Сукхрам и Каджри сидели на дворе у входа в дом Рустамхана. Надвигался вечер. Последние лучи солнца слабо освещали готовую отойти ко сну природу. Наконец и они скрылись за горизонтом.

— Иди в дом! — сказал Сукхрам.

— Без тебя? — испуганно спросила Каджри.

— Ну да, — беспечно сказал Сукхрам.

— А ты что будешь здесь делать один?

— А что мне делать среди вас, женщин?

Каджри ступила в дом. Навстречу ей вышла Пьяри.

— А, моя Каджри! — радостно воскликнула она.

— Моя Пьяри, — смущенно промолвила Каджри.

Любовь встретилась с любовью, и, взявшись за руки, радостно улыбаясь, обе женщины по лестнице поднялись наверх.

Из дома вышел Рустамхан.

Сукхрам приветствовал его:

— Мое почтение, великий господин!

— Здравствуй и ты. Как живешь?

— Вашими молитвами, повелитель, — ответил Сукхрам, опускаясь на землю.

Рустамхан сел.

— Садись и ты, Сукхрам, — пригласил он.

— Да я и так уже сижу. — С этими словами Сукхрам вынул чашечку из хукки, положил в трубку немного сушеного кизяка, сделал несколько глубоких затяжек, чтобы получше разжечь трубку, и, когда из мундштука повалил густой дым, поставил чашечку и пододвинул хукку к Рустамхану.

— Рассказывайте, господин, как здоровье?

— Теперь я совсем здоров, слава богам.

— Нет, господин, — глядя Рустамхану прямо в глаза, сказал Сукхрам. — Еще не совсем! Болезнь вернется через месяц.

— Вернется? — дрожащим голосом переспросил Рустамхан.

— Непременно.

— Но что же мне делать?

— Воздержание, господин.

— И вина нельзя?

— Нет, вина пейте сколько хотите.

— Ты знаток своего дела, Сукхрам, — взмолился Рустамхан. — Неужели не можешь сократить срок?

— Это вы сами можете сделать.

— Я? Как?

— Избавьтесь от дурных страстей.

Рустамхан нахмурился, но стерпел и промолчал. Однако в его душу запало сомнение; этот нат обещал вылечить его, чего же теперь он морочит голову?

Рустамхан поднялся и пошел в дом.

— Каджри! — позвал Сукхрам.

— Ну, — откликнулась она, — ты сказал ему?

— Нет, только подготовил почву.

В это время из окна выглянул Рустамхан. До него донеслись последние слова Сукхрама.

Рустамхан отошел от окна. Он все понял.

— Я скоро приду, Каджри, — сказал Сукхрам. — Жди меня здесь.

— С кем ты говорила? — поинтересовалась Пьяри.

— С Сукхрамом.

— Что он сказал?

— Справлялся о твоем здоровье.

— А сам он подняться не мог?

— Нет, он торопился.

— Куда?

— На базар. А то до ночи домой не успеем.

— Боитесь задержаться здесь?

— Конечно, чего засиживаться в чужом доме?

Пьяри обиделась. Каджри поняла это.

— Я вовсе не хотела обидеть тебя, — сказала она. — Я только говорю правду. Скажи, разве ты живешь здесь свободно, как у себя?

— Нет! — уверенно ответила Пьяри.

— Я всегда это знала. Стало быть, я не ошиблась, назвав этот дом чужим?

— Нет! Забери меня отсюда, о Каджри!

— Сначала нужно поговорить с ним.

— С Рустамханом? Он не согласится.

— Это уж забота Сукхрама.

Ответ Каджри заставил Пьяри задуматься.

Теперь она знала, что совершила страшную ошибку.

— Разве я думала, что так все получится? — горько сказала она.

— Что получится? — насторожилась Каджри.

— Что этот живой мертвец станет помехой на моем пути, повиснет камнем у меня на шее. — Потом Пьяри тихо заговорила как бы сама с собой. — Неужели я должна молча все сносить? Нет! Кто он такой, чтобы командовать мной? Я же натни. Натни! Разве ему под силу меня удержать?

Пьяри показалось, что двери ее каменной темницы стали приоткрываться.

— Ну что ты, Пьяри! — Каджри пыталась успокоить ее.

— Я сама сюда пришла, — продолжала Пьяри, — сама и уйду. Что он сможет сделать? Засадить в тюрьму? Ну и пусть! Прикончу негодяя, и конец!

И, будто очнувшись, она взглянула на Каджри.

— Ты мне поможешь? — спросила она.

— Да, — ответила Каджри, — но я боюсь.

— Он не посмеет задержать меня.

— Сомневаюсь.

— Он не посмеет.

— А если все же не пустит, что тогда?

— Думаешь, я подчинюсь? — крикнула Пьяри. В ее голосе звучала такая одержимость, что Каджри невольно вздрогнула. Казалось, Пьяри совершенно освободилась от страха. Так громко и победоносно может кричать только птица, спасшаяся от урагана и теперь весело парящая в бескрайнем небе. Внизу под ней простирается море, но ее это совсем не волнует — ей ли теперь бояться волн!

— Ну а если он силой заставит? — все еще сомневаясь, повторила Каджри. Она ясно представляла себе картину ссоры, но не верила в благоприятный ее исход.

— Я ему не рабыня! — продолжала Пьяри. Она гневно смотрела по сторонам, словно пыталась пронзить своим взглядом все предметы, находящиеся в комнате.

— Тебе ли с ним тягаться, — пожала плечами Каджри. — На его стороне власть.

— Я взломаю дверь и убегу!

Каджри рассмеялась.

— Чего это ты?

— Ну и сказала же ты! До сих пор вор взламывал дверь и уносил вещи, а теперь вещи сами взламывают дверь у вора и бегут от него!

Пьяри было улыбнулась, но тут же нахмурилась и покраснела.

— Нет, правда, сестра! Ну как он может тебя отпустить? Будь я мужчиной, нипочем бы тебя не отпустила. Ну и сражение разыграется!

— Я себе лицо изуродую, чтобы на меня никто не смотрел!

— А Сукхрам, думаешь, захочет смотреть?

— Не захочет? — Пьяри побледнела.

— Что он, из другого теста, чем все мужчины?

— Нет, Каджри, нет, у него другое сердце.

— Может быть, ты и права. Но только если мы стремимся найти не такого, как все, почему бы и ему не искать себе красавицу?

И они обе рассмеялись.

— Ну а если б он был урод? — спросила Пьяри.

— Разве Всевышний не создал уродливых женщин? — ответила Каджри.

— А ты гордишься своей красотой? — спросила Пьяри.

Каджри искоса посмотрела на нее, но промолчала.

Что она могла сказать?

Неожиданно в комнату вошел Рустамхан.

Пьяри подобрала одежды, приняла небрежную позу, а затем вопросительно посмотрела на вошедшего.

— Я слышал здесь голоса, — сказал Рустамхан. — С кем ты разговаривала? — Он оглядел комнату.

Каджри по установленному обычаю быстро накинула на голову конец покрывала, но Рустамхан успел разглядеть ее лицо.

— Кто это? — спросил он, не отводя глаз от Каджри.

Каджри не опустила головы, как этого требовало приличие. Придерживая конец покрывала двумя пальцами, она наблюдала сквозь них за Пьяри и Рустамханом. Хотелось получше рассмотреть человека, которого так ненавидела Пьяри.

— Ее зовут Каджри.

— Кто она, я спрашиваю.

— Моя саут, — решительно произнесла Пьяри.

Рустамхан смутился. Значит, Пьяри до сих пор считает себя женой Сукхрама, словно его, Рустамхана, не существует!

— По отношению к Сукхраму или ко мне? — съязвил он.

— Взгляни на себя в зеркало, — зло ответила Пьяри.

Ее ответ окончательно смутил Рустамхана.

— Ну вот, ты и рассердилась, — произнес он растерянно. — Я же пошутил.

— Ты еще вздумал шутить со мной! — передернув плечами, оборвала его Пьяри.

Бросив хмурый взгляд на Каджри, Рустамхан повернулся и ушел. Эта женщина умела бить в самое больное место. Он как никогда понял, что Пьяри, не в пример другим, ни за что не признает его превосходство, его власть. Женщина никогда не подчиняется мужчине. Она может уважать его, о нем заботиться, ценить его, если он умный и ученый человек, но всегда будет пытаться поставить себя на одну доску с ним и не признает его превосходства. И уж никогда не простит мужу вольностей с другими женщинами. Раздосадованный Рустамхан решил отомстить Пьяри.

— Ишь разохотился, одной ему мало! — возмутилась Каджри, когда Рустамхан ушел.

— С чего ты взяла?

— А ты разве не заметила, как он на меня глаза пялил?

— Ну, не такая уж ты красавица, чтобы на тебя засматриваться.

— Что ж, я и понравиться не могу?

В сердце Пьяри кипела ненависть. «Негодяй, какой подлец!» — возмущалась она. Пьяри и раньше знала мужчин, которых привлекало только ее тело. Но хоть иногда в них проскальзывало сострадание и человеческое участие. А этот? В нем ничего не осталось человеческого. Не боится ни бога, ни совести! Никто ему не указ, ничто его не может обуздать. Насмешливый тон Каджри задел ее за живое. Никто не понимает, как жестоко она обманулась! Она пришла сюда, чтобы отомстить своим обидчикам, но чего она добилась? Ничего! Живет здесь, как в тюрьме, связана по рукам и ногам. С каким ничтожеством связала она свою судьбу!

— Ты обиделась? — спросила Каджри.

— Нет. — Пьяри пыталась отогнать мрачные мысли.

Каджри внимательно смотрела на нее. Так прошло несколько долгих минут. Наконец Пьяри нарушила молчание.

— Поешь что-нибудь? — спросила она.

— Нет, не хочу, — отказалась Каджри.

— Может быть, приготовить бетель?

— Не хочется.

— Тебе понравится, я научилась его готовить. — С этими словами Пьяри достала ящичек с бетелем и стала приготавливать листья. Пьяри с такой торжественностью приступила к делу, что Каджри подумала было, что она просто подражает женщинам из богатых домов, но она тут же отогнала эту мысль.

— Может быть, лучше не надо? — нерешительно проговорила она.

Пьяри положила на лист немного извести и стала выбирать каттха. В тон Каджри она неопределенно буркнула «у-гу» и засмеялась. Каджри покраснела.

— Ну вот. Пожалуйста! — Пьяри протянула Каджри свернутый лист.

Каджри взяла бетель и низко поклонилась. Церемония вошла у нее в привычку. До этого она всегда получала бетель из рук человека более высокой касты, и поэтому ей приходилось всегда почтительно благодарить.

— Ну что же ты? — спросила Пьяри, видя, что Каджри никак не решается положить бетель в рот.

Каджри неуверенно произнесла:

— А если он рассердится?

Наконец-то Пьяри догадалась, что она говорит о Сукхраме, но и теперь она не могла понять Каджри. Ей все казалось, что та просто смеется над ней. Она подозрительно покосилась в ее сторону и спросила:

— А что он может сказать?

Каджри не выдержала.

— Он скажет: «Теперь и ты ушла от меня?» — ответила Каджри.

У Пьяри болезненно сжалось сердце. Значит, Сукхрам до сих пор не примирился с тем, что она бросила его. Но почему он сам никогда не скажет ей об этом?

— А он так говорил? — спросила она.

— Конечно, — сказала Каджри. — Еще бы! — И засмеялась.

Пьяри почувствовала, как бледнеет. Напрасно она стремилась к Сукхраму! Ей теперь нечего у него делать!

Подавленная своим открытием, Пьяри молчала. «Но и здесь я не могу оставаться. Ни за что! Это невозможно! Что ж тогда? Бежать? Но куда? Оставаться? Но гнев Сукхрама никогда не пройдет. Раньше на это еще можно было бы надеяться, но теперь, когда с ним Каджри, это пустые мечты!»

— Дай сюда! — сказала она Каджри, протягивая руку.

— Что?

— Бетель.

— Почему? — не понимая, в чем дело, Каджри отвела руку. — Так не поступают.

— Не думай об этом, — возразила Пьяри, не убирая руки. Каджри посмотрела сначала на руку, а потом в лицо Пьяри.

— Зачем?

— Ему же не нравится, когда ты жуешь бетель.

— Пьяри! Я же шутила!

Стемнело. Пьяри принесла фонарь. Стекло на фонаре было чистое, без следов копоти. Пьяри заправила фонарь керосином, подкрутила фитиль и зажгла. Комната озарилась мягким желтоватым светом.

— О, великий Рама! — изумленно воскликнула Каджри. — Как светло!

Пьяри улыбнулась.

— Хочешь такой же зажечь в своем шатре?

— А что ты думаешь, и зажгу!

— Такой фонарь дорого стоит, — засмеялась Пьяри.

Каджри взяла фонарь в руки.

— Я простая натни, — задумчиво произнесла она. — Подумать только, у меня в шатре такой фонарь! Э! Да он жжется!

— Поставь на место, уронишь, чего доброго.

— А скажи, сестра, — спросила Каджри, аккуратно ставя фонарь на место, — он и от ветра не гаснет?

— Конечно нет.

— Какая умная вещь! — вздохнула Каджри. — А сколько еще таких вещей в мире! И все не для нас. — Каджри умолкла, а потом, вспомнив о чем-то, сказала: — Два года назад я была в столице. Я видела дворец раджи, правда, снаружи. На балконе стояла рани. О-хо-хо! Такая красивая, такая нежная! Поставь меня рядом с ней, так я буду выглядеть как только что вылезшая из грязи черная буйволица рядом с белой коровой. Я видела, как возле дворца, вот в таких огромных бронзовых горшках, — Каджри широко расставила руки, — горел семицветный огонь. Я прямо застыла на месте. Так красиво было, так красиво! Ночью было светло, как днем, и свет был белый-белый, как молоко.

— Раджи — большие люди.

— Наверное, — согласилась Каджри и мечтательно воззрилась в пространство, будто до сих пор перед ней горел этот огонь.

— Каджри, как ты добилась Сукхрама?

— Да ну тебя, еще кто услышит.

— Расскажи, Каджри.

— Разве о таком спрашивают? — засмеялась Каджри.

— Расскажи.

Каджри не спешила с ответом. Пьяри задумалась.

— Тогда он был один, ты его встретила, ну дальше. Как вы познакомились? — настаивала Пьяри.

— Понравились друг другу, как же еще.

Но такой ответ не удовлетворил Пьяри.

— А потом? — настаивала она.

— Потом поженились.

Пьяри, как хищная птица, нырнула вниз и раскрыла клюв, чтобы хватать, хватать.

— А до этого кто был твоим мужем? — бросила она.

— Не хочу о нем думать! — решительно ответила Каджри. — Он был плохой человек.

— Он бил тебя?

— Нет, но мне приходилось самой зарабатывать на жизнь. Он много пил.

— Ну и дальше?

— А что дальше? Этот ведь тоже пил. Я заставила его бросить.

— Почему же ты выбрала его?

— Я подумала, что этот лучше.

— Все наты пьют, Каджри, что здесь плохого?

— У нас плохо лишь то, что не признает община. Но я от этой общины ничего путного не видела. Люди ссорятся и дерутся. Мой первый муж ради выпивки был готов на преступление. Однажды он украл и пропил деньги на саван для покойника. — Каджри разволновалась. — В детстве рядом с нами жил зеленщик, по имени Чикува, он приходил к нам пасти овец. Однажды он пришел вместе с другом Багаром, с ними были две женщины канджарки и еще один зеленщик из Дели, Саркасрайян звали его. Они передрались. Канджарки сбежали, а Саркасрайяна убили. Чикува и Багара потом повесили. А ты посмотри, как живут канджары! Где их место? Они доедают пищу даже за мусорщиками-мехтарами.

— Каджри, а твой отец, он тоже пил?

— И отец, и мать.

— А ты?

— Я — нет.

— Мне бы твою голову, Каджри, твой ум.

— Ум? Ум женщине дает муж после свадьбы. Курри не мог мне его дать, а Сукхрам дал. Он по крови раджа.

— И ты веришь в это, Каджри? Какой в том прок?

— Да никакого, но хочется верить. Разве он такой, как все наты? Откуда у него столько ума и благородства?

— Он просто теленок, Каджри. Ни разу в жизни ни с кем не подрался, меня ни разу пальцем не тронул.

— Зато теперь дерется, только кости трещат. Он тебя никогда не бил?

— Только один раз.

— Значит, не любил.

Внизу в растерянности сидел Рустамхан. Почему не пришел Банке? Обычно он в это время всегда здесь. Уж не натворил ли чего?

Рустамхан вышел во двор, огляделся. Никого. Только буйволица медленно жевала свою жвачку. Он выглянул за ворота. Его встретила тишина деревенского вечера; улица была безлюдна. Он вернулся в дом и снова сел ждать. Но беспокойство не покидало его. Эта женщина наверху, и в ее присутствии ему пришлось выслушать столько неприятного. Что она подумала о нем? Уж не вообразила ли, что Рустамхан под башмаком у Пьяри?

Сверху слышался веселый смех. Ему казалось, что смеются над ним. Выгнать бы вон и ту и другую! Другую — это Пьяри?

Какая странная женщина!

Нет, здесь явно что-то не так. Да и Сукхрам стал говорить намеками.

Рустамхан погрузился в раздумье. Он сидел, обхватив голову руками, и, поглощенный своими мыслями, не замечал, что уже совсем стемнело. Мысли его были мрачными. Как же так! Банке — преданный человек. Во всем виновата Пьяри. Это она положила конец его влиянию на людей. Как только у нее хватило смелости?

Демон черной зависти терзал его душу, тот самый, что сбил его с праведного пути…

А наверху продолжалась беседа.

— Он что-нибудь говорил обо мне? — спрашивала Пьяри.

— Ничего.

— Так ли? — настаивала Пьяри.

— Ну, говорил, какая ты хорошая, — сказала Каджри.

— И все? — покачала головой Пьяри.

— Пьяри! — раздался за дверью разгневанный голос.

— Иду, — ответила она. — Рустамхан зовет.

Пьяри вошла в комнату, и Рустамхан пытливо оглядел ее.

Он встал, набил хукку, потом добавил в табак щепоть гашиша.

— Почему не сменила тава? — набросился он на Пьяри.

— Сменила.

— Зачем она пришла?

— Просто так.

— Отошли ее домой.

— Это еще почему?

— Женщина, хватит болтать!

— Мы будем болтать, пока нам не надоест.

— Я замечаю большие перемены.

— В тебе или во мне?

— Как ты разговаривала со мной в ее присутствии!

— Подумаешь! А ты как со мной говорил?

Рустамхан опешил, он не нашелся, что ответить.

— Зачем ты назвала ее «саут»? — обиженно спросил он.

— А как мне ее называть, если мы две жены одного мужа?

— Ты чья жена, моя или его?

— Жена его, твоя любовница!

— И не стыдно тебе?

Она пожала плечами.

— Тебе должно быть стыдно. Если б ты знал, что такое стыд, ты не заставил бы меня прийти сюда, ты не смог бы сказать: «Иди, не то я упрячу твоего мужа за решетку». Стыд! Если есть в тебе стыд, так введи меня в свою общину, женись на мне. А ты — мужчина, твои грехи — не грехи. Если бы ты знал, что такое стыд, ты бы давно женился, не путался с кем попало…

— А ты не развратничала?

— Я падшая, неграмотная женщина, низкая из низких, и каста моя — ниже некуда, и законы в моей общине — хуже не придумаешь, я вечно голодна, вечно раздета… А тебя что толкнуло на этот путь? Можешь ли ты равняться со мной? Твой дружок Банке раскрыл все твои делишки! Твой закон велит наложить запрет на притон, а ты жиреешь на взятках с него и еще кричишь о стыде? Бессовестный! Я совершила много дурного, так я и не говорю, что мое место среди порядочных. Весь мир знает, что я падшая женщина, но ты, ты же выставляешь себя порядочным человеком!

— Не играй с огнем, Пьяри! — крикнул Рустамхан.

— Да я тебя керосином оболью, погоди, я еще из тебя фитиль сделаю — вот это будет игра с огнем! Чего выпучил глаза? Запугать хотел? Попробуй! Думаешь, я с горя в петлю полезу? Запрешь на замок? Как бы не так! Я все равно убегу и такое про тебя людям расскажу, что при одном твоем имени плеваться будут!

Не дожидаясь ответа, Пьяри повернулась и, громко стуча пятками по лестнице, пошла наверх. Рустамхан злобно смотрел ей вслед и лихорадочно думал, что бы ей ответить, но так и не нашелся.

Когда Пьяри вернулась к себе, она была спокойна, будто ничего не произошло, хотя на сердце у нее кошки скребли. Почему до сих пор нет Сукхрама? В душе она боялась за него, хотя ничем себя не выдавала.

— Ну? — бросилась к ней Каджри.

— Нет еще.

— Как он долго!

— Придет, чего ты волнуешься?

— Боюсь.

— Ох, совсем забыла, — спохватилась вдруг Пьяри, — полицейский внизу один в темноте сидит.

— Давай я отнесу ему фонарь.

— Нет, нет, только не ты.

Пьяри зажгла второй фонарь и понесла его вниз. Каджри с благодарностью посмотрела вслед Пьяри. Рустамхан лежал на кровати.

— Вспомнила и про меня наконец? — протянул он язвительно.

— У меня люди. Ты же знаешь.

— А она что, еще не ушла?

— Нет.

— Да, сегодня у вас большой совет…

— Какой совет? — нахмурилась Пьяри и молча отвернулась. Рустамхан был в ярости. Он не мог оставаться спокойным.

— Когда она уйдет? — твердил он.

— Скоро.

— Сидит и сидит. Что ей в конце концов тут надо?

— Ее кормилец до сих пор не вернулся.

— Какой кормилец?

— Сукхрам.

— Так это он ее привел?

— Да.

— А этот подлец куда девался?

— А ну-ка повтори, что ты сказал? — взметнулась Пьяри.

На какое-то мгновение Рустамхан потерял дар речи.

— Ну а если повторю? — наконец произнес он.

— Собака! — вскричала Пьяри.

— Ты собака!

— Он тебя вылечил от дурной болезни, а ты его подлецом называешь?

— Вот как ты заговорила! От рук отбилась…

— А ты меня не пугай, я свободный человек.

— Да знаешь ли ты, с кем разговариваешь!

— А ты знаешь? — гневно сверкнув глазами, проговорила Пьяри. — Знаешь, кто я?

— Ты — натни! Продажная тварь! — цинично рассмеялся Рустамхан.

— Ну подожди! — угрожающе прошипела Пьяри.

— Не грози, это мой дом! — кричал Рустамхан.

— А ты кричи громче! — насмешливо бросила Пьяри.

Рустамхан побагровел от злости.

Каджри слышала его крик. Она даже испугалась. Но потом собралась с духом и крадучись спустилась вниз. Спрятавшись в углу, она стала прислушиваться.

— Да я вас всех в тюрьме сгною! — неистовствовал Рустамхан.

— Руки коротки, свинячий сын, зубы себе обломаешь! Сгноит в тюрьме! Посмотрим, как у тебя это получится! Сможешь ли ты еще сам-то дойти до участка? Угрожает! Думаешь, если я женщина, так тебе все можно? А это ты видел?

В руках у Пьяри сверкнул нож. Рустамхан побледнел.

— На куски искромсаю, — крикнула Пьяри. — Лучше оставайся, как был, покорной собакой! Я — натни.

Рустамхан никогда не видел Пьяри такой, она вся дрожала от ярости, лицо ее побледнело, глаза сверкали.

— Ну что ты злишься? — стушевался Рустамхан. — Я же пошутил.

Пьяри повернулась и ушла к себе. Каджри услышала на лестнице ее шаги и стремглав бросилась в комнату.

Пьяри вошла, бросилась к своим вещам, достала нож и протянула его Каджри.

— На, забирай, у меня есть свой.

Каджри смотрела на кинжал.

— До этого дошло?

— Дойдет! Все открылось, и все стало на свое место.

— Ты быстро управилась с ним.

— Нет, Каджри, я задержалась, очень задержалась, — ответила Пьяри и задумчиво посмотрела на дверь. Каджри поняла ее взгляд.