В столовой к Андрею подбежал вестовой из штаба.

— Товарищ Клинков, вас командир отряда срочно вызывает!

Волк ожидал в автомобиле за рулём.

— Передайте начальнику штаба, что я вернусь через два часа… Пообедал? — по-свойски спросил он у Андрея, включая скорость.

— Наполовину.

— Дообедаешь. Поедём в лес прокатиться. Опять неприятности: ночью разбился отрядный шофёр.

Машина вырвалась из ворот и понеслась мимо авиагородка к железнодорожному переезду. Шлагбаум был опущен: пыля, проходил скорый поезд. Волк проводил его долгим задумчивым взглядом.

— А завтра он будет уже в Москве, — произнёс он со вздохом… — Спички у тебя есть?.. Давай, брат, закурим… Хороший ты парень, Андрей, жалко, что поздно в авиацию пришёл. Теперь не то. Раньше в нашей столовой вино подавали. Сели бы с тобой в уголочке да побеседовали. Пей, сколько влезет. И никакого позора. Ты как?..

Андрей сразу понял, к чему клонилось дело.

— Я, что ж… Не без этого…

— Я ещё в госпитале определил, что парень ты свой.

Андрею льстила фамильярность командира, он робко перешёл на «ты».

— Да и… ты мне понравился…

— Ну, вот и хорошо… Сейчас я тебе хочу вывозной полёт дать…

— То есть как вывозной?

— У нас такая компания есть. Старая организация. Соберёмся, выпьем немножечко, на гитарке побренчим. Девушки. То да сё… Старые члены выбыли: кого перевели в другую часть, кто разбился, кто женился, кто вообще оторвался от масс. Вот я и хочу ввести тебя в общество. Сегодня как раз провожаем одну девушку. Артистку. Из Москвы. Стихи читает, закачаться можно… И знаешь, скажу откровенно, я в неё… — Волк переключил машину на тихий ход: она нежно вошла в лес, — по уши. Как мальчишка. Никогда не думал. Вот почему я вздохнул на переезде: завтра в этом же поезде она отчаливает в Москву… — И Волк опять вздохнул.

Дорога струилась, уходя под колеса, густые каштаны приветственно шевелили широкими ладонями листьев, красный флажок на радиаторе отдавал им трепетный салют.

Ночью Волк и Андрей шагали через кладбище на вечеринку. По краю аллеи стояли в ряд беспокойные тополя, они шумели и пенились листвой.

Не оборачиваясь, Волк рассказывал:

— Нигде ни одной скамеечки. Давно жители на топливо растаскали.

До самой калитки Андрей не проронил ни слова. Низкий домик с кривой водосточной трубой стоял в саду. Через закрытые ставни гостеприимно улыбалась робкая полоска света, глуховато дребезжала гитара и долетал женский смех.

Волк по-хозяйски застучал в окно. «Наверно, часто бывает тут, — подумал Андрей. — Славный парень. Хоть, командир, а не зарывается». Двери открылись.

— Пришли, товарищ командир, — ответил из темноты голос летнаба Голубчика.

«Как, и этот тут? — удивился Андрей. — Тихий-тихий, а ишь какие дела проворачивает». В углу молча сидел техник Аксготкин.

— Привет друзьям! — громко поздоровался Волк. — Летчик Клинков! Сегодня я даю ему первый вывозной!

Андрей через плечо командира оглядел девушек: та, что потолще, сдирала с селёдки чешую, вторая безучастно шевелила струны гитары. На маленьком диванчике ёлочного цвета в длинном пурпуровом платье, отвернув к стене лицо и обидчиво обхватив подушку, лежала немолодая блондинка.

— Алина Константиновна! Глядите, нового гостя привел. Ишь какой сероглазый!

Блондинка с кокетливой суровостью оглядела Андрея; освещённое отражённым от платья огнём, лицо её было нежно-розовым.

— Ну и целуйтесь с ним, а я курносых не люблю.

Андрей заулыбался.

— А вот ямочки на щеках у него миловидные… Ну-ка, улыбнитесь ещё раз.

— Много не могу, скулы болят…

— Отчего у вас в лице такая мальчишность?..

Волк присел на диванчик и осторожно тронул блондинку за плечо, она отодвинулась. Волк встал.

— А в общем, один обижается, другой играет на гитаре. А раз так, начинай пир! Напьёмся, как… Вот чёрт, каждая профессия имеет свою норму. Слесари пьют в шплинт. Портные — в лоск. Плотники — в доску. Печники — в дымину. Железнодорожники — в дребезину. Попы — до положения риз. Сапожники — в стельку. Поэты, как сапожники… А вот у лётчиков нет нормы!

Волк залихватски, быстро и ловко разлил по стаканам вино.

— Начнём с белой для поднятия настроения.

— Алина Константиновна, прочтите что-нибудь вместо тоста… Бросьте дуться!

Блондинка поднялась с диванчика и в упор, вызывающе посмотрела на Волка.

— Идёт… Веселиться, так веселиться.

Она стояла, подняв стакан, светловолосая, похожая на пасхальную открытку.

— Только, чур, не мешать. Читаю Пушкина.

Она помолчала и твёрдым, мужским голосом начала:

Остановившись, она быстро выпила вино и налила ещё полстакана, — это было проделано с такой ошеломляющей независимостью, что все загудели и захлопали в ладоши.

— Алина Константиновна…

— Слушайте дальше!

Она взмахнула рукой и зацепила рукавом бутылку с вином. Все вскрикнули, но Волк ловко подхватил бутылку на лету.

— А вы говорите — вылетался?.. Рефлекс на месте! — И Волк самодовольно подмигнул Андрею.

Запустив в волосы пятерню, Волк невесело опустил голову.

— Волчонок, миленький, что с вами?.. Бросьте…

У Андрея кружилась голова. Он сидел рядом с гитаристкой и брезгливо рассматривал её сбоку: из-под темных низких бровей её глазки сверкали, точно кусочки антрацита. «Выглядывает, как из танка», — подумалось ему.

Вспомнилась Маруся, и ему стало стыдно.

Голубчик вовсю врал толстухе о каком-то своём необычайном полете, он разговаривал слишком громко; блондинка перестала читать стихи и отошла от стола. Волк сердито кашлянул, но Голубчик не унимался.

— Понимаешь, высота уже триста метров. Начальство диву дается: какой это отважный авиатор откаблучивает над самыми крышами?..

Толстушка застыла с приготовленными для всплеска ладонями.

— А я гну мертвые петли. Одну, другую, третью, четвертую, над самой землёй. Уже сто метров осталось. Разгоняю машину — и даю пятую…

Волк поднялся.

— Слушай, если ты загнешь ещё хоть одну петлю, сейчас же по уху получишь!

Голубчик сразу увял.

Волк попытался обнять блондинку.

— Мне нравится ваш резко-континентальный характер.

Она отодвинула его руку.

— Оставьте…

Молчавший техник подсел к толстушке.

— Товарищи, есть предложение перейти в сад!

Все задвигали стульями.

Поднимаясь из-за стола, Волк неосторожно наступил на платье блондинки и разорвал его до самого пояса. Девушки стихли в ужасе.

— Авария, стабилизатор отломился, — определил сочувственно Аксюткин.

Блондинка с печальным недоумением, не моргая, смотрела на платье, и слёзы, горячие, обидчивые, вдруг брызнули, как у ребенка.

Волк упал на колени.

— Лина, Алина Константиновна…

— У-у-у…

— Линочка!

— Нет, нет, я больше никогда не останусь здесь.

Андрей попытался вступиться:

— Он же нечаянно…

— Нет, нет, всё кончено!

— Лина… Андрей, Аксюткин, не пускайте, уговорите её…

Уткнувшись в подушку и вздрагивая, блондинка захлебывалась слезами.

— Я вас люблю, Лина. Я готов отплатить чем угодно. Ну!..

Блондинка сразу умолкла и отвернулась, словно что-то обдумывая.

— Любите? — вытирая ладонью глаза, недоверчиво спросила она.

— Лина… Хотите, застрелюсь?

— Нет.

— Приказывайте!

— Завтра утром вы провожаете меня на самолёте.

— Но…

— Никаких «но». Я так хочу! Иначе мы незнакомы.

— Ладно! — Волк хлопнул ладонью об пол, и все сразу зашумели и пошли в сад.

Андрей сидел с молчавшей гитаристкой на скамейке и слушал долетавшие из кустов стихи:

— Сгореть вместе с самолётом… ради вас, — тёплым, виноватым голосом отвечал Волк.

Уже под утро Волк попросил Андрея проводить артистку на вокзал, Аксюткину он приказал идти на аэродром и готовить машину к полету.

Волк чувствовал перед Андреем некоторую неловкость. Голос у него набух и осел.

— Андрей, ты не придавай значения вчерашнему. Эта баба мне нравится. По горло. Но, как видишь, дело не клеится. Или я не нравлюсь ей, или… Не пойму. Разобьюсь, но поженимся. Я пойду, надо задание к полетам проработать, а ты проводи её на вокзал. Да смотри там, поухаживай как следует… В отряде скажешь, что отпустил тебя по служебным делам. А о том, что собираюсь лететь, никому ни слова, понял?

— Разумеется…

— Поезд когда?

— В семь.

— Нормально. Итак, замётано! Надеюсь на тебя, как на гору.

Под утро шёл дождь, прибитая, отсыревшая пыль лежала на дороге. Андрей, держа под руку девушку, тащил в левой руке её чемодан. Он не чувствовал усталости. Над телеграфной проволокой, над вершинами деревьев по светло-серому блюду неба, как растаявшее мороженое, струилось облачко.

— Циррус-кумулюс, — сказал Андрей, — перисто-кучевые. Сегодня будет хороший лётный день…

— Откуда это вам известно? — спросила она, взглянув на часы и прибавляя шагу.

— А мы изучаем метеорологию. Вот ночью были кумуле-нимбус, то есть кучево-дождевые.

— Значит, вы предсказатель?.. Предскажите мне на дорогу что-нибудь…

— Замужество.

— Это в пути-то? Ха-ха, какой вы ещё наивный… Отчего у вас такие загнутые ресницы?

— Подмаргиваю часто.

— Ой ли!.. Рисуетесь…

Вот и вокзал… Тяжёлые двери безостановочно пропускали спешащих пассажиров.

— До поезда ещё сорок минут. Пройдемте в буфет.

За чаем она сказала Андрею, что никогда больше не вернется в этот город. Андрей пожалел Волка.

— Почему же вы ему не сказали об этом?

— А зачем? Пусть ждёт. В ожидании есть много прелести, вот подрастете и узнаете. А ему, пожалуйста, не рассказывайте об этом…

— Напрасно. Волк хороший человек. Товарищ. Каждый из нас голову за него положит.

— Нет. Я остаюсь в Москве. Там театр. А что меня ожидает в замужестве: скука авиагородка, белые булочки, теннис? Спасибо, пусть сам…

Андрей слушал удручённо, словно всё это относилось к нему лично. Вот она, пока рядом, своя и уже чужая. Москвичка. А Волк, бедняга…

Сажая её в вагон, Андрей наткнулся на начальника воздушных сил округа Крауниса. Андрей поздоровался. «Тоже кого-нибудь провожает», — подумал он. Но Краунис полез в вагон. «Едет?» Догадка ошеломила Андрея. Он хотел сейчас же бежать на аэродром и предупредить Волка, но до отхода поезда осталось четыре минуты, уйти так, без объяснений, было бы невежливо. С стеснённым сердцем Андрей следил за стрелкой часов. Краунис, уже без фуражки, стриженый, тронутый сединой, вышел в тамбур покурить. Щурясь от солнца, он дружелюбно посмотрел на Андрея выцветшими суровыми глазами. Поезд тронулся. Андрей взял под козырек, и Алина Константиновна замахала пальчиками. Не дожидаясь, когда скроется её белая ручка, он бросился кратчайшей дорогой через товарную станцию предупредить Волка. «Вылетит или нет?.. Будет стараться и из-за чего!.. Ах, дурак, дурак…»