я человек подвижный, люблю перемены и разнообразие. Обычно я поглощен делами, и о себе подумать некогда, но теперь, хвала всевышнему, находится время для отдохновения.

— Желать перемен естественно для всякой живой души, — засмеялся Манибандх, — в особенности для такого мужественного и сильного человека, как вы.

— Сила есть признак жизни, — самодовольно сказал Амен-Ра. — Но она не терпит бездействия. Чего же мы ждем, высокочтимый? Говорят, в окрестных лесах можно прекрасно поохотиться. Я хочу лучше узнать эту страну. Вы говорили, что и соседствующие с вами народы не уступают великому городу в ремеслах и земледелии?

— Да, почтенный Амен-Ра. Судите сами, у нас такая же пшеница, как в Хараппе, мы привезли её оттуда.

Бросив на Манибандха многозначительный взгляд, Амен-Ра неожиданно спросил:

— Скажите мне, высокочтимый, неужели все эти народы сторонники равенства среди людей?

— Нет, не все, почтенный Амен-Ра. У каждого народа свои обычаи, но все они чтут нашу веру и обычаи, торгуют с нами.

Амен-Ра обрадовался.

— Это хорошо, высокочтимый! Но такая их независимость со временем станет губительной для вас.

— Губительной? — пренебрежительно протянул Манибандх. — Вы ошибаетесь, почтенный Амен-Ра. Никто в мире не дерзнет поднять глаз на Мохенджо-Даро! Мохенджо-Даро — самый славный и великий город на земле!

Манибандх с удовольствием рассматривал красивых рабынь, принесших блюда. Рабыни пододвинули стоянки, поставили на них блюда и, сняв драгоценные покрывала, с поклоном отошли. По залу распространился аромат плодов.

— Угощайтесь, дорогой гость! — почтительно предложил Амен-Ра.

Они принялись за еду. Рабыни быстро, бесшумно подавали все необходимое. Одну из них Амен-Ра знаком послал во внутренние покои. Вернувшись, она сообщила:

— Господин! Рабыня исполнила ваше повеление! Танцовщицы идут!

— Это все, чем я могу вас порадовать в своем доме! — сказал Амен-Ра. — Вас не ждут здесь богатые дары. Откуда возьмутся у старика сокровища!

Явились танцовщицы. Весь их наряд составляли узкие набедренные повязки и тонкие полоски материи, едва прикрывавшие их округлые груди. Танец прекрасных египтянок был безыскусен и прост, но нагота их разжигала сладострастие в старом Амен-Ра. Танцовщицы, чувственно изгибаясь, двигались в такт египетской музыке, иногда кто-нибудь из них звонко ударял в ладоши, и раздавался напев на чужом языке.

Сердце Манибандха вдруг загорелось, он увидел среди танцовщиц совсем юную девушку, похожую на распускающийся бутон. Тот, кто видит в женщине венец красоты, не находит предела, своим любовным миражам…

— Изумительно! — восхитился Манибандх. — Хвала вам, почтенный Амен-Ра. Вы обладаете сокровищем из сокровищ! Вы никогда не говорили мне о нем.

— Прикажете положить к вашим ногам?

— Кто она, почтенный Амен-Ра?

— Это шнин среди всех моих рабынь!

Танцовщицы удалились, а Манибандх все думал о чудесной девушке-лотосе. В этом цветке, рожденном в грязи болота, трепещет чарующая красота.

Как лотос раскрывает нежные лепестки восходящему солнцу, так юная красавица цветет под лучами жаркой любви. Но слабый свет заката уже не властен над цветком, и его лепестки неумолимо закрываются, — так бессилен старик пробудить страсть в молодой женщине. Манибандху стало жаль старого Амен-Ра, он встал и простился с хозяином.

Взойдя на колесницу, купец лениво произнес:

— Сайндхав!

Возничий взялся за поводья.

Полдень давно миновал. Вокруг ложились тени, распространяя прохладный покой. Все гуще становились толпы людей, освободившихся от дневных трудов. Город оживал. Руки музыкантов потянулись к инструментам. Радуясь прохладе, раздувал мехи мастер, изготовлявший оловянную посуду.

С самого утра возничему не удалось даже поесть. Но кому он мог сказать об этом? Если бы он ехал с госпожой, та могла бы пожалеть его, но за ним, словно злой демон, стоял Манибандх. И возничий молча переносил муки голода — раб лишь в душе может таить обиду на своего господина.

Колесница подъехала к огромному храму богини Махамаи.

«Любители развлечений еще не появились на улицах», — подумал Манибандх, проходя через главный вход. Он чувствовал себя утомленным, как храбрый воин после жестокой битвы.

В ушах купца все еще звучали слова Амен-Ра: старик предупреждал об опасности, грозящей великому городу со стороны соседей. Кто дерзнет напасть на знаменитый Мохенджо-Даро? Да и в городе сильная стража!..

Но сомнения не покидали Манибандха. Разве в силах городская стража противостоять целому войску? Он вспомнил, непобедимую армию египетского фараона — при каждом ее шаге катятся в прах тысячи непокорных голов. Почему нет такой армии в Мохенджо-Даро?..

Купец тряхнул головой, отгоняя назойливые мысли. Зачем он думает обо всем этом? Что ему слава и власть, если он одинок?

Манибандх опустился на колени перед статуей Махамаи и простер к ней руки.

— О всемогущая Махамаи! — закинув голову, взывал он. — Доныне ты была милостива ко мне. Ты дала мне силу свою и сделала таким великим в этом ничтожном мире. Если хочешь, возьми все назад и снова пусти меня по свету нищим. Ты своей властной рукой чертишь знаки судьбы на челе человека, и тебе ведомо, что я не хотел стать преступником! О мать, почему в моей душе нет покоя?

Тяжело вздымалась широкая грудь Манибандха. Глядя снизу на огромную статую богини, он восклицал:

— Никогда я не дерзал сомневаться в твоей силе, о всемогущая! Даже в детстве мне, голодному мальчишке, никто не сумел бы внушить непочтения к тебе. Сам Озирис, великий египетский бог, не смог поколебать моей веры. Но почему же теперь суровое мое сердце ввергнуто в тревогу, почему становлюсь я порой ничтожным и слабым? Ты дала мне все, так почему не вольешь в мои жилы благородную кровь, чтобы душу мою никогда не терзали муки бессилия? О мать! Знаю, я должен искупить свои преступления! Так дай мне силу! Страшные бури в океане я почитал за испытания, посылаемые мне твоей безграничной милостью. Смилуйся надо мной, я твой верный слуга, я сын твой! Как поддержала меня в рождении, так поддержи и за гробом!

Словно обновленный, поднялся он с колен — печаль в сердце уступила место чувству удовлетворения и радости. Львиной поступью направился Манибандх к выходу. Сейчас он был великолепен: настоящий, истинно сильный мужчина, повелитель. Казалось, будто богиня дала ему частицу своей силы и сказала: «Манибандх! Не отчаивайся! Разве нынешний день для тебя страшней того далекого дня, когда жалкое деревянное суденышко беспомощно металось во мраке под ударами волн? Вспомни, как люди, устав бороться с волнами, падали на колени, моля небо о пощаде! Кто в тот день утихомирил бурю? Кто выбросил суденышко на берег?»

Неподалеку от храма Манибандх заметил аскета, неподвижно сидевшего на земле. Купец долго смотрел на этого изможденного, человека, который молчаливо и покойно, словно привязанный к месту, сидел здесь, удалившись от тщеты жизни, не замечая бега времени. Неужели богатство и разнообразие жизни не привлекали этого беднягу? Неужели никогда не влекла его к себе красота женщины?

Женщина! Махамаи!

Толстый слой камня может вспыхнуть от солнца, как пламя светильника, эхо уйдет из гор, океан навсегда застынет в неподвижности, но женщина не перестанет бросать на мужчину лукавые взгляды. Это природное, вечное оружие всех женщин — от возлюбленной фараона до последней рабыни. Женщина полна великой силы. Вся мудрость Манибандха ничто перед ней, ибо не может утихомирить жар сердца.

Сам великий бог Махадев пробуждается от забвения, когда супруга его, Махамаи, начинает свою сладострастную пляску.

Но кто нарушит святое раздумье великого царя йогов. Кто превзойдет его в величии и достоинстве? Что дает ему силы равнодушно взирать на соблазны жизни? Почему, временами пробуждаясь, он опять погружается в священный сон? Неужели это безбрежное забвенье выше всех тревог и забот человеческой жизни, такой бурной и деятельной?

Когда Манибандх всходил на колесницу, кто-то протянул к нему руку и попросил подаяния:

— Господин! Я давно ничего не ел!

Манибандх взглянул на нищего. По виду это был деревенский житель из страны дравидов, что лежит к северу от Мохенджо-Даро. Глаза нищего сверкали голодным блеском. Одежды его так износились, что не прикрывали выступавших, на теле ребер, и это вызывало жалость и отвращение к несчастному. Но, видимо, он давно перестал заботиться о своем внешнем облике, — жажда жизни поборола в нем все другие чувства.

Обрывистые берега сострадания — ничто перед несокрушимой скалой равнодушия, ибо человек, даже исполняя святой долг перед ближним, прежде всего помышляет о своей корысти. Манибандх швырнул нищему золотую монету. Блестящий кусочек золота, за который можно сразу приобрести мальчика-раба и двух телят, валялся в пыли! Нищий не верил своим глазам. Неужели это сделал простой смертный? Ведь только богам доступны такая доброта и милосердие! Дравид забыл о том, что люди щедры лишь в богатстве, когда минутный порыв сострадания стоит им недорого.

Проезжавший мимо эламский жрец восхищенно наблюдал эту сцену.

— Хвала вам, высокочтимый! — закричал он. — Хвала! Воистину неистощима ваша щедрость!

Колесница его остановилась. Эламский жрец нараспев произнес несколько молитв на своем языке. Их никто не понял, и он перешел на язык великого города.

— В городе Ур есть счастье, — учтиво сказал он. — но несчастье — в людях Ура. В богатстве тоже счастье, но несчастье в расточительности. Вы, высокочтимый, счастье для людей!

— Я не достоин твоих похвал, великий жрец! — ответил Манибандх. Речь жреца ему понравилась, но он не был столь бесстыдным, чтобы выслушивать похвалы из уст святых мудрецов, посылающих молитвы богам.

— Нет, я знаю цену истинному величию, высокочтимый! Есть ли в мире человек, который остановился бы в накоплении богатств? — со вздохом ответил эламский жрец. — Самое дорогое сокровище среди люден — вы, высокочтимый! Даруя, вы получаете сторицей!

— Пусть хранят людей боги! — засмеялся Манибандх. — Только этого хочу я достигнуть своими дарами.

Эламский жрец уехал. Нищий дравид ушел, забыв поблагодарить купца. Он был скорее потрясен, чем обрадован. Очевидно, он не знал, как подойти к торговцам с золотой монетой. Еще сочтут его за вора, а что он ответит судье?

Манибандх казался довольным. Слова жреца польстили, ему, хотя беспокойство вновь пробудилось в его душе. Если, рассыпая дары, он не чувствует любви к людям, то не значит ли это, что он, Манибандх, грешник? Основа жалости — страх. Каждый видит себя на месте страждущего, и лишь потому в нем просыпается милосердие. Ушел нищий, онемевший от неожиданного дара, и с глаз Манибандха спала пелена. Да, он, Манибандх, уже мертв душой. В счастье он не вспоминает о других, а в беде не желает оставаться в одиночестве. «Но ведь так предопределено богами! — говорил себе Манибандх. — Страх и любовь — самые верные признаки жизни в человеке. Только аскет ни о чем не заботится. Он подобен мухе, минующей тенета жизни. Но паук все равно сосет другую жертву. Все идет своим чередом, у каждого свой путь…»

Медленно расстилалась темнота. Повсюду зажглись светильники. Наступил вечер — время совершения сладострастных плясок, время власти роскоши. Но разве в этом есть покой? Разве ощущение пустоты в сердце от этого исчезает? У кого нет сокровищ, тот молит о них богиню Махамаи; кто обладает ими — испытывает разочарование. Почему человек никогда не чувствует себя довольным?

— Сайндхав! Поезжай переулками! — приказал Манибандх. Ему хотелось взглянуть на жизнь простых людей.

Колесница покатилась по узким улочкам. Поразительно тихо и неторопливо текла здесь жизнь. На главной улице людской поток силой несет прохожих, а тут каждый волен двигаться как пожелает. Здесь не ощущалась высокомерная, пышная суета великого города. Попав в эти тихие места, вы поневоле вспоминали обо всем хорошем; вас не подгоняли и не преследовали гам и сутолока. Улочки походили на спокойно текущий слой воды под бурными волнами реки.

Всю жизнь Манибандх был поглощен своим стремительным бегом к богатству и славе, он не мог остановиться и поразмыслить, перед ним был заранее очерченный круг жизни. Завидев нищего, он никогда не испытывал боли в сердце. «От даров — слава дающему», — так говорили знатные люди, раздавая милостыню. Вот и теперь он лишь исполнил обычай и равнодушно ушел, словно понимая, что показное милосердие ничем не утверждает его собственное бытие.

Среди небольшой толпы кружилась в танце какая-то женщина. Сайндхав, придержав буйволов, закричал:

— Эй, посторонись!

Но Манибандх прервал его строгим окриком:

— Сайндхав!

Возничий замолк в изумлении. Пользуясь темнотой, Манибандх сошел с колесницы и втиснулся в толпу. Люди оглянулись на него, но никто не удивился. Сюда часто приходили знатные горожане, изменив свой облик, — здесь жили уличные женщины.

Танец был непристоен до чрезвычайности. Видимо, толпу потешала гетера, опьяневшая от обильного возлияния с очередным своим возлюбленным и теперь ни в чем не знающая удержу. Манибандх понял это по наряду: гетеры в великом городе ничем не прикрывали тело выше пояса.

То была не Вени, но Манибандху стало стыдно: совсем недавно Вени так же танцевала на улицах!

Он поехал дальше. Глаза его снова принялись блуждать по сторонам. В одной из винных лавок торговала молодая женщина. Она все время улыбалась, проворно наполняя чаши вином и подавая их гостям, сидевшим вокруг тускло светящихся ламп. Она показалась Манибандху на редкость привлекательной. Ее одежды были причудливой смесью городского и деревенского вкусов. Тело ее от талии до щиколоток закрывало дхоти, на плечи был накинут кусок ткани, который едва скрывал нагие груди. Серебряные запястья красиво выделялись на смуглой коже рук. Она была соблазнительна, и Манибандх стал думать о том, как бы ему остаться здесь одному. Выход нашелся легко.

— Возничий! Почему ты едва плетешься? — спросил купец.

Возничего мучил голод, но он не смел сказать об этом.

— Господин, быки утомились и давно ждут корма, — смиренно ответил он.

Возничий знал, что могучие буйволы, были любимцами Манибандха. Почему не сослаться на них?

Манибандх рассмеялся и бросил возничему золотую монету, — он понял, о чем думает слуга.

— Ступай поешь, Сайндхав! Мои буйволы не так слабы, как ты! Ты не мог сказать мне прямо, что хочешь есть, глупец? Разве я купил тебя для того, чтобы уморить голодной смертью?

— Господин, простите виновного… — пробормотал возничий.

— Иди! Я знаю твои мысли. Я останусь в колеснице! Делай, что я сказал! Кто, кроме меня, хозяин твоего счастья?

Обрадованный возничий, еще раз поклонившись, ушел. Скрывшись с глаз господина, он повернул к дому. Там его покормит жена, а золотую монету сохранит про запас — всему свое место. Жизнь движется милостью богатых людей.

Манибандх стоял возле колесницы. Торговка вином улыбалась. Улица была почти безлюдной. Изредка показывались одинокие фигуры людей — одни медленно брели, истомленные работой, другие пьяно пошатывались. Жители этих улочек влачат жалкое существование, они имеют деньги лишь на пищу, счастье не написано им на роду. Только соблюдение религиозных обрядов в дни праздников вливает в их души какое-то подобие радости.

Торговка, все так же посмеиваясь, разливала вино и готовила бетель. У нее хороший барыш; каждому посетителю она ласково улыбается, и никто не уходит, не заплатив за эту улыбку. Попугай, сидящий в клетке над ее головой, иногда вскрикивает: «лукавые глаза…», «поселись в моем сердце…».

И гости довольно хохочут.

Перед глазами Манибандха одна за другой промелькнули картины прошлых, далеких лет. Те дни оставили в сердце неизгладимые следы, их не выжечь каленым железом… Почему человек вспоминает именно о том, что хочет забыть? Прошлое — это ужасный демон, который витает над настоящим и будущим!

Манибандх отвел буйволов в сторону и, беспечно оставив их в темноте, сделал несколько шагов по направлению к лавке.

Лавка опустела, торговка вином стала причесываться, затем достала склянку и, обмакнув в нее спицу, черной краской подвела ресницы. Считая себя укрытой от постороннего взора, поправила одежду на груди. Манибандха взволновал этот жест. Ему вдруг захотелось порвать все путы, связывающие его теперь, и вернуться к прежним своим привычкам… Но то было в Египте, в дни разгульной молодости, о которых здесь никто не знает. Сейчас он всеми уважаемый человек в Мохенджо-Даро…

Прочь все приличия и правила, если они мешают наслаждаться радостями жизни! Манибандху нужно так мало — непринужденно и весело поболтать с женщиной… Но потом эта торговка будет с гордостью всем рассказывать: «У меня был сам Манибандх…»

Что тогда скажут именитые люди? Манибандх был у простой гетеры! Они вправе осудить его. Разве ему недостает знатных женщин?

И все же Манибандх должен быть владыкой своих радостей! Он разорвет и отбросит сковывающие его цепи! Пусть кто-нибудь посмеет выступить против него, он раздавит наглеца… Сердце его учащенно забилось. Ведь было время — ему тогда миновало семнадцать лет — когда на грязных египетских базарах он знавал многих уличных женщин… И вряд ли хоть одна из них осталась недовольна им, не посылала за ним еще и еще раз…

К лавке подошел посетитель отвратительной внешности. Незнакомец был высок ростом и старался держаться прямо, выпячивая грудь, отчего его спина казалась вогнутой. Он говорил, скривив лицо, поминутно гримасничая и бросая вокруг недобрые взгляды. Манибандху казалось, что зверь невежества вселился в этого человека и свирепо пожирает его мозг. А торговка разговаривала с уродом, так же посмеиваясь и улыбаясь. Хлестнуть бы их обоих бичом!

Манибандх отступил назад в темноту. Посетитель приблизился к лампе, и купец увидел, что лицо его покрыто омерзительными пятнами, кожа на теле потрескалась. Манибандх почувствовал к нему дикую ненависть; его раздражали не столько эти отвратительные пятна, сколько самоуверенная и надменная осанка наглеца.

Урод ущипнул торговку за щеку. Она налила ему вина. Тот выпил, бросил медную монету и повернулся чтобы уйти.

— Эй, эй, — закричала торговка, — сначала заплати что положено!

— Что еще? Разве я не заплатил?

— Но разве ты только пил вино?

— А что еще? О чем ты говоришь, глупая?

Торговка вдруг завопила:

— Ай, ай, ограбили! Помогите! Помогите!

На ее крик из глубины лавки выбежал коренастый мужчина и схватил долговязого за горло. Манибандху даже показалось, будто в нем что-то хрустнуло. Получив пару затрещин, обманщик швырнул несколько монет. Верзила наградил его еще одним пинком и оставил в покое. Тот бросился бежать, а торговка визгливо захохотала. Коренастый подошел к ней и сел рядом. Манибандху стало весело, опять вспомнилось прошлое. Довольный развязкой этого маленького происшествия, он пошел к своей колеснице.

Негодяю досталось поделом. Будет знать, как строить из себя повесу! Но если б Манибандх подошел к этой женщине, не пришлось ли и ему бы испытать подобное? Нет, в таких местах не следует появляться без телохранителей. Он не напрасно остерегался. Он не труслив, а дальновиден и мудр. Манибандх поднялся на колесницу, и скоро ее колеса снова покатились по главной улице.

Взошла луна. Хочет ли кто-нибудь видеть сейчас Манибандха? Волнуется ли чье-либо сердце при мысли о нем? Является ли он для кого-нибудь желанным и милым? Все видят в нем только «высокочтимого», богатство и слава сделали его сильным. Весь город униженно ползает у его ног…

Какой холодный прием уготовила ему суровая правда жизни! Никто не любит в нем человека…

Колесница выехала на дорогу, кольцом опоясывающую город.

Будь он женат, супруга любила бы его, а сын сделал бы узы любви неразрывными…

…Но неужели счастье человека в этих узах? Разве его свобода — не благо? Он одинок сейчас и всегда останется одиноким. Но он одержит победу над всем вокруг, он встанет над миром единовластным владыкой!..

Вдруг что-то кольнуло Манибандха в самое сердце. Разве это не гордыня? Разве не меркнет вся его надменность перед подвигом аскета? Тщеславие томит знатного человека, как жажда, будя в нем желание действовать, но разве жажда — не признак слабости?..

Многое в этом мире достижимо для Манибандха. Так неужели единственное, чего он желает, — это любви женщины, равнодушной к нему? Ради чего хочет он замутить неукротимое течение своей жизни? Пусть женщина разыграет перед ним извечный фарс любовной страсти, пусть она готова отдать за него даже жизнь, — это ли венец его честолюбивых желаний?

Опечаленный, он повернул назад.

Ничего не нужно Манибандху. Зачем он родился на свет? Чтобы тяжело страдать? И зачем он был брошен в океан богатства, зачем барахтается в нем до сих нор? Ведь стоит сделать неверное движение, и он станет причиной собственной гибели! Взволнованный своими мыслями, Манибандх хлестнул мечом буйволов.

Великолепие главной улицы ужалило его в сердце, словно змея. Разве счастливы эти сластолюбивые горожане? А женщины, выставляющие напоказ свои высокие груди и пышные ягодицы? Разве знают они, что ждет их впереди? К чему вся эта спесь, это неистовое веселье, если им даже неизвестно, по какому пути шествуют они!

Вот он — великий город, вот они — пышность и великолепие, вот она — неодолимая мощь! Но ради чего существует все это? Великий удав времени одним дыханием заглатывает в свою страшную пасть и человека, и золотого оленя богатства.

Как он заблуждался! Он дерзнул осудить великого царя йогов! Он, который доныне бьется в жестоких руках судьбы, который свою слабость почитает за силу, которому поражение кажется торжеством.

Колесница остановилась. Манибандх вошел во дворец.

Он сел на ложе, прислонившись спиной к стене. Мышцы расслабились, но голова была тяжелой. Настала еще одна ночь, но разве эта ночь не растворится в свете дня? Ночь приходит и уходит — зачем? И трепещущий лунный свет! Как странно, даже эта ночная красавица, приносящая прохладу, напомнила ему нестерпимый дрожащий зной египетских пустынь и жаркие вздохи желаний!

Послышались шаги. Вошла рабыня.

— Господин! Прикажете принести еду?

— Что тебе? — очнулся от задумчивости Манибандх.

Рабыне показалось, что хозяин недоволен тем, что его потревожили. Она затрепетала.

— Господин! Управитель Акшай ждет вашего приказания, чтобы принести кушанья.

— Ах вот что! Я не хочу есть!

Рабыня склонила голову в покорном поклоне. Манибандх заметил, что она взволнована.

— Рабыня, как твое имя?

— Меня зовут Тара, господин!

— Тара!

Глаза Манибандха сами собой устремились к окну, через которое проглядывало звездное небо. Сколько звезд! Они так далеко! Кажется, они зовут к себе своим мерцанием… но это — души умерших, которые трепетно сияют во тьме, и нужно умереть, чтобы приблизиться к ним.

— Ступай, Тара! Я не голоден. Съешьте мой обед, — сказал он терпеливо ожидавшей рабыне.

Когда она передала слова купца управителю, тот подумал немного, затем сказал с усмешкой:

— Ну что ж, приходи, Тара. Мы с тобой попируем.

Все рабыни знали, что это означает.

А Манибандх и в самом деле не хотел есть. Манибандх! Как странно звучит это имя! Да, он — Манибандх, связка драгоценных камней, которые дороже золота. Если он все бросит, его богатства захватят другие — эти собаки, которые, высунув язык от жадности, всюду рыщут без устали, пытаясь сделаться Манибандхом. Да, манибандхи встречаются во все времена! Но его уже не манил этот образ…

Пробил колокол. Полночь. Где-то опустили в воду металлическую миску, и этот тихо звенящий звук ясно слышен в ночной тишине…

От жажды пересохло в горле. Позвать рабыню? Он мог бы получить несколько мгновений радости… Нет, сегодня это его не отвлечет от тяжких мыслей… Манибандх сам наполнил чашу вином и осушил одним залпом. Затем наполнил чашу снова. Вино утолило жажду, но не придало бодрости. Он выпустил чашу из рук, она беззвучно покатилась по мягкому ковру.

Эти звезды в пустом и неподвижном ночном небо! Зачем они манят к себе? Почему они так жадны до человеческих душ? И каким таинственным образом душа после смерти человека проделывает такой длинный путь? Где-то далеко за звездами обитает всемогущий великий бог… Что мы все перед ним?

Манибандх уронил голову. Вино затуманило его сознание. Ему вдруг захотелось петь. Он хотел, чтобы песня заполнила окружающую пустоту и безмолвие, чтобы обратилась она в черную, несущую прохладу тучу, которая заволокла бы небо над жаркой пустыней его души; пусть эта туча свершит над ней свой царственно-медлительный танец, пусть она оросит эту пустыню животворящей влагой и угасит ее бесплодный зной…

Он вспомнил Нилуфар. В такую же звездную ночь между ними родилась любовь. Где теперь его возлюбленная? Он пошел в комнату египтянки и, как прежде, присел на край ее кровати. Все так же россыпью лежали украшения вокруг брошенного ларца. Он удивился. Неужели все так напуганы, что не осмелились, притронуться к драгоценностям?

Он осмотрел комнату. Где же Нилуфар? Кому поет сейчас она свои песни? Где та чарующая слух, трепетная песня свирели, от которой начинали звенеть ножные кольца? Ничего нет на свете радостней этой божественной музыки. Это высший дар на земле. Ноги сами начинают двигаться, всё тело до последнего волоска трепещет от проникновенных, нежных звуков. Но оскорбленная купцом Нилуфар ушла. И вот он, самый гордый и надменный человек в Мохенджо-Даро, совсем одинок. Где та, чью честь он не сумел защитить?

Небо затянули тучи. В отчаянье Манибандх заметался по покоям, словно раненый леопард. Над ним смеется весь город! Люди ненавидят его, потому что он показывает свое пренебрежение к ним! Они смеют издеваться над ним! Достоинство Манибандха лежит во прахе, раздавленное демонами его собственного сладострастия! Ему захотелось громко, во весь голос закричать. Закричать, что все это ложь!

Он возвысил рабыню, любил ее и лелеял, но разве тем самым он связал себя? Разве мужчина обязан связать себя с одной женщиной? Есть ли такой закон? Если иметь нескольких женщин предосудительно, то почему древние восхваляли этот обычай? Нет, Манибандх не может стать рабом женщины. Он свободен!

А Нилуфар? Подобает ли ей такая гордыня? Разве ей неведомо, что падающий с горы поток всюду прокладывает себе путь, разрывая грудь земли? Как могла она подумать, что Манибандх, тот самый Манибандх, смелый и прославленный, который не испугался даже зловещих объятий океана, сочтет объятия слабой женщины за весь мир и загасит сверкающий фонарь своих желаний?!

В ночной темноте Манибандх бесшумно выскользнул через задние ворота на улицу. Сегодня он предмет зависти для именитых богачей великого города; он высокочтимый, при виде чьих несметных сокровищ дрогнул сам жестокий фараон; чей мужественный облик зажигал страстью глаза знаменитых красавиц города Киша; перед кем почтительно склоняли головы шумерские богатыри-воины и эламские знатоки священных законов; на корабли которого с изумлением взирали жители Крита, богатого острова в далеком-далеком море; перед вознесшейся славою которого смирились Пания, Кикат, Шанью, Кират; чье имя звучит эхом в горах; следы чьих ног заставляют замужних женщин забывать о своей чести — сегодня он как безумный шагал по темным улицам, спеша на берег Инда. Пешком шел тот, под чьими ногами рассыпано золото, по чьему мановению решалась судьба многих людей! Сегодня он, встревоженный и потрясенный, стремился к великой реке!

…Манибандх остановился. Он смотрел на ревущие волны. Такая сила все сметет на своем пути! Несчастный, слабый человек! Почему хочешь ты погубить себя гордыней, надменностью? Грозно раздавался рев волн в безмолвии ночи. Что им до Манибандха?

В каждом мгновении — смерть, и в каждом мгновении — жизнь. Жизнь и смерть! Смерть и жизнь! В каждом мгновении… И больше ничего, ничего…

Но Манибандх!

Господин!

Насмешливый, всепобеждающий рев великой реки…

Всех ждет один конец…

Сколько звериной, разрушительной силы в этой реке! Сколько крови она несет! А человек? Человек тоже велик, если его слава написана кровью. Манибандх разъярился.

— Крови! — выкрикнул он в темноту. — Человеческой крови! Славы! Написанной кровью славы!

Вдруг раздался грохот. Загудела земли. Зловеще завыл ветер: «Нет, никогда!» Молния и гром воскликнули: «Мы сотрем в пыль твою гордыню!» Удивленный, испуганный Манибандх смотрел со страхом в разверзшуюся пасть неба. «Гибель! Гибель всему!» — вещал громовой голос.

Налетела с неистовым воем буря, сейчас она начнет свой адский танец… Укройся! Укройся от этого неба, с которого смотрят души умерших!.. Луна в страхе спряталась за тучи. Ее лучи с жалобным криком вонзились в волны Инда, и те от боли вздыбились, крича: «Берегись!»

Манибандх опустился на прибрежный песок. «Что это?» — с ужасом думал он. Устрашающий рев земли, достигнув конца света, мчится теперь, расколов горизонт на куски, к небесам, бросая вызов великому богу. Но нет! Вся сила богини земли Махамаи сломится, как былинка, перед мощью великого бога, и небесный владыка захохочет над миром в этом зловещем мраке!..

Манибандх с трудом поднялся и пошел. По берегу неслись тучи песка. Ветер гнал их в Инд. Угрожающе ревели волны, отбиваясь от песка. Стало трудно дышать. Теперь Манибандх думал лишь об одном — поскорее уйти. Но ветер дул с такой силой, что то и дело валил его с ног. Руки его были широко расставлены и отчаянно упирались в грудь ветру. В тучах песка и пыли потонуло все.

Манибандх шел вперед с закрытыми глазами. Он спотыкался, падал, снова упрямо шел вперед. Ураган ревел, земля сотрясалась…

Вдруг распростертые руки Манибандха нащупали что-то мягкое. Он ухватился за эту опору, но тут же потерял равновесие и вместе с находкой покатился по склону. Когда он наконец остановился, то увидел рядом с собой человека.

Ураган стих так же внезапно, как и начался. Манибандх потряс неизвестного за плечи и спросил, задыхаясь от усталости и страха:

— Ты жив?

Ответа не было.

Манибандх с трудом приподнял безжизненное тело и нагнулся над ним.

— Кто ты, путник? Куда ты шел? — кричал Манибандх.

Но тот молчал. Манибандх пристально всматривался в незнакомое лицо. На мгновение луна вышла из облаков, Манибандх дико закричал — перед ним была Вени!