#img_10.jpeg

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

П о л е ж а е в  Дмитрий Илларионович, профессор, действительный и почетный член многих научных обществ, университетов и академий всего мира, за исключением Российской Академии наук, где он был забаллотирован, 74 лет.

М а р ь я  Л ь в о в н а, его жена, 62 лет.

В о р о б ь е в  Викентий Михайлович, доцент, ученик Полежаева, 32 лет.

Б о ч а р о в  Михаил Макарович, студент, 24 лет.

К у п р и я н о в, матрос, начальник патруля.

Д в о р н и к.

С о л д а т.

К у х а р к а.

П е р в ы й  с т у д е н т.

В т о р о й  с т у д е н т.

П е р в а я  с т у д е н т к а.

В т о р а я  с т у д е н т к а.

К р а с н о г в а р д е й ц ы, п о н я т ы е (присутствующие при обыске).

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

(происходит в 1916 году)

Гостиная в квартире Полежаева. Прямо — дверь в кабинет. Налево — дверь в прихожую. Направо — окна на улицу. Много цветов и зелени в жардиньерках, на подоконниках. Очень чисто и очень тихо. Узкая дорожка тянется из прихожей через всю комнату. Один стул от окна отставлен на середину комнаты, как раз на дорожку. На стуле спит кошка. И вдруг поехал стул с кошкой. Дорожка тихонько скользит по паркету в прихожую. Когда стул доехал почти до двери, движение остановилось. Входит, смеясь, М а р ь я  Л ь в о в н а  в белом переднике поверх нарядного платья. В руках щетка на длинной палке.

М а р ь я  Л ь в о в н а (кошке). Ну, прости, пожалуйста. Я и не видела тебя на стуле. (Идет и открывает дверь в кабинет.) Миша, у вас как дела?

Ей тотчас же приходится посторониться: огромный  М и ш а  в студенческой тужурке тащит кадку с каким-то деревом. Стал посреди комнаты и беспомощно оглядывается. Марья Львовна командует.

Ставьте сюда. Это сюда! Жардиньерку налево. Ящик. Так. Нате щетку, вон в углу паутина. Выше. Еще. Ух какой молодец! Все. Садитесь и отдыхайте. Куда вы — на кошку! Возьмите на руки. А зачем кверху лапами? Фу, обращаться с кошкой и то надо учить.

Б о ч а р о в (сел, держа кошку, как хрупкую вещь; густым басом). Кажется, хорошая кошка.

М а р ь я  Л ь в о в н а (орудуя щеткой возле самых его ног, так что он беспокойно их подбирает). Не кажется, а это бесспорно.

Б о ч а р о в (глубокомысленно). Моей породы.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Что-о?

Б о ч а р о в. Сибирская. Я из Омска.

М а р ь я  Л ь в о в н а (многозначительно). Ну, Миша, ваше счастье, что сегодня Дима приедет. (Подойдя вплотную, понизив голос.) Может, скажете, что с вами делается?

Бочаров молчит.

В такую рань явился! Побриться даже не успел. Глаза бессонные. (Инквизиторски присматривается к нему.) Уж я вижу, что-то есть. В университете, да? Да или нет?

Б о ч а р о в. Марья Львовна, потом.

М а р ь я  Л ь в о в н а (с горячностью). Ах, потом! То есть когда приедет. Дмитрию Илларионовичу только можно сказать. Ему одному доверие. Ну, так и сидите в его кабинете. С глаз долой! Прочь!

Бочаров встает. Марья Львовна гонит его, концом щетки толкая в спину.

Носа не смейте высовывать, пока не позову. (С сердцем захлопывает дверь.) Нет, какой студент пошел, ни капли доверия, ни грани уважения к профессорше! Возмутительно! Я же сама была когда-то студенткой… Мы чтили даже экономку любимого профессора. Даже его пивную кружку. Мы готовы были целовать у нее ручку.

Г о л о с  Б о ч а р о в а (из кабинета). У экономки?

М а р ь я  Л ь в о в н а (запальчиво). Нет, у пивной кружки. Да как вы смеете там подавать голос! (Постояв немного около двери.) Миша, вы на меня не сердитесь?

Г о л о с  Б о ч а р о в а. Нет, Марья Львовна.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Вот и хорошо. Занимайтесь, больше я вам не помешаю. (Взглянув на часики, висящие у нее на груди на тонкой цепочке, заторопилась к окну.) Не понимаю, почему его до сих пор нет. Вечно он не позволит встретить — и жди его дома. Всю душу вымотаешь. Другой раз я вообще не останусь, а с ним поеду. Почему раньше я была ему полезна на международных съездах, а нынче все Воробьев? (Лукаво.) Нынче и Воробьев устарел. (Громко по направлению к кабинету.) Не правда ли, господин Бочаров? (Бочаров в кабинете не отвечает.) Держу пари, что в следующий раз в Стокгольм или в Лондон поедет не Воробьев и не госпожа Полежаева, а вы, Миша. Что на это скажете?

Пауза.

Г о л о с  Б о ч а р о в а. Ничего, Марья Львовна.

М а р ь я  Л ь в о в н а (удивленно). Что такое? (Приоткрыла дверь.) Миша, я знаю, у вас мрачные мысли. Война не кончается. Это?

Г о л о с  Б о ч а р о в а (очень серьезный и даже важный). Примерно да, Марья Львовна.

М а р ь я  Л ь в о в н а (убежденно). Не надо думать об этом, Миша. Подумаешь! Ну не дождемся конца, ну и умрем. Недоделали многого? Так мы и на том свете будем работать! Может, еще и лучше. На этом свете Дмитрия Илларионовича лишили лаборатории… Из университета пришлось уйти… С дураком министром разругался. С проектом еще неизвестно что… А там, в раю, может, и министры лучше… и лаборатория уже приготовлена для Дмитрия Илларионовича…

Г о л о с  Б о ч а р о в а. Лаборатория — это скорее по части ада.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Миша, довольно вам говорить о смерти… Когда я подумаю, что через год ему семьдесят пять… Неужели мы позволим ему умереть раньше меня?..

На пороге показывается  Б о ч а р о в.

Б о ч а р о в. Марья Львовна, пожалуйста… Нет, вы оба, чтобы как можно дольше…

М а р ь я  Л ь в о в н а. Хорошо, Миша. (Толкает его опять в кабинет и закрывает за ним дверь.) Разрешаю курить, только откройте форточку. Спички ваши куда я спрятала?

Г о л о с  Б о ч а р о в а. В прихожей, Марья Львовна.

Марья Львовна идет в прихожую. Едва вступив туда, вскрикивает от неожиданности и роняет щетку. Тотчас слышатся невнятные восклицания, поцелуи, мужской смех с теноровыми, звонкими нотами. В гостиную вваливается  д в о р н и к  с большим чемоданом. В дверях кабинета появляется и сразу же опять исчезает Бочаров. Разговор супругов начинается еще в прихожей.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы (крайне взволнованный). Хорош! Вместо недели — месяц.

Г о л о с  П о л е ж а е в а (не менее взволнованный). Ты что, смеешься? Все английские университеты объехать… Вкруговую, да еще через минную зону, да разные заграждения, формальности, препоны.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Постой, где ты был?

В дверях гостиной показывается спина  П о л е ж а е в а, он в пальто и шляпе.

П о л е ж а е в. Понимаешь, не утерпел. Из Стокгольма проехал в Англию, побывал в Кембридже, куда меня опять звали. Представляешь, как это сложно нынче? А на обратном пути банкеты в честь меня устраивали. Нашли время! То минами, то шампанским меня взрывать.

М а р ь я  Л ь в о в н а (показываясь за его плечом). Чтобы я еще раз отпустила тебя одного!.. Я-то думаю: почему он сидит в Стокгольме, что там делать? Только получить премию. А он — смотрите. И ни одного письма. Авантюрист! А как ты домой попал без звонка?.

П о л е ж а е в (пятится, пропуская вперед Марью Львовну). Смешно! Да ключ-то у меня с собой.

М а р ь я  Л ь в о в н а (недоверчиво). Ну-ну, я была уверена, что ты его потерял… Обронил в минной зоне…

П о л е ж а е в (довольный и оживленный, в элегантном пальто с черным бархатным воротником, с небольшим саквояжем в руке проходит в комнату). Вот еще! На, посмотри, пожалуйста. (Безуспешно роется в карманах, тревожно оглядываясь на Марью Львовну.) Неужели я его действительно обронил?

Порывается бежать в прихожую, но оттуда в этот момент выставился до половины туловища  д в о р н и к  и тянет руку с ключом.

Д в о р н и к. Дмитрий Илларионович, так я же вам сейчас открыл. А ключ вы еще в прошлый раз в двери оставили. Только вы уехали, гляжу: торчит в скважине. (Заботливо обтерев о полу, отдает ключ.)

П о л е ж а е в (молча, косясь на Марью Львовну, выхватывает ключ). Скважина!

М а р ь я  Л ь в о в н а. Не сердись на него, Дима.

Дворник уходит. Полежаев, веселый и улыбающийся, идет к окну, с удовольствием осматриваясь вокруг себя, нюхая цветы, расправляя листья. Особенное внимание уделяется рослому кактусу.

П о л е ж а е в (с нежностью гладит его и, наколовшись, отдергивает руку). Смотри, как он вырос без меня! Молодец! Ну да мы тоже не теряли времени. (С живостью оборачивается.) Какую я речь закатил!..

М а р ь я  Л ь в о в н а. Пожалуйста, раздевайся. Расскажешь все по порядку.

П о л е ж а е в. По порядку неинтересно. Сначала я главное покажу. Не ходи, не ходи за мной. (Исчезает в прихожей, утаскивая за собой чемодан.)

Марья Львовна усаживается на стул против двери. П о л е ж а е в  чинно выходит в мантии и шапочке доктора естественных наук Кембриджского университета, важно откашливается и начинает речь.

Милостивые государи! Когда Гулливер осматривал академию в Лапуте, он обратил внимание на человека сухопарого вида (с легкой улыбкой оглядывает себя), сидевшего, уставив глаза на огурец, запаянный в стеклянном сосуде. На вопрос Гулливера диковинный человек пояснил ему, что вот уже восемь лет, как он погружен в созерцание этого предмета — в надежде разрешить тайну солнечных лучей. (Небольшая пауза, легкий поклон в сторону аудитории.) Я должен признаться, что перед вами именно такой чудак. Около сорока лет я провел, уставившись на зеленый лист в стеклянной трубке. И внимание мое как раз было занято тайной улавливания и запасания впрок солнечных лучей. (Стоит, выдерживая минутную паузу, пока Марья Львовна выражает свое восхищение, и милостиво улыбается ей.) Что, интересно? А дальше не очень….

М а р ь я  Л ь в о в н а (умоляюще). Дима!

П о л е ж а е в. Понимаешь, я расчувствовался, и конец получился гораздо скучнее.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима, я рассержусь.

П о л е ж а е в (смеется). Вот дурочка! (Далее говорит серьезно, почти грустно.) Мой труд, я сказал… как и жизнь моя… близится к концу. Через год я надеюсь опубликовать результаты. Хочется думать, что к тому времени война кончится, кончится и разъединение ученых Европы. И через год, празднуя праздник мира, вы уже с легким сердцем снова соблаговолите выслушать меня здесь, в стенах этого старейшего университета. (Стесняясь пышности своих слов, поясняет.) Это я говорил в Кембридже, не забывай. (С увлечением.) Тогда-то и началось. Все встали, причем совершенно молча. Стоят, молчат и на меня смотрят. Прямо страшно… Точно клятва. Верность до гроба. Все в мантиях, старики вроде меня, еще древнее. Вокруг готика, зал высокий. Под потолком мрак. Черные стены резные. К стенам огромные фолианты на цепях прикованы… Самая средневековая обстановка.

М а р ь я  Л ь в о в н а (плачущим голосом). Взглянуть бы! Почему я не ученая?

П о л е ж а е в. Потом церемонии начались, латынь. (Произносит несколько звучных латинских фраз.) Потом штуку эту на меня надели (одергивает мантию), и стал я доктором естественных наук Кембриджского университета. Все. (Стоит, улыбаясь, мантия его распахнулась.)

М а р ь я  Л ь в о в н а (всплескивая руками). Поверх пальто надел!

П о л е ж а е в (сконфуженно запахивается). Смешно, я же торопился. Девочка, да мы с тобой еще не здоровались по-настоящему.

Марья Львовна прячется в складках мантии, но вдруг отскочила: в кабинете гулко откашливается Бочаров.

М а р ь я  Л ь в о в н а (хохочет). Посадила его и забыла. (Тихо.) Почему-то, не знаю, пришел рано — я комнаты убирала. (Открывая дверь.) Миша, вылезайте из своей берлоги. Вот несчастный! Спички-то я забыла вам принести. (Уходит в прихожую, трясясь от смеха.)

Б о ч а р о в (неловко протискиваясь в дверь, Полежаеву). Поздравляю вас. Я все слышал.

П о л е ж а е в (строго). С чем вас и поздравляю. (Добреет.) Впрочем, спасибо, голубчик. Очень рад вас видеть. А вы тоже соскучились?

Бочаров бормочет что-то конфузливо. Долго трясут друг другу руки.

(Скрывая растроганность.) По-английски надо здороваться. Как я вас учил?

Бочаров ретиво следует совету учителя, и тот, кряхтя и потирая плечо, отскакивает в сторону.

М-да! Вот так примерно.

М а р ь я  Л ь в о в н а (входит). Миша, из вас вышел бы идеальный арестант.

Б о ч а р о в (странно взглянув на нее). Вы думаете, Марья Львовна?

П о л е ж а е в. Почему арестант? Кстати, перед отъездом мы так торопились, что забыли даже присесть, как полагается при проводах. Может, это сейчас не поздно?

Смеясь, рассаживаются. Полежаев сразу же углубляется в свою записную книжку.

М а р ь я  Л ь в о в н а (тихо Бочарову, пока Полежаев занят). Никогда не сознается, что устал. Ну, хоть угомонился. А впрочем, я страшно рада, что он веселый. Все-таки развлекся поездкой. Он ужасно переживал войну, сидя здесь. Последнее время его поддерживала одна надежда на проект, который он представил перед отъездом министру. Что? Он не слышит, когда читает…

П о л е ж а е в (закрыв блокнот). Сейчас примемся за работу.

М а р ь я  Л ь в о в н а (обиженно). Да ну вас! Сейчас будем чай пить.

П о л е ж а е в. Какой чай после пяти банкетов!

В передней раздается звонок.

М а р ь я  Л ь в о в н а (со вздохом идет открывать). Ох как не хочется сейчас больше никого видеть!

П о л е ж а е в (живо). Муся, это, наверное, Викентий Михайлович; он раньше меня вернулся в Питер. (Бочарову.) Вот и другой помощник явился.

Входит  В о р о б ь е в, худощавый блондин.

В о р о б ь е в (здоровается с Полежаевым, сразу же беспокойно Бочарову). Ты уже сказал, да?

Б о ч а р о в (невозмутимо). Нет.

В о р о б ь е в. Почему?

Б о ч а р о в (пожимает плечами). Еще не сказал.

В о р о б ь е в. Глупо. Я нарочно пришел сейчас, пока Дмитрий Илларионович не успел уйти в университет. А ты еще раньше здесь — и молчал.

Б о ч а р о в. Я и сейчас молчу.

В о р о б ь е в. Совершенно тебя не понимаю. Тебе это было гораздо удобнее. А теперь, когда мы уже встревожили Дмитрия Илларионовича…

П о л е ж а е в (иронически наблюдая за ними). …то не худо бы ему объяснить, в чем дело. Долго вы будете пререкаться?

В о р о б ь е в (растерянно). Дмитрий…

П о л е ж а е в (резко). Да, я. В чем дело? Илларионович.

В о р о б ь е в (совсем, потерянно). Дело в том… (И вдруг разрыдался.)

Общий переполох, во время которого Полежаев незаметно для всех исчезает из комнаты. Воробьева усаживают в кресло, приносят воды.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Еще попейте, голубчик. Миша, еще воды!

Б о ч а р о в (гладит его по плечу). Успокойся, Викентий.

В о р о б ь е в (пьет воду, зубы его стучат о стакан). Миша, я не могу… Миша, так жалко…

Б о ч а р о в. Успокойся.

В о р о б ь е в. Ты расскажешь? Все? Да?

Б о ч а р о в. Да, да, успокойся.

В о р о б ь е в. Не обращай на меня внимания. Это сейчас пройдет. (Ему неловко. Ко всем, просительно.) Не обращайте на меня внимания… Мне очень стыдно перед Дмитрием Илларионовичем.

Смотрят — Полежаева в комнате нет.

М а р ь я  Л ь в о в н а (немного смущенно). Должно быть, ему надоело, и он пошел заниматься. (Видя, что Бочаров направился в кабинет.) Миша, пока не надо. Остынет, тогда позовет или сам выйдет. (Воробьеву, с виноватой улыбкой.) Ужасно не любит семейные происшествия.

Б о ч а р о в (ворчит про себя). И я не люблю, признаться.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Миша, молчите, пожалуйста. (Воробьеву.) Викентий Михайлович, что случилось?

Воробьев молчит, совсем подавленный.

(Переводит взгляд на Бочарова.) Что-нибудь очень плохое, должно быть? Да? (Нетерпеливо.) Да или нет?

Б о ч а р о в (спокойным и густым басом). Проект похоронен, Марья Львовна.

Пауза.

М а р ь я  Л ь в о в н а (тихо). Не понимаю.

В о р о б ь е в. Докладная записка Дмитрия Илларионовича, которую он подал перед отъездом, об учреждении Академии прикладной ботаники в помощь России, поражаемой недородами…

М а р ь я  Л ь в о в н а (нетерпеливо). Да знаю, знаю… Мне ли не знать?! Ну?

В о р о б ь е в (нервно). Проект отвергнут министром.

М а р ь я  Л ь в о в н а (быстро). Причина?

В о р о б ь е в. Сочли невыполнимым в настоящее время. Война, разруха…

Б о ч а р о в (спокойно). Есть и еще причина. Проект полежаевский. (Подчеркивает последнее слово.)

Пауза.

М а р ь я  Л ь в о в н а (тихо). Да, конечно.

Пауза.

Никто не видит, как в дверях кабинета неслышно появился  П о л е ж а е в  и слушает.

(Тихо.) А он-то радовался: вернется — и сразу за это дело.

В о р о б ь е в. Все пропало!

М а р ь я  Л ь в о в н а (задумчиво Бочарову). Так вот вы что от меня скрывали, когда я вас сегодня спрашивала! (Пристально смотрит на Бочарова.) Понимаю, не хотел портить встречу… счастливое настроение. Ах вы, милый!

В о р о б ь е в (нетерпеливо). Мне кажется, без Дмитрия Илларионовича надо обсудить главное: как сообщить ему обо всем.

Полежаев делает два шага вперед, злой, колючий.

П о л е ж а е в (насмешливый полупоклон Бочарову). Поздравляю вас, я все слышал. (Всем, сухо.) Благодарю за проявленную заботу обо мне… а также о моем проекте. (Смотрит на часы. Бочарову и Воробьеву.) Идемте, господа.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Куда?

П о л е ж а е в (идя в кабинет). Работать.

Бочаров в свою очередь вынимает огромные серебряные часы и нерешительно кашляет.

(С порога.) Ну, что стоите?

Б о ч а р о в. Это верно. Мне бы уж, собственно, надо ехать. (С испугом глядит на Полежаева.) Только как же с работой? (Воробьеву.) Придется тебе, а?

Полежаев секунду смотрит на него, потом вдруг хватает длинной, цепкой рукой за плечо и утаскивает за собой в кабинет. Недоумевающие Марья Львовна и Воробьев остаются одни. Воробьев встает и идет в кабинет.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Викентий Михайлович!

Воробьев молча оглядывается через плечо.

Не ходите! Пусть они поговорят.

Воробьев не слушается и берется за ручку двери.

(Строго.) Сядьте. Как вам не стыдно! Ведь я же вижу. Чудак! Ревнует профессора к новому способному студенту.

В о р о б ь е в (с горечью). Именно. Когда-то я, теперь он. Очевидно, он способнее.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Да вы институтка! Не приват-доцент, а форменная институтка.

В о р о б ь е в (останавливается перед ней). Вы не знаете еще одной новости… Вероятно, ее он и сообщает Дмитрию Илларионовичу. (Значительно.) При характере Дмитрия Илларионовича она чревата последствиями гораздо бо́льшими, чем разгром проекта.

М а р ь я  Л ь в о в н а (скрывая тревогу). Говорите.

В о р о б ь е в. Издан новый закон: студентов, замеченных в революционных волнениях, отправлять на фронт.

М а р ь я  Л ь в о в н а (гневно). Какая мерзость! Но это неслыханно! Неужели не будут протестовать?

В о р о б ь е в. Успокойтесь. Вы знаете, что намерены предпринять либеральные профессора?

М а р ь я  Л ь в о в н а (просто). Подать в отставку.

В о р о б ь е в. Да, но они ждут, чтобы кто-нибудь сделал это первый.

М а р ь я  Л ь в о в н а (так же просто). Ну, так это сделает Дима. (Беспокойно.) А что, разве в это время в университете были волнения?

Воробьев молча наклоняет голову.

(Еще беспокойнее.) А Миша? Замечен?

Воробьев молчит.

(Как бы успокаивая себя.) Вряд ли. Он у нас такой тихий. Правда, он не участвовал?

В о р о б ь е в (жестко). Он не участвовал в университетских беспорядках. Ему было некогда. Он устраивал беспорядки во флоте.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Во флоте?

В о р о б ь е в (нетерпеливо). Агитировал среди матросов.

Дверь кабинета открылась. Выбегает  П о л е ж а е в, ни на кого не обращая внимания, бежит к окну и выглядывает на улицу. Б о ч а р о в  выходит за ним.

П о л е ж а е в (крайне встревоженно). Как будто никого? Но, может, лучше останетесь? Отсидитесь у меня, а там видно будет.

Б о ч а р о в. Нет. Если смогу, я должен уехать. Вы знаете, я говорил вам.

П о л е ж а е в. Да, да. (Опять бежит к окну.) Никого нет. Но на всякий случай пройдите двором. Я вас выпущу через черный ход. (Марье Львовне.) Ну что, ну что? Ну, скрывается от ареста. Ну, поднимал восстание… Что тут такого особенного? Должен уехать. Посылают в другой город. Это же лучше, надеюсь, чем в тюрьме сидеть… Хотя он и идеальный, по-твоему, арестант…

М а р ь я  Л ь в о в н а. Постойте, я ничего не понимаю…

Б о ч а р о в (протягивает ей руку). До свидания, Марья Львовна. (Добавляет с улыбкой.) В тюрьме-то мне не придется сидеть! Слышали новый закон?

П о л е ж а е в (кричит). Мерзавцы! Додумались! Мало им крови! Я ненавидел войну с первого ее дня…

М а р ь я  Л ь в о в н а (растерянно). Так если поймают? Мишенька…

Б о ч а р о в. На передовые позиции. В какую-нибудь штрафную роту. (Многозначительно.) Ну что же. Это к лучшему. Мне там и следует быть.

П о л е ж а е в (останавливаясь перед ним). Как?

Б о ч а р о в (с расстановкой). Мне там и следует быть.

Марья Львовна неожиданно срывается с места, подбегает к одному, к другому, хватает за рукав, за лацкан.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Миленькие, прошу… Уйдите. На одну минутку… Уходите из комнаты… Все, пожалуйста… Кроме Миши… На одну секунду… И ты, и ты, Дима… Очень нужно. Страшно серьезно.

Все уходят, не устояв перед таким натиском. Заставив двери стульями, Марья Львовна подбегает к Бочарову.

Миша… миленький… Это-то вы хоть знаете? Мы вас как сына любим. И я и Дима… Он не скажет, а я говорю. (Тихо.) Так вы, пожалуйста, берегите себя. Куда бы вы ни попали, помните обо мне и о Диме. До свиданья, голубчик… (Вместо платка вытаскивает из кармана спички.) Ну что это? Ваши спички. Так и не собралась отдать. (Сует их Бочарову.) Мне еще много надо сказать…

Дверь начинает открываться, сдвигаются стулья.

Ну, уже лезут. (Недовольно.) Войдите.

П о л е ж а е в  и  В о р о б ь е в  входят.

(Лукаво.) Теперь Дмитрий Илларионович скажет: выйдите все из комнаты, хочу с Бочаровым попрощаться.

П о л е ж а е в. Нет. Дмитрий Илларионович скажет другое. (Подходя к Бочарову.) Дайте мне слово, что при первой возможности вернетесь в университет.

Б о ч а р о в (растерянно). Боюсь, что такая возможность… представится только после революции.

П о л е ж а е в. Все равно. Дайте слово.

Бочаров наклоняет голову, но Полежаеву этого мало.

Не так, а по-настоящему. Скажите: даю слово!

Б о ч а р о в (послушно). Даю слово!

П о л е ж а е в (сразу подобрел). Так, так. Это что же значит? (Лукаво.) Чем скорее революцию сделаете, тем скорее ко мне вернетесь? (Понизив голос.) Так уж вы постарайтесь, голубчик. Приналягте. Это и в ваших и в моих интересах.

Все грустно улыбаются.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Миша — революционер! Агитатор! Да я скорее бы на себя подумала…

Воробьев и Бочаров глядят друг на друга.

В о р о б ь е в. Ты извини, если что… я ведь часто бывал неправ.

Б о ч а р о в. Ерунда!

Обнялись.

П о л е ж а е в (ищет по всем карманам и не находит). Где это опять ключ? (Нашел в пальто, оставленном подле двери на стуле, отдает Бочарову.) Возьмите на всякий случай. Если не уедете, у меня сегодня будете ночевать. И вообще — как домой. Со своим ключом… Прощайте, голубчик. Пусть все у вас будет хорошо. (Долго трясут друг другу руки. Полежаев бормочет.) По-английски надо, по-английски… Как я вас учил…

Но Бочаров обнимает его, и они троекратно целуются. Через некоторое время Полежаев благополучно выходит из бочаровских объятий.

Это уж скорее по-русски!

Уходят.

В комнате остаются Марья Львовна и Воробьев. Пауза.

В о р о б ь е в. Для меня непостижимо одно.

М а р ь я  Л ь в о в н а (рассеянно). Что?

В о р о б ь е в. Что он так легко принял известие о разгроме его проекта. (Горько.) Отъезд Бочарова взволновал его куда больше.

М а р ь я  Л ь в о в н а (рассеянно, все как будто прислушиваясь к чему-то). Мы с ним привыкли ко всяким передрягам.

В о р о б ь е в (настойчиво). Да, но отъезд Бочарова…

М а р ь я  Л ь в о в н а (порывисто обернувшись). Это для нас страшнее… Вам непонятно? Вам тридцать, а нам с Димой — сто тридцать. Мы боимся терять людей. С нас хватит.

Воробьев хочет что-то сказать. Марья Львовна делает ему знак молчать и вновь тревожно прислушивается. Хлопнула дверь, одна, другая. Вбегает  П о л е ж а е в. Он останавливается посреди комнаты, задыхаясь и ничего не видя вокруг себя. Его обступают Марья Львовна и Воробьев. Он отстраняет их и через силу бежит к окну. Цветы и любимый кактус мешают ему смотреть на улицу — он сталкивает их на пол. На улице ничего не видно. Оборачивается. У него перекошенное лицо.

П о л е ж а е в (хрипло). Арестовали. (Идет вдоль окон, роняет еще один цветок. Марья Львовна и Воробьев застыли на своих местах, не сводя глаз с Полежаева. Тот медленно, далеко обходя Марью Львовну и Воробьева, идет в кабинет. Останавливается на пороге. Еще раз оглядывает их. Неожиданно кричит.) Не смейте ко мне входить! Никто! Никого мне сейчас не надо! (Щелкнул замком.)

З а н а в е с.

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

(происходит в ноябре 1917 года)

Та же гостиная, что и в первом действии. Только в ней больше мебели и вещей, собранных из других комнат. Большой стол посредине, буфет у двери. Но тот же рояль и диван и много цветов. Теперь это гостиная и столовая вместе. На столе горит керосиновая лампа. В комнате никого. Как и прежде, тихо. В дверь заглядывает  М а р ь я  Л ь в о в н а  в старенькой шубке. Заглянула и скрылась, затем появляется снова, уже без шубки, но в шляпке и в теплом платке поверх шляпки. Идет прямо к столу и зябко греет над лампой руки.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дурацкая погода. Слышишь, Дима? Стужа, а сверху поливает. И ветер страшный. Ничего не поделаешь: ноябрь в Питере — он такой. (Старательно греет руки.) Ноги еще туда-сюда, а вот руки — главное. Сейчас переписывать для тебя, а руки как грабли. (Прислушивается.) Ты слушаешь меня?

Никто не отвечает.

Ничего не слышит. (Кричит.) Дима!

Молчание.

А еще говорил: ты нужна сейчас, приходи скорее, кроме тебя никто не разбирает мои каракули… Это верно. (Осторожно приоткрыла дверь, заглядывает в кабинет.) Готово, Дима? Можно переписать?

Г о л о с  П о л е ж а е в а. Сейчас, сейчас. Последняя страница.

Марья Львовна решительно стаскивает с головы платок и шляпку и входит в кабинет.

Ты знаешь, вот здесь я сам не могу разобрать, что написал.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Здесь? Ну что ты! «Гражданское мужество»… Я сразу прочитала.

П о л е ж а е в. Молодец!

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Так я пойду переписывать.

Г о л о с  П о л е ж а е в а. Пожалуйста, Муся, а то в типографии не разберут. Известно, газетные торопыги. Придется в следующем номере извиняться перед читателем: напечатано «пуговица», читай «богородица».

М а р ь я  Л ь в о в н а  выходит из кабинета, устраивается с чернильницей и бумагой за столом, у лампы. Пишет, прочитывая некоторые слова вслух.

М а р ь я  Л ь в о в н а. «Всего месяц назад, в октябре тысяча девятьсот семнадцатого…», а это? «Свое славное кра…», «свое славное…». Не понимаю.

Выстрел за окнами. Марья Львовна вздрагивает и прислушивается. Затем снова склоняется над бумагами.

(Озабоченно.) Вот здесь и я не могу разобрать. «Кра… кра…», что такое?

Г о л о с  П о л е ж а е в а (укоризненно). Кра! Кра! Красное… Ну конечно, красное знамя. Дай я поправлю…

М а р ь я  Л ь в о в н а. Стучат. (Бежит в переднюю.) Это вы, Викентий Михайлович?

Гремят засовы.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Я уже начала тревожиться. Я услышала выстрел.

В о р о б ь е в  быстро входит, почти вбегает. В пальто с поднятым воротником, в черной шляпе. В одной руке сверток, в другой — мокрый зонтик.

В о р о б ь е в (задыхаясь). Вы слышали выстрел?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Перед самым вашим приходом. (Испуганно.) Это не в вас стреляли?

В о р о б ь е в. Нет. Но лучше бы в меня. Такую сцену… перенести еще раз…

М а р ь я  Л ь в о в н а. Что случилось?

В о р о б ь е в. Я был свидетелем… отвратительного убийства. На моих глазах схватили и расстреляли человека.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Как? Без всякого повода?

В о р о б ь е в. Грабил вагон с хлебом. Его застиг патруль. Он отстреливался. В результате кровавая расправа. Вся очередь приняла участие в охоте. (Болезненно усмехнулся.) Кроме меня, разумеется. Но и то… О, я никогда не забуду его лица!

М а р ь я  Л ь в о в н а. Лица бандита? Вы видели его близко?

В о р о б ь е в (нервно). Нет. Его я старался не видеть. Я говорю о начальнике патруля. Я никогда себе не прощу… Он заставил меня писать протокол… Когда я уже уходил, раздался выстрел. Я оглянулся. Последнее, что я увидел, это опять матрос, стоящий посредине улицы с дымящимся револьвером в руке. Убийца!

Пауза.

М а р ь я  Л ь в о в н а (сочувственно). Да, вам не стоило оглядываться. (С облегчением.) Хорошо, что я ушла. Успокойтесь, Викентий Михайлович. (Берет из его рук зонтик.)

В о р о б ь е в (приходя в себя). Мокрый! Надо его раскинуть в кухне.

Воробьев кладет пакет на стол, поспешно снимает пальто и шляпу. Марья Львовна уносит вещи в прихожую и возвращается.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Озябли? Я уж бранила себя, зачем оставила вас в этой проклятой очереди.

В о р о б ь е в (серьезно). Напрасно. Я исполнил долг. (Неожиданно улыбнулся.) «Исполнил» называется… Хлеба нет и не будет сегодня. Выдали одни селедки. (Кивает на стол и с омерзением нюхает пальцы.) Фу, какая мерзость!

М а р ь я  Л ь в о в н а (с удовольствием развернула сверток). Нет, ничего, кажется. Это салака. Давно ее не было. (Видит, что Воробьев брезгливо смотрит на свои руки.) А воды нет. Хотите одеколоном? (Подает флакон.)

В о р о б ь е в (вытирает руки одеколоном, показывает на кабинет). Дмитрий Илларионович там?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Да.

В о р о б ь е в. Работает?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Конечно.

В о р о б ь е в (с горечью). Счастливец! Лично я совершенно выбит из колеи. Не могу сосредоточиться, не могу думать о диссертации.

М а р ь я  Л ь в о в н а (виновато отодвигает сверток с селедками). Действительно гадость, что я заставила вас заниматься этим.

В о р о б ь е в. Нет, нет, я бесконечно рад помочь. Но ведь там хуже, чем это. (Показывает на окна.) Там льется кровь…

М а р ь я  Л ь в о в н а (тихо). Кровь давно льется. Наверно, пролил свою кровь и Миша.

В о р о б ь е в (рассеянно). Какой Миша?

М а р ь я  Л ь в о в н а (грустно). Уже забыли.

Пауза.

Что ж, скоро год, как о нем нет известий.

Пауза.

В о р о б ь е в. А, вы про Бочарова… Ну, если и пролил, то лучше на фронте, чем здесь. Честный бой — или позорная драка… За что? За власть, как бы она ни называлась. Непонятно, ненужно, дико. Мне ничего не нужно, кроме моей науки. (Пауза.) Я бы хотел только… (Замолчал, видя, что Марья Львовна пишет.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. А вы говорите, что хотите. Я могу и писать и слушать. (Бормочет, переписывая.) «Если послушать старого идеалиста…»

В о р о б ь е в (тихо). Как вы думаете? Я не очень ему помешаю, если пойду и просто положу на стол… (Вынимает из кармана тетрадь.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Что это?

В о р о б ь е в (смущенно). Это мои воспоминания…

М а р ь я  Л ь в о в н а (удивленно). Воспоминания? О ком?

В о р о б ь е в (после минутной нерешительности). О Дмитрии Илларионовиче.

М а р ь я  Л ь в о в н а (даже испуганно). Он же еще не умер! Вы что, с ума сошли?

В о р о б ь е в. Почему? Это так естественно! Живя рядом с большим человеком, запоминать, записывать его мысли, его высказывания, мельчайшие черточки его бытия… (Убежденно.) Именно так появилось множество мемуаров о великих людях. Так Эккерман писал о Гете. Почему я не имею права?

М а р ь я  Л ь в о в н а (смеясь). Ну, пожалуйста, если вы считаете его великим!

В о р о б ь е в (настойчиво). А вы не считаете его великим?

М а р ь я  Л ь в о в н а (лукаво). Это мое дело. Кстати, раз уж вы пишете про бытие, значит и меня прихватили?..

В о р о б ь е в (уклончиво). Да, немного…

М а р ь я  Л ь в о в н а (иронически). Очень обязана. А интересно взглянуть. (Протягивает руку.)

Воробьев поспешно отдергивает тетрадь.

(Подозрительно.) Может, дурой меня там назвали.

В о р о б ь е в. Марья Львовна… Я хотел, чтобы он прочел прежде. (Убежденно.) Я обязан ему отдать это не позже завтрашнего дня.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Почему?

В о р о б ь е в. Вы забыли, что завтра Дмитрию Илларионовичу исполняется семьдесят пять лет?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Ну и что? Лучше вас знаю.

В о р о б ь е в. Вы видите, что происходящие события (показывает на окна)… не позволят ученым отпраздновать юбилей. Поэтому…

М а р ь я  Л ь в о в н а. Подождите. Кто не позволит? Мы отпразднуем дома день его рождения. (Доверительно.) У меня даже две бутылки вина припасено. Придут гости. Я всех позвала.

В о р о б ь е в (горько). Дома! Гости! Разве этого он заслуживает?.. (Горячо.) Марья Львовна, я обязан ему показать. (Берет тетрадку.) Чтобы он видел, знал, как преданы ему ближайшие ученики… что ни одно его слово не пропадет для потомства. А кроме того, это мой личный дар… (Решительно идет к двери.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Викентий Михайлович!

Он не слушает, взялся за ручку двери.

Викентий Михайлович!

Воробьев открыл дверь. Марья Львовна, покачав головой, принимается снова за переписку.

Г о л о с  П о л е ж а е в а. Кто это? А, это вы, Викентий Михайлович! Очень рад. Впрочем…

В о р о б ь е в (сделал было шаг в кабинет). Что, Дмитрий Илларионович?

Марья Львовна с улыбкой прислушивается.

Г о л о с  П о л е ж а е в а. Лучше ступайте, дружок. А то помешаете мне. Идите себе, работайте. Как диссертация, подвигается?

В о р о б ь е в (идет к письменному столу, угол которого виден из гостиной; взволнованно). Дмитрий Илларионович, вот… я хотел… прочитайте сегодня вечером… перед сном…

Г о л о с  П о л е ж а е в а. Что это? Диссертация? Да вы молодец, Викентий Михайлович! Лучше меня стали работать.

Г о л о с  В о р о б ь е в а. Дмитрий Илларионович…

Г о л о с  П о л е ж а е в а. Хорошо, хорошо. Непременно прочту. Идите, голубчик. Хотя подождите. Раз диссертацию кончили, я вам работу дам.

Пауза.

Бумажный шорох.

(Торжественно.) Да вы знаете, что я вам даю? Держите крепче. Что, у вас никак руки дрожат? Или это у меня? (Волнуясь.) Книга моя, последняя глава. Закончил сегодня. Как раз поспел ко дню рождения. А? Небось вы мне никакого подарка не приготовили, а я о себе позаботился. Ну, держите. Ведь это шесть лет моей жизни. Завтра пораньше встаньте — и в типографию. Сегодня проверьте формулы. Не напачкайте там ничего. Ну, идите, дружок… Всего хорошего!

В о р о б ь е в (выпровоженный из кабинета, выходит с рукописью; торжествующе Марье Львовне). Слыхали? Отдал. Взамен получил вот это.

Марья Львовна смеется и машет на него рукой. Воробьев пристраивается с другой стороны стола и принимается за работу. Марья Львовна бормочет что-то про себя, переписывая. Дальний выстрел. Воробьев сразу резко захлопывает рукопись.

Опять!

М а р ь я  Л ь в о в н а (рассеянно). Что опять?

В о р о б ь е в (жалобно). Стреляют. Как сейчас вижу… Вагон стоял на трамвайных путях. Человек побежал, отстреливаясь. Его схватили. Матрос прочел приказ: «Мародеров, бандитов и спекулянтов… вполне изобличенных, расстреливать на месте». (Горячо.) В одном этом слове заключена вся бессмысленная жестокость произвола. «На месте!»

Вскакивает из-за стола. Марья Львовна прилежно пишет.

(Решительно.) Дальше, от всего дальше. Замкнуться на ключ, не слышать, не знать, не видеть. Только наука, только книги.

Молчание. Марья Львовна продолжает писать, озабоченно произнося некоторые слова вслух.

М а р ь я  Л ь в о в н а. «Только глупец может отделять… Глупец… отделять науку от…»

В о р о б ь е в. Но, может быть, этого мало? Надо открыто сказать, что мы уйдем в отставку. (Пауза.) А почему бы не так? Прежде мог же Дмитрий Илларионович в знак протеста уходить из университета. (Тихо.) Марья Львовна…

М а р ь я  Л ь в о в н а (отмахиваясь). Подождите, здесь самое интересное… «И я призываю…»

В о р о б ь е в. Со мной говорили сегодня… профессор Кумов и другие. Они ждут только смелого слова. Кто-то должен выступить первым. (Смотрит на Марью Львовну. Тихо.) Раньше бы вы не задумываясь ответили: это сделает Дима. Почему вы теперь этого не говорите?

Марья Львовна кончила переписывать, сложила вместе листки.

М а р ь я  Л ь в о в н а (просто). Он уже сделал это.

Поднялась со стула, держа в руке и показывая Воробьеву бумаги. Воробьев поднимается с другой стороны стола.

В о р о б ь е в. Что это?

Марья Львовна не успела ответить. В кабинете гремит гневный голос.

Г о л о с  П о л е ж а е в а. Это что за мерзость?! Воробьев, пожалуйте-ка сюда!

Воробьев и Марья Львовна испуганно переглянулись.

(С каждой фразой грознее.) Так вот он что мне подложил! Я думал — диссертацию, а он мне акафисты! Гляжу: что такое? Эккерман, Гете! Дмитрий Илларионович — гений, мировая величина… Да вы что? Воробьев! Где вы прячетесь?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Я вас предупреждала…

Г о л о с  П о л е ж а е в а (как гром). Чтобы духу этого не было! Вон! За дверь! Я в печку брошу.

В о р о б ь е в (жалобно). Дмитрий Илларионович, ради бога!

Бросается в кабинет, но в это время раздается громкий стук в наружную дверь.

Марья Львовна с лампой в руках спешит в прихожую. Воробьев, спотыкаясь, выбегает из кабинета. Замолчал Полежаев. В комнате сразу стало темно.

(Вслед Марье Львовне.) Марья Львовна, не открывайте. Грабят не только вагоны… из той же шайки… очень возможно…

Воробьев не договорил. В комнату, еще не освещенную, вваливается несколько человек, гремя сапогами. Марья Львовна идет за ними с лампой в руках. Матрос  К у п р и я н о в  идет прямо на Воробьева. Воробьев смотрит на него, отступает.

(Едва слышно.) Вы?.. Он… Не может быть…

К у п р и я н о в. Что — я? (В свою очередь, смотрит на Воробьева.) А-а, старый знакомый… (Обращаясь к отряду.) Это который нам протокол составлял. Скоро встретились. Вы хозяин квартиры?

В о р о б ь е в. Нет. Нет.

Еще отступает на шаг и показывает на дверь кабинета. Но когда матрос Куприянов направляется туда, Воробьев спохватывается и загораживает ему дорогу.

Я его помощник. Что вам угодно?

К у п р и я н о в (отстраняет его). Нам не приказчика, нам самого хозяина надо. (К Марье Львовне.) Хозяин там, что ли?

М а р ь я  Л ь в о в н а (идет вперед и открывает дверь). Дима, к тебе.

Г о л о с  П о л е ж а е в а (оживленный). Пришли из газеты?

М а р ь я  Л ь в о в н а (делает знаки). Дима!

П о л е ж а е в (показывается на пороге; к матросу). Вы за статьей?

К у п р и я н о в. За какой статьей? За хлебом.

П о л е ж а е в. За каким хлебом?

К у п р и я н о в. Давайте показывайте. Где скрыли излишки? Муку. Непонятно? Хлебные излишки.

П о л е ж а е в (увидя на столе сверток). Маша, ты что? Вероятно, ошиблись в лавке, тебе дали лишнее? Конечно, верни сейчас же.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Да нет… Я совсем сегодня не получила хлеба. Викентий Михайлович стоял и тоже не достал. Принес одни селедки.

Воробьев хочет что-то сказать. Куприянов осаживает его.

К у п р и я н о в. Где запасы?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Уверяю вас…

К у п р и я н о в (усмехнулся). Да вас что, первый раз обыскивают?

С о л д а т (пришедший с ним). Свежинка, значит.

К у п р и я н о в (останавливает его). Но, но!

Заметил, что другой из его отряда уже начал шарить по углам комнаты.

Погоди шерстить. (Полежаеву, хмуро.) Не знаете постановлений? Совет народных комиссаров постановил… должны выявить излишки у буржуев. Хлеба в Питере не хватает. Народ голодает. Понятно вам?

П о л е ж а е в (Марье Львовне). Ключи от кладовки! У нас есть что-нибудь?

Марья Львовна спешит к буфету, достает ключи, отдает матросу. Тот хладнокровно берет ключи и кладет в карман.

К у п р и я н о в (хлопая по карману). Теперь не уйдет ничего из кладовки. (Идет в кабинет.) А здесь что?

П о л е ж а е в (сухо). Здесь я работаю.

К у п р и я н о в (пренебрежительно). Какая ваша работа?

В о р о б ь е в (не выдержал). Профессор пишет книги.

Куприянов открывает обе половины двери. Виден кабинет: стены, сплошь заставленные книжными полками, письменный стол, на котором горит свеча.

М а т р о с (насмешливо). Пишет книги? Эти все написал? (Показывает на полки.)

В о р о б ь е в (вызывающе). Да, эти все.

К у п р и я н о в (вдруг разозлился). Но, но! За такое вкручивание…

В о р о б ь е в (очень взволнован, однако не выказывает страха). Что вы мне сделаете?

П о л е ж а е в (сердито). Довольно! Что зря молоть! Расхрабрились. (Обернувшись к матросам.) А вы тоже! Пришли с обыском, так обыскивайте. Зря отнимаете время. Обыскивайте, что стоите?

Один из отряда уселся у двери и перезаряжает револьвер, другой переобувается. Начальник патруля шагнул в кабинет. У самой двери на стенке книжного шкафа висит черное бархатное одеяние с малиновыми отворотами. Матрос зацепился за него маузером, снимает с крючка, возвращается в комнату и рассматривает его у лампы, которую держит Марья Львовна.

К у п р и я н о в. Э-э, да у вас тут молельня. (Распялил на руках мантию.) Ряса архиерейская, что ли?

П о л е ж а е в (возмущенно). Такую мантию носил сам Ньютон!

К у п р и я н о в. Кто?

П о л е ж а е в (кричит). Ньютон! Знаменитый физик!

К у п р и я н о в (оглянувшись на свой отряд). А, физик. (Отдает Воробьеву мантию. Отряду грозно, даже со злостью.) Пошли! Нечего тут. (Одному зазевавшемуся парнишке.) Ты что физику выставил?

Шумно уходят. Марья Львовна идет закрыть за ними дверь.

П о л е ж а е в (сердито кричит им вслед). Я говорю, зря отняли время. Могли бы прочесть на двери, что не буржуй живет!

М а р ь я  Л ь в о в н а (умоляюще обернулась). Дима!

П о л е ж а е в. Что — Дима? Не «Дима» же там написано, а «профессор Полежаев».

В о р о б ь е в. Это ему простительно. Он, верно, читать не умеет.

П о л е ж а е в (хмуро). Вы думаете?

В о р о б ь е в (торопится объяснить). Я знаю его. Я сегодня…

Полежаев не слушает и уходит.

(Торопится, пока он не ушел.) Дмитрий Илларионович… Вы написали… статью в газету?

П о л е ж а е в (подозрительно). Да, а что?

В о р о б ь е в (взволнованно). Вся интеллигенция ждет вашего слова.

П о л е ж а е в (опять не выдержал). Какого слова? Вы знаете, что я не признаю такого хвастливого слова «интеллигенция». Я десять лет назад запретил вам его произносить.

В о р о б ь е в. Да, да, я забыл. Простите.

Полежаев уходит в кабинет.

(Марье Львовне.) Как он стал раздражителен. Я понимаю его. Даже при царизме к вам не ломились с дурацкими обысками. Помните, когда арестовали Бочарова? Его поджидали внизу, у двери, чтобы не беспокоить профессора. (После раздумья, грустно.) Но я боюсь, что теперь навсегда потерял его расположение…

М а р ь я  Л ь в о в н а (успокаивая). Ничего. Отойдет, как всегда. Потерпите немножко.

В комнату заглядывает  П о л е ж а е в.

П о л е ж а е в (весело). Господа, вы заметили, как матрос Ньютона испугался? Прямо глаза вот такие от страха стали. Он думал, что я его как-нибудь осрамлю перед его отрядом. Славная у него морда. (Марье Львовне.) Чем-то похожа на твою тетку Веру Васильевну.

В о р о б ь е в (с ужасом). На Веру Васильевну? Да вы знаете, что он сейчас стрелял в человека?

П о л е ж а е в. За что? Где?

В о р о б ь е в. Какой-то бандит грабил вагон с продовольствием. Но не в этом дело…

П о л е ж а е в (не обращая на него внимания, бежит к двери в переднюю). Муся, матрос ушел?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Ушел, давно ушел.

П о л е ж а е в (с досадой оборачивается к Воробьеву). Что же вы раньше молчали? Мы сидим здесь, а он воюет… И я на него накричал. Может быть, он внизу, у Веры Васильевны?

Бежит в прихожую. Воробьев с испугом глядит ему вслед. В это время опять постучали в дверь. Открывает сам Полежаев.

М а р ь я  Л ь в о в н а (с тревогой). Неужели вернулись?

Г о л о с  П о л е ж а е в а (строгий). Это опять вы?

Г о л о с  К у п р и я н о в а. Я к супруге вашей.

П о л е ж а е в (в дверях). Муся, к тебе!

К у п р и я н о в (сконфуженно). Еще раз здравствуйте. (Гремит ключами в кармане. Не может вытащить, зацепились.) Я тут у вас, кажется, ключики подхватил. Извиняюсь. (Отдает ключи Марье Львовне.) До свиданьица. (Уходит.)

П о л е ж а е в. Подождите. (Устремляется в кабинет.) Муся, ты переписала? Где статья?

М а р ь я  Л ь в о в н а (бежит за статьей в свой угол). Переписала, переписала.

П о л е ж а е в (появляется с письмом в руке, матросу). Будьте любезны… Муся, давай статью. Если вас не затруднит, отошлите с кем-нибудь из ваших людей по этому адресу. (Отдает письмо.) Письмо… и статью.

К у п р и я н о в (прочитал про, себя адрес, шевеля губами; с уважением). О-о!

Воробьев шагнул, чтобы прочесть адрес, но матрос уже спрятал письмо за пазуху.

П о л е ж а е в. Одну минуту. (Подходит с Марьей Львовной к столу, вместе проверяют статью.) Сейчас, только проверю.

К у п р и я н о в (подходит к Воробьеву. Громким шепотом). Чего он профессор?

В о р о б ь е в. Ботаники. Физиологии растений.

К у п р и я н о в. Так. А вы?

В о р о б ь е в. Тоже.

К у п р и я н о в. А как его фамилия будет?

В о р о б ь е в. Полежаев. (Совсем осмелев.) На двери же написано.

К у п р и я н о в (перебивает.) Как?

В о р о б ь е в. Что?

К у п р и я н о в. Фамилия.

В о р о б ь е в. Полежаев.

К у п р и я н о в. Так это верно?

В о р о б ь е в (пожимает плечами). Да вы чудак, любезный.

К у п р и я н о в (грозно). Но, но! (Бормочет.) Неужели тот, про которого мне Гуляш говорил? Не может быть! (Идет к Полежаеву.) Извиняюсь, знакомого у вас не было? Гуляш — кличка, а фамилия как, не помню.

П о л е ж а е в (рассеянно). Профессор Каллаш?

К у п р и я н о в. Нет, Гуляш…

П о л е ж а е в. Не было. (Опять занялся статьей.)

К у п р и я н о в (огорченно). Значит, не тот. Профессор, да не тот. Бывает.

П о л е ж а е в (отдает ему статью). Кто не тот? Вот передайте, пожалуйста, кому следует.

К у п р и я н о в. Есть. (Уходит.)

П о л е ж а е в (кричит ему вслед). Не потеряйте!

Захлопнулась дверь. Марья Львовна гремит засовами.

В о р о б ь е в. Вы… ему доверили вашу статью?

П о л е ж а е в. А что? Он же с оружием. Уж у него не отнимут мазурики. (Похлопал по рукописи, лежащей на столе, которую дал Воробьеву еще до обыска.) Посмотрим, как вы понесете завтра вот эту штуку. Вас бы только никто не ограбил. (Бережно передает рукопись Воробьеву; тот бережно ее принимает.) Да нет, вы чувствуете? Ведь это та самая, которую я до войны начал. (Грустно.) Миша мне помогал. А теперь вы один у меня остались… помощник.

Пауза.

Воробьев стоит с рукописью.

И зачем вам понадобилось свою ерунду мне давать читать? Разозлили меня не вовремя.

В о р о б ь е в. Дмитрий Илларионович…

П о л е ж а е в. Не обижаться! Все-таки я родился завтра. Мне многое позволительно. (Подмигивает Марье Львовне.) Ничего, ничего, Маша, отпразднуем!

За окном пулеметная очередь. Все замерли. Короткая пауза, и опять.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима!

П о л е ж а е в. Ну и что? Мы им не помешаем.

З а н а в е с.

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Та же столовая и вместе гостиная. Стол раздвинут во всю длину комнаты. П о л е ж а е в  в праздничном сюртуке и  М а р ь я  Л ь в о в н а  в нарядном платье накрывают стол скатертью.

П о л е ж а е в. Слева, слева заходи… Ну что же ты! Тяни за левый угол. Вот, а теперь криво. Тяни за правый угол. Заходи справа, справа заходи.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима, оставь, я сама.

П о л е ж а е в. Что значит — сама? Кто именинник: я или ты?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Ты. Ну и сиди как именинник.

П о л е ж а е в. Хорошо. (Демонстративно садится в угол. Через минуту не выдержал.) А ты всех позвала? Телефон-то молчит. Кумовых пригласила?

М а р ь я  Л ь в о в н а (расставляет приборы). Да.

П о л е ж а е в. Кислицына?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Да.

П о л е ж а е в (перечисляет по пальцам). Грум-Гржимайло? Семенова? Буша? Пршедецкого? Великатова? Гуляша?.. Тьфу, матрос меня спутал… Каллаша?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Да, да, да.

П о л е ж а е в. Молодец! А Тихона Алексеевича?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Боже мой, ну конечно. Да если бы вдруг не позвала, что он, сам не знает? Тридцать лет ходит.

П о л е ж а е в. Тридцать лет, тридцать лет… Нынешний год особенный.

М а р ь я  Л ь в о в н а. А что особенного? Свету нет? Так, может, будет еще сегодня. А хорошо бы. К ужину. Хотя знаешь… (Смеется.) В темноте не так совестно… угощать картошкой… (Серьезно.) Ботаник, ты бы хоть салат вывел — весь ноябрь я тебя об этом прошу.

Полежаев вдруг срывается с места.

Ты куда?

П о л е ж а е в. На угол, за газетой.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Викентий Михайлович принесет.

Г о л о с  П о л е ж а е в а (уже из прихожей). Не могу я больше ждать. Теперь уж не только утренние, а вечерние вышли. До сих пор свою статью не читал.

Хлопнула дверь, Марья Львовна расставляет на столе приборы. Три стука в дверь. Бежит открывать.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. А Диму разве не встретили?

Г о л о с  В о р о б ь е в а. Он пробежал мимо. Я пытался догнать, окликнул, никакого внимания.

М а р ь я  Л ь в о в н а (входит). Увлечен идеей купить газету. Прямо пылает.

В о р о б ь е в (идет за ней, холодно). Почему так вдруг загорелся?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Ну, я не знаю. Вероятно, желание автора увидеть свое произведение напечатанным.

В о р о б ь е в. Это у профессора Полежаева такое желание? Его труды напечатаны на шести языках…

М а р ь я  Л ь в о в н а. А вы все еще кипите?

Воробьев молчит.

Все из-за вчерашнего?

Воробьев молчит.

Почему молчите, как Бочаров? Хотя Бочаров-то молчал, молчал, а оказался вдруг агитатором. Может, и вы…

В о р о б ь е в (резко). Не говорите мне о Бочарове.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Почему?

В о р о б ь е в. Я ему никогда не прощу. Он отнял у меня Полежаева.

М а р ь я  Л ь в о в н а. С ума сошел! Да Бочарова уже год как в живых-то нет, может.

В о р о б ь е в. Все равно.

М а р ь я  Л ь в о в н а (вспылив). Ах, вам все равно?

Воробьев хочет что-то сказать.

Молчите лучше.

В о р о б ь е в. Хорошо. Тогда вот. (Достает из кармана газеты, протягивает их Марье Львовне.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Газеты? Спасибо. Я говорила Диме, что вы принесете.

В о р о б ь е в (помогает ей развернуть газету и тычет пальцем в столбец). Вот, пожалуйста.

М а р ь я  Л ь в о в н а (близоруко). Что такое?

В о р о б ь е в. Читайте.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Очки.

Воробьев подает ей очки.

(Читает.) «С грустной иронией мы должны заметить, что если бы это не было злым кощунством, позволительным лишь бульварному юмористическому листку, мы заключили бы в траурную рамку наше сегодняшнее сообщение. Поистине глубокую скорбь может вызвать подобное ослепление знаменитого ученого, в свои семьдесят с лишним лет перешедшего в стан насильников и врагов культуры». Это про Диму?

В о р о б ь е в. Читайте дальше.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Да как они смеют?! Траур! В день юбилея.

В о р о б ь е в. Это не все, Марья Львовна. (Подает ей другие газеты.) Вот, пожалуйста.

М а р ь я  Л ь в о в н а. О нем? Эти дикие заголовки?

В о р о б ь е в. Да, к сожалению.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Боже мой, не показывайте ему…

В о р о б ь е в. Не забывайте, что он сам пошел за газетами.

М а р ь я  Л ь в о в н а (с надеждой). Но он ведь пошел за той, где напечатана его статья.

В о р о б ь е в. За этой? (Достает из кармана еще одну газету.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Да, да. А те, быть может, не попадутся ему на глаза.

В это время хлопнула дверь. Марья Львовна прислушивается. В прихожей два голоса: мальчишеский бас и мальчишеский дискант.

П е р в ы й  г о л о с. Профессор — шпион! Профессор — шпион!

В т о р о й  г о л о с. Бывший знаменитый ученый продался большевикам. Бывший знаменитый ученый!..

В о р о б ь е в (испуганно). Кто это?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Это Дима. Значит, уже знает сам.

П о л е ж а е в (показывается из прихожей, мрачно). Слыхали? Похоже кричат газетчики? На каждом углу. Хотите еще?

Марья Львовна и Воробьев молчат. Полежаев, усталый, садится в кресло. Увидел газеты.

А, вы уже читали? (Воробьеву.) Что вы на это скажете?

В о р о б ь е в. Я?..

П о л е ж а е в. Хотя вы ничего не скажете. (Отвернулся.)

В о р о б ь е в. Скажу.

П о л е ж а е в. Интересно, что…

В о р о б ь е в. Что подло травить вас сразу же за один необдуманный шаг.

П о л е ж а е в. Как?

В о р о б ь е в (упрямо). Подло…

Пауза.

П о л е ж а е в (с минуту смотрит на него). А ну вас! (Тяжело идет в кабинет.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима!

В о р о б ь е в. Дмитрий Илларионович!

Кидается за ним. Полежаев его отстраняет.

П о л е ж а е в (устало). Поговорили без меня — и хватит.

В о р о б ь е в (искренне взволнованный). Дмитрий Илларионович, нет…

П о л е ж а е в (упрямо). Я именинник. Пожалуйста, думайте сегодня только об этом.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Да, да… Скоро гости.

Полежаев ушел в кабинет. Воробьев уныло побрел в переднюю.

Викентий Михайлович, вы куда?

В о р о б ь е в. Домой.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима, ты его опять обидел?

П о л е ж а е в (показываясь на пороге). Викентий Михайлович, ну-ка, идите сюда.

Воробьев молча приблизился.

Голубчик, я не на вас сержусь. И даже не на эту идиотскую брань. Подумаешь! Ее следовало ожидать. (Доверительно.) Но вы понимаете, какая обида! То, за что меня здесь бранят, — не достал. Утренняя газета. Все раскупили, пока я собрался выйти. (Оживившись.) Может быть, вы купили?

В о р о б ь е в. Я? (Твердо.) Нет.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Как? Вы же мне показывали?

П о л е ж а е в (настороженно смотрит на Воробьева). Ну?

В о р о б ь е в (упрямо). У меня нет этой газеты. К сожалению, я не могу вам доставить радость…

П о л е ж а е в. Что такое?

В о р о б ь е в (договаривает). …радость автора увидеть свое произведение напечатанным.

П о л е ж а е в (Марье Львовне). Смотри, смотри, интеллигент показывает характер. (Добродушно.) Ладно. Кстати, о моих печатных произведениях. Вы сдали книгу в типографию?

В о р о б ь е в. Увы, да.

П о л е ж а е в. Почему опять замогильный тон?

В о р о б ь е в (понизив голос). Дмитрий Илларионович, я боюсь за судьбу вашей книги. С ней там может случиться все.

П о л е ж а е в. Крысы, что ли, ее съедят?

В о р о б ь е в (горячо). Вы знаете, что новые власти хотят занять типографию под свою газету? Ну да, вот под эту самую.

Воробьев сгоряча выхватывает газету из кармана. Полежаев радостно выхватывает ее в свою очередь у Воробьева.

П о л е ж а е в. Я говорил, что она у вас. (Спешит в кабинет.)

В о р о б ь е в (вдогонку). Они прикажут рассыпать набор вашей книги.

П о л е ж а е в. Чепуха! (Исчезает за дверью.)

В о р о б ь е в. Может, издать ее за границей?

В кабинете молчание.

(Умоляюще, Марье Львовне.) Он совсем не желает меня слушать. Кончится тем, что он меня выгонит.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Правда, шли бы лучше домой, пока я к приходу гостей готовлюсь. Все равно ведь не помогаете.

В о р о б ь е в (вынул часы). Собственно, я сейчас должен бы читать лекцию.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Вот и хорошо. И ступайте, читайте на здоровье. Потом приходите ужинать.

В о р о б ь е в. Вы думаете — в университете? На корабле — матросам.

М а р ь я  Л ь в о в н а. А что я вам говорила? Вы идете по стопам Бочарова. Он год назад агитировал среди матросов.

В о р о б ь е в (мрачно). Действительно, большое сходство. Только он сам пошел, а меня… (Делает выразительный жест.) попросили.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Вот как! Ты слышишь, Дима?

П о л е ж а е в (показывается на пороге, веселый и оживленный, в руках газета). А я все свою статью читаю. (Блестя глазами.) Молодец, право! (Спешит пояснить.) То есть, я хочу сказать, молодец матрос, доставил ее по адресу. Не обманул, вояка.

М а р ь я  Л ь в о в н а (Воробьеву). Уж не он ли вас пригласил?

В о р о б ь е в (неохотно). Да, явился сегодня в университет, отыскал меня… (Садится.)

М а р ь я  Л ь в о в н а (удивленно). Что ж вы садитесь? Пора идти, вы сказали…

В о р о б ь е в. Я раздумал. Они теперь так уважают Дмитрия Илларионовича, что я, кажется, не рискую подвергнуться страшной мести, если ослушаюсь.

М а р ь я  Л ь в о в н а (прислушивающемуся Полежаеву). Дима, ты понял, о чем он говорит?

П о л е ж а е в (холодно). Как будто. В котором часу вы должны читать лекцию?

В о р о б ь е в. В шесть часов.

П о л е ж а е в. Сейчас половина седьмого. Почему вы опаздываете?

В о р о б ь е в. Я…

П о л е ж а е в. Извольте сейчас же пойти. Это что? Непременно извинитесь за опоздание. Вы доцент и мой помощник. Хотите осрамить университет, мое имя?

В о р о б ь е в (волнуясь, встает со стула). Я, Дмитрий Илларионович…

П о л е ж а е в. Одевайтесь.

В о р о б ь е в (опять сел). Я не пойду.

Пауза.

П о л е ж а е в (сурово). Не пойдете?

В о р о б ь е в (беспокойно). Я не могу читать лекции матросне.

П о л е ж а е в. Как? Повторите!

В о р о б ь е в. Они не поймут ни одного слова из моей лекции.

Полежаев бежит в кабинет. Молчание. Марья Львовна, глядя на Воробьева, укоризненно качает головой.

Полежаев выбегает из кабинета, роняя и подхватывая на бегу какие-то тетради.

П о л е ж а е в (пробегая мимо Воробьева). Стыдно!

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима! Неужели ты хочешь сам? (Спешит в прихожую. Вполоборота к Воробьеву.) Стыдно!

П о л е ж а е в (показывается в пальто). Адрес?

В о р о б ь е в (неохотно). Корабль «Амур».

П о л е ж а е в. Где стоит?

В о р о б ь е в. На Неве.

П о л е ж а е в. В каком месте, точно?

В о р о б ь е в. У Николаевского моста.

П о л е ж а е в. Вас ждет шлюпка?

Воробьев покорно кивает головой.

М а р ь я  Л ь в о в н а  (охнув). Шлюпка!

Полежаев исчезает.

(Вслед.) А гости?

Хлопнула дверь. Марья Львовна выходит из комнаты, мечется, надевает шубку.

Ночью… на шлюпке…

В о р о б ь е в. Марья Львовна!

М а р ь я  Л ь в о в н а. Я не могу отпустить его одного, он простудится.

В о р о б ь е в. Я догоню. (Бежит в прихожую.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Скорей! Это вы все наделали. Захватите шарф. Помиритесь с ним.

Хлопнула дверь. М а р ь я  Л ь в о в н а  возвращается в комнату, скинула шубку, устало садится в кресло.

Как можно было при нем говорить о лекции! Дура я! Наизусть ведь знаю. (Оглядывая гостиную.) А у меня все готово. Только хозяина нет. Укатил на шлюпке. Чему удивляться? Помню, когда в Париже я замуж за него выходила. Гостей вот так же позвали, а его нет. Три часа ждали. (Мечтательно.) Понятно, когда вся жизнь впереди, три часа подождать нетрудно…

Марья Львовна привертывает фитиль в лампе. Отвалилась на спинку кресла, закрыла глаза.

Некоторое время на сцене темно. Бьют часы.

(Встрепенувшись и прибавив света.) Уже восемь часов. Гостям прийти время. Поздно-то нынче и выходить боятся.

Звонок.

Ну вот. (Бежит в переднюю, но тотчас возвращается при повторном звонке.) Нет, это телефон зазвонил. Неужели с Димой что-нибудь? (Держит трубку, не решаясь ответить.) Неужели с Димой? (Говорит в трубку.) Я у телефона. Варвара Никитична? Здравствуйте, Варвара Никитична. Что вы так долго? Мы ждем… Как не придете?.. А? Что такое? (Растерянно.) Разъединили, иди повесила трубку…

В передней стучат в дверь. Марья Львовна бежит открывать. Слышатся чей-то визгливый, невнятный голос и голос Марьи Львовны.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Кто прислал? Ничего не понимаю. Кухарка от Кумовых? Идите сюда, ближе к свету.

М а р ь я  Л ь в о в н а (показывается в дверях, за ней какая-то женщина). Говорите толком.

К у х а р к а. Мне что, я скажу. Господа велели сказать, что они не придут и больше их звать не велят беспокоить.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Как это понимать?

К у х а р к а. А так. Вот и вся недолга. (Хищно смотрит на праздничный стол.) А барин, так тот прямо выругался. С таким, говорит, и за стол-то зазорно сесть. Про вашего-то. Мне что, я так и передаю. До свиданьица. (Укоризненно.) Ай-ай-ай!

М а р ь я  Л ь в о в н а (придя в себя). Уходи, уходи, пожалуйста.

К у х а р к а. Ну, ну, не очень. Другой раз в очередь не пущу. (Уходит.)

М а р ь я  Л ь в о в н а  закрывает за ней, возвращается.

М а р ь я  Л ь в о в н а (упавшим голосом). Понимаю. Я думала, мне показалось в очереди, что Анна Ивановна мне не ответила, когда я ей поклонилась. А кто-то совсем отвернулся. И зашипели. И вот теперь… За что? И в такой день.

Опять стучат. Радостно бежит в переднюю.

Конечно. Не может быть, чтобы настоящие друзья не пришли.

Стук открываемой двери. Откашливание. Топот ног.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Вам что, господа?

М у ж с к о й  г о л о с. Профессор дома?

Ж е н с к и й  г о л о с. Скажите профессору, что пришли студенты.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Профессора нет дома.

Ж е н с к и й  г о л о с. Неправда!

Д р у г о й  ж е н с к и й  г о л о с. Он дома, он прячется, господа.

М у ж с к о й  г о л о с. Какое ребячество!

Д р у г о й  м у ж с к о й  г о л о с. Какая низость!

Все разом показываются в дверях, оттеснив Марью Львовну. Д в о е  с т у д е н т о в, д в е  с т у д е н т к и.

М а р ь я  Л ь в о в н а (проталкиваясь в столовую). Господа, я не понимаю. Что вы хотите? А вы куда?

П е р в а я  с т у д е н т к а (заглядывает в кабинет). Действительно, его там нет.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Ну ничего, мы подождем. (Садится.)

П е р в ы й  с т у д е н т. Разумеется.

М а р ь я  Л ь в о в н а (возмущенно). Вчера нас обыскивали матросы…

В т о р а я  с т у д е н т к а (презрительно). Их обыскивали!..

М а р ь я  Л ь в о в н а. Но они не были и наполовину столь развязны и грубы, как вы, молодые люди. Что с вами?

П е р в а я  с т у д е н т к а. Рассаживайтесь, господа. Мы во что бы то ни стало его дождемся.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Вы немедленно покинете мою квартиру.

Все демонстративно садятся, кроме первого студента.

П е р в ы й  с т у д е н т (растерянно). Господа, кажется, мы это слишком…

Студентки дергают его за рукав, заставив сесть.

В т о р о й  с т у д е н т (привстав, поясняет Марье Львовне). Видите ли, мы делегация студентов, имеющая предложить профессору Полежаеву…

Его также дергают за рукав: «Да будет вам!.. Чего объясняться! С самим будем говорить!»

(Солидно заканчивает, уже сидя.) …отказаться от его сегодняшней статьи, в которой он признал большевиков и призывает к таковому признанию всю интеллигенцию.

В т о р а я  с т у д е н т к а (насмешливо). И каковое признание они намерены сейчас отпраздновать. (Показывает на стол.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Вы не уйдете добром? (Идет в прихожую.)

В т о р а я  с т у д е н т к а. Куда это она?

П е р в а я  с т у д е н т к а. Ни за что не уйдем. Пусть хоть дворника зовет.

М а р ь я  Л ь в о в н а (возвращается в шубке). Господа, я открыла вам дверь на лестницу. Прошу.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Но это просто невежливо!

П е р в а я  с т у д е н т к а. Безобразие!

В передней показывается  В о р о б ь е в.

В о р о б ь е в (удивленно). На лестницу дверь открыта. Зачем? (Увидел студентов.)

С т у д е н т ы (все вместе). Господин Воробьев! Викентий Михайлович!.. Ни на что не похоже!.. Вы можете на него повлиять!.. Сначала на нее!..

В о р о б ь е в. Господа, успокойтесь, пожалуйста! Марья Львовна, что происходит?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Где Дмитрий Илларионович?

В о р о б ь е в (оскорбленно). Я был прав, он меня прогнал.

М а р ь я  Л ь в о в н а. И вы его оставили одного?

В о р о б ь е в. Я вам говорю, он прогнал меня от себя.

Марья Львовна молча начинает застегиваться.

Марья Львовна, что вы хотите?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Встретить его. А вы развлекайте гостей. (Показывает на студентов.)

В о р о б ь е в. Марья Львовна, голубушка, пожалуйста, успокойтесь. Его проводят с лекции. Так и сказали. Он сразу же там снискал всеобщую любовь, овации, что угодно.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Да? Проводят, сказали? Ну, в таком случае!.. (Расстегивает шубку.)

В о р о б ь е в. Вот и хорошо. Господа, пройдемте сюда. (Открывает дверь в кабинет.)

Марья Львовна становится на пороге.

М а р ь я  Л ь в о в н а. В его кабинет? Ни за что!

В о р о б ь е в. Марья Львовна, но там есть и мой угол для занятий.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Там теперь я сижу. Это мой угол. (Запирается в кабинете.)

Все растерянно глядят друг на друга.

С т у д е н т ы. Викентий Михайлович, мы пришли объявить бойкот профессору.

В о р о б ь е в (морщится). Господа, бойкот — это пустяки. Этим нас не проймешь. (Болезненно улыбается.) Мы с Дмитрием Илларионовичем привыкли ко всяким передрягам.

С т у д е н т ы (все в один голос). Что же делать? Скажите! Мы вам верим, Викентий Михайлович!

В о р о б ь е в (скромно). Спасибо! (Тихо, но внушительно.) Есть еще одно средство. (Похлопав по объемистому портфелю.) Крайнее средство, господа, не скрою. Но прежде я надеюсь на одно неожиданное для него известие. (Заговорщически что-то шепчет им. Громко.) А теперь, я думаю, вы сами, господа, видите, что вам лучше всего не демонстрировать в профессорской квартире, а мирно уйти. (Тихо.) Да, да, господа, я надеюсь, что один я буду действовать успешнее.

Все послушно уходят.

(Тихо.) Туда, туда. (Показывает.) Подождите меня на кухне. (Громко.) Марья Львовна, они уходят.

М а р ь я  Л ь в о в н а (показываясь в дверях кабинета). Очень рада. Спасибо, что уговорили. Скоро гости придут, а у нас чуть не драка!

В о р о б ь е в (грустно). К вам никто не придет, Марья Львовна.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Вы думаете?

В о р о б ь е в (грустно). Я знаю.

Хлопнула дверь. Шаги в передней.

М а р ь я  Л ь в о в н а (торжествующе). А это что? Слышите? Вы не закрыли дверь.

Г о л о с  П о л е ж а е в а. Тьфу! Все еще света нет! (Уронил стул.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Это Дима.

Г о л о с  П о л е ж а е в а (он опять что-то уронил). Да зажгите спичку или вашу зажигалку.

М у ж с к о й  г о л о с. Есть.

В прихожей стало светло.

М а р ь я  Л ь в о в н а (радостно). Видите, он не один. Кажется, с Тихоном Алексеевичем. (Удовлетворенно.) Ну вот, начали собираться. (Торопливо уходит.)

В о р о б ь е в. Куда вы, Марья Львовна?

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. В кухню, самовар ставить.

Воробьев с беспокойством бежит за ней. Из прихожей показались  П о л е ж а е в  и матрос  К у п р и я н о в.

П о л е ж а е в. А я устал немножко. Это от лестницы.

К у п р и я н о в. Высоко живете, товарищ профессор.

П о л е ж а е в. Чертовская одышка!

К у п р и я н о в (сочувствующе). Видно. (Приглядывается к нему.) А что: деревья тоже дышат?

П о л е ж а е в. Дышат листьями.

К у п р и я н о в. Интересно рассказывали про жизнь природы, товарищ профессор.

П о л е ж а е в (оживленно). Вам понравилось?

К у п р и я н о в. Не только мне, все ребята определенно довольны.

П о л е ж а е в. Верно? Это хорошо. А то, когда я к вам добирался, по улице шел отряд. Я — по панели, а они — по мостовой. И на углу тоже матросы. Кричат отряду: «Куда, братишки?» — «На лекцию!» — «Про что?» — «Про жизнь природы!» — «Э-ге, тыща слушает, один врет». — «Начнет врать, мы его!..» (Сунув два пальца в рот, свистит.) Что, похоже на ваших? Да, но мне каково было слушать? А пришел — так замечательно встретили. Я очень доволен. А вы знаете, ведь про жизнь природы у меня много книжек написано.

К у п р и я н о в. Как же, знаю. (Нерешительно.) Поди, книжек сто будет?

П о л е ж а е в. Сто не сто… Самую главную книгу я как раз вчера заканчивал, когда вы ко мне пришли.

К у п р и я н о в (кашлянул). Извините, что мы вас за архиерея приняли.

П о л е ж а е в (смеется). Ничего, бывает. Да вы раздевайтесь. Гостем будете. Я сегодня родился.

К у п р и я н о в (почтительно). Поздравляю…

П о л е ж а е в. Спасибо. (Прислушивается.)

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Господа, вы обещали.

П о л е ж а е в. А без меня гости пришли. Хорош хозяин! Но почему темно? (Куприянову.) Оставайтесь, с другими профессорами познакомлю.

К у п р и я н о в. Другой раз, спешу.

П о л е ж а е в. Куда?

К у п р и я н о в. Хотим поработать, разгрузить уголь для электростанции. У вас же свет будет! А потом на губу.

П о л е ж а е в. Это еще что такое?

К у п р и я н о в. Гауптвахта. Десять суток.

П о л е ж а е в. Десять суток? Вам? За что?

К у п р и я н о в (исчезая за дверью). За самовольный обыск у профессора Полежаева. Будьте здоровы!

П о л е ж а е в. Всего хорошего!

М а р ь я  Л ь в о в н а  вносит лампу, с т у д е н т ы  идут за ней.

(Удивленно.) Молодежь? Муся, а где же?..

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима! (Делает ему знаки.)

П о л е ж а е в (приглядываясь к студентам). Здравствуйте, господа. Чему обязан видеть вас дома, а не в университете? Кстати, вы стали манкировать занятиями… Да, да, вот вы не бываете, и вы, и вы.

В т о р а я  с т у д е н т к а. И не будем ходить.

П о л е ж а е в. Вам же хуже. Берете пример с почтенных сановников, предпочитающих саботаж честной работе?

П е р в ы й  с т у д е н т. Люди, отказывающиеся служить насильникам, — не саботажники. Ваша статья — предательство по отношению к русской интеллигенции!

В т о р о й  с т у д е н т. И мы на фракции меньшевиков постановили…

П о л е ж а е в. Это мне неинтересно, что вы там постановили.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Вам говорят правду, которая вам колет глаза.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Мы не хотим слушать лекции большевистских прихвостней.

В с е (кричат в один голос). Да, да, не хотим! Мы не посмотрим на имя!

В о р о б ь е в. Господа, господа, я прошу вас, это все лишнее. Господа, перестаньте.

П о л е ж а е в (Воробьеву). Вы опять тут как тут!

В о р о б ь е в (оскорбленно). Вы решительно не хотите меня видеть?

П о л е ж а е в. Сегодня совершенно решительно.

В о р о б ь е в. Ах, так! (К студентам, с достоинством.) Господа, вы слышите? Профессор обращается со мной так, что, казалось бы, я должен тотчас же уйти и никогда не возвращаться. Но я слишком люблю моего учителя и даже в минуту высшей несправедливости ко мне стараюсь платить добром за зло. (Внушительно похлопывает по портфелю.)

П о л е ж а е в (Марье Львовне). Что он мелет? Что у него в портфеле?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Я не знаю.

В о р о б ь е в. Помните, Дмитрий Илларионович, я говорил вам утром про типографию, где печатается ваша книга?

П о л е ж а е в (тревожно). Книга?

В о р о б ь е в. Случилось именно так, как я и предполагал. (Пауза.) Типографию заняли большевики и… и…

П о л е ж а е в. «И-и»!.. Говорите без этих ослиных междометий.

Сдержанный смех студентов.

В о р о б ь е в. И теперь это типография Петросовета.

П о л е ж а е в. А моя книга?

В о р о б ь е в. Не беспокойтесь, вот она. (Поднимает портфель.) Я едва успел ее спасти. Я взял ее оттуда буквально в последнюю минуту.

П о л е ж а е в (гневно). Без моего разрешения?

В о р о б ь е в (не понимает). Ну конечно, они не подумали даже справиться, что печатает типография. Им наплевать на все наши ученые труды.

П о л е ж а е в (наступает). Где книга?

В о р о б ь е в. Книга здесь, но, надеюсь, вы завтра же поручите мне отправить ее за границу. (К студентам.) Да, да, господа, несмотря на войну, можно русскую книгу напечатать за границей.

П о л е ж а е в. Отлично!

В о р о б ь е в (увлекаясь). Они там отлично издают книги.

П о л е ж а е в (спокойно). Так. А теперь… (Пауза.) Давайте рукопись и… и… (Показывает на дверь.)

В о р о б ь е в. Вы?.. Меня?..

П о л е ж а е в. Я жду.

Движение среди студентов.

В о р о б ь е в. Я это предполагал. (Вызывающе, с расстановкой.) Я не возвращу вам книгу (пауза), пока вы публично не откажетесь от своей статьи, помещенной сегодня в большевистской газете. (С чувством.) Дорогой учитель, когда пройдут первые дни вашего заблуждения, вы извините предпринятые мной радикальные меры.

П о л е ж а е в (вплотную приблизился к Воробьеву). Дорогой ученик! Когда у вас заживут синяки после вашего падения с лестницы (подталкивает Воробьева к передней), вы извините предпринятые мною радикальные меры.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима… Викентий уйдет. Он сам.

В о р о б ь е в (к студентам). Господа, что вы смотрите! С него станется все. Господа, помогите!.. (Вырывается от Полежаева.)

П о л е ж а е в. Хорош субчик! (Отпускает его.)

Студенты стоят в нерешительности. Общий шум. Марья Львовна незаметно уходит в прихожую. Вдруг сильный стук в дверь. Слышно, как Марья Львовна кому-то открывает.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Дима, к тебе матрос.

П о л е ж а е в. Вот это кстати. (Воробьеву.) Отдавайте рукопись.

В о р о б ь е в (открывает портфель, достает рукопись). Можете получить.

Воробьев кладет рукопись мимо стола, почти бросает. Рукопись разлетается на сотни листков. Студенты невольно ахнули, один из них кинулся подбирать листки. Воробьев сам испуган тем, что наделал, но бодрится перед студентами и, оправдываясь, показывает на Полежаева.

Это он, он! Он вчера точно так же поступил с моей рукописью. Он выбросил ее за дверь.

М а р ь я  Л ь в о в н а (в дверях прихожей). Вы лжете!

П о л е ж а е в (показывает на дверь). Вон!

Все торопливо уходят. Воробьев и студент, подбиравший листки с пола, замешкались.

(Усталым голосом.) Вон!

Все уходят. Полежаев их провожает. Марья Львовна собирает разлетевшиеся страницы. Откуда-то с лестницы доносится умоляющий голос Воробьева. Слышно: «Я забылся — простите. Я встану на колени. Мой учитель! Я боготворю вас!»

Г о л о с  П о л е ж а е в а (методично повторяет). Вон! Вон!

Последний раз хлопнула дверь. Появляется  П о л е ж а е в.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима! (Протягивает рукопись.) Кажется, все, ни одного листочка не потерялось.

П о л е ж а е в. Спасибо. (Ложится на диван.)

М а р ь я  Л ь в о в н а (испуганно). Тебе нехорошо?

П о л е ж а е в. Нет, ничего. (Садится с усилием.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Лежи, лежи. Дать подушку?

П о л е ж а е в. Не надо. (Пауза.) А где матрос? Ах да, ты нарочно. (Сидит с закрытыми глазами. Медленно говорит.) Ослы никогда не живут до семидесяти пяти лет. Это первый случай в природе, когда обыкновенный домашний осел дожил до этого возраста.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима!

П о л е ж а е в. И даже отпраздновал юбилей. (Пауза.) Пригреть врага в своем доме! Десять лет держать его около себя… (Пауза.) Как я ошибся! И как я теперь расплачиваюсь! (Обводит рукой вокруг.) Одиночеством. Самым полным…

М а р ь я  Л ь в о в н а (робко). Одиночеством?..

П о л е ж а е в. Конечно, я только терпел его. Я давно в нем разочаровался. Но я не сделал главного. Надо было найти другого, настоящего ученика. Настоящего, понимаешь?

М а р ь я  Л ь в о в н а (тихо). Ты нашел Бочарова.

П о л е ж а е в. И сразу же потерял. (Пауза.) Если бы Бочаров был жив! (Замечает, что Марья Львовна дрожит.) Ты дрожишь, тебе холодно? Я принесу тебе шаль.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Не надо. Не беспокойся, пожалуйста.

П о л е ж а е в. Нет, нет. Я принесу. (Идет.)

М а р ь я  Л ь в о в н а (вслед). Ты не найдешь, она в спальне.

П о л е ж а е в. Да, да, я знаю.

Полежаев скрывается в дверях кабинета, а Марья Львовна торопится без него поплакать. Она плачет и вытирает слезы, не на лице, не у глаз, а уже на платье, на груди, на коленях. Потом, справившись наконец с собой, встает с места.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима, ты не найдешь. (Открывает дверь в кабинет.)

П о л е ж а е в (стоит у самой двери; испуганно). А? Что? (Отворачивается и прячет лицо в кембриджской мантии, висящей около двери, незаметно вытирая ею глаза, делает вид, что нюхает.) Э, да она нафталином пахнет. Это ты ее на лето?.. (Не дожидаясь ответа, бежит в спальню, кричит оттуда.) Сейчас найду шаль.

Марья Львовна ставит лампу на рояль, садится спиной к инструменту. П о л е ж а е в  выходит из кабинета, тихо накрывает ей плечи теплым платком. Пауза.

Один… Теперь уж как будто прочно. Все я, все я. Ну, побрани же меня немного.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Нет. Не за что.

П о л е ж а е в. Спасибо.

М а р ь я  Л ь в о в н а (опускает голову). Грустный у нас праздник.

П о л е ж а е в (тревожно). Тебе очень невесело?

М а р ь я  Л ь в о в н а. А тебе?

П о л е ж а е в. Мне ничего. (Пауза.) А ты что сюда села? (Нерешительно.) Может, сыграем?

Осторожно повертывает ее вместе со стулом, садится с ней рядом, и они играют в четыре руки. Сейчас очень заметны их старость и одиночество.

М а р ь я  Л ь в о в н а (прерывая игру, виновато трет руки). Сбилась, очень пальцы озябли.

П о л е ж а е в. Озябли? (Дышит ей на руки.) Так лучше?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Лучше.

Играют.

П о л е ж а е в. Надо затопить печку.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Нет дров, не принес дворник.

П о л е ж а е в. Дрова внизу, в сарае? Я сейчас принесу.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима, разве можно тебе?

П о л е ж а е в. А что? Книга кончена, надо и поразмяться. Сыграй мне марш, я сейчас. (Скрывается.)

Марья Львовна играет марш. П о л е ж а е в  появляется в какой-то старой тужурке, кепке блином, с веревкой и топором в руках. Марья Львовна смеется, завидев его; стоя, он наклоняется над клавишами и играет вместе с ней. Медленно зажигается электрический свет. Нити в лампочках накаливаются постепенно: сначала едва краснеют, потом все ярче и ярче…

П о л е ж а е в (кричит). Свет, свет! Не обманул матрос, разгрузил уголь!

Полный свет. Супруги играют все веселее и громче. Вдруг Полежаев видит: в дверях стоит Б о ч а р о в  в военной шинели.

Кто это? (Встает, смотря туда во все глаза и машинально продолжая ударять по клавишам. Звучит все один и тот же аккорд.)

Поднимается Марья Львовна.

Б о ч а р о в (сконфуженно). Извините. Я без спросу, со своим ключом. (Показывает.)

П о л е ж а е в. Миша!

З а н а в е с.

 

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Та же комната. Яркий февральский день. На диване лежит больной  П о л е ж а е в. Подле него на стуле сидит  Б о ч а р о в  в военной форме.

П о л е ж а е в (деловито отмечает в блокноте). Так, с этим кончено. Переходим к следующему вопросу. Помещение. Помещение мы найдем, я думаю?

Б о ч а р о в. Любой дворец.

П о л е ж а е в. О, даже так?

Б о ч а р о в. Конечно. Разве мало их освободилось?

П о л е ж а е в. Это верно. (Озабоченно.) Только имейте в виду, Миша, я буду требователен. Я ведь не удовлетворюсь каким-нибудь дворцом-замухрышкой. В пыльном месте, без зелени — мне такой дворец и даром не надо.

Б о ч а р о в (скрывая улыбку). Хорошо, я поищу получше.

П о л е ж а е в. Поищите, Миша. И чтобы непременно кругом была зелень. Какой может быть ботанический институт без сада! Теперь вот что, Мишенька, нельзя ли поскорее с этим?

Б о ч а р о в. С помещением, Дмитрий Илларионович?

П о л е ж а е в. Помещение… И вообще смастерить бы все, пока жив.

Б о ч а р о в (протестующе). Дмитрий Илларионович?

П о л е ж а е в. На всякий случай же я говорю. Помирать я не собираюсь. Зачем? Сколько лет мечтал о своем институте. (Отмечает в блокноте.) Так. Об этом договорились. Следующий вопрос. Научный штат. Да, Миша, это уже сложнее. Боюсь, ох боюсь.

Б о ч а р о в. Чего, Дмитрий Илларионович? Или кого?

П о л е ж а е в. Всего и всех, Миша. Вы уверены, что нам удастся найти честных людей, которые захотят работать?

Б о ч а р о в. Давайте искать, Дмитрий Илларионович. Вы знаете много людей. И все знают вас.

П о л е ж а е в (грустно). Друг мой, я всю жизнь думал, что меня знают и я знаю тех, кто меня окружает. Тем не менее в ноябре, когда все это произошло… (Машет рукой.) А… Вы сами всему свидетель.

Б о ч а р о в (мягко). Дмитрий Илларионович, это другая крайность. Вы — и вдруг пессимизм. Ведь то, что делалось в ноябре…

Телефонный звонок. Полежаев хотел было подняться со своего дивана.

Это меня, меня, извините. (Бежит к телефону.) Слушаю. Бочаров. Состоится. Думаю, что не посмеют. (Решительно.) Ну конечно, будем начеку. Хорошо! (Вешает трубку, возвращается к Полежаеву. Мягко продолжает прерванный звонком разговор.) Да, так вот я и говорю. То, что делалось прошлой осенью с большинством наших образованных, у многих успело переболеть, смягчиться. Власть оказалась более устойчивой, чем предполагали некоторые. Да наконец еще одно обстоятельство.

П о л е ж а е в (кротко). Какое, Мишенька?

Опять телефонный звонок. Бочаров бежит к телефону.

Б о ч а р о в. Слушаю. Так… В Смольном… Нет… Да. Ждите меня. (Вешает трубку.)

П о л е ж а е в (с досадой). Опять вас.

Б о ч а р о в. Вы извините, пожалуйста, я из вашей квартиры устроил что-то вроде штаба.

П о л е ж а е в (хмуро). Ничего. Только…

Б о ч а р о в. Что, Дмитрий Илларионович?

П о л е ж а е в. Да что ж, обидно: вы всем нужны, а меня в эти дни никто и не спросит…

Б о ч а р о в (жалобно). Дмитрий Илларионович, так я же всем запретил беспокоить вас, пока вы больны, а то бы они… (Смеется.) Заботливый, нечего сказать, помощник. Мне-то сюда все равно трезвонят.

П о л е ж а е в (кротко). Мишенька, вы не договорили, какое же обстоятельство?

Б о ч а р о в. Пример, который вы показали всем, всему ученому миру.

П о л е ж а е в (ворчливо). Не знаю, не знаю. (После паузы.) Вы думаете, это все-таки сыграло роль?

Б о ч а р о в. А вы не думаете? Для чего же вы обращались к интеллигенции?

П о л е ж а е в (раздраженно). Не произносите всерьез это фанфаронское, самохвальное слово! Оставьте его для Воробьевых…

Б о ч а р о в (улыбаясь). Извините. Я забыл, что вы недолюбливаете…

П о л е ж а е в (сердито). Смешно! Сколько раз я вам говорил.

Б о ч а р о в. Знаю, знаю. Я хочу только одну поправку: интеллигенты ведь тоже бывают разные. Опять о себе забываете, Дмитрий Илларионович.

П о л е ж а е в. Не льстите, не льстите. Пожалуйста, не привыкайте к такой политике. Воробьев попробовал со мной этак — живо полетел вверх тормашками.

Б о ч а р о в (смеется). Положим, Воробьев полетел не только поэтому. (Серьезно.) А кроме того, не забывайте о новой интеллигенции, из народа. Ленин знает, что ее будет больше и больше. А как же! На то и революция, Дмитрий Илларионович…

П о л е ж а е в (взволнован). Миша, нельзя, нельзя так спорить. Я знаю, вас фронт выучил агитировать. Сказали — Ленин, и я ни о чем больше… А, да что скрывать! Миша, я горжусь быть его современником. Я уверен, что он приведет человечество к счастью…

Б о ч а р о в (тоже взволнован). Дмитрий Илларионович, это вы замечательно! Ну, я страшно рад… Нет, разрешите… (Шагает прямо через кресло пожать Полежаеву руку.)

П о л е ж а е в (растроганно). Только не по-английски. Из постели выдернете.

Б о ч а р о в. Ваши слова я на всю жизнь запомню.

П о л е ж а е в (доволен). Спасибо. Хоть и похоже на лесть, все равно спасибо. Садитесь. Хотя подождите. (Приглядывается к Бочарову.) Нет, до сих пор не могу поверить. (Кричит.) Муся! Ты нам нужна.

М а р ь я  Л ь в о в н а (появляется в комнате). На что я вам? Не нужна совсем.

П о л е ж а е в. Не обижайся, а лучше надень очки.

М а р ь я  Л ь в о в н а (послушно). Надела.

П о л е ж а е в. Смотри на него.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Смотрю.

П о л е ж а е в. Что ты скажешь?

М а р ь я  Л ь в о в н а (радостно). Глазам не верю, что Миша у нас.

П о л е ж а е в (с досадой). Да не то. Про это уже сто раз говорили. Ты смотри, как он переменился. В один год стал совершенно другим человеком. Не знаешь, как с ним теперь говорить. Прямо государственный деятель какой-то!

М а р ь я  Л ь в о в н а. А об этом уже двести раз говорили.

П о л е ж а е в. Ступай, ступай! (Машет на нее рукой.)

Марья Львовна уходит.

Б о ч а р о в. А вот вы нисколько не переменились, Дмитрий Илларионович. Сейчас еще нездоровы, а вообще такой в точности, как в прошлом году.

П о л е ж а е в. Э-э, тут нет ничего хитрого, старики не меняются. Подсыхают только постепенно. Вы придите меня проверить лет через сорок. (Смотрит на часы, испуганно.) А время-то как бежит! Миша! Скоро отправляться на заседание, а мы о главном не поговорили. Доклад-то вы сумеете сделать?

Б о ч а р о в. Как вам сказать, Дмитрий Илларионович… Конечно, вы сами бы лучше сделали.

П о л е ж а е в. Видите, видите. Тогда я лучше пойду. (Опускает ноги с дивана.)

Б о ч а р о в. Марья Львовна!

Прибегает  М а р ь я  Л ь в о в н а.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Что случилось?

Б о ч а р о в. Хочет встать! Это я виноват.

П о л е ж а е в. Муся, я пойду на заседание. Я не могу доверить ему такой доклад. Это слишком для меня важно. Проект ботанической академии! Это вам не на фронте агитировать! Довольно с меня того, что царский министр мой проект провалил. Вдруг он по вашей милости опять провалится. Нет, нет, я пойду.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Что с тобой? Как ты пойдешь?

П о л е ж а е в. Так и пойду. (Показывает.) Закутаюсь и пойду.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Миша, вы слышите?

Б о ч а р о в (успокаивает ее). Никуда Дмитрий Илларионович не пойдет.

П о л е ж а е в (кричит). Я не пойду? На заседание Петросовета? Где мой проект будет рассматриваться?

Б о ч а р о в. Пойду я вместо вас.

П о л е ж а е в. Вы? А кто вы такой?

Б о ч а р о в. Ваш ученик и помощник.

П о л е ж а е в. Да член-то Петросовета я или вы?

Б о ч а р о в. Как раз мы оба.

П о л е ж а е в. Мальчишка! Я туда избран моряками Балтийского флота.

Б о ч а р о в. А я — рабочими Путиловского завода.

Выразительная пауза.

Да, наконец, если бы Ленин узнал, что вы нездоровы, он запретил бы вам выходить.

П о л е ж а е в. Ленин? Ну, батенька (прикладывает руку ко лбу Бочарова), больны-то вы, а не я. Он и не видел меня никогда и не знает совсем. (Тихо.) Скажите, а вы видели Ленина?

Б о ч а р о в (просто). Много раз, в Смольном.

П о л е ж а е в. И разговаривали?

Б о ч а р о в. И разговаривал.

П о л е ж а е в (недоверчиво). И про меня ему говорили?

Б о ч а р о в (улыбается). Должен сознаться, нет.

П о л е ж а е в (разочарованно). А-а…

Б о ч а р о в. Я больше слушал, он мне про вас говорил.

П о л е ж а е в (радостно). А-а… (Вздохнул.) Ну уж идите вместо меня на собрание. Доверяю.

Б о ч а р о в (с облегчением). Уф, вот хорошо. (Поспешно встает.)

П о л е ж а е в. Стойте, стойте! Разве можно так сразу!

Бочаров возвращается.

(Взволнованно.) Я давно так не волновался, точно у меня первый экзамен. Голубчик, пожалуйста, извинитесь там за меня, что я заболел. И не забудьте сказать о книгах. Я могу свою библиотеку пожертвовать.

Б о ч а р о в. Не беспокойтесь. Книг мы достанем.

П о л е ж а е в. Да, да, главное — книги и люди. Кстати, скоро моя-то книга выйдет? Жду, жду.

Б о ч а р о в. Теперь уже скоро, Дмитрий Илларионович.

П о л е ж а е в. Что-то вы меня за нос водите. Пожалуй, Воробьев был прав. (Смеется.) Надо было за границей напечатать.

Б о ч а р о в. Будьте спокойны. Так я пойду, Дмитрий Илларионович.

П о л е ж а е в. Идите, идите. Постойте, я вас провожу до двери.

М а р ь я  Л ь в о в н а (умоляюще). Дима, тебе велели лежать.

П о л е ж а е в. Успею належаться, пока они там заседают. (Провожает Бочарова.) Счастливо, голубчик. Ни пуха вам, ни пера!

Б о ч а р о в. Будьте здоровы!

П о л е ж а е в. Возвращайтесь скорее. А впрочем, проведите все обстоятельно…

Закрылась дверь. Полежаев стоит еще некоторое время, прислонясь к косяку.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима, ложись, пожалуйста. (Хочет помочь.)

П о л е ж а е в. Сам, сам. (Идет и ложится.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Ты хочешь побыть один или тебе скучно будет?

П о л е ж а е в. Сядь сюда. Ты же никогда мне помешать не можешь. Я могу думать вслух.

Марья Львовна садится.

Пауза.

По правде сказать, я немного устал. Уж этот мне Бочаров! Давай условимся, что сейчас ни слова о нем.

М а р ь я  Л ь в о в н а (послушно). Хорошо, если ты так хочешь.

П о л е ж а е в. Расскажи мне что-нибудь.

М а р ь я  Л ь в о в н а. А что? (Вспомнила.) Да, ты знаешь, что Миша сегодня…

П о л е ж а е в. Опять?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Хорошо, хорошо, не буду.

Пауза.

П о л е ж а е в (оживленно). А ты знаешь, что Бочаров…

М а р ь я  Л ь в о в н а. Ну вот!

П о л е ж а е в (смеется). Хорошо, говори, ты первая начала.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Миша принес нам сегодня петуха, вот такого. Знаешь, какой он хозяйственный. (Басит.) Это, говорит, вам на два дня. Какое на два, и в три не съешь!

П о л е ж а е в (задумчиво). Как ты думаешь? Заседание уже началось?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Не знаю, Дима. Пожалуй, уже началось.

П о л е ж а е в. И, пожалуй, он уже говорит?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Наверно. Знаешь что, попробуй не думать о заседании. Отдохни от этих мыслей.

П о л е ж а е в. О Бочарове нельзя, о Петросовете нельзя… Знаешь, о ком мы давно не вспоминали? О матросе. Давно он у меня не был. С тех пор, как они меня в Петросовет выбрали. Смешно! Воробьева он недолюбливал. Жалко, что Бочаров с ним не познакомился, в разное время у меня бывали. А помнишь, добивался, нет ли у меня Гуляша знакомого?

М а р ь я  Л ь в о в н а. А что это за Гуляш?

П о л е ж а е в. Не знаю. Кушанье, кажется, флотское.

Марья Львовна убегает.

Куда?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Петух переварился.

Звонок в прихожей.

П о л е ж а е в (кричит). Муся!

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Слышу, бегу.

Лязг замков и засовов.

(Испуганно.) Кто это?

Дверь сразу захлопнулась.

М а р ь я  Л ь в о в н а (несколько ошеломленная, появляется в комнате с толстым пакетом в руках). Это для тебя, должно быть. (Подает ему.)

П о л е ж а е в (раскрывает обертку). Книга! Моя книга! Кто принес?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Я боюсь ошибиться, темно на лестнице. Сунул — и убежал. Но, кажется, как раз тот самый.

П о л е ж а е в. Кто?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Матрос.

П о л е ж а е в (кричит). Верни его, Муся, скорей! Как это ты Куприянова не узнала?

М а р ь я  Л ь в о в н а (бежит и кричит на лестнице). Товарищ Куприянов! Товарищ Куприянов!

П о л е ж а е в (лихорадочно перелистывает страницы). Все, все напечатано. И чертежи и вкладные листки с формулами. Ох, если бы только без опечаток! И предисловие, Муся!

М а р ь я  Л ь в о в н а (возвращается). Ищи ветра в поле.

П о л е ж а е в. Не догнала? А вот и статья, которую ты переписывала. «Кра-кра», помнишь? А на самом-то деле — красное.

М а р ь я  Л ь в о в н а (заглядывает через плечо). Верно — «красное знамя».

В передней звонок. Марья Львовна бежит открывать.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Почему так скоро?

Б о ч а р о в  быстро входит.

П о л е ж а е в. Миша!

Бочаров молча идет к дивану, садится рядом с Полежаевым.

(Тревожно.) Я чувствую… Миша, с проектом что-нибудь?

Б о ч а р о в. Нет, Дмитрий Илларионович…

П о л е ж а е в. С проектом?.. Говорите.

Б о ч а р о в. С проектом как раз все обстояло великолепно. Мое сообщение о нем вызвало аплодисменты.

П о л е ж а е в. Естественно, нужный же очень проект.

Б о ч а р о в. Положим, есть и еще причины, чтоб приняли хорошо.

П о л е ж а е в. Какие?

Б о ч а р о в. Проект  п о л е ж а е в с к и й.

П о л е ж а е в (торопливо кивает). Дальше, дальше, Миша!

Б о ч а р о в. Дмитрий Илларионович… Я пришел попрощаться.

П о л е ж а е в (хватается за сердце). Я так и знал!

М а р ь я  Л ь в о в н а. Миша, зачем вы…

Оба они кидаются к Полежаеву.

П о л е ж а е в. Ничего, говорите все, добивайте.

Б о ч а р о в. Противник нарушил перемирие и надвигается на Петроград. Уже взяты Псков и Нарва. Мы должны ответить контрударом. Наши отряды выступают немедленно. Заседание Петросовета прервано. Все делегаты, способные носить оружие, идут на фронт.

П о л е ж а е в. Все? А я?

Б о ч а р о в (с улыбкой поправляет за его спиной подушку, на секунду обнял его за плечи). Дмитрий Илларионович, дорогой!

П о л е ж а е в. А вы?

Б о ч а р о в. Конечно. Мой отряд пройдет через полчаса мимо вашего дома.

П о л е ж а е в. Через полчаса… Опять на фронт, опять у меня ни вас, ни проекта.

Б о ч а р о в. Дмитрий Илларионович, не горюйте. Все будет хорошо.

П о л е ж а е в. Молчите. Не надо больше об этом. Положите часы на столик. Чтобы я видел, сколько вы еще у меня.

Бочаров кладет часы. Молчание. Марья Львовна уходит из комнаты.

Б о ч а р о в (увидев книгу). Получили? Я успел забежать в типографию…

П о л е ж а е в. Спасибо. Одно утешение мне. (Перелистывая и оживляясь.) Великолепно же напечатано. Бумага приличная. Постойте, а с кем вы послали? В дверь сунул и убежал.

Б о ч а р о в. Ему было некогда. Вы его еще увидите.

М а р ь я  Л ь в о в н а  появляется с бутылкой, молча отдает ее Бочарову.

Что это? Вино? Настойка?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Берите, берите.

Б о ч а р о в. О, да оно горячее.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Это бульон из вашего петуха.

Б о ч а р о в. В таком случае… (Отставляет бутылку.)

М а р ь я  Л ь в о в н а (решительно). Держите, а горячо — вот вам салфетка.

П о л е ж а е в. Не шуми, Муся. Сколько еще осталось? (Глядит на часы.) Поговорим спокойно. Хорошо я, Миша, сделал, что к научной книге приложил политическое предисловие?

Б о ч а р о в (хлопая себя по лбу). Забыл о главном. Настолько хорошо, Дмитрий Илларионович, что я, простите, не удержался и первый экземпляр вашей книги передал… каюсь…

П о л е ж а е в (беспокойно). Кому, Миша?

Б о ч а р о в. Одному товарищу… Не догадываетесь?

П о л е ж а е в. Нет.

Б о ч а р о в. А ну?

П о л е ж а е в (понизив голос). Ленину?

Б о ч а р о в. Да.

Пауза.

П о л е ж а е в. И он скоро прочтет?

Б о ч а р о в (смеется). Не знаю. Мое дело было отдать.

П о л е ж а е в. Молчите, молчите, потом все расскажете. (Глядит на часы.) Только когда же потом? Десять минут осталось. (Волнуясь.) Миша, вдруг ему что-нибудь не понравится в предисловии? (Поспешно роется в книге. Читает.) «Революция должна положить предел безудержной оргии капитализма, милитаризма и клерикализма…» (Сокрушенно.) Здесь этих «измов» много. (Читает дальше про себя, шевеля губами.) А тут слишком сухо…

М а р ь я  Л ь в о в н а. А самый конец. Я ведь помню: он всего лучше.

П о л е ж а е в. Что значит «лучше»? Я ищу, где хуже, а не лучше.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Я знаю, я же переписывала.

П о л е ж а е в (читает). «Только наука и демократия, знание и труд, вступив в свободный, основанный на взаимном понимании, тесный союз, осененные общим красным знаменем… (значительно смотрит поверх очков на Марью Львовну) символом мира во всем мире, все превозмогут, все пересоздадут на благо всего человечества». (Пауза.) Пожалуй, это более или менее…

Б о ч а р о в (серьезно). Очень хорошие слова, Дмитрий Илларионович.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Я знаю, что говорю.

Бочаров прислушивается.

П о л е ж а е в. Что вы, Миша?

Б о ч а р о в. Идет отряд.

П о л е ж а е в. Не может быть. Я не слышу.

Все трое слушают. Издали едва слышно пение революционной песни.

Б о ч а р о в. Идут. (Встает.)

П о л е ж а е в (приподнимается на диване). Миша!

Б о ч а р о в. Лежите, Дмитрий Илларионович, лежите, пожалуйста.

П о л е ж а е в. Значит, опять, Миша, опять все теряю. Ох, худо мне без вас будет!

Б о ч а р о в. Ничего, Дмитрий Илларионович. Ненадолго.

П о л е ж а е в. Все равно. Неизвестно, сколько я протяну.

М а р ь я  Л ь в о в н а  и  Б о ч а р о в (вместе). Дима! Дмитрий Илларионович!

П о л е ж а е в. Не бойтесь, не буду плакаться. Давайте прощаться. (Прислушивается.)

Песня приближается.

Б о ч а р о в. За мной зайдет мой помощник.

П о л е ж а е в. У вас есть помощник? Примерно, как вы у меня. Интересно взглянуть. Уж, наверно, так часто и надолго, как со мной, вы не расстаетесь.

Б о ч а р о в (улыбаясь). Расставались, Дмитрий Илларионович, и, представьте, ровно на столько же.

Стук в дверь. Марья Львовна бежит открывать.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Почему вы стучите? Теперь звонок действует.

М у ж с к о й  г о л о с. По привычке. Как с обыском приходил. Здравствуйте… не успел поздороваться, когда притащил книгу. Товарищ Бочаров тут?

М а р ь я  Л ь в о в н а (показываясь в дверях). Здесь, здесь.

П о л е ж а е в (нетерпеливо). Все мы здесь.

К у п р и я н о в  появляется в дверях, молча козыряет.

Вы?

К у п р и я н о в. Я. (Докладывает Бочарову по-военному.) Товарищ начальник, отряд прибыл и ждет у дома.

За окнами «Варшавянка».

Б о ч а р о в. Хорошо, пока можете сесть, товарищ Куприянов.

К у п р и я н о в. Есть. (Козыряет, но не садится.)

П о л е ж а е в. Садитесь же.

К у п р и я н о в. Есть. (Козыряет, садится.)

П о л е ж а е в (доволен). Сразу видно, что я здесь старший начальник. (Нетерпеливо.) Ну, объясняйте, как вы-то с ним познакомились?

Б о ч а р о в (улыбаясь). Мы с ним давно знакомы, уже больше года. Верно, Куприянов?

К у п р и я н о в. Верно, товарищ начальник. Еще с девятьсот шестнадцатого. Как расстались, целый год друг друга искали. Я на морском был фронте.

Б о ч а р о в. А я на сухопутном.

П о л е ж а е в. А я в тылу — и поэтому ничего не понимаю.

Б о ч а р о в. Он был на том корабле, где вы читали лекцию, Дмитрий Илларионович.

П о л е ж а е в (живо). На «Амуре»?

Б о ч а р о в. На «Амуре».

П о л е ж а е в (с нетерпением). Ну?

Б о ч а р о в. Только ровно за год до вашей лекции.

П о л е ж а е в (взволнованно). Все понял! Ваша агитация, моя лекция — и как раз все на том корабле. Друзья мои! А на улице — те матросы, что меня слушали, а потом избрали делегатом?

К у п р и я н о в. Товарищ профессор, они пришли с вами проститься.

Полежаев вскакивает с дивана, бежит к окну.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Дима!

Б о ч а р о в. Дмитрий Илларионович!

К у п р и я н о в. Товарищ профессор!

П о л е ж а е в. Помогайте мне. Это все к черту! (Сдирает с окна портьеру, роняет горшки с цветами, вскакивает на стул, обдирает вьющуюся вдоль окна зелень.)

М а р ь я  Л ь в о в н а (испуганно). Что ты делаешь, Дима?

П о л е ж а е в (кричит). Неужели вы не понимаете? Помогите мне выставить это окно!

М а р ь я  Л ь в о в н а. Окно? Зимой?

П о л е ж а е в (обрывая бумагу, которой заклеена щель). Какая зима?! На носу март, весна. Выставляйте!

К у п р и я н о в. Есть, товарищ начальник… товарищ профессор… (Открывает окно.)

Врывается пение, ветер.

Марья Львовна и Бочаров накидывают на плечи Полежаева пальто, закутывают его. Полежаев подбегает к окну, его увидели с улицы, пение стихло.

Б о ч а р о в (поддерживает его). Осторожно, Дмитрий Илларионович.

П о л е ж а е в (обернувшись к нему). Миша, сначала вы. Я хочу им сказать…

Б о ч а р о в. Хорошо. (Становится рядом с Полежаевым.) Товарищи! Профессор Дмитрий Илларионович Полежаев, знаменитый мировой ученый, избранный вами в Петросовет, хочет сказать вам несколько слов.

Гремит ура.

Профессор нездоров, много мы ему говорить не позволим.

П о л е ж а е в (отстраняет его). Красногвардейцы и революционные моряки!

Снова гремит ура.

Вы идете на фронт бить врага, нарушившего перемирие и вступившего на поля нашей родины. Я уже стар, мне, пожалуй, не удержать винтовки, но мысленно я с вами, мои товарищи! Ничего, что я сижу в кабинете. Пока перо не вывалилось из пальцев, пока глаза различают буквы, я буду по-своему, защищать революцию от врагов. (Увлекшись.) Я буду топтать их ножками моего письменного стола!

Смех, аплодисменты на улице.

А вы кончайте с ними на фронте и скорей возвращайтесь в Питер для нашего общего социалистического труда. До свидания, красные воины! А ведь красный цвет непобедим. Помните, я говорил вам на лекции, — это не только цвет крови, это цвет созидания. Это единственный животворящий цвет в природе, наполняющий жизнью побеги растений, согревающий все. До свидания!

На улице громовое ура.

(Полежаев закашлялся.)

Бочаров и Марья Львовна уводят его в глубь комнаты, усаживают на диван, но он снова встает, и они обнимаются с Бочаровым.

(Борясь с кашлем.) Голубчик, увидимся ли хоть еще раз?

Б о ч а р о в. Непременно, Дмитрий Илларионович.

П о л е ж а е в. А вы там скорее. (Шутя берет Бочарова за горло.) Вот так берите врага. Это и в ваших и в моих интересах. Так уж вы, пожалуйста, приналягте. Ну, прощайте, голубчик.

М а р ь я  Л ь в о в н а (не может дождаться, когда уступит ей Бочарова). Мишенька, берегите себя. Одно вам могу сказать, как всегда: любим как сына.

П о л е ж а е в (прощаясь с Куприяновым). Ну, ну, вояка! Встретились и опять расстаемся. Хоть с ним-то не разлучайтесь. (Показывает на Бочарова.)

К у п р и я н о в. С Михаилом Макарычем? (Твердо.) Куда он — туда и я.

П о л е ж а е в. Вот и чудесно, голубчик! Берегите один другого.

К у п р и я н о в (увлекшись). Мы с Гуляшом, мы горой друг за друга.

П о л е ж а е в. С каким Гуляшом?

Б о ч а р о в (укоризненно Куприянову). Эх, ты, обмолвился таким словом.

К у п р и я н о в (конфузясь). Извиняюсь. Это когда-то мы товарищу Бочарову кличку дали, революционный псевдо́ним, чтоб не засы́пался.

П о л е ж а е в. А почему Гуляш?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Это, кажется, кушанье? (Лукаво.) Уж я чувствую, в чем тут дело.

К у п р и я н о в. Н-да, конечно…

Б о ч а р о в. Говори, раз начал, срами меня.

К у п р и я н о в, Здорово как-то позавтракал с нами Михаил Макарыч. За разговором съел гуляша две миски. Агитировал, агитировал, не заметил, как умял.

Смеются.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Выдал, выдал начальника. Я такой грех за ним знаю — покушать. (Показывает на бутылку.) Непременно возьмите.

К у п р и я н о в (скрывая смущение, обратил внимание на бутылку; Бочарову). На дорожку, товарищ начальник… Можно?

Откупоривает и наливает в стакан. Все с интересом следят за ним.

(Вежливо, Полежаеву.) Ваше здоровье! (Лихо пьет. На лице его недоумение и гримаса. Все хохочут.) Что это?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Куриный бульон…

Б о ч а р о в (направляясь к двери). Пошли, Куприянов!

К у п р и я н о в (оторопев). Буль… бульон? (Уходит.)

М а р ь я  Л ь в о в н а (бежит за Бочаровым). Голубчик, Миша…

Б о ч а р о в (негромко). Будьте около Дмитрия Илларионовича. Это ему сейчас пригодится больше, чем когда-либо. (Оборачивается к Полежаеву.) Дмитрий Илларионович, только вы не расстраивайтесь, с проектом уладится.

П о л е ж а е в (сердито). Идите, идите, пока не рассердился. О проекте сейчас не хочу и слышать.

Бочаров уходит. Дверь хлопнула. Пауза. Слышна только песня уходящего отряда.

(Укладывается на диване.) Вот и все.

М а р ь я  Л ь в о в н а (грустно вторит). Все.

П о л е ж а е в. Миши нет. Один, совсем без помощника остался. Да и для чего? Делать мне теперь нечего… Вот похвораю пока, проведу время. А? Ты что сказала?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Я ничего не говорю. (Отвернулась.)

П о л е ж а е в (ворчливо). Вижу, что ничего не говоришь. (Гладит ее по спине.) А то, может, скажешь что-нибудь?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Скажу. (Серьезно смотря на него.) Ты говоришь, нет помощника. А я? Разве я не могу тебе помогать?

П о л е ж а е в (нетерпеливо). Я знаю, Муся.

М а р ь я  Л ь в о в н а (настойчиво). Нет, ты не знаешь. Думаешь, переписывать только. Я все повторила, чему училась в юности. Да, да, сначала с Мишей прошлой зимой занималась, потом одна. Хочешь, я покажу тебе свои тетради? (Пауза.) Ты не сердишься на меня, Дима?

П о л е ж а е в. Милая ты моя!

Телефонный звонок.

Я сам, сам. (Поднялся с дивана, идет к телефону.) Наверно, это опять Бочарову. (Снимает трубку.) Слушаю. (Резко.) Сразу предупреждаю: у телефона не Бочаров, а Полежаев. (Удивлен.) Что, меня и надо? Вот удивительно. Я уже отвык от звонков. Что, что? (Запальчиво.) Никаких проектов! Пока война не кончится, не хочу и слышать. Именно потому, что старая моя мечта. Утвержден? Позвольте, кто со мной говорит? (Пауза.) Ленин? (Пауза.) Здравствуйте, товарищ Ленин! (Отчаянной жестикуляцией зовет к себе жену; та подбегает и старается тоже услышать, склонив ухо к трубке.) Несмотря на войну… вы лично… уже утвердили! Владимир Ильич… Слушаю. Помощники? Как не быть! (Кладет руку на плечо Марьи Львовны.) Найдутся помощники! Нет, нет, я здоров, вполне здоров. Вы мне за что, Владимир Ильич, спасибо? Ах, вы прочли мою книгу… Ну, даже очень? Как говорите? Особенно мои замечания против буржуазии и за Советскую власть… (Счастливо смеется.) Да, теперь обязательно встретимся. Что? Помилуйте, какая беспокойная старость! Это как раз по мне. Как рыба в воде. Пожалуйста, не тревожьтесь. Как? Спасибо, я ей передам. И вашей супруге тоже привет. Будьте здоровы. (Медленно вешает трубку. При звуке отбоя опять торопливо снимает и напряженно слушает.) Нет, это так. (Вешает трубку, оборачивается к Марье Львовне, деловито.) Ну вот и поговорили.

М а р ь я  Л ь в о в н а. С кем, Дима?

П о л е ж а е в. С Владимиром Ильичем Лениным. Он тебе кланяется.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Мне?

П о л е ж а е в. Тебе, тебе.

М а р ь я  Л ь в о в н а (оторопев). Спасибо.

П о л е ж а е в. После, после поблагодаришь. (Подталкивает ее в кабинет.) Пойдем работать.

Уходят.

З а н а в е с.

1936—1937