Слитно стучали копыта, фыркали лошади, запыленные всадники махали толпе, осыпавшей их цветами — в Рейнворт, после долгого и тяжелого похода на север, возвращалась армия. Они очистили Мерзлый берег от варваров. Ворвавшись в стойбища дикарей, тяжеловооруженные всадники вырезали их подчистую, вместе с женщинами и детьми. Мортимер Сангво собственной рукой убил полоумную ведьму Рашаллу, матриарха плосколобых, и теперь вез ее вываренный череп в подарок королеве.

«Он вернулся», — подумала Романья, комкая шаль под горлом.

Королева эльфов Рейнворта стояла на балконе Паучьего замка и смотрела вниз, на длинную колонну, втекавшую в город. Она отослала Мортимера воевать с плосколобыми, поскольку тот слишком возгордился и решил, будто может указывать своей королеве. Будь Мортимер эльфом — она, быть может, и покорилась бы ему. Но Мортимер был человеком. Его никчемный отец сеял горох под Рейнвортом, не смея даже взглянуть в глаза эльфам. Высшая знать никогда не признает его своим королем.

— Эй, твое Величество!

Романья обернулась. В дверях стояла, слегка скособочившись, леди Хьюлла. Один ее глаз, светло–голубой, смотрел на королеву, второй, незрячий и мутный — куда‑то вверх. Юная Хьюлла была, наверное, единственной в мире некрасивой эльфийкой. Романья забрала ее из Горневейна и сделала шутессой. Печальная и уродливая, Хьюлла стала хорошим приобретением.

— Привет, — слегка улыбнулась королева.

— Твое Величество, Родерик снова приставал ко мне! — пожаловалась Хьюлла. — Он говорил, что прекрасней меня никого нет, и подарил розу.

Романья рассмеялась.

— Он пошутил.

— Ты же знаешь, я не различаю, где шутки, а где всерьез! — Хьюлла покопалась в ворохе своих юбок и извлекла оттуда мятую розу. — Гляди.

— Как мило, — сказала Романья.

— Это не мило! — Хьюлла топнула ногой. — Твое Величество! Забери эту розу, она мне не нужна ни капельки.

— Оставь.

— Но Величество!

— Хьюлла… У меня сейчас есть дела поважнее, — утомленно сказала Романья.

«Как же болит голова…»

Надо потом выпить болеутоляющее.

Не обращая больше внимания на недовольную шутессу, Романья вышла с балкона.

Романья встретила Мортимера в тронном зале. Она восседала на троне из слоновьих костей, сидела, чуть наклонившись вперед, надушенная, закованная в свои украшения, как в доспехи. Ее нынешний любовник, Родерик Фьюзе, стоял над ее правым плечом, вооруженный двуручным мечом. Королевский Клинок, эльфийский лорд Хоэн, стоял слева, а эльфы из знати выстроились двумя расходящимися крыльями от трона. Под потолком горело крохотное солнце, сотканное из чар. Оно будет гореть вечно — даже когда потухнет его оригинал.

Мортимер вошел в зал, сопровождаемый двумя меченосцами из эльфийской стражи и двумя человеческими чародеями. Он был красив и статен, громадного роста, с коротко остриженной бородой и жестоким загорелым лицом, с зелеными глазами. Левой рукой он прижимал к груди черный крылатый шлем.

«У него нет новых шрамов… — отметила Романья. — Разве только под доспехами».

— Моя королева, — глубоким голосом произнес Мортимер, опускаясь перед ней на одно колено. Романья кивнула. — Мы выполнили твой приказ. Плосколобые разбиты, вождь Унлок убит, ведьма тоже.

Родерик за ее плечом хмыкнул. Родерик был человеком и потому ненавидел всех людей за свое происхождение.

— Я привез вам дары севера, моя королева, — произнес Мортимер. — Здесь золото, меха и алмазы, кости морских зверей и каменная соль. Здесь черепа их шаманов.

— И зачем Нам шаманские черепа? — удивилась Романья.

Двор взорвался смехом. Эльфы не любили Мортимера.

— Плосколобые верят, что в черепах хранится великая сила, — пожал плечами Мортимер. — Наши книжники могут заинтересоваться этим.

Романья кивнула.

— Хорошо.

— Мы вели сюда пленных, но… — он виновато улыбнулся, — они погибли в пути. Только Фьельмар уцелела. Но она ехала со мной в шатре, там было тепло.

— Кто это — Фьельмар? — ее голос почти не дрогнул.

— Моя жена.

Из рядов его свиты показалась крепкая девушка, рыжая и бледнолицая. Она со страхом смотрела по сторонам. На ней было подобие платья из мешковины, из волос там и сям торчали железные перья. Мортимер приобнял испуганную дикарку за плечи и заставил поклониться. Романья невидящим взором уставилась на ее большой живот. Дикарка была на последнем месяце беременности.

По залу пошел шепот.

— Мы благодарим вас, лорд Мортимер, — ровно произнесла Романья. — Вы оказали Нам большую услугу, и будете должным образом вознаграждены. Я обещаю.

Тем же вечером королева принимала Мортимера в своих покоях.

На ней не было ничего, кроме золотых браслетов на тонких запястьях. Она возлежала в ванне, выточенной из отбитого рога Йовин, и смотрела на Мортимера. А он деликатно встал перед ванной, не снимая куртку, и стал ждать, когда королева заговорит.

Дурак.

— Признаться, ты меня удивил, — вздохнула Романья.

— Наверное, — согласился Мортимер.

— Не боишься, что накажу? — спросила она. — Я это умею.

Он выдержал паузу перед тем, как ответить.

— Нет, не боюсь.

— Почему?

— Это злой поступок. А ты не можешь быть злой, — серьезно произнес он.

Не удержавшись, Романья совсем не по–королевски фыркнула. Надо же! Она не может быть злой! И кто это ей говорит? Палач и каратель, полководец, убивавший детей?

Поразительно.

— Ха! — она укоризненно покачала головой. — Почему ты женился на этой Фьельмар?

Мортимер улыбнулся.

— Думаешь, я так просто тебе это скажу?

— Да, думаю. Я же твоя королева, — Романья провела рукой по своей маленькой груди, намыливая ее, и плавно спустилась ниже. — Заодно про север расскажи. Там хотя бы красиво?

— Конечно, — сказал Мортимер.

Его глаза затуманились.

Присев на край ванны, он начал рассказывать ей про заснеженные равнины, где цветут хрупкие ледяные цветы, про реки, зеленые от рыбьей чешуи, и медведей, стерегущих на берегу лосося, про голенастых нотоунгулятов и про кабиру, про мастодонтов, на которых охотятся плосколобые. Романья протянула руку и начала поглаживать его по внутренней стороне бедра. Мортимер смотрел на нее с печалью.

— Она была ученицей Рашаллы, — сказал он. — Но не самой способной. Самые способные погибли вместе с ведьмой, прямо на поле. А Фьельмар… ее схватили мои чересчур ретивые легионеры, — он поморщился, как от сильной зубной боли. — Когда я появился, она уже не вопила, лишь тяжело дышала под ними, глядя в никуда. Я посмотрел на нее, потом на парней. А потом я убил их — своих же ребят.

— Эти болваны хотя бы сопротивлялись? — с любопытством спросила Романья.

Мортимер неопределенно пожал плечами.

— Не особо.

— Получается, — сказала она, откидываясь назад, — это не твой ребенок.

— Почему? Мой, — просто ответил Мортимер. — Я муж Фьельмар, а значит, отец ее детей.

— Я бы ни за что не стала воспитывать детей насильников.

— Ты королева, а я простой человек, — сказал он.

— Простой человек… — задумчиво повторила Романья. — Ты мой полководец.

Мортимер кивнул.

Чтобы сменить тему, он сказал:

— Я слышал, в городе снова славят Ра Мегиддо.

— Это продлится недолго, — сказала Романья. — Я послала за ним Родерика, он разберется.

— Не стоит, моя королева. Я сам принесу тебе голову Мегиддо и всех его семи апостолов, не успеешь даже опомниться.

— Ты не доверяешь Родерику? — улыбнулась Романья.

— Никто не доверяет ему. Сегодня со мной встретились уже трое твоих придворных, и все просили меня вернуться, — Мортимер расхохотался. — Мол, я был лучше.

Он хохотал так заразительно, что и она не удержалась.

Отсмеявшись, королева сказала, утирая слезы:

— Приведи ко мне завтра свою Фьельмар. Хочу посмотреть на нее.

— Хорошо.

— Тогда иди, — сказала Романья. — И скажи Родерику, чтобы вошел.

На лице Мортимера снова появилась неясная печаль.

— Да, моя королева.

Уходя, в дверях он столкнулся с Родериком. Оба они обменялись взглядами, полными вражды. Родерик был человеком гигантского роста, разорившимся рыцарем. Романья встретила его во время охоты на Йовин и после приблизила к себе.

— Ох, дурачок, — улыбнулась она недовольно сопевшему Родерику.

— Этот ублюдок… — прорычал он. — Я вырву ему язык, если захотите.

Романья поморщилась. Ей на ум некстати пришла мятая роза.

— Нет, не хочу, — сказала она. — Родерик.

— Да! — гаркнул он.

— Приглядывай за Мортимером. Понял?

Он отрывисто поклонился.

— А теперь раздевайся и полезай ко мне, — сказала королева и стала смотреть, как он раздевается.

На следующий день в городе вспыхнул очередной бунт. Люди ненавидели эльфийскую знать, гораздо сильнее, чем свою собственную. Убив стражников у ворот, они вошли в Верхний город, протащили по нему чучело Романьи, обмазанное смолой, и подожгли у самого Паучьего замка. Бунтовщиков возглавлял один из людей Ра Мегиддо — Реггин. О нем говорили, будто он может обращать медь в золото; а еще он искусный воин, эльф и дворянин, раскаявшийся в грехах своего народа.

Мортимер сдержал свое слово.

Он принял командование над городской стражей, опередив Родерика, который никак не мог проснуться с утра, и точечным ударом рассеял толпу. Грязные, никчемные, они не смогли ничего противопоставить умелому полководцу; жалкие бунтовщики. Реггин попытался вызвать Мортимера на честный поединок. Восседая на своем черном коне, Мортимер с презрением оглядел грязного, замызганного апостола — и прострелил ему колено из арбалета.

Реггин упал, и его тут же подхватили стражники в крылатых шлемах. Его притащили в Паучий замок, извлекли стрелу, обработали колено и бросили в холодную подземную камеру.

Романья громко рассмеялась, когда услышала о его незавидной судьбе.

— Ты молодец, — сказала она Мортимеру.

Тот напряженно кивнул.

Они вновь были в покоях королевы. Вот только на этот раз с ними была перепуганная и ничего не понимающая Фьельмар. Мортимер привел ее с явной неохотой, и теперь стоял рядом, бережно поддерживая за локоть. На лице у него было деревянное, очень смешное выражение.

Весь извелся, бедолага.

Романья бы посмеялась, но ей не хотелось смущать Мортимера.

Видя, что Фьельмар устала стоять на своих разбухших ногах, Романья сказала:

— Посадил бы ее на скамейку.

— Да, — вздрогнул Мортимер.

Он приволок из дальнего угла самую тяжелую из скамей, предварительно стряхнув с нее расшитые золотом подушки, и чуть ли не силой заставил жену присесть. Сам же садиться не стал — продолжил стоять истуканом.

Романья вздохнула.

Она села рядом с Фьельмар, плечом отодвинув навязчивого Мортимера в сторону, и ласково спросила, стараясь не коситься на ее живот:

— Ты говоришь на эльфийском?

Фьельмар недоуменно хлопала рыжими ресницами.

— Она не понимает. Я говорю с ней на ее языке, — вмешался Мортимер.

— Чем тебе не угодил наш? — удивилась Романья.

— В нем слишком много согласных.

Нашел причину.

И этот живот… Он так выпирает.

— Знаешь, я хочу потрогать ее брюхо, — сосредоточенно сказала Романья, рассматривая завороживший ее живот вблизи.

— Моя королева… — в голосе Мортимера прозвучало почти физическое страдание.

— Хорошо, не буду, — успокоила она его. — Не буду.

И вновь, в который раз, у нее разболелась голова.

Романья утомленно помассировала виски.

К ее удивлению, Фьельмар внезапно протянула руку и бесцеремонно погладила ее по отросткам короны. Боль утихла. Фьельмар что‑то сказала. Язык плосколобых оказался резким и рваным, похожим на низкие диалекты людей Рейнворта и Горневейна.

Фьельмар улыбнулась.

Королева была ошеломлена.

— Ей нравится твоя корона, — произнес Мортимер.

— Хоть кому‑то она нравится… — сдавленно ответила Романья.

Нерукотворная корона, как и полагается, проросла сквозь ее череп через месяц после коронации и брачной ночи. Она состояла из отростков костей и причиняла ужасную боль. Чтобы хоть как‑то заглушить ее, Романья пила болеутоляющее.

Но на этом странности не закончились.

Осмелев, дикарка положила мозолистую ладонь ей на плоский живот и назидательно произнесла что‑то. В ее взгляде появилось сочувствие.

— Переведи, — нетерпеливо сказала Романья.

Мортимер молчал.

— В чем дело? — удивилась королева.

— Она говорит, что вы бесплодны, — с каменным лицом сказал Мортимер. — Но это поправимо. Она может это исправить.

Романья ощутила, как у нее дергается веко. Она едва не удержалась, чтобы не вскочить на ноги и не заорать. Но она всегда держала себя в тисках самоконтроля. Даже когда ее мучил муж, Романья оставалась спокойна. Она знала, что она — лицо всего королевства, и не должна подавать виду, как ей плохо.

— Забери ее, — ровно сказала она.

Фьельмар склонила голову набок и повторила свои слова.

— Забери.

— Она может помочь вам, правда! — убежденно произнес Мортимер.

— Позже, — проскрежетала она. — У меня болит голова. Ужасно. Уходи и забирай ее с собой.

Когда они ушли, Романья прижала ладони к вискам и стала слушать, как пульсирует внутри нее горячая злая боль.

Родерик качал на коленях блаженствующую Хьюллу. Косоглазая шутесса от удовольствия даже зажмурилась. Своей правой рукой, на которой не хватало мизинца и указательного пальца, она обхватила Родерика за шею, левой гладила его по колену.

Родерик улыбался.

Королева сначала молча смотрела на них из‑за угла, затем взяла с пола камешек и кинула в стену. Родерик немедленно выпустил Хьюллу из объятий. Та вскочила на ноги и здоровой рукой поправила задравшуюся юбку.

Романья вышла из‑за угла.

— Родерик. Пошли, — сказала она, как ни в чем не бывало.

— Да, моя королева! — поклонился он.

Хьюлла попыталась тихонько уйти, но королева окликнула и ее:

— Ты тоже идешь.

— Правда? — насторожилась шутесса. — А зачем я тебе, твое Величество? Ты хочешь меня на цепь посадить, как тогда?

— Нет, нет, — негромко рассмеялась Романья.

— Ладно! Доверяю тебе!

Сопровождаемая Родериком и неуклюже ковылявшей Хьюллой, она спустилась вниз, в пыточную камеру. Там уже стоял эльфийский лорд Хоэн в темных шароварах, голый по пояс, поджарый и загорелый, с каплями пота на рельефных мускулах. С невозмутимым видом он вкладывал в раскаленный горн длинные иглы — одну за другой, готовя их для дела. Рядом лежали клещи, ножи разного размера, молоточки и стальные щипцы.

Хьюлла смертельно побледнела.

Родерику тоже стало немного не по себе.

— Приветствую вас, моя королева, — сказал лорд Хоэн, не отвлекаясь от дела.

— Как он? Готов?

— Еще нет.

На квадратном деревянном щите был распят измученный Реггин. Он был обрит налысо, для удобства. Одно его запястье целиком было очищено от мяса и тканей — осталась лишь голая кость, скрепленная сухожилиями. Мутная, мгновенно сворачивающая кровь стекала с запястья на плечо, а оттуда на грудь пленника. Пол был весь заляпан подсохшей кровью и выделениями. Запах стоял ужасный.

Романья поморщилась.

Хьюлла прижалась к ней, ища защиты.

— Может, вы и привыкли к такому, лорд Хоэн, но нам с Хьюллой неприятно, — сдерживая рвотные позывы, произнесла королева. — Сделайте что‑нибудь.

— Сейчас, — сказал Хоэн.

Он извлек из шаровар бумажку с начертанным рунами, плюнул на нее и приклеил Реггину на истерзанную грудь. Кровь тотчас же исчезла, запах пропал. Теперь Реггин был чистым, аккуратным, а его обглоданная рука перестала вонять.

Родерик хмыкнул.

— Кажется, я перестала его бояться, — пошутила Хьюлла.

— Я тоже, — шепнула ей королева.

Лорд Хоэн облил Реггина холодной водой. Пленник очнулся. Его мышцы спазматически задрожали, он издал стон. Хьюлла вздрогнула, вновь прижавшись к Романье.

— Почему вы сражаетесь против своей королевы? — спросил лорд Хоэн.

Реггин тупо смотрел перед собой и молчал.

— Почему? — повторил Хоэн.

— Это не королева, — просипел Реггин, кивнув в сторону Романьи.

— А кто тогда королева?

— Йовин.

— Йовин — огромное животное, не более того, — снисходительно пояснил лорд Хоэн. — Мне кажется, ваши заблуждения вас погубят. Где находится ваш предводитель — Ра Мегиддо?

— Он нигде и везде.

— Я так не думаю, — и Хоэн ввел ему в живот стальную иглу.

Пленник вытянулся на цепях и страшно завопил. Романья покачала головой.

Допрос длился долго, но Реггин так и не раскололся.

Зато королева отвела душу.

Она оставила Родерика внизу и вместе с Хьюллой пошла к себе в покои. Шутесса подавленно молчала. Ей было трудно идти, и она опиралась на лестничные перила, шаркая стопами.

— Что думаешь о Реггине? — вдруг спросила Романья.

Хьюлла среагировала быстро:

— Да он ненормальный. Дурачок какой‑то! — и она скорчила жуткую рожу, показывая, как выглядят дурачки в ее глазах. — Дурачо–ок!

Романья громко рассмеялась.

Она не успела заметить тень, скользнувшую по стене. Лишь когда глаза Хьюллы внезапно расширились, и она в панике отступила — до королевы дошло, что здесь что‑то не так. Он напал на нее сзади, отразившись в голубом глазу шутессы: темная фигура, с ног до головы закутанная в плащ. Романья инстинктивно вскинула руки, защищаясь. Кинжал вонзился в мякоть ее ладони и вышел с другой стороны.

Хьюлла истошно визжала.

Задыхаясь от страха, боли, Романья принялась бороться с убийцей. Тот подсечкой сбил ее с ног и тяжело навалился сверху, уперевшись коленом ей между лопаток. Затем обхватил королеву за голову, обламывая костяные зубцы короны, и несколько раз сильно приложил об пол. Когда Романья уже стала терять сознание, убийца вытащил из ее ослабевшей ладони кинжал и наклонился, чтобы перерезать горло. Романья безнадежно дернулась.

— Стой! — раздался страшный рев. — Стой, сволочь!

Что‑то просвистело в воздухе, и убийца резко дернулся. Его тело обмякло. Откуда‑то вдруг вынырнул смертельно бледный Мортимер. Он вытащил королеву из‑под горячего трупа и прижал к себе. Романья слепо таращилась в стену. Ее била крупная дрожь.

— Вы не ранены? — где‑то далеко спросил Мортимер.

— Д–да… То есть нет.

Она нашла в себе силы оттолкнуть его и осмотреться.

Убийца лежал на полу, скорчившись, как мертвое насекомое. В его глазнице торчал нож с искусно обработанной костяной рукояткой. Романью передернуло. Сюда бы лорда Хоэна, с его волшебными рунами…

Очнувшись от забытья, Романья закричала на подавленно молчавшую Хьюллу:

— Трусливая тварь!

— Я… Простите, моя королева… — съежилась шутесса, отступая прочь. Ее мутный глаз глядел куда‑то вбок и казался мудрым и невозмутимым.

— Что она могла сделать? — удивился Мортимер.

— Ты не понимаешь! — завизжала королева. — Больше всего на свете я ненавижу предателей! — она влепила посеревшей Хьюлле пощечину.

Мортимер успокоил ее.

Он снова прижал ее к себе, большой и пахнущий едой. Ужасно… Все это ужасно. Романья зарылась лицом в его бороду и принялась молча плакать. Мортимер повел ее прочь, мягко придерживая за плечи. Хнычущая извинения Хьюлла куда‑то исчезла; видимо, спряталась подальше от королевского гнева.

Мортимер привел королеву в ее покои и там подождал, пока она не помоется. Дальше он отнес ее в кровать. Чуть успокоившись, Романья попросила, чтобы Мортимер лег к ней в постель, но он лишь покачал головой и поцеловал ее в лоб, как ребенка.

— Я скажу Родерику, чтобы удвоил охрану, — произнес Мортимер. — Почему его не было с тобой?

— Я отослала его…

— Не делай так больше, — строго сказал он.

— Хорошо, — вздохнула Романья.

Ей все еще было немного страшно, но леденящая, крупная дрожь прошла.

— Мортимер, — тихо позвала она его.

— Да?

— Скажи своей Фьельмар, что я согласна. Я хочу родить и выносить ребенка от Родерика. Я думаю, это немного смягчит мое заледеневшее сердце.

Она смолкла.

— Твое сердце совсем не холодное, — сказал Мортимер и ушел, оставив ее одну дрожать в темноте.

Фьельмар пришла на рассвете. Родерик, все еще немного пристыженный, поддерживал ее за руку, чтобы ненароком не упала. Уже немного освоившись, дикарка крутила головой по сторонам, изучая богатое убранство, рассматривая гобелены. Железные перья в ее волосах негромко позвякивали.

Романья встретила ее улыбкой.

— Ты пришла. Отлично… А где Мортимер?

— В городе бунты, — пожал плечами Родерик. — Он выехал еще ночью.

— И кто будет мне переводить? — голос Романьи стал холодным, как лед.

— Не знаю. Ваше… Моя королева… Мне кажется, я должен объясниться, — виновато начал Родерик, но она остановила его нетерпеливым жестом.

— Потом. Мы выезжаем.

— Куда?

— В лес.

Родерик мгновенно побледнел. В Циклопическом лесу, где деревья были большими, жила Йовин. Он помнил ее — но вспоминать не хотел, как и все жители несчастного проклятого Рейнворта, города, отрекшегося от своей души.

«Йовин», — подумала Романья.

Родерик с поклоном помог своей королеве забраться в карету. Затем он точно также подал руку Фьельмар и влез следом. Лошадьми правил невозмутимый лорд Хоэн.

Во время пути Фьельмар несколько раз порывалась начать ритуал. Лопоча что‑то на своем уродливом языке, она подсела к королеве и показала ей обмазанную какой‑то дурнопахнущей жидкостью глиняную фигурку — затем сделала некий жест пальцами. Не успокоившись, она стала водить руками по отросткам короны и даже почесала Романье макушку.

Королева только отмахивалась от ее навязчивой заботы.

Ее занимали сейчас совсем другие мысли.

— Приехали, — раздался голос Хоэна.

— Отлично. Выходим.

Родерик вылез первым — и невольно содрогнулся от увиденного.

Его пальцы чуть подрагивали, когда он помогал ей сойти.

Романья встала обеими ногами на почву, ощущая, как свежая трава щекочет ее кожу сквозь туфельки, и посмотрела вдаль. Она сощурилась. Да, лорд Хоэн выбрал хорошее место для остановки. Далеко, за переливчатым лугом, на окутанной испарениями опушке, под сенью громадных искривленных деревьев паслась Йовин. Солнце терялось в ее огромной голове, на которой был только один рог. Богиня ела. Каждый ее зуб был как рыцарский щит, а тело тянулось вверх и вниз, невероятно массивное, невозможное для осознания. Эльфы решили когда‑то, что смогут уничтожить Йовин; но всё, чего они добились — отстрелили ей правый рог. Сама же она, обезумев от такого предательства, растоптала короля Иеремию, и все его несчастное жестокое войско тоже, вместе с ним заодно.

Романья замерла, пораженная чудовищной красотой.

«Просто животное», — невольно вспомнила она слова Хоэна.

Да.

Это просто животное. Но сейчас её саму отхватил такой животный, первобытный страх, что не то чтобы говорить — ей думать было тошно. Она закрыла глаза и несколько минут — или часов? — стояла так, раскачиваясь на носках.

— Отвратительно, — прошептал Родерик.

— Да, — согласилась Романья.

Она посмотрела на Фьельмар. Девушка до этого молчала — но при виде Йовин она вдруг оживилась и радостно захлопала руками.

— Тебе нравится? Ваши боги такие же? — тихо спросила ее королева.

Фьельмар не понравилось выражение лица, и она перестала смеяться.

— Мы убили почти всех наших богов. Однажды мы убьем и Йовин. Тогда, согласно пророчеству, погаснет солнце, и мир перевернется, — сказала королева. — Родерик, она понимает нас?

— Не думаю, — покачал головой рыцарь.

— А так? — лицо Романьи ужасно исказилось, и она прижала скрюченную ладонь к животу Фьельмар. Девушка, закричав, испуганно подалась прочь, но Родерик был уже рядом. Он схватил ее сзади за плечи, чтобы не смела сопротивляться, и извлек кинжал. Но это было уже излишне. Боясь за судьбу плода, дикарка не смела даже шевельнуться.

Лорд Хоэн деликатно отвернулся.

Фьельмар тяжело дышала от ужаса. Должно быть, она поняла, зачем ее сюда притащили.

— Ты просто жалкая побирушка, — прошипела ей в лицо Романья.

— Я могу раздавить ее жалкого щенка прямо у нее в утробе, и никто об этом не узнает. Она же не говорит на нашем языке, — предложил Родерик.

— Нашем? — переспросила Романья. — Ты не эльф, Родерик.

— Моя королева…

— Тихо! — оборвала его Романья.

Она закрыла глаза, наслаждаясь ужасом Фьельмар. Ее пальцы скользили по раздувшемуся животу, как по поверхности барабана. Какая же тут кожа… тугая и теплая. Романья сладко вздохнула. Давным–давно она мечтала, что… Нет, это были глупые мечты. Совсем–совсем глупые мечты наивной девчонки.

Фьельмар как‑то влажно всхлипнула, и Романья поняла, что пора заканчивать.

— Родерик.

— Понял! — ретиво ответил он.

— Нет, ты не понял. Отпусти ее, — тихо сказала Романья. — Мы едем домой.

Родерик недоуменно покачал головой, но все же выпустил Фьельмар. Она едва не упала. В ее глазах стояли слезы. Она подняла взгляд на королеву — и, словно обжегшись, тут же стала смотреть вниз, склонив голову, как побитая собака. Ее била дрожь.

— Посади ее в карету, — сказала Романья.

Фьельмар беззвучно плакала.

Лорд Хоэн встал с камня и занял свое прежнее место. Он повез их — но не в Рейнворт, а в местечко Шользиц, как и сказала ему королева. Шользиц расположился почти под кроной Леса. Маленький, уютный, пропахший болотом религиозный город. Здесь эльфы и люди жили в мире, одинаково придавленные миром богов.

Грязная эльфийская девочка долго бежала за ними, размахивая мертвой крысой.

Романья высунулась и с улыбкой помахала ей рукой.

Когда‑то давно она сама так же точно бегала по мшистым улицам, веселая и беззаботная — пока ее, совсем еще юную, не увез отсюда король Иеремия. Он увез к славе и богатству, к власти над людьми и эльфами.

Лорд Хоэн остановил карету перед покосившимся погостом. Романья вышла. Ее душили неведомо откуда взявшиеся слезы. Здесь лежали ее родители, убитые плосколобыми, но плакала она совсем не по ним.

К ней подошел Родерик.

— Моя королева, — начал он.

— Да?

— Где Хьюлла? — внезапно осмелившись, выпалил он.

— Ее арестовали. За трусость, — ответила Романья.

— Я должен сознаться, — тихо сказал Родерик. — Я спал с ней. Мне очень жаль.

«Я знаю, что тебе жаль», — подумала королева.

— Не хочешь погибнуть вместе с ней? — спросила она.

— Нет.

— Тогда копай, — сказала королева. — У тебя же есть двуручный меч? Копай.

— Что? — удивился Родерик.

— Могилу. Похороним эту Фьельмар, — сказала она.

— Понял!

На его лице появилось чудовищное облегчение.

Он снял с пояса меч и стал неуклюже рыть яму. Земля здесь, к счастью, была мягкая, и даже такой неумеха, как Родерик, смог за полчаса углубиться на метр. Он весь вспотел — несмотря на всю свою огромную физическую силу. Ни следа раскаяния. Только облегчение.

Наконец Романья решила, что хватит его мучить.

— Ну, вот ты и закончил, — произнесла она.

Родерик обернулся и улыбнулся ей, как доверчивый щенок.

— Ложись, — сказала Романья.

— Моя королева?

— Ляжь в яму и умри. Я ненавижу предателей.

Она отошла влево, и на ее место заступил лорд Хоэн. Он держал перед собой взведенный арбалет. Родерик все понял. Взревев, он попытался выскочить из ямы, вцепился пальцами в чахлую травку по краю — но тут стрела с жужжаньем вошла ему в горло. Крови не было. Лорд Хоэн заранее вывел на стреле руны, чтобы не шокировать свою королеву. Он знал, что Романья не выносит вида крови.

Родерик всхлипнул горлом и сполз обратно в яму.

— Спасибо, лорд Хоэн. Возможно, вы станете моим новым мужем, — бесстрастно произнесла королева. — Вы эльф, и я — эльфийка… Мы прекрасная пара.

Лорд Хоэн поклонился.

Фьельмар в ужасе наблюдала за происходящим.

Королева опустилась рядом с ней на колени и сказала:

— Избавь меня от бесплодия и уходи. Пожалуйста.

Она обхватила ее за колени, перепуганную, не смевшую сопротивляться, и повторила еще раз, и еще:

— А потом — уходи. Пожалуйста. Пожалуйста…

Наверное, Фьельмар все же поняла ее.

После обряда королева бессильно разрыдалась, как в первую свою брачную ночь.

Приехав домой, Романья сразу же отправилась в свои покои. Вечером она заказала к себе Мортимера, но тот сказался больным и не пришел.

Романья разделась, погрузилась на дно ванны и принялась пускать пузырьки.

Бунт был подавлен, а Реггина распяли — в назидание прочим. Больше у Мортимера здесь дел нет. Скоро они с Фьельмар навсегда уедут из Рейнворта, и она больше никогда его не увидит. На миг ее посетило чувство ужасной, невозможной, безвозвратной потери — но быстро ушло, сменилось привычной тупой тоской.

«Это хорошо, — подумала она. — Хорошо…»

В дверь постучали. Наверное, это лорд Хоэн.

Закрыв глаза, Романья сказала:

— Войдите.