— …Господи, укажи нам правильный путь! Господи, спаси нас от нечистой силы! Господи, дай нам здравый разум, чтобы мы могли отличить добро от зла! Господи, не забирай у нас таких добрых людей, как госпожа Маргит! Господи, если ты забрал у нас доктора, убереги ваших женщин от болезней…

Старый садовник, закончив намаз — вечернюю молитву, как обычно, высказал свои просьбы к аллаху, окинул взглядом кухню и обратился к сидящей возле окна Наргис:

— Почему не идешь спать? Все читаешь и читаешь…

Девушка не ответила. Она посматривала в окно, ожидая, когда Витгенштейны пойдут в укрытие к сыну. Ганс еще не вернулся в резиденцию. В тот вечер Наргис решила вывести Генриха из подвала.

Садовник все еще вертелся на кухне, о чем-то раздумывая, наконец спросил:

— Почему госпожу Маргит похоронили здесь, а не в Германии, как мадам Элен?

— Потому что она любила эту страну.

— Мы плохие люди. Госпожа Кристина правильно говорит, что мы дикари, она права. Как можно было убить такого человека, как девушка Маргит?

— Каждый народ имеет своих дикарей. А разве немцы их не имеют? Еще больше, чем мы. Вот они-то как раз уничтожают людей.

— Что ты болтаешь, девочка! Равняешь немцев с нами? Вся Европа пала перед ними на колени. Люди говорят, что они имеют подводные лодки, которые могут быть под водой семь лет, семь месяцев и семь дней. А что мы имеем? Ведь в наших деревнях до сих пор люди живут в саманных хижинах.

Ганс Бахман вышел из машины и сразу направился домой. Наргис рассчитала, что в это время Витгенштейны уже сходят в подвал. Окна квартиры Бахманов еще долго светились, Ганс сел ужинать, Марта докладывала ему своя наблюдения.

— Раздобыла интересную информацию. Английская разведка подозревает, что немцы собираются взорвать нефтеперерабатывающий завод в Абадане.

— Чепуха! — рассмеялся Ганс. — От Вильяма это слышала? А еще что?

— Нет, не от Вильяма…

— А от кого? От консула? Ты была вчера у него…

— Не от консула и не от Вильяма. И очень тебя прошу, перестань за мной следить. Если не доверяешь, то зачем заставляешь меня шпионить?

— Извини, моя сова! Я так устал и перенервничал. Извини, и обещаю: конец со слежкой. Ты имеешь другой источник?

— Лакей Вильяма когда-то работал у моего отца. Этот человек за деньги сделает все. Информацию получила от него за две тысячи туманов.

— Хорошо его знаешь? Ты не думаешь, что его мог подсунуть Вильям?

— Если бы сведения были неправдоподобны, тогда можно предполагать инициативу Вильяма. Но этот человек говорит правду, потому что желает со мной сблизиться. Когда-то думал мною овладеть…

— Восхитительно! — не задумываясь произнес Ганс. Сразу, однако, спохватился и добавил: — Во что бы то ни стало мы должны привлечь к себе этого ухажера. Деньги не имеют значения. Уплати, сколько потребует…

Наргис терпеливо ждала. Ганс и Марта пошли спать, только в окнах Витгенштейнов еще горел свет.

Август пошел в ванную, и когда вернулся в спальню, жена, как всегда в это время, укладывала в кошелку еду и чистую смену белья. С трудом сдерживая злобу, он процедил сквозь зубы:

— Видела, эта эльзасская псина разгуливает по всему двору? В последнее время выбрала себе место возле подвала. А ты, — закричал он, резко поворачиваясь к Кристине, — как раз сегодня хочешь идти туда! Мы и вообще-то не должны ходить к нему ежедневно.

— У него такой сухой, нехороший кашель…

— Тогда отправь его в санаторий, там будут врачи и хороший воздух, — иронизировал Август.

— Ты прав, — нехотя согласилась жена. Супруги легли в постель. — Ты обязан что-то сделать с этой проклятой собакой, — сказала Кристина.

— Прекрасная идея! — с издевкой сказал Август. — Однажды подобная уже была у тебя!

Кристина беспомощно посмотрела на мужа, понимая, что он прав. Август закурил папиросу, задумался.

— Если хочешь знать мое мнение, я считаю Ганса более опасным, чем эта проклятая овчарка. Бахмана нужно было бы убить. А потом Марту, прислугу, повара, садовника… — продолжал он с иронией в голосе. — Они все очень опасны. Так или иначе, но эта история плохо кончится. Нужно иметь крепкие нервы, чтобы все выдержать. Иногда я думаю, что ты была права, другого выхода нет…

— Была права? Я всегда права. Но о чем речь?

— Нужно его замуровать, и конец. — Август высказал свою мысль на одном дыхании. Кристина приподнялась на кровати.

— Замуровать?! Я это говорила?!

— Ты… — начал Август. — К черту! Ведь он и так оттуда не выйдет! Понимаешь, мы сидим в западне, и нам нужно из нее выбраться.

Кристина начала рыдать. Август старался ее успокоить, она оттолкнула его и отвернулась. Август долго не мог уснуть, переворачиваясь с боку на бок.

…Глубокая ночь. Все жители дома спят крепким сном. Тишина. Август открывает двери, крадется на цыпочках, он уже вышел в коридор, на ощупь находит лестницу на чердак, медленно, ступенька за ступенькой, поднимается наверх, берет ведро и по лестнице взбирается на крышу. Находит там вентиляционное отверстие, ведущее в подвал, закрывает его и тщательно замазывает гипсом…

…В подвале все труднее становится дышать. Генрих ловит ртом воздух, начинает задыхаться… Стучится в дверь, пробует ее выломать — безрезультатно. Начинает звать на помощь, но теряет силы, слова застревают у него в горле. Он хватает ручку двери и беспомощно опускается на пол…

Кристина проснулась в холодном поту. Бледный свет луны через стекла проникал в комнату, и на стену отбрасывалась причудливая тень оконных рам. Со стороны сада доносился лай пса. Кристина протянула руку и со страхом убедилась, что мужа нет в кровати. Она сорвалась с постели и в рубашке выбежала в коридор. Встретила его, возвращающегося в спальню.

— Что ты сделал с Генрихом?! — истерически произнесла женщина.

— Что ты болтаешь? Иди в кровать!

— Где ты был?

— Что с тобой? Не мог спать, пес лаял, пошел посмотреть…

— И что же?

— Все в порядке, можешь идти спать. — Август с тревогой посмотрел на жену. Когда они вернулись в спальню, Кристина уже спокойно сказала:

— А я думала… — Она не закончила предложения.

— Что думала?

— Видела страшный сон.

— Ну хорошо, хорошо… Хочешь выпить?

— Нет, спасибо.

Август удобно вытянулся в кровати и погасил свет.

Спрятавшаяся в саду Наргис подождала еще минуту, побрызгала керосином на кусок ваты, протерла им подметки ботинок и незаметно вышла из-за высокого забора. Когда к ней подбежала овчарка Бахмана, она тихонько погладила ее, вернулась на кухню и вынесла миску с мясом. Пес начал есть, а Наргис проскользнула вдоль стены в укрытие Генриха.

Наверху Август спал крепким сном. Ровно дышал и слегка похрапывал. Кристина лежала с открытыми глазами, и ее сверлила мысль: что с Генрихом? Неожиданно она приняла решение: проверить. Не зажигая света, встала с кровати, надела халат, подошла на цыпочках к окну и выглянула. Ничего подозрительного не заметила. Со шкафа взяла заранее подготовленную корзиночку, на ощупь нашла ключи и осторожно, незаметно вышла из спальни.

В это время Наргис, нашедшая Генриха в полуобморочном состоянии, готовилась вместе с ним покинуть укрытие. Его подметки она также протерла керосином и тихонько произнесла:

— Пес не возьмет след. Когда почувствует керосин, потеряет ориентировку. Так мне сказали товарищи из организации.

— В этой твоей организации? В «Митре»?

— Да. Мы можем идти…

Тем временем Кристина вышла в сад, отодвинула ветки винограда, достала из кармана ключи и вдруг услышала лай пса. Быстро спрятала ключи, притаилась возле стены.

Наргис и Генрих также услышали лай Цезаря.

— Подождем минуту, — прошептала девушка. — Когда же успокоится, я выйду одна и проверю, безопасна ли дорога…

Напуганная Кристина вернулась в спальню. В темноте задела ногой стул и разбудила Августа.

— Куда ты ходишь по ночам?

— Хотела проверить…

— Что проверить?

— Ничего… Этот проклятый барбос…

Овчарка перестала лаять. Наргис приоткрыла дверь, выглянула во двор, успокоилась и вернулась к Генриху.

— Мы можем идти.

— Ох, чуть не забыл забрать свое солнышко, — сказал Генрих, снимая со стены картинку, на которой изобразил глаза Ширин в ореоле солнечного блеска.

— Пусть господин это оставит. Я говорила вам, что солнца там будет в избытке.

— Это мой талисман. — Генрих спрятал рисунок под мышку.

Беглецы потушили лампу и вышли из подвала. Наргис закрыла дверь.

Луна спряталась за тучи, и они передвигались вдоль стены дома в полной темноте. Генрих споткнулся о камень и даже не почувствовал, как потерял свой талисман. Черным ходом они прошли в кухню, оттуда в комнату служанки. Со двора доносился лай пса. Спрятавшись за портьерой, Наргис следила за двором. В окно выглянул Ганс и позвал:

— Цезарь! Иди домой!

Витгенштейны еще не уснули. Август, услышав голос Бахмана, выглянул в сад.

— Темно, хоть глаз выколи. Ничего не видно… — сказал он Кристине.

— Боюсь…

— Чего?

— Наверное, не усну, пока не увижу его, — ответила она и зажгла ночник.

— Успокойся, спи!

— Пойду туда.

— У тебя жар или ты сошла с ума?

— Я больше этого не выдержу. Не выдержу!.. — сказала Кристина с тревогой в голосе, встала с кровати, начала нервно ходить по комнате. Август потянулся за бутылкой, налил большую порцию виски и подал жене. Она села на кровать и выпила до дна. Затем молча взяла из его руки бутылку и допила остальное.

— Возможно, наконец засну…

Тем временем Наргис инструктировала Генриха в своей комнате.

— Вы должны здесь переночевать. Сейчас, ночью, нас может задержать патруль полиции. В течение дня найдем подходящий момент, чтобы выйти отсюда, — сказала она и за руку завела его в нишу за портьерой. — В мою комнату никто не заглядывает, но на всякий случай прошу не выходить.

Генрих прилег на кровати, Наргис устроилась на полу, подстелив накидку, села, прислонившись к стене, и сразу уснула. На рассвете, когда в комнату проникли лучи солнца, Генрих выглянул из ниши и попросил:

— Отодвинь немного шторы…

— Зачем? — сказала, проснувшись, Наргис.

— Хочу увидеть свет.

Первые лучи восходящего солнца наполнили комнату. Генрих закрыл глаза и вдруг вспомнил о своем талисмане. Начал нервно искать рисунок.

— Потерял свое солнышко, — произнес он с сожалением.

— Лишь бы только не в саду, — забеспокоилась Наргис.

— А если в саду?..

— Пойду поищу. А если картину нашла ваша мать, что мне ей сказать? Признаться, что вы здесь?

— Ни в коем случае! Лучше скажи Маргит.

Наргис при воспоминании о дочери барона опустила голову.

— Что ты так помрачнела?

— Госпожи Маргит нет в живых.

— Нет в живых? Когда она умерла? Мне ничего об этом не говорили…

— Она не умерла, ее… — И Наргис рассказала Генриху о трагической смерти молодой женщины.

* * *

Утром, как обычно, все встретились за завтраком. Наргис первая ввезла в столовую инвалидную коляску и начала кормить барона. Затем пришли Витгенштейны. Кристина села, но к еде не притронулась, тупо уставилась в окно.

— О господи, голова трещит.

— Выпей югурту или черного кофе, — посоветовал Август.

Кристина маленькими глотками пила кофе и все смотрела в окно. Вдруг в ее глазах появилось беспокойство. Она увидела пса, который играл в саду картинкой, нарисованной Генрихом.

К овчарке подошел Ганс Бахман, поднял картинку и бросил ее на газон. Овчарка схватила талисман Генриха в зубы и принесла его к ногам Бахмана. И так они повторяли несколько раз. Заметила эту игру также и Наргис. Кристина встала и подала знак Августу, чтобы тот вышел за ней в другую комнату.

— Ты видел?!

— Что?

— Чем играл пес. Ведь это картинка, которую рисовал Генрих в подвале.

— Тебе почудилось…

— Исключено. Я хорошо знаю, он рисовал глаза Ширин. О господи! Хорошо, что Ганс этого не заметил.

— Каким образом она оказалась в саду? — тоже испуганно спросил Август.

— Я тебя хотела об этом спросить!

— Меня?

— Август! Зачем вчера ты напоил меня? Скажи! Зачем?

— Не понимаю.

— Отлично понимаешь. Посмотри мне прямо в глаза! Ты его убил?

— Женщина, ты совсем потеряла разум!

— О нет, не потеряла. Знаю, ты на все способен. Убил своего родного ребенка, ты, подонок! Ты трус! Чтобы достичь своей цели и быть королем нефти, ты совершишь любое преступление!

Постучали в дверь, в комнату вошел Ганс Бахман.

— Не помешал? У меня к вам очень деликатное дело, господин барон.

Кристина почувствовала острую боль в желудке и вся покрылась холодным потом. Август машинально вышел вслед за Гансом, и они направились в его апартаменты. Кристина боялась двинуться с места, ноги не слушались ее, тело охватила дрожь. Она потянулась за бутылкой, налила полный стакан виски, несколькими глотками выпила. Через минуту почувствовала тошноту…

В кабинете Бахмана Августа ожидал полковник.

— Я очень рад, что опять вижу вас, — сказал он, приветствуя хозяина дома. — Придется отнять несколько минут вашего драгоценного времени. Прошу садиться.

— Что подать господам? — спросила Марта, которая в этот момент вошла в комнату.

— Спасибо, мне ничего, — ответил Август.

— Мне тоже, врачи разрешают только маленькую рюмочку коньяка, — ответил полковник и, когда Марта деликатно удалилась, приступил к делу: — До меня дошли слухи, что вы, господин барон, подружились с комендантом здешнего гарнизона.

— Да, — ответил с облегчением Август. — Я хорошо знаю коменданта гарнизона.

— Как давно вы его знаете? Что это за человек?

— Приблизительно полгода. Он часто нас навещает. Мы играем в покер. Именно сегодня вечером договорились о встрече. Очень веселый, любит вино, женщин, не пренебрегает подарками, симпатизирует нам. Он ожидает, что с нашей помощью сделает себе карьеру.

— Это прекрасно, — сказал полковник.

В соседней комнате зазвонил телефон. Ганс вышел, а полковник продолжал:

— Я бы хотел, чтобы вы попросили коменданта гарнизона одолжить нам пятьсот мундиров, в том числе десять офицерских. Скажите ему, что они нужны нам для киносъемочной группы, которая здесь будет снимать фильм. Очень хотелось бы, чтобы это осталось между нами. Никто другой не должен знать. Конечно, мы отблагодарим его. Можно на вас рассчитывать?

— Постараюсь, — ответил Август.

— Нет, — решительно произнес полковник. — Мы должны иметь абсолютную уверенность. Когда вы дадите ответ?

— Хотя бы завтра, поговорю с ним сегодня.

В комнату вернулся Ганс и доложил:

— Приедут через пятнадцать минут.

Полковник кивнул и опять обратился к Августу:

— Кроме того, мы желаем, чтобы вы нам, то есть нашим людям, уступили один склад на территории фабрики. Подробности этого вопроса прошу согласовать с Гансом. Сколько вы в последний раз уволили сотрудников?

— Двадцать, такой был уговор.

— Это хорошо. Прошу уволить еще десять. Мы должны устроить тридцать наших человек. Конечно, все увольнения вы должны проводить очень осторожно.

— Хорошо, понимаю, — ответил Август.

— Крайне вам благодарен, господин Витгенштейн. Считаю, что мы приближаемся к цели. В воздухе чувствуется запах нефти. Еще раз благодарю…

Август попрощался с полковником и вернулся к себе. Кристина лежала на диване в измятом платье.

— Напилась?

— Они уже знают? — с трудом промолвила женщина.

— О чем? — спросил Август.

— О… трупе.

— Успокойся! Иди умойся, переодень платье, быстро.

— Сейчас же скажи! О чем ты говорил с Гансом?

— Я разговаривал с полковником.

— О чем?

— Ни о чем. Иди переоденься!

— Нет! Я должна сейчас… поискать рисунок…

— Успокойся. Я поищу. Умойся и ложись.

— Нет… Я сама… сама.

— К черту! Умойся и ложись спать! — крикнул муж, разозлившись.

— Хорошо, иди сам… Картинка не должна оставаться в саду… — пробормотала Кристина и, шатаясь, пошла к двери.

Август вышел в сад и, как будто прогуливаясь, начал искать в кустах рисунок Генриха. Он не знал, что его опередила Наргис, которая нашла талисман и сейчас из кухни внимательно наблюдала за двором.

Когда Август вернулся в гостиную, он с удивлением увидел рядом с продолжающей всхлипывать Кристиной Карла, сидящего в инвалидной коляске.

— Обрати внимание, как он смотрит на меня! — произнесла женщина.

— Иди в конце концов в свою комнату!

— Но скажи, почему он так смотрит на меня?! — кричала, еле держась на ногах, женщина.

Август подал ей таблетку:

— Прими это и иди отдохни.

— Он все время на меня смотрит! Только на меня!

— Идем в спальню!

— Нет, я должна идти к Генриху!

К дворцу подъехал автомобиль, из него вышло четверо мужчин. Двое направились в апартаменты Бахмана, а двое других начали внимательно рассматривать дворец и обстановку вокруг. Кристина все время порывалась выйти в сад. Август удерживал ее силой.

— Проспись! Я уже говорил тебе, что приехал полковник и еще кто-то. Черт побери! — выругался Август и наконец затащил жену в спальню.

В это время в кабинете Бахмана началось совещание. В нем приняли участие адмирал Вильгельм Канарис, полковник, немецкий консул и Ганс. Первым начал говорить полковник:

— Господин адмирал, на что была бы способна Англия, если бы мы забрали у нее нефть и заставили задержать большую армию англичан в Индии только лишь для того, чтобы ее не перебросили в Иран?..

— Что вы предлагаете? — прервал адмирал.

— Вскоре при помощи наших специалистов из воинской части «Бранденбург» мы приступим к молниеносным действиям. У нас уже есть иранские мундиры. Так же мы действовали во время операции «Марита» в Греции, Югославии и Болгарии. В данный момент мы располагаем почти пятью тысячами наших людей, которые пока считаются разного рода специалистами. В «день Икс» рассчитываем на помощь нескольких сотен наших «туристов». Кроме того, мы имеем много сторонников нового строя в самой иранской армии, особенно среди высшего офицерского состава. Финансируем большую часть иранской прессы, которая поддержит нас в нужный момент. Даже редакция такой популярной газеты, как «Эттеля ат», выполняет наши указания. В парламенте нам симпатизирует часть депутатов. Единственная легально действующая партия — фашистская партия Ирана «Кабуд», то есть «Голубой», — тоже сыграет важную роль и окажет большую помощь, поскольку имеет сильное влияние на молодежь и интеллигенцию. Мы привлекли к сотрудничеству также значительную часть мусульманского духовенства. Купцы и промышленники тоже нам симпатизируют, чувствуя прибыль. Говоря правду, такие регионы Ирана, как Курдистан и Фарс, почти в наших руках.

Адмирал внимательно слушал доклад полковника.

— Постараюсь ваши высказывания разделить на две части, — сказал он, когда тот закончил. — Сначала вы говорили о местных силах. Хотелось бы напомнить, что подобные прогнозы мы делали и в Ираке, но потерпели поражение. Местные жители не поддержали во всем Гайлани. Мы не можем также пренебрегать и британскими силами. Не хотелось бы иметь на плечах английские танки. Если речь идет о наших силах и о полке «Бранденбург» — они прекрасные специалисты своего дела. И все же как вы себе представляете практически прибытие наших солдат и их переодевание в иранские мундиры?

— Можно использовать три варианта. Первое — это переброска через Турцию, которая нас поддерживает. Второе — засылка парашютистов, например с острова Родос, и подготовка нами их высадки в пустыне Деште Кевир. Третий вариант — вспомогательный: использование наших «туристов», которые должны прибыть в Иран немного раньше. Сигналом для всей операции был бы взрыв английского нефтеперегонного завода в Абадане.

— Господа, англичане уже имеют какие-то данные о наших планах его взрыва, — вмешался Ганс Бахман.

— Откуда вы знаете? — спросил консул.

— Моя жена поддерживает контакт с человеком, который работает у Вильяма, он официально представляет фирму «Зингер», а в действительности является резидентом Интеллидженс сервис.

— Вот видите! — произнес адмирал. — Англичане здесь господствовали много лет и везде имеют своих людей. Это нормальное явление. Мы также имеем своих людей. Хочу вас предупредить, нам нельзя игнорировать Великобританию. А сейчас вернемся к операции «Амина». Мне кажется, что для вас этот план представляет единственную альтернативу наших действий. Я считаю, что нужно брать во внимание и шаха. Ведь он не раз подтверждал лояльность и дружбу третьему рейху. Правда, в Ираке действовал не активно, но посылал поздравление Гайлани. Это был жест против англичан. Напоминаю, что Великобритания официально потребовала от шаха удаления из Ирана наших «специалистов». Шах отказал и тем самым содействовал нашим планам. Скажу более, шах согласовал с нами постепенный выезд английских специалистов, заменяя их нашими людьми, а также доверил нам подготовку иранских техников.

— Однако я ему не верю. Знает ли господин адмирал, что именно шах приказал расстрелять Ноубахта, который перевел на персидский язык «Майн кампф»? Шах старался также ограничить действия наших друзей, иранских фашистов, под предлогом, что они являются чересчур экстремистской политической группировкой.

— Возможно, шах не желает раздражать англичан и тем самым хочет усыпить их бдительность, — сказал адмирал.

— Нет! — запротестовал полковник. — Шах опасается общественных выступлений потому, что никого не признает, кроме своей диктатуры. А мы ведь не можем советовать дружественным нам фашистам, чтобы они слепо верили шаху и слушали его, тем более что антианглийские группировки также действуют против шаха.

— Господа! Если шах будет на нашей стороне, против Великобритании и большевиков, мы с чистой совестью можем гарантировать ему абсолютную власть. Я считаю, — вмешался консул, — что в решающий момент шах не начнет действовать против англичан. Он все время лавирует между нами и Великобританией. Нас пугает англичанами, а их — немцами. Знаете ли вы, что англичане перед наступлением на Ирак предупредили шаха, а он обещал им, что не будет вмешиваться?

— О, это что-то новое! — произнес адмирал. — В таком случае нам следует тщательно проанализировать все варианты нашего плана. Рассмотрим его еще раз в конце июля. — Адмирал встал и обратился к консулу: — Это пока все, не задерживаю вас, желаю успеха!

Консул вышел. Адмирал подождал минуту, затем продолжил свою мысль:

— Поддерживать шаха или же поставить на нем крест, в зависимости от развития ситуации, — решим накануне операции, — промолвил он, посмотрев на Бахмана, и переменил тему: — Какой у вас радиоприемник?

— «Филипс», — ответил Ганс на этот неожиданный вопрос.

— Прошу передать майору нашу последнюю модель — «Телефункен», — приказал полковнику адмирал и спросил: — Вы уверены, что нас никто не подслушивает?

— Я проверил… — ответил Бахман.

— Знаете ли вы популярный шлягер «Однажды ночью»? Его поет Марика Рокк.

— Да, припоминаю, — ответил совершенно сбитый с толку Ганс.

— Это очень хорошо. Мы должны действовать оперативно. В нечетные дни в двадцать три часа пять минут, повторение в час пять минут, ночью, наша станция на острове Родос будет передавать эту песню в концерте по заявкам фронтовиков вермахта и потом сразу же зашифрованную инструкцию нашего Центра. Вы меня поняли?

— Так точно, — подтвердил Бахман.

— Предназначенные вам инструкции будут начинаться зашифрованным цифрами словом «Амина»… — Адмирал, увидев, что Бахман записывает, предостерег его: — Прошу все запоминать, а записку уничтожьте. Каждая передача будет заканчиваться цифрами «семьдесят семь», чтобы убедиться, что нас не расшифровала русская или английская разведка. Если наш шифр разгадают, противник может подключиться под нашу частоту. Полковник передаст вам длину волны, а также ключ от шифра и на всякий случай пластинку с этим шлягером. В особых случаях подслушивание может вести другой наш проверенный человек, но ключ от шифра знают только трое: вы, господа Хольтус и Мерциг.

* * *

Когда Ганс принимал столь важных гостей, Наргис, под предлогом прогулки Карла на его инвалидной коляске, внимательно наблюдала за резиденцией Витгенштейнов и за происходящим вокруг. Как только гости Бахмана уехали из дворца, Наргис немедленно вернулась к Генриху, переодела его в другую одежду, дала старую шляпу, а на плечо он повесил дерюжный мешок.

— Если вас кто-нибудь остановит, скажите, что вы нищий.

— А мои рисунки? — спросил Генрих. — Заберешь их позже.

— Хорошо, позже. Идем скорее, — торопила она его, и они быстро пошли через сад, потом через калитку черного хода вышли в открытое поле.

Солнце было уже высоко. Генрих, как бы не понимая, какая ему грозит опасность, оглядывался по сторонам и все смотрел на солнце, иногда нагибался и нюхал высокую зеленую траву. Вдруг, почувствовав, что его покидают силы, сел на землю.

— Прошу вас, встаньте! Мы должны спешить, — сказала Наргис.

— Еще немного, еще немного!

Генрих подставил руку солнечным лучам и рассматривал освещенные ими кровеносные сосуды.

— Наргис, смотри! — сказал он. — Это тайна жизни. Пусть она будет благословенна!

— Ради бога, прошу вас, встаньте! Мы должны идти, — умоляла девушка.

— О как бы я хотел немножко полетать!

Пробовал, однако, встать, но сил не хватало. Наргис взяла его под руку, обняла за талию и поволокла дальше. Наконец они добрались до дома отца Ореша.

— Это он. Он очень слаб, — сказала девушка.

Генриха положили на диван, закрыли дверь и зашторили окна. Он раскашлялся, внезапно почувствовал тошноту. Старик внимательно присматривался к нему, затем приложил руку к горячему лбу.

— Беги за доктором! Быстро!

Наргис колебалась:

— Ведь…

— Можешь смело пригласить доктора Иоахима.

— Это действительно нужно?

— Обязательно! И как можно скорее! Это может быть солнечный удар, но, возможно, что-либо похуже.

Наргис побежала в госпиталь. В коридоре встретила доктора и все ему рассказала.

— Это невероятно, он все-таки уцелел, — произнес удивленный Иоахим. Немного успокоившись, он пообещал: — Хорошо, сейчас приду.

Наргис быстро вернулась во дворец и убедилась, что все крутом спокойно. Август прогуливался по аллеям сада. «Наверное, все еще ищет талисман», — подумала Наргис. Затем он сел на скамейку в беседке. Издалека доносились мужские голоса. Первый твердил слова молитвы, второй низким голосом ее повторял. Август с интересом смотрел на садовника, который остановился возле беседки и тоже прислушивался к молитве.

— Это господин Ганс учит намаз, нашу молитву. — И его лицо засияло. — Для нас это большая честь. Такой образованный европеец, объездил почти весь мир, а правду нашел все-таки только в исламе.

Август выглянул из беседки. На коврике, возле муллы, стоял на коленях Ганс. Перед ним лежал шелковый платок, а на нем шнурочек четок, которые почти в точности напоминали христианские. В середине платка стоял Могр — глиняная, искусно выполненная подставка с письменами из Корана, которой во время молитвы мусульмане касаются головой в поклоне. Бахман, сосредоточенный и серьезный, повторял за муллой слова намаза. После окончания молитвы Ганс проводил муллу и, прощаясь, вручил ему пачку денег; заметив Августа, вошел в беседку.

— Неужели вы намереваетесь серьезно принять ислам? — спросил Август.

— Уже принял, — ответил Ганс и набожно произнес: — «Ашхадо Аллах эляхаэлялях ашхадо анна Мохаммадан расулялльох». «Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его». Достаточно произнести это одно предложение — и вы уже мусульманин.

— Серьезно?

— А вы знаете, что такое «профессиональный турок»? — спросил Ганс и тут же объяснил: — В восемнадцатом веке марсельские купцы имели трудности со сбытом своих товаров. Мусульмане не хотели их покупать у неверных. Тогда некоторые расторопные марсельцы решили принять мусульманскую веру. После этого закончились их тяготы. Марсельские купцы говорили, что они являются профессиональными турками. А становились они ими для несравнимо меньших доходов, чем те, на которые я и вы рассчитываем. Знаете ли вы, барон, что местные аборигены называют нашего фюрера Хейдаром? Хейдар — обозначает «лев». Верят, что Гитлер родился здесь, в Кермане. Керман, герман, Германия. Как же похоже звучат эти слова! Я даже слышал такой стишок:

Обратите внимание на эти слова: «Я хочу войны». Будто простое стихотворение, а свидетельствует о настроениях масс. Этим нельзя пренебрегать. Такие настроения можно сравнить с порывом ветра, который мы обязаны умело направить в наши паруса. Представьте себе, барон, с каким энтузиазмом встретили бы здешние жители весть, что такой известный человек, как вы, принял ислам! — сказал Бахман.

— Я? — спросил остолбеневший Август.

— Почему бы и нет? — усмехнулся Ганс и благожелательно добавил: — Нефть стоит того, чтобы произнести эту фразу: «Ашхадо Аллах эляхаэлялях ашхадо анна Мохаммадан расулялльох».

* * *

Доктор Иоахим вышел из фаэтона, уплатил извозчику, подождал немного, посмотрел вокруг и только после этого направился к дому Ореша, который сразу же проводил его в нишу, где находился Генрих. Иоахим только теперь окончательно поверил, что сын Витгенштейнов действительно жив. Присев на кровать, он осторожно взял руку больного, проверяя пульс. Генрих проснулся и в первый момент не мог понять, где он; изумленно посмотрел на Иоахима, затем на отца инженера Ореша. Доктор нарушил молчание первым:

— Доктор у кровати больного — это довольно обычное явление.

— Но я… — робко начал Генрих. Он не мог найти слов, объясняющих столь внезапное свое появление в этом доме.

— Не соединяйте политику с медициной. Сейчас я послушаю сердце, прошу сесть.

— Господин доктор… — Генрих хотел что-то сказать.

— Потом, потом! — прервал его Иоахим, достал фонендоскоп и начал слушать. — Дышите глубоко. Еще глубже… Прошу не дышать… — Иоахим говорил спокойно, выполняя свои врачебные обязанности. Когда закончил, сказал: — Ну что ж, я помню вас в лучшем состоянии. Лекарства передам через Наргис. Солнцем пока вы можете восхищаться только в тени. Нельзя перегружать организм. А сейчас завернем вас в мокрую простыню и вы примете сердечные средства. Длительное пребывание в темноте и сразу очень сильная доза солнечных лучей привели вас в состояние, какое обычно бывает при тепловом ударе. Голова болит?

— Да.

— Это типично. Сейчас не может быть и речи о путешествии в пустыню. Те климатические условия требуют здоровья и сопротивляемости организма.

— Так вы знаете?.. — спросил удивленный Генрих.

— Да, знаю. Наргис мне все рассказала.

Отец Ореша подал чай и фрукты. Доктор попросил принести мокрые простыни.

— Холодный компресс должен облегчить ваше состояние, — сказал доктор, завертывая в простыни больного. — Смотрю и не могу поверить. Я думал, что мы встретимся у святого Петра, если успею туда, пока все места не будут заняты.

— У святого Петра? Красиво звучит. Соберемся там, как все верующие и христиане: солдаты, генералы, все вместе в одном строю… Диверсанты, шпионы и жандармы… Жертвы и убийцы… Это ведь война… Это только война…

— Вы не волнуйтесь! — прервал Иоахим Генриха. — Это все для вас уже в прошлом.

— Нет! Это не в прошлом. Это со мной и во мне. Здесь, в сердце, в голове, в глубине души, в памяти… Пылающие дома, мертвые люди… Убийство детей в присутствии их матерей. За что? Только за то, что родились не немцами?

— А сколько таких, которые родились немцами, но им отказывали в праве на отчизну за их убеждения! Немецкие евреи и немецкие коммунисты — ведь с них началось. Первыми жертвами гитлеровского режима были именно мы, немцы.

— И мы обязаны свергнуть этот режим! — сказал в ярости Генрих.

— Уже поздно, все зашло слишком далеко. У них неплохая опора на крупных и средних капиталистов. Кроме того, их поддерживают также все мелкие буржуа, а это значит, что за них массы. Не будем сегодня больше об этом говорить. Вы должны выздороветь, а для этого необходим покой, полный покой. Сейчас это самое важное. Скоро я зайду к вам. Выше голову! — сказал доктор на прощание.

Его проводил отец Ореша.

— Давайте ему побольше югурту, соков и фруктов. Возможно, пропадет аппетит, но вскоре опять появится. Утром свежее молоко, яйца… — Иоахим подал отцу Ореша несколько банкнот.

— Господин доктор, не нужно…

— Это только на продукты. То, что сделала Наргис, невозможно оценить деньгами. Пусть после обеда придет в госпиталь, я дам ей лекарства.

В этот вечер Ганс, Марта, Август и начальник гарнизона Фарса сели возле дворца, в саду, играть в покер. Август играл очень невнимательно, все думал, как договориться насчет получения иранских мундиров. Кристина в последнее время избегала общества, плохо себя чувствовала. Со вчерашнего дня она не имела возможности попасть в подвал. Все время ее беспокоила мысль о Генрихе, она с нетерпением ожидала, когда картежники закончат игру. Она и не заметила, как в комнату вошла Наргис.

— Подать ужин? — спросила девушка.

— Пока не надо. А как чувствует себя твоя мама, все еще болеет?

— Да, — тихо ответила Наргис.

— В таком случае, после того как барон покушает, можешь идти домой, но утром обязательно вернись.

— Спасибо, госпожа.

После ухода Наргис вошел Август.

— Вы еще долго будете играть? — спросила раздраженная Кристина и громко добавила: — Когда они наконец уйдут?!

— Закончим эту партию. Мне нужно обговорить с начальником гарнизона одно дело. Почему ты так нервничаешь?

— И ты еще удивляешься?!

— Успокойся. Все в порядке.

— Но у меня перед глазами постоянно рисунок Генриха. Ты его нашел?

— Тебе почудилось, я обыскал весь сад.

Снизу донесся громкий голос Бахмана:

— Господин барон, карты розданы, мы вас ждем…

Август вернулся к столику. Кристина нервным шагом ходила по комнате и вдруг задержалась перед портретом Генриха, висящим на стене. В потной ладони она крепко держала ключи от подвала. Присела возле стола и налила себе полстакана виски. Выпила и положила ключи на стол, через минуту опять потянулась за ними. Подошла к окну и снова вернулась к столу, опять налила, выпила и погрузилась в мрачные мысли.

Старинные гданьские часы своим мелодичным звоном напомнили о времени. Кристина очнулась. Было уже двадцать два часа. Женщина выглянула в окно. Август, начальник гарнизона, Марта и Ганс все еще сидели за столиком. Бахман раздавал карты. Август заметил жену.

— Уже иду, дорогая, это действительно последняя партия.

Кристина вошла в гостиную. И тут же пришел Август.

— Они уехали на прием.

— А ты?

— Отговорился, останусь с тобой. Ты поужинала?

— Нет аппетита.

— Опять пила?

— А что мне остается делать? — почти плача, спросила Кристина.

— Я невероятно голоден, — произнес Август и пошел в столовую.

Ганс, Марта и персидский гость сели в машину, которая направилась к воротам. Кристина, увидев, как они уехали, схватила ключи и побежала в укрытие. Открыла дверь и, охваченная ужасом, убедилась, что Генриха там нет. Вне себя она выбежала из подвала и бегом вернулась во дворец.

Август заканчивал ужинать, когда Кристина встала перед ним. В ее сумасшедших глазах был панический страх, по щекам стекали слезы. Женщина тяжело дышала.

— Я знала, знала, что так будет! Где ты его похоронил?!

— Что случилось? — спросил удивленный Август, вставая.

— Что случилось?! Его нет! Его нет в подвале! Его нет! О господи!..

Август стоял как пораженный молнией. Он выбежал в сад. В темноте увидел силуэт человека, который скрылся между деревьями. Побежал в подвал: дверь была открыта, укрытие Генриха — пусто. «Возможно, это он был в саду», — подумал Август и пробрался сквозь кустарник до самой калитки. Но он опоздал: там никого не было. Он вернулся домой, искал Кристину, но ее нигде не было. Еще раз побежал в подвал. Застал жену там. Она в истерическом припадке ломала все вокруг: срывала со стен нарисованные Генрихом картины, разбрасывала находившиеся там различные предметы, старалась сдвинуть тяжелый шкаф.

— Что ты делаешь?

— Не без причины ты вчера меня напоил. Где он?! — кричала Кристина, ненавидяще глядя на Августа.

— Ты сошла с ума?

— Я уже один раз пережила его смерть, но это было совсем иное. Тогда он погиб на войне. Но чтобы родной отец…

— Ты действительно сошла с ума! И ты считаешь себя представительницей расы, призванной управлять миром?

— Этого ты не можешь мне простить, ты, аристократический хам! Не можешь простить моей интеллигентности… утонченности. Тебе не хватает элементарных чувств… Ты, отец…

— Он бежал, понимаешь? Только что я видел, как он украдкой пробирался через сад. Хотел его догнать, но не успел!

Кристина оцепенела, глядя на мужа широко раскрытыми глазами.

— У него было много времени, чтобы все обдумать, — продолжал Август. — Наверное, где-то спрятался. Ты очень нервничала и не заметила, как он выбрался из подвала.

— Это бессмысленно. Он ведь знает, что его везде ищут, без документов он только здесь был в безопасности. Все у него было. Зачем он это сделал?

— Ты хотя бы сейчас поверила, что я его не убил?

— Сама не знаю. Ты ведь говорил, что его надо замуровать…

Август прервал ее:

— Я знаю, куда он ушел: в пустыню.

— Куда?

— В пустыню. Это в его стиле. Помнишь, сколько раз он просил помочь ему организовать такую экспедицию?

— Нет, не верю. Он где-то здесь… Слушай… — Она посмотрела мужу в глаза, как бы желая прочитать в них правду, но у нее не хватило смелости сказать о своей догадке.

— Опять начинаешь?

— Никуда он не уехал! Уверена, что он находится где-то здесь и действует против нас и против войны. Он ведь мечтал об этом. Господи, что будет? Он нас растерзает! — кричала в истерике Кристина.

— Пусть делает, что хочет. Запомни! Мы его не видели, не знаем о его дезертирстве. Известно только, что он погиб на фронте.

— Как это?

— Нам нужно замести следы. Вот так!.. — Август начал бросать в кучу картины и личные вещи Генриха, затем схватил лампу, все облил керосином и поджег. Крепко схватил Кристину за руку, и они молча смотрели, как пламя уничтожает все вокруг…

Доктор Иоахим повторно навестил Генриха и, как обычно, внимательно его обследовал. Обнаружив значительное улучшение, сказал:

— Можно заниматься гимнастикой, немного гулять на свежем воздухе, но солнца избегать.

— Когда я смогу двинуться в пустыню? — спросил Генрих.

— Пока еще необходимо отдыхать.

— Как долго?

— Посмотрим, Многое зависит от вас, пока слушайте доктора.

— Это ужасно, что рассказала мне Наргис…

— Не понимаю…

— О смерти Маргит… Это ужасно, — повторил Генрих.

— Да, вы правы. Страшную смерть ей придумали…

— Придумали? Ведь Наргис говорила, что ее растерзала разгневанная толпа.

— Да, только вопрос, почему это случилось? Господин Генрих, мы, немцы, такой народ, у которого когда-то Европа училась рациональному мышлению. И что? Хватило одного безумца — и полетел прахом весь наш рационализм. Как будто мы попали в состояние массового гипноза. Намного проще разбудить неконтролируемые эмоции общества, которое с давних веков сохраняет иррациональную философию. Иранцы фанатично ненавидят англичан, а сейчас так же фанатично полюбили Гитлера. В данный момент такие люди, как Ганс Бахман, имеют возможность заявить о себе. Он хорошо знает, что здешняя толпа может быть невменяемой. Достаточно подбросить ей в соответствующий момент один лозунг, чтобы вызвать лавину человеческого гнева.

— А вы подозреваете, что это дело рук Ганса? Но чем мешала ему Маргит?

— Она разузнала, что Ганс с вашим отцом виновны в страшной болезни барона. За несколько часов до смерти она мне сказала, что решила выяснить все обстоятельства этого несчастья. Поэтому решилась на поход в храм для очной ставки Бахмана и Августа с заклинателем змей. Я уверен, что Ганс разгадал ее намерения без труда, потому что Маргит всегда была слишком прямолинейной и энергичной, совсем открыто вела свое следствие.

— И отец?! Мой отец? Трудно в это поверить! — сказал возмущенный Генрих.

— Мне неприятно, что говорю вам такие вещи.

— Я всегда знал, что отец является утопистом, влюбленным в нефть. Нефть, нефть, нефть… Это ключ к овладению светом, но…

— Вы хорошо знаете, так же как и я, что каждая идеология, претворенная в жизнь, зачастую приобретает вовсе не идеальные формы. Ваш отец мечтает о нефти… А знаете ли вы, что несколько дней назад у него был гостем сам адмирал Канарис?

— Тот, который способствовал убийству Розы Люксембург и вместе с тем считает преступлением толкнуть собаку на улице? — с недоверием спросил Генрих.

Иоахим кивнул:

— Именно. Канарис любит животных, и в этом он очень похож на вашего отца. Вообще, он во многом напоминает мне господина Августа: аристократического происхождения, был либералом, интеллектуал… В мировой войне — конечно, я говорю о первой мировой войне — Канарис служил немецкому империализму, который в окончательной фазе потерпел поражение. В то время немецкий пролетариат был ослаблен войной и под воздействием Октябрьской революции искал выхода, подобного тому, что совершили народные массы в России. Мы создали тогда рабоче-солдатские народные советы. В ноябре тысяча девятьсот восемнадцатого года император Вильгельм Второй отрекся от престола. Канарис был монархистом, так же, как и ваш отец, и особенно дядя — барон Карл фон Витгенштейн, который очень болезненно переживал поражение. Они возложили вину не на императора и не на немецкую буржуазию, а на наше революционное движение. Назвали его «ударом в спину немецкому народу». Всю свою ненависть направили против коммунизма и Советской России. Искали общественной и политической развязки и в конце концов нашли ее в гитлеризме. Удивительно, как потом оказалось, Карл фон Витгенштейн и его брат не верили Гитлеру, но в фашистском движении увидели шанс к реализации своих мечтаний в широкое поле действий. Ваш отец мечтал о завоевании позиции второго Деттердинга, а Канарис сделает все, чтобы «чистая» немецкая раса овладела миром. Кстати, Вильгельм Канарис никогда не питал доверия к Гитлеру. Считаю, что даже сегодня он не относится к нему с уважением. Но Гитлер сейчас стал человеком, которого Канарис отождествляет со своими стремлениями, антикоммунизмом и немецким шовинизмом. В противоположность господину Августу, он является человеком, полностью охваченным одной идеей, избегает общества, атмосфера домашнего очага чужда ему… Но вы хорошо знаете, что ваш отец не любит отказываться от роскоши, хорошего питания, теплой постели и вообще от прелестей жизни…

— Вы думаете, что Канарис является непосредственным начальником моего отца? — Генрих все не мог поверить в то, что слышит.

Иоахим мило усмехнулся:

— Адмирал Канарис поднялся слишком высоко, чтобы лично руководить такими людьми, как господин Август. Он руководит одной из самых сильных разведок — военной разведкой третьего рейха — абвером.

— Тогда почему он появился у моего отца?

— Видите ли, — терпеливо объяснял Иоахим, — агенты абвера много лет работают в разных государствах под прикрытием представителей торговых фирм, экспертов, даже миссионеров… Они обязаны собирать разведывательные данные для третьего рейха и занимаются реализацией очень конкретных планов. Работа разведки создает как бы ниточки, из которых должно быть соткано наше будущее. Например, в Иране абвер содержит разные фирмы, конечно неофициально, а также направляет экспертов и советников в здешнюю промышленность. Нефтяные районы Ирана и провинция Фарс имеют особое стратегическое значение. Ваш дядя барон Карл фон Витгенштейн со своим прошлым, первой женой полькой, второй — еврейкой, не заслуживал доверия людей Канариса. Поэтому его убрали. Но фабрика ковров и ее филиалы в Иране, на Ближнем Востоке и в Европе составляют прекрасные прикрытия для конспиративной деятельности гитлеровской разведки. Прикрываясь такой ширмой, будучи вне всякого подозрения, абвер может вовсю развивать свою шпионскую деятельность. Теперь вы, наверное, понимаете, почему в вашу жизнь вошел Ганс Бахман.

— Это неправдоподобно, — произнес Генрих.

— Но правдиво. Господин Август является маленькой пешкой на шахматной доске потому, что носит фамилию Витгенштейн и пляшет под дудку Бахмана. Мне кажется, что пляшет чересчур хорошо…

Доктор Иоахим на минуту прервал беседу. В глазах Генриха он заметил беспокойство.

— Скажу вам, хотя, возможно, это слишком жестоко, — продолжал доктор, — но зато честно: нет сомнения, что внезапная смерть Элен и удивительный случай с Карлом, а затем трагическая смерть госпожи Маргит не произошли без участия господина Августа, и потому не очень давно ему предложили высокую должность в большом голландском нефтяном концерне. Если бы немцы сумели овладеть Ираном, то, несомненно, ваш отец был бы директором нефтеперегонного завода в Абадане, а матери присвоили бы высокое ученое звание. Гитлер щедро вознаграждает тех, кто ему верно служит, по крайней мере, пока они ему нужны. Думаю, что если бы не честность и врожденная порядочность Наргис, то неизвестно, остались ли бы вы живы в этом подвале, хотя вам и повезло на войне, — закончил Иоахим.

Генрих смотрел на него широко открытыми глазами и долго не мог вымолвить ни слова.

— Но как объяснить, что такой честный человек, как вы, господин доктор, который к тому же настолько осведомлен, живет в провинции, в этом небольшом восточном городе… — промолвил наконец с горечью Генрих.

Иоахим глубоко затянулся папиросой.

— Мой дорогой Генрих, буквально за несколько минут до кончины Маргит рассказала мне одну умную персидскую притчу. Был это рассказ о старом орле, который жаждал познать секрет долголетия ворона. Секрет этот состоял в том, что ворон жил в тени, среди грязи и падали. Орел, однако, предпочел иметь более короткую жизнь, но зато красивую и в чистом огромном небе. Как видите, я не ищу красивой смерти. Моим единственным стремлением является борьба с фашизмом, я хочу бороться за справедливость, если даже мне придется прожить всю жизнь в тени. Понимаете? — Иоахим приблизил свое лицо к лицу Генриха. — Скажу вам прямо: сейчас я верю, что нашел в вас еще одного союзника, потом, возможно, к нам подключится и Ширин, а может быть, и другие люди… Это уже достаточно много для такого небольшого местечка, как Шираз. — Доктор положил свою ладонь на руку Генриха, который впервые за последние месяцы почувствовал в себе силу и жажду борьбы. Он не отнял руки и долго полным надежды взглядом смотрел в глаза доктору.

* * *

Вильям, ожидая Марту, слушал передачу по радио на арабском языке из Берлина. Выступал Рашид Али эль Гайлани. В комнату вошел английский консул.

— Вы только послушайте! — сказал Вильям. — Он теперь ежедневно на немецкой волне призывает своих соотечественников к борьбе против английских «захватчиков» в Ираке.

Консул рассмеялся, затянулся своей любимой сигарой и сказал:

— Пусть себе говорит. Вы знаете сказку об Али-Бабе? Так сейчас называют Гайлани, и не только потому, что его имя Али. После подавления восстания в Ираке он бежал в Иран, взяв с собой только сорок человек своих людей. Отсюда аналогия со старой персидской сказкой — ведь и после иракского путча остались только «Али-Баба и сорок разбойников». Великий муфтий Иерусалима тоже каждый вечер брешет из Берлина. Они сидят на подачках Гитлера, а у нас власть. Знаете, что меня больше всего беспокоит? Отношение шаха к Великобритании. Он делается все более наглым, а немцам дает здесь полную свободу действий. Кстати, если бы не уступчивость, покорность шаха перед фашистами, мы также имели бы в своих руках и Гайлани. Ведь это с молчаливого разрешения шаха ему помогли укрыться в Тегеране, когда он бежал из Ирака, а затем переправили в Берлин. Шах старается забыть, кем был… — Разговор англичан прервал резкий звонок в дверь.

— Думаю, это твоя иранка, — сказал консул.

Вильям вышел в прихожую, консул быстро выключил радио, закрыл за собой дверь в соседнюю комнату и стал ждать результатов встречи с Мартой. Только через сорок пять минут вернулся Вильям и, не говоря ни слова, буквально упал в кресло. Консул заметил на лице сообщника огорчение.

— Ну и что? Она тебе объяснила, что кроется за кодовым названием «Амина»?

— Ситуация становится опасной, — ответил Вильям.

— Говори яснее! — нетерпеливо сказал консул и достал вторую сигару. Вильям подал ему спички и только потом начал докладывать:

— Целью операции «Амина» прежде всего является удар по жизненно важным интересам Великобритании. Канарис — это хитрая лиса. Похоже, они собираются атаковать Иран другим способом, чем это было в Ираке.

— Что конкретно она передала? — раздраженно спросил консул.

— Ты что-нибудь знаешь о десантной части «Бранденбург»?

— Послушай! Не морочь мне голову, говори прямо. Что ты узнал?

— Я узнал как раз об этой секретной части, которая при помощи специальных подразделений, созданных из подобранных и обученных людей, как говорят у нас, десантников, обычно ведет агрессивные военно-диверсионные действия в далеких государствах, в данном случае на Ближнем Востоке. Пока подготовили уже около пятисот человек…

— Подожди, подожди, — прервал его консул, — каким образом они намереваются перебросить эти части? И потом, пятьсот даже самых лучших, хорошо обученных людей не сумеют победить целое государство. Ведь они, наверное, должны учитывать то, что из Индии до Ирана рукой подать, что наши моторизованные части это расстояние преодолеют в кратчайшее время. Мы им этого не позволим! Возможно, они замышляют переворот?

— Зачем, если шах на их стороне? Кто решит участь шаха — Германия или Англия — вот вопрос. Часть «Бранденбург» не обязательно должна занять все государство, достаточно в критический момент овладеть радиостанцией и захватить узловые стратегические объекты, остальное могут сделать местные прогитлеровские силы. Ведь мы знаем о некоторых неприятных прецедентах. Помнишь, как немцы ворвались в Грецию? Сначала их десантники, переодетые в греческие мундиры, ударом с тыла заняли мост на Вардаре и открыли путь регулярной армии. А в Югославии кто овладел с тыла Железными воротами страны? Абвер провел идентичную операцию, только на этот раз десантники были в югославских мундирах.

Консул очень внимательно выслушал Вильяма. Затем бросил:

— Здесь, в Иране, это не так просто. Там им помогала регулярная армия, а здесь они должны рассчитывать на шаха и могут быть обмануты, как в Ираке. Шах — человек со сложным характером. Это уже история, но стоит вспомнить, как он сначала обманул, а затем ликвидировал оппозиционные группы. Мы тогда были в восторге. Затем он был то республиканцем, то заигрывал с русскими, а в конце концов оказалось, что он ярый противник коммунизма. Вспомни, как он участвовал в религиозных церемониях, а потом вдруг оказался атеистом. Больше того! Приказал даже убить многих мусульманских вождей. Он был и является человеком двуличным, а нам следует смотреть в оба и иметь отличный слух, чтобы в соответствующий момент передать нашу оценку событий и прогнозы в Лондонский центр. Мне кажется, что немцы также не доверяют шаху и боятся, что он их подведет в решающий момент. Хорошо, если бы так получилось. Но Гитлер не желает терять удобного случая.

— Возникает вопрос, — вмешался Вильям, — почему они действуют в такой спешке? Ведь шах до сих пор ничего такого не сделал, чтобы наемники Гитлера решили его ликвидировать. Он их, к сожалению, поддерживает!

— Ты затронул существо дела, — согласился консул, — это и для меня является самой большой загадкой. Мы должны быть готовы к различным вариантам. Результат битвы за Иран — это для нас жизнь или смерть.

* * *

Ганс Бахман настоял на своем и получил согласие Августа передать одну из комнат резиденции Витгенштейнов в распоряжение полковника, который являлся уполномоченным абвера, конкретно — его начальника адмирала Вильгельма Канариса, и сейчас постоянно находился в Иране.

В тот день он возвращался из Тегерана. Кристина отвела полковнику комнату Карла, а парализованного барона приказала переместить в помещение рядом с комнатой прислуги.

Наргис с другой служанкой перенесли барона, убрали комнату. Расчесывая его длинные волосы и густую бороду, Наргис говорила:

— Когда-то ты был королем ковров. Все тебе кланялись, а сейчас ты должен довольствоваться тем, что живешь рядом со мной, служанкой. И должен быть счастлив, что я вообще тобой занимаюсь.

Вторая служанка добавила смеясь:

— Так иногда бывает с королями. Неизвестно еще, как кончит наш шах, персидский король королей, Великий Реза.

— Тише! — напомнила Наргис.

— Разве я неверно говорю?

— Ты ведь знаешь, что в стенах есть мыши, а мыши имеют уши.

— А мне все равно! Моего жениха осудили на пятнадцать лет, когда ему исполнилось всего двадцать пять.

— За что?

— Он был сапожником. Но каким! В целом городе не было лучшего. Один клиент, какой-то, кажется, профессор, просил получать письма, высылаемые на его имя, потому что у профессора не было постоянного адреса. Потом оказалось, что этот «профессор» состоял в нелегальной коммунистической организации. Полиция арестовала моего парня, который не умел ни читать, ни писать, но отлично тачал сапоги. Он получил пятнадцать лет! А ведь он только хотел помочь человеку и никогда не занимался политикой.

— А может быть, занимался, только ты об этом не знала? — с сочувствием спросила Наргис.

— Я его знаю лучше, чем себя. Я больше говорю о политике, чем он…

— Они сейчас всего боятся. Везде вынюхивают «красную чуму». Нас считают врагами потому, что мы бедны. А мы бедны потому, что нас обворовывают.

В комнату вошел лакей, принес радиоприемник.

— Где поставить?

— Там, на столике, возле кровати.

Наргис прочла фабричную марку: «Телефункен».

— Господин Ганс несколько дней назад получил такой же аппарат.

— Только бы этот полковник не остался здесь надолго! — сказала служанка.

Наргис посмотрела на нее с удивлением.

— Помнишь, как приехал брат господина барона с женой — с визитом, только на праздник? Потом мадам Элен неожиданно умерла, и они остались. Фрау Элен — это была настоящая госпожа… Спустя некоторое время барона укусила змея, а его дочь так и не успела до конца узнать, как это случилось. И как раз тогда же поселился этот Ганс вместе с женой. Госпожа Маргит недавно погибла. Возможно, полковник займет ее комнату.

— Слишком много говоришь, — предостерегла ее Наргис.

— Разве я неправду говорю?

— Могут услышать. Знаешь ведь, какая любопытная эта вечно пьяная госпожа Кристина. Всюду рыщет, во все суется и ходит везде как тень.

— Ненавижу их! Служу им только потому, что надо на что-то жить…

— Пошли, пошли!

— Послушай, ты не скажешь им?

— Да ты что! Идем. — Наргис успокоила подругу и ввезла коляску с бароном в маленькую комнату, в которой стояли кровать, кресло и столик. Наргис поставила коляску возле окна и быстро спустилась в подвал, открыла дверь и замерла, удивленная. Здесь все было по-другому. Кто-то унес все принадлежавшее Генриху, а помещение заставил какими-то другими вещами. На полу она заметила пепел и кусочки недогоревшей картины.

Когда девушка входила во дворец, она услышала голос диктора, который торжественно передавал коммюнике о молниеносной атаке гитлеровской армии на Советский Союз. «Война, — подумала обеспокоенная этой новостью Наргис. — Итак, Генрих был прав, когда говорил, что они спровоцируют нас на войну с Россией…»

Вдруг послышался голос Августа, который, оказывается, искал девушку в саду:

— Чего глазеешь? Иди помогать!

Наргис побежала на кухню. Перед черным ходом висели на перекладине две зарезанные овцы, повар снимал с них шкуру. Слуга подставил таз и вырвал внутренности, их господа не ели, и унес в кладовку. На кухне царила суматоха. Повар устанавливал вертелы. Готовился прием по случаю успехов на фронте. Всем управляла лично Кристина. Она распоряжалась, как накрывать стол, куда ставить блюда с икрой, креветками, шашлыками…

Вокруг стола уселись: полковник, который только что вернулся из командировки, Ганс Бахман с супругой, немецкий консул и Август, затем пришла Кристина и заняла место рядом с мужем. Радио из Берлина передавало марши. Все с оживлением комментировали последние известия и ждали дальнейшей информации с восточного фронта.

— Для нас очень важны успехи наступления на Москву и Кавказ, — сказал полковник.

— Выпьем за нашу непобедимую армию! — произнес Ганс Бахман.

После тоста приступили к еде. Август сжал руку Кристине:

— Все в порядке, дорогая! Черные дни позади. Наконец-то мы имеем то, чего так долго ждали. — Он поцеловал Кристину в щеку. Общество это заметило.

— Браво! — закричал консул.

— Господа! — включился полковник. — То, что каждый немец сегодня горд и счастлив, всем понятно, но то, — он посмотрел на Августа и Кристину, — что супруги после многих лет, прожитых вместе, воркуют, как пара голубков это, господа, действительно трогательно!

Кристина скромно улыбнулась. Бахман присоединился к полковнику:

— Если позволите, господин полковник, выпьем за здоровье госпожи Кристины, выдающегося немецкого антрополога. И за господина Августа, которого смело уже можно назвать Деттердингом нашего времени.

В этот момент радио из Берлина передавало следующие известия:

«…Наша героическая армия заняла Минск и Львов. Немецкие и финские войска перешли в наступление с территории Финляндии в направлении Мурманска…»

Все гости поднялись со стульев. Хозяин наполнил рюмки и произнес тост:

— За победу!

Из репродуктора звучали марши. Вести с фронта вызвали общий энтузиазм.

— Кажется, англичане опять нажимают на шаха и требуют убрать наших специалистов и советников из Ирана, — сказал после очередного тоста полковник.

— Но, к счастью, шах делает вид, что ничего не видит и не слышит, — вмешался консул. — Нет, господа! Шах для нас пока еще не потерян. Смотрите: настроения в иранской армии решительно направлены против англичан. Не знаю, слышали ли вы, с каким неуважением обращаются здешние таможенники с пассажирами, прибывающими британскими пароходами. Английские самолеты, направляющиеся в Индию, вынуждены далеко облетать стороной Иран, потому что шах не разрешает им пролетать над своей страной. Все эти факты подтверждают однозначно, что атмосфера в Иране способствует нам, а не Великобритании…

В гостиную вошла Наргис и принесла на подносе письмо, адресованное госпоже фон Витгенштейн, которое несколько дней назад по просьбе Генриха девушка опустила в почтовый ящик. Кристина узнала почерк сына и задрожала. Она незаметно удалилась в ванную комнату и прочла письмо. Панический страх и бессильная злоба овладели ею. Умыв лицо холодной водой, женщина села на табуретку. Она сидела, потеряв счет времени, пока не вошел Август.

— Что с тобой происходит?

— Он может в любой момент прийти, — ответила Кристина.

— Кто?

— Генрих, — сказала она почти шепотом. — Господи! Это как гром среди ясного неба. Взгляни на письмо. Он собирается прийти сюда. Безумец! Смеется над всем, над нашей честью, фамильной гордостью, традициями, над нашим будущим Я тебе говорю, он появится здесь… Это сумасброд, я его знаю…

Август прочитал письмо, и лицо его изменилось.

— Вот молокосос! Мы рисковали своей жизнью из-за него, а он теперь… — Август помолчал в негодовании, — смеет называть нас «хвостом змеи, голова которой находится в фашистской Германии». Какой негодяй! Надо было тогда замуровать вентиляционное отверстие, и все было бы спокойно. Не сделал я этого потому, что все же это наш сын. Но он подонок. Пацифист! Трус и предатель… Я его найду…

— Но что мы будем делать, если он все-таки… — беспомощно сказала Кристина.

— Нет! Он не посмеет…

— Такой стыд, такое унижение! Я не выдержу этого… — монотонно повторяла Кристина.

В дверь ванной постучались.

— Что случилось? — спросил консул.

— Ничего, ничего! Сейчас идем…

Кристина поправила волосы, и они вернулись в гостиную, где все слушали очередное коммюнике. Проходя по гостиной, Кристина заметила прикрепленный к оконной решетке рисунок солнца, тот самый, который нарисовал Генрих. Она побледнела, ее охватили ужас и паника. Она видела разговаривающих гостей, но не слышала их голосов. Стараясь не привлекать к себе внимания, Кристина вышла на террасу, сняла с оконной решетки солнечный кружок, быстро побежала в комнату и только там как следует присмотрелась к картинке. Теперь на ней было написано слово «Митра». Спрятав рисунок в шкаф, Кристина, взволнованная, вышла в сад, внимательно всматриваясь в темноту, надеясь увидеть сына. Вдруг она почувствовала чей-то взгляд — это Наргис пристально глядела на нее.

— Что здесь делаешь? Почему так смотришь?

— Господин барон велел вас найти…

— Хорошо, иду. А ты — марш на кухню!

Наргис пошла во дворец, а Кристина еще немного походила по саду. Встретила старого садовника. «Может быть, он соучастник дел Генриха? — подумала она. — Ведь не смог бы тот сам выбраться из подвала. Кто-то его выпустил». Она подошла к садовнику.

— Вы здесь никого чужого не видели?

— Кто бы смел сюда прийти, моя госпожа? Ворота закрыты, калитка тоже, как видите. Но если бы кто-то чужой появился, я бы его сразу заметил.

— Вы все время смотрите за домом?

— Почти. Случается, что нужно уйти по делам.

— А сегодня? Все время были в саду?

— Полчаса тому назад молился в своей комнате.

— Вот именно! — подтвердила Кристина. — Этого могло быть достаточно.

— Слушаю вас, госпожа! — Садовник не понял, что она имела в виду.

— Ничего, ничего. — Кристина отвернулась и направилась к дому.

В своей комнате она села в кресло. Ощущение, что Генрих может появиться в любую минуту, не покидало ее.

— Что с тобой? — спросил Август, когда наконец нашел ее, дрожащую, как в лихорадке.

— Он здесь…

— Где?

— Где-то спрятался.

— Ты видела его?

Кристина кивнула:

— Да.

— Видела?!

— К оконной решетке было прикреплено его солнце, та картинка, которую ты не нашел во дворе.

— Тебе показалось.

— Сходи в мою комнату, посмотри в шкафу! Я ее сняла и спрятала.

Август не поверил жене и пошел в ее комнату, заглянул в шкаф.

— Где ты ее нашла? — Он тоже начинал нервничать.

— На окне, со стороны террасы. Что обозначает «Митра»?

— Митра? Согласно персидской мифологии обозначает солнце.

— Именно это слово кто-то написал на картинке. Все это имеет какой-то другой смысл.

— Успокойся, дорогая! Подождем. Пока мы в его руках, но он не осмелится сюда войти. Понимает, что его немедленно арестуют. Это безумие!

— Он прячется где-то здесь! — Кристина была в состоянии шока. — Холодно мне, холодно! Не оставляй меня одну!..

Издалека был слышен голос диктора, который торжественно сообщал о занятии города Риги и продолжении наступления на Москву. В полубессознательном состоянии от страха Кристина не слышала следующей сводки вермахта из Берлина о состоянии дел на фронте…