#img_11.jpeg

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

В е р е с о в  Егор Афанасьевич — инженер, 42 лет.

В е р е с о в а  Александра Васильевна — инженер, 40 лет.

В и к т о р и я — их дочь, 17 лет.

Ч е н ц о в а  Зинаида Степановна — работница, 38 лет.

П а ш к а — 17 лет }

В и т ь к а — 15 лет }

Т и ш к а — 13 лет } ее дети.

Ч е н ц о в  Петр Васильевич — свекор Ченцовой, 82 лет.

А г л а я — работница, 27 лет.

М и к и ш е в  Александр Михайлович — председатель горсовета, 32 лет.

П ч е л к а  Федор Матвеевич — секретарь райкома, 33 лет.

Р е б р о в — курьер заводоуправления, 45 лет.

Л и а н о з о в }

Е г о р ы ч }

К о з л у х и н } пенсионеры, старые рабочие.

С у р о в ы й  с т а р и к — сторож на заводе, свекор Аглаи.

Е р ш о в — начальник станции.

Д е в у ш к а  с рюкзаком.

Д и р е к т о р  швейного ателье.

К р а с н о а р м е е ц.

А р т и л л е р и с т ы.

Д р у ж и н н и к и.

М а с т е р и ц ы.

 

Картина первая

Плотина и набережная пруда, в котором отражаются заводские трубы, столбы с электрическими проводами, желтеющие березы. Вдали берег теряет городской вид, сливается с лугами и небом. На чугунной скамье сидят  В и к т о р и я  и  П а ш к а  Ч е н ц о в. К скамье прислонен велосипед. На тумбе, у самой воды, примостился  с т а р и к  Ч е н ц о в; он не обращает внимания на них, нагнув голову, смотрит в воду, будто что видит на дне. Слышен шум проходящих мимо грузовиков. Шум приближается, усиливается до грохота, затем удаляется и ослабевает.

В и к т о р и я. Везут, и везут, и везут… Скоро все увезут, только пруд один и останется.

П а ш к а. А ты бы и пруд хотела с собой забрать.

В и к т о р и я. Да, хотела бы. Если бы могла, я бы все увезла: и пруд, и березы… Говорят, там берез совсем нет. И небо…

П а ш к а. Там что, и неба нет? А меня с собой прихватила бы?

В и к т о р и я. И тебя.

П а ш к а (удивленно). Жадная же ты, Виктория!

В и к т о р и я. Да, я жадная. (Помолчав.) Когда вот так смотришь на воду, можно обо всем забыть. Пруд тихий, тихий… как до войны. Светло, листья плавают… Хорошо, правда, Пашка? (Сама себе отвечает.) Очень! Господи, неужели завтра отсюда уезжать?

П а ш к а. До завтра вам, пожалуй, не дотерпеть.

В и к т о р и я. Почему?

П а ш к а. Есть признаки. Инженерские портки второй день на пруду полощут.

В и к т о р и я. Какой ты грубый, Пашка.

П а ш к а. Да, я грубый.

В и к т о р и я. А ты смотри на воду, как твой дедушка, это успокаивает. Вот на той стороне еще два пенсионера сидят. О чем они, по-твоему, говорят?

П а ш к а. О чем всегда. О старом прижиме.

В и к т о р и я (убежденно). Нет, Пашка, они тоже говорят о пруде. Что пруд все такой же, как и пятьдесят лет назад. Им даже кажется, что стоит нагнуться, и они увидят себя в воде молодыми. Не веришь? Дедушка Ченцов, скажите, о чем вы сейчас думаете?

П а ш к а. Брось. Старик глух как тумба.

Снова завывание автомашин, Виктория затыкает уши. Ченцов сидит неподвижно, не спуская глаз с воды.

В и к т о р и я. Счастливый, ничего не слышит, не видит!

Грузовики проходят, и шум смолкает.

П а ш к а (поднялся). Ну, нам не пора?

В и к т о р и я (безучастно). Пора. (С силой бьет рукой по скамье.) Не хочу! Не хочу уезжать! Ничего не хочу! Хочу, чтобы все по-прежнему! Чтобы ты не хамил! Чтобы опять по пруду катались! На лодках, а зимой на коньках… И музыка бы играла старинные вальсы… (Закрыв глаза, напевает без слов.) А мы кружимся, кружимся по льду, под оркестр нисколько не устаешь. Я в белой фуфайке, ты в черной… Красиво, легко. И музыка. А никакой войны нет. Где она? (Широко открывает глаза.) Ее и не было никогда!

П а ш к а. Эх, Виктория!

В и к т о р и я (уныло). Пойду. Может, еще не поедем завтра.

П а ш к а. Вряд ли. Еще как поедете. С музыкой.

В и к т о р и я. Для чего ты так говоришь? Ты думаешь, нам легко?

П а ш к а (со злостью). А, брось ты! Легко — нелегко! Ах, пруд с собой увезу, ах, небо! Да какое ты имеешь право? Понаехали с разных сторон, разве это для вас свое!

В и к т о р и я. Ты что, с ума сошел? Я здесь раньше тебя родилась.

П а ш к а. Я не обязательно про тебя.

В и к т о р и я. За что ты всех обругал? Я жалею, что пришла с тобой попрощаться. (Вскакивает.) Я буду рада, если мы уедем даже сегодня. Даже сию минуту! Даже…

Идут грузовики. Сквозь шум долетает крик: «Вересова-а! Вересову-у!» Грузовик остановился. От него бежит к Виктории  д е в у ш к а, одетая по-дорожному — в лыжных штанах и платке, с рюкзаком за спиной.

Д е в у ш к а (торопливо). Вот что, Вересова. Твоя мама велела тебе сказать, чтоб ты сейчас же шла домой… Скорей иди домой, Вересова, вы тоже сегодня уезжаете. Ну, до свидания, Вересова, может, в дороге увидимся. До свидания, Ченцов.

Нетерпеливый автомобильный гудок.

Бегу!

В и к т о р и я (упавшим голосом). Но почему сегодня?

Д е в у ш к а. Не знаю, Вересова, говорят, больше поездов не будет… (Убегает.)

Грузовик трогается. Сквозь шум и скрежет долетает несколько девичьих голосов: «До свидания, Вересова! На востоке встретимся, Вересова!»

В и к т о р и я (растерянно). Сегодня… Пашка!

П а ш к а. Я говорил, не дотерпите.

В и к т о р и я (в голосе слезы). Грубый, грубый до самого конца…

Неожиданно к скамейке подкрался  В и т ь к а.

П а ш к а. Слушай, Витя… (Увидев брата.) Да уж вставай, вставай, ползунок!

В и т ь к а (бойко). Разведчик Ченцов скрытно пробрался в расположение противника. (Кивает на старика.) А чего он сидит? Ему обедать пора. (Заметил велосипед Виктории.) Твоя машина? Можно прокатиться?

В и к т о р и я. Можно, тезка.

Витька стремительно уезжает.

Что ты мне хотел сказать, Пашка?

П а ш к а. Ничего. (Мягче.) Завтра ты будешь уже далеко.

В и к т о р и я. Не очень далеко. Товарные поезда идут медленно.

Пауза.

Твой дедушка не слышит, не видит, не скажет… (Быстро обнимает и целует Пашку.)

Подкатил  В и т ь к а, соскочил с велосипеда.

В и т ь к а. Думаете, не видел? Ладно, пользуйтесь моей добротой. (Деловито осматривает велосипед.) Неплохая машина.

В и к т о р и я (просто). Тебе нравится? Хочешь, возьми.

В и т ь к а (поражен). Шутишь?

В и к т о р и я. Нисколько. Бери.

В и т ь к а. Задабриваешь. Боишься, что расскажу.

В и к т о р и я (грустно). Не о чем рассказывать, тезка. Бери, пока отдаю.

В и т ь к а. Вот привалило! (Садится на велосипед и уезжает.)

В и к т о р и я. Счастливый тезка, еще совсем мальчишка. А мы? Пашка, это, наверное, лучшее наше время… Я даже еще не полюбила никого по-настоящему. (Тихим, напряженным голосом.) А если я кого полюблю, я за ним в огонь и в воду пойду!

П а ш к а (все еще пытаясь иронизировать). В пруд полезешь?

В и к т о р и я (решительно). Да. В пруд.

Снова подъезжает  В и т ь к а.

В и т ь к а. Что дадите, чтобы совсем уехал?

Ч е н ц о в (не поворачивая головы). А глубины здесь, граждане, полторы сажени. Не больше. Уж это точно. (Задумчиво.) Когда я был молодым… (Замолчал.)

Все смотрят на него с удивлением.

Ч е н ц о в. Когда я был молодым, я прошел по дну вот от этой скамейки до вон тех кустов, версту с лишком. Дно гладкое, ровное, ни одной ямки. А только идти вязко, грунт сам себя оказывает. И пузыри из него идут. Много, резвые пузырьки, как все равно в пиве… Болотный газ называется. Вредная штука. Поджечь его на болоте — светленько так загорит и никогда не погаснет…

В и т ь к а (восхищенно). Здоров врать старик!

В и к т о р и я. Молчи, тезка.

Ч е н ц о в. А видел я на дне много рыбы всякой. Караси, лини, карпы зеркальные. Зарылись по самые жабры в ил и спят. Не чуют, собаки, что я иду…

В и т ь к а. А водяного не разбудил, дедушка?

Пашка презрительно курит.

Ч е н ц о в. Хорошо погулял бы, ежели бы не грунт. Взбаламутил я воду, сзади ничего не видать и впереди затянуло. Малость заплутал. Туда подамся, сюда, ни лешего не пойму. Едва вылез, там пообрывистей будет. А во всем пруду, говорят, вода, как живая грязь, сделалась, точно боров по дну валялся.

Виктория с Витькой вопросительно глядят друг на друга.

В и к т о р и я. Было это с ним или сейчас показалось?

В и т ь к а. Пес его знает. Шальной старик. (Кричит ему в ухо.) Эй, дедушка, обедать пора! Это он очень хорошо слышит.

В и к т о р и я. А все-таки он думал о пруде, Пашка.

Пашка молча докурил, кинул папиросу в пруд, уходит.

(Отвернувшись.) Тезка, в кого у вас Пашка такой?

В и т ь к а. В мамку. Они у нас оба злющие. А вот я ужасно добрый. Хочешь дедушку подарю?

В и к т о р и я (покачав головой). До свидания, тезка. До свидания, дедушка Ченцов. (Уходит.)

Витька жадно осматривает велосипед. Снова проходят грузовики.

В и т ь к а (подняв голову, грозно кричит вслед). Прыгай с машины! Прыгай, не то Пашке скажу!

С виноватым видом показывается  Т и ш к а.

Т и ш к а (с интересом). Чей это велосипед?

В и т ь к а (довольным тоном). Нравится? Ладно, убьют меня на войне — получай наследство. При дедушке завещаю.

Т и ш к а. Да-а, он глухой!

В и т ь к а. Как-нибудь доведем до сведения. (Кричит на ухо старику.) Эй, дедушка!

Т и ш к а (испуганно). Витька, сердитый старик идет!

В и т ь к а. Врешь! (Оглянулся, заторопился.) Верно. Слушай, Тишка, ты с дедушкой иди домой потихоньку, а мне надо еще в одно место съездить… (Уезжает.)

Т и ш к а. Да-а, так я и остался! (Убегает.)

С у р о в ы й  с т а р и к, прямой и высокий, с толстой палкой в руке, подходит к скамье и молча садится поодаль от Ченцова. Тот увидел его, приветливо закивал головой. Суровый старик сдержанно кивнул в ответ.

Ч е н ц о в. Рыбы, я говорю, на этом дне видимо-невидимо. Ежели бы я хоть был с бреднем…

Подле скамейки вдруг оказывается  Р е б р о в, худенький, в выцветшей инженерской фуражке; розовое с кулачок личико.

Р е б р о в. Так что тогда? Здорово, Ченцов, знаменитый слесарь! Все хочешь жизнь вернуть? Зачерпнуть ее с самого дна своим худым решетом? (Хлопает его по плечу и садится.) Ты что не поехал к сыну? Теперь твой Сергей в Сибири большой начальник. Уж мы без него будем немцев в пруду топить. Чего смеешься? Я верно говорю.

С у р о в ы й  с т а р и к (мрачно). Отстань!

Р е б р о в (с живостью оборачивается к нему). А, и ты здесь, стражник. Смотри, завод-то прокараулил, сегодня последнее увезут. Двести лет стоял с хвостиком, а сейчас — фьюить, только хвостик его и видели.

С у р о в ы й  с т а р и к. Отстань, собачий хвост!

Р е б р о в. Да ты чего ругаешься-то? Я какой человек? Я тебя за твои угрозы!.. (Отодвинулся, увидел еще двух стариков, идущих по набережной.) Вон и свидетеля два идут… Эй, праведники, сюда!

Подходят хромой  Е г о р ы ч  и бодрый, крепкий на вид старик  Л и а н о з о в. Ребров с готовностью уступает им место между собой и Суровым стариком.

Садитесь, почтенные, гостями будете. Садись, Егорыч, в одной ноге и полправды нет.

Л и а н о з о в. Все суетишься, рассылка.

Р е б р о в. Если завод уезжает, да об каждом надо похлопотать, порадеть, из управления в завком сбегать, из завкома в партком, из парткома в райком, из райкома в горсовет, из горсовета своим ходом на станцию…

Л и а н о з о в. Замолол! А тебя, значит, с собой не берут?

Р е б р о в (с накипевшей обидой). Я сам не еду. Пусть попробуют без Реброва. Это куда годится — старослужащего оставлять!

Л и а н о з о в. Ничего не поделаешь, Ребров, нас с ним тоже не взяли.

Р е б р о в. Вы — дело другое. Вы свое отработали, а я живой человек.

Л и а н о з о в. Помолчал бы, Ребров. (Вздохнул.) Так, уезжают.

Е г о р ы ч (откашлявшись). Счастливо на новом месте…

Р е б р о в. Это еще неизвестно. Наше-то место крепкое.

Л и а н о з о в. Небось выбрали и там покрепше. Ченцов-то с мальчишек на производстве, завод ему родней родного.

Р е б р о в. Дороже родни, это верно. Отца (кивнул на Ченцова), жену и трех сыновей променял на инженершу. Хорош твой Сергей Ченцов?

Л и а н о з о в (уклончиво). Сергей не мой, и дело это не наше, Ребров.

Е г о р ы ч. Ребров, а насчет кузнечного как?

Р е б р о в. Все увезли, теперь немцы могут свободно приходить.

С у р о в ы й  с т а р и к. Ах ты! (Встает, занося над Ребровым палку.)

Р е б р о в (втянул голову в плечи). А-а! Не тронь!..

С у р о в ы й  с т а р и к. Ты чего, сучья кровь, сказал?!

Р е б р о в. Разве это я? Это он… он спросил…

С у р о в ы й  с т а р и к. Вон отсюдова!

Л и а н о з о в  и  Е г о р ы ч (вместе). Оставь ты его! Сдуру сболтнул… Оставь…

Суровый старик уходит, с негодованием стуча палкой о плиты.

Р е б р о в. Разбойник! Честное слово, разбойник!

Л и а н о з о в. Это ты зря. Справедливый он человек.

Р е б р о в (плачущим голосом). Справедливый! Где же тут справедливость? Попадись я ему на пустом-то заводе — убьет, право убьет! (Вдохновленный новой мыслью.) Вот что, ребята, валите сегодня ко мне на завод в гости. Поглядите, как что. Прямо ко мне: мол, Ребров пригласил.

Л и а н о з о в. А начальство на это как взглянет?

Р е б р о в. А я один из начальства остался. Вересов, который отправкой заведует, сегодня уедет. Да он парень смирный, во всем меня слушается.

Е г о р ы ч (испуганно). Инженер-то?

Л и а н о з о в. Слушай ты его.

Р е б р о в. Я верно говорю. Хотите на завод в сторожа поступить? Я вас в два счета. И его с собой приводите. (Кивает на Ченцова.) Глухому тоже умных людей послушать хочется. (Приподнял фуражку.) Пока. (Исчезает.)

Л и а н о з о в. Смех и грех с этим рассылкой.

Е г о р ы ч. Да уж… (осторожно откашлялся.) А я схожу. Охота еще раз завод поглядеть… (Тихонько.) Не хотел я при этой балаболке… Говорят, немцы грозятся путь перерезать.

Л и а н о з о в. И ты веришь?

Слышен рокочущий звук.

Это чего? (Смотрит на небо.) «Гитлер» летит…

Е г о р ы ч (забрав голову). А может, наш?

Л и а н о з о в (возбужденно). А звезды где? Где звезды, я спрашиваю? Ах ты боже мой! Низко-то как летит! Низко-то… Ах ты!

Е г о р ы ч. Гляди, гляди, бумажки выбросил…

Л и а н о з о в. Листовки, подлец, сбрасывает! Ну, была бы у меня винтовка!..

Рокочущий звук усиливается, затем удаляется, замирает.

Е г о р ы ч. Улетел.

Л и а н о з о в. Улетел, сволочь!

Е г о р ы ч. Скажи пожалуйста, и чего ему тут надо?

Падают листовки. Егорыч ковыляет за ними.

Л и а н о з о в (кричит). Не тронь — поганые!

Егорыч отдернул руку и наклонился над одной из листовок.

(Кричит.) Я говорю, не читай, ослепнешь!

Е г о р ы ч (поспешно протирает глаза и ковыляет обратно, шепчет). Беда, Лианозов, беда! Знаешь о чем написано?

Л и а н о з о в. И знать не хочу! (Затыкает уши.) Не хочу и знать! (Уходит.)

Е г о р ы ч (кричит вслед). Погоди, дай сказать! На душе тяжело, дай свалить! (С отчаянием оборачивается к Ченцову.) Ченцов, беда! Немцы завтра завод возьмут! Ченцов!

Ч е н ц о в (смотря в воду). А глубины здесь, граждане, полторы сажени. Грунт вязкий. И пузыри как все равно в пиве… Светленько так загорит и никогда не погаснет.

Егорыч убегает, хромая. Ченцов остается сидеть. Листовки падают в пруд.

 

Картина вторая

Кабинет директора завода. Панели красного дерева, роскошный письменный стол и два простых стула — другой мебели нет. На большом узле безучастно сидит  В и к т о р и я. За столом — В е р е с о в. Он в сером истрепанном пиджачке, в мятой шляпе, что-то записывает. Дверь в кабинет открывается, заглядывают какие-то  л ю д и, пробегают дальше по коридору. Поминутно звонит телефон.

В е р е с о в. Витя, закрой дверь.

В и к т о р и я (вяло встает, не вынимая рук из карманов пальто, носком сапога закрывает дверь и снова садится). Папа, я хочу тебя спросить…

В е р е с о в. Сейчас. (Снимает трубку.) Вокзал? Вересов говорит. Ершов, мы с тобой утром договорились о трех классных вагонах. Для женщин с детьми. Нет? А я говорю — есть. (Повысив голос.) А я говорю — есть! Ладно. Как только придет грузовик — отправляйте. (Вешает трубку.) Витя, беги ищи маму — и поезжайте.

В и к т о р и я (встает). А ты?

В е р е с о в. Что я? (Снимает трубку и ждет, пока дочь выйдет из кабинета.)

Виктория выходит.

Товарищ Пчелка? Вересов говорит. Сейчас посылаю последнюю машину. Всё подчистую. С Ершовым? Да ничего, ладим, за десять дней научился. А телеграммы нет относительно меня? То-то, что не передумал. Нет, семья не знает пока. (Смущенно смеется.) Ладно, в дороге простят. Ну, еще бы не рад, теперь я кум королю. Свободен, как ветер… Приходи на пепелище, товарищ Пчелка. Есть. (Вешает трубку.)

Быстро входит  В е р е с о в а, поверх элегантного пальто подпоясанная солдатским ремнем, с планшеткой через плечо. В дверях видна  В и к т о р и я. Вересов торопливо вскакивает.

В е р е с о в а (излишне громко и повелительно). Егор, что же ты не выносишь багаж? Я жду, грузовик ждет… Можно подумать, что это тебя не касается. Вчера чужие горшки таскал, а сегодня сидит, как директор. Виктория, бери что полегче. Ты бы оставила свой рюкзак в машине.

В и к т о р и я (оглядев себя). Н-нет, пусть при мне. А вообще… если существуют бесшумные двухтактные двигатели…

В е р е с о в а (приостановилась). Что такое?

В и к т о р и я. Ты, мама, наоборот: шумный бестактный двигатель.

В е р е с о в а. Виктория, не дерзи.

Вересовы берут и уносят багаж. Кабинет на минуту пустеет.

В дверь заглядывает  Р е б р о в. Переступил порог, снял фуражку.

Р е б р о в. Выносят. (Осматривается.) Кажись, правда я один из начальства остался. (Подходит к столу.) Карандашик, что ли, на память взять? (Кладет в карман.) Вот этот подлиньше. (Берет другой.) Еще синий с красным, для резолюций. (Взял еще карандаш.)

Зазвонил телефон.

(Снял трубку.) Але, Ребров слушает. Помощник директора по рассыльной части. Кого? Сей минут позову. (Идет к двери, заглядывается на остатки багажа.) Хорошие чемоданы у инженерши, надо помочь. (Разматывает с шеи кашне, связывает им чемоданы, хочет их поднять на плечо.)

Возвращается  В е р е с о в а.

В е р е с о в а. Ты что тут, Ребров? Оставь, оставь. (Бесцеремонно отнимает у него чемоданы.) Вечно суешься туда, где тебя не спрашивают. (Кричит в коридор.) Егор!

Входит  В е р е с о в.

Бери чемоданы. (Забирает оставшуюся мелочь.) Посторонись, Ребров. (Уходит.)

В е р е с о в. Тебе что, Ребров? Можешь идти домой.

Р е б р о в. То есть как?

В е р е с о в. Сиди дома, отдыхай. (Идет с чемоданами к двери.)

Р е б р о в. Егор Афанасьевич, а если куда слетать?

В е р е с о в. Вот что: скажи караульщикам, чтобы ко мне собрались после смены.

Р е б р о в (протискиваясь, чтобы пошире открыть перед Вересовым дверь). Егор Афанасьевич, так это как же? Так вы сегодня не уезжаете?

Вересов, не отвечая, уходит.

Егор Афанасьевич, а к телефону-то вас ожидают…

Г о л о с  В е р е с о в а (из коридора). Спроси кто, я потом позвоню.

Р е б р о в. Слушаюсь. (Кидается к телефону.)

Его опережает вошедшая в кабинет  В и к т о р и я.

В и к т о р и я. Алло! (Трясет трубку.) Что там такое жужжит? Поняла… Ох, мне очень вас надо, товарищ Пчелка… Говорит дочь инженера Вересова. (Оглянулась на дверь.) Скажите мне правду, мой отец едет сегодня с нами? Вот и он ничего не говорит. Но я чувствую, чувствую… Нет, я не пристаю к нему. Телеграмма? Хорошо, я скажу. (Вешает трубку, замечает гримасничающего Реброва.) Вы мне?

Р е б р о в (снимает фуражку и троекратно взмахивает ею; слабеньким голосом). Ура, товарищи!

В и к т о р и я. Что это значит?

Р е б р о в. А вот что. (Значительно.) Ваш папаша назначил на сегодняшний вечер деловое торжественное собрание. Ясно?

В и к т о р и я. Вы ошибаетесь, мы сейчас уезжаем.

Р е б р о в (надевает фуражку). Ничего вы не знаете, барышня. Знаю-то я. Ваш папаша велел трубить общий сбор. Намечается важное заседание. Возможно, о том и секретарь звонил. Слышали — телеграмма? Не исключено: скоро завод вернется обратно.

В и к т о р и я. Бросьте шутить.

Р е б р о в (с достоинством). Не до шуток. Стар я шутить. Сказал — и к сему расписуюсь. (Подходит к столу, вынимает цветной карандаш и крупно расписывается на столе.) Ребров. (Уходит с достоинством.)

В и к т о р и я. Папа! (Выбегает в коридор.)

Дверь открыта. По коридору мерно прошел С у р о в ы й  с т а р и к  в тулупе. Заглянула в кабинет  ж е н щ и н а, взяла со стола графин и, надев на руку два стула, вышла. Входят  В е р е с о в  и  В и к т о р и я.

В е р е с о в (обнял ее за плечи). Доченька, зачем же плакать? Не уеду с вами — уеду завтра или послезавтра.

В и к т о р и я (сморкаясь). Не ври. Можешь врать маме, а мне-то зачем?

В е р е с о в. Как — зачем? Успокойся, выпей воды. (Ищет графин.) Кто-то воду унес… Давай посидим спокойно, поговорим… Фу, черт, и стульев нет! (Усаживает дочь на стол.) Решили, что я уезжаю, значит, надо все унести. (Неожиданно.) А как же я уеду, Витя? Мне и здесь дело найдется.

В и к т о р и я. Тебе, а маме? Зачем же мы едем?

В е р е с о в (наставительно). Мама как раз там нужна. Мама хороший инженер.

В и к т о р и я. А ты плохой?

В е р е с о в. Как бы тебе сказать… (Взглянув на часы.) Витя, машину, наверно, уже заправили.

В и к т о р и я (решительно). Я останусь с тобой.

В е р е с о в. Что ты, Витя! Нет, придется позвать маму…

В и к т о р и я. А ей ты сказал?

В е р е с о в. Знаешь что? Скажи ты. Сядете в вагон — и скажи.

Обнялись. Входит  В е р е с о в а.

В е р е с о в а. Нежности продолжаются. Егор, тебе ничего не надо мне сообщить?

В е р е с о в. Ничего. А что?

В е р е с о в а. Ты не ждал телеграммы?

В е р е с о в (радостно). Телеграмма?

В и к т о р и я. Папа, прости, я забыла, Пчелка тебе звонил о телеграмме. Скорей позвони ему.

В е р е с о в а. Не нужно. (Передает телеграмму Вересову и внимательно смотрит, как тот читает.) Выплакал разрешение остаться.

В е р е с о в. Видишь ли, Саша…

В е р е с о в а. Егор, брось вилять. Ты не едешь?

В е р е с о в. Видишь ли… (Твердо.) Да, я не еду, Саша.

В е р е с о в а. Отлично. Старшим сторожем остаешься? Ну, чего кривишься? Так и сказано в телеграмме: «Назначаетесь временно начальником территории завода». (С сожалением.) Недомыслие это у тебя или слепая привязанность к месту, как у кошки?

В и к т о р и я. Мама!

В е р е с о в а. Не суйся, Виктория. Понравилось управлять пустым заводом? Не боишься, что тебя здесь крысы съедят?

Из коридора заглядывает  Р е б р о в.

Р е б р о в. Александра Васильевна, ежели насчет крыс…

В е р е с о в а (кричит). Этот болтун, этот бездельник, этот нахал!..

Ребров исчезает.

(Успокаивается.) Вот что, Егор, ты свое дело сделал — люди и достояние отправлены; если хочешь, как капитан корабля, сойти последним — подожди до завтра и на машине догоняй нас.

Гудок машины.

В е р е с о в (встрепенувшись). Саша, грузовик ждет.

В е р е с о в а. Слышу, Егор. Сделаешь так?

В е р е с о в. Сделаю, Саша.

В е р е с о в а. Думаешь, я хоть на грош тебе верю! Ох, Егор, много ты мне и себе насолил в жизни… (Покосилась на Викторию.) Как будто смирный, а упрямый как козел! (Растроганно.) Ну, прощай, серенький.

Обнялись.

(Строго дочери.) А ты почему с отцом не прощаешься?

Виктория целуется с отцом.

Я не видела среди вещей твоего велосипеда, разве ты его не берешь?

В и к т о р и я. Нет, мама.

В е р е с о в а. Зря. Еще достанется немцам. (Без улыбки.) Я шучу. (Мужу.) Серенький, ты не проводишь нас на вокзал?

Вересов молчит.

Понимаю, боишься, что увезу. Так не скажешь в последний раз, зачем остаешься?

Вересов молчит.

Виктория, выйди из кабинета.

Виктория медлит.

Не бойся, не обижу отца.

Виктория неохотно уходит.

Слушай, Егор, я не хотела на эту тему… Но если ты не едешь с заводом из-за меня и Ченцова: мол, не хочу быть там, где моя бывшая жена и мой бывший друг…

Вересов хочет ее прервать.

(Повысила голос.) Если это так, значит, ты мельче, чем я ожидала. Комплиментов не жди, я тебе их никогда не говорила. Но рассудительности у тебя могло хватить на то, чтобы…

Вбегает Виктория.

В и к т о р и я. Мама, шофер говорит, что не может ждать.

В е р е с о в а. Подслушивала?

В и к т о р и я. Ну и что! Я прошу тебя, мама…

В е р е с о в а (без гнева и обычной резкости). Проси отца. (Уходит.)

В и к т о р и я (быстро шепчет). Я знаю, ты остаешься вовсе не из-за того, что мама… Нет, я не стану, мы же договорились. Папа, я знаю, ты уйдешь в армию или в партизаны вместе с Пчелкой и Микишевым, не отрицай! Хочешь, я скажу ей в вагоне, а хочешь — смолчу…

Г о л о с  В е р е с о в о й. Виктория!

Виктория убегает. Вересов торопливо идет за ней. Слышен автомобильный гудок. Входит  Р е б р о в.

Р е б р о в (снял фуражку. С чувством). Счастливый путь! (Огляделся, увидел на столе шляпу Вересова.) Ну вот я и опять при начальстве. (Берет шляпу в руки.) Пятнадцать целковых от силы. Эх, Егор Афанасьевич, Егор Афанасьевич… Горе Афанасьич ты наш! Нет, кто бы подумал, что Вересов… (Почистил рукавом шляпу, бережно положил на стол.) А я его всегда уважал, честное слово…

В е р е с о в  возвращается.

В е р е с о в. Сторожей позвал? Нет, конечно.

Р е б р о в. Егор Афанасьевич, всех сполна! Еще перевыполнил..

В е р е с о в (звонит по телефону). Вокзал. Сейчас прибудет последняя машина. С моей стороны больше задержек нет. И претензий нет. Будь здоров, Ершов. (Повесил трубку.) Не видел никогда этого Ершова, десять дней с ним ругался по телефону… (Реброву.) Что, говоришь, перевыполнил?

Р е б р о в. Нет, это я так… (Видя, что Вересов взялся за шляпу.) Егор Афанасьевич, видели, сколько еще стариков в поселке? Буквально как в мирное время, все лавочки перед домами, бывало, облепят.

В е р е с о в (с огорчением). Вывезти бы их отсюда… Очень они все старые?

Р е б р о в (конфузливо). Перестарки, Егор Афанасьевич… А помню, какие мастера были! (С увлечением.) Лианозов собственноручно для броненосцев валы отливал. Сам директор мимо на цыпочках ходил. Теперь Лианозов, конечно, пенсионер. Или, скажем, Ченцов, знаменитый слесарь. Дай ему самый тонкий заказ — сотворит лучше господа бога. А какой боевой парень! На спор на морское дно лазил… Нынче он, конечно, глухарь. Даже малость… (Выразительно постучал по лбу.) Возьмем Егорыча. На вид неказистый, смирный, как вошь. А что за кузнец был, что за кузнец! Увы! На сегодняшний день он хромой, как бес, и весь высох. Вот жизнь чего с людьми делает, Егор Афанасьевич. Или, скажем…

В е р е с о в. Ясно, Ребров. (Хочет звонить по телефону.)

Р е б р о в. Конечно, Егор Афанасьевич, если их освежить, пыль повыколотить… (Осторожно.) Может, взглянете?

В е р е с о в. На кого?

Р е б р о в. Да на старичков с поселка. Я их позвал. Может, думаю, сторожей на заводе захотите прибавить или сменить.

В е р е с о в. Самовольничаешь, как всегда. Где они?

Р е б р о в. В проходной. (Убегает.)

В е р е с о в (вдогонку). Принеси стулья. (Берет телефонную трубку.) Райком. Товарища Пчелку. А скоро будет? (Кладет трубку и снова снимает.) Горсовет. Товарища Микишева. Куда уехал? Ах так! (Вешает трубку.) Гм, и посоветоваться не с кем. (Снимает трубку.) Райком комсомола. Секретаря нет? (Вешает трубку.) Так. Остается один мой приятель, уж он-то всегда на проводе. (Снимает трубку.) Вокзал. Ершов? Вересов говорит. Ну, Ершов, эшелон отправил? Слава богу. (Кричит.) Слава, говорю, богу! А ты, Ершов, все ершишься… Ну, рад тебя больше не слышать. Желаю здоровья. (Вешает трубку.)

Р е б р о в  заглядывает в кабинет.

Р е б р о в. Егор Афанасьевич, можно?

В е р е с о в. Давай.

Входят  с т а р и к и  п е н с и о н е р ы. Среди них  Ч е н ц о в, Л и а н о з о в, Е г о р ы ч. Последним входит  С у р о в ы й  с т а р и к, в тулупе, с ружьем. Ребров ворча сторонится.

Присаживайтесь, друзья. Ребров, а стулья?

Р е б р о в. Постоят. Их дело молодое.

В е р е с о в. Сейчас же принеси.

Р е б р о в (делает таинственные знаки). Так вы же, Егор Афанасьевич, до последнего стула завод очистили.

В е р е с о в. Что ты сочиняешь? Хорошо, садитесь на подоконники.

Старики рассаживаются.

Сразу спрошу: винтовку держать в случае чего сможете?

Все недоуменно молчат.

Силы в руках есть сколько-нибудь?

Е г о р ы ч (загадочно). В руках-то есть…

В е р е с о в. Ну?

Р е б р о в. В ногах нет. Егорыч, покажи свою стать.

Егорыч тяжело ковыляет по комнате.

В е р е с о в (морщась). Ну, а ты, дедушка?

Ченцов улыбается.

Р е б р о в. Это Ченцов, Егор Афанасьевич. Папаша Сергея Петровича.

В е р е с о в. Серегин отец… Прости, не узнал. (Кричит Ченцову.) Хочешь сына заменить, Петр Савельевич? Родной завод оборонять от фашистов…

В комнате раздались смешки, Ченцов улыбается.

(Стараясь понять, о чем думают сейчас старики.) Ладно, можете идти, товарищи.

Пауза. Никто не уходит.

До свидания, вы свободны.

Старики негромко переговариваются: «Устарели, говорит». «Ты дай мне винтовку в руки». «Как не постоять за завод!» Голос Реброва: «А что ж молчал, когда спрашивали? Подвели вы меня, ребята». «А чего он так, к одному Ченцову? Побеседовать надо толком». «Ни шиша не знаем, что на фронте делается».

Старики и Ребров уходят. Остается сидеть у двери на откуда-то взявшемся единственном стуле сутулый, маленький человек. Это  П ч е л к а.

(Роясь в столе.) Товарищ, собрание кончено (обернулся.) Товарищ Пчелка?.. Извини, я тебя не заметил.

П ч е л к а. Меня часто не замечают. Ты чем-то расстроен, товарищ Вересов?

В е р е с о в. Хотел посмотреть свои кадры…

П ч е л к а. Ну и как?

В е р е с о в. Увидел их всех вместе — испугался. Дом инвалидов. Хромые, глухие…

П ч е л к а (привстав). Горбатые.

В е р е с о в. Ах, черт возьми!

П ч е л к а. Чудак, это же хорошо, что забыл. Значит, не очень заметно. Теперь вот что, Вересов: семью отправил?

В е р е с о в (облегченно). Отправил.

П ч е л к а. Эшелон ушел?

В е р е с о в. Ушел. Только что я звонил Ершову.

П ч е л к а. Еще лучше. Авось проскочит.

В е р е с о в (не понял). Как?

П ч е л к а. Кабы сегодня ночью немцы дорогу не перерезали.

В е р е с о в (умоляюще). Мне бы на фронт, товарищ Пчелка!..

П ч е л к а. Что ж. Боевой опыт у тебя имеется. Юденича в девятнадцатом гнал от Питера. (Взглянул на свои ручные часы.) Куда пропал Микишев? Всем хорош наш предгорсовета, собой красавец… (Неожиданно.) Чего вы с ним не ладите?

В е р е с о в (растерянно). Я уважаю Александра Михайловича… А он меня, кажется, не очень…

П ч е л к а. Ерунда. В такие дни надо дружить. Взгляни, который час на твоих?

В е р е с о в (вынимает золотые часы). Восемь… (Волнуется.) Нет, семь… Фу, что я!

П ч е л к а (заглядывает ему в ладонь). Хорошие часы. Давно купил?

В е р е с о в. Жена подарила. На пятнадцатый год свадьбы.

П ч е л к а. Ценный подарок. Ну-ка, взгляни еще.

В е р е с о в. Восемь часов.

П ч е л к а. Хорошо, что не девять. Успеем без паники оповестить население.

В е р е с о в. О чем, товарищ Пчелка?

П ч е л к а. Все о том же: копать окопы. Теперь у самого дома заляжем. Вдоль заводского пруда, за кладбищем. Ты будешь руководить работой.

В е р е с о в. Товарищ Пчелка…

П ч е л к а (жестко). Забыл, как отвечать по-военному?

В е р е с о в (вытянулся). Слушаюсь, товарищ секретарь райкома. (Жалобно.) Да не могу я больше распоряжаться, Федор Матвеевич! Вы же меня знаете: самый что ни на есть рядовой исполнитель. Даже должности такой на заводе нет — «инженер-инвентаризатор», а меня так прозвали. Одно слово-то чего стоит: ин-вен-та-ри-за-тор!

П ч е л к а (хмуро). Да, слово длинное, зря время на него теряешь.

В е р е с о в (не слушая). Это верно. Отпусти меня скорей в армию. Солдат из меня выйдет правильный, а начальник я никакой… даже над сторожами!

Быстро входит  М и к и ш е в, рослый, видный мужчина. За ним вбегает  В и к т о р и я  с рюкзаком за плечами.

(Поражен.) Витя! Что случилось?

В и к т о р и я (выпаливает одним духом). Товарищ Микишев, возьмите меня к себе в отряд, я все уже знаю, я от Павла Ченцова знаю, вы его в отряд взяли, возьмите и меня тоже!

М и к и ш е в (оглянулся мельком). Что это за девица? (Отошел к Пчелке, озабоченно говорит с ним вполголоса.)

Слышны лишь отдельные слова: «Был у соседей… Трудно… Говорят, скорей под ружье…»

В е р е с о в (не может опомниться). Витя, что произошло? Эшелон не ушел?

В и к т о р и я. Ушел, ушел, папа. Я все тебе объясню. Я выскочила из эшелона на повороте. А эшелон ушел, ты не тревожься. Мама уехала.

В е р е с о в. Только я успокоился… Вот беда! Зачем ты это сделала?

В и к т о р и я. Папа, я тебе не помешаю. Товарищ председатель горсовета, вы возьмите меня в партизанский отряд, очень рекомендую. Я стрелять умею. Я все могу делать. Я и в лесу привыкла жить. Мне даже лучше в лесу, чем дома…

М и к и ш е в (обернулся). Что за чепуха? В каком лесу? Слушайте, у нас регулярный рабочий батальон, никуда мы в лес не идем, а занимаем позицию перед заводом. И дальше ни шагу. (Неприязненно косясь на Вересова.) Виноват, неточно освещаю вопрос: дальше будем гнать немцев.

П ч е л к а (дотронулся до автомата, висящего у Микишева за спиной). Перевесь на грудь, на груди он должен висеть, я видал на картинках. Пойдем раздавать оружие.

В е р е с о в. Витя, как же теперь? Что я с тобой буду делать? (Обернулся к другим.) Нет, вы только поглядите на нее, товарищи!

М и к и ш е в (грубо). Инженер Вересов, может, повременим с семейной паникой?

В и к т о р и я. Кончено, папа, эшелон ушел, я осталась! (Бежит за Микишевым и Пчелкой.) Товарищ комбат, я с вами…

Звонит телефон.

В е р е с о в (торопливо берет трубку). Да, это я. (Удивлен.) Мы же с тобой распрощались… Кого? (Пчелке.) Ершов ищет секретаря райкома.

П ч е л к а (взял трубку). Слушаю. Так. Понимаю. (Лицо его мрачнеет.) Надо немедленно вывести из-под огня и вернуть обратно. Нет, не на самую станцию. Поврежден паровоз — пошли резервный. Правильно, по прибытии всем пассажирам немедленно покинуть поезд. Действуйте. (Повесил трубку.) Немцы перерезали пути. Раньше, чем мы ожидали… (Внимательно оглядел всех.) Бои продолжаются. Наш эшелон попал под бомбежку и артиллерийский обстрел. По сведениям Ершова, имеются жертвы.

В и к т о р и я. Жертвы!.. А мама?..

 

Картина третья

По краю кладбища проходит оборонительная полоса. В глубине сцены виден заводской пруд. Издалека доносятся звуки артиллерийского боя. Постепенно они приближаются. Появляется  В е р е с о в а. Она все в том же элегантном пальто, подпоясанном ремнем, и с планшеткой через плечо; сегодня она мрачна, подавлена, сосредоточена на чем-то своем, отъединяющем ее от мира; бредет как потерянная вдоль линии окопов. В тот момент, когда она уже уходит, в траншее показалась  Ч е н ц о в а. С трудом выбравшись из окопа, она садится на землю, воткнув возле себя лопату, подвязывает бечевкой галоши. В траншее появилась  А г л а я.

А г л а я (видна нам по пояс; поправляет на голове щегольской платок). Зина, протяни руку. Что-то я устала с непривычки. Или юбка узкая.

Ч е н ц о в а (хмуро, помогая ей вылезть из окопа). Все модничаешь.

А г л а я (с огорчением смотрит на свои туфли). Глины этой налипло, ужас! (Потопала об землю ногами, обернулась к траншее.) Окопчик ничего, дай бог на пасху. Главное, ни одного мертвяка не попалось. Ух, я брезгливая к мертвякам!

Ч е н ц о в а. А кто велел на кладбище лезть? Мало живого места!

Г о л о с  и з  о к о п а. Стратегия, тетки, такое дело.

А г л а я. Чего он пискнул? (Нагнулась к окопу.) Витька!

Ч е н ц о в а. Тишка, а не Витька.

А г л а я. Верно! У тебя всё мальчишки, не поспеваешь считать. (С завистью.) И как это у тебя получается? (Спохватившись.) Ой, Зинка, прости, никак не привыкну… (Понизив голос.) Слушай, Сергей-то один, без нее уехал.

Ч е н ц о в а. Не бойся, она не отлипнет.

А г л а я. Да уж теперь, когда он начальник цеха… Все был рабочий, рабочий… Ты погоди, в Сибири он еще не так развернется.

Ч е н ц о в а (ожесточенно). Для чего ты о нем? Для чего? Был у меня муж, да сплыл, ну и все! Пошли они!..

А г л а я (грустно). Не ругай судьбу, Зина. Мне разве легче? Мой Борис даже память о себе не оставил. А у тебя трое.

Ч е н ц о в а (еще грубее, чем всегда). Сравнила! Твой героем погиб на финской, а мой… (Горько.) «Мой»! (Берется за лопату.) Давай лезь в траншею.

А г л а я (убежденно). Нет, Зинка, нет, мужика не удержишь. Полюбил другую — и прощай. И судить не за что. Забыла, какая бывает любовь?

Ч е н ц о в а. Ты зато не забываешь. Сегодня один, завтра другой. Практика.

А г л а я (вдруг рассердившись). Ну и правильно, что Сережа тебя бросил. Выучился на инженера — и бросил. С такой злыдней жить…

Из траншеи показывается голова  Т и ш к и.

Т и ш к а. Будет вам. Стрекочут без толку. Хотите, стратегию объясню? Скажем, здесь могилы, а здесь траншея. (Показывает лопатой.) Позади ее что? Позади ее чугунные броневые плиты. Зайдет сюда боевое охранение, залягут сюда стрелки — уж будьте покойнички! (Прицеливается из лопаты.) Получится кругом неприступная местность. Понятно? (Исчез.)

А г л а я. Тишка, тебя что, покойник за ногу схватил?

Тишка неторопливо вылезает наверх.

Т и ш к а. Кабы я тебя не схватил.

А г л а я (удивленно). Смотри какой!

Ч е н ц о в а (гневно). Ты, фрукт! Трепаться пришел или копать?

Т и ш к а (присмирев). Копать.

Ч е н ц о в а (бешено наступая на него с лопатой). А копать, так копай!

А г л а я (примирительно). Чего ты его? Оставь…

Ч е н ц о в а. Ненавижу, когда хулиганье растет!

А г л а я. Какой еще с него хулиган. До хулигана ему еще расти и расти. А вырастет — глядишь…

Свист снаряда. Обе женщины невольно пригнулись.

Т и ш к а (восторженно). Пошел! По-шел!

Глухой звук разрыва.

А г л а я (договаривает). Глядишь, человеком будет. (Тишке.) Чего ты радуешься, глупыш? Может, в завод, может, в дом попало.

Т и ш к а. Может, дедку нашего убило!

А г л а я (укоризненно, Ченцовой). Зачем позволяешь? Уж у меня на что свекор строгий, а я ему никогда зла не желаю. (Заметив старика, пробирающегося вдоль могил и читающего надписи на плитах.) Это не мой старик? Я ведь близко вижу.

Т и ш к а. Это Козлухин. У вашего борода длиннее.

А г л а я. Козлухин, ты что потерял?

Козлухин выпрямился, облокотясь на лопату.

К о з л у х и н. Потерял, молодушка, одну дорогую могилу. Дружок где-то здесь похоронен, а где — найти не могу. Такие приятели были, тридцать лет простояли рядом. Шум, гром в цеху, ничего не слыхать, а я тихонько ему: «Афоня!» — «Эге, говорит, Андрюша?» Ну словно я ему на ухо шепнул, а? Вот какие были дружки. (Оглядывается.) Ах ты, саван, да где же его могила?

Свист снаряда. Все ждут, на этот раз не пригибаясь. Разрыв громче, чем предыдущий.

Т и ш к а. Этот поближе. А следующий прямо к нам.

Ч е н ц о в а. Ты будешь еще у меня каркать?!

Пронзительный свист снаряда.

А г л а я (кричит). Ложись!

Обе женщины и Тишка бросаются наземь. Козлухин с любопытством оглядывается.

Т и ш к а (дергает его за пиджак). Козлухин, ложись, сейчас разорвет!

Козлухин озирается кругом. Головы, уткнувшиеся в землю, начинают опасливо шевелиться.

А г л а я (с облегчением). Не разорвался.

Все трое поднимаются.

Т и ш к а. Значит, паршивый снаряд попал. Кабы хороший…

Ч е н ц о в а (с сердцем). Ух, проклятущий!

А г л а я. А ты, Козлухин, зачем судьбу испытываешь?

К о з л у х и н (задумчиво). Я, молодушка, снарядов не боюсь. Против снаряда и против пули я еще с той германской войны заговоренный. А вот что есть мина? (Вопросительно оглядывает всех.)

Т и ш к а (бойко). Мина, Козлухин, это такая, вроде…

Появился  В е р е с о в. Запыхавшийся, озабоченный, в руках рулетка. П о ж и л а я  ж е н щ и н а  тащит за ним угломерный инструмент и рейки.

В е р е с о в. Девушки, девушки, по окопам! И ты, Васильевна. Пока сюда жарят, укройтесь, для того и рыли. (Тишке.) А ты, малец, пойдешь со мной, бери у Васильевны инструмент и рейки.

А г л а я (кокетливо). Товарищ Вересов, окопчик у нас не посмотрите?

В е р е с о в (проходя вдоль изломов окопа). Ширина… (Мерит складным метром.) Высота насыпи… (Прыгает в траншею.) Глубина.. Ширина по дну… Так, правильно. А канавку углубить надо сантиметров на пять, дело к осени. (Вылезает наверх, Ченцовой.) Вы мне что-то…

Ч е н ц о в а. Ничего, проехало.

А г л а я. Зина, товарищ Вересов нами доволен, одобрение выражает.

Ч е н ц о в а. На кой оно шут! (Ударила лопатой о землю.) Удобрения и без него хватает.

В е р е с о в (нагнулся, читает могильную надпись. Грустно взглядывает на женщин). Да-а, вот она какая штука. (Немного постоял, тряхнул головой и быстро уходит.)

Тишка тащит за ним инструмент и вехи.

А г л а я (Ченцовой). Зачем ты с ним так? Он-то в чем виноват? Мало он сам перенес от жены, да от твоего Сергея…

Ч е н ц о в а. Ну и пусть! Терпеть не могу таких чипчилигентов!

А г л а я (мечтательно смотря ему вслед). Нет, он ничего… Довольно симпатичный инженер. Ишь старается, и шляпа на затылок! (Ухарски, передернула плечом.) По мне и худой мужичишка от дождя покрышка!

Ч е н ц о в а. Некому тебя, Глашка, бить… (Плюет на ладони и лезет в траншею.)

Аглая, качая головой и загадочно улыбаясь, следует за ней.

К о з л у х и н (приблизясь к могиле, подле которой стоял Вересов). Ну-ка, чего тут написано? (Нагибается над плитой и читает.) «Афанасий Егорович и Василиса Петровна Вересовы… скончались в тысяча девятьсот двадцатом году… от тифа». Да ведь это… (Кричит.) Нашел! Молодушки, нашел своего дружка! Афоня! Вот ты где, Афоня! (Снимает кепку.) Посидеть с тобой? (Садится, тихонько.) Афо-ня! (Прислушивается, склонив ухо.) Не чуешь? Жалко. Повоевали бы вместе.

Звуки боя приблизились. Отчетливо слышится пулемет. Появляется  М и к и ш е в  с группой вооруженных  д р у ж и н н и к о в, среди которых  П а ш к а, В и к т о р и я, д е в у ш к и  с грузовика.

М и к и ш е в. Занимайте оборону, товарищи бойцы. Прошу помнить: эта линия вторая и последняя. Видите, до чего дошли? (Показывает на могилы.) Значит, умрем, а выстоим. Всем ясно?

Пашка, Виктория и еще несколько дружинников прыгают в окоп, остальных Микишев ведет дальше.

В и к т о р и я. Пашка, подсади. Никто пока на нас не наступает — что мы будем на дне, как крысы! (Опершись на плечо Пашки, вылезает наверх и садится, спустив ноги в окоп.) Хорошо! Все видно! (Незаметно погладила Пашкину щеку.) Пруд видно… (С увлечением декламирует.)

Д е в у ш к а (неприязненно). Недисциплинированная ты, Вересова. На фронте стихи читаешь…

В и к т о р и я (показав Пашке на Ченцову, с трудом выбирающуюся из окопа). Помог бы матери. (Вскочила, протягивает ей руку.)

Ченцова не обращает на нее внимания.

А г л а я (с любопытством приглядывается). Никак, дочка нашего инженера по обороне? Очень приятно познакомиться: Аглая.

В и к т о р и я (охотно). Виктория.

А г л а я. Ух какие мы именитые! Не Маруся, не Верочка — Аглая! Виктория! Нас, таких, не забудут, стихи про нас напишут…

Усилилась пулеметная и ружейная перестрелка. Слышен шум идущих вдалеке танков.

(Встревоженно.) Давай, Виктория, вниз. Твой папка верно сказал: «Укройтесь, девушки, для того и рыли». Ты куда, Зина?

Ченцова с лопатой на плече уходит.

Между прочим, характер у Зинаиды!.. Вот проклятое семейное счастье! Разве она такая прежде была? Веселая, всех подначивала…

Показывается  В е р е с о в. С другой стороны появляется  П ч е л к а.

В е р е с о в. Витя, где мама?

В и к т о р и я (неопределенно). Там.

В е р е с о в. Где там?

В и к т о р и я. Сидит одна в эшелоне.

В е р е с о в. Как же так? Вокзал непрерывно обстреливают. Почему ты за ней не пошла, не уговорила?

В и к т о р и я (пожав плечами). Была.

В е р е с о в. Ну и что она?

В и к т о р и я. Хочет переупрямить поезд. Дождаться, пока возобновят движение.

Появляются  Е г о р ы ч, Л и а н о з о в  и  С у р о в ы й  с т а р и к  с винтовкой на ремне. Здороваются с Вересовым.

В е р е с о в. Ох, деды, кабы военные начальники нам не нахлобучили. Гражданских сюда набралось чуть не полк, а пользы от вас, скажут…

Вбегает  к р а с н о а р м е е ц.

К р а с н о а р м е е ц. Разрешите обратиться. Кто здесь секретарь райкома?

П ч е л к а (вышел вперед). Я секретарь.

К р а с н о а р м е е ц (недоверчиво). Фамилия?

П ч е л к а. Пчелка.

Секунду поколебавшись, красноармеец достает из нагрудного кармана записку. Пчелка внимательно ее прочитывает и передает Вересову.

В е р е с о в (прочитав). Разрешите объяснить обстановку.

П ч е л к а (вздохнув). Поздно объяснять, Вересов. Или действуй, или отказывайся. Конечно, задача опасная.

В е р е с о в (возбужденно снимает и надевает шляпу). Опасная! Или — или! Легко тебе ставить такую альтернативу! А где инструмент? Опасная! А где люди?

П ч е л к а (спокойно). Словом, так, Вересов: если не пустим в дело подбитые машины… Взгляни-ка на свои подарочные.

Вересов глядит на часы.

Если не пустим, скажем, через час, много полтора часа, — к черту сомнут фашисты и первую и вторую линию обороны. Понял?

В е р е с о в (уже без всякой горячности). Что? Что я должен понять? Только одно… (Перепрыгивает через окоп.)

П ч е л к а. Стой, стой! Хочешь, как Иисус Христос, один починить два танка? Индивидуй несчастный! Вернись на исходную позицию!

В е р е с о в (возвращается; уныло остановился перед пенсионерами). Лианозов, пойдешь со мной на ремонт?

Л и а н о з о в (гордый оказанным доверием). С радостью, Егор Афанасьевич!

В е р е с о в. С радостью… Не просто идти — ползти придется. Еще бы двоих найти покрепче.

Е г о р ы ч (откашлявшись). Егор Афанасьевич, я не сгожусь?

В е р е с о в. Трудно тебе передвигаться, Егорыч.

Е г о р ы ч. Отчего. Ползти мне вполне сподручно.

В е р е с о в. Ладно, давай. Козлухин, ты тоже с нами?

Быстро идет вдоль окопа. Старики спешат за ним.

В и к т о р и я. Пашка, идем! (Увидев, что тот колеблется.) Ты же заправский слесарь…

Пашка молчит.

Неужели струсил?

Оскорбленный Пашка бледнеет, но не двигается с места.

(Пристально смотрит на него.) Так презираешь моего отца, что не хочешь идти под его начальством? (Бежит вслед за стариками и Вересовым.)

П а ш к а  молча выбрался из окопа. Появляется  М и к и ш е в.

М и к и ш е в (грозно). Бойцы рабочего батальона, для вас что — война кончилась? Начались детские забавные игры? Ченцов, отставить! Девица Вересова, на место!

Пашка и Виктория возвращаются на свои места в окопе. Вересов, Лианозов, Егорыч и Козлухин переходят по доске через траншею. С ними же оказывается неизвестно откуда взявшийся  Р е б р о в.

Л и а н о з о в. Рассылка, а ты куда?

Р е б р о в (хорохорясь). Как — куда? Я для связи.

Вересов и старики уходят.

М и к и ш е в. Положение! Удержим мы до вечера оборону, если армейцы качнутся?

П ч е л к а. Ты давно говорил с комбатом?

М и к и ш е в. У них на две трети личный состав выбит. Не осталось ни одного среднего командира. А у нас? Видал ребятишек? Воинской выдержки на копейку не будет.

П ч е л к а (озабоченно). Заметил, струхнул кто-нибудь?

М и к и ш е в (пожал плечами). Пока нет. По неведению не боятся.

П ч е л к а. А ты, всеведущий, боишься?

М и к и ш е в. Ну что ты сравниваешь! Нам с тобой не положено бояться. Мы отвечаем за все, мы руководители.

П ч е л к а. А они что-то вроде серой скотинки? Каша у тебя иногда в голове, Микишев. Гречневая.

М и к и ш е в (обиженно). Почему гречневая?

П ч е л к а (всматриваясь, куда пошли ремонтники). Сумеет ли Вересов вернуть танки — вот в чем вопрос.

М и к и ш е в. Сам поручил ему возглавить. Спросил бы меня, я бы ответил.

П ч е л к а. Что ответил?

М и к и ш е в. Нет у меня к нему доверия.

П ч е л к а (быстро). Думаешь, перекинется к немцам?

М и к и ш е в (уклончиво). Не в том дело…

П ч е л к а. Как — не в том? Шутишь! Есть основания не доверять — давай выкладывай.

М и к и ш е в (неохотно). Оснований особых нет… Что он так жмется, точно в поезде без билета едет? Вышли мы все из народа, как говорится, — так будь хозяином, понимаешь. Никак я его не могу раскусить. Сын кадрового рабочего, участник гражданской войны, при Советской власти стал инженером… и столько лет на подхвате! А ведь не пьяница, не идиот. Да с такими возможностями другой бы за это время мог стать директором завода, если не наркомом.

П ч е л к а. Другой. То есть, например, ты.

М и к и ш е в (скромно). Ну… у меня образования всего техникум. Я и в возраст еще не вошел…

П ч е л к а. А уже председателем горсовета выдвинули. Карьера головокружительная.

М и к и ш е в (горячо). Речь же не о карьере, Федор Матвеевич! Как ему самому-то не совестно не выковать из себя командного кадра? Для чего обучали рабочего парня в институте? Чтобы он инвентарные номерки навешивал? Нет, Пчелка, ты меня не разубедишь — слабый он тип. А слабость всегда может подвести даже честного человека. Ясен ход моих мыслей?

П ч е л к а (заинтересованно, словно забыв на минуту, почему они здесь). Ты затронул сложный вопрос, Микишев. И, как всегда, упрощаешь. Ставишь в вину нехватку социального честолюбия и на этой основе лишаешь политического доверия. Верно я тебя формулирую?

М и к и ш е в. В научных формулах, как ты знаешь, я не чересчур разбираюсь.

П ч е л к а (прищурился). А почему, собственно? Ты же не из колодца вылез. Не рядовой человек, как какой-нибудь Вересов, а руководитель.

М и к и ш е в (хохотнул). Эх, Пчелка, не можешь ты не ужалить! Ладно, идем в штаб дивизии.

Идут вдоль окопа.

А г л а я (высунулась из окопа). Товарищ предгорсовета, взгляните на этого синьора. Его хваленое ателье месяцами заказы не выполняет. Я считаю, позор для нашего города!

М и к и ш е в (нетерпеливо). В чем дело? Какие заказы?

Из окопа вылезает немолодой мужчина в кожаном реглане — д и р е к т о р  швейного ателье.

Д и р е к т о р. Товарищ Микишев, избавьте меня от наскоков. Идет война, я честно воюю…

А г л а я. С какого ты дня воюешь? С сегодняшнего? А примерка была в апреле. В общем, не будет через неделю пальто, сниму с тебя твое кожаное.

М и к и ш е в (резко). Гражданка, довольно скандалить на переднем крае! Вы, может, слышали, что у нас война?

А г л а я. Не голой же на войне ходить. Пусть шинель сошьют. Или ватник. Зима скоро…

М и к и ш е в. Зима? (Долго смотрит на нее, точно стараясь понять. Услужливо вылезшему из окопа директору.) Там у тебя остался кто-нибудь из мужчин?

Д и р е к т о р. Никак нет, все на фронте.

М и к и ш е в. А мастерицы?

Д и р е к т о р. Ковязина на окопных. Гридина на окопных. Шилова эвакуировалась, Ратько в декрете…

М и к и ш е в. С окопов вернем. (Аглае.) Вместо остальных наберете новых, из домашних хозяек. Ну, что глядите, гражданка? Я вас назначаю директором ателье. С завтрашнего дня начинайте пошив ватников для нужд фронта и населения. Вопросы есть?

Аглая оторопело молчит.

Понадобятся фонды — найдите меня или зайдите в райком к товарищу Пчелке. Все. Точка. (Директору.) Занимайте оборону, товарищ боец.

Директор тяжело слезает в окоп. Микишев вопросительно обернулся к Пчелке. Тот молчит.

М и к и ш е в (несколько сконфуженно). Зима, говорит, скоро…

П ч е л к а (рассудительно). Зима, слава богу, еще не скоро, но… (не выдержав, хлопнул Микишева по спине.) Голова, ты чуешь, что у тебя начали крылья прорезываться?

Микишев и Пчелка уходят.

А г л а я (Виктории, нерешительно). Пошутил? Как по-твоему?

В и к т о р и я. Какие шутки? Аглая, я поздравляю вас!

А г л а я (захохотала). Ах ты господи! (Свекру.) Папаша, а вы чего не пошли ремонтировать? Вы же тоже бывший специалист по металлолому.

С у р о в ы й  с т а р и к (грозно). Женщина, если ты!..

А г л а я. Дома, папаша, доскажете. Ступайте скорей за ними. (Спрыгнула в окоп.)

Суровый старик, потеряв обычную величавость, догоняет товарищей. Появилась  В е р е с о в а. Проходит мимо окопа, не замечая, что из него торчат головы Виктории и Аглаи.

В и к т о р и я (тихонько). Слава богу, мама вышла из вагона. Бледная-бледная, как лунатик… Кого она ищет — меня или папу?

А г л а я. Обратно идет!

В и к т о р и я (крикнула). Мамочка, как хорошо, что ты с нами! Спускайся сюда, в траншею!

В е р е с о в а (словно ничуть не удивившись, что встретила дочь). Ты знаешь, что заявил мне начальник станции? Что поезд никогда не пойдет! Кто, по-твоему, может так говорить? Только изменник Родины… Поезд должен уйти и уйдет сегодня же. И ты не посмеешь больше самовольничать! Слышишь? Нас ждут на востоке… (В голосе ее слезы.) Нас очень ждут!

В и к т о р и я (не слушая, возбужденно смотрит через кромку бруствера). Наши все ближе, ближе к танкам…

А г л а я (она близорука). Мой-то догнал их?

В и к т о р и я. Сейчас догонит. Так и идут цепочкой… Ой, что это?!

А г л а я. Что случилось?

В и к т о р и я. Упали… Это они нарочно. Ой, нет! (Закрывает лицо рукой.)

А г л а я. Вика, милая, что?

Слышен дальний разрыв.

В и к т о р и я. Ранило… Двоих… (Вглядывается.) Один ранен… другой с ним остался. Остальные пошли вперед. А этот обратно повернул. Тащит на себе раненого… Но кого, кого? Неужели папу? Нет, в шляпе, кажется, впереди. Ага, папа впереди всех, направляется к левому танку…

В е р е с о в а (начинает вникать в события). Виктория, что происходит? Почему ты позволила отцу?..

В и к т о р и я. Мамочка, миленькая, помолчи! (Вглядывается.) Идут… Все идут… Все ближе к танкам. А один… (Кричит.) Вижу, вижу, кто тащит на спине раненого! Наш Ребров! А раненый — с бородой!

А г л а я. Это свекор! (Выскакивает из окопа.) Это я его на смерть послала…

В и к т о р и я. Аглая, но, может, еще не он!

В е р е с о в а. Что за женщина?

В и к т о р и я. Это папин бригадир по окопам. Правда, славная? Нет, это не ее свекор, это другой старик. (Притихла.) Он без сознания… или…

Ребров и Аглая несут убитого Козлухина. Виктория, выскочив из траншеи, помогает им перейти по доске на эту сторону. Они бережно кладут старика рядом с могилой родителей Вересова. Ребров совсем обессилен, задыхаясь, садится на землю.

А г л а я (сочувственно). Устал?

Р е б р о в. Отдышусь…

А г л а я. Эх, Козлухин, Козлухин! (Снимает свой нарядный платок, закрывает им лицо Козлухина.) Чем его убило, товарищ Ребров?

Р е б р о в. А? (С трудом поднимает голову.) Миной, красавица. Вот этакой миной. (С усилием растопырил руки.) Тыща осколков мимо меня просвистело. И ничего. А старика прямо в сердце.

А г л а я. Недаром у него сердце чувствовало: боюсь, говорит, мины. Вика, ты что?

В и к т о р и я (не спуская глаз с Козлухина, очень тихо). Я еще никогда в жизни не видела мертвого. (Унимает дрожь.) Это ничего, что я так говорю?

А г л а я (тоже тихо). Девочка, я сама переживаю. Вот не могу и не могу успокоиться… (Громко.) А ты, Ребров, молодец, не кинул в беде товарища!

Р е б р о в (снял фуражки). Царство ему земное. Земное, подчеркиваю.

А г л а я. С каким это он дружком беседовал?! (Нагнулась к могиле.)

Р е б р о в (понизив голос). Здесь ихние дедушка-бабушка похоронены. (Показал на Викторию.)

А г л а я (прочитав надпись). В двадцатом году… Ах ты господи!

Р е б р о в. Господь ни при чем, красавица. Все тут будем. А пока живы — о живом думать будем.

П а ш к а (кричит). Добрались наши до танков! Внутрь залезли!..

В и к т о р и я. Мама, видишь, что делает папа! Почему ты молчишь?

А г л а я. Герой твой папка! (Обнимает Викторию.) Только бы их теперь не убило!

В и к т о р и я (отстраняясь от Аглаи). Мама, ты плачешь?

Вересова отвернулась.

О чем ты плачешь, мама?

Пауза.

Ты и в вагоне плакала. (Начинает догадываться.) Не смей плакать! Я знаю, ты не о ком-нибудь… ты о себе плачешь…

Р е б р о в (бодро, не разобрав, в чем дело). Еще поживем, гражданочки! Погоним немцев! Погоним, не сомневайтесь, Александра Васильевна.

В и к т о р и я. Не плачь, слышишь, мама! Как я хочу, чтобы ты скорей уехала! Как я этого хочу!

З а н а в е с.

 

Картина четвертая

Ремонтно-механический цех, полутемный, полупустой, с собранным старым, давно отслужившим оборудованием. Здесь и куют, и сверлят, и клепают, и сваривают — это напоминает скорей захудалую мастерскую, чем цех большого, знаменитого до войны завода. За стеклянной перегородкой конторка мастера (начальника цеха). Стекла, как и повсюду, выбиты, но если в окнах и в крыше они заменены фанерой и толем, то перегородка зияет пустыми переплетами, лишь символически отделяя начальника от рабочих. К перегородке примыкает видимая нам часть цеха, где на переднем плане стоит полевая пушка. Три старика — Л и а н о з о в, Е г о р ы ч  и  Ч е н ц о в — ремонтируют орудие. Им помогает  Р е б р о в. Тут же, возле орудия, спят на голом полу молодые парни, а р т и л л е р и с т ы. Немного подальше несколько  ж е н щ и н  мастерят что-то из жести; среди них  Ч е н ц о в а. В глубине цеха сверкают по временам автогенные вспышки.

Р е б р о в. Читали, ребята, такой роман «Три мушкетера»?

Е г о р ы ч. Слыхать слыхал. (Копается в механизме пушки.)

Р е б р о в. Слыхать мало, надо читать иногда серьезные книги. Там три боевых друга описаны. Благородный Атос (показывает на Лианозова), силач Портос (показывает на замухрышку Егорыча), красавец Арамис (показывает на восьмидесятилетнего Ченцова). Куда один, туда все на выручку прутся. А четвертый (скромно показывает на себя) — самый молодой и самый инициативный. Дартанян прозывается.

Л и а н о з о в. Армянин, что ли?

Р е б р о в. Все чистокровные французы.

Е г о р ы ч (озабоченно). Заклинило. Дай-ка, Ребров, деревянную колотушку. (Бьет по заклинившейся части затвора.)

Р е б р о в (оглянулся на спящих артиллеристов). Вот кого нынче из пушки не разбудишь. Больше суток ее чиним, хоть бы на троих один глаз открыли.

К артиллеристам подошла Ченцова, сумрачно вглядывается в их лица.

Опять на чужих сынов глядит. Кремень-баба, а скучает. Старший сын в батальоне, другой связным у Микишева. (Кричит Ченцову.) Твой внук, дедушка!

Ченцов кивает головой, улыбается.

Так и шпарит на велосипеде вдоль фронта, по улице Урицкого. Фронт-то нынче — не успел оглянуться, как уже на том свете.

Ченцова возвращается на место.

Ты бы поостерегла своего, воевать еще долго будем.

Е г о р ы ч (в волнении). Долго! Так это в одном поселке сколько народу выбьют! Господи, разве такого ждали? Здесь мы, а за прудом немцы! Каждого видят, в каждого целятся… поди всех в книжечку переметили…

По цеху идут  В е р е с о в ы.

Егор Афанасьевич, вы большой человек на заводе… скажите, до каких это пор?

В е р е с о в. Ты о чем, Егорыч?

Р е б р о в. Он, Егор Афанасьевич, ждет-волнуется, когда немцев от завода отгоним. Ну, не ясна человеку высшая стратегия.

В е р е с о в (грустно). Чепуху говоришь, Ребров. (Открыл дверь в конторку, пропускает вперед Вересову.)

Р е б р о в (на мгновение опешил). Егор Афанасьевич, так это как же? Значит, я по-научному так понимаю современную боевую задачу: отогнать немца с винтовочного выстрела на пушечный? В сентябре остановили, сейчас отгонять время. (Вдохновенно показывая своим товарищам на пушку.) Замечаете подготовку? Но — ш-ш, молчок! (Прикладывает к губам большую отвертку.)

Е г о р ы ч (слегка успокоившись). Дай-то господи! Дай-ка, Ребров, отвертку.

Вересовы за перегородкой. На ее лице копоть, которую она размазывает какой-то грязной ветошью. Он по-прежнему неприметный и озабоченный, только вместо шляпы — вытертая каракулевая шапка, хотя еще далеко до зимы.

В е р е с о в (берет со стола листок бумаги). Саша, я набросал тут примерный вид нашего нового заказа.

В е р е с о в а (безразлично). Какого нового?

В е р е с о в. Ну как же, помнишь, вчера испытывали индивидуальный щиток. Бронебойная пуля с двадцати шагов не пробивает. Боец двигает его перед собой и ползет. (Передает ей чертеж.) Ты подумай, на складе оказался порядочный запас этой стали. Перед самой войной сняли броню с одного из видов вооружения. А я проглядел при эвакуации…

В е р е с о в а. Замечательно. (Складывает листок вдвое и прячет его в планшетку.) Еще одна фанаберия.

В е р е с о в. Фанаберия?

В е р е с о в а. Скажи, для чего все эти игрушки?

В е р е с о в. Как для чего? Для войны.

В е р е с о в а. Брось обманывать себя, Егор. Отлично знаешь, что настоящая война идет под Москвой, под Ленинградом, на Украине… (Взяла с полки мину, вертит ее в руках.) Город — герой, завод — фронт! Это очень заманчиво и красиво звучит. А на деле…

В е р е с о в. Хорошо! Что же ты предлагаешь? Сдать завод немцам?

В е р е с о в а. Перестань говорить глупости! Не сдать, а не надо было позволять им перерезать железную дорогу.

Вересов пожимает плечами.

Вот-вот, делаем хорошую мину при плохой игре… (Небрежно сует мину на полку.)

В е р е с о в. Осторожно!

В е р е с о в а. Не переоценивай свою продукцию, она пока без запальника.

В е р е с о в (мягко). Саша, у тебя на лбу копоть. Ты оставь эту ветошь. (Достает платок.) Кажется, чистый, хотя не ручаюсь. Живу-то по-холостяцки.

В е р е с о в а. Запоздалый упрек?

В е р е с о в. Ну что ты, Саша!

В е р е с о в а (взяла у него платок, вынула из планшетки зеркальце, тщательно вытирает лицо; задушевно). Посмотреть бы минутку на наших, как они там, в Сибири…

В е р е с о в (слишком охотно). Ну, я не сомневаюсь, что Сергей справится с трудностями. А тебя и Витю мы отправим при первом возможном случае.

Пауза.

В е р е с о в а. Прости, я ведь тоже не хотела лишний раз об этом… Надеюсь, ты не считаешь, что я злюсь из-за разлуки с Сережей. Впрочем… (Взглянула за перегородку, где Ченцов размеренно режет жесть.)

В е р е с о в. Понимаю.

В е р е с о в а. Нет, ты не понимаешь. Я хочу жить и работать там, где от меня больше пользы. Пусть хоть у черта на рогах, на куличках… Ты хочешь, чтобы я не завидовала Сергею. Да будь там в тысячу раз страшнее и тяжелее, — то, что я здесь, а не там, это так бездарно, так бездарно!

Она порывисто вытерла платком глаза и вдруг увидела, что у самой перегородки стоит  Ч е н ц о в а  и мрачно ее слушает. Вересова бросила на стол платок и выбежала. И в тот же момент стоявшая рядом с Ченцовой  А г л а я  решительно постучалась и вошла, не дожидаясь разрешения.

А г л а я (в новом, изящного покроя ватнике — с кокеткой, в талию, с плечиками. Бодро). Здравствуйте, товарищ директор.

В е р е с о в (встрепенулся). Здравствуйте, товарищ директор!

А г л а я. Шутки шутите?

В е р е с о в. Почему? Я директор завода, вы — швейного ателье. Вижу, ватники модные сконструировали. Ишь какие фигуристые!

А г л а я. Да ведь хочется как-то женщин украсить. Радости-то у нас в общем мало.

В е р е с о в. Да, радости пока немного. Надо будет Александре Васильевне такой оборудовать.

А г л а я. А я предлагала через Вику. Товарищ Вересова отказалась.

В е р е с о в. Зря. Садитесь, Аглая Федоровна.

А г л а я. Егор Афанасьевич, я с просьбой. Нет ли у вас на заводе олифы натуральной?

В е р е с о в. Крышу собираетесь красить? Так вы же теперь под землей укрылись. Между прочим, правильно сделали.

А г л а я (с удовольствием переживая недавние события). Два раза́, Егор Афанасьевич, наш домишко снарядом распарывало. Вот ужас! Ладно ночью, никого не было. Только успеем переехать — опять прямое… Нет, олифа нам не для крыши. (Оглянулась на цех.) Заказ у нас есть мудреный.

В е р е с о в. Какой, если не секрет?

А г л а я. Я так понимаю, Егор Афанасьевич: для войны заказ. А раз для войны…

В е р е с о в. Тогда не рассказывайте. Много ли вам надо олифы?

А г л а я. Скажем, так. (Прикидывает на лежащих на столе счетах.) Пять метров один комплект. Двадцать комплектов. Это будет сто метров. С запасом сто двадцать. Сто двадцать метров брезента проолифить надо. Сколько пойдет олифы?

В е р е с о в. Ей-богу, не знаю. Толстый брезент?

А г л а я (смущенно). Брезента у меня тоже нет, Егор Афанасьевич. У вас хотела спросить.

В е р е с о в. Хитрая вы, Аглая Федоровна. Откуда я его возьму?

А г л а я. Сто метров всего и надо-то. Да мы из восьмидесяти аккуратно покроим, Егор Афанасьевич…

В е р е с о в (сдержанно). Не могу вам помочь. Поступит официальный заказ, тогда будем думать. Не обессудьте, такой порядок.

А г л а я. Я понимаю.

В е р е с о в. И еще совет. В другой раз звоните по телефону. Какой смысл ходить по улицам под обстрелом.

Аглая растерянно поднимается со стула. Вересов тоже встает. Вдруг видит: в пустой раме лицо  Р е б р о в а.

Р е б р о в. Ежели насчет брезента, Егор Афанасьевич…

В е р е с о в. Опять без спроса суешься!

Р е б р о в. Я, Егор Афанасьевич, как ваш заместитель по всевозможной части докладываю, что имеется внезаводской брезент в количестве баснословного количества метров. Подчеркиваю: внезаводской, не учтенный в фондах. По-научному говоря, бесхозный…

В е р е с о в. Откуда такой взялся?

Р е б р о в. Можно к вам, товарищ директор? (Открывает дверь, входит.) Помните, перед самой войной цирк к нам приехал? Еще билеты на улице продавали.

В е р е с о в. Ну?

Р е б р о в. Приехал, а тут война. Сразу собрались и уехали. Заторопились. Приказано было отбыть немедленно. Вот этакой купол брезента бросили.

А г л а я. Где он? Где? Говори скорей, Ребруша!

Р е б р о в. Находится под моим присмотром. С нечеловеческим напряжением сил перевез его в одно место.

В е р е с о в. По-научному говоря, свистнул. (Аглае.) Верите, в краску меня недавно вогнал. Влетел сюда осколок снаряда. Вот в эту стенку врезал. На столько бы ближе — прямо в висок. Положил я его на стол, на другой день рассказываю Пчелке, хочу показать — нет на столе осколка! Оказывается, его Ребров утащил…

Р е б р о в (обиженно). Неправильно информируете, Егор Афанасьевич. Не утащил, а прибрал для будущего исторического музея. Завернул в бумажку и надписал: «Осколок фашистского снаряда, коим на самый лишь волос не был убит директор Н-ского героического завода товарищ Вересов Е. А.». И брезент я отнюдь не свистнул, а приберег для нужд труда и обороны.

В е р е с о в. Где ж ты его бережешь? Дома, в чулане?

Р е б р о в. Не дома и не в чулане, а на заводском складе.

В е р е с о в (поднимает руки). Сдаюсь, сдаюсь! Значит, судьба шить плащ-палатки. Берите сколько чего понадобится, напишите расписку, будем в расчете.

А г л а я. Спасибо, Егор Афанасьевич! Только не плащ-палатки, а…

В е р е с о в (заткнув уши). Не хочу слышать! Ребров, проводи Аглаю Федоровну в склад.

А г л а я (робко). Я к вам еще по личному вопросу…

В е р е с о в (удивлен). Да? Ребров, ступай в склад, подготовь материалы.

Ребров уходит.

Слушаю вас, Аглая Федоровна.

А г л а я. Не привыкла я к Федоровне, зовите попроще. Вика тоже меня Аглаей зовет…

В е р е с о в (оживился). Витя здорова? Работает или опять мечтает?

А г л а я. Егор Афанасьевич, не поняла…

В е р е с о в. Забыли, она просила: когда начнется наше наступление, позволить ей вернуться в батальон. Но… кажется, наступление еще не скоро… Так что у вас за личное дело?

А г л а я (оглядевшись, замечая, что Вересов живет тут же, по-казарменному). Я хотела спросить — не трудно, Егор Афанасьевич, вам сейчас одному?

В е р е с о в (посуровел). Не трудно? Что это вам вздумалось?

А г л а я (испугалась, что он не так ее понял). Егор Афанасьевич, я хотела… не прислать ли вам Вику? Может, пусть поживет рядом… пока.

В е р е с о в. Пока что?

А г л а я (решившись). Егор Афанасьевич, чур меня не выдавать. Я толком не знаю, но брезент и олифа, которые я у вас выпросила, для какого-то жутко рискового дела требуются.

В е р е с о в (становится очень серьезным). Аглая Федоровна, вы мне сказали — военный заказ.

А г л а я. Для войны, сказала. Не все равно, как назвать? На верную смерть идут ребята… (Неожиданно.) Сказать Реброву, чтобы задержал выдачу?

В е р е с о в. Простите, Аглая Федоровна, но зачем же вы хлопотали?

А г л а я. Хлопотала. А сейчас вдруг кольнуло в сердце… (Поспешно.) Егор Афанасьевич, хотите, вам из того брезента комбинезоны пошьем для литейщиков… для кузнецов? Или вот плащ-палатки для батальона? Товарищ Микишев вам спасибо скажет…

В е р е с о в. Странная вы женщина! Вы-то сами скажите: нужны вам брезент и олифа или не нужны?

А г л а я (упавшим голосом). Вот вы на меня и рассердились. Так хорошо мы беседовали… Честное слово, я вашу Вику как свою полюбила…

Широко распахнув дверь, входит  М и к и ш е в.

М и к и ш е в. Общий фронтовой поклон. (Аглае.) Вы кончили со своим вопросом? (Ждет, пока Аглая выйдет.)

Аглая ушла.

Как ты смотришь на то, чтобы сделать для нас энное количество так называемых щитков.

В е р е с о в (обрадовался). Ты же их вчера не хотел признавать!

М и к и ш е в. Что значит — признавать? От ружейного и пулеметного огня срам кой-как прикрывают — и ладно. Еще приведется отгонять от завода фашистов.

В е р е с о в (живо). Когда? Например, на мой взгляд, чем скорее, тем лучше…

М и к и ш е в (с юмором). А ты подскажи командованию!

В е р е с о в (вполне серьезно). Почему я? Ты военный работник.

М и к и ш е в. Не смеши меня. Если комбат станет подсказывать генералам… Это вроде того, как вчера мои бойцы пришли мне советовать. (Распаляясь.) Нет, додумались! Предложили мне что, думаешь? Хотят пройти по дну в самодельных водолазных костюмах… Говорят, сошьем их хотя бы из мешковины, проолифим.

Вересов насторожился.

В одной руке автомат, в другой граната, и в темную ночь ударим по немцам. По немцам, которые укрепились на том берегу по всем правилам фортификации! Сказка? И еще претендуют, чтобы я немедленно доложил об их бредовом десанте начальству.

В е р е с о в. Что ты им ответил?

М и к и ш е в. Шуганул дай боже. Запретил и думать о благоглупостях. Добро бы одна молодежь, начитались Жюля Верна… А то пришел с ними пожилой железнодорожник: «Как старый минер, говорит, предлагаю свои услуги — могу пройти под водой и скрыто разминировать плотину».

В е р е с о в. Старый минер… Как его фамилия?

М и к и ш е в. Ершов некто. Начальник станции. Мировой склочник. До войны всех завалил жалобами. Теперь так, Вересов: сооруди мне с десяток железных каминов. Зимой неплохо будет погреться в окопах. Можешь особо не спешить. За месяц успеешь наковырять?

В е р е с о в. Успею. Не спрашивал, как они предполагали дышать под водой без кислородных приборов?

М и к и ш е в. Что? Болтали чего-то о резиновой трубке, прямо изо рта к поплавку якобы. Вроде как казаки в плавнях дышали через камышовую дудку. (Подозрительно.) А ты что вдруг заинтересовался?

В е р е с о в. Если говорить всерьез, завод мог бы усовершенствовать это дело: кислородные приборы изготовить. Положение таково, что ничем нельзя пренебрегать.

М и к и ш е в. Кто, собственно, и чем пренебрегает? Если ты имеешь в виду эту чепуховину…

В е р е с о в. Не знаю, Микишев. Знаю одно: надо отодвинуть фронт от завода. Отодвинуть скорее, иначе… Ты же сам на днях говорил, что сил у немцев на нашем участке как раз немного, хотя используют они их очень умело. Возьми тот же пруд…

М и к и ш е в (ревниво). А что — пруд? Разве мы его плохо используем? Пруд для них и для нас преграда. Каждая точка на берегу пристреляна. Плотину они и мы с двух сторон заминировали. Форсировать пруд на плаву — самоубийство. Остается что? Остается ждать общего наступления. Вот зимой водная преграда замерзнет — тогда… Смекнул, для чего я тебе заказал щитки? Надеюсь, в ноябре получим приказ от вышестоящих войсковых инстанций.

В е р е с о в (с горечью). В ноябре… К тому времени мы можем оказаться в глубоком немецком тылу, а не на переднем крае.

М и к и ш е в (с волнением). Хочешь быть умнее хозяина? Там же знают о нашем положении. Знаменитый завод, не какая-нибудь деревушка. А если знают и не приказывают? (Выдержал паузу.) Все. Точка. (Пошел к выходу и вернулся.) Думаешь, мне не хочется развернуться, вдарить, погнать к дьявола матери! Но, Вересов, — нужна выдержка. Железное подчинение и доверие командованию. На дворе не июль — август, кой-чему научились. Ты кем воевал в гражданку? Небось рядовым бойцом? А я, хочешь не хочешь, отец-командир моему батальону. Равно как и городу. Можешь ты за меня взять ответственность? Нет. Можешь организовать десант и вести людей в бой? Тоже нет. Можешь подбить командование на авантюру? Никогда в жизни. Ну и сиди смирно — паяй, луди, когда что попросим. Понял?

В е р е с о в. Понял.

М и к и ш е в (медлит уходить, чувствуя, что обидел Вересова). Между прочим, знаешь, кто пуще всех разорялся с десантом, требовал от меня поддержки ихней инициативы? Твоя дочь.

В е р е с о в. Ты ошибся. Витя сейчас в ателье, а не в батальоне.

М и к и ш е в. Вот-вот, я ей так и сказал: «Девица Вересова, а вы тут при чем? Вам кто разрешил присутствовать?» А она на это: «За меня не тревожьтесь. Уж я-то добьюсь разрешения участвовать…» Поучил бы ты ее уму-разуму.

Идет к двери. Встречается со стремительно вбежавшей  В и к т о р и е й.

В и к т о р и я (звонко). Здравствуйте, товарищ командир батальона!

Микишев сдержанно козыряет.

Товарищ комбат, не уходите, я вас искала.

Он неохотно остановился.

(Порывисто обняла отца.) Почему, почему ты к нам никогда не приходишь?

В е р е с о в. Ты же мне запретила.

В и к т о р и я. Еще бы! В самый разгар войны запятил меня в ателье мод! Рассказать — не поверят, верно, товарищ комбат? Но все равно я на тебя не могу сердиться. (Схватила его руку, прижала к лицу, раскачивается вместе с нею.)

Микишев нетерпеливо откашлялся.

Папа, мы товарища комбата задерживаем… (Микишеву, деловито.) Вы, конечно, уже рассказали! Воображаю! (Отцу.) Я встретила Аглаю. Спасибо, папа. Знаешь, ведь еще нужно двадцать пар чугунных отливок с ушками, чтобы прикреплять к сапогам для тяжести. Вместо свинцовых подошв. Сделаешь, папа? Думаешь, кто заронил у Пашки первую мысль о подводном десанте? Кстати, дедушка Ченцов говорил, что в пруду глубины полторы сажени. Верно, не больше? (Обернувшись к Микишеву.) Я нарочно при вас, чтобы вы не думали, что мы тайком действуем. (Отцу.) Когда пойдешь к Пчелке, непременно возьми с собой Ершова и Пашку, они пояснят все технические детали. Хорошо?

Вересов молчит.

Тебе удобно сегодня?

Вересов молчит.

Почему ты не отвечаешь? (Беспокойно.) Папа!

Молчание.

(Упавшим голосом.) Папа.

Микишев хохотнул.

В е р е с о в. Витя, скажи, кто поручил Аглае Федоровне изготовить брезентовые костюмы?

М и к и ш е в (насторожился). Что такое?

В и к т о р и я. Где же иначе их изготовить? Надо заблаговременно…

В е р е с о в (жестко). Ты пойдешь на склад, извинишься, объяснишь, что произошло недоразумение и что брезент и олифу отпускать со склада не нужно.

В и к т о р и я. Папа!

В е р е с о в. Ступай. (Повернулся к столу, разбирает бумаги.)

В и к т о р и я. Папа, знаешь, кто ты такой? Ты… ты еще хуже товарища Микишева!

Микишев бесцеремонно берет ее за руку и ведет из конторки.

Но мы пойдем к Пчелке, и он все сделает…

В е р е с о в. Тебе не кажется, что нам с товарищем Микишевым он поверит все-таки больше?

В и к т о р и я (растерявшись от ласкового тона). Папа.

В е р е с о в (настойчиво). Ступай на склад, Витя.

Виктория и Микишев вышли в цех.

М и к и ш е в. Ничего себе любящая дочурка! Вы что, не поняли, что он за вас испугался?

В и к т о р и я. Неправда, папа не такой человек…

М и к и ш е в. Ах, не такой? А кто вас из батальона вызволил? Кстати, правильно поступил, девицам у нас не место.

Виктория побежала прочь от Микишева. Микишев ушел. Подле пушки по-прежнему трудятся старики, спят на полу артиллеристы. Женщины режут жесть. В глубине сверкают автогенные вспышки. Вересов в своей загородке, погруженный в невеселые мысли, перебирает бумаги.

Е г о р ы ч. Увидимся ли когда с земляками? Будем ли сами живы? Ничегошеньки не известно.

Л и а н о з о в (упрямо). Известно! Немцы когда грозились завод взять? А чей завод? Наш. Увидишь, везде по-нашему будет.

Е г о р ы ч. Молод ты, Лианозов, горяч. Гляди, сколько наших людей Гитлер губит. Каждый день, каждый час…

Л и а н о з о в (хмуро). В этом ты прав. Ну, погоди, осилим.

Е г о р ы ч. Дай бог, дай бог! Ударь-ка разик-другой по заклепке…

Показался  Т и ш к а, с трудом волоча за собой исковерканный велосипед. Кладет его перед стариком Ченцовым.

Т и ш к а. Вот…

Л и а н о з о в. Ты чего притащил, парень?

Т и ш к а (украдкой оглянувшись на мать). Велосипед.

Л и а н о з о в. Вижу, что не швейную машину. А еще немного — и не узнать бы. Снарядом?

Тишка кивает.

Починить?

Тишка опять кивает.

Да, трудноватое дело. Чей это велосипед?

Т и ш к а (робко). Мой. Витька мне завещал… при нем… (Показал на деда.)

Л и а н о з о в. Витька? Где же он сам?

Т и ш к а (шмыгнул носом). Убило.

Е г о р ы ч. Чего, чего?

Л и а н о з о в. Где убило?

Т и ш к а. На улице Энгельса… С донесением ехал…

Л и а н о з о в (оглянувшись). Мать не знает?

Т и ш к а. Не… Вы ничего ей не говорите. У него и лица нет, у Витьки-то. Снесло полчерепа. (Просительно.) Не говорите… пока дедушка велосипед починит.

Л и а н о з о в (сурово). Парень, нынче не до баловства! Ты чувствуешь, что потерял брата? Знаешь, что значит жизнь человеческая?

Т и ш к а. Знаю. Я вместо Витьки вестовым стану ездить. Дедушка Лианозов, не говорите!.. (Обернулся — перед ним мать с большими ножницами в руках.)

Ч е н ц о в а (не сводя глаз с велосипеда). Где Витька?

Т и ш к а (торопливо). Витька сейчас придет… он тут недалеко… за донесением побежал…

Ч е н ц о в а. Где Витька?

Т и ш к а. Честное слово, он рядышком… на улице Энгельса… честное слово, мам!

Ч е н ц о в а (занеся над ним ножницы). Убью, хулиган, где Витька?

Е г о р ы ч. Лианозов, ножницы отыми… долго ли до греха!

Ч е н ц о в а. Говорите, где Витька?

Т и ш к а (подскакивает к ней). Мам, никого не трогай, я тебя провожу. Он на улице Энгельса, где была новая баня… Лежит у стенки Витька наш… мы к нему сейчас… мы сейчас…

В цехе оказывается  А г л а я. Подбежала к Ченцовой, обняла ее. Столпились вокруг все, кто был поблизости: Вересов, Ребров, старики, работавшие с Ченцовой женщины. Проснулись и вскочили артиллеристы. Появилась  В е р е с о в а.

А г л а я (быстро, ласково говорит, что пришло на ум). Пойдем, пойдем со мной, Зина. Никого не слушай, что они понимают? Ты же их всех сильнее. Пойдем к Пашке. Пашка умный, сильный, в тебя. Тишку возьмем с собой. Он тоже такой вырастет, нисколько не хуже. Они о тебе заботятся, любят. Не говорят, что любят, а любят. Они на тебя похожи, Зинуша, точь-в-точь такие же. Пойдем, а это оставь, потом докончишь, потом. (Берет у нее ножницы, передает Егорычу и уводит Ченцову из цеха.)

Тишка бредет за ними. Молчание. Тишина.

Е г о р ы ч (с тоской). Ох, перебьют молодых! Ох, перебьют!

Через цех идет  С у р о в ы й  с т а р и к, неся на плече огромный сверток брезента.

С у р о в ы й  с т а р и к (Реброву). Заводское добро где попало не оставляй. Со склада выкатил — отдай кому следует по наряду. (Сбросил тюк на пол.)

Р е б р о в (растерялся, пробирается к Вересову). Сейчас… спрошу у директора.

В е р е с о в а (вполголоса, мужу). Егор, какой ужас! Наше счастье, что Виктория в ателье, в подвале… Но помни, ты обещал нас отправить. Я стану буквально считать минуты.

Вересов направляется за перегородку. Вересова идет за ним.

В е р е с о в (снял телефонную трубку). Райком. Товарищ Пчелка? Вересов говорит. Можешь принять меня по неотложному делу? Иду. (Повесил трубку.) Иду. (Реброву.) Возьми тачку и отвези в ателье брезент и олифу.

 

Картина пятая

Блиндаж в стороне от передовых траншей. На стенке висят проолифленные брезентовые костюмы, ярко-желтые, почти нарядные от светящего в открытую дверь вечернего солнца. На земляной ступеньке сидит  В и к т о р и я  и вслух негромко перечитывает свое письмо.

В и к т о р и я. «Милый папа! Мы так редко с тобой расставались, что я за всю жизнь не успела написать тебе ни одного письма. Пишу сейчас потому, что вдруг оказалось трудно сказать на словах то, что хочется. Дело в том, что даже в эти страшные месяцы, даже сегодня, я не могу не думать о вас с мамой. Получилось, что вы опять рядом, к тому же в такое время, когда невольно ищут опору друг в друге. Пойми, папа, что мама тебе не опора. Ты с ней никогда не будешь счастлив, не будешь самим собой. Мама как-то умеет убедить тебя, а иногда и других, что ты скучнее, беднее, меньше, чем на самом деле. Меня всю буквально переворачивало, я готова была орать от злости, когда она, пусть даже в шутку, ласково, называла тебя «сереньким»… Ты, папа, извини, что я об этом пишу, но сегодня я не могу иначе. И не удивляйся, пожалуйста, что я так говорю о маме. По-своему я ее тоже люблю, желаю ей получить свое счастье, но гораздо сильнее желаю этого тебе, папа. Если хочешь знать, я когда-то хотела вас помирить. Мне было больно, что люди так слепо жестоки в своем увлечении, топчут ногами самых им близких… Теперь я стала, как видно, грубее, потому что мне кажется, что ты должен забыть маму… и полюбить — не знаю, удивишься ли ты, кого я сейчас назову, — Аглаю. Да-да, папа, она такая хорошая женщина. Молодая, красивая, веселая, добрая. И любит тебя. Любит, это же видно. Совсем недавно она была взбалмошной и даже немного трепливой бабенкой (это ее выражение) — и вдруг на моих глазах так чудесно преобразилась… Это сделала любовь, папа! Вот я пишу и чувствую, что ты улыбаешься: «Дочка моя вздумала играть в опытную, умудренную годами женщину!» Что ж, пускай так, мне приятно, что ты улыбаешься… Обнимаю и нежно целую тебя. Твоя Виктория.

P. S. Солнце светит на наши доспехи и веселит мое сердце. Как я рада, что ты не отверг десант, не счел его глупой фантазией, как этот упрямец Микишев. Куда мне спрятать письмо, чтобы ты прочитал его только завтра? Еще раз тебя обнимаю и желаю успеха всем, всем, даже Микишеву…».

В окоп спускается  М и к и ш е в — спиной к нам и Виктории, так что в первый момент мы можем его не узнать.

(Сунув письмо за пазуху, порывисто вскакивает.) Папа?

Микишев хмуро обернулся.

Простите, я думала… Здравствуйте, товарищ командир батальона.

М и к и ш е в. Здравствуйте, девица Вересова. А где?.. (Огляделся.)

В и к т о р и я. Сейчас придет. Подождете его, товарищ командир батальона?

Микишев молча садится.

(Помедлив, садится поодаль.) Товарищ комбат, я давно хотела спросить, почему вы ко мне всегда так обращаетесь: девица Вересова да девица Вересова.

М и к и ш е в. А как надо к вам обращаться?

В и к т о р и я. Ну, я не знаю… Товарищ Вересова или товарищ боец. Как со всеми. Или Витя, в конце концов…

М и к и ш е в (потрогал висящие брезентовые костюмы). Который тут вересовский?

В и к т о р и я (удивленно). Папин — этот.

М и к и ш е в (снял со стенки костюм, подержал в руках, словно собираясь примерить, снова повесил). Витя… Вы же не мальчик. Вы именно девица, хотя временно в армии.

В и к т о р и я (скучным голосом). Вот вы, товарищ комбат, не чувствуете, что девица — устаревшее слово. Дурову называли «девица-кавалерист», так она жила, слава богу, в начале прошлого века. Может, верно, во мне есть что-нибудь архаичное? (Одернула гимнастерку, выпрямилась.)

М и к и ш е в (взглянул на нее повнимательнее). Архаичное? Да нет, вы девица нормальная. (Кивнув на костюм.) Надевали? Удобно?

В и к т о р и я (оживилась). Очень.

М и к и ш е в. Можете легко двигаться, владеть оружием?

В и к т о р и я. Ну конечно, товарищ комбат. Хотите, сейчас покажу.

М и к и ш е в. Не надо.

В и к т о р и я. Да это совсем не сложно. Смотрите, раз!..

М и к и ш е в (командирским голосом). Отставить!

В и к т о р и я. Как хотите. (Садится.) Но все равно я рада, что вы больше не сердитесь.

М и к и ш е в. На что я сердился?

В и к т о р и я. Что наш десант разрешили.

Пауза.

М и к и ш е в. Так. Решили меня уязвить. Мол, ты, бюрократ, помни, что недопонял наш гениальный план, не то что другие некоторые…

В и к т о р и я. Обиделись. Жалко. А я-то вообразила… Но отчего все-таки, товарищ комбат, вы ни на одну секунду тогда не прислушались? Оттого, что начальник должен сразу решать, не показывать, что раздумывает? Не может быть, это вы на себя напустили… Мне кто-то сказал, что вы без души и что вы зазнались. Неверно. Я спорила. Душа у вас есть, только она не на все резонирует. Знаете, как гитара на стенке висит, и вдруг одна струнка на ней откликнется. У вас это редко… Нет, войну вы очень переживаете. Наверно, еще больше нас. Но вы как-то зажимаетесь. Я, например, в гостях руки не знаю куда девать: сожмешь кулак, разожмешь, пальцы разглядываешь. А для чего, спрашивается? Я не слишком длинно говорю?

М и к и ш е в. Не слишком.

В и к т о р и я. Я знаю, это нахальство. Но мне хотелось вам высказать, потому что… потому что мне кажется, что вы хороший мужик… Ох, простите, у меня не то слово выскочило!

М и к и ш е в. Сколько вам лет?

В и к т о р и я. Семнадцать. (С испугом.) Это очень мало?

М и к и ш е в. Нет. Достаточно. (Вдруг.) Моя мать шестнадцати лет вышла замуж. В семнадцать родила меня и умерла. Отец три года ни с кем не разговаривал. Со мной тоже. Потом женился. На вдове с детьми. Еще пошли дети. Нужен я им всем был… как комар в лесу на потную шею. Однако кормили, не подох с голоду. Даже учиться отдали. Кончил техникум. Вступил в партию. Стал работать по линии коммунального хозяйства. Выбрали председателем городского Совета депутатов трудящихся. А тут война. Доверили батальон… Как, по-вашему, мало это для меня значит? Кому я больше обязан — папе с мамой или родному государству? Служить ему — утеха для меня или долг жизни? Так при чем тут зазнайство, девушка? Душа, говорите, не резонирует. Да подчас она так… (Не договорил.) Хорошо, допустим, она бы всегда звенела, как балалайка, кто бы тогда мне, народному слуге, верил? (Искоса поглядел на Викторию.) Может, я неясно объясняю, товарищ… Витя? Один человек предположил, что у меня в голове каша. Гречневая.

В и к т о р и я. Почему гречневая?

М и к и ш е в. Сам себя хвалю, так, очевидно.

Пауза.

В и к т о р и я (тихо). Вы очень самолюбивый человек, товарищ командир батальона. (Помолчав.) Это хорошо.

М и к и ш е в (подозрительно). Хорошо?

В и к т о р и я (убежденно). Вы как раз и должны быть самолюбивым, гордым… и стараться этого не показывать.

М и к и ш е в. А я показываю?

В и к т о р и я (вздохнув). Показываете. Наверно, это иногда нужно. А то никто гордости не заметит и проживешь всю жизнь смирный, смирный…

М и к и ш е в. Как червь.

В и к т о р и я (послушно). Как червь. Но червь и внутри не гордый, он насквозь смирный… Александр Михайлович, вам уже много лет?

М и к и ш е в. Тридцать два. Это очень много?

В и к т о р и я (не поддержав шутку). Ну, не слишком, но для меня… Я очень вам благодарна за то, что вы так со мной разговаривали.

М и к и ш е в (резко). Зря.

В и к т о р и я. Что — зря?

М и к и ш е в. Терпеть не могу эти интеллигентские расшаркиванья! И начнут и начнут извиваться…

В и к т о р и я (оскорбленно). Я не извиваюсь!.. Я… Ну хорошо, ну простите! (Стремительно к нему придвигается и целует в щеку; так же стремительно отодвинулась.)

М и к и ш е в (смущенно потирает щеку). По ошибке, вместо папы поцеловали?

В и к т о р и я (страстно). Вы очень испорченный человек, товарищ Микишев.

В окоп спускается  В е р е с о в, в военной форме, бодрый, подтянутый.

(Радостно.) Папа, а мы тебя ждем!

В е р е с о в (положил ладонь на голову дочери; вопросительно глядит на Микишева). И давно ждете?

М и к и ш е в (встал). Зашел к тебе по одному делу, товарищ Вересов. (Покосился на Викторию.)

В и к т о р и я. Мне уйти?

М и к и ш е в. Да лучше бы.

Виктория неохотно уходит за поворот окопа.

Товарищ Вересов, времени мало, давай сразу о деле. (Расстегивает планшет.) Я тебе сейчас покажу нашу батальонную дислокацию. Вот, смотри карту местности.

В е р е с о в. Да я ее знаю, у меня есть. А в чем дело? Что-нибудь переменилось?

М и к и ш е в. Переменилось. Ты на мое место сейчас пойдешь, а я на твое.

В е р е с о в. Не понимаю.

М и к и ш е в. Чего ж тут не понимать. Ты на земле руководить будешь, а я твоим взводом. Осмыслил? Ну, поздравляю, Вересов, на сегодняшний день вместо взвода батальон получаешь. Человек ты в прошлом военный, Надеюсь, справишься. В случае чего мой начальник штаба поможет. (Глядит на часы.) В восемнадцать ноль-ноль надо вступать в обязанности. Пошли.

В е р е с о в. Погоди, погоди… Как же так? Я в этот рейд поверил, готовился, две недели занимаюсь с бойцами, ребята все до одного добровольцы… И вдруг я в последний момент: «Вы уж как-нибудь без меня!» Слушай, Микишев, кто это решил? Уж не ты ли один, самолично?

М и к и ш е в (постепенно мрачнеет). К чертям! Еще будешь меня допрашивать! Да, я решил.

Появляется  В и к т о р и я.

(Увидел ее.) Ну-ну, не тревожьтесь, драки не будет. И чересчур грубых слов тоже. Я снимаю тебя со взвода. Остальное не твоя печаль. Не хочешь командовать батальоном — не надо, начштаба будет командовать. Все. Точка. Хотел я с тобой по-хорошему… Откуда у тебя такое упрямство? Между прочим, я в твоем возрасте вообще воздержался бы лезть под воду. Представляешь, твои молодцы окажутся без командира? (Виктории.) Уговорите отца. Добром советую. Приказать приказал, а добром лучше.

В и к т о р и я (волнуясь). Папа, может, действительно неблагоразумно…

В е р е с о в (мы еще никогда не видели его раздраженным). Вы что, шутить надо мной сговорились? Ты в своем ателье набрюшник для меня свяжи: как же, война, папочка простудится! (Спокойнее.) Вот что, товарищи, не мешайте мне готовиться к рейду. (Микишеву.) Приказа твоего я не слышал, мой взвод лишь формально в твоем подчинении. Поэтому, прошу прощения… (Обернулся к выходу.)

М и к и ш е в. Гонишь меня со своего КП?

В е р е с о в. Наоборот, гости сколько хочешь, если других дел нет у комбата.

М и к и ш е в (явно в смятении). Других дел… Хорошо. Ты пойми меня, Вересов. Могу я со спокойной душой допустить, чтобы на такое дело бойцы без меня шли? Насчет рейда я прежнего мнения… но уж если его одобрили, где мое место? Кто должен в первую очередь приказ выполнять? Я все серьезно продумал, Вересов. Думаешь, мне легко просить? Потому виноват в одном: дотянул до последнего дня.

В е р е с о в (нетерпеливо). До последнего часа. Уж солнце село.

М и к и ш е в. Село. Правильно. Что ж, бывает. Все бывает… Так что пойми и уважь мою просьбу. Просьбу, подчеркиваю, не приказ. Видишь, Вересов, мой сапог? Вот так наступаю на свое самолюбие… Смотри. Вот так!

В е р е с о в (мельком взглянул и отвернулся). Нет. Не могу уважить. Я больше тебя подготовлен. Не серьезно это… Я привык иначе. Нет, не серьезно. Извини, не могу. (Уходит.)

М и к и ш е в. Так. (Исподлобья глядит на Викторию.) Так, Витя?

Виктория растерянно пожала плечами.

Борьба титанов, видали? Силен, ничего не скажешь. Куда до него нам, районным деятелям! Высоко пойдет со временем!

В и к т о р и я (проглотив слезы). Или вы издеваетесь, или вы…

М и к и ш е в. Или я что?

В и к т о р и я. Неврастеник…

М и к и ш е в (взял себя в руки). В данном случае выражение подходящее… Но в иное время… интересно, кто вас такими выражениями снабжает? (Крутит ручку полевого телефона.) Дайте Стрекозу. Стрекоза? Кузнечик говорит. Можно к тебе зайти? Ну, минут через пять… Я нахожусь у Муравья. Да его нет дома… Хорошо, Жду. (Вешает трубку.)

В и к т о р и я. Хотите Пчелке на папу жаловаться?

М и к и ш е в (рассеянно). Что? Эх, черт побери, темнеет! Ладно, успеем. Плавучие средства у меня заготовлены, чувствовал, что Вересов заупрямится. (Смеется.) Глупо я его пробовал взять на пушку? Глупо, глупо… Называется, недооценил противника!

В и к т о р и я. Странный вы, с чего-то развеселились.

Из бокового хода сообщения появляется  П ч е л к а.

М и к и ш е в. Стрекоза, у меня встречная идея. Но предупреждаю: начинать действовать надо мгновенно.

П ч е л к а. Здравствуйте, Виктория Георгиевна.

Виктория смущенно привстала.

Встречная? В каком смысле? Кого встречать?

М и к и ш е в (с увлечением). Хочу поддержать вересовский десант отвлекающим маневром. Короче, пустить через пруд ложную флотилию из плотов и лодок. Набросать на них всякого тряпья, немцы начнут обстрел, а в это время Вересов по дну пруда в другом месте… А батальон со стороны кладбища… А соседи-армейцы…

П ч е л к а. Понял. Идея эффектная. Кто ее станет осуществлять?

М и к и ш е в. Всего один человек на моторке. Важен самый первый момент: дезорганизовать немцев в отношении главного удара.

П ч е л к а. Я спрашиваю, кто поведет моторку?

М и к и ш е в. Ну, например, я. А что такое?

П ч е л к а. Ты. Так я и думал. До свидания, Виктория Георгиевна.

М и к и ш е в. Постой, постой! Откуда это пренебрежение? Значит, мои идеи и планы для тебя заведомо не существуют. Ты бы хоть возразил для приличия.

П ч е л к а. Возражения ты наизусть знаешь, воюешь не первый день. «А» (загибает палец): сногсшибательное самопожертвование, так сказать, идея смертника. «Б» (загибает другой палец): предлагаешь мобилизовать немцев на максимальное внимание к сегодняшней ночи, тогда как наша затея рассчитана на полную неожиданность, на тихую сапу. «В» (загибает третий палец): все это ты придумал в пику, а не в поддержку Вересову. Опять самолюбие заедает: почему не ты первый и главный! Скажи, не правда? Опять каша в голове, Микишев?

В и к т о р и я (тихонько). Гречневая.

П ч е л к а (быстро). Неужели рассказал? Тогда некоторые слова беру обратно. (Микишеву.) Вопросов нет? Желаю успеха. (Погладил Викторию по голове.) Не страшно, девочка?

В и к т о р и я. Страшно.

П ч е л к а. Трусишь?

В и к т о р и я. Нет, нисколечко. Вы сомневаетесь?

П ч е л к а. Зачем. В папу, стало быть. Папа же не трусит и не хвалится. (Поглядев на сумрачное лицо Микишева.) Микишев, ты учил Ветхий завет? Видишь, а я на год старше, успел кое-что вкусить у батюшки. Так вот, когда начался всемирный потоп, у старика Ноя было несколько выходов. Он мог один уплыть на бревне, плюнув на остальных сограждан. Мог положиться на волю божию: вдруг большого потопа еще не будет… авось… посмотрим… А что сделал Ной? Ной построил плавучий ковчег и тем спас человечество. Это тебе не фунт фиников! Суть не в затруднительности постройки и даже не в том, что спасаемые — причем страстно жаждавшие спасения — несомненно громко критиковали самую идею ковчега и все детали проекта и строительства. Главное было — при всей вере в высшее небесное руководство — взять на себя земную инициативу и ответственность. Не быть теленком, ягненком, курицей — но и по возможности не изображать из себя особого божьего уполномоченного по вопросам спасения человечества. А что такого? Людей же приходится спасать ежедневно. И на войне, и в мирное время, и в мировом масштабе, и в местном. Чаще всего как раз в местном, где особенно не разгуляешься… (Пошел к выходу, обернулся.) Кстати, наш Вересов — это не патриарх Ной, и даже не мы с тобой — признанные вожди, полководцы, секретари, председатели. Он человек рядовой, скромный — представляешь ценность его заявки на самостоятельность?

М и к и ш е в (не выдержал). Да, но сейчас война, а не курсы по воспитанию отстающих кадров!

П ч е л к а. А ты считаешь, что можно отложить твое воспитание на после войны? (Уходит.)

Пауза. Виктория чуть не со страхом смотрит на Микишева. Ей бы убежать, тактично оставить его одного…

В и к т о р и я (подбежав к Микишеву). Это не по ошибке, не вместо папы… Это вместо «не огорчайтесь» и «до свидания». (Быстро пригнула к себе его голову и поцеловала.) Все. Точка. (Вынула из-за пазухи письмо.) Передайте утром папе, я боюсь, что отдам раньше. Читать вы не станете, самолюбие не позволит… Правда?

Микишев сдержанно козырнул в ответ. Возвращается  П ч е л к а.

П ч е л к а. Вот что, Микишев: не вздумай сгоряча уничтожить свои плоты и лодки. Чем черт на войне не шутит, может, еще придется кинуть надводный десант в подмогу подводному. Ты как — готов заделаться Ноем?

Микишев молча поднимается на бруствер. На секунду его фигура резко вырисовалась на алом фоне заката.

В и к т о р и я (смотря вслед). Странно.

П ч е л к а. Что странно, девочка?

В и к т о р и я. Федор Матвеевич, что для вас в человеке главное? Я имею в виду сейчас, во время войны…

П ч е л к а (очень серьезно). Пожалуй, то, что он человек, Виктория Георгиевна. Особенно на войне. (Уходит.)

З а н а в е с.

 

Картина шестая

«Ателье мод» помещается в глубоком подвале без окон. Оно похоже и на обычную швейную мастерскую (со швейными машинами, паровым утюгом, манекеном, даже с болванкой для шляп), и на воинскую казарму (винтовки у двери), и на женское общежитие. Возле круглой железной печки в углу сушатся чулки и лифчики, койки застелены байковыми и ситцевыми одеялами; среди коек гордо возвышается никелированная кровать с шелковым покрывалом. У противоположной стены — вторая гордость ателье: большое трюмо с треснувшим от взрывной волны зеркалом. Столы завалены ватниками и полушубками в разной степени готовности. На одном из столов, потеснив продукцию, стоит кувшин с желтыми и коричневыми кленовыми листьями.

Т р и  ж е н щ и н ы  уже спят. Две из них укрылись одеялами, на полу тапочки, все как в мирное время. Третья лежит одетая поверх одеяла, накинув на себя ватник. На ближней койке спит  Т и ш к а, тоже под ватником. Бодрствуют  А г л а я  и  Ч е н ц о в а, сидя на никелированной кровати, в изголовье которой висит автомат. Рядом на тумбочке стоят будильник и чашка с чаем. Другую чашку Аглая держит в руках и вкусно прихлебывает с ложечки.

А г л а я. Что ж ты чай, Зинаида, студишь? Хочешь, налью покрепче? (Понизив голос.) У меня есть и покрепче, на смородине настояла. Полезла, дура, в огород за смородиной… когда, думаешь? — под самую первую бомбежку, в августе. Вот натерпелась страху! Это я с непривычки, теперь бы меня туда силой не затащили. Сколько время? (Встряхнула будильник.) Рано, наши еще не выбрались из укрытия… Да не дрожи ты так, Зинаида! Пей чай, долго тебя угощать? (Сует ей в руки чашку.) Нет, мало что мы с тобой проходили военную санучебу! Правильно нас не пустили в окопы прощаться. Знают, что нервы ребятам только испортили бы. А я все же успела: с Викой сегодня обнялась, расцеловалась. До чего похожа на папку — лоб, глаза, губы! Гляжу на нее, а его вижу… Правда, глупая баба? (Осторожно взяла у Ченцовой нетронутую чашку, поставила ее на тумбочку.) Зинуша, нельзя же так каменеть без сна, без пищи… Знаю, знаю, еще бы не горе! Я детей не имею, и то реву по ним, нерожденным, а потерять сына! Нынче другого проводить в бой!.. Дождешься, Зина, утром дождешься Пашку. Вернется живой, здоровый, отомстит за Витьку, за твои слезы. За все отомстит, не такой парень, чтобы не отомстил. И давай отдохнем, голубка. Хочешь, на одну кровать ляжем? Пусть некультурно, зато уютно. Человечнее как-то. Ложись, Зина, к стенке. Ну, с краю. Вовсе не будешь спать? Вот и я — сна ни в одном глазу. Знать бы, что там творится!.. (Встряхивает будильник.) Надо ждать. (Прислушивается к звукам на улице.) Дождь пошел, шумит в желобе. Такое днем было солнышко, откуда взялось в октябре… и опять дождик. Промочит на пруду наших… (Виновато.) Чувствую, что говорю глупость, а не удержаться. Болтаю, болтаю. (Порывисто обняла Ченцову.) Солнышко ты мое хмурое, осеннее! Не горюнься так, улыбнись на секунду! (Помолчав и опустив руки.) Скорей бы утро. Утро — и он живой входит! Живой, любимый… Вот не стыжусь твоего горя, вслух при тебе говорю: люблю! Да тебе все равно. Всем все равно. Только мне чудо и радость. За что? Просто так, счастливая уродилась. Он ничего и не знает. Узнает, скажет: «Пошла прочь, практикантка!» Ну не скажет, подумает… (Внимательно посмотрев на Ченцову.) Почему практикантка? Это ты мне когда-то сказала, помнишь? «Сегодня один, завтра другой. Практика».

Стук в дверь, Аглая прислушивается. Ченцова кинулась к двери.

(Кричит вслед.) Не открывай, спроси кто!

Ченцова скинула крючок, распахнула дверь. На пороге стоит  В е р е с о в а. Она в том же пальто, потерявшем элегантность, голова замотана шерстяным платком, все это мокрое от дождя. Аглая вскочила с кровати. Остальные женщины и Тишка спят, не пошевелились.

В е р е с о в а (без выражения). Вот пришла. (Делает шаг от двери.) Извините, если разбудила. (Еще шаг.) Извините.

А г л а я (неестественно любезно). Милости просим. Очень рады компании. (Подвинула стул.) Садитесь, отдыхайте, как говорят в армии. Что, разве дождик на улице? Снимайте пальто, платок, просушим у печки. Чайку не хотите ли? Чем бедны, тем и рады, как говорится. Зина, да ты закрой дверь, садись поближе.

В е р е с о в а. Вас удивило мое появление? Попробую объяснить.

А г л а я (просто). Не надо, Александра Васильевна. Я тоже сегодня не могла одна… вот позвала Зину. Мастерицы мои все спят. Сын ее младший спит. Беда с мальчишками! Привела с собой, чтобы не убежал на фронт. Да вы садитесь.

В е р е с о в а (села). Дело в том… я настолько себя взвинтила… что кинулась, не очень соображая, куда я, собственно, бегу.

А г л а я. Вот видите. А пришли правильно. Станем вместе ждать. Ведь вы о Вике тревожитесь? Славная девочка. Я к ней очень привыкла, пока она здесь работала. Ну, ничего, все хорошо кончится.

В е р е с о в а. По правде сказать, у меня была одна дикая мысль: вдруг Виктория здесь… вдруг ее не пустили в этот кошмарный десант! Я никогда не могла понять, в кого она такая фантазерка.

А г л а я (рассудительно). Как в кого? В папу. В товарища Вересова.

В е р е с о в а (расстегнула пальто, сняла платок). Исключено. Егору Афанасьевичу в голову не могло прийти такое сумасбродство. Фантазии у него если бывают, то самые мелкие.

А г л а я. Почему? Он не хуже ребят увлекся, я видела.

В е р е с о в а. Его убедили, это слабость характера. Это ему всегда мешало, если вам интересно.

А г л а я. Очень интересно. Я сама страдаю слабостью. Иногда хочешь человеку всю правду о нем сказать, а не можешь.

Вересова на момент насторожилась.

Я много раз собиралась поговорить (обернулась к Ченцовой) с твоим Пашкой. Парень умный, самостоятельный, но до того характерный… А то часто так бывает: жена смирная — муж охальник. И наоборот. Замечали, Александра Васильевна?

В е р е с о в а. Простите, задумалась…

А г л а я (ласково). Есть о чем. Понимаю. Зинаида за сына переживает, вы за дочь. Мне-то, конечно, не за кого — бобылка, все мне чужие, а тоже душа неспокойна. Не верите?

В е р е с о в а. Почему же не верю? Верю.

А г л а я (с чувством). Спасибо.

В е р е с о в а. Я никогда не знала, что так привязана к Вите. Сейчас она там в опасности… и меня это как по живому месту… Я не виню Егора Афанасьевича, что он скрыл… Боялся, что протестовать стану. Правильно. И еще стану, если что случится. Подам жалобу в самую высокую инстанцию: придумали чепуху и ради нее рискуют жизнью наших детей. За это по-настоящему полагается трибунал…

А г л а я. Александра Васильевна!

В е р е с о в а. А, подите вы! Что вы можете чувствовать! У вас никогда детей не было…

А г л а я (грустно). Это верно. Убили Бориса скоренько, а потом… Ничего, доживем до победы, а там все будет хорошо. Ну, не мне, так другим. Молодежи.

В е р е с о в а. Какой молодежи? Откуда она возьмется? Если будут людьми швыряться, как сегодня…

А г л а я. Товарищ Вересова, я понимаю, что вы расстроены, но порядок знать надо. Здесь я начальник объекта, и если вы будете… (Оглянулась на спящих.)

В е р е с о в а. Все ясно. Вы меня арестуете.

А г л а я. Перестаньте, Александра Васильевна. Вы можете говорить о чем-нибудь другом? (Тоскливо.) Только о чем же другом. (Нагнулась к будильнику.) Уже время!.. (Прислушалась.) Нет, ничего не слыхать. Только дождик. И ладно, что дождь, дольше не обнаружат — ни мути, ни пузырей на воде не видно. Мне Вика так объяснила.

В е р е с о в а (с завистью). Она с вами много разговаривала?

А г л а я. Да, мы частенько беседовали, когда Вика у меня работала. Девочка интеллигентная, я всегда старалась у нее почерпнуть из культурной сокровищницы.

Вересова улыбнулась.

Глупость ляпнула?

В е р е с о в а. Нет-нет, это я своим мыслям.

А г л а я (начала злиться). Все мыслят, мыслят! Слышишь, Зина? Хорошо быть с образованием. Мы сидим с тобой дуры дурами, а товарищ Вересова… Извините, может, вам уже неприятна такая фамилия? Так вы поменяйтесь. (Положила руку на колено Ченцовой.) Ей все равно, а у вас жизнь впереди с ее Сережей. Между прочим, правильно поступили, что с ним не уехали. Зачем виснуть во время беды на занятом человеке. Любить — люби, а перерыв до конца войны вполне можно сделать. Не к спеху. (Метнула взгляд.) Не обиделись?

В е р е с о в а. Нисколько. Мне такой прямой разговор нравится. Я же знала, куда пойти. Одна смотрит на меня как на бешеную собаку, другая влюблена в моего бывшего мужа, как кошка… Так говорите, не до любви в годину народного бедствия. Любопытно, что вы подразумеваете под любовью. Наверно… как бы это поделикатнее выразиться… занятие весьма узкого профиля. Вам и невдомек, что любовь… простите за лекцию… это не только едина плоть и совместный быт, а еще и единомыслие, и тесное общение в труде, и многое другое. Вот почему для меня, скажем, стал неинтересен Вересов, а Ченцову давно не пара его жена. (Ченцовой.) Можете взять автомат и выпустить в меня за эти слова все пули… Не могут жить в браке духовно неравноценные люди. Зато близкие люди в годы испытаний должны быть по возможности вместе — на заводе, на фронте, в плену, в тюрьме, где угодно… И никакие ваши постные советы я не приму, так и знайте. Чуть только будет самолет, я немедленно улечу к Ченцову и увезу Викторию. (Секунду помолчав.) Я с удовольствием забрала бы с собой и Егора Афанасьевича. Оттого, что мы разошлись, я к нему не отношусь хуже. Наоборот. Он отец моей дочери и навсегда мне человек близкий. Но этого вам не понять…

А г л а я (весело). Спасибо! Вот спасибо, Александра Васильевна! Теперь и мне стало легче. Знаете, какого человека вы потеряли? Если от него после этого боя половинка останется, так и той вам много. Не стану его расписывать, а то еще захотите вернуть… Нет, уж я-то не упущу, если только от меня будет зависеть, уж это факт верный. И будет у меня столько счастья, что за глаза и за уши. А вам и полстолечко не видать счастья, пусть даже вы с Сережей Ченцовым поженитесь. Дурак, поменял он на вас Зинаиду… Неважно, что у нее характер нелегкий, зато она человек, а не просто, как вы, инженер-технолог… А про Егора Афанасьевича сам Сережа вам скажет под горячую руку: «Как же ты, такая-сякая, не оценила такого парня? Для чего ты меня оторвала от семьи, от детей? Какого тебе рожна было надо?»

Пауза.

В е р е с о в а. Продолжайте, что же вы замолчали?

А г л а я (тихо). Хватит. (Еще помолчав). Неужели все так много и нехорошо говорят, как мы с вами? Вот она же молчит. И не хуже нас от этого. Даже лучше. Ты скажешь что-нибудь от себя, Зина?

Ч е н ц о в а. Скажу.

Вересова быстро к ней обернулась.

А г л а я. Зина, а может, не надо?

Ч е н ц о в а. Как так не надо? Надо. Кто может мне запретить. (Встает.) Пошли.

А г л а я. Куда, Зина?

Ч е н ц о в а (надевает ватник). Как куда? Туда. К детям.

А г л а я (испуганно). Зина, без спросу? Да нас прогонят в три шеи…

Ч е н ц о в а. А ты для спроса санзанятия организовывала? (Снимает со стены санитарную сумку.) Винтовки поставила для виду? (Вынимает из козел винтовку.) Когда же еще идти? Чего ждать? Она верно сказала: в такую ночь надо вместе…

А г л а я (строго). Зинаида, поставь обратно! Это нам для самообороны выдали! Я, как начальник объекта…

Ч е н ц о в а. Торговка ты на рынке, а не начальник! Ну, не могу я больше слушать, как вы свои и мои счеты сводите… (Прислушивается.) Стреляют… Слышишь, Аглаша? Стреляют! (Сбрасывает со спящей мастерицы ватник.) Вставай! (Расталкивает других женщин.)

Некоторые из них уже не спят, прислушиваются к разговору и к тому, что творится на улице.

Вставайте, бабы! (Одной из мастериц.) У тебя кто воюет?

1 - я  м а с т е р и ц а (вскочила). Сын… Что случилось?

Ч е н ц о в а (другой). У тебя кто?

2 - я  м а с т е р и ц а. Братишка.

Ч е н ц о в а (третьей). У тебя?

3 - я  м а с т е р и ц а (охрипшим голосом). Коромыслов. (Откашлялась.) Жених.

А г л а я (строго). Опять простыла!

3 - я  м а с т е р и ц а. Не. Со сна.

Ч е н ц о в а. Со сна! Век потом от стыда не заснешь. И ты (одной мастерице)… и ты (другой) не простишь себе. Не за тыщу верст, а за два квартала… родной сын упадет под пулей, позовет мать. А она на другой улице живет, не слышит. Жених оглянется — хоть бы раз еще увидеть невесту! А невеста дома без задних ног дрыхнет. (Аглае.) Ну, чего глядишь, не узнала?

А г л а я (торопливо). Узнала! Узнала прежнюю Зинку! Помнишь, пять лет назад ты меня отчихвостила? И чего я тогда на себя грустей напустила, дура такая!

Ч е н ц о в а (Тишке). А ты что вскочил?

Тишка молча натягивает на себя ватник, пошатываясь от сна, с закрытыми еще глазами.

А я говорю, спи! (Ожесточенно.) Спи, тебе говорят!

Сильный удар сотрясает дом. Гаснет свет.

Г о л о с а: Взорвали электростанцию!

— Нет, плотину…

— Беда, мастерицы, завод затопит!

— А если немцы в слободу прорвались?

Г о л о с  А г л а и. Что панику порете! Это в наш домик опять прямое… Господи, в третий раз!

Г о л о с  Ч е н ц о в о й. Давай собирайся, пока в подвале не засыпало!

При свете зажигаемых и сразу гаснущих спичек видно, как суетятся, одеваясь, женщины. Вересова растерянно стоит посреди комнаты, держа в руках пальто и платок. Аглая уже одета, затягивает новую, скрипящую портупею, на груди автомат; с удовольствием распоряжается.

А г л а я. Аккуратно, без паники. Не забывай про оружие. Глаза штыками не выколите. Зажги, Зина, свечку, она возле тебя на тумбочке. (Тихонько.) Спасибо тебе, Зинуша… но помни: идем без приказа, пополам ответим…

Ченцова зажгла свечу. Женщины надевают на себя санитарные сумки, разбирают из козел винтовки, толпятся у выхода. Схватил под шумок винтовку и Тишка. Вересова в пальто, в платке.

Товарищ Вересова, может, вы здесь останетесь? Говорят, два раза в одно место снаряды не попадают. Располагайтесь, отдыхайте.

Ч е н ц о в а (небрежно). Чего ты ее отделяешь? Пускай идет, не чужая. И ты и я с ней одних мужиков любили. Давай команду, Аглаша.

А г л а я (звонко). Мастерицы, слушать меня! По одной выходи из подвала! Не считай носом ступеньки!

Стуча сапогами, все уходят. Ченцова крепко держит за руку Тишку, который в другой руке так же крепко сжимает винтовку. В открытую дверь врывается ветер, гасит свечу и роняет кувшин с листьями, еще какие-то предметы. Новый артиллерийский залп заглушает все звуки.

 

Картина седьмая

Пруд. Темно. Идет дождь. Красным отсвечивает мокрый глинистый берег. Из воды торчат черные концы полусгнивших свай. Вдали видны неясные очертания старой заводской плотины. Появились  П а ш к а  и пожилой железнодорожник  Е р ш о в; несут раненого  В е р е с о в а.

Е р ш о в (хриплым шепотом). Тихо! Тихо! Давай сюда!

Ввалились в яму, на мгновение замерли, прислушиваются, но вокруг все спокойно.

(С облегчением.) Скользко… Так. Давай индивидуальный пакет.

П а ш к а (порывисто разматывает бинт). Когда его ранило, я не заметил… В тот момент, когда связь нарушилась?

Е р ш о в. Подержи за плечи. Так. (Перевязывает.) Что значит момент? Скажи спасибо, успели сделать под водой дело. Боялся Вересов — на мине внизу подорвемся, а получил наверху дурацкую пулю. Они ж ни черта не видят, палили в воздух для моциона. Так. Еще вокруг головы.

П а ш к а. Все без сознания… Это плохо?

Е р ш о в (перевязывает). Чем плохо? Не кричит, не плачет, пить-кушать не просит… Ах, сволочи, аппарат кокнули! (Со злостью отпихнул локтем разбитый ящик с зуммером и трубкой.) Между прочим, сейчас телефон нам нужнее командира.

П а ш к а (не выдержал). Товарищ Ершов, как вы можете?!

Е р ш о в. Тихо! (Перевязывает.) Я все могу. Я третью войну минером. Мои сыновья на второй войне, считая финскую. Это ты как — в рубль оцениваешь? Давай еще разик обернем для крепости. Если хочешь знать, железнодорожников испокон века любая власть бронировала. Так сказать, соблюдали полосу отчуждения.

П а ш к а (дерзко). Вы же сами в десант напросились… Мастер минного дела, мы ценим… но обошлись бы!

Е р ш о в. Теперь отпускай. Так. (Аккуратно укладывает Вересова. Мирно, почти ласково.) Вот закончишь, Павел, войну, потом институт, поедешь на съезд в Москву, а поезда нет, опаздывает. Тогда предъявляй мне претензии. Как дежурному по станции. А сейчас, парень… (Скептически любуется белоснежной повязкой.) Видать за километр! А если мы ее глиной? (Провел ладонью по мокрой земле, затем по бинту.) Сейчас, за неимением другой связи… (Достал из кобуры ракетный пистолет.) махнем зеленым фонарем: путь свободен! (Осторожно лезет наверх.) Отползти немного, чтобы не навлечь…

Не успел Ершов выбраться, как вдруг ослепительный свет залил яму, плотину, пруд, все окрестности: в небе повисла немецкая осветительная ракета.

Дьяволы! (Свалился вниз и прижал Пашку к краю ямы, чтобы не шевелился.) Теперь ждать, пока не потухнет!.. Лежи, парень, тихо!

В ярком зловещем свете напряженное молчание.

В е р е с о в (слабым голосом). Ершов, ты меня слушаешь?

Е р ш о в (пораженный). Что, что?

В е р е с о в (голос его крепнет). Я спрашиваю, как с эшелоном?

Е р ш о в. Тихо! Ты что? С каким эшелоном?

П а ш к а (испуганно дергает его за рукав). Товарищ Ершов, он бредит!

В е р е с о в (говорит громко, ясно, с четкими паузами, явно представляя себе, что разговаривает с Ершовым по телефону). Конечно, расширим программу. И по количеству и по ассортименту. Поскольку дорогу освободили, сразу повезешь игрушки на большой фронт. Когда, говоришь, пути расчистят? Значит, мои машины прибудут к эшелону ровно через три дня. Я говорю, с моей стороны задержек нет. И претензий нет. А ты, Ершов, все ершишься! Сколько тебе лет? Дети есть? Это замечательно хорошо, что живы. Только бы победить! Я говорю, никогда не позволим больше убивать наших детей. Ну, ясно, ясно, Ершов, что не допустим. Ну, рад тебя опять слышать. Сейчас распоряжусь насчет погрузки.

Молчание. В ослепительном мертвом свете видны устремленные на нас живые, широко открытые глаза Вересова.

Е р ш о в (косясь на растерянного Пашку). Ты чего? Все нормально. В голову раненные всегда несут черт те что. Как говорится, что у здорового на уме… (Искренне.) Эх, действительно, поругаться бы с ним насчет погрузки… и чтоб не дрожали, что немцы услышат!

В е р е с о в (тихо, нежно, встревоженно). Витя, я очень прошу тебя быть осторожнее. Дай мне слово держаться около старших и опытных. (Вздохнул.) Только в ранней молодости ощущают себя бессмертными. Но разве не отсюда все лучшее в нашей жизни? Как нам ни плохо, мы верим, что будет лучше… а то и совсем хорошо! И это несмотря на смерть, которая к нам так близко.. (Дыша с трудом.) Так близко… помни об этом, доченька!

П а ш к а (беспокойно задвигался). А мы не знаем, жива ли Витя…

Е р ш о в. Молчи, молчи, Павел!

В е р е с о в (Пашке). У тебя, мальчик, тоже все впереди. Только не раскисай и не озлобляйся. Война паршивая штука, но нельзя на войне стать хуже, чем был, слышишь?

П а ш к а (послушно). Слышу, Егор Афанасьевич.

Е р ш о в. Да помолчи ты, не говори с ним!

В е р е с о в (всматриваясь в Ершова). Это ты, Пчелка? (Пауза.) Извини, Ершов, я тебя не узнал… Все равно, Пчелка прав: всякая смерть… почти всякая… есть величайшая несправедливость. Когда кончается жизнь взрослого человека, с ним вместе уходят его опыт, знания, не до конца использованные ресурсы. Это очень обидно, Ершов. Очень! И все же какие-то взрослые дела останутся. Пусть немного… это другой вопрос, надо было об этом раньше думать… Но вот оборвалась жизнь молодого, только начавшего жить существа. И сразу рухнул весь мир надежд, обещаний, пылких стремлений, неисчерпаемых возможностей… Это ужасно! И как раз это проделывает война: уносит миллионы молодых жизней, будущее страны, народа… (Пауза.) Ты удивляешься, что я так говорю? Не удивляйся, меня давно эти мысли мучают. Но что делать, товарищ Ершов! (Доверительно.) Что делать? Все. Все, что требуется на войне от нас и от наших детей. Они же в нас верят. Сами пока еще ничего не умеют. Только стрелять.. Да, стрелять пришлось научиться. Во всем остальном полагаются на нас. (Пауза.) Теперь понимаете, почему я решился на десант?

П а ш к а. Понимаем! (Тихо.) Не совсем, Егор Афанасьевич.

В е р е с о в (повернулся к нему). Паша, а где же Витя? Разве она была не с тобой?

Пашка молчит, затаив дыхание.

Извини, я забыл, она с Микишевым… (Пауза.) Чувствую, как бы она ни храбрилась, сердечко у нее екает… В первый раз лезть под пули, видеть кровь, смерть, жестокость… возможно, самой стрелять в человека!.. Это так трудно! (Снова устремил взгляд на Ершова.) Нам удалось разминировать плотину? (Строго.) Товарищ Ершов, отвечайте!

Е р ш о в (поспешно). Все в порядке, товарищ Вересов. Сделали. Только потухнет этот проклятый фонарь, сразу наш батальон начнет наступление.

Вересов приподнялся на локте.

Лежи, Вересов, лежи! Тебя слегка хватануло, но мы тебя скоренько в медсанбат, а там…

Вересов закрыл глаза.

П а ш к а. Товарищ Ершов, я к ним сползаю…

Е р ш о в (сердито). Тихо! Кто в такой ясный день ползает!

П а ш к а (упрямо). Товарищ Ершов, мы же должны… Они ждут!

Е р ш о в (грозит ему кулаком; отчаянным шепотом). Товарищ комбат, сюда! Товарищ комбат! Как вы сюда добрались?!

В яму спускается  М и к и ш е в.

М и к и ш е в. Что тут у вас? Почему связь не работает?

Е р ш о в. Проволочная связь порвалась, когда комвзвода ранило. Не пускали ракету, ждали, пока фонарь потухнет. Плотина разминирована. Что дальше делать, товарищ комбат? (Беспокойно.) Может, неправильно залегли?..

М и к и ш е в (кивнув на Вересова). Тяжело ранен?

Е р ш о в. Такие раны, известно: сразу не помер, возможно, выживет.

В е р е с о в (тихо, но внятно). Возможно, выживу. Александр Михайлович, нагнись поближе…

Микишев послушно нагибается.

Пускай свою ложную флотилию. Да нет, я не брежу… Теперь-то и попробовать отвлечь. Видишь, они что-то чуют, фонарь подвесили… Не вышло у нас тихой сапой. Как начнут обстрел лодок, бросай батальон через плотину. Кто пойдет на моторке? Я. (С усилием улыбнулся.) Передаю по буквам: Я! Яков… Видите, очухался!

П а ш к а (умоляюще). Пошлите меня, товарищ комбат. Объясните, что надо сделать…

М и к и ш е в (не слушая его). Вересов, тут тебе есть одно письмо. Возьми, потом прочитаешь. (Засунул письмо от Виктории в карман гимнастерки Вересова. Грозит Пашке, чтобы не спрашивал.) Желаю тебе!.. (Осторожно пожал Вересову руку.) Что ухмыляешься?

В е р е с о в. Где у тебя спрятаны плоты и лодки?

М и к и ш е в. Брось ты об этом! Где надо, там и спрятаны. Ну, близко. В старом канале. Значит, думаешь, есть смысл использовать? Ладно, посмотрим, как пойдет дальше. (Видя, что Вересов закрыл глаза, Ершову и Пашке.) Не думайте его одного оставлять. Здесь ему самое место. Чтоб он и пальцем не шевелил!

Осветительная ракета погасла.

Есть! (Ринулся наверх.) Берегите комвзвода!

Еще минута тьмы и тишины, и вдруг шквал артиллерийского огня. Окрестность озаряется вспышками выстрелов и разрывов снарядов. Снова зажглась осветительная ракета… другая… третья… становится светло как днем.

Е р ш о в (почти кричит). Бой идет! Бой! А мы с тобой, как не знаю кто! Мы тут как черви в яме!

П а ш к а (умоляюще). Может, выйдем? Товарищ Ершов! Может, выйдем?

Е р ш о в (вне себя). В жизни со мной такого не было! Ни одна война без меня не обходилась. Ни одна! Слышишь? Я этого так не оставлю, я стану жаловаться…

П а ш к а. Я говорю — выйдем, выйдем!

Е р ш о в (беря себя в руки). Тихо! Слышал приказ командира? Сидеть тихо, беречь комвзвода…

На краю ямы появляется  А г л а я.

А г л а я. Где Егор Афанасьевич?

Е р ш о в. Тихо! (Стащил ее вниз.) Откуда ты взялась? Зачем тебе его надо?

А г л а я. Он здесь! (Стремительно опустилась на колени перед раненым.)

Е р ш о в. Павел, что за гражданка?

П а ш к а. Материна знакомая. Наверно, она за комбатом ползла… (Быстро.) Товарищ Ершов, а если на нее Егора Афанасьевича оставить?

Е р ш о в (строго). Еще чего! Приказ командира… (Колеблясь.) Ты хорошо ее знаешь? (Решившись.) Ладно, пошли! (Аглае.) Головой за него отвечаешь, ясно?

Ершов и Пашка уходят.

А г л а я (робко взяв руку Вересова). Егор Афанасьевич, как вы себя чувствуете?

Вересов не отвечает.

Господи, неужели? (Мнет его руку.) Нет, рука теплая. Жилочка на ней бьется… Неровно, но бьется. А может, это у меня? Нет, у нас у обоих! Егор Афанасьевич! Не слышит… Егор Афанасьевич, голубчик! Точно руку пожал тихонько? Нет, показалось. (Шепчет.) Люблю тебя больше себя! Никого, даже Борьку моего так не любила… Верь, верь мне, Егорушка! Ничего, что я так вольно? Будешь жив или нет — навсегда тебя полюбила. Последний ты у меня, Егорушка… И самый для меня первый! Со всеми прощаюсь, а с тобой… (склонившись над ним) с тобой здороваюсь. Здравствуй, Егорушка! (Нежно вглядывается в него.) Здравствуй! Как хорошо нам с тобой после войны будет! И я еще молодая… и ты не старый. Не сердишься на меня? Не сердись! А Александру Васильевну забудь. И горе свое забудь и обиду… Жаль, я тебя тогда не знала, заслонила бы от обиды. Как — не знаю, но заслонила… Веришь?

В е р е с о в (вдруг, не открывая глаз). Верю. Спасибо.

А г л а я (после долгого молчания). Стыд какой! Все слышали?

В е р е с о в. Все.

А г л а я. Что ж молчали?

В е р е с о в (с трудом потянулся к ней). Вы хорошая, чудесная женщина…

А г л а я (не сдержав радости). Егорушка!..

В е р е с о в (через силу приподнявшись). Помогите мне встать….

А г л а я (трезвея). Егор Афанасьевич! Куда вы?

В е р е с о в. Недалеко. Старый канал… вы знаете это место? Слушай, помоги мне встать…

А г л а я (в отчаянии). Господи, что мне делать?!

В е р е с о в (шепчет). Милая, хорошая женщина… (Ползет к краю ямы.) Милая, хорошая… Кружится голова… Ничего, доползу… это близко… Давай твою руку.

Аглая помогает ему выбраться из ямы.

Вот так. Вы сумеете завести мотор? За шнурок дернуть — и все… Потом оттолкнуть лодку. Да-да, обязательно оттолкните. И сразу дальше от пруда… Прячьтесь! Ближе к земле! Как можно ближе!

А г л а я (со страхом). А вы?

В е р е с о в (с раздражением). Я же вам говорю — меня оттолкните. Я буду в лодке. Оттолкните — и все. Идемте!

Встают, держась под руку. Аглая с испуганным, счастливым лицом что-то шепчет, крепко прижав к себе Вересова.

(Настойчиво.) Идем… идем скорей… пока не кончился завод…

А г л а я (не поняла). Завод?

В е р е с о в (нетерпеливо). Завод… (Приложил ее руку к своей груди.) Пружина. (Решительно.) Идем!

Ушли. Отмель пуста. Посвистывают пули. Мелкий осенний дождь крапит зеркало пруда, озаренное неживым светом. Впереди, позади, на многие километры, на долгие месяцы — лежит пустыня войны. Словно бы нет людей. Все пропало. Все кончено. Никакой надежды. Мертвая тишина. И вдруг застрекотала моторка. Живой, энергичный, заполнивший все вокруг звук…

 

Картина восьмая

Зимний день. Тот же пруд, но замерзший. Дощатый обелиск на берегу. На чугунной скамье сидит  В е р е с о в. Он в валенках, в новом дубленом полушубке; пристально смотрит на белый пруд, будто что видит сквозь снег и лед. Позади него тоже в валенках, в полушубке, стоит  М и к и ш е в.

М и к и ш е в (прерывая молчание). Видишь, как тут у нас. Все замерзло, завалило снегом. Поставили памятник, а покрасить до холодов не успели. (Пауза.) Идем на завод, Вересов. Идем, что ты тут один будешь.

В е р е с о в (не пошевелился). Когда убит Пчелка?

М и к и ш е в. На второй день наступления. Уже без тебя. Представляешь, что для меня это значило? (Возбужденно.) Заменить Пчелку — это же!.. (После паузы, поборов волнение.) Ну, немцев тогда, как видишь, мы потеснили. Не слишком, правда, но — мартен восстанавливаем. В декабре литейный пустили, там Лианозов уже орудует.

В е р е с о в (невольно). Жив?

М и к и ш е в (рассудительно). Многие рабочие живы. Их жены. Дети. Вот если бы не было нашей вылазки… Словом, Вересов, ждут тебя на заводе. (Посмотрел на часы.) Ждут. Пошли.

Вересов молча смотрит перед собой.

(Сел на скамью.) Слушай, зачем себя растравлять? (Беспокойно оглянулся на обелиск.) Ну, что я тебе добавлю к такому наглядному итогу? (Резко.) Опровержений не жди, их не будет!

В е р е с о в (слишком спокойно). Я знаю. Но я хочу знать подробности. И второе: как именно получилось, что погибла Аглая Федоровна, а я жив. Есть у тебя догадки по этому поводу?

М и к и ш е в (неохотно). Что ж, вопросы по существу. Обязательно сейчас отвечать?

В е р е с о в (не выдержал). А как ты думаешь? Попробуй поставить себя на мое место!

М и к и ш е в. Себя на твое… Пробовал. (Расстегнул воротник — ему жарко, несмотря на холод.) Хорошо, вот тебе точная информация. Ровно в двадцать сорок вы спустились под воду. А мы стали ждать. Уточняю, твоя дочь рядом со мной. Немцы этак лениво постреливают, значит, пока не подозревают о твоих действиях. Зато и мы ничего не знаем: телефонная связь-то нарушилась. Твоя дочь волнуется, но выдерживает характер. И вдруг шепотом: «Товарищ комбат, можно я открою форточку?» Что такое? «Я ведь, говорит, знаю, о чем вы сейчас думаете». Опять, говорю, обо мне речь? Польщен! Весьма польщен! Ну, а форточка при чем тут? Не смотрю на нее, но чувствую — улыбается. «Я же, говорит, не громила, не взломщик, есть более тонкие методы. Например, хочет вор попасть в чужую квартиру — ищет, какая форточка не заперта. Мала, не пролезть, рукой через нее шпингалет откроет. И вот очутился в незнакомом доме… Жутко, правда? Чужая душа — потемки! Ну и что? Для того потайной фонарик имеется. Можно в один, в другой угол направить луч. У вас я уже знаю, какая форточка не заперта… Хотите, открою? Не бойтесь, ничего не украду!» Я, говорю, не боюсь… Смотри, думаю, какая мудрая, всеведущая девица! Ей-богу, угадает, что я сейчас насчет тебя кумекаю. Что все-таки надо было мне вместо тебя идти на разминирование. Нельзя было это тебе поручать… Она молчит. Ну, что же вы, говорю, открывайте форточку! И тут она зашуршала об стенку. Повалилась. Я подхватил. Глаза, вижу, мимо меня глядят. Раны не видно. В ухе немного крови. Даже не свистнула пулька — прямо в ухо — и все. Поверишь, я чуть не заорал: «Сволочи!» (Пауза.) Извини, Вересов… (Тяжело дышит.) До сих пор слышу, как она со мной говорит, расспрашивает. У нее знаешь какой был талант? Самый на земле главный: интерес к человеку. (Пауза.) Унесли ее по ходам сообщения. А я достал из планшета письмо, которое она просила тебе передать. И прочел при этом проклятом немецком свете. Нет, не стыдно, что прочитал. Там есть нелестные слова обо мне, но это не важно… (Помолчал.) Между прочим, письмо при тебе? Хотел бы я еще разок взглянуть… Ладно, тоже не важно. (Пауза.) Как она тебя, Вересов, любила! Я и не знал, что дети бывают такие ласковые… А как она о той женщине написала! Прочел, думаю: нет, не могут две хорошие женщины обмануться. Особенно дочь. Значит, в Вересове что-то есть. Есть что-то, чего я не понимаю. (Вдруг обозлился.) Откуда это у него взялось? Для чего ему это? Да ну его к черту!.. И вдруг как ножом: где Вересов? Где он со своими минерами? Сдал командование Снеткову, пополз… Но ты хоть знал раньше, что эта женщина тебя любит? Спрашиваешь, каким чудом она тебя спасла из лодки? Почем я знаю! Должно быть, вот этим самым чудом — любовью. Наши бойцы, как завидели тебя в лодке, словно обезумели! Ты по пруду зигзагами, а они, как черти, рванули через плотину. (Хмуро приглядывается к Вересову.) Молчишь?

Вересов повернул голову. Они встретились взглядами. Видно, что все, что говорил Микишев, он больше говорил для себя, не для Вересова; и вместе с тем страстно хочет, чтобы этот немолодой, одинокий человек, испытывающий огромное горе и такой ему прежде чуждый, враждебно чуждый, вдруг понял, что чувствует сейчас Микишев. Но надежды на это мало…

(Встает.) Пойду в райком. (Взглянул на часы.) Меня ждут, пойду… (Опять сел.) Слушай, ты меня наизусть знаешь. Разбуди тебя ночью — без запинки аттестуешь: такой, сякой, неотесанный… даже не солдат — солдафон революции! Скажи, имеет право солдафон учить, распоряжаться судьбами? Может он взять на себя такую ответственность? Ответственность перед людьми, не перед вышестоящими инстанциями… (Горячо.) Да ни в коем разе! Хана будет людям под таким начальством! Скажешь, мало подобных случаев? Полным-полно! Пруд пруди. (Усмехнулся.) Ну, а если он слегка поумнел? Хочет не только уметь приказать, указать, осадить, поставить другого на место… но иногда себя на его месте представить… Возможен такой вариант? (Вздохнул.) Не станем закрывать глаза, Вересов. Скорей всего, я на своем посту — явление временное. Так сказать, военного времени… Вернутся с фронта, подрастет молодежь — не бойся, не стану обеими руками держаться. Да ежели бы и стал. К скамейке этой чугунной можно примерзнуть, если на ней долго сидеть… и то весной подтаешь, отвалишься. (Искоса глянул.) Но не исключено: кой-чему подучусь. Усижу, оправдаю, выдюжу! Дурак был бы, кабы не надеялся. (Неожиданно.) Может, ты меня сменишь? А что? Еще неизвестно, кого выбрал бы Пчелка себе в преемники, если бы выбирал… Он же не то, что иные некоторые. В твоей и в моей душе читал как по-писаному. (Понизив голос.) Он был настоящий форточник!.. (Пауза. Грустно.) Такие-то, Вересов, дела. Потеряли мы с тобой самых близких, самых дорогих нам людей… (С трудом преодолевая последнее препятствие.) Попробовать, что ли, не терять друг друга? (Настойчивее, решительнее, словно плотина прорвалась.) Давай не терять, слышишь? (Поспешно.) Но ты сразу не отвечай… сначала подумай! Знаешь, что это для меня значит? Почти как…

В стороне пруда раздается резкий, громкий, тревожный звук. Совершенно такой же, как в конце предыдущей картины. Оба невольно привстали, напряженно вслушиваясь.

В е р е с о в (задохнувшись). Моторка!

М и к и ш е в (после секунды молчания, успокаивающе). Откуда ж зимой? Это мотоциклет.

Звук удалился, заглох, растаял.

В е р е с о в (снимает ушанку, вытирает лоб). Фу, а я-то…

М и к и ш е в (живо). А я? Тоже в момент голова сработала! Как хлыстом: война! Опять все сначала!..

В е р е с о в (овладев собой, встает со скамьи). Я зайду к тебе завтра, Микишев. (Достал Витино письмо, протянул ему.) Возьми.

М и к и ш е в (тоже поднялся). Спасибо. (Повертел в дрожащих пальцах этот смятый треугольник. Прячет его.) Так. Спасибо. Значит, до утра…

Снова слышен нарастающий звук мотоцикла без глушителя.

(Быстро всматривается между деревьями.) Так и есть! Тишка Ченцов гоняет на трофейном… А попробуй запрети. Герой войны!

З а н а в е с.

1959—1962