Поле вокруг поселковского аэродрома было запружено народом.

По сигналу Хрусталёва самолёты подтянулись и пошли на сближенных дистанциях. Андрей внимательно рассматривал посадочную площадку и трибуну, стоявшую у самого края. Резко сверкнули трубы оркестра. По трепетавшим знаменам он определил направление ветра у земли: юго-восточный. Самолёты прошли над ставком, озеро сияло под солнцем, как серебряное блюдо. Андрей увидел вышку. У пристаньки — рыбья стайка лодочек. Вспомнил старика— где он?.. Небось с флагом пошёл!.. Разыскал свой домик: двор был пустой и без будки. «Пес-то, неужели подох?..» Стало жалко собаки. По улицам бежали на выгон запоздавшие.

Приветствуя собравшихся, отряд сделал над посёлком два круга. С головной машины ударила алая ракета — и последний самолёт тотчас же оторвался от стаи. Крутой спиралью он набрал высоту и, разогнавшись по прямой, пошёл на мертвую петлю. Когда самолёт достиг своего зенита и уже лежал на спине, из него что-то вывалилось. На земле сначала не разобрали — что именно, но через секунду вырвались сдавленные крики:

— Человек выпал!.. Человек, человек!..

Толпа стихла; казалось, у всех перехватило дыхание: человек падал с раскинутыми ногами, вниз головой. Вот он откинул руку, и над ним распустился светлый одуванчик парашюта.

— Ура-а! — Крик облегчения понёсся по всему полю.

Видно было, как парашютист регулировал направление посадки. Он приземлился перед самой трибуной. Его узнали сразу.

— Андрей, Клинков, ура-ура!.. — Оркестр грянул марш, и Андрей, освободившись от парашюта, подошёл к трибуне, держа руку под козырёк.

Он увидел среди стоявших на подмостках свою мать, старика лодочника и секретаря партийного комитета. Оркестр умолк, в наступившей тишине разнесся громкий голос военного летчика Клинкова, отдававшего рапорт своему шефу — шахтёрам Донбасса. Самолёты гулко кружились над головами, и во все стороны с них сыпались разноцветные огни ракет. По всему полю хлопали, как крылья голубей, ладони.

Друг за дружкой садились машины на землю, и поднятая костылями пыль относилась ветром, словно дым орудийных салютов.

Выстроившись в колонну, под гул барабанов и труб, отряд, сопровождаемый толпой, пошагал к посёлку.

В огромной, светлооконной столовой гостей ожидал праздничный обед. Счастливая мать теперь не расставалась с невесткой. Марусю разглядывали с ещё большим любопытством, нежели Андрея, — уже весь посёлок знал, что они поженились.

Филя Рудман сидел между Андреем и Гавриком, делясь новостями. Они построили аэродром, и неплохой. Правда, пыль. Но осенью его распашут и засеют особой травой, с длинными корнями, чтобы укрепить почву. «Тогда можно будет принимать тяжёлые корабли, и даже в распутицу». Создан кружок планеристов, и не сегодня-завтра прибудут два учебных планера. Подыскиваю инструктора.

Столовая была разукрашена зеленью; в самом центре, под часами, висел огромный портрет ровно расчёсанного юноши: видно было, что художник особенно налегал на причёску и каждую волосинку старался выписать отдельно. Над головой юноши — четырехколесный аэроплан неизвестной конструкции, а внизу жирная подпись жёлтыми и синими буквами:

«Красный военный летчик А. Н. Клинков, выходец из пролетарской семьи, побивший всех буржуазных пилотов тем, что установил мировой рекорд, прыгнув семь вёрст без парашюта».

Андрей смотрел на портрет и смеялся:

— Одни петлицы похожи…

Клинков-отец беседовал с Хрусталёвым. С обеда он ушёл пораньше: набить угля, нагреть колонку и попотчевать гостей с дороги ванной.

В зеленом палисадничке стоял белый домик, покрытый жаркой черепицей. О, он совсем не походил на ту развалину, где прошло детство Андрея! Входя в просторную, набитую солнцем комнату, он испытывал такое же ощущение, словно переходил со старой учебной машины на боевой, сверкающий лаком самолёт. Четыре комнаты!

— А мебель нам в рассрочку всю выдали, — с бесхитростной гордостью хвалилась мать.

Лодочник ходил в толпе, окружавшей самолёты, и с видом бывалого человека давал желающим любые пояснения.

Рано утром, ещё до восхода солнца, отряд вылетел на Москву. Андрей шёл уже на собственной машине — голубой тройке. Наблюдая за правильностью дистанции в строю, он изредка оглядывался на уходящие пирамиды терриконов, окутанных фиолетовым газом. Прощай, родной посёлок…