В острых шутках школьных подруг было много правды. Зулейха была, действительно, влюблена в Мехмана. И все эти годы она напоминала ему о себе, слала ему письма, в которых то язвительно насмехалась над Мехманом, то горько сетовала на бессонные ночи, на его безжалостное молчание, писала о днях, полных тоски, ожидания… Мехман внимательно прочитывал эти письма, не раз брался за карандаш, чтобы написать ей всю правду, сказать, что напрасно все это, что он не любит ее, но невольно останавливался и отодвигал бумагу в сторону… Может, это не каприз взбалмошной девочки, ни в чем в жизни еще не знавшей отказа, а действительно серьезное чувство? Он боялся ранить обидой девичье сердце, Мехман откладывал ответ на завтра, потом — на день, а потом погружался в занятия и забывал о Зулейхе… Но через месяц-другой девушка вновь напоминала о себе.

В последнее время Зулейха стала посещать все студенческие вечера в институте, где учился Мехман. Пригласительные билеты ей доставала тетя секретарша декана. Правда, сам Мехман не всегда бывал на этих вечерах, и Зулейха подчас тщетно искала его в толпе молодежи. А если и бывал, то никогда не подходил к девушке, только здоровался издали и сразу же отводил глаза.

Несмотря на это, Зулейха снова приходила. Студенты толпились около хорошенькой девушки, охотно приглашали ее танцевать. Но Мехмана не было среди них, а Зулейха искала встречи именно с ним. И мать, и тетя-секретарша не знали, как ей помочь.

Однажды тетя достала два билета на премьеру в драматическом театре и отдала один из них Зулейхе, а другой Мехману. Конечно, хитрая женщина и не подумала предупредить, кто будет сидеть рядом с ним. Мехман чувствовал себя неловко, а Зулейха ничуть не смутилась и откровенно обрадовалась этому случаю. В театре оказалось много друзей и знакомых однокурсников Мехмана. Увидев его с красивой девушкой, они многозначительно подмигивали Мехману и украдкой поздравляли выразительными жестами…

Мехман не знал, куда деваться. В антрактах он выходил в фойе один, оставляя Зулейху. Ему хотелось уйти домой еще до окончания спектакля, но интересная пьеса, прекрасная игра актеров, бурные рукоплескания, от которых дрожал весь зрительный зал, надежда на то, что к концу представления на сцену вызовут автора и он его увидит, увлекли Мехмана. Весь зал, как один человек, молодые и старые были захвачены спектаклем. Последние антракты уже тяготили людей, всем хотелось поскорее узнать, как развернутся события, происходящие на сцене.

Мехман больше не сердился на Зулейху. Ее присутствие стало ему даже приятным. То, что они вместе видели и переживали в этом зале, сближало.

От черных шелковистых кос Зулейхи исходил нежный запах духов, круглое плечо девушки коснулось несколько раз его плеча, а мягкая ладонь — его сильной руки… Чуть затуманившиеся глаза девушки казались такими привлекательными, такими красивыми, и тени от густых ресниц так красиво падали на розовые щеки.

И когда спектакль закончился и занавес опустился, они, не сговариваясь, вышли из театра вместе…

Луна на минуту выглядывала в просвете туч и вновь скрывалась за ними. Молодые люди шли и молчали. Зулейха ждала с нетерпением, когда спутник заговорит, но он не находил слов. Они оставили позади уже много улиц, пока, наконец, Зулейха не произнесла недовольно:

— Я должна торопиться. Мама, наверное, уже волнуется.

Мехман ничего не ответил. И снова они пошли молча.

— У нас такой узкий переулок. Темный… — добавила девушка.

— Я вас провожу. Не бойтесь… — заговорил Мехман.

— Ну, стоит ли вам беспокоиться…

— Нельзя же отпускать вас одну…

— Я не боюсь. Я просто так сказала… Большое вам спасибо, но я могу и одна пойти.

Зулейха прибавила шаг, но Мехман догнал ее и, сам не зная, как получилось, взял девушку под руку.

— Нет, я не оставлю вас одну, — сказал он.

Зулейха доверчиво прижалась к нему, и они пошли дальше попрежнему молча. Впервые в своей жизни Мехман вел девушку под руку. Казалось, ее локоть излучал электрические искры, и искры эти обжигали его. Он словно опьянел, ощущая на своей щеке ее дыхание. Он не чувствовал своих шагов, летел, а не шел. И все-таки он делал усилия, чтобы не поддаться обаянию, не изменить своему обычному суховатому тону.

— Далеко ли вы живете?

— Нет, не далеко. Но, право, я не хочу вас беспокоить.

— Уверяю вас, меня это совсем не затрудняет…

Зулейха сказала печально:

— Вам, наверно, скучно со мной…

— Скучно ли, весело ли, но не годится девушке ходить ночью одной, да еще по такому глухому переулку. Вас могут напугать.

— А вам это разве не все равно?

— Нет, не все равно. Мой долг — доставить вас живой и невредимой домой.

— Долг? И только?

— А что же еще?

Зулейха как будто не расслышала. Она посмотрела на луну, всплывшую над облаками и осветившую узкую кривую улицу, обсаженную деревьями.

— Любите ли вы природу так же сильно, как свои книги? — попыталась она изменить тему разговора.

— Да, я люблю природу. Я всю вселенную люблю…

— А разве сама природа не есть большая книга?

— Вы правы, это живая книга, умная, глубокая…

— Природа плачет, природа смеется. Посмотрите, Мехман, чего только не происходит в природе: раскрываются бесчисленные цветы, а соловьи поют им свои песни, выражая свое горе. Словом, природа живет…

— Но без книг нельзя познать природу.

— Может быть, напротив, книги нельзя познать без природы?

— О, вы, оказывается, знакомы с философией, Зулейха-ханум.

— Разве философия не для того возникла, чтобы объяснить явления природы?

Мехман посмотрел на девушку с удивлением и любопытством. Он спросил уважительно:

— Значит, вы не бросили свое образование, вы продолжаете учиться? А мне казалось…

Зулейха сконфузилась.

— Нет, врачи отсоветовали мне учиться в этом году, — робко стала она объяснять. — Находят, будто я слаба здоровьем…

Мехман слегка потряс руку Зулейхи.

— Врачи, пожалуй, немного ошибаются…

— У меня учащенный пульс. Говорят, будто тяжелые переживания отразилась на моем сердце.

— Ну что вы, Зулейха! Надо избегать пустых и лишних страданий.

Так, беседуя полунамеками, они подошли к подъезду того дома, где жила Зулейха. Девушка остановилась.

— Ваша мать тоже, наверное, беспокоится, что вас так поздно нет? спросила она.

— Моя? — улыбнулся Мехман. — Нет, о сыновьях матери так не беспокоятся. — Мехман уже осмелел и чувствовал себя с Зулейхой более уверенно. Он даже мог шутить.

И вдруг девушка огорошила его. Повернув к нему лицо, бледное от лунного света, она спросила прямо:

— Почему вы не отвечали на мои письма?

Мехман промолчал, как будто не понял.

— Не только на письма, но вы не отвечаете на мой вопрос…

— Это очень сложный вопрос, Зулейха. Очень сложный.

— Но именно этот, — Зулейха сделала ударение на слове «этот», «вопрос» надорвал мое сердце, оторвал меня от учебы… Я стала такой рассеянной… такой нервной…

— Откуда нервозность у молодой, здоровой девушки? Не верьте врачам. Вам надо себя взять в руки…

— У вас каменное сердце, Мехман.

— Каменное? Почему вы так думаете?

— По всему… по вашей жестокости… По тому, как вы оставляли безответными мои письма. Ведь я так страдала… По вашей холодной философии.

— Вовсе не холодной. Разве обман лучше? Отношения между людьми должны быть правдивыми, ясными…

— Будь они не так ясны, мне не пришлось бы страдать…

— Я не хотел вас обидеть, Зулейха. Я имел в виду…

— Вы любите только свои книги, Мехман. Больше ничего…

— Я готовлюсь для жизни, для борьбы. А в книгах я черпаю для этого необходимые знания.

— Ах, Мехман, — перебила его Зулейха, — даже разговор, простой разговор вы превращаете в научную лекцию.

— Лекции — дело полезное, — пытался отшутиться Мехман.

— Какой вы сухой, Мехман!

— Я только хотел сказать, что надо стремиться к знаниям.

— Нравоучения, одни нравоучения! Сухие наставления из учебников… Вот если бы у вас в груди билось настоящее сердце!.. Тогда… Только подушка моя знает, как я мучаюсь, страдаю… Днем я скрываю слезы. Но вам этого не понять, вам не понять, в какую страшную бурю я попала!

— Если все это искренне. Если это правда… то я… то мне жаль…

Мехман был охвачен смятением. Жизнь развернула перед ним новую страницу, полную заманчивого, загадочного, непонятного содержания.

Зулейха щелкнула замочком сумки, вынула белый платочек и вытерла мокрые ресницы.

— Пусть это унизительно для девушки, но я не могу молчать. Чувство сильнее меня… Я раскрыла вам свое сердце… не смейтесь надо мной…

Мехман растерялся вконец.

Они постояли еще в каком-то неопределенном молчании, потом тихо, почти без слов, взволнованные, разошлись.

Обратно Мехман шел, как слепой. Он ничего не видел перед собой, все заслонил образ плачущей девушки.

Удастся ли ему забыть все это, оторвать, оттолкнуть от себя эти мягкие, нежные руки, удастся ли ему жить так, как он жил вчера и еще сегодня днем? Удастся ли? Он не знал этого…