На всех фронтах второй мировой воины в Европе шли упорные бои. Успехи гитлеровских войск оказывали влияние на положение на Ближнем Востоке. Громким эхом отозвались они и в Иране. Консульство третьего рейха в Ширазе развернуло широкую пропагандистскую и разведывательную работу в районе Фарса. Ганс Бахман проявлял себя не только как специалист по разведению скота, но прежде всего как организатор резидентуры абвера в Ширазе. Борьба между Германией и Великобританией за влияние в стране с каждым днем усиливалась. Штаб Гитлера пытался создать свои районы в Иране, люди Канариса готовились к нападению с юга на Советский Союз, Индию и Дальний Восток.

Изменения в расстановке сил в Европе оказали влияние и на жизнь в резиденции Витгенштейнов. В течение нескольких месяцев в мраморном: дворце произошли многочисленные изменения. Барон необычайно тяжело пережил бегство Ширин, а сообщение рабочего о причине смерти Элен оказалось вторым сильным ударом. Карл фон Витгенштейн остался совершенно один среди как будто близких, но на самом деле враждебно настроенных к нему людей. Его дочь, Маргит, все еще находилась в Африке с бригадой Красного Креста.

Однако барону не пришлось долго раздумывать над тем, что произошло. Вскоре после посещения тюрьмы с ним произошел таинственный несчастный случай, и он, парализованный, в безнадежном состоянии, был помещен в местную больницу. Власть во дворце взял в свои руки его брат Август. Вместе с женой он переселился в ту часть резиденции, которую прежде занимали Карл и Ширин. Комнату в боковой части дворца он уступил Бахману. Как раз в это время из Европы пришло трагическое сообщение: Генрих пал на фронте во время польской кампании.

Ганс Бахман все чаще встречался с Мартой. В тот день он пригласил ее в свою новую квартиру, где устроил показ немецкой кинохроники, демонстрировавшей победы третьего рейха в Польше, Дании, Норвегии… После просмотра Ганс раздвинул гардины, и в комнате стало светло. Аккуратно убирая кинопроектор, Ганс произнес:

— Быть может, теперь, моя дорогая, ты не будешь сомневаться в мощи великого рейха?

— Интересно, когда наступит очередь Англии?

— Вскоре вся Европа будет объединена под руководством нашего фюрера.

— А потом наступит объединение Азии, — добавила Марта. Ганс с удовлетворением рассмеялся, однако сразу же посерьезнел:

— Прежде чем это произойдет… — Однако в этот момент раздался стук в дверь, в Наргис подала на подносе чью-то визитную карточку. Ганс быстро прочитал ее и обратился к Марте: — Ты не рассердишься, если я на пять минут оставлю тебя?

— Если это необходимо…

— А чтобы тебе не было скучно, посмотри эти снимки; может быть, и не слишком хорошие, зато — мои собственные… — Говоря это, Бахман потянулся за лежавшим на столе альбомом. Его взгляд задержался на видневшемся из-под стола картонном ящике. С минуту поколебавшись, он ногой задвинул ящик поглубже под стол. Хотя это длилось лишь несколько мгновений, Марта все видела. Ганс подал ей альбом.

— Предупреждаю — снимки любительские, — сказал он и вышел.

Марта подождала, пока Ганс не спустится по лестнице на второй этаж, молниеносно подскочила к столу, где находилась оклеенная этикетками фармацевтической фирмы «Бауэр» картонная коробка. Она была открыта. Сверху лежали какие-то журналы, а под ними — новенький немецкий радиопередатчик и листок бумаги с надписью: «Передать в Абадан». Марта аккуратно уложила все как было и поставила ящик на место. После этого стала просматривать альбом. Когда Бахман возвратился, девушка произнесла с восхищением:

— Превосходные снимки! Но больше всего мне нравится вот этот! — Она, словно случайно, указала на фотографию невесты в белом платье.

Ганс улыбнулся, слегка удивленный:

— Именно этот?

— Во-первых, девушка красивая, но прежде всего — платье, ведь это же моя профессия, — ответила она, очаровательно улыбнувшись.

— Ты уже говорила с отцом? — неожиданно спросил Бахман.

— О чем?

Ганс подошел к столу. Выдвинул ящик и извлек оттуда маленькую коробочку с двумя золотыми кольцами. Только теперь Марта поняла, что, случайно выбрав фотографию, она облегчила признание, которого ожидала уже давно. «Это конец, — подумала она в панике. — Если он будет продолжать, я окажусь в ловушке, из которой не выбраться». Однако она улыбнулась, сделав вид, что смущена.

— Так внезапно?

— Я думал, что ты уже говорила с отцом.

— Разве он знает?

— Конечно, я даже получил его благословение.

— Мне казалось, что сначала следовало поговорить со мной.

— Но мы уже не раз говорили. Разве это для тебя неожиданность?

— Откровенно говоря, да. Но неожиданность приятная. Я чувствую себя счастливой.

— Я тоже, — сказал Ганс. — Выпьем за наше счастье.

Он извлек из бара бутылку мозельского вина, наполнил рюмки, подал одну Марте. Потом обнял ее и поцеловал в губы. Марта, не зная, как себя вести в этой ситуации, одарила Ганса чарующей улыбкой. В то же мгновение она увидела в окно молодую женщину, направлявшуюся в сторону дома Ганса. За ней Наргис волокла два чемодана.

— Это не Маргит? — спросила Марта. Ганс, выглянув в окно, подтвердил:

— В самом деле. Похоже, наша соседка вернулась из Африки.

— Наша соседка?..

— Какое-то время мы будем жить здесь. Думаю, тебе понравится, — сказал он с улыбкой.

— А я думала, мы будем жить в Берлине…

— Дорогая моя, думаю, что вскоре путешествие из Германии в Иран и обратно станет обычной прогулкой. Но пока мы поживем здесь, — добавил он.

Марта окинула взглядом комнату и ответила с несколько преувеличенным энтузиазмом:

— Тут просто чудесно!

Тем временем Маргит и Наргис вошли во дворец. Дочери барона бросились в глаза изменения в доме отца, произошедшие за ее отсутствие. С удивлением она остановилась возле портрета Гитлера. Наргис, заметив это, пояснила:

— Когда его милость барон заболел, здесь стал жить господин Август с госпожой Кристиной.

— А госпожа Ширин?

— Госпожа Ширин покинула этот дом еще до болезни его милости барона. И никто не знает, где она теперь.

— Не понимаю. Почему она так поступила?

Наргис не ответила и понесла чемоданы в комнату Маргит.

— Я пойду в больницу навестить отца.

— Его милость барон находится не в той больнице, где бы работали. Он в психиатрической больнице.

В это время в комнату вошла Кристина. Она была явно удивлена возвращением дочери барона. Однако, не выказывая своих чувств, сказала с улыбкой:

— О, кого я вижу… Маргит, когда вы приехали? Ничего не сообщив, без телеграммы… Вы загорели, как негритянка. И похорошели. А у нас сейчас так душно и жарко. Вы уже знаете, что случилось с отцом? Это несчастье, огромное несчастье, — развела она руками. При этом Кристина уронила на пол маленький сверток. По полу рассыпались образцы тканей. Кристина продолжала: — О, взгляните, Марта принесла мне новые фасоны платьев. Август совершенно в этом не разбирается. А вы знаете, что произошло с Генрихом? Пал на фронте. В Польше. Мы получили сообщение, что он погиб смертью героя на поле брани. Под Познанью. — Она говорила быстро и беспорядочно, словно стараясь не дать Маргит возможности заговорить.

— Доктор Иоахим писал мне об этом.

— Столько несчастий одновременно! Я все еще не могу прийти в себя. Неужели я никогда не увижу любимого сына? А ведь он был так талантлив! Не могу в это поверить. Убили его. Поляки его убили. Бандиты…

В комнату вошел Август.

— Знаешь, что произошло с отцом? — спросил он, здороваясь с Маргит.

— Наверняка она потому и вернулась, — сказала Кристина. — Ей написал доктор Иоахим. О господи! Убили моего сына! А он боролся за свою землю, хотел лишь отвоевать наследие отцов. Ведь именно там жили наши предки.

— Кажется, мой отец в психиатрической лечебнице?

— Так решили специалисты. У пего определили нарушение нервной системы.

— А правда, что отца парализовало после змеиного укуса? В таких случаях больных не помещают в психиатрическое отделение. Эта болезнь скорее требует врача-невролога.

— Да, — согласился Август. — Но этот случай оказался более сложным. Еще раньше нервы твоего отца находились в ужасном состоянии. Особенно после ухода Ширин. И специалисты определили, что огромную роль сыграло отсутствие психологической сопротивляемости у пациента. Его нервная система не выдержала. Поэтому директор больницы и принял такое решение.

— Доктор Иоахим?

— Нет, доктор Шмидт. Доктор Иоахим уже не директор больницы. По собственному желанию он ушел на пенсию и работает врачом несколько часов в день. А что ты думаешь о наших победах на фронте? — сменил он тему.

— Трудно радоваться уничтожению города, в котором ты родился.

— Ведь Гданьск уже наш…

Не ответив, Маргит направилась в свою комнату, распаковала чемодан и извлекла из него коллекцию камней, привезенную для отца из Африки. Вошла в соседнюю комнату и с удивлением убедилась, что витрины с камнями кто-то вынес, а помещение занято. В этот момент она почувствовала себя чужой в собственном доме. Войдя в столовую, Маргит увидела, что на месте портрета кайзера Вильгельма с семьей висит портрет Гитлера.

— Это сделал отец? — обратилась она к Кристине.

— Дорогая моя, сегодня о Гитлере говорит весь мир. Его портреты висят не только в немецких домах. Ну а в таком, как наш…

— Так, значит, это не отец… — задумчиво произнесла Маргит. — А что случилось с коллекцией камней?

— Они там, где и должны находиться.

— Не понимаю. Без согласия отца вы распоряжаетесь его коллекцией?

— Простите, дорогая Маргит, но как с ним разговаривать в таком состоянии?

— Я спрашиваю, что вы сделали с камнями?

— Они в пещере.

Маргит выбежала из комнаты, прошла через сад к пещере и убедилась, что на самом деле часть камней была вмурована в ее стены и свод. Вскоре появилась Кристина.

— Ну скажите, разве это не замечательно? — произнесла сна, обращаясь к Маргит. — Представьте себе, какую атмосферу мы тут создадим: в углу поместим несколько цветных фонарей, тут коктейль-бар, несколько столиков… тихая музыка, шум текущей воды, лето, ночь…

— Простите, все это очень напоминает бордель, — произнесла Маргит обиженно.

— Не понимаю, моя дорогая. Разве вы были когда-нибудь в борделе?

Не говоря ни слова, Маргит выбежала из пещеры. Вернувшись во дворец, она попросила Наргис позвать извозчика. Поехала в больницу, отыскала доктора Иоахима и вместе с ним, на том же извозчике, поехала в психиатрическую больницу, где находился ее отец.

— Все еще не могу прийти в себя от того, что видела, — говорила она. — Они поставили на нем крест, словно он уже умер. К вещам его относятся как к собственным. Мне показалось, что им на руку это несчастье. Простите, дорогой доктор, что я постоянно говорю о своих делах, но, надеюсь, вы меня понимаете… А что случилось с вами?

— Да вот, в один прекрасный день мне сказали, что какой-то господин Шмидт займет мое место, а я должен вернуться в Берлин. Вроде бы дело обычное, но мне хотелось бы находиться подальше от того, что сейчас происходит в Германии. Я подал прошение о пенсии. Получил ее и доволен, по крайней мере у меня теперь есть покой… А что касается вашего отца, могу сообщить кое-что, способное вас заинтересовать. За день до того страшного случая господин барон вызвал меня. Он еще раньше чувствовал себя не самым лучшим образом. Его что-то мучило, он очень изменился, постарел. Часто сидел в полном одиночестве в пещере и пил. Не хотел ни с кем разговаривать. Когда увидел меня, пригласил выпить рюмку коньяка, потом вторую… Я сказал, что алкоголь ему только повредит. «Тогда выпьем столько, сколько разрешает медицина», — сказал господин барон и выпил до дна. «Жил когда-то король, который думал, что он всемогущ, — сказал он изменившимся голосом. — Его приказы выполнялись молниеносно, он верил в то, что любим всеми. Но как-то раз он узнал, что на самом деле является просто куклой. Его все предали, унизили, и он стал никому не нужным».

Удивленный этими словами, я внимательно посмотрел на господина барона и хотел возразить ему, но он не дал мне сказать и слова. «Не смотрите на меня, — продолжал он, — как на сумасшедшего, с головой у меня все в порядке, хотя я желал бы, чтобы было наоборот. Они создали свой собственный мир, они думают, что именно он реален, но их фанатизм граничит с больной фантазией. У меня отняли мой мир. Знали бы вы, как я хотел быть куклой, верящей, что она король, чем настоящим королем, который неожиданно обнаружил свою отвратительную, отталкивающую наготу. Доктор, — обратился ко мне барон, — можно ли это вообще вылечить?»

Я был поражен его словами, — продолжал доктор Иоахим. — Не задал ему тогда ни одного вопроса, думал, что сделаю это позже. Но, к сожалению, эта с ним встреча — как с человеком здоровым — была последней.

— Как вы считаете, это из-за ухода Ширин произошла потеря психического равновесия?

— Трудно это назвать полной потерей психического равновесия, хотя оно довольно сильно расшатано.

Коляска остановилась у психиатрической лечебницы. Маргит и доктор Иоахим направились в кабинет директора. Тот проводил их в палату, где находился барон фон Витгенштейн. Прямой и неподвижный, Карл лежал в постели. Пустым взглядом посмотрел он на дочь, до его сознания не дошло, скорее всего, что это именно она. На лице барона застыла слабая улыбка, из уголка рта тянулась поблескивающая струйка слюны, и только она, как ни странно, свидетельствовала о том, что барон еще жив.

— Это страшно, — прошептала Маргит, касаясь ладонью влажного лба отца. При помощи доктора Иоахима она перенесла барона на инвалидную коляску и вывезла в больничный сад. С ужасом она заметила, что ее отец совершенно не реагирует на окружающую обстановку.

— Странно, — сказал Иоахим. — Я ежедневно посещаю барона, и еще вчера его глаза реагировали на движение. Сейчас у меня такое впечатление, что паралич прогрессирует.

— Возможно ли, чтобы змеиный яд действовал так долго?

— Этого нельзя исключать, хотя за время своей практики я не встречался с таким случаем.

Маргит опустилась на колени рядом с отцом и долго на него смотрела.

— Почему они сделали это с тобой? — прошептала она.

— Что вы имеете в виду? — спросил Иоахим.

— Ничего… Просто так, у меня вырвалось. Для подозрений у меня нет никаких оснований. Доктор, случалось ли вам чувствовать, что все, что вас окружает, все, что вы видите и слышите, — все совершенно реально, но, несмотря на это, невозможно в это поверить?

Доктор Иоахим беспомощно развел руками. Барон все еще смотрел перед собой ничего не видящими глазами.

* * *

В тот день Наргис не могла найти себе места. С нетерпением ждала послеобеденной поры. Сидя в своей комнате, девушка перебирала платья, подаренные ей Ширин. Примерила одно, потом другое, разглядывала свое отражение в зеркале и снова переодевалась. В углу комнаты у стены сидела ее мать.

— Боишься, дочка?

— Я столько лет мечтала увидеть его, а теперь, когда этот день пришел, от одной мысли о нашей встрече я вся дрожу.

— Чего же ты боишься, детка? Ты выросла и стала красивой девушкой, и, что самое главное, достойной своего отца. Когда я рассказала ему, что ты умеешь читать и писать, и даже читаешь книги, он поцеловал мне руку.

— Но я все равно боюсь.

— Я скажу тебе кое-что, только не говори отцу. Он мне сказал: «Меня уже ставили к стенке, били, пытали. Никогда я не испытывал страха, а вот теперь боюсь. Боюсь, думая, как она меня воспримет». Видишь, детка, он тоже постоянно думал о тебе, мечтал об этой встрече и теперь боится, как и ты.

— Тогда я надену самое красивое платье, — сказала Наргис, выбирая голубое, которое особенно хорошо оттеняло ее смуглую кожу.

После обеда они пошли в тюрьму, в которой находился отец Наргис. В тени длинной стены у тюремных ворот свидания дожидалась целая толпа людей. У всех в руках были маленькие узелки. В саду Наргис нарвала самых красивых цветов и составила из них букет, ее мать держала в руках сверток с продуктами. Лучи заходящего солнца освещали мрачные проемы зарешеченных окон.

Каждые несколько минут стражник отворял тяжелую створку ворот, называл имена и пропускал внутрь следующую группу людей. Ожидание казалось бесконечным. Через несколько минут Наргис должна была увидеть отца. Она столько раз представляла его себе, хотя знала только по описаниям матери. У него были большие черные глаза, острый нос, густые, обрамляющие небольшой рот усы и седеющие, зачесанные наверх волосы. Высокий, хорошо сложенный мужчина.

«Что я ему скажу? — думала Наргис, прижимая цветы к груди. — Я скажу ему: «Отец!» Нет, скажу: «Мой отец! Мне не стыдно, что ты здесь, Как раз наоборот, я горда этим. Знаю, что ты попал сюда потому, что боролся за наши права, защищал нас. Говорю — нас, потому что моя мать тоже рабочая. Ты боролся за справедливость. Я горжусь тобой и не понимаю, почему мама столько лет скрывала от меня, где ты находишься». Ее размышления прервал хриплый голос стражника, который вызывал следующие десять человек. Последней он назвал Наргис. А значит, мать должна была ждать места в следующей группе или, ради дочери, отказаться от посещения. Наргис встревожилась и вопросительно посмотрела на мать.

— Иди ты. Он тебя узнает. Передай ему от меня, — сказала она торопливо и сунула в руки девушки сверток с едой.

Наргис переступила порог тюрьмы. С трудом удерживая дрожь в руках, отдала пропуск и сверток с продуктами, на котором мать написала фамилию отца. Тюремный надзиратель собрал у всех документы и ввел людей в комнату для свиданий, разделенную надвое толстой решеткой. Свет заходящего солнца едва проникал в эту комнату сквозь маленькое окошко. За решеткой стояли ожидавшие родственников заключенные.

В этот момент Наргис чувствовала только сильное биение сердца. Взглядом она нашла отца. За тюремной решеткой, слегка наклонившись, стоял высокий плечистый мужчина. Наргис почувствовала его проницательный взгляд, увидела большие, глубоко посаженные, блестевшие странным блеском глаза.

«Это он!» — подумала девушка. Она встала напротив отца и долго смотрела в его полные любви глаза, которые говорили больше, чем могут выразить слова. Она хотела сказать что-нибудь, но волнение не давало ей говорить. Стиснув разделявшую их решетку, она крепко сжала челюсти; хотела говорить, но чувствовала, что через минуту расплачется. Слезы потекли по ее щекам. Наргис заметила слезы и в глазах отца, а затем этот сильный, плечистый мужчина опустился на колени. Она тоже встала на колени перед решеткой. Он что-то говорил ей. Слов она не слышала, но по движению губ поняла: «Доченька!..» В этот момент тюремный надзиратель объявил, что свидание окончено. Схватив через решетку руку отца и целуя ее, Наргис повторяла:

— Отец мой! Отец мой, будь стойким! Я с тобой!

Когда девушка вышла из тюремных ворот, к ней подбежала мать.

— Ну как он тебе? Ну как?

— Он такой, каким я его и представляла. Он замечательный, — только и смогла произнести Наргис.

— О чем вы говорили?

— Много, очень много мы сказали друг другу. Обо всем. Направляясь с матерью в сторону города, девушка размышляла:

— Жаль, что я не смогла сказать отцу о «Митре», о том, что я тоже борюсь в рядах подпольной организации, что под носом у коврового короля распространяю листовки против шаха. О моем любимом — Ореше, который, как и отец, сидит в тюрьме.

Задумавшись, она шла рядом с матерью, и ей казалось, что все это она сказала отцу.

* * *

Посетив Ганса Бахмана и выслушав его признания, Марта встретилась с Вильямом.

— Представь себе, я была у Ганса и обнаружила там радиопередатчик. В упаковке была бумажка с надписью: «Переслать в Абадан». Почерк был не Ганса. Скорее всего, тот, кто доставил ему этот передатчик, знает, что у Ганса в Абадане есть свои люди. Наверняка знает…

Вильям с огромным интересом слушал Марту.

— Это очень важно, — произнес он. — Выходит, что деятельность Бахмана охватывает не только район Фарса, он руководит разведывательной сетью в южной части Ирана. Они все ближе к нефти. И будут создавать там свои опорные пункты. А где Бахман разместил прибывших из Берлина людей?

— Они работают на фабрике Витгенштейна. Один из них — водитель, — пояснила Марта.

— Значит, у них имеются собственные связные. Вроде бы занимаются перевозками ковров и шерсти, а на самом деле перебрасывают совершенно иной «товар».

— Они не всегда прикрываются перевозкой ковров. У Ганса много и других возможностей. Его люди заняты в различных отраслях хозяйства, перевозят стройматериалы, даже взрывчатку.

— Ты думаешь, они намереваются взорвать нефтеперегонный завод?

— Они способны на все. Но я не сказала тебе самого главного, — произнесла Марта и многозначительно улыбнулась.

В этот момент раздался звонок в дверь. Вильям вышел в холл. Ему навстречу шел высокий элегантный мужчина, которого он проводил в другую комнату.

Марта машинально присела к столу. Она размышляла, как Вильям отнесется к ее сообщению. Повернула глобус, нашла на нем Калифорнию. Задумалась, немного помечтала. Потом вдруг заметила на письменном столе какой-то документ. По привычке взяла его в руки, начала читать. Когда услышала, что Вильям прощается с гостем, тихо встала и прошла в глубь комнаты. Она спокойно сидела на диване, когда Вильям вошел в комнату, держа за спиной изящную коробочку. Улыбаясь, он подошел к Марте.

— Фокус-покус, — сказал он и открыл коробочку. — Прямо из Калькутты.

— Для жены? — с улыбкой спросила Марта, рассматривая очень красивые серьги.

— Но ты же знаешь, что у меня уже нет жены.

— Ну а я? — Марта прижалась к Вильяму.

— О господи, конечно!

— Я буду твоей женой?

— Конечно, — произнес Вильям, обнимая ее.

— Может быть, мне все это снится? Любовь моя! — Марта поцеловала Вильяма, повторяя: — Счастье мое! Наконец-то! Слушай, Вильям, вот что я хотела тебе сказать. Представь себе, Ганс Бахман сделал мне официальное предложение. Он уже все подготовил. Даже получил согласие моего отца. Ты ведь понимаешь, что нельзя больше натягивать струну. Помнишь, ты говорил, что, когда кончится эта игра, мы уедем в Америку, к твоему дяде в Калифорнию.

Пораженный, Вильям взял девушку за руку. Он старался объяснить ей:

— Маленькая моя, ведь это не игра, это — война. Ты обязательно должна раздобыть адрес явки Бахмана в Абадане.

— То есть как это? — спросила удивленная Марта, Вильям терпеливо объяснял:

— Они постепенно протягивают свои лапы к Абадану. Ты, конечно, понимаешь, что нефть для нас — это вопрос жизни и смерти.

— Для нас? Это значит — для Англии? — ироническим тоном спросила Марта.

— Да, для Англии, единственной страны, борющейся сейчас с фашизмом, — с нажимом сказал Вильям.

— Англия, — повторила Марта. — Знаешь ли, это довольно странно звучит в твоих устах, разве нет? Послушай, Вильям, как-то некий калека увидел, что в мечети человек пьет вино. «Разве ты не знаешь, что нельзя пить в доме бога?» — сказал он грешнику. А тот ответил: «Ты слеп на один глаз, хром и лыс. Скажи, что хорошего сделал тебе бог, если ты так рьяно его защищаешь?» А теперь я спрашиваю тебя, Вильям, что дала ирландцам Британская империя? Англичане всегда оставляют свободу себе, а гнет — другим. Так было в Ирландии, так происходит и в Иране.

— Разве ты не понимаешь, что эта война касается всех — как англичан, так и ирландцев, французов и поляков, даже вас — иранцев? Пока существует Гитлер с его фанатичной идеологией, до тех пор мир не избавится от войн и горя.

— Разреши, Вильям, я напомню тебе твои же слова, ведь это ты когда-то говорил: «Если хищный волк хочет задрать медведя, то старому льву не остается ничего иного, как науськивать их друг на друга». Англия поддерживала Гитлера, чтобы создать заслон от русских. Несколько лет назад сам Черчилль назвал Гитлера выдающимся государственным деятелем. А теперь, когда фюрер взялся за вас всерьез, вы сразу вспомнили о демократии и проклинаете его диктатуру. А кто, если не Англия, создал в Иране мрачную шахскую диктатуру? Шах защищал только английские интересы, а теперь, когда он выскальзывает у вас из рук и склоняется в сторону Гитлера, вы нашими же руками хотите строить плотину от фашизма.

— Не понимаю, куда ты клонишь, Марта?

— Подожди, дай мне договорить. Я не хочу работать ни на Англию, ни на третий рейх. Шпионила, потому что тебя любила. Все, что я делала, делала для тебя, только для тебя, а не для Англии.

— Пойми, Марта — спокойным тоном начал Вильям, — я ненавижу фашизм так же, как и ты. Сегодня фашизм — наш общий враг, угрожающий всему миру…

— Прости, а что это значит — фашизм? — прервала его Марта.

— Это ненависть ко всему человеческому. Террор, унижение человека, унижение народов.

Марта подождала, пока Вильям закончит, и сказала:

— Ровно двадцать лет то же самое происходит здесь, в Иране, благодаря Британской империи. А в Ирландии разве не так? Кто знает, если сейчас немцы заменят англичан, не изменится ли к лучшему судьба наших народов? Они постепенно овладевают всем Востоком. Твоя работа здесь никому не нужна.

Вильям слушал ее с нескрываемым интересом.

— Это что-то совершенно новое. На чем же основаны твои предположения? — спросил он.

— Я сказала лишь то, о чем ты сам прекрасно знаешь. У тебя на столе находится отчет, из которого ясно, что создание блока Балканских государств во главе с Турцией не удалось. Даже наоборот. Турция объявила о своем нейтралитете, а на самом деле заключила тайное соглашение с Германией о доставке стратегического сырья. После капитуляции Франции государства «оси», а значит, прежде всего Германия, получили большое влияние в Сирии и Ливане. В Ираке уже действует фашистский Арабский легион, который готовит переворот. И вы не сможете этому противостоять!

— Я просто удивлен! — произнес Вильям. — Это почти приглашение сотрудничать с немцами! Это что, идея господина Ганса Бахмана?

Марта рассмеялась. Обняла Вильяма, поцеловала.

— Глупенький! Ты же знаешь, что я принадлежу тебе, и ты должен быть моим. Я хочу, чтобы мы уехали в Америку, Как можно дальше от всего этого. Я не хочу слышать о войнах, хочу иметь дом и ребенка. Нашего ребенка, слышишь?

— Нам не удастся убежать от войны. Чтобы освободиться от нее, необходимо ее уничтожить.

— Уничтожить войну?

— Да, моя милая. Мы должны бороться до конца.

— Но как? — беспомощно вздохнула Марта.

— Следует принять предложение Ганса, любимая.

— Что? Выйти за него замуж? Ты серьезно? — От удивления Марта застыла.

— Мы не можем отказаться от такого важного источника информации, как Бахман. Послушай, я не циник. Знаю, что тебе это будет очень больно. Поверь, мне это еще тяжелее. Но твоя самоотверженность может в будущем спасти жизни миллионов твоих соотечественников. И не только их.

Марта истерически расхохоталась. Затем смех перешел в с трудом сдерживаемые всхлипывания.

— Ты самый заурядный, циничный лакей! — выкрикнула она. — Именно лакей! А я-то, идиотка, воображала себе бог знает что… Борец за свободу Ирландии, романтик, поэт, ценитель Востока, влюбленный в иранку до такой степени, что расходится со своей английской женой, рассказывает сказки о совместном выезде в Америку, рисует картины счастливой жизни в Калифорнии… И во все это я слепо верила. Играла в шпионку, ведь это так просто. Ты с самого начала составил этот сценарий! Я… ох… ты ноль, ноль!

Она уже не могла сдерживаться, по ее щекам потекли слезы. Марта встала и направилась к выходу. Вильям попробовал остановить ее:

— Послушай, маленькая моя…

Марта резко повернулась. Лицо ее стало холодным, каменным. Это уже не была очаровательная, кроткая девушка. Сейчас она была похожа на тигрицу.

— Маленькой и миленькой я буду уже не для тебя, — процедила она сквозь зубы. — Завтра я стану женой твоего врага. Да! Я выйду замуж за Ганса. Он красив, любит меня и знает, чего хочет. За ним будущее, он станет большим человеком. Когда немцы станут хозяевами в этой стране, такой муж мне пригодится. Только не пытайся меня шантажировать, иначе пожалеешь! — И, прежде чем Вильям смог что-нибудь сказать, она вышла, громко хлопнув дверью.

* * *

Маргит ежедневно приходила в больницу к отцу. Целыми часами она просиживала у его постели. Пыталась говорить с ним, заставить сделать хоть небольшое движение, произнести хотя бы одно слово. Она не могла поверить, но состояние здоровья барона не сулило ни малейшего улучшения. Скорее наоборот, с каждым днем ему становилось все хуже. Карл фон Витгенштейн совершенно не реагировал на боль, не узнавал собственной дочери, находился в совершенном оцепенении.

А Маргит подсознательно чувствовала, что от нее что-то скрывают. Но что и кто? Как произошел этот случай с укусом ядовитой змеи? Действительно ли это была случайность? Эти и иные сомнения не давали ей покоя. Даже ночью она не могла избавиться от тяжелых мыслей и дурных предчувствий.

Маргит очень любила отца. Счастливое детство навсегда осталось у нее в памяти. Она воспитывалась в поместьях родителей в Восточной Пруссии и в Польше, где барон и познакомился с ее матерью. После смерти первой жены отец посвящал маленькой Маргит каждую свободную минуту, стараясь своей любовью и постоянным вниманием заменить ей мать. Второе супружество отца дочь перенесла очень болезненно. Поначалу она втайне ненавидела Элен. Ей было тогда четырнадцать лет, и она ревновала отца. Ей не хотелось делить любовь самого близкого ей человека с чужой для нее, несколько черствой по природе женщиной. Однако Элен тактом и правильно выбранной по отношению к падчерице линией поведения понемногу завоевала ее симпатию. Потом супруги уехали в Иран. Маргит после школы решила изучать медицину — профессию врача она считала своим призванием.

Появление Ширин она восприняла уже с пониманием взрослой женщины. Хотя она очень мало знала молодую иранку, относилась к ней как к подруге и не стала препятствовать третьему супружеству барона.

Теперь же, по возвращении из Африки, Маргит постоянно чувствовала в доме сгустившуюся, как бы предгрозовую, атмосферу.

Беседы с Августом, Кристиной и Гансом Бахманом не прояснили обстоятельств загадочной болезни ее отца. Она многократно возвращалась к этому. Тщательно анализировала малейшие крупицы информации о жизни барона до болезни, еще и еще раз пыталась осмыслить произошедшие в резиденции Витгенштейнов события… Бахман отделывался общими фразами и отсылал ее к доктору Шмидту. Маргит сразу почувствовала не только отсутствие откровенности в поведении Ганса, но даже и скрытую враждебность, тем более что он с нескрываемым неудовольствием воспринял ее преждевременный приезд в Шираз. Отношения с Кристиной, которая уже чувствовала себя хозяйкой в мраморном дворце, было трудно назвать даже хорошими. Только дядя Август старался сохранить внешние признаки семейной сердечности, но ведь это были всего лишь внешние признаки…

Директор больницы принял Маргит очень вежливо, но официально: предоставил, исчерпывающую информацию о результатах отравления, ознакомил с историей болезни пациента, но ничуть не помог в решении мучившей ее загадки. Маргит не доверяла доктору Шмидту. Может быть, инстинктивно, потому что он непорядочно поступил с доктором Иоахимом?

Поэтому ничего странного не было в том, что, оставшись одинокой в своем несчастье, она сторонилась общества. Завтракала чаще всего в своей комнате, лишь иногда спускалась в столовую. Погрузившись в размышления, она старалась восстановить ход событий, предшествовавших роковому в жизни отца дню. Многократно заглядывала в пещеру, просматривала записки барона, пыталась расспрашивать служанок. Как-то, возвращаясь из больницы, она зашла в модный салон, которым владела Марта. Маргит знала, что та была знакома с Ширин еще в школьные годы, а потом они несколько раз встречались в доме Витгенштейнов.

Марта была удивлена этим неожиданным визитом. Но приняла гостью сердечно, угостила специально для нее заваренным чаем, с неподдельным беспокойством спросила о состоянии здоровья барона. Маргит и здесь не удалось узнать ничего нового.

Марта почти ничего не знала о жизни Ширин и Карла, о таинственном уходе Ширин и случае в пещере. Однако во время продолжительной беседы всплыло, что Ганс Бахман когда-то интересовался жизнью змей пустыни. Эта новость заинтриговала Маргит, но больше ничего Марта сказать не смогла. Она попросту не придала этому факту никакого значения.

«Так, значит, Бахман должен был знать результат действия яда, но ничего мне об этом не сказал, — подумала Маргит. — Почему? А может быть, он тоже не придавал значения этому факту?»

На следующий день, когда Наргис вошла в ее комнату, внося завтрак, Маргит, пользуясь случаем, спросила:

— Скажи, дорогая, между моим отцом и Ширин были какие-нибудь недоразумения? Может быть, ссоры? Как все было на самом деле?

— Нет, ваша милость. Ничего такого я не заметила.

— Понимаю, ты должна уважать секреты этого дома, но со мной ты можешь быть откровенна. Мне хотелось бы знать, почему госпожа Ширин покинула этот дом и почему никто не знает, куда она делась. Может быть, у нее был мужчина в городе или здесь, в доме? Понимаешь, о чем я говорю?

— Да, ваша милость, но я ничего не знаю о таких делах.

— Может быть, ты о чем-нибудь догадалась? — Маргит внимательно наблюдала за служанкой.

Наргис ответила отрицательно и сделала движение, чтобы выйти из комнаты, но дочь барона задержала ее:

— Скажи мне еще одно, дорогая моя. Когда с моим отцом произошел тот случай в пещере, ты была дома?

— Нет, в тот день у меня был выходной.

— Это был твой обычный свободный день?

— Нет, ваша милость. Мой обычный выходной был бы двумя днями позднее, но тогда планировался прием, и мне надо было бы остаться во дворце. Поэтому меня отпустили раньше.

— А тот прием состоялся?

— Нет, ваша милость. Ведь господин барон был в больнице, — ответила Наргис.

Маргит с минуту помолчала, словно желая еще что-то сказать. Однако передумала и отпустила девушку. После завтрака Маргит вышла в парк. Возле пещеры она встретила садовника. Старик поклонился ей и спросил, как здоровье барона. Маргит беспомощно развела руками.

— Вы присутствовали при этом? — спросила она садовника.

— Нет, когда господин барон пошел в пещеру, меня позвал господин Бахман и приказал помыть машину.

— Господин Бахман уже тогда жил во дворце?

— Нет, но он часто бывал у господина Августа.

— Летом здесь прохладно, — сказала Маргит, указывая на пещеру, — а змеи, насколько я знаю, любят места нагретые.

— Змеи любят места нагретые, сухие и влажные… И чтобы было много песка.

— Они часто здесь встречаются?

— Нет, ваша милость. Я видел их несколько раз, но то были ужи, они не опасны — домашние…

— Домашние?

— Наши старики говорят, что уж охраняет дом, приносит счастье и здоровье. Но та змея была из пустыни. Такие в городе не водятся.

— Откуда же, в таком случае, она здесь взялась?

— Не знаю. Может быть, через канал… Хотя — нет. Это невозможно, — произнес садовник, подумав.

— Вы первый обнаружили отца после случившегося?

— Нет, его увидел господин Ганс и позвал на помощь. Я еще мыл машину.

— А вы видели ту змею? — заинтересованно расспрашивала Маргит.

Садовник кивнул и добавил:

— Я даже хотел поймать ее, но она ускользнула.

— Вы умеете ловить ядовитых змей?

— Когда-то умел. У нас есть люди, занимающиеся в пустыне ловлей змей. Потом они продают их кожу.

— А господин Август был тогда в доме?

— Нет, он был со мной в гараже. Его позвал господин Бахман, и они вместе отвезли его милость в больницу.

— А господин Юзеф?

— Я давно его не видел. С тех пор как господин барон находится в больнице, он не заходит в резиденцию.

Маргит вернулась во дворец. Из окна второго этажа она видела садовника, пропалывавшего клумбу с цветами. Тут же, неподалеку, за густой живой изгородью на шезлонге сидел Ганс Бахман. Как она могла его не заметить?! Он мог слышать весь разговор. Маргит стала лихорадочно сопоставлять факты.

Наргис в тот день отпустили… Садовника позвали в гараж, и он находился там под присмотром Августа… Кристина… О ней Маргит не подумала. Да и не следовало принимать ее во внимание. Оставался только Ганс Бахман. Марта сказала, что он интересовался жизнью змей пустыни, а в тот день он находился ближе всех к пещере. А может быть, все это лишь простое совпадение? Она знала, что Август, а в особенности Кристина желали укрепить свои позиции в фирме, да и в Ширазе тоже. Мог ли отец им в этом мешать? Теперь они практически руководят фабрикой…

Маргит не придавала большого значения материальному состоянию. В конце концов, после смерти отца она унаследует все его имущество. Единственно, к чему она стремилась, — это узнать правду и защитить жизнь самого близкого ей человека.

Она решила поговорить еще и с Юзефом. Она знала его много лет, он был единственным человеком, которому барон полностью доверял. Перед тем как идти в больницу, Маргит зашла на фабрику. В конторе она застала Кристину.

— Госпожа наследница пришла с ревизией? — с ехидцей в голосе спросила жена Августа.

— Я просто хотела увидеть господина Юзефа.

— Ты опоздала. Его здесь нет. Он уехал.

— Когда он вернется?

— Август уволил Юзефа, — сообщила Кристина, внимательно глядя на Маргит.

— Как это уволил? — резко спросила Маргит.

Кристина спохватилась.

— Не пойми этого превратно, — быстро заговорила она. — Юзеф хотел поехать к семье и получил полугодовой бесплатный отпуск. А на его место мы приняли двух очень хороших специалистов из Берлина.

— Наверняка по рекомендации господина Бахмана? — с иронией спросила Маргит.

Кристина не успела ответить. В контору вошли две ковровщицы, неся большой, свернутый в трубку ковер.

— Разве Август ее говорил тебе… — начала Кристина, но, не давая Маргит сказать и слова, добавила: — Мы готовим посмертную выставку картин Генриха. Наш консул оказывает помощь.

Работницы развернули ковер. Маргит увидела мастерски вытканный портрет Генриха на фоне черной свастики. Внизу была надпись: «С нами бог». Пораженная, она с недоверием смотрела на Кристину.

— Как ты могла?.. — сказала она наконец, не скрывая возмущения. — Ведь Генрих ненавидел фашизм!

— Но погиб как герой — за фюрера! — ответила Кристина.