Парторг полка капитан Андреянов (предшественник Гриши Шутовских на этом посту) вскоре после нашего прибытия в часть решил

"использовать" меня для выпуска полковой стенгазеты "На страже

Родины". При знакомстве сказал:

– А у нас уже есть один Рахлин!

– Откуда он? – поинтересовался я.

– Из какой-то деревни, – ответил капитан будничным голосом. Как будто Рахлиных полно в русских деревнях. – Из Рязанской, кажется, области. Или из Пензенской…

– Где его найти?

– Да на складе ГСМ. Он там начальник склада.

– А как его зовут?

– Иван.

Заинтригованный, я с нетерпением стал искать возможности отлучиться из расположения карантина, чтобы сбегать на склад горюче-смазочных материалов и поглядеть хоть издали на диковинку:

Ивана Рахлина. Наконец, улучив момент, прибежал туда (это в 200 метрах от казармы) и спрашиваю:

– Где тут Рахлин?

– Вчера демобилизовался, уехал, – ответили мне.

Так для меня и осталось загадкой, что за Иван, кем он был, откуда взялся. Его преемник Гриша Чумак не успел с ним поработать и ничего мне не прояснил.

Вообще-то фамилия моя – еврейская. Ее происхождение – прозрачное: от женского имени Рахель. От женских имен образовался где-то в XVIII веке целый ряд еврейских фамилий на русской почве: Дворкины – от

Дворы, Двойры, Либины – от Либы, Ципорины – от Ципоры и т. п. Вот еще из этого ряда: Блюмкины, Хайкины, Басины, Хавины (и Хавкины),

Розины, Райкины и другие.

Но у фамилии Рахлин есть вариация: Рохлин. Происхождение – то же, но от иного произношения. Дело в том, что Рахиль (Рахель) – это и

Рохл, Рохеле. Однако есть Рохлины и русские. Ведь в русском языке есть существительное рохля, что значит – размазня, по словарю

Ожегова – "медлительный, нерасторопный человек". А заглянув в словарь Даля, легко найти и диалектный вариант того же слова

(рахля). И раз так, то фамилия Рахлин может иметь и вполне русскую этимологию!

Уже в Израиле я познакомился с Давидом Рапопортом – репатриантом из Черкасс. Вот его фамилия – однозначно еврейская: от "рабби а-Порто" ("раввин из Португалии"). Может быть, в силу своего пиренейского происхождения (шутка!) Давид задал мне ужасно странный вопрос:

– Слушай, где ты раздобыл такую гойскую фамилию?

– Почему – гойскую? Это одна из распространенных еврейских фамилий!

– А у нас в подъезде, – сказал Давид, – жил слесарь-сантехник из

ЖЭКа – чистый хохол, да еще и пьяница, антисемит.Вася Рахлин.

О "загадке" своей фамилии я рассказал походя, потому что вспомнил о парторге Андреянове. Этот капитан, спокойный, ко всем расположенный дядечка, стал меня часто вызывать в "ленкомнату" с поручениями по выпуску стенгазеты. Как-то раз сказал:

– Приближается День Советской Армии и Военно-Морского Флота. Вот посмотри, какое сержант Сахнюк сочинил стихотворение для стенгазеты.

Вообще-то текст не очень, но если отредактировать… Я тебя прошу: подумай, что тут можно сделать.

Сержанта Сахнюка мы знали хорошо. Родом из Западной Украины, он был старшиной третьей батареи. Старшинами обычно ставят сверхсрочников, но Сахнюк занял эту должность еще будучи на действительной службе – на ее третьем году. Служака ревностный, но тихий, вежливый, не вредный. Отличался выдающейся аккуратностью и прямо-таки девичьей походкой: не ходил, а подтанцовывал. Теперь оказалось, что он еще и стихи пишет. Ну-ка, ну-ка…

Я взял листок – и прочел следующее:

Совэцька армия родная,

Фашистов гадов разгромыв

Она надежда боевая

Отважно бореться за мир.

Прекрасны вашие победы,

Оны бушують в нас в сэрцах,

Мы воины Совэцькой Арми,

Сумеем далше так стоять.

Если у тебя, дорогой читатель, есть хоть капля совести, то ты не станешь спорить: автор стихотворения обладал идеальным чувством стихотворного метра. Там, где ему не хватало слога – он его добавлял, слог же лишний – отсекал безжалостно и решительно!

Я было развел руками, показывая этим свое полное бессилие перед талантом самородка. Но капитан смотрел на меня таким умоляющим взором, что я сдался: сел – и сочинил новое стихотворение – столь же трескучее, но формально более связное. Оно и было помещено в стенгазету – разумеется, за подписью сержанта. Любопытно, что он ничуть не удивился, а еще удивительнее – что больше никогда стихов не писал, навсегда, по-видимому, удовлетворив этим единственным стихотворческим опытом жажду литературной славы.