Андрей готовился к затяжному прыжку. Каждый месяц газеты сообщали о новых рекордах: парашютист Зворыгин установил всесоюзный рекорд затяжного прыжка, пройдя за 41 секунду 2200 метров свободного падения. Зворыгин не знал, что мировой рекорд перешёл от Афанасьева, пролетевшего 1600 метров, к американцу Меннингу.

Парашютист Кайтанов задержал раскрытие парашюта на 62 секунды. За это время он покрыл свободным падением 3170 метров, не дотянув до мирового рекорда всего 30 метров.

Вскоре появилось сообщение о новом рекорде: датский парашютист Транум выпрыгнул с самолёта на высоте 7000 метров и пролетел, не раскрывая парашюта, 5300 метров. Но летчик Евдокимов, оставив самолёт на высоте 6700 метров, свободно падал 108 секунд и прошёл 6200 метров, превысив мировой рекорд Транума.

Эти сообщения подстегивали и волновали Андрея. Надо было торопиться… Вечерами он просиживал за математическими расчетами.

Расчеты были очень сложными — вес и площадь тела, скорость и инерция падения, давление атмосферы на разных высотах; здесь требовалась большая точность. По расчетам выходило, что скорость падения среднего человека с распущенным парашютом не превышала пяти метров в секунду. Скорость же парашютиста, падающего затяжным прыжком, достигает 45–50 метров в секунду. Обычно полагают, что тело человека должно увеличивать свою скорость падения по законам физики до бесконечности (закон падения тел в пространстве), на самом деле это было не так. Андрей подсчитал, что тело парашютиста достигает своей предельной скорости падения на двенадцатой секунде. Общее расстояние за эти 12 секунд равнялось 420–460 метрам. При более длительном прыжке скорость падения уже не увеличивается, а становится постоянной. Разница зависит от положения тела: если падение происходит вниз головой или ногами, то скорость больше, если плашмя, спиной, то меньше — сопротивление воздуха о тело настолько сильно, что не даёт уже инерции прироста скорости.

Свой последний прыжок Андрей затянул до двух с половиной тысяч. Как трудно было побороть в себе естественное желание рвануть за кольцо! В каждом полете он тренировал свой глаз на чувство высоты. Раскрытие парашюта при затяжном прыжке давало очень сильный рывок; для смягчения удара он сконструировал особые подушечки, чтобы подкладывать их под ножные обхваты и грудную перемычку подвесной системы. Андрей не боялся разрыва парашюта во время раскрытия: конструкция была рассчитана на большой запас прочности. Это не был риск случайного рекордсмена, ставящего себе задачу во что бы то ни стало побить рекорд, его риск основывался на кропотливой, повседневной подготовке к прыжку. Два человека пока знали о подготовке: командир отряда и врач. Хрусталёв должен был везти Андрея на высоту.

— Разгрузим машину до предела: снимем турель, пулемёт. Чтоб увеличить потолок, сэкономим и на горючем, оставим в баках самое необходимое количество и с облегчённой машиной поскребёмся на высоту. Гляди, и нацарапаем лишних сто метров.

Он проверил математические выкладки Клинкова и остался доволен: предусмотрено было всё.

Ждали подходящей погоды.

Под выходной день Андрей зашёл к отрядному врачу Липману.

— Салют парашютисту!.. Ну-ка, жена, грей чай!.. Раздевайтесь! Не раздумали ещё?..

Андрей засмеялся.

— Пока нет. Не знаю, как дальше…

Жена Липмана смотрела на гостя с тревогой.

— Скажите, Клинков, для вас, наверно, уже не существует никакого страха, правда?.. Вырабатывается ли у парашютиста привычка к прыжкам?..

— Эге, легко вы подходите к нашему ремеслу… Я имею около тридцати прыжков и сказать, что для меня свершить прыжок — ерунда, я не берусь… Привычки нет и не может быть: инстинкт самосохранения довлеет над всеми чувствами… Воля! Берёшь в кулак нервы — и всё!

— А как лучше лететь?.. По-моему, вниз ногами легче. Вниз головой страшно…

— Самым лучшим положением тела при затяжном прыжке является падение вниз головой, оно даёт возможность всё время видеть землю. Кроме того, такое падение лучше всего переносится. При прыжке вниз ногами происходит «замирание сердца», или, как в просторечье говорят, захватывает дух…

— Мне нельзя прыгнуть?

Липман прикрыл ей лицо ракеткой.

— И она туда же!.. С твоим ли сердцем?

— При чём тут сердце?

— Первый прыжок самый трудный. Здесь такая психологическая и физиологическая нагрузка, что вопрос о состоянии сердечно-сосудистой системы является важнейшим… А бывают случаи, — Клинков знает, — когда вполне здоровый человек, имея отличное здоровье, но со слабой волей, не может прыгнуть.

— Вы не слушайте его, — вступился Андрей, — совсем запугал. Между прочим, я по делу. Чем можно устранить давление на уши при затяжном прыжке?

— Пением…

— То есть как пением?

— Летите и пойте во все горло. От этого барабанные перепонки будут получать противодействие изнутри!

— Одним словом, по небу полуночи ангел летел?

— Правильно: и громкую песню он пел. Запомните, громкую. Это при Лермонтове тихо пели…

— А я знаю одного парашютиста, который перед прыжком обязательно съедает конфету.

— Отвлекающий рефлекс?

— Нет, он так подрассчитал, что этот процесс равняется как раз трём секундам. Вылезет на крыло с конфетой и одновременно с прыжком разворачивает бумажку. Только положит конфету в рот, тут и пора раскрывать парашют…

— Хитро придумал. А при вашем прыжке сколько потребуется?

— Если класть по четыре секунды на конфету, то никак не меньше кило.

— Кстати, берёте ли вы с собой кислородный прибор?

— Беру. Правда, за всю практику я только один раз поднимался выше шести тысяч, но запомнил это на всю жизнь. Воздуху не хватает уже с пяти. Прыгать, конечно, я собираюсь без прибора.

От Липмана Андрей ушёл только в полночь. Всё было ясно.

Он медленно поднимался по лестнице и удовлетворенно похлопывал ладонью по перилам.