Крестовики поднимались в небо. Слабые, изможденные, они лишены были голов; шея оканчивалась гладким срезом. Крестовики беспомощны, передвигаться сами не в силах — поэтому их несут ангелы божьи. Мать, пока была жива, говорила: если увидишь ангела с крестовиком на плечах — преклони колени и помолись; и не дай бог тебе прогневать Карла–Ксаверия, иначе он заберет и твою голову. Лири смеялась: Карл–Ксаверий не станет забирать голову какой‑то девчонки. У него и других забот хватает.

Лири смотрела на крестовиков, пока те не скрылись за облаками, затем отправилась на кухню. Там пахло едой и моющими средствами; главная повариха отдавала приказы толпе низкорослых поварят. Заметив среди них Авеля, Лири помахала рукой; Авель кивнул — мол, подожди немного.

— Опять Катерина? — спросил он, когда они с Лири уже шли по замковым коридорам.

— Да, ее высочество хочет тебя видеть, — сказала Лири. — Очень–очень, вот. Говорит, сегодня ты покажешь ей новый фокус.

Авель вздохнул.

— А когда все фокусы закончатся? — спросил он уныло. — Меня казнят?

Лири замялась.

— Нет, конечно же! Ты снова станешь обычным поваренком. Вот.

Лири не была в этом уверена; принцесса Катерина могла и казнить надоевшего ей слугу — просто так, из прихоти.

По винтовой лестнице они поднялись в Дымчатую башню, где располагались покои принцессы. На кровати, среди черных подушек, возлежала Катерина дю Фонтейн — некрасивая девочка с ломкими белыми волосами, принцесса Черного замка; единственная дочь Карла–Ксаверия.

— Авель! — закричала она, увидев поваренка. — Ты пришел! Ты наконец‑то пришел!

Катерина вскочила с постели и, даже не надев тапочек, бросилась к Авелю, обняла. Он попыталась отстраниться — тщетно; принцесса держала крепко.

— Ты покажешь мне фокус? — спросила Катерина, прижимаясь к груди Авеля.

— Да, ваше высочество, — сказал он. — Все, что вы пожелаете.

— Тогда начинаем! Эй, ты! — обратилась Катерина к Лири. — Пошла отсюда, быстро, и дверь за собой закрой!

Лири подчинилась.

Она бы с радостью посмотрела на фокусы — однако принцесса была непреклонна: зрелище это принадлежит ей, и только ей; все остальные, даже сам Карл–Ксаверий, не имеют на него никаких прав. Лишь Катерина — и Авель; эта тайна связывает их.

Лири сидела у входа в башню и рисовала на пыльном камне: вот страна людей, вот поле, где живут феи, вот горы, где по извилистым тропинкам бродят великаны; а вот — чудесный Белый замок, там правит добрый и мудрый Король–Окунь. А в мрачных лесах, что подступают к самому Полуночному хребту, выстроен Черный замок, обиталище Карла–Ксаверия; здесь место троллям, гоблинам, горгульям, просто злым людям…

Лири задумалась.

И стерла рисунок рукой.

Минут через десять из башни вышел Авель; он был таким же печальным, как раньше. Авель нес несколько липких конфет из нуги — подарок принцессы. Лири осознала, что смотрит на конфеты, и смутилась.

— Пойдем? — спросила она.

Авель кивнул.

Принцесса забрала его на неопределенное время; на кухне беспокоиться не будут. Можно сходить вниз, в подвал; там, в большой клетке с позолоченными прутьями, сидел маг. Мага звали Освальд Мейер, и он был пленником Карла–Ксаверия. Седобородый, с большими, как ковши, ладонями, Мейер казался Лири высшим существом; говорят, он раньше служил Королю–Окуню.

Авель и Лири спускались по лестнице. Вдоль стен висели засушенные головы; Лири старалась на них не смотреть.

— Какой фокус ты сегодня показывал? — спросила она.

— Исчезновение карты, — рассеянно ответил Авель. — Знаешь…

— Да?

— Я попросил принцессу кое о чем. Я.., — Авель сделал паузу. — Я попросил свободы для Освальда.

Лири не удержалась, фыркнула.

— Карл–Ксаверий никогда не отпустит господина Мейера, вот!

— Есть шанс, — возразил Авель. — Принцесса сказала, есть способ переубедить отца. Мол, он слишком любит ее, чтобы… ну, чтобы возражать ей.

Лири пожала плечами.

Еще месяц назад Авель выкрал целую связку ключей и, прежде чем вернуть на место, сделал оттиск нужного ключа — того самого, от дверей подвала. Теперь он мог навещать Мейера, когда захочет. Стража смотрела на это сквозь пальцы; из клетки не выбраться, как ни старайся — прутья зачарованы сами Карлом–Ксаверием, и разбить их невозможно.

Ключ повернулся в замке, и Лири с Авелем вошли внутрь.

Было тихо, лишь мыши шуршали в углу.

— Господин Мейер? — позвала Лири.

— Свет небесный, — раздался старческий голос. — Я услышал голос друга. Значит, день сегодня поистине добрый.

— Освальд, — сказал Авель, — я тебе принес немножко… вот, держи.

Авель подошел к клетке. Навстречу ему протянулась старческая рука, испещренная пигментными пятнами; мальчик вложил в нее конфеты.

— Спасибо, — тихо произнес Мейер.

— Не бойся, Освальд, — прижался к клетке Авель. — Я скоро вытащу тебя. Ты только подожди. Карл–Ксаверий еще…

— Не произноси это имя, — перебил его Мейер.

— Я не боюсь!

— Все равно молчи, — маг вздохнул.

Жители просторов боятся имен тьмы. Раньше это казалось Лири смешным; теперь — нет.

Она посмотрела на свои часы, красивые, с пингвином. Их подарила принцесса — в благодарность: ведь Лири нашла ей не просто забавного шута, а такого, как Авель.

До полудня оставалось десять минут.

— Нам пора, — сказала Лири.

Авель вопросительно взглянул на Мейера. Тот кивнул.

— Идите, идите. Не злите судьбу.

Пока они поднимались к поверхности, Авель спросил:

— Как думаешь, это больно — быть крестовиком?

— Не знаю, — ответила Лири.

Она и вправду не знала.

Авель вернулся на кухню. Там было очень шумно: привезли партию живых фей — для салата. Феи умоляюще пищали, плакали; их тонкие ручки тянулись к свету. Поварята вытаскивали фей, раскладывали на доске; для разделки использовались небольшие ножи. Авель побледнел. Он хотел уйти, сказавшись больным — но с главной поварихой такой фокус не прошел. Его заставили работать наравне со всеми.

Лири же поднялась в Дымчатую башню; в ее обязанности входило исполнять все прихоти принцессы.

— Авель такой красивый, — мечтательно произнесла Катерина; она лежала на кровати и смотрела в потолок.

— Да, ваше высочество, — сказала Лири.

— Ты была на кухне? — принцесса перевернулась на живот. — Помассируй мне спинку.

— Да, ваше высочество.

Лири стала разминать плечи принцессы.

— Как думаешь, папа сможет завоевать мир? — спросила принцесса.

— Конечно, ваше высочество.

— Я тоже так думаю, — Катерина вздохнула. — Вот здесь, да. Сильнее. Я у него спрашиваю: папа, а когда мы переедем в Белый замок? А он вдруг такой злой стал. Сказал: меня не волнует власть над людьми, — Катерина передразнила голос отца. — Я, мол, примас, и не более. Примас какой‑то… глупости!

— Да, ваше высочество.

Ближе к вечеру приехали на своих грузовиках фермеры, привезли скот: овец, коров, коз — дань, которой облагал их Черный замок. Лири вышла во двор. Ей хотелось посмотреть на живых животных.

С фермерами яростно спорил замковый бухгалтер; он отказывался зачислять беременных коров, необходимых для ритуалов, за две головы. Фермеры нудно настаивали на своем: две головы, и никак иначе.

Вернулся с охоты Карл–Ксаверий, довольный и веселый; прогулка удалась — знаменитая Лань убита, ее обезглавленную тушу везут в королевском фургончике. Лань, как и прочие легендарные звери, была стара; тем слаще будет ее мясо.

— Зачисли им за две, — бросил Карл–Ксаверий бухгалтеру.

Тот согнулся в поклоне.

— Да, ваше величество!

Фермеры, все как один, стали шумно выражать свою благодарность. Карл–Ксаверий не обратил на них внимания. Он, на ходу снимая зеленую куртку, прошел через замковые ворота и поднялся в главный зал. Лири поспешила за ним. Карл–Ксаверий заметил ее, улыбнулся. Сказал:

— Малышка Лири!

— Ваше величество, — Лири присела в неуклюжем книксене. — Ее высочество выражает свое почтение вам.

Лири хотела добавить свое обычное «вот!», но сдержалась.

— Да? — Карл–Ксаверий перестал улыбаться. — Скажи Катерине, пусть спускается. Поговорим.

Лири сделала еще один книксен.

— Ваше величество, а Авеля мне приводить?

Карл–Ксаверий задумался.

— Фокусника? Нет, мне он не нужен. Скажи начальнику охраны, пусть фокусника выпорет хорошенько и посадит на неделю в подвал. Это все.

— Да, ваше величество.

Вскоре Лири вернулась с принцессой; Катерина вела себя непринужденно, ожидая, что все обернется в ее пользу.

— Знаешь, чем живой человек отличается от мертвого? — спросил Карл–Ксаверий.

— Мертвый мертв, — ответила Катерина.

В свете заходящего солнца ее волосы отливали красным.

Карл–Ксаверий покачал головой.

— Человек разделен между небом и землей: сердце есть символ небесного, голова — символ земного. У мертвых голов нет.

— Все, папа! — Катерина скривила губы. — Хватит, я поняла. Не буду больше. Доволен?

— У тебя дурная голова, — сказал Карл–Ксаверий. — Поэтому я заберу ее.

— Папа?

Карл–Ксаверий сошел с трона и приблизился к дочери. А затем, несмотря на сопротивление, снял с нее голову.

— Пусть это будет тебе уроком, — сказал он.

В окне показался ангел.

Карл–Ксаверий махнул рукой: нет нужды. Ангел все понял; он улетел.

Отнятую голову Карл–Ксаверий приставил себе к плечам; свою же снял и отдал дочери.

— Папа! — возмутилась Катерина.

Ее новое лицо теперь наливалось кровью.

— Поживи немного с моим грузом, — ответил Карл–Ксаверий, понемногу привыкая к свежей голове. — Поймешь, что такое ответственность и что такое возраст.

— Ладно, папа, — проворчала Катерина. — А сколько мне терпеть придется?

— Неделю, не меньше.

— Фууу!

Катерина ушла, хлопнув за собой дверью.

А Карл–Ксаверий вызвал к себе Лири.

— Этот Авель красивый? — спросил он.

— Да, ваше величество. Очень, — ответила она.

— Я, кажется, понимаю.., — Карл–Ксаверий закрыл лицо ладонями. — Неважно. Можешь быть спокойна: мага я отпущу. Держать его здесь не имеет смысла, казнить — тоже. Все равно. Все… все равно. Понимаешь?

— Нет, ваше величество.

— И это правильно. Иди сюда.

И до утра показывал ей разные фокусы.