Банке был доволен. Сегодня он наконец добился своего. Обесчестив Дхупо, он вырос в собственных глазах. Что теперь она скажет, эта упрямица? Как посмотрит на него при встрече? Ведь обо всем узнают в деревне. Вот будет потеха!

Он отправился прямо к Рустамхану. Тот сидел насупившись и даже не поднялся ему навстречу. Но сегодня Банке не замечал сердитого лица своего покровителя. Он был вне себя от радости. От Рустамхана не ускользнуло, что Банке как-то особенно весел. «Что он еще натворил?» — насторожился полицейский. Банке поклонился.

— Наставник! — проговорил он так, словно принес к ногам Рустамхана все свои грехи. Его пьяные угодливые глаза, вздрагивающие усы и разгоряченное дыхание задели любопытство Рустамхана. Почувствовав это, Банке приободрился. Теперь можно все рассказать ему.

— Ну? — спросил Рустамхан.

Он боялся уронить свое достоинство и в то же время сгорал от любопытства.

— Получил удовольствие, — ответил Банке. Он закрыл глаза и стал подкручивать усы.

— Что такое? Что за удовольствие, которым тебе не терпится похвастать?

— Да благословит тебя Всевышний, учитель! — ответил Банке, поглаживая ноги Рустамхана.

— Ну так что же в конце концов произошло? — спросил Рустамхан.

Банке самодовольно рассмеялся. Пьяри наверху услышала этот смех. Она насторожилась…

— Что там такое, что случилось? — спросила ее Каджри, и сердце ее тревожно забилось.

— Кажется, явился Банке.

Вновь послышался пьяный и самоуверенный смех.

— Каджри! — тихонько позвала Пьяри. — Я спущусь вниз, а ты оставайся здесь, но будь наготове.

— И я пойду с тобой. Одна я здесь не останусь.

— Ну что ж, вдвоем, пожалуй, лучше.

Обе осторожно спустились вниз, прильнули к створкам двери и стали слушать. Банке и Рустамхан, ничего не подозревая, продолжали беседу.

— В карты повезло? — поинтересовался Рустамхан.

— Кое-что есть, — ответил Банке. Он достал деньги из кармана и кинул их Рустамхану… Рустамхан с удивлением посмотрел на него.

— Бери все, учитель! Сегодня все денежки — твои, — проговорил Банке, почтительно склоняя голову. — Мой раджа, все у твоих ног. Не огорчай меня отказом. Поклянись своему Банке, что возьмешь все.

Рустамхан снисходительно принял деньги.

— Уж больно ты настойчив сегодня. Ишь, расщедрился, — проворчал Рустамхан.

— Разве ты и я — не одно и то же? Сегодня Дхупо не ушла от моих рук, наставник, она теперь моя! — выкрикнул Банке и снова захохотал.

Пьяри внимательно прислушалась.

— Добился своего наконец? — спросил Рустамхан.

— Спасибо, ты надоумил меня!

— Ну и молодчина! Счастливчик! — И Рустамхан тяжело вздохнул, словно сожалея о том, что счастье обошло его.

— Наставник, ты ранишь мое сердце! Почему так тяжело вздыхаешь?

Рустамхан не ответил.

— Э, я понял, наставник! Если хочешь, прикажи, и я сейчас же доставлю ее сюда.

— Как так?

— Разве теперь ей устоять передо мной?

— Это верно, — тоном знатока проговорил Рустамхан.

— Наставник, целый год я ходил вокруг нее, а она, эта тварь, близко к себе не подпускала, — сказал Банке.

— А помнишь, как Пьяри разозлилась на нее?

— О, эта бестия себе на уме. Но в тот день я был на стороне твоей натни. Знаешь, почему? Я хотел проучить эту недотрогу Дхупо.

— Просто ты ей не предлагал денег. Дал бы ей рупию, и дело с концом. Ведь она чамарка.

— Нет, наставник! Не обижайся, но между натни и чамаркой есть разница. Чамарки не разрешают чужим мужчинам подходить к ним. Впрочем, это лишь до тех пор, пока мужчина не добьется своего. Ха-ха… Тогда можно заставить их молчать. А эта корчила из себя такую недотрогу! Клялась, что всем расскажет. Деньги! Ты говоришь — рупию! Я ей десять предлагал, а она швырнула их мне в лицо.

— Что ж, деньги целее, — рассмеялся Рустамхан, хищно сверкнув глазами. Банке снова почтительно склонился и припал к его ногам.

— И все благодаря тебе, учитель! Один я ничего не сделал бы, — угодливо произнес он и, помолчав немного, добавил: — Только тут одна неприятность вышла, учитель… Я был не один.

— Как?! — удивился Рустамхан.

— Со мной были еще два человека.

У Пьяри волосы встали дыбом.

— Кто был с тобой?

— Я боюсь говорить.

— Почему?

— Они были твоими врагами, — проговорил Банке, — но теперь я все уладил, учитель! Это Харнам и Чарансинх.

Рустамхан вздрогнул; Пьяри от злости закусила губу. Каджри повернулась к ней и зашептала на ухо: «Кто они?»

— Тхакуры, — глухо ответила Пьяри.

— Ты их знаешь?

— Да, это я велела их обоих избить.

— И они были заодно с этим мерзавцем?

— Тише, Каджри, нас услышат.

— Я было испугался, — рассказывал Банке, — эти мошенники тайком косили на поле пастуха Байни…

— А, знаю. У него на днях умер отец, и он отправился с его прахом к Гангу, — сказал Рустамхан. — Ловкачи! Подходящий момент выбрали! Потому-то ты и застал их на поле! Ну, дальше?

— Сначала я подумал, что все пропало. Но потом пораскинул мозгами и сказал им: «Дхупо — закадычная подружка Пьяри, я ее отлупил по приказу Рустамхана. А Пьяри велела своему Сукхраму заступиться за Дхупо. Тогда по приказу Рустамхана я затеял с Сукхрамом драку. Сам же учитель не питает, мол, к вам никакой вражды, это все проделки Пьяри, а Рустамхан поддался ее уговорам. Оба тхакура попались на удочку, и мне удалось с ними сговориться».

— Это ты хорошо придумал, что с меня снял вину и свалил на Пьяри и ее Сукхрама. Я не хотел враждовать с тхакурами. Да, все произошло из-за этой потаскухи, что говорить! Ослеплен был…

Каджри взглянула искоса на Пьяри, которая продолжала внимательно смотреть в щель в двери.

— Слышала? — спросила ее Каджри.

— Слушаю, — ответила Пьяри.

— Ну?

— Я ему это припомню, — сказала Пьяри со слезами на глазах.

— Ты велела избить тхакуров? — спросила Каджри.

— Э, да я их совсем разорила…

— …Но не стоит о ней говорить, — продолжал Рустамхан. — Ну и что же эти двое?

— Они поклонились мне в ноги.

— Почему?

— Учитель, я даже не знаю, — с притворным смирением ответил Банке.

— Ладно, не тяни, говори, — приказал Рустамхан, которому хотелось поскорей узнать эту историю со всеми подробностями. И Банке выложил все, сопровождая свой рассказ ужимками.

— Ха-ха-ха, — заливался Рустамхан, потирая руки. — Да, тут уж ничего не скажешь, здорово получилось. Ловкие, видно, люди эти тхакуры. Я бы не стал с ними враждовать, если бы не эта тварь Пьяри.

— Учитель, твоей вины здесь нет.

— Что верно, то верно.

— Ну скажи теперь, я ли не мужчина? — хвастливо спросил Банке.

— Еще бы!

— А все-таки, кто тогда ударил меня ножом?

Каджри посмотрела на Пьяри. Та улыбнулась. Каджри нежно положила ей руку на плечо.

— Я подозреваю твою натни, — сказал Банке.

Пьяри и Каджри насторожились.

— Как же это? Она ведь была наверху, — возразил Рустамхан.

— Э, учитель. Ты не знаешь Пьяри! Долго ли ей спрыгнуть вниз и залезть опять наверх? Все они кошачьей породы.

— Об этом и я подумывал, — согласился Рустамхан.

— Учитель, это были не чамары, они отомстили мне еще раньше, когда били меня.

— Подлецы! То-то они ходят, задрав нос. Что ж, теперь ты им отплатил сполна.

— Нет, учитель, это еще не месть. Это так, на всякий случай, чтоб было иногда куда зайти. Она же вдова.

Рустамхан задумался.

Пьяри и Каджри ждали, затаив дыхание. Рустамхан рассказал Банке о своем споре с Пьяри, прихвастнув, как ей от него попало. Каджри вопросительно взглянула на Пьяри.

— Все врет, негодяй! Сам же тогда от страха языка лишился! — зло прошептала Пьяри.

— …Что же теперь с ней делать? — спросил Рустамхан.

— Важничает, дрянь!

— Рассчитывает на Сукхрама.

— Учитель, я ведь и его могу… — Он провел рукой по горлу.

— Давай, друг, действуй.

— И зарежу! Сегодня же, вот увидишь! По рукам?

Рустамхан не стал заключать пари. Он только сказал:

— Сейчас и другая его жена здесь.

— Где?

— Наверху.

— Ты видел ее?

Рустамхан улыбнулся.

— Как она? — спросил Банке.

— Думаешь, я знаю? Я хотел посмотреть, но моя распалилась, прямо страх!

Пьяри сжала руку Каджри.

— Смазливая? — осклабился Банке, мысленно представляя себе облик незнакомой женщины.

Но Рустамхан только пожал плечами.

— Натни! — воскликнул Банке. Глаза его загорелись. Он поднял голову и, прищурившись, посмотрел на Рустамхана.

— Учитель, сегодня нас ждут сплошные удовольствия, — размечтался он.

— Не горячись! Запасись терпением, не все сразу, — рассудительно произнес Рустамхан. — Женщины — опасный народ.

— …Сукхрам уже разговаривал с ним? — чуть слышно спросила Пьяри.

— Да.

Каджри посмотрела на Пьяри: та держала руку на рукоятке кинжала.

— Подожди! Не торопись! — шепнула Каджри.

— До каких пор? — нетерпеливо воскликнула Пьяри.

— Пьяри, не горячись! Я лучше придумала.

— Что ты собираешься делать? — испуганно спросила Пьяри.

— Завлеку.

— Кого?

— Кого прикажешь, только скажи.

— Еще не время, — взволнованно проговорила Пьяри.

— …Ну и крепкое же ты вино принес, — сказал Рустамхан, осушая стакан.

Банке рассмеялся пьяным смехом и откупорил еще бутылку.

— Все, хватит. Больше не надо, — отказывался Рустамхан.

— Эх, учитель! Раньше ты кружками пил.

Банке наполнил его стакан. Рустамхан покачал головой, выпил и тут же свалился как подкошенный.

— Эй, учитель, давай еще по стаканчику, — заплетающимся языком уговаривал его Банке. Он еле держался на ногах. Он долго доставал сигарету, закурил и затянул какую-то песню. Каджри отправилась наверх.

— Куда ты? — попыталась остановить ее Пьяри.

Каджри отмахнулась.

— Не смей идти к нему!

— Отстань, не мешай мне.

— Что ты задумала?

— Хочу ему понравиться.

— И что тогда?

— Тогда и увидим.

Пьяри сдалась.

А Банке пел:

Вдруг дверь приоткрылась. Он взглянул и увидел в двери женщину. Она улыбнулась. Пьяный Банке не вершил своим глазам. Он допил оставшееся в стакане вино и снова посмотрел на дверь. Женщина, приподняв накидку, продолжала улыбаться.

Он протер глаза, но видение не исчезло. Банке поднялся, с трудом удерживаясь на ногах.

Каджри разглядывала его.

— Эй, ты… ты… — мычал Банке. Но она жестом приказала ему молчать и показала глазами на Рустамхана.

Пьяный Банке был уверен, что это Пьяри, что это она зовет его к себе. Шатаясь, он проследовал за ней. Каджри тихонько приоткрыла дверь и пропустила Банке.

— Он спит? — спросила она, закрывая дверь. — Он нас не видел?

— Нет.

— Я боюсь его.

— Э-э, что может сделать этот негодяй, когда я здесь? — Банке сильно качнуло, и он ухватился за ее плечо. — Ты кто? — ткнул он в нее пальцем. От него нестерпимо разило вином. Каджри чуть не стошнило, но она пересилила себя и улыбнулась. Заигрывая с ним, она слегка отодвинулась, поправила край покрывала и ответила:

— Каджри.

— Что за Каджри? Откуда ты взялась?

— Я — новая жена Сукхрама.

— Да ну! — Банке насторожился. — А ты не врешь?

— Истинная правда. Я ищу тебя с того самого дня, когда ты избил Сукхрама. Все хотела посмотреть, что ты за силач.

— Ах ты, милашка! Такты мне не померещилась, ты женщина? — умиленно пролепетал Банке.

— А ты точно такой, каким я тебя представляла.

— Правда? — ухмыльнулся Банке, подвигаясь ближе.

— Пойдем наверх. Здесь он увидит.

— Кто?

— Полицейский.

— Он подлец, собака. Он боится своей бабы.

— Ты мне понравился. Пойдешь со мной? — торопила Каджри.

Банке сильно качнуло. Он чуть было не грохнулся на пол, но Каджри подхватила его.

— Ты баба что надо, — бормотал Банке.

Каджри повела его за собой. Пьяри встревожилась. Что она задумала? Пьяный Банке болтает невесть что, а Каджри тащит его наверх да еще поддерживает, чтобы он не упал. На лице Каджри играет какая-то странная улыбка, хотя она кажется совершенно спокойной.

Поравнявшись с Пьяри, Каджри сделала предостерегающий жест. Пьяри спряталась. Каджри наконец втащила Банке наверх.

Пьяри разбирало любопытство. Она не выдержала и пробралась вслед за Каджри.

— Вот мы и пришли, — услышала она голос Каджри.

— Да, моя пташка, — проговорил Банке и схватил ее за руку, пытаясь притянуть к себе, но снова чуть не растянулся.

— Банке, какой ты сильный. Теперь мне от тебя не вырваться, — хохотала Каджри, стараясь освободиться от него.

— Ни за что! — бормотал Банке.

— Но ведь ты должен убить Сукхрама, — сказала она с улыбкой.

— И я убью его, мое сокровище, сегодня же ночью!

— Но он очень ловкий! Ты знаешь об этом?

Банке грязно выругался. Каджри рассмеялась.

— Ты лучше приляг, — сказала она, подталкивая его к кровати.

Банке послушно лег.

— Иди сюда, — позвал он.

— Позволь сначала спросить тебя?

— Спрашивай! — ответил Банке, борясь со сном.

— Ты убьешь Сукхрама? — спросила Каджри.

— А, плевое дело. Зарежу его ножом!

Неожиданно Каджри бросила ему на лицо подушку и навалилась на нее всем телом. Пьяри бросилась к самой двери. Она видела, как Банке отбивался руками и ногами, пытаясь освободиться. Но вино лишило его сил. Он затих. Тогда в руке Каджри блеснул кинжал. Три раза она по самую рукоятку вонзила его в грудь Банке и дважды полоснула по животу. Потом наклонилась и сдвинула подушку, чтобы увериться, что Банке уже не дышит. Она выпрямилась, с презрением плюнула на распростертое тело и торжествующе рассмеялась.

Пьяри подошла к кровати и заглянула в лицо мертвеца. Повернувшись к Каджри, она улыбнулась.

— Подох, — сказала она, будто речь шла о собаке.

Предсмертные муки исказили его лицо. Пришел конец его подлости, дикости и жестокости. После смерти Равана многие сокрушались: сколько мог бы сделать этот великий демон, если бы шел по праведному пути! Но Банке был лишь мелким, ничтожным негодяем, и о его гибели никто не жалел.

— Оботри кинжал! — сказала Пьяри.

Каджри вытерла простыней кинжал, поцеловала его, вложила в ножны и спрятала в складках одежды.

— Джетхи, если б ты не подарила мне кинжала! — сказала она.

Пьяри уже пришла в себя.

— Ты даже крикнуть ему не дала! — воскликнула она.

— Он так же заткнул рот Дхупо!

Пьяри кивнула.

— У меня не было другого выхода! Я не хотела его убивать так сразу. Я бы резала его понемногу и каждую рану посыпала бы солью, а пришлось прирезать сразу, как скотину! — с презрением сказала Каджри.

— О боже! — Пьяри содрогнулась.

— Боишься?

— Нет.

— Как ты побледнела!

— Я думаю, куда девать труп? — ответила Пьяри, как бы подчеркивая, что больше нечего говорить о мертвом Банке. Подох и ладно. Туда ему и дорога. Теперь надо позаботиться о себе.

— Ты — моя джетхи, — сказала Каджри, — ты не можешь бояться. Я это знаю. Ты — старшая жена. Если и ты испугаешься, на кого мне тогда надеяться?

Пьяри с благодарностью взглянула на Каджри.

— Поселившись в этом доме, ты совершила большой грех, Пьяри, — продолжала та, — но теперь ты смыла этот грех.

— Как смыла?

Каджри сверкнула глазами и тихонько засмеялась. Этот смех вселил в Пьяри ужас.

— Ты ведь мстила ему, я знаю. Это судьба, что тогда — он остался жив.

— Я припадаю к твоим ногам, ты достойна Сукхрама, Каджри. Куда мне до тебя!

— Зачем ты так говоришь?

— Ты моложе, но душа у тебя благороднее моей. И сердце добрее! — проговорила Пьяри, склоняясь к ногам Каджри.

— Встань, Пьяри! — сказала Каджри. — Ты моя джетхи и всегда ею останешься. Ни я, ни сам бог не в силах этого изменить. Я убийца, а ты чиста!

— Я тогда случайно не убила его, — призналась Пьяри. — Я хотела убить.

Каджри улыбнулась и кровью провела полоску на лбу у Пьяри.

— Ты принадлежишь моему мужу, — сказала она, — ты первая жена хозяина старой крепости. Отныне ты не натни. Я начертала у тебя на лбу княжеский знак — знак рани. — И Каджри пристально посмотрела на Пьяри, чье лицо выражало изумление.

Они наслаждались жизнью, в которой сегодня обрели общую цель. И это окончательно сблизило их.

— Каджри, ты освободила меня.

Они заглянули друг другу в глаза и в едином порыве крепко обнялись.

— И того прикончим? — воскликнула Каджри.

— А потом? Нас ведь будут искать?

— Оба были пьяны, подрались и убили друг друга. Именно так и подумают люди, — сказала Каджри.

— Но нас все равно будут искать!

— А кому известно, что я здесь? — ответила вопросом Каджри.

— Обо мне-то ведь знают.

— Э-э, что взять с натни? Убежала, и все!

— Куда бежать, Каджри? Куда?

— В табор.

— Там нас могут поймать.

— Ну, убежим в другое княжество. Что мы, привязаны, что ли, к здешней земле?

— Это верно, — подтвердила и Пьяри.

Пьяри спустилась вниз. Рустамхан крепко спал. Пьяри постояла, поглядела по сторонам, затем подошла к Рустамхану и стала его тормошить. Но он не пошевелился. Тогда она толкнула его и позвала:

— Эй, слышишь!

— У… у… у… — пробормотал Рустамхан и повернулся на другой бок.

Пьяри постояла в нерешительности, а потом взяла бутылку и плеснула ему вино в лицо. Терпкий запах ударил ей в нос. Она поднесла бутылку ко рту, но тут услышала:

— Фу!

Пьяри стало стыдно. Каджри видела. Тогда она вылила остаток вина прямо в лицо Рустамхану и резко тряхнула спящего.

— Вставай, осел. Ну вставай же! — будила она его.

Не раскрывая глаз и покачиваясь из стороны в сторону, Рустамхан сел.

— Что такое? — спросил он, тяжело ворочая языком. — В чем дело?

Он завалился на бок и снова захрапел. Пьяри тормошила его, звала, он не отзывался. Пьяри растерялась: что делать?

Видя, что она долго не возвращается, Каджри спустилась вниз и, сообразив, в чем дело, жестом показала: «Толкай сильнее!» Пьяри развела руками, показывая, что никак не может разбудить.

— Да проснись же ты! — крикнула Пьяри вне себя от ярости.

— Кто здесь? — вздрогнув, спросил Рустамхан и поднялся.

— Я не могу больше, что же это делается? — закричала Пьяри.

— Э-э-э, — промычал Рустамхан, зажмурив глаза и прижимая руки к вискам. — Что случилось? Чего ты орешь?

— Убей меня! — крикнула Пьяри.

— Помирай сама, если хочешь!

— Я не могу уйти из этого мира, оставив тебя в беде, — воскликнула она. Рустамхан испуганно раскрыл глаза.

— Наверху Банке схватил Каджри, — сказала Пьяри.

— Кто? — выкрикнул Рустамхан.

— Банке.

Рустамхан побледнел.

— Да иди же, иди, — торопила его Пьяри.

Рустамхан с трудом поднялся.

— В моем доме… — сердито пробормотал он.

— Ты же валялся пьяный.

— Я был пьян?!

— Банке сказал, что нарочно напоил тебя, он сам не пил. Он…

— Где он?

— Да наверху же! Пошли скорей!

— А зачем мне туда идти?

— Неужели ты не понимаешь, что случилось? Ты что, не знаешь Сукхрама? Он теперь не успокоится, пока не убьет тебя и Банке за Каджри.

Рустамхан затрясся от страха.

— Убьет? — испуганно спросил он.

— Я не останусь здесь… Мне страшно… — крикнула Пьяри и побежала из комнаты.

— Стой, Пьяри, стой! — кричал Рустамхан. — Я убью Банке!

Ноги у него подкашивались.

Пьяри остановилась в дверях.

— Иди наверх, — приказал Рустамхан.

— Боюсь! Иди ты вперед. Он избил меня. Он кричал: «Подлюга, с твоим полицейским я тоже разделаюсь…»

— Что?! — взревел Рустамхан и, неистово ругаясь, пошел наверх. Пьяри последовала за ним.

Шум на улице заставил ее вздрогнуть и остановиться. Что это? Шум напугал и Каджри. Она выглянула в окно. Со стороны поселка к дому приближалась толпа. В нараставшем шуме почти ничего нельзя было разобрать. Только время от времени кто-то выкрикивал имя Рустамхана.

«Чамары? — лихорадочно соображала Каджри. — Они пришли мстить за Дхупо? Но кому они теперь будут мстить? Банке мертв. Неужели сейчас все раскроется? И Сукхрама рядом нет, что теперь будет?»

— Где этот подлец? — кричал Рустамхан, врываясь в комнату. Каджри хотела выбежать, но на пороге налетела на него. Он преградил ей дорогу.

— Кто это? А, Каджри? — он узнал. — Каджри?

— Пусти меня! — зашипела она.

— Куда бежишь? — не выпуская ее руки, допытывался полицейский. — Где Банке?

Каджри растерялась.

— Там лежит… — сорвалось у нее, и Рустамхан, старая опытная полицейская ищейка, сразу все понял.

— Ты от меня не уйдешь, паршивая дрянь! Лежит? Это ты убила его? — крикнул он, мгновенно протрезвев.

— Пусти! — вырывалась Каджри.

— А отвечать кто будет?

— Я не убивала. Он сам умер!

— Поговори еще, тварь! На виселицу тебя отправлю!

— Отпусти меня! — кричала Каджри.

Шум на улице усиливался. «Рустамхан! Эй, Рустамхан! Чего скрываешься? Выходи!» — кричали за воротами.

Рустамхан кинулся к окну, ослабил хватку, и она вцепилась зубами в его руку. Полицейский взвыл от боли и разжал пальцы. Каджри бросилась было бежать, но он тут же схватил ее здоровой рукой, а другой нанес ей несколько сильных ударов по лицу. В это мгновение в комнату вбежала Пьяри.

— Не тронь ее! — закричала она.

— Уйди, гадина!

Разъяренная Пьяри набросилась на Рустамхана. Но полицейский был начеку. Он сильно ударил ее ногой.

Между тем шум на улице нарастал. Казалось, что дом окружен, крики неслись отовсюду.

Рустамхан спешил. Он ударил Пьяри ногой в живот. От страшной боли она упала и потеряла сознание. Тогда он схватился с Каджри. Рустамхан был намного сильнее. Но Каджри боролась за жизнь; отчаяние придавало ей силу. Изловчившись, она отбросила Рустамхана к стене. Но прежде чем Каджри успела выхватить кинжал, он бросился на нее, готовый разделаться со своей жертвой. Под рукой у Каджри оказался стакан. Она метила ему в голову. Но Рустамхан успел увернуться, и стакан вдребезги разлетелся, ударившись о стену.

С улицы доносился рев толпы: «Рустамхан, выходи! Трус! Куда ты спрятал Банке?»

Придя в себя, Пьяри увидела, что Рустамхан схватил Каджри, которая тщетно пыталась вывернуться у него из рук. Пьяри поднялась с пола. Было нестерпимо больно. Рванувшись вперед, она выхватила кинжал и по самую рукоятку всадила его Рустамхану в живот. Рустамхан разжал руки.

Пьяри нанесла еще удар. Рустамхан закричал. Пьяри наносила ему удар за ударом. Он упал. На улице стоял такой страшный шум, что никто не услышал его криков.

Полицейский умолк. Пьяри с презрением пнула его ногой и прошептала:

— Гадина!

О, как много могла бы она сказать в тот момент, но ненависть поглотила все другие чувства! Пьяри смотрела на труп Рустамхана без малейших угрызений совести. Он был проклятием ее жизни. Он опозорил ее. Если бы она не убила его, он убил бы Каджри. Но, слава богу, этого не случилось! Пьяри захохотала.

Резкий смех потонул в реве толпы, но ее безумный взгляд напугал Каджри.

Пьяри все еще стояла с окровавленным кинжалом в руках. Постепенно ее лицо смягчилось. Она подошла к Каджри, нежно положила руку ей на плечо, заглянула ей в глаза и улыбнулась.

А люди на улице продолжали кричать: «Трус! Трус! Выходи!»

— Что им надо? — спросила Каджри.

— Посидим немного вместе, дорогая, — сказала Пьяри, словно забыв о шуме, доносившемся с улицы.

— Не время сидеть, посмотри на улицу! — воскликнула Каджри.

— Присядь! Чему быть, того не миновать, — убеждала Пьяри, силой усаживая Каджри. — Все мы когда-нибудь умрем, — продолжала она, — не завтра, так сегодня, а то и сейчас… — И Пьяри снова расхохоталась. Затем она помазала ноги Каджри кровью Рустамхана.

— Смотри, — сказала Пьяри, — я сдержала слово и втерла краску в твои ноги.

Каджри расплакалась. Со слезами на глазах они несколько мгновений смотрели друг на друга, а потом нежно обнялись.

Шум на улице все нарастал.

— Вставай, надо торопиться! — сказала Каджри.

— Что там происходит? — спросила Пьяри, поднимаясь.

— Собрались люди. Они ищут Банке. Да идем же, помоги мне, идем!

Они подошли к кровати, где лежал Банке, сдвинули его к стенке и вонзили ему в грудь кинжал. Потом приволокли Рустамхана, положили его рядом лицом вниз.

— Ну вот, — проговорила Пьяри. Она сбегала за бутылками из-под вина и бросила их рядом с убитыми.

— Бежим! — крикнула Каджри.

Пьяри взглянула в окно. Толпа плотной стеной стояла у входа.

— Куда же? — испуганно проговорила она.

— Ну, теперь, видно, пришел конец! — вздохнула Каджри.

Чамары не решались ворваться в дом. А из дома никто не выходил, дверь открыта. Внутри все тихо. Иногда за окном мелькали тени, они видели, но чьи — разобрать не могли, было уже темно. Сквозь щель в двери нижней комнаты пробивалась узкая полоска света. Они послали парня в полицейский участок, он вернулся и сообщил: Рустамхана там нет. Значит, он дома! И толпа с новой силой кричала: «Выходи, трус! Выходи!»

Но каждый опасался за свою жизнь. Кто пойдет первым? Чамары не хотели кровопролития. Им нужен Банке, чтобы всыпать ему как следует, полицейскому они ничего не сделают. Шум все нарастал.

Сукхрам первый заметил тень, мелькнувшую в одном из окон. Он мог бы войти в дом, но ему хотелось остаться со всеми. Здесь все были настроены против Банке, а не против Рустамхана. О двух тхакурах люди еще ничего не знали. Если Сукхрам первым пойдет в дом, над ним, конечно, станут смеяться — кто он ей, этой Дхупо? «Их не тронут», — думал он о Пьяри и Каджри. Но, зная, что в доме находится и Рустамхан, он не понимал, почему тот не показывается. Сукхрам заметил и человека, осторожно пробиравшегося к левому крылу дома, но не придал этому никакого значения: мало ли людей бегает взад и вперед..

Толпа ревела. С каждой минутой она становилась все более грозной.

Сукхрам наблюдал за человеком. Тот, воровато оглядываясь по сторонам, продолжал красться к дому. Сукхрам перевел взгляд на окна верхнего этажа. Но на душе у него становилось все тревожней. Человек тем временем скрылся за домом. Вскоре оттуда полыхнул неяркий свет. Толпа заревела. Сукхрам не понял, в чем дело. Человек вновь появился из-за дома и не спеша пошел прочь. А над домом взметнулись огненные языки. Несколько мгновений, и все увидели, что горит крыша. Пожар!.. Человек побежал. Теперь Сукхрам узнал его. Брахман Нироти!

Сукхрам бросился за ним. Подлый брахман воспользовался тем, что чамары окружили дом Рустамхана, и решил, что теперь может свести с ним счеты. Это его велела избить Пьяри, и сегодня он пришел, чтобы отомстить, зная, что вина за поджог падет на чамаров, на него никто не подумает. Дом Рустамхана сгорит, низкие ответят за это, а Нироти выйдет сухим из воды.

В деревне поднялась суматоха. Ветер сразу же подхватил и понес пламя. Никто не сомневался в том, что дом подожгли взбунтовавшиеся чамары. Как они осмелели! Люди из высших каст видели в этом дурное предзнаменование. Поджечь дом! Ведь так они, сговорившись, могут поджечь любого. Нет, надо сообщить властям! И несколько человек бросились в полицию. Поднятый с постели дежурный полицейский участка походил на Кумбхакарана, очнувшегося после шестимесячной спячки.

Огонь занялся теперь по всей крыше. Ветер раздувал его, и пламя переливалось через край, как вскипевшее молоко. В его отсветах крыша светилась червонным золотом. Багряные, будто налитые кровью, языки пламени метались, бешено кружились в налетающих порывах ветра, схватывались друг с другом. Но вот пламя взвилось десятками огненных гребней, ударилось о передний край крыши и, не встретив преграды, стало сбегать вниз. Крыша исчезла в огне.

Чамары, глядя на пылающий дом, радостно кричали:

— Да здравствует Бхавани! От твоего жара загорелось логово презренного грешника!

— Это гнев сати! — выкрикнул какой-то старик.

Но многие уже понимали: возникший пожар — не божья кара. За него придется расплачиваться дорогой ценой. Гнев властей падет на них — на чамаров. Но отступать было поздно. Их бегство подтвердило бы подозрение, что поджог совершили они.

Сукхрам бросился вслед за Нироти.

— Я узнал тебя, трус! — кричал он. — Хочешь скрыться, чтобы обвинили других?! Я всем расскажу…

Сукхрам, правда, думал, что ему все равно никто не поверит. Нироти пустился во весь дух и исчез в каком-то переулке.

— Трус! — с презрением плюнул Сукхрам.

Он был зол на себя. Негодяй был совсем рядом, а он не смог поймать его. Как быстро улепетывал этот тщедушный брахман! Да, тут пулей полетишь. Не убеги он, его бы убили… Теперь чамарам не миновать беды. Подлый мир! Люди пришли справедливо отомстить за насилие над женщиной, а появился этот негодяй и посеял смуту в их души.

Несколько мгновений Сукхрам стоял в нерешительности и вдруг вскрикнул. Ведь там Каджри и Пьяри, а кругом стена огня. Они же сгорят!..

Он опрометью бросился к дому. Ему казалось, что горит весь мир, повсюду клокочут языки пламени, в окнах дома ему мерещились испуганные лица обеих женщин.

Пока он добежал, весь дом был уже охвачен пламенем. Огонь то устремлялся вверх частоколом из сотен пик, то набрасывался на ветер тысячами своих рук-мечей, то засыпал ветер градом огненных стрел, заставляя его отступать. Змейки пламени, извиваясь, ползли по земле, как струйки крови. Когда пламя перекинулось на навес, объятая страхом буйволица сорвалась с привязи и бросилась бежать. Сначала она налетела на стену, потом метнулась к воротам и врезалась прямо в толпу. Сбив нескольких человек, она промчалась сквозь толпу и скрылась из виду. Вопли пострадавших тонули в криках напуганных людей.

Постепенно крики утихли. Чамары подняли на плечи тело Дхупо. Впереди стоял Кхачера и мрачно поглядывал по сторонам. Возле него в скорбном молчании застыли старики. Подошли женщины. Они смотрели на бушующее пламя со смешанным чувством радости и страха. К счастью, дом Рустамхана стоял в некотором отдалении от других домов, на пустыре. Рустамхан не появлялся, а в его отсутствие никто не спешил тушить пожар: горит ведь не родительский дом. Рустамхана ненавидела вся деревня.

Не встречая сопротивления, огонь продолжал свою разрушительную пляску. С ревом и завыванием закружился огненный смерч, будто сама огнеликая Чандика завертелась в безудержном вихре. Возле дома стало светло, как днем.

Начальник полицейского участка едва не лишился рассудка, когда увидел толпу и пожар. Все это очень походило на бунт.

— Хузур, чамары совсем вышли из повиновения, готовится бунт, — сообщил бегавший узнавать подробности писарь. — Они говорят, будто кто-то изнасиловал чамарку.

— Низкие совершили преступление — подожгли дом! — громко крикнул начальник.

Прибыли другие полицейские, бывалые люди, не раз сталкивавшиеся с происшествиями посерьезней.

— Вот в Калькутте был пожар, так пожар, — рассказывал один из них, — да там тотчас прибыли пожарные машины, мы мигом справились с огнем. Но откуда их взять здесь, в деревне?

Наконец полицейские пришли все-таки к выводу, что правительство, если б захотело, могло бы и в деревне иметь пожарные машины. Но разве правительство заботится о деревне?

Начальник участка, как завороженный, наблюдал за огнем, пожиравшим дом Рустамхана.

— Разгоните толпу! — приказал он полицейским.

— Разойдись! Разойдись! — закричали полицейские, наступая на людей.

Но их окрики, от которых раньше содрогалась земля, казались мышиным писком. Полицейские стали теснить передние ряды, но толпа напирала сзади.

Тогда на чамаров обрушился град дубинок. Толпа дрогнула и попятилась. С ними решили расправиться силой. Но они не струсят. Их не запугаешь. Сначала обесчестили женщину из их касты, а теперь еще палки в ход пустили!..

Хуже всех пришлось тем, кто оказался впереди. Полилась кровь. То там, то здесь вспыхивали драки. Полицейских было немного, в деревне и не нужно больше, народ и так «уважает» власть и живет в вечном страхе перед той силой, что стоит над ним.

Но на этот раз чамары пришли в ярость. Они решили ответить ударом на удар. Нескольким мужчинам поручили отнести труп Дхупо на маргхат, чтобы он не попал в руки полиции, иначе его распотрошат и осквернят погребальный костер их Бхавани. Многие остались на месте. Они решили принять бой.

Толпа начала наступать. Полицейские попятились.

— Да здравствует Бхавани! — выкрикнул кто-то из задних рядов. Толпа заревела. Кхачера поднял полицейского и бросил его на землю. Тот упал прямо на начальника участка, который с криком «Убили!» опрокинулся навзничь… Все они, полицейские, похожи друг на друга.

Как только начальник участка упал, толпа закричала:

— Окружай их!

Чамары плотным кольцом окружили поверженного начальника участка и полицейских. Начальник снял с головы тюрбан.

— Пощадите! Мой тюрбан у ваших ног! У меня семья — жена, дети. Сжальтесь!

Сейчас он хотел любой ценой выбраться отсюда. Потом он им покажет… Если его убьют, правительство, конечно, с ними расправится, но ему-то от этого какая радость!

— Пощадите!..

Сукхрам бросился к горящему дому. Крыша трещала, готовая вот-вот обрушиться.

Жаркое пламя опалило Сукхрама.

— Он погибнет… — кричали у него за спиной.

Сукхрам в два прыжка пересек двор и оказался на пороге дома. Клубы дыма разъедали глаза, дым проник ему в грудь, и у него закружилась голова. Дальше хода не было. У двери бушевало пламя. Сукхрам зажмурился и перепрыгнул через огонь. Он оказался в комнате первого этажа. За дымом ничего не было видно. За ним с грохотом упала входная дверь. Огонь рвался вперед с ужасающим шумом, похожим на трубные звуки слона, которого безжалостно подгоняют железным крюком. А обжигающие тело искры летели во все стороны и гасли с протяжным шипением. В ненасытной пасти огня один за другим исчезали падающие сверху обломки крыши.

Сукхрам никак не мог сообразить, где лестница. Как тысячеголовый дракон, пламя выбрасывало свои жала, извиваясь и клубясь, ползло все дальше и дальше. Огонь перекинулся на стену, и висевшая на ней одежда вспыхнула ярким факелом. Сукхрам отпрянул в сторону, потом бросился наверх. К счастью, огонь еще не добрался до лестницы.

Перепуганные Каджри и Пьяри метались по комнате, не зная, что предпринять.

— Вы здесь! — крикнул Сукхрам, вбегая в комнату.

Они с радостным воплем бросились к нему.

— Теперь я не боюсь, джетхи, даже если придется умереть, — проговорила Каджри.

— Нет, Каджри, вы должны бежать, — отвечала Пьяри.

Женщины расплакались. Сукхрам ничего не понимал. Ревут и не трогаются с места, а кругом бушует пламя! Обе плакали от счастья и не могли остановиться. Их счастье казалось таким безграничным, что пораженный Сукхрам и сам на мгновение забыл о грозном пламени, с которым еще сражался полусгоревший дом.

— О чем это вы? — удивился Сукхрам.

— Если суждено умереть, умрем все вместе, — ответила Каджри.

Сукхрам все еще не понимал, что произошло. Он только видел, что Каджри уже не боится. Любовь помогла ей одержать победу над смертью. Каджри приподняла до колен юбку и, показывая на свои ноги, гордо и торжественно проговорила:

— Смотри, муж, джетхи втерла мне краску в ноги его кровью.

— Чьей кровью? — Только теперь Сукхрам увидел мертвого Рустамхана.

Пьяри подошла к нему и, наклонив голову, сказала:

— Взгляни и сюда, мой кормилец, кровью Банке начертана тика у меня на лбу.

Сукхрам застыл от удивления. Теперь он отмщен, и сделали это две женщины! Он не думал, что женщины в трудные минуты могут превратиться в грозных мстителей.

Оба трупа лежали рядом, и в каждом торчало по кинжалу.

— С ними покончено! — проговорил он.

Через окно пламя рвалось в комнату. Но Сукхрам все еще не пришел в себя от изумления; те, против кого поднялась мощная волна гнева всего поселка, приняли смерть от рук женщин. Даже мертвые, они оба вызывали негодование и отвращение. И он еще лечил одного из них!

— Мы сгорим! — крикнула Пьяри.

Сукхрам пришел в себя. Он вновь услышал рев толпы, гудение огня и голос Пьяри.

— Бегите! — скомандовал он.

Но обе женщины продолжали беспомощно смотреть на него. Тогда он бросился в коридор к решетчатому окну, выходившему во двор. Сукхрам ногой стал выбивать решетку. Пьяри бросилась в боковую комнату и принесла молоток. Сукхрам выломал решетку.

— Есть дхоти? — спросил он.

— Простыни, — ответила Пьяри.

— Неси!

Пьяри принесла простыни. Они связали и скрутили их. Получилась длинная веревка. Чтоб не осталось улик, Сукхрам облил ее керосином из фонаря. Он прикрепил конец веревки к оконной раме, а другой конец с привязанным к нему молотком выбросил на улицу.

— Спускайся, Каджри! — приказал он.

Каджри быстро, как обезьяна, спустилась во двор.

— Пьяри, быстрей, — сказал Сукхрам.

— Нет, сначала ты!

Пьяри, не в пример Каджри, заспорила. Даже сейчас она хотела командовать…

— Ну! — крикнул Сукхрам.

У Пьяри на глазах выступили слезы.

Но Сукхрам был неумолим.

Последним спустился Сукхрам. Все трое облегченно вздохнули и приготовились бежать, но Каджри напомнила:

— Веревку сожги!

Сукхрам поджег простыни, и огненная змейка медленно поползла вверх.

Они спрятались за навозную кучу.

Огонь не унимался. Он опять взвился над крышей, но теперь уже с другой стороны. В окне, через которое они только что спускались, показались языки пламени. В порыве налетевшего ветра огонь взревел с новой силой. Взбунтовавшееся пламя беспощадно пожирало ночную тьму.

Все трое, будто сговорившись, бросились бежать. Беспрепятственно миновав кустарник, они очутились на заднем дворе одного из храмов, обогнули его и вышли на шоссе. Перебежав дорогу, огляделись: впереди маячили домики мали. Встреча с ними не сулила ничего хорошего. Сукхрам огляделся и свернул налево. Женщины последовали за ним. Через некоторое время они услышали шум воды. Озеро! Теперь они были вне опасности. Убедившись, что на озере никого нет, они двинулись дальше. На этой заброшенной дороге попадались лишь шакалы, которые, завидя их, шарахались в стороны. Наконец они добрались до сада и остановились в тени густых деревьев.

— Бежим, — сказал он, — здесь нам нельзя оставаться.

Сукхрама тревожило будущее. Теперь вся ответственность лежала на нем. Куда податься? То, что случилось, вселяло ужас и вместе с тем доставляло огромную радость. Но успокаиваться было рано, за все это придется расплачиваться дорогой ценой.

— Кто знает, что теперь будет с чамарами? — первой проговорила Пьяри.

Миновав сад, они пробрались в лес. Здесь было тихо. Так тихо, что становилось страшно. Вид заросших лесных тропинок и густо переплетенных лианами деревьев вселял безотчетный ужас. Они пробирались сквозь колючий кустарник. За каждым кустом им чудился хищник.

Каджри и Пьяри были безоружны. У Сукхрама был кинжал. Он с трудом обстрогал кинжалом две крупные ветки, которые вполне могли сойти за дубинки, и вручил их женщинам. «Идемте», — сказал он. Но Пьяри схватилась за живот и присела.

— Он ударил ее ногой в живот, — объяснила Каджри.

— Кто, Банке?

— Нет, Рустамхан.

— Она дралась с ним?

— Она бросилась спасать меня.

Сукхрам сел рядом с Пьяри.

— Очень больно?

— Очень, — ответила Пьяри. Каджри опустилась на траву рядом и положила ее голову себе на колени.

— Здесь нам нельзя оставаться, — сказал Сукхрам, — надо идти дальше.

— Пошли, — с трудом поднимаясь, проговорила Пьяри.

— Да куда ты пойдешь? — спросила Каджри.

— Пойду, пока смогу, а станет не под силу, бросите меня.

— Что ты сказала?! — Каджри повернулась к Сукхраму. — Бери ее на спину. Он и меня однажды нес на спине. Так мы и поднимались в гору, — сказала она Пьяри.

— Когда это было? — забыв о боли, спросила Пьяри.

— После поговорим, — отмахнулась Каджри, — а сейчас надо идти, не то нас увидят, тогда не миновать беды. Обвинят, что рыщем ночью в лесу, ждем, чем бы поживиться. Это только предлог для ареста. А потом пришьют нам эти два убийства. И мы втроем загремим на Андаманы.

Каджри обхватила Пьяри за талию и приподняла ее, а Сукхрам подсадил ее себе на спину. Пьяри обвила руками его шею, а голову устало положила на плечо.

— Не дай бог быть второй женой, — шутливо пожаловалась Каджри, — сгоришь от зависти прежде, чем умрешь.

Пьяри улыбнулась.

Издали послышались выстрелы.

— Что это? — встревожилась Пьяри.

Отсюда они уже не видели пламени пожара, но зарево занимало полнеба в той стороне, где осталась деревня.

Старая крепость темным силуэтом выделялась на фоне неба. Только башни озарялись отсветом далекого пожарища.

Сукхрам рассмеялся.

— Не ревнуй, Каджри, — сказала Пьяри.

— А я и не ревную, — ответила Каджри. — Шли бы прямо, давно на месте были бы, — буркнула она.

— А если кто увидит?.. — спросила Пьяри.

— Сейчас в участок не посадят, — ответил Сукхрам. — Зато плетьми исполосуют. Они, верно, подумали, что мы сгорели. Но найдут только два скелета, и сразу заподозрят неладное.

— Тогда нам и в таборе жить нельзя? — спросила Каджри. — Даже если молчать будем?

— Эх, теперь молчи не молчи — все одно обвинят в убийстве.

— Я скажу, что ничего знать не знаю.

— Эх, простота, тебя и спрашивать не станут. А потом что будет, знаешь?

— Нет.

— Потом начальник поставит перед тобой халву и пури и скажет: «Ешь». А потом что будет, знаешь?

— Э-э, пусть они все сдохнут! Нас что, привязали здесь, что ли? Давайте совсем убежим отсюда. Уйдем в те места, откуда пришел когда-то мой отец, — предложила Каджри. — На востоке от Данга живут гуджератские наты, а за ними — наты-борцы. Еще дальше живут карнаты. Там и схоронимся. В поселке карнатов нам нечего бояться. Если бы ты видел этих людей! Есть среди них такие храбрецы, которые и жизни не пожалели бы, чтобы сделать тебя хозяином крепости.

— А полиция? — спросил Сукхрам.

— Что ты! Там горы, лес. Полицейские побоятся туда сунуться. Однажды один попробовал… Раджа даст нам приют. Там есть и гуджары. Отвязывай и уводи буйволицу у любого из них. Если что не так, дают деньги радже, и все шито-крыто. С тахсилдаром все на короткой ноге. Среди бела дня стреляют. Никто никем не командует, но за раджу все жизнь отдать готовы. А так каждый живет, как хочет… Ох и устала же я! Отдохнем немного, — Каджри с трудом переводила дух.

— Остановись же, — сказала Пьяри Сукхраму и повернулась к Каджри. — Слушай, теперь я пойду, а ты лезь сюда.

Пьяри сказала это безо всякого умысла, просто она пожалела Каджри. Но Сукхрам вспылил.

— Вот попал между двумя жерновами! Осел я вам, что ли?

— Ладно, ладно, не кипятись! — примирительно сказала Каджри. — Не нужна мне твоя спина. Оставайся ослом. Тащи ее да помалкивай. Мне и так ладно.

Все трое рассмеялись. Но надо было что-то придумать.

— Вы посидите здесь, — предложил Сукхрам, — а я пойду и принесу из табора свою шкатулку.

В ней Сукхрам хранил портрет тхакурани.

— Мы тут, вдвоем? — боязливо спросила Пьяри.

— Ладно, вы оставайтесь, а я сбегаю в табор, — вызвалась Каджри и, взяв у Сукхрама кинжал, спрятала его в складках юбки. — Здесь ждите. — И ушла.