— Затеял, брат, молебен, придётся тебе его и зачинать, — мрачно пошутил Жукевич.
Меня бросило в жар, но Раиса Арсентьевна всерьёз приняла его предложение.
— Чудесно! Ты как, Снегирёк?
В любой другой момент я бы, несомненно, отказался, но по складу характера и воспитания я ни в чем не должен был уступать Жукевичу.
— Ты скажешь несколько слов от имени рабочей молодежи, — поддержала она меня улыбкой. — Ну? Такой смелый, и вдруг заробел.
Я заробел?!
«Начну, а дальше оно как-нибудь само сложится!» — решил я отважно. О, это «как-нибудь»! Сколько раз оно подводило неопытных и самонадеянных молодых людей!
От имени городского комитета Российского Коммунистического Союза Молодежи Раиса Арсентьевна открывает митинг-концерт, посвященный молодежи фабрик и заводов. Как во сне слышу свою фамилию; услужливая рука Жукевича выталкивает меня к фонарям. Сотни любопытных глаз устремлены на меня, и мне кажется, что в эту минуту весь город умолк, слушая стук моего сердца.
Я стою… И с ужасом обнаруживаю, что ничего не могу сказать. Кроме первой, заученной наизусть фразы: «Не так давно вся наша пролетарская молодежь», в голове полная пустота. «Ладно, начну, — мысленно махнув рукой, отваживаюсь я, — начну, а там как-нибудь…»
— Товарищи!
«Боже, как робко и беспомощно звучит мой голос! Как у нищего!»
— Ещё не так давно вся наша пролетарская молодежь, угнетенная капитализмом, проводила свой досуг в пивных и кабаках… Она там погибала…
Здесь я запнулся, остановился, снова повторил: «Она там погибала», обреченно взмахнул ладонью и — умолк. «Будь что будет!» — решил я, ощущая, как вдоль всего позвоночника одна за другой сбегают холодные капли пота. Я всецело отдался наблюдению за этими сбегавшими капельками, оставив в покое и площадь, и всех собравшихся на митинг. И напрасно Раиса Арсентьевна ободряюще улыбалась мне, а Жукевич подталкивал в спину и что-то подсказывал. Меня глубоко оскорбляло, что Раиса Арсентьевна видит, как Жукевич в её присутствии осмеливается мне подсказывать. Конечно, он делает это нарочно, чтобы унизить меня в её глазах. Ладно же!
С этим мстительным «ладно же» я и стоял на площади, освещённый двумя фонарями, а толпа вокруг молчала в ожидании продолжения моей речи. Так прошло две или три минуты, но они действительно показались мне вечностью. Тогда Раиса Арсентьевна мягко взяла меня за плечо и сказала:
— Ничего, товарищи, он немного волнуется. Это пройдёт…
Шестибратов подал мне в кружке воды.
После меня выступил Жукевич. На всю жизнь запомнил я его речь: каждое удачное его слово словно кинжалом пронзало моё сердце. Он говорил уверенно и смело. Слушали его с жадным вниманием.
Жукевич носил, как в те годы говорили, «марксистскую» прическу — отпущенные волосы, небрежно отброшенные назад. Открытая шея в расстегнутой рубахе-косоворотке как бы подтверждала, что владелец её — выходец из простого народа, хотя речь оратора, как грузинское харчо, была густо заправлена малопонятными словами и выражениями. Мне даже казалось, что Жукевич это делает нарочно, чтобы показать своё превосходство и начитанность перед простым народом.
Однако людей, собравшихся на площади, как я понимал, привлекало далее не то, о чём говорил оратор, а сам боевой задор и та непримиримость, с какими громил он устои старого мира. Он звал слушателей в будущее. По его словам, всё зависело теперь только от того, как победивший класс пролетариата сумеет сопоставить гармонические пропорции труда физического с трудом умственным.
Толпа с глубокой доверчивостью и надеждой на счастливое будущее, которое скоро настанет на всей земле, внимала словам оратора. А он, углубившись в исторические дебри, один за другим приводил примеры, рисующие картины нравов и упадка рабовладельческих классов.
— Знаменитый римский учёный и врач Гален посылал ожиревших римлян на сельские работы…
— Туда их! — одобрительно гудели из толпы.
— Заставлял их копать землю, — указывая вниз пальцем, продолжал Жукевич, — косить траву, быстрее двигаться, бегать и делать гимнастику…
Он говорил о каких-то греческих философах и мыслителях, до глубокой старости занимавшихся гимнастикой.
— Великий философ Греции Аристотель сказал: «Жизнь требует движения!» В общем, товарищи, в здоровом теле — здоровый дух!
Я почти не слушал Жукевича, а исподволь, незаметно, наблюдал за выражением лица Шестибратова, как он, ни на секунду не отрывая своих влюблённых глаз, преданно глядел на Раису Арсентьевну.
И странно, к нему у меня не было никакого чувства неприязни: я любил его за любовь к Раисе Арсентьевне.