Великий город утратил прежнее спокойствие. После падения Киката, Пании и других северных стран толпы беженцев устремились к Мохенджо-Даро. Все больше и больше становилось здесь нищих. Голодными толпами бродили они по улицам. Жителей пугали их грязные, рваные одежды, искаженные от голода лица, изможденные тела. Немало среди них было таких, под чьим жалким обликом угадывались былая знатность и богатство. Еще вчера они были счастливы. А сейчас? Глядя на этих обездоленных людей, горожане содрогались от страха за свое будущее.

На улицах и рынках шли невеселые толки. Говорили, что купцы терпят огромные убытки. Издавна налаженная торговля с соседними странами прекратилась. Куда теперь направлять караваны с товарами? Арии ведь совсем дикие. А как торговать с дикарями?

Но простой народ думал о другом: как разбить орды белокожих дикарей. Горожане и помыслить не могли о том, что возможны какие-либо отношения с этими нечестивцами. Честные люди должны иметь дело лишь с честными. Можно ли доверять тем, кто ведет себя дерзко и нагло?!

Некоторые горожане посмеивались: арии — дикари, их ли бояться великому городу! Но большинство с ужасом думало о возможном нападении. Зловещие предчувствия томили душу. Сколько веков жизнь великого города шла размеренно и мирно, и вот теперь всему может наступить конец. Неужели древней стране грозит гибель? Мохенджо-Даро знаменит своими богатствами, но воинской славой похвалиться не может. Великий город давно стал центром торговли и развлечений, и разговоры о войне здесь считались недостойными.

В эти тревожные дай даже Вишваджит присмирел. Поэтому когда однажды он остановился посреди улицы и стал кричать, вокруг него сразу собралась толпа. Все ждали с любопытством, что же скажет старый Вишваджит. После того как в храме Ахираджа он бросил в лицо Амен-Ра дерзкие слова, горожане почувствовали в нем великую силу, которую никому не сломить. Напрасно высокочтимый Манибандх тогда взывал к горожанам. Никто из них не поднялся и не сказал ни слова против блаженного.

— Жители великого города! — кричал Вишваджит. — Погибель идет на вас, а вы погружены в сон неведения. Вся ваша гана, все ваши права разлетятся в прах. Вы струсили, и поделом вам! Вы думаете только о барышах. В вас ничего не осталось, кроме лжи. Глава ганы занимается только тем, что ставит печати на описях собственных богатств, словно престарелый царь, выживший из ума. — В толпе засмеялись. Старик выхватил из рук горожанки ребенка и поднял его вверх.

— Недалек тот день, когда северные дикари подденут на пики ваших младенцев!

Женщина бросилась к старику, отняла ребенка и скрылась в толпе.

— Вы могильные черви, — кричал старый Вишваджит, — низкие души! Вы называете себя носителями человечности, но вы людей превратили в рабов! Неужели вы думаете, что рабы будут защищать вас? Когда в них пробудится человеческое достоинство, они, как молния с неба, обрушатся на вас, и вы, жалкие пленники роскоши и разврата, сгинете, повесившись на собственных поясах!

Люди еще тесней окружили старика. Не так уж он безумен, этот Вишваджит! Он говорит правду!

— Думаете, за морем трепещут, услышав ими великого города? Скоро запылают в огне ваши дома, тяжелые копыта коней разрушат ваши улицы. Ваши женщины превратятся в рабынь и будут покорно встречать насильников. Вы будете стоять над трупами ваших сыновей. Тогда вы вспомните обо мне и спросите: «Вишваджит! Что же нам делать?» Так я отвечу вам сегодня: «Будьте готовы остановить бурю, идущую с севера!»

Горожане заволновались.

— Мудр тот, кто отыскивает дорогу до наступления ночи. А вы?.. Когда крестьянин засыпает, запряженные в телеги быки продолжают идти дальше. Глупцы, вы подобны этим быкам! Вам и невдомек, что, пока крестьянин спит, кто-то может повернуть телегу в другую сторону и она свалится где-нибудь в яму. Вам не дано знать этого, потому что ваше дело послушно тянуть чужую повозку с кладью! Идемте со мной! Идемте! Я покажу вам все ваше ничтожество. Я посмотрю, найдется ли смельчак, который возразил бы мне!..

Вишваджит протиснулся сквозь толпу и решительно зашагал по улице. Все двинулись за ним. К шествию присоединялись случайные прохожие, выбегавшие из домов любопытные жители, дети. Смуглые детские тела мелькали в толпе. Дети Мохенджо-Даро носили лишь набедренные повязки. Зато на шее и на руках у каждого непременно позвякивали амулеты — крохотные медные или серебряные таблички, исписанные заклинаниями… Без них ни одна мать не отпускала своего ребенка из дома. Женщины, заслышав шум и крики детей, изумленно выглядывали из окон. Они ничего не могли понять. Заслонив от солнца глаза ладонью, всматривались в процессию старики. Блаженный Вишваджит безумствует, это не удивительно, но почему за ним бегут горожане? Девушки рассматривали толпу издалека, однако потом, завидев знакомых юношей, не могли сдержать любопытства и присоединялись к шествию.

Стражники не решались рассеять толпу, — ведь во главе ее шел Вишваджит. К тому же никто не творил беззакония. Раньше стража без колебаний и даже с охотой разгоняла подобные сборища, но сегодняшнее шествие было особым. Ни к чему ввязываться в спор со старым Вишваджитом, у него сейчас вид грозного бога Ахираджа. И стражники шли вместе с толпой.

Время от времени старик кричал:

— Идите сюда! Выходите! Выходите из своих домов ослы! На улице веет свежий ветер, а вы задыхаетесь в духоте своих тесных жилищ… Идите сюда!

Мелкие торговцы поспешно закрывали свои лавки и с неодобрением глядели на диковинное шествие. Особое беспокойство испытывали в эти дни чужеземные купцы. Они переселились в известный всему миру город, но все еще не могли в нем освоиться. Постоянно наблюдали они здесь множество любопытных и странных явлений, причин которых никак не могли уразуметь. И сейчас в растерянности смотрели они на шумную толпу.

Главная улица постепенно суживалась. Началась толкотня и давка, закричали те, кто был стиснут толпой. Шум усиливался. Особенно плохо приходилось детям. А сзади напирали новые толпы горожан, желавших знать, куда идет народ.

На повороте улицы к толпе присоединился стройный юноша. Это была Нилуфар. Она с удивлением смотрела вокруг, ничего не понимая. Почему так кричат дети?

— О великие горожане Мохенджо-Даро! — кричал старый Вишваджит. — Кто отнял у вас мужество? Кто так напугал вас?

Нилуфар была занята другим: она приглядывалась к корзине бананов стоящего вблизи торговца. Из-за спины какого-то горожанина она осторожно протянула руку и, схватив связку бананов, быстро удалилась. Горожанин увидел ее проделку и решил попытать счастья сам. Он запустил руку в корзину, но так как его никто не прикрывал, торговец сразу заметил вора. С бранью он вцепился в горожанина. Тот стал отбиваться. Оба упали, корзина опрокинулась, бананы рассыпались по земле. Дети с криком набросились на нежданное угощение. Видя такое беззаконие, остальные торговцы завопили: «Грабеж! Грабеж!» — и принялись с необычайным проворством закрывать лавки. Вишваджит закричал:

— Все вы грабители, дикари, воры!..

Теперь стражники имели право вмешаться, и они не замедлили врезаться в толпу. Нилуфар, ловко увернувшись от удара, выскользнула из этого скопища людей и побежала по улице. Но вскоре ее догнали преследуемые стражниками горожане. Чтобы избавится от них, Нилуфар свернула в узкий переулок. Там она наткнулась на слепого нищего.

— Господин! Дайте что-нибудь…

— Нет у меня ничего, — ответила Нилуфар, но тут же вспомнила о бананах. — Подожди-ка.

Достав спрятанный в одежде банан, она положила его в руку нищего. Слепой принялся громко восхвалять доброту господина, но Нилуфар уже свернула в другой переулок.

Было довольно темно, когда Нилуфар остановилась перед маленьким домиком. Оглянувшись по сторонам, тихонько постучала.

— Открыто, — ответил мужской голос.

Нилуфар вошла. Она тщательно заперла дверь и зажгла лампу. Поэт сидел на постели и о чем-то сосредоточенно размышлял. Улыбаясь, египтянка подсела к нему.

— О чем ты думаешь? — спросила она, выкладывая бананы.

— Ни о чем.

— Почему не зажег лампу?

Мне хорошо было в темноте.

— А дверь почему открыта?

— Тебя же не было.

— Разве ты не мог закрыть дверь? А если бы пришел кто-нибудь чужой? — рассердилась Нилуфар.

— Никто, кроме Нилуфар, не придет сюда, — спокойно ответил поэт.

Только сейчас он заметил бананы.

— Откуда ты их взяла? Хорошие бананы.

— Да нет, не очень хорошие.

— Зато наша Нилуфар очень хорошая. Она покупает на рынке товары, ничего не платя за них.

Нилуфар радостно засмеялась и рассказала поэту обо всем, что видела в городе. Потом они принялись уничтожать бананы.

Вдруг за дверью чей-то женский голос произнес:

— Мать!

Нилуфар и поэт переглянулись.

— Мать! — снова позвал голос.

— Кто там? — спросил Виллибхиттур.

— Подайте что-нибудь…

— Проходи, проходи, нет у нас ничего, — ответила Нилуфар, очищая банан.

За дверью застонали. Не выдержав, Виллибхиттур открыл дверь.

— Нет, не т-ы… — забормотала нищенка, испуганно попятившись назад. — Нет, не ты… Ты тоже мужчина… Голодные волки!..

— Что с тобой? — спросила женщину Нилуфар. — Чего ты так испугалась?

— Ты? Ты женщина? — обрадовалась та.

Нилуфар поднесла лампу ближе, чтобы осветить лицо незнакомки.

— Чандра? — поразился Виллибхиттур.

Девушка опустилась на землю. Видимо, она не в силах была стоять.

— Кто ты?.

— Я Виллибхиттур, поэт.

— Виллибхиттур! — повторила она и потеряла сознание.

Юноша смотрел на нее в растерянности.

— Подними же ее! — сказала Нилуфар.

Виллибхиттур поднял царевну и внес в дом. Побрызгав водой на лицо, они привели ее в чувство. Выпив воды, Чандра схватилась за столб, подпирающий потолок, и с трудом приподнялась.

— Тебе лучше, царевна? — спросил поэт.

— Царевна? Не произноси этого слова, поэт. Я его ненавижу!

Чандра заплакала.

— Так это ты — царевна Киката? — засмеялась Нилуфар.

Ее смех задел Чандру. Она вытерла слезы.

— А почему ты боишься мужчин? — поинтересовалась Нилуфар.

— Они… Они очень дурные… И в городе…

Она замолчала.

— Но почему? Не все же плохие. Поэт очень хороший!

— Я просила у них еды, а они… — Чандра запнулась.

— А они требовали платы? — закончила за нее Нилуфар.

— Да.

— Ну и что же? Ведь и твой отец навязывал рабство тому, кто просил есть, не так ли? А сколько женщин было у него? Ты когда-нибудь сочувствовала им? Тебя тревожила только собственная судьба! До сих пор ты шла по пути, который расчищают другие, а теперь колючки вонзаются тебе в ноги… Ну, и ты уступала их желаниям?

— А что же делать?

Чандра опустила голову.

— Почему же ты не умерла?

Чандре не нравился этот разговор. Она сердито взглянула на Нилуфар и ничего не ответила. Но та но отступалась:

— Конечно, расстаться с жизнью — трудное дело… Скажи, а ты получала от этого удовольствие?

Поэт с укором воскликнул:

— Нилуфар!

— Тише! Нас могут услышать. Почему бы мне не спросить? Я-то ведь знаю, сколько времени нужно дать мужчине, чтобы самой получить удовольствие. И в какой момент требовать от него вознаграждения…

Засмеявшись, она принесла чашу с едой и поставила ее перед Чандрой.

— Ешь, царевна!

Девушка вопросительно взглянула на Виллибхиттура. Поэт понял ее состояние.

— Как ты жестока, Нилуфар! Ешь, Чандра! — ласково сказал он.

Та со страхом посмотрела на Нилуфар.

— Ну хорошо, хорошо, — засмеялась египтянка, — ты не царевна, ты Чандра. Так?

Чандра принялась за еду.

— Блюда у нас не очень изысканные, — сказала Нилуфар. — Чуточку риса да немного крокодильего мяса — вот и все, что мы достали. Мы слишком бедны для другого. Ешь, ешь! Ты, наверное, раньше и не знала, что можно есть такое? Ну ладно, ладно, оставим это… Было время, и я видела самые лучшие кушанья… А если тебе не будут подавать, ты что же — останешься голодной? Как же еще тебе кормиться? Где ты добудешь пищу? — Нилуфар снова стало смешно. Покачав головой, она презрительно сказала: — Каков мир! Царевне приходите продавать себя за два зернышка! Ну что Чандра? Наверное мужчины тебе говорят, что ты еще молода и красива? А?

Чандра, не поднимая глаз, продолжала есть. Поэт выразительно посмотрел на Нилуфар. Та ушла в глубь комнаты и стала переодеваться, чуть слышно напевая.

— Поэт! — позвала она. — Скажи Чандре, что я не юноша, а женщина. Пусть она этого не забывает…

— Виллибхиттур! Кто она тебе? — тихо спросила Чандра.

Поэт не успел ответить, как из глубины комнаты донеслось:

— А тебе что? Не хочешь ли ты стать его женой? Не сбивай его с пути. Ты же сама выгнала его из своей страны, не так ли? Я жена этого глупца, жена.

Поэт, рассерженный, направился к Нилуфар, чтобы унять ее. Она не старалась чем-нибудь прикрыться, и поэт увидел в слабом свете лампы сказочно прекрасное тело. Вся его решительность исчезла сама собой.

— Разве я сказала неправду? — спросила Нилуфар.

— Да, неправду.

— Пусть так. Значит, ты все ещё хочешь быть глупцом?

— Думай что хочешь.

Поэт опустил голову.

— Возгордился? Могу я спросить почему?

— Я не понимаю тебя.

— Будь ты таким умным, каким считаешь себя, разве ты очутился бы в таком положении?

— Что нашло на тебя сегодня? — закричал поэт. — Что с тобой происходит? Ты забыла, наверное, что я мужчина?

Нилуфар засмеялась и ласково взглянула на Виллибхиттура. Но тот даже не смотрел на нее. Она рассердилась.

— Я ведь не человек, — в тихой ярости говорила египтянка. — Чего же мне стыдиться? Разве животные знают стыд? Я не помню ни своего отца, ни матери. Чему меня могли научить чужие люди?! Когда мое тело приходилось по вкусу какому-нибудь сладострастнику, я оказывалась перед ним именно в таком виде. Таков мои путь в жизни. Что у меня есть? Ни богатства, ни рода, ни прав, ни власти. Я — это мое тело. Все ценили только его, и даже сегодня я получу лишь то, чего оно стоит. Ты, видно, забыл, что перед тобой не возлюбленная Манибандха, а его рабыня, которая продается на рынках…

Египтянку охватила дрожь. Казалось, вот-вот она потеряет сознание. Поэт привлек ее к себе. Прижавшись к его груди, Нилуфар дала волю слезам.

Рабство!!!

Как оно беспощадно! Рядом с болью Нилуфар все другое не стоит внимания. Виллибхиттур, вдруг внезапно осознавший всю бездну страданий египтянки, беспомощно гладил ее голову.

— Ты не подумал обо мне плохо, поэт? — тихо спросила Нилуфар, перестав плакать.

— Нет, нет, Нилуфар! Теперь я знаю твое сердце.

— Однажды ты насмеялся надо мной.

— Тогда ты была наложницей Манибандха. Ныне же я ощутил твою боль и сложу о ней песню.

— Правда? — заулыбалась Нилуфар. Лицо ее было мокрым от слез.

Поэт кивнул головой.

— Какой ты хороший! — Нилуфар положила свою голову на плечо поэта. — Ты очень хороший, Виллибхиттур! Ты не человек, ты бог! Не надо только песен обо мне! Не надо! Люди услышат и будут смеяться. Разве слагают песни для рабынь?

Эти страшные своей правдой слова прозвучали для поэта словно звон печального колокола. Он порывисто привлек к себе Нилуфар, как бы защищая ее от враждебного мира, темные силы которого, казалось, стеной поднялись вокруг них.

— Теперь ты не боишься? — тихо спросил Виллибхиттур.

— Нет! — Нилуфар еще крепче прижалась к нему.

Поэт никогда не подозревал, что может быть таким сильным. Доверчивое прикосновение страдающей женщины наполнило его душу жгучей ненавистью к миру, миру притеснителей, и впервые он почувствовал себя способным на подвиг. Любовь к человеку — вот что должно быть главным в жизни!..

— Отныне я твой защитник, Нилуфар! — взволнованно сказал поэт. — Отныне ты моя!..

Помолчав, он сказал снова:

— Я не твой и ты не моя. И мы оба ничьи. Но я буду защищать тебя, потому что они хотят надругаться над тобой!..

Впервые в жизни Нилуфар слышала слова, которые делают женщину счастливой. Она встретила того, кого давно ждала, кто был ей так нужен. Она стояла, прижавшись к поэту, как лиана, обвившаяся вокруг ствола дерева. Сейчас она не задумывалась о том, довольно ли в поэте сил, чтобы стать ее надежным защитником и покровителем.

Наступила ночь. В небе разлился слабый лунный блеск, зажглись звезды. Всюду легли глубокие ночные тени. На землю опустилась тишина. Виллибхиттур, нежно гладя волосы Нилуфар, произнес:

— Усни, Нилуфар! Ты устала!

Нилуфар молчала, взволнованная и счастливая. Виллибхиттур бережно уложил ее в постель и сел рядом. Египтянка взяла его руку в свои ладони и долго смотрела ему в лицо, не в силах отвести глаз.

Она не верила тому, что происходило сейчас. Виллибхиттур улыбнулся, закрыл ей пальцами веки, погладил волосы.

— Поэт!

— Нилуфар!

— Ты прекрасен!

— Усни, Нилуфар! Ты устала! — сказал он тихо.

…Нилуфар увидела длинную дорогу. И хотя на ней отпечаталось множество следов, вокруг не было никого. Лишь где-то далеко поет нежный голос. Следы вели только в одну сторону — туда, в зеленеющую даль… Значит, оттуда никто не возвращался? Нилуфар долго стоит в раздумье. Дует прохладный ветер, распространяя сладкий аромат…

…Вот Нилуфар идет по дороге. Ночь. Взошла луна. Вдруг ей кажется, что по небосводу бегут две луны. Она пристально всматривается. Нет, луна одна. И по небу бегут облака, быстро-быстро…

На дороге, освещенной лунным светом, Нилуфар видит колючку. Она хочет сорвать ее, но та крепко держится. Наконец колючка в ее руках, Нилуфар рассматривает ее, но вдруг луна скрывается. Нилуфар отбрасывает колючку прочь. Снова показалась луна, и на пути опять колючка. Та же или другая? Тучи скрывают луну… Надвигается ураган, Нилуфар бежит, бежит… Молния осветила небо, загрохотал гром. Перед ней ужасный зверь с разинутой пастью. Ураган подхватывает Нилуфар и бросает ее прямо в пасть зверя. Нилуфар от ужаса кричит…

Поэт ласково гладит волосы Нилуфар, участливо спрашивает:

— Что с тобой?

Она вся дрожит. Тело ее покрылось холодным потом. Расширившимися от ужаса глазами смотрит она на поэта.

— Ты… ты кто?

— Я Виллибхиттур! Твой поэт! Что с тобой?

Она успокоенно вздохнула.

— Где я?

— Со мной, глупенькая. Я ведь рядом. Смотри!

Схватив поэта за руку, Нилуфар сказала слабым голосом:

— Меня пожирал дикий зверь…

— Дикий зверь?

— Он казался таким голодным…

— Не бойся ничего, Нилуфар. Смотри — вон спит луна. Я здесь, с тобой. Раньше ты не казалась такой слабой…

— Нет, поэт, я никогда не обладала такой силой, как теперь.

В маленькое оконце проникал слабый лунный свет. Тишина и полумрак царили кругом.

— Усни! — сказал поэт.

— А ты не спал?

— Нет сна моей душе. Ты спи. Теперь ты не увидишь снов.

Нилуфар внимательно смотрела на Виллибхиттура из-под отяжелевших век.

— Не бойся, Нилуфар!

Она приподнялась и села.

— Ты больше не хочешь спать? — спросил Виллибхиттур.

— Нет, не хочу.

Она улыбнулась. Поэт поправил свисающие ей на лоб волосы.

— Сегодня начало моей жизни, поэт.

— Сегодня прервался мой сон, — задумчиво ответил Виллибхиттур.

— Пробуждение лучше сна?

— Оно чудесно. Не будь тебя, я до сих пор пребывал бы б этом безжизненном сне.

— Не говори так, поэт! Лучше спой!

— Ты хочешь слушать мои песни? — радостно воскликнул поэт.

Нилуфар кивнула. Виллибхиттур что-то зашептал, потом начал петь. Глаза его закрылись, к нему вернулось вдохновение. Нилуфар, погрузившись в волны чудесных звуков, забылась.

Но вот песнь смолкла. Некоторое время оба молча сидели, думая каждый о своем.

— Почему ты увела меня тогда из храма? — спросил поэт.

— Я хотела тебя убить!

— Вот как? — Виллибхиттур засмеялся. — Глупая, и ты не стыдишься говорить сейчас об этом?

— Ты скажешь, меня влечет к тебе сладострастие? Но какая же это любовь, если в ней не участвует тело? — заговорила Нилуфар.

— Вени любила меня, и я был счастлив.

— И Манибандх говорил, что любит, — засмеялась Нилуфар. — Я верила ему. А теперь верю твоим словам. Может быть, они ложь, но хоть на мгновенье дарят душе счастье!

Поэт задумчиво сказал:

— Как сделать мне, чтобы ты всегда верила моим словам?..

— Ты очень хороший, мой поэт. Этого мне довольно. Никогда в душе моей не звучали такие слова, какие говоришь ты. Никогда я не знала счастья и была бы довольна своей рабской жизнью, если бы мне не открыли глаза.

— Кто же сделал это?

— Знатные мужчины, которые всегда стремились к огню моей любви. Это печальная повесть, Виллибхиттур. Зачем тебе слушать се? С тех пор я решила ни в чем не уступать мужчинам. Но ты не такой, как все. Они — хищные звери, а ты — человек. Раньше я считала что женщина ищет мужчину лишь для того, чтобы быть сытой. Теперь я знаю, что женщина должна истинно любить мужчину, таков закон природы. Разве иначе я признала бы сейчас себя побежденной?

— Ты считаешь это своим поражением?

— Теперь не считаю. Если это поражение, то для женщины нет большей победы, чем оно.

Нилуфар смущенно спрятала лицо в подушку.

— Что за человек Амен-Ра? — вдруг спросил поэт.

Нилуфар вздрогнула — старый египтянин внушал ей ужас.

— Он жестокое чудовище! Я ненавижу его! Это он опоил каким-то зельем Манибандха и сделал его безумным…

Она умолкла. Потом горячо заговорила:

— Зачем они нам? Не надо о них вспоминать! Разве ты хочешь, чтобы чаша моего счастья расплескалась раньше, чем я поднесу ее к губам?

Виллибхиттур улыбнулся. Нилуфар все так же пристально смотрела на него.

Поэт взглянул на Чандру. Та спала. Поев, она некоторое время ждала хозяев, но потом подумала: ведь это муж и жена, они забыли о ней. Чандра улеглась прямо на камни. Сон мгновенно сморил ее, — впервые после стольких дней страданий ее накормили и приютили.

— Кажется, Чандра уснула, — сказал поэт. — Скоро рассвет. Что будет с нами, Нилуфар?

Оба помолчали.

— Разве ты не знаешь? — спросила Нилуфар.

— Я ничего не вижу впереди…

— И во сне была сплошная тьма. Лишь по временам луна освещала дорогу… Луна — это ты, наверное…

Нилуфар схватила поэта за руку и горячо заговорила:

— Давай убежим!

— Куда?

— Куда-нибудь! Мир велик…

Виллибхиттур задумался.

— Ты все еще любишь Вени? — в упор спросила Нилуфар.

— Разве любовь — сладострастие, Нилуфар? Первый порыв страсти люди часто принимают за люоовь.

— Меня продавали голой на рынках, с болью в голосе заговорила Нилуфар. — Сколько мужчин наслаждались моим телом, Виллибхиттур! Я ненавижу себя. А ты, ты презираешь меня?

Ее глаза наполнились слезами.

— Не тебя, Нилуфар! Тех, кто научил тебя презрению к себе.

— Ты божество!

— Человек забыл свое предназначение на этой земле. Корысть ослепила его, и он отталкивает от себя доброту и милосердие, считая их достоинствами богов. Не ты грешница, а тот, кто считает тебя таковой! Истинному человеку при взгляде на тебя становится тоскливо. Самого себя он презирает в это мгновение! Но тот, кто жалеет тебя, ничтожный спесивец и гордец! Разве виновен сын грешника, возросший на отцовской пище? Разве лучше убить его, чем указать истинную дорогу в жизни? Ведь он всего-навсего неразумный и несчастный младенец! Люди должны отобрать его от отца, чтобы тот не осквернял его душу…

Сердце Нилуфар переполнилось радостью.

— Виллибхиттур!

Поэт взял ее за плечи.

Луна заканчивала свой путь по небу.

Нилуфар залилась счастливым смехом.

— Спи Нилуфар! — ласково сказал поэт.

— Разке сегодня я смогу заснуть? Нет, всю ночь я буду смотреть на тебя… Вот так, не мигая… Жадными глазами… Молча…