Хоть Мехман и устал с дороги, но встал рано. Он выглянул в окно. Человек в калошах подметал двор прокуратуры, собирал бумажные клочки, папиросные окурки.

Он всячески старался втереться в доверие приезжих, показать себя душевным другом семьи.

— Дочь моя, ты не смущайся, — просил он Зулейху, — все, что нужно тебе, хоть птичье молоко, скажи мне, я достану!

— Спасибо, дядька, — отвечала Зулейха, едва сдерживая себя, чтобы не смеяться. — Мы всем довольны.

Не жалея сил, человек в калошах помогал им вчера устраиваться на новом месте, приводил в порядок квартиру, носил воду, вколачивал гвозди.

И сегодня добрая Хатун сказала:

— Смотрите, этот человек, наверное, не ложился. Уже принес нам воду из родника и разжег уголь, чтобы вскипятить чай, а теперь метет двор…

— Надо поблагодарить его, — сказал Мехман. — Накорми его, мама, получше, пусть останется довольным. Он беспомощный какой-то, оборванный, очевидно, родных у него нет…

Зулейха тоже взглянула в окно. Она не могла удержаться от смеха при виде этого человека в старых калошах, привязанных к ногам веревкой, в узких брюках галифе с заплатками на коленях, в старой, поблекшей на солнце и такой же помятой, как его морщинистое лицо, кепке.

— Ой, Мехман, этот курьер не сможет даже поднять твои своды законов, кокетливо говорила она, заливаясь смехом. — Какой-то весь пестрый, разноцветный.

— Нельзя смеяться над стариком, — серьезно сказал Мехман.

— Правда, очень странный старик, ну что-то вроде орангутанга…

— Нехорошо, Зулейха.

— Я ведь шучу, Мехман.

— Можно шутить, не оскорбляя достоинства человека.

— Ой, ты даже дома не забываешь, что ты прокурор…

Мехман улыбнулся Зулейхе и с шутливой беспомощностью развел руками: «Ничего, мол, не поделаешь».

Зулейхе хотелось поболтать немного с мужем. Но Мехман торопился. Он наспех выпил стакан чаю и пошел в прокуратуру. Человек в калошах прервал свою работу, вытер пот со лба и сказал:

— Добро пожаловать, сынок, все тут твое и контора, и земля эта, и двор — все для тебя.

Мехман поблагодарил старика за доброе пожелание.

— Жизни не пожалею за тебя, — бросил ему вслед человек в калошах: Ты — сын моей сестры.

В прокуратуре Мехмана уже поджидал почтительный Муртузов.

— Пожалуйста, товарищ прокурор, пожалуйста, — провожая Мехмана в кабинет, приговаривал он. — Сколько месяцев уже я вас жду. Несколько раз мне предлагали переселиться в вашу комнату, то есть туда, где вы сейчас живете. Я категорически отказывался, говорил, может быть, новый прокурор завтра-послезавтра приедет, где же он тогда поместится? Между нами, товарищ прокурор, скоро вы сами убедитесь, здесь для юристов не создано никаких условий.

Мехман уселся за свой стол.

— Юристы должны сами создавать себе условия.

Муртузов прищурился:

— Легко сказать, а если не помогают? — он пожал плечами. — Я, например, считаюсь плохим человеком в этом районе только потому, что слежу за законностью. Вы, товарищ молодой прокурор, скоро сами увидите, как здесь все самоуправничают. Телефонистки, и те выдумывают свои правила…

— Ну, этому мы положим конец. Извращать закон не позволим, — сказал Мехман с юношеской запальчивостью и деловитым тоном попросил: «Дайте мне, пожалуйста, дела…»

Несколько озадаченный тем, что новый прокурор не расспрашивает о районном начальстве, а сразу приступает к работе, Муртузов открыл шкаф и начал доставать оттуда груды папок.

— Все эти дела возбуждены местными организациями.

— В первую очередь дайте те, где мерой пресечения избрана изоляция…

Мехман начал читать. Зазвонил телефон. Мехман взял трубку.

— Да, я — районный прокурор.

— Говорят с почты. Это монтер, — раздался голос в трубке. — Начальник поручил мне особо проверить ваш телефон. Хорошо ли он работает? Мы как раз получили новые трубки. Какие трубки? Телефонные. Сейчас приду, заменю…

— Благодарю вас…

Муртузов с усмешкой заметил:

— Начальник почты проявляет усердие: как только придет новый ответственный работник, сейчас же меняет телефонную трубку.

Мехман не ответил. Он снова принялся читать дела, испещряя поля своими замечаниями и пометками.

— В ближайшие дни эти дела должны быть тщательно проверены, — вдруг резко сказал он. — Мне кое-что не нравится… Ни в коем случае нельзя допускать какого-либо произвола по отношению к советским гражданам — Мы поставлены сюда для того, чтобы прежде всего следить за правильным осуществлением закона.

Следователь Муртузов глубоко вздохнул:

— Эх, поработаете, сами увидите… Убедитесь… Хорошо, что вы приехали… Все увидите, все… Не раз я говорил бывшему прокурору Залову, что нельзя подчинять закон воле разных лиц. Не послушался он меня, и что получилось? Дела запутал и сам запутался.

Мехман исподлобья посмотрел на следователя.

— Вы, по-моему, были его заместителем? — спросил он.

— Да, конечно, был заместителем. И сейчас я заместитель. Но не все считаются с моим мнением… — Съежившись под испытующим взглядом Мехмана, он льстиво сказал: — Честное слово, с первой минуты, как вы появились здесь, я почувствовал к вам симпатию… Даже ночью мне снились, ей-богу… Извините, утром жене Явер рассказывал, что моим начальником будет очень способный молодой человек… И вот сейчас я смотрю, вы на самом деле хотите работать самостоятельно, ни с кем не считаясь…

Мехман все еще перелистывал дела.

— Ведь вы сами ведете следствие? А почему неясно зафиксировано? Не все можно понять…

— А разве дают зафиксировать все ясно?

— Надо писать возможно понятнее. Ведь это не просто листы бумаги. Мехман похлопал рукой по делам. — Каждая строчка этих протоколов — судьба человека, а может быть, — и целой семьи! Следователь не может обвинять голословно. Надо добиться признания вины, глубоко мотивировать, а потом уже наказывать. Снимать с работы невиновного человека, изолировать его — кому это нужно? — Мехман поднял голову и посмотрел следователю прямо в лицо. Нельзя играть шутки с невинным человеком, никак нельзя, товарищ следователь.

Муртузов вздрогнул, как будто по комнате пронесся холодный ветер.

— Как можно? Еще бы!

— Да кто же поверит в правосудие, если виновный будет ходить на свободе, а невинный сядет в тюрьму, — продолжал сурово Мехман.

— Я только прошу вас, товарищ прокурор, поставить с самого начала в известность исполком о ваших планах. Не подумайте, что я хочу свалить всю вину за беспорядки в прокуратуре на других, посеять раздор между вами и районными организациями. Упаси бог… Я был здесь одинок, беспомощен, на меня оказывали большое давление… может быть, я тоже кое в чем повинен… Голос у Муртузова задрожал: — Может быть, и я предстану перед вами как обвиняемый за злоупотребление своей властью, своим служебным положением.

Мехман молча продолжал заниматься своей работой. Муртузов постоял немного молча и вышел. Спустя некоторое время снова зазвонил телефон. Мехман услышал утомленный, хриплый голос:

— Это ты, Муртузов?

— Нет, говорит районный прокурор.

— Слушай, дорогой, передай, пожалуйста, трубку Муртузову.

— Он у себя в кабинете. Позвоните к нему.

— Слушай, дорогой. Это из райисполкома говорят. Неужели ты не можешь встать и позвать его?

— Позвоните к нему в кабинет. Он там.

Тот же голос сердито сказал:

— Скажи ему, чтобы позвонил лучше ко мне, в кабинет Кямилову.

— Товарищ Кямилов. Я собираюсь сегодня зайти к вам, — начал было Мехман, но ответа не последовало.

На другом конце провода положили трубку.

Мехман не придал этому значения и в конце дня пошел в райисполком. Он хотел уже войти в дверь кабинета председателя, как ему преградил путь Саррафзаде — секретарь.

Прекрасно зная нового прокурора в лицо — райцентр был не настолько велик, чтобы можно было не заметить нового человека, — он все же спросил:

— Вы кто будете?

— Я новый прокурор. Хочу видеть председателя. Я немного ознакомился с делами, и теперь…

— Товарищ председатель очень занят, — сказал Саррафзаде, сморщив женоподобное лицо с дряблыми щеками. — Будьте добры, присядьте. — Он показал Мехману на стул с перекошенными ножками, стоявший у окна.

Мехман сел, стул зашатался под ним. Он встал и начал прохаживаться по приемной. Из кабинета слышались шум и крики. Мехмая узнал хриплый сердитый голос Кямилова. Саррафзаде вошел в кабинет и тотчас же вернулся.

— Товарищ Кямилов велел сказать, что он вас сам вызовет, когда надо будет…

Мехман, ни слова не говоря, ушел. Дома он старался скрыть плохое настроение от матери и жены. Но чуткая Хатун сразу заметила, что сын не в духе.

— Что случилось, сыночек?

— Ничего, мама. Просто устал… Дайте что-нибудь покушать.

— А что она тебе подаст? — начала недовольно Зуяейха. — Ничего в этом проклятом месте не найдешь. Бедная мама ходила-ходила по базару и вернулась с пустыми руками. Хорошо, что этот твой курьер в калошах достал немного кислого молока.

— Ну и что же, что может быть полезнее мацони?

— Мацони и хлеб! Прекрасный обед для прокурора. Остается поздравить тебя с твоим назначением, Мехман! — Зулейха покачала головой. — Я напишу маме, что мы тут нуждаемся, пусть она пошлет нам из города продукты.

— Ничего с нами не случится, если немножко меньше поедим, — начала успокаивать ее Хатун. — Это тоже благодать, то, что мы имеем, дочь моя, надо ценить все. Мы здесь еще новые люди и с базаром еще не знакомы, к здешним порядкам не привыкли. Придет время, все уладится, все будет хорошо. Зато вся семья вместе…

— А как будем жить? Чем питаться? Пускай таким добром, как мацони с хлебом на обед, аллах наградит моих врагов. Подумаешь, благо! — Зулейха бросилась на кровать. Взвизгнули пружины матраца. — И это называется прокурор!

Ни Мехман, ни мать ей не ответили.