Рекрут, призывник, единица воинского пополнения – как ни назови, а суть одна: не только одежка, но и душа тоже еще пока что прежняя, мирная, штатская. Еще она, как ранняя кукуруза, в стадии молочно-восковой спелости Но вот-вот уже шагнуть ей в другой мир, в перевоплощение: огрубеть, зазубриться, ошабриться, закалиться.

Близок, близок поворот: от Ворошилова-Уссурийского (теперь-то он просто Уссурийск) по ветке к китайской границе… Но до пограничного

Гродекова не доехали: отцепили наши вагоны на станции Голенки. Тут – мои ворота в армию: сюда я въехал в нее – и здесь же проведу свой последний месяц службы. Но пока о том ничего не знаю, и быть нам здесь по приезде не больше часа: вон они уже стоят – нас дожидаются

– американские "студера", то есть грузовики фирмы "Студебеккер", полученные Советской Армией во время войны по ленд-лизу и славно ей послужившие. (Не забыть бы рассказать в подходящую минуту, как красиво они потом на моих глазах эту свою воинскую службу покидали).

Пока же оставляем надоевшие за 20 суток "телятники", рассаживаемся по машинам. Подходит офицер:

– Товарищи, у кого есть водительские права?

Откликаются несколько человек, в том числе наш харьковчанин Витя

Сотник. За двадцать дней пути я привык уже и к нему, и к толстогубому Лене, и к свойскому, дружелюбному Вите Карнаухову – электрику с завода "Серп и Молот"… Додик и Боря Бержановский остались где-то позади, теперь эти трое или четверо – единственные мои земляки, если не считать колхозников из дальних сел области. С харьковчанами мне очень хотелось попасть в одну часть. Пока, вроде бы, ожидания оправдывались: вместе мы прибыли в большое районное село Покровку. Здесь всех привели в спортивный зал солдатского клуба. По периметру зала было аккуратно разложено свежее сено, мы немедленно улеглись отдохнуть.

Но отдохнуть не дали: в зал начали прибывать "покупатели".

Добродушный толстомясый улыбчивый майор, эдакий физиологический оптимист, выйдя в центр зала, громко спросил:

– Есть ли кто-нибудь с высшим образованием?

Откликнулся один – и это был я! В "дочкиных" (дочки стрелочницы) обносках, с ушами на отлете при стриженной под "нуль" башке, а притом и в очках, которые я, человек любознательный, не преминул нацепить, чтобы лучше видеть наступающую новую жизнь, – я имел вид, меньше всего вязавшийся с понятием об академичности. Толпа оборванцев захохотала, потому что оборваннее меня среди них никого не было. Майор глядел на меня с сомнением. Но я предъявил ему нотариальную копию свеженького диплома, и он опять оживился:

– Вот это да: дипломированный учитель литературы! Да вы нам вот как нужны в политотделе! У нас есть дивизионная многотиражка, при ней и типография. Сделаем вас корректором, а захотите, так и военкором!

Но оптимист не знал обо мне то, что я сам знал слишком хорошо.

– Товарищ майор, вы сперва мою личную карточку посмотрите…

– А что там? – насторожился майор. Не спеши, читатель, порицать меня за самодонос: я знал, что просмотр личных карточек неизбежен, и не хотел разочарований – ни для себя, ни для него.

Майор ненадолго отлучился – а вернулся откровенно расстроенный.

– Да-а-а-а-а… – Он разводил руками, на лице было написано искреннее сожаление. – И отец, и мать – оба по 58-й… Если бы хоть кто-то один, а то – оба…

Так обрушилась тогда, не начавшись, моя журналистская карьера. Но я не сильно жалел, так как был нацелен сдать офицерский экзамен – и считал почему-то, что это можно сделать только в линейной части и на строевой должности. Мне и в голову не приходило, что среди "военных" специальностей есть и корректор типографии, и даже… библиотекарь!

Тут в зал вошел маленький офицерик с черными "подозрительно курчавыми волосами" (пользуюсь строчкой из "тюремного стихотворения моего отца). Громко представился:

– Капитан Рубинчик!

И стал набирать желающих в батальон связи, которым командовал. Я было записался, но он меня отбраковал, а всех моих земляков – зачислил. И тут же при мне они стали друг другу хвастаться:

– А меня Абрам купил

– И меня – Абрам!

А вот меня – не купил… Думаю, его отпугнула не столько моя личная карточка, сколько то, что и я также "Абрам".

Явление следующее: те же – и незнакомый офицер.

– Товарищи пополнение! – выкликает он крайне деловым, серьезным тоном. – Сейчас вам необходимо проделать следующую работу…

"Товарищи пополнение", все двести или триста человек, превратились в слух: что же это за работа нам предстоит? Оказывается:

– Вы все должны обрить себе лобки и подмышки!!!

Общий гогот, дружное ликование зала, но… ничего не поделаешь: работа есть работа. На свет извлекаются бритвы. "безопасные" станочки, мыльницы, кисточки – и зал превращается в странный гибрид парикмахерской и бани.

После "проделанной работы" нас и в самом деле ведут в баню. С готовностью расстаемся со своими лохмотьями, а на выходе из моечного зала каждый получает от стоящего здесь солдатика с ведерком какой-то жидкости тычок квачом в пах, тычок – в подмышки: это – дезинсекция.

(Забегая вперед,. скажу, что за всю службу в армии ни вши, ни клопа мне не встретилось. За единственным исключением,. о котором – в свое время (см. главу 33).

В просторном предбаннике нас последовательно обмундировывают: называешь свой размер – и получаешь из рук.специально выделенных каптенармусов – у одного – белье,.у другого – гимнастерку с шароварами, у третьего, четвертого, пятого – бушлат, шапку, сапоги с портянками… Все бы хорошо, но сапоги мне выдали, как потом оказалось,на два размера меньше!Еле втиснув ноги, легкомысленно решил: разносятся! Дело в том. что командовавший раздачей старшина покрикивал, торопил… Потом мы опять очутились в солдатском клубе, но уже не в спортивном, а в зрительном зале. Все вдруг стали одинаковыми – и одинаково потешными. То и дело слышны были возгласы:

"Иван! Це -ты? Тю, мать-перемать нехай, в жизни б не впизнав!" На каждом новеньком форма топорщится, топырится, комом стоит, а морды, все без исключения, еще совершенно штатские, детские, растерянные, ошалелые…

Между тем, покупатели, пришедшие пораньше, уводят свою добычу, а за остальными являются новые. Ко мне подходит молоденький лейтенантик с узкими белыми "медицинскими" погонами. Почему-то торжественно, как генералу, представляется, чуточку шепелявя:

– Старший врач зенитного полка лейтенант Мищенко. Окончил ленинградскую ордена такого-то и такого-то военно-медицинскую академию имени такого-то. Мне сказали, что у вас высшее образование.

Это правда?

– Ну, правда, – говорю. Он мне как-то сразу не понравился: трескучий и хвастливый. – Я окончил харьковский, без орденов, государственный педагогический институт имени Сковороды.

Сковорода его озадачила… Пришлось объяснить, что это фамилия знаменитого украинского философа и поэта. Лейтенант опять взбодрился:

– Хотите служить у меня в медсанчасти? Я бы сделал из вас отличного санинструктора!

…Этого еще не хватало! А как же со сдачей экстерном на младшего лейтенанта? Что же, мне медицину прикажут сдавать?

И я решительно говорю: нет! Хочу быть в строю, приобрести боевую специальность. Лейтенант с сожалением отступается от меня.

Тут раздалась очередная команда, нас вывели, рассадили по машинам и повезли куда-то в ночь – в один из дальних приграничных гарнизонов, где располагался зенитный полк танковой дивизии.